Текст книги "Дикая магия"

Автор книги: Джуд Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

Фент очень удивился, увидев сестру на ногах, затем быстро огляделся. С некоторым недоумением Катла отметила, что он не брился несколько дней – обычно ее брат всегда тщательно заботился о своем виде и никогда не позволял себе обрастать щетиной. Теперь же его подбородок и верхнюю губу покрывал густой, светлый пушок, почему-то напомнивший Катле заморскую плесень.

– Это для Тэма, – буркнул он и попытался пройти мимо нее. Катла не пропустила его.

– В Камнепаде есть только один меч, достойный внимания Тэма, – угрюмо проговорила она, – и это мой меч с сердоликом, на который у меня свои виды.

Она аккуратно подняла крышку ящика. Внутри на белом льняном полотне покоился Красный Меч. Катла выругалась.

– Кто разрешил тебе взять мой лучший клинок и отдать его какому-то актеришке?

Фент покраснел и захлопнул крышку, едва не прищемив Катле пальцы.

– Отец сказал, что Тэм Лисица получит его как часть платы за наше плавание. В любом случае он уже испорчен.

Ходили слухи, что кровь сейды способна заставить клинок предательски повернуться в бою против его хозяина.

– Даже если так, почему никто не спросил меня?

– Ты же лежала как мертвая.

– Скажи спасибо, что ты живой! – вскипела Катла, и ее серые глаза вспыхнули гневным огнем.

Они стояли посреди тропинки, в упор глядя друг на друга, упрямые, как два барана: ни один не хотел отступить до тех пор, пока не вмешался Халли, неожиданно появившийся с двумя головками сыра, завернутыми в ткань.

– Как я погляжу, ты настