Текст книги "Дикая магия"

Автор книги: Джуд Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Джуд Фишер
«Дикая магия»

Пролог

Роза Эльды склонилась над спящим мужем, и шелковые пряди волос коснулись его щеки, заставив вздрогнуть. Король Вран Ашарсон, которого женщины Эйры с вожделением, а мужчины с завистью называли Северный Жеребец, после ночных трудов пребывал во власти глубокого сна.

Роза Эльды улыбнулась. Теперь каждый день, уединившись в королевских покоях, она заново училась улыбаться. При этом она пользовалась одним из многочисленных подарков мужа – зеркалом из полированного серебра, стекла и ртути, купленным у торговцев с Галийских островов. Оно было чудесным само по себе, а уж тем более для Розы Эльды, которая никогда не видела собственного лица – разве что его отражение в глазах восторженных мужчин.

Ей говорили, что она необыкновенно красива, что она самая совершенная из женщин, однако сама Роза Эльды не могла судить об этом. Всю жизнь она провела в Святилище – отдаленной ледяной крепости, единственными обитателями которой были черная кошка Бете, волшебник Рахе и Виралай, ученик Мастера. Рахе постоянно твердил Розе Эльды о том, как она красива, но поскольку говорил также, что сотворил ее по образу, наиболее приятному его глазу, уверения эти казались исключительно субъективными.

Затем, когда ее украл Виралай, и они отправились в большой мир, у Розы Эльды появилась возможность определить собственные критерии красоты и совершенства. Правда, в самом начале ее впечатления были настолько ошеломляющими, что любую вещь или существо – от навозной мухи до могучего дерева – она находила совершенными и прекрасными. И в то же время все казалось ей смутно знакомым, словно образы, населявшие сны, неожиданно выскользнули из памяти Розы Эльды и закружили вокруг, отображаясь мириадами форм и цветов.

Однако больше всего сбивали с толку люди. Роза Эльды не представляла, как на них реагировать, как говорить с ними, и потому обычно молчала – просто сохраняла в себе их образы, чтобы вспоминать потом в темноте повозки, где она, кошка и ученик жили во время странствия. Больше всего удивляло то, как вели себя с ней женщины: губы их улыбались, но глаза оставались холодны. Мужчины же, напротив, мгновенно влюблялись в Розу Эльды – они становились совершенно беспомощными, попав под влияние ее чар, и искали ее общества; при этом не имели значения место, время и обстоятельства. Что, само собой, еще больше раздражало женщин.

Казалось, Мастер наделил ее очарованием достаточным, чтобы соблазнить всех мужчин Эльды. Виралай осознал ее власть над мужчинами еще в самом начале их странствий и успел сколотить целое состояние, устраивая ее встречи с неуемными поклонникам.

При воспоминании об этом улыбка сползла с ее лица. Роза Эльды потянулась за зеркалом и всматривалась в отражение до тех пор, пока первые лучи рассвета не осветили ее идеально округлое лицо с бледной, молочной кожей. Разве что на щеке остались нежно-розовые следы от бороды мужа. Отражение смотрело на нее зелеными глазами, хотя скорее они были цвета морской волны. Вран говорил, что у нее глаза русалки, и каждое утро со смехом осматривал ее ноги: нет ли следов тайных ночных похождений, не осталось ли прилипших морских водорослей или чешуи?

Роза Эльды не представляла, что он имеет в виду, и однажды сказала ему об этом. Вран чрезвычайно удивился, потому что всем были известны сказки про русалок с Северных островов, которые принимали человеческое обличье, чтобы соблазнять моряков и рыбаков, а потом снова надевали рыбью чешую и возвращались в океан, оставляя своих возлюбленных с разбитыми сердцами.

Роза Эльды улыбнулась и увидела в зеркале, как губы ее изогнулись в бледно-розовую дугу, щеки округлились, а кожа в уголках глаз собралась складками. Она расслабила мышцы и бесстрастно оглядела изменившееся отражение в зеркале. При ярком свете утреннего солнца Роза Эльды видела тончайшие линии, бегущие от крыльев носа к уголкам рта и веером разворачивавшиеся у глаз. Она полагала, что не умеет выражать лицом какие-либо чувства, но эти следы говорили об обратном.

Мастер всегда обращался с ней скорее как с вещью, чем как с человеком. Роза Эльды служила ему утешением в холодной пустоте Святилища. До сих пор у нее не возникало вопроса о месте, которое она занимает в мире, но теперь в голову пришла новая мысль.

Когда-то, в далеком прошлом, она, должно быть, достаточно часто улыбалась, хмурилась и сжимала губы, чтобы успели образоваться эти тонкие линии на коже.

Значит, когда-то, в далеком прошлом, у нее была другая жизнь.

В ней всколыхнулись чувства, которые Роза Эльды не могла определить. Она уронила зеркало на колени. Муж снова вздрогнул, веки его затрепетали, однако вскоре он вновь погрузился в глубокий сон. Роза Эльды потянулась к Врану и откинула с его лба прядь темных волос. Человек из нескольких частей, подумала она, сравнивая загорелую, обветренную кожу его лица и шеи с беззащитной белизной груди и живота. Темные руки, широко раскинутые на льняной простыне, резко контрастировали с ногами, такими бледными, что казалось, они принадлежат совсем другому человеку. Только курчавые темные волосы, растущие по всему телу, делали его единым целым, смягчали резкие переходы.

Роза Эльды приблизила зеркало к губам мужа и наблюдала, как его дыхание оставляет следы на холодной поверхности. Следы таяли, исчезали и снова появлялись.

Роза Эльды вытерла зеркало о простыню и подышала на него сама.

Ничего.

Металл остался чистым, нетронутым. Ни следа.

«Несмотря на все твои достоинства, в тебе совсем нет огня», – вспомнила она слова Мастера. Только сейчас, вдали от него, она начала понимать, что Мастер имел в виду. Однако сколько она ни размышляла, ей не удавалось приблизиться ни на шаг к пониманию того, кто она и откуда. То была тайна, которая все больше мучила ее, все сильнее занимала ее в любое время дня и ночи.

Пока Роза Эльды жила с Мастером, она не имела ни знаний, ни индивидуальности, ни своей воли. Как будто его колдовство скрыло ее прошлое, и оно угасло, как погасает огонь, накрытый мокрым плащом, еще не успев разгореться. За годы, проведенные в Святилище, она научилась лишь тому, как разбудить страсть в Рахе и удовлетворить его желания. Все остальное было словно в тумане. Только покинув остров, Роза Эльды стала замечать, что в ней рождаются ее собственные чувства и эмоции. Но даже после нескольких месяцев странствия по удивительным местам Эльды она все еще была молчаливой и покорной, согласной исполнять волю Виралая, принимать мужчин, которых он приводил к ней. Она соглашалась на все до тех пор, пока он не пожелал продать ее одному южному властителю, человеку, от чьего прикосновения по ее коже бежали мурашки. Ее трясло от отвращения, которое она не могла объяснить. Она ощущала это на уровне первобытных инстинктов. От него веяло смертью, и она не хотела иметь с ним ничего общего.

То, что она оказалась здесь, в королевских покоях замка Халбо, произошло исключительно благодаря ей самой, и, сознавая это, Роза Эльды чувствовала некоторое удовлетворение. Когда она сбежала от Виралая в ночь Собрания, она еще не совсем понимала, что делает и зачем. На корабль, который направлялся на север, невозможно было попасть без протекции. Однако как только Роза Эльды увидела Врана Ашарсона, будущее приобрело совершенно четкие очертания. С первого взгляда она распознала в нем человека могущественного, того, кто может защитить ее от любой опасности. Еще она поняла, что душа Врана тоскует по необычному. И тогда Роза Эльды заставила его обратить на нее внимание.

Из своего небогатого опыта жизни в большом мире Роза Эльды знала, что женщины используют все возможные ухищрения и уловки, чтобы завладеть вниманием мужчин. Завоевание любви короля большинство расценило бы как триумфальную победу, тем более для женщины без роду и племени. Но для Розы Эльды речь не шла о положении в обществе и влиянии на ход государственных дел. Ее целью было спасение собственной жизни, и она направила на короля всю силу своих чар. Он был целиком и полностью околдован ею.

Вот только она никак не ожидала тех странных, неожиданных ощущений, которые он вызвал в ней. Эти ощущения, которые Роза Эльды научилась называть чувствами, начались с необъяснимой нежности к человеку настолько беззащитному перед ней, что достаточно было одного ее взгляда, чтобы поставить его на колени. Затем это переросло в нечто более сильное, требующее присутствия рядом Врана Ашарсона. Теперь в ее груди постоянно горел медленный огонь. Вран привел ее в огромный замок, который называл своим домом. Роза Эльды намеревалась оставить Врана, как только корабль бросит якорь в Эйре, но изменила свое решение, потому что начала испытывать почти физическую боль каждый раз, когда его не было рядом.

Окутав Врана могущественными чарами, Роза Эльды сомневалась, что без них Вран будет испытывать к ней хоть какие-то чувства, и ее боль становилась только сильнее. Из-за колдовского покрывала совершенно невозможно было узнать его истинный характер. И все же Роза Эльды чувствовала в муже нечто твердое, неколебимое, нечто стихийное, неконтролируемое, волнующее, обещающее глубокое познание любви, жизни, мира и ее места в нем. Когда Вран был рядом с ней, он говорил и двигался словно в тумане, а что он делал в другое время, Роза Эльды не знала.

«Интересно, – размышляла она, медленно проводя пальцем по линии его губ, – что произойдет, если я решу снять с него чары? Что это за человек, которого я выбрала себе в спутники? Каков он на самом деле?»

Роза Эльды положила голову мужу на грудь и прислушалась к его равномерному дыханию, к мощному, медленному биению сердца – как прилив и отлив. Узнает ли она когда-нибудь, каково это – быть человеческим существом в мире Эльды?

Глава 1
ИНТРИГИ

Аран Арансон, хозяин Камнепада, стоял в дверях своей кузницы. Над его плечом в небе сияла луна, похожая на око злобного, мстительного великана. Аран смотрел и не верил глазам: умершая женщина поднималась на ноги.

Впереди Арана стоял на коленях его второй сын Фент, неотрывно глядя на женщину, которую убил перед тем, а его единственная дочь, Катла Арансон, неподвижно лежала на холодном полу с окровавленным лицом и руками.

Мертвая женщина сделала шаг к Арану, и лунный свет отразился в ее единственном глазу. Она была как покойник, восставший из могилы, чтобы преследовать тех, кто делал ему зло при жизни, уничтожить их род на корню, свести с ума живых, заставить навсегда покинуть родные места.

Рука Арана сжалась на рукояти кинжала, который он всегда носил за поясом. Отрезать голову – вот единственный способ уничтожить живого мертвеца, говаривала старая Грамма Гарсен, при этом лицо ее озаряли дьявольские отсветы от тлеющих угольков костра, а Аран сидел рядом вместе с другими мальчишками и слушал, открыв рот и застыв от ужаса.

Отрезать голову и закопать как можно дальше от тела.Но сработает ли этот незамысловатый рецепт сейчас? Ведь они имеют дело ссейдой.

Аран вытащил кинжал и выставил перед собой. Он понимал, что это оружие совсем не подходит для предстоящей задачи, а Красный Меч Катлы, который его дочь выковала в прошлом году, с сердоликом в рукояти, лежал слишком далеко. Если удастся хоть на время нейтрализовать сейду при помощи кинжала, тогда один прыжок – и меч у него в руках…

– Брось эту булавку, Аран Арансон.

Голос сеиды звучал глубоко и слишком громко для женщины, сердце которой было пронзено некоторое время назад. Аран почувствовал слабость.

– Хочешь принять то же проклятие, что я наложила на твоего сына-убийцу? – продолжала сейда. – Пусть все твои предприятия заканчиваются бедствиями и несчастьями!

Аран никогда не был человеком особенно суеверным, но сейчас чувствовал благоговейный страх, словно мертвая женщина коснулась холодными пальцами его сердца.

– Я не понимаю, что здесь произошло, – наконец выговорил он.

Одноглазая Фестрин угрюмо усмехнулась. Кровь на ее зубах и деснах казалась черной при свете луны.

У них не течет кровь, как у нас, рассказывала Грамма Гарсен, они распухают и становятся в два раза больше, а их вены наполняются черной жидкостью, одна капля которой прожигает землю.

– Ты и вправду считаешь, что я аптагангур, Аран Арансон? – проговорила Фестрин с приторной слащавостью в голосе и начала развязывать тунику.

Аран неохотно оторвал взгляд от лица сейды и посмотрел на ее проворные пальцы. Изорванная окровавленная материя разошлась в стороны. И несмотря на то что он своими глазами видел, как Фент вонзил в нее Красный Меч по самую рукоять, на теле сейды не было и следа раны, откуда прежде била кровь, в которой измазалась Катла, бросившись к умирающей женщине. Ни единой царапины на гладкой белой коже.

Аран стоял с открытым ртом, не зная, что сказать.

Белый как мел Фент шагнул к отцу.

– Я же убил ее… – прошептал он. – Я видел, как она умерла.

Фестрин не обратила на юношу никакого внимания, словно на никчемного щенка. Она не сводила глаз с хозяина Камнепада.

– Твоя дочь – редкое создание, Аран Арансон. Она хотела отдать свою жизнь взамен моей, но не бойся – она еще жива. Она сама исцелит себя. Запомни хорошенько то, что я скажу тебе. Не потеряй ее. Не отдай ее по дешевке, как призовую овцу. Не одевай ее в шелка и не сажай в золотую клетку. Магическая сила Земли струится через нее. И еще кое-что… – Фестрин наклонилась и больно ткнула Арана в плечо длинным, тощим пальцем. – Смотри хорошенько за своей дочерью, хозяин Камнепада, а не то я вернусь за ней, и тогда ты горько пожалеешь, что моя нога ступила на этот остров.

Закончив свою речь, сейда прошла мимо них. Ее высокая фигура на миг закрыла вход в кузницу, а затем она исчезла из виду.

Никто не видел, как уходила сейда. Ни одна лодка не пропала с берега, ни одна лошадь не исчезла из конюшен. Тэм Лисица, главный в труппе актеров, с которыми Фестрин приехала в Камнепад, долго тер рукой нос, а потом в виде объяснения предложил следующее: «Лучше и не интересоваться, как сейды путешествуют по белу свету».

Катла провела два дня в постели. Сон ее был глубоким и крепким, как у больного ребенка. Она ненадолго пробуждалась, затем засыпала снова. Но на третий день, когда Аран пришел посидеть у ее постели, он увидел разбросанные по полу простыни, а башмаки Катлы исчезли со своего места у двери.

Аран прошелся по двору и осмотрел все постройки – безрезультатно. В конце концов он спустился вниз, к гавани, где Катла время от времени любила посидеть, болтая ногами над водой, однако и там не было никого, кроме рыбаков, которые, воспользовавшись ранним приливом, выводили лодки в море.

Он все равно дошел до конца мола и повернулся лицом к острову. Хозяйство его было невелико в отличие от некоторых других поместий вождей кланов в Эйре, зато есть хороший прочный дом, построенный из древесины с континента еще во времена прапрадеда Арана. На фундамент пошли камни, вырытые из окрестных холмов, а крыша по обычаю была выстлана торфом и дерном. Кольца дыма поднимались от центрального очага, огонь в котором поддерживался днем и ночью круглый год.

Мой дом, с гордостью подумал Аран, глядя на суету вокруг хозяйственных построек, на колышущийся от ветра ячмень, на белые пятнышки овец на горных пастбищах. После войны, когда он стал главой Камнепада, все находилось в состоянии разрухи и упадка, поля стояли невозделанными, постройки покосились. Аран Стенсон уделял мало внимания земле, предпочитая жить в море и «торговать», как он называл свое пиратское занятие.

Аран Арансон улыбнулся. Он выполнил долг перед кланом, и теперь Камнепад достоин гордости и восхищения. Потребовались долгие годы тяжелого труда. Аран собственными руками перестроил большую часть дома – и это в те дни, когда едва хватало на пропитание. Они с Верой потеряли пятерых детей, которые умерли при родах или от болезней. Аран заслужил уважение соседей, прославился честностью и справедливостью при разрешении споров, а ещё недюжинной силой. Он стал человеком, с чьим мнением считались.

Все эти долгие годы он нес груз ответственности. А теперь решил, что имеет право последовать за своей мечтой в поисках приключений, которых ему так не хватало в юности. Заветная мечта помогла ему вынести все трудности семейной жизни и скуку фермерства. Именно она придавала силы все эти годы. И теперь он возьмет свое.

Аран потрогал маленький мешочек, что носил на груди. В нем находился обрывок пергамента, древняя карта, он купил ее у бродячего торговца на Большой Ярмарке. Карта эта сулила богатства, о которых его предшественники не могли и мечтать. Аран понимал, что поиски сокровищ предстоят нелегкие, но его толкало вперед единственное желание: обеспечить себе и семье лучшую жизнь, чем они вели, возделывая землю, добывая редкий сардоникс из самого сердца острова и продавая его. Добыча сардоникса была делом трудоемким и дорогостоящим. Нет уж, хватит – один поход, немного удачи и мужества, хороший корабль, и он принесет своей семье верный достаток. Бера сможет жить как богатая женщина. Она ведь всегда мечтала об этом. Его сыновья приобретут целый флот из больших кораблей, будут плавать по Вороньей Дороге или, как Фент, совершать рейды на побережье Истрии. Потом выберут хорошие земли, женятся… А Катла… да где же она?

Аран рассеянно огляделся в поисках дочери; мыслями он давно уже был в далеких северных морях, там, где дрейфуют льды и плавают айсберги, где в таинственной мгле скрываются неведомые острова.

Эти мысли заставили его снова повернуться к океану. Аран смотрел, как последняя рыбацкая лодка покидает гавань, проходит мимо Зуба Пса, скалистого мыса, который служил наблюдательным пунктом – оттуда открывался отличный обзор на юг и на запад. На самой его верхушке выделялся одинокий валун, который едва удерживался над морем. Аран прищурился и неожиданно увидел там крошечную фигурку девушки с ореолом рыжих волос.

Катла!

Катла Арансон сидела на вершине Зуба Пса, направив взгляд на море. Она болтала ногами над водой на высоте трехсот футов, вниз то и дело скатывались камешки. Катла поднялась на рассвете, исполнившись энергией, природу которой едва ли смогла бы объяснить, и убежала из дома еще прежде, чем кто-либо из домашних успел проснуться. За последние несколько дней она столько увидела и услышала, что в голове образовалась жуткая неразбериха: разговоры Фестрин о магии Земли; планы отца привезти на остров королевского корабельщика для своего безумного плавания куда-то в северные льды; голос в ее мозгу, который гремел как гром… И что же это за сила такая, что вернула сейду к жизни?

Смысл последнего происшествия был так таинственен и непонятен, что Катла ни за что не хотела говорить об этом ни с одной живой душой до тех пор, пока не разберется во всем сама. Вот почему она убежала к морю и взобралась на самую вершину горы.

Лазание по горам всегда приводило ее мысли в порядок, заставляло забыть о неприятностях. Особенно для этого подходил головокружительный подъем на почти отвесный Зуб Пса – тут требовалась предельная сосредоточенность.

Она подняла больную руку и принялась сгибать ее. Катла все еще не могла поверить в то, что это чудо на самом деле произошло. Вместо обгоревшей культи теперь снова были пять здоровых пальцев, хотя ещё бледных и тонких, если сравнивать с другой загорелой и мускулистой рукой. Да, трудно было поверить, что она исцелилась. Еще труднее верилось в то, что она исцелила себя сама. Это было настолько удивительно и странно, что Катла то и дело поглядывала на руку, ожидая увидеть прежний кошмар. Потом решила больше не думать об этом, не искушать судьбу, не вспоминать, для какого ничтожного существа было сотворено столь грандиозное чудо.

Катла положила руку на холодный камень, и по пальцам вдруг пробежала мелкая дрожь. Потом она усилилась и переросла в горячее жжение, которое охватило всю руку, затем плечи, шею и голову и в конце концов все тело, словно камень говорил с ней на языке, который понимала лишь ее кровь, на языке, напоминавшем разряды молнии. И это озадачило Катлу больше всего.

Горы всегда были ее единственным убежищем, там она могла скрыться от нудных домашних обязанностей и настойчивых попыток матери сделать ее похожей на девушку из хорошей семьи. Она стремилась в самые недоступные места острова, куда никто не смог бы последовать за ней. Для Катлы было особым удовольствием смотреть сверху на спины пролетающих чаек, понежиться на нагретом солнцем уступе рядом с галками и глупышами, понаблюдать за жителями Камнепада, ни о чем неподозревающими. Она одновременно училась контролировать свои малейшие внутренние движения и давала волю самым необузданным эмоциям.

Как только жизнь становилась слишком скучной или, напротив, чересчур насыщенной треволнениями, Катла взбиралась на гору. Она чувствовала в этом живую потребность. Двигайся осторожно, держись крепко, не упади – когда Катла карабкалась вверх, ей приходилось думать только об этом, и тогда все тревоги отступали. Но охватившая ее теперь ощутимая волна магии Земли превратила простое уединение в нелегкие размышления о природе мира.

«Море, – думала девушка, вглядываясь в необъятные синие дали. – Море – вот ответ. Я чувствую магию, исходящую от рифов и скал, но над морскими глубинами она должна оставить меня в покое. Нужно идти к отцу и заставить его взять меня с собой в плавание…»

Ноги Арана заныли задолго до того, как он достиг вершины горы, хотя тропинка, бежавшая по земле, была гораздо ровнее, чем путь, каким пользовалась его дочь. Немало времени прошло с тех пор, как хозяин Камнепада в последний раз поднимался на вершину Зуба Пса. Он с некоторым неудовольствием осознал, что это было целых двадцать лет назад, еще до того, как остров перешел в его владение после гибели отца в войне с Истрией. Все это время Аран посылал сюда для дозора молодых парней. После войны они опасались вражеских кораблей, которые было трудно распознать. Истрийские суда не годились для долгих плаваний по морям, и Южная империя использовала против Севера захваченные корабли эйранцев. Потом, когда наконец удалось достичь перемирия, нужно было смотреть за судами чужеземцев, склонных к грабежам, а еще дозорные поглядывали, не появится ли купеческий корабль с новостями из королевского двора в Халбо.

Во времена его отца дозорные считались уважаемыми людьми на острове, но с тех пор как угроза войны исчезла, обязанность эту переложили на совсем зеленых юнцов – вторых, третьих и четвертых сыновей тех, у кого не было собственной земли. Сейчас дозорными служили Вигли Младший и Ярн Форсон, люди бестолковые и бесполезные. Случись война, нужно искать им замену.

– Привет, пап.

Катла помахала ему рукой – правой, той, что была искалечена. Он заметил, что бинты, которыми Бера хотела скрыть увечье от глаз людей, куда-то делись. Никто еще не успел предупредить Катлу не снимать их.

С некоторой тревогой – Аран не разделял беспечного отношения дочери к отвесным скалам – он присел рядом с ней на каменистый выступ, подальше от края, и взял ее за руку. В его мясистых ладонях она казалась тоненькой, почти прозрачной. Аран внимательно рассматривал ее. Он вытащил дочь из костра, который истрийцы разложили для нее на Большой Ярмарке. Они собирались сжечь Катлу за святотатство, которое, по их мнению, она совершила, взобравшись на священную скалу, а еще за участие в похищении Селен, дочери лорда Тайхо Ишиана. Огонь не успел целиком охватить девушку, но правая ее рука сгорела до мяса, пальцы превратились в культяшки. Все думали, что Катла уже никогда не сможет выковать ни одного меча, не украсит ни один кинжал, не взберется ни на одну гору. Но вот она здесь, на вершине, с новой, здоровой рукой, сидит на самом краю обрыва.

Аран никогда особенно не верил в чудеса, однако то, что он видел за последние дни, дало ему пищу для размышлений.

– Ну, – усмехнулась Катла, блестя глазами в лучах солнца, – раз уж я опять здоровая, могу я ехать вместе с Фентом и Халли в Халбо за королевским корабельщиком?

Аран уронил ее руку, как будто обжегся. Вряд ли кто-нибудь еще забрался на Зуб Пса и следит за ними, однако он с беспокойством огляделся по сторонам.

– Откуда ты знаешь?

Катла не умела врать, а потому объяснила просто:

– Я подслушивала, когда вы строили планы в амбаре после пира, и знаю, что вы хотите силой привезти сюда Мортена Дансона, строевой лес, инструменты и людей, чтобы он построил корабль для твоей экспедиции на Север.

Аран опустил взгляд, словно пытаясь скрыть от дочери свои мысли. Когда он снова поднял глаза, лицо его было темным от волнения.

– Никто не должен знать, ты понимаешь? От этого зависит будущее нашей семьи.

– Ты отпустишь меня с ними?

– Там нужны сильные мужчины, а не девчонки!

Катла возмущенно раздула ноздри.

– Я могу сражаться не хуже моих братьев. Я борюсь лучше, чем Халли, и владею мечом увереннее, чем Фент…

– Ты не поедешь. Ты нужна матери.

– Матери! Все, что я могу здесь, – так это служить постоянным напоминанием, как ужасно трудно будет выдать меня замуж…

Аран так сильно сжал ее руку, что Катла едва не вскрикнула от боли.

– Когда я отправлюсь в плавание, вы с Берой будете управлять Камнепадом. Так что тебе лучше остаться и начать вникать в дела.

– Но папа!

Глаза Катлы неожиданно наполнились жгучими, предательскими слезами. Если ей нельзя в Халбо, тогда ее должны взять в плавание, на поиски легендарного острова, который называют Святилищем, и сокровищ, что спрятаны там.

Она сморгнула слезы.

– Вы должны взять меня с собой! Кто еще сможет так ловко вскарабкаться на мачту, когда запутаются канаты? Кто еще почувствует близость земли, когда вокруг ничего не видно?

– Я дважды чуть не потерял тебя, девочка моя. Я не прощу себе, если будет третий и последний раз.

Катла оттолкнула его, вырвав руку так резко, что Аран ударился затылком о валун. Она вскочила на ноги, сорвалась с места и, не оглядываясь, побежала вниз по горной тропинке.

Красивое лицо Арана искривилось от боли, черты стали более жесткими, хотя трудно было с уверенностью сказать, от удара ли о камень или же от внутренних переживаний.

Высоко над его головой парила в потоке теплого воздуха чайка, отбрасывая в лучах солнца длинную тень.

– Она сказала, что я должен хорошенько присматривать за тобой, Катла, – мягко проговорил хозяин Камнепада, глядя на стремительно бегущую вниз дочь. – Иначе она вернется за тобой.

Он знал, что никогда не расскажет ей о разговоре с сейдой, и не потому, что Катла задерет от этого голову, как своенравная лошадка, и станет совсем непокорной. Ему мешало какое-то неясное, постыдное ощущение, вызванное пониманием, что не все в жизни получается контролировать, что, возможно, какая-то сила уже дергает за ниточки его самого и его детей.

Катла неслась под гору с головокружительной скоростью, и все равно ей потребовалось довольно много времени, чтобы добраться до гавани. Первым человеком, которого она там увидела, была Мин Треска, правая рука и верная помощница Тэма Лисицы. В труппе она славилась тем, что с невероятной точностью метала ножи. Тэм любил шутить, что она может отрезать тебе бороду, постричь ногти, а потом убить еще до того, как успеешь что-нибудь сообразить. Будучи рослой крепкой женщиной, Мин все же пошатывалась под тяжестью огромного плетеного короба, из-за которого ничего не видела перед собой: еще пара шагов, и она бы оказалась в море.

Катла ухватилась за короб и развернула Мин в другую сторону.

– Чуть не промахнулась! – расплылась в улыбке метательница ножей, обнажив огромную щель между верхними зубами, которая была объектом неуемного веселья Фента и Тэма, правда, только до тех пор, пока Мин не пригрозила выколоть им глаза. Вот тогда Фент почувствовал в ней человека потенциально еще более жестокого, чем он сам. – Спасибо, колюшка.

У Мин была странная привычка называть людей рыбьими именами. «Вот странный лобан», – сказала она об одном неудачливом парне, который потерял равновесие на верхушке башни, где они тренировались перед праздником. Об одной из деревенских девушек она говорила: «Хороша, как пестрая форель», а еще «Твой брат Халли прямо настоящий карп», что, видимо, следовало расценивать как комплимент.

Мин бесцеремонно бросила короб на землю и вытерла лоб рукавом. Позади нее по крутому склону холма спускалась вереница артистов. В руках у них были костюмы и бутафория, а еще они несли провизию для предстоящего плавания.

– Сегодня уходите? – спросила Катла, с ужасом осознав, сколько времени провалялась в постели.

Метательница ножей быстро кивнула.

– Тэм говорит, мы еще успеем поймать поздний прилив. Не мог поднять свою задницу, чтобы отправиться в путь пораньше, старый ленивый палтус. Заставил нас всех носиться туда-сюда, а сам в это время любезно болтал с твоей матушкой о том, как чудесно она печет желтый хлеб.

При упоминании о хлебе желудок Катлы громко взвыл. Желтый хлеб, что выпекала ее мать, был известен на всех островах, хотя пекла она его теперь очень редко, потому что цветы, пестики которых использовались для придания ему особого вкуса и цвета, по нынешним временам стоили очень дорого. Крокусы росли только у подножия Золотых гор на южном континенте. Грамма Рольфсен считала их подорожание очевидным доказательством того, что эйранцев изгнали с земель, принадлежавших им по праву, – потому что как же тогда желтый хлеб стал одним из основных продуктов питания на Северных островах, если южане только и знали, что нещадно уничтожали эти цветы?

Катла растерянно улыбнулась метательнице ножей, а затем направилась вверх по холму к дому. Сначала завтрак, думала она, а уж потом серьезные дела. Она прошла мимо акробатов, одетых не в свои пестрые костюмы, а в обычные коричневые, домотканые. На головах они несли бочонки с водой и вином. Позади них, спотыкаясь на каждом шагу, спускались несколько женщин, сгорбившихся под тушей только что забитой коровы. Катла смотрела, как они мучаются, и думала, что, пожалуй, проще было бы разделать тушу и перенести по частям или же забить корову на берегу, поближе к кораблю. Артисты, несмотря на все их умения и трюки, не отличались практичностью.

В конце процессии она разглядела своего брата-близнеца Фента, который нес длинный ящик из полированного дуба. Катла недоверчиво прищурилась.

– Что у тебя там, лисенок? – осведомилась она, возникнув у него перед самым носом.

Катла прекрасно знала этот ящичек: дядя Марган сделал его в подарок отцу в знак братской любви. Он предназначался для хранения меча. Марган сказал тогда: «Теперь, когда мы больше не воюем, ты будешь заботиться о моей сестре, работая на земле». Бера очень любила рассказывать историю о том, как перекосилось лицо Арана – ведь он подумал, что Марган принес ему новый меч, – и как долго потом пришлось ему извиняться за свою нелюбезность и благодарить за пустой сундучок.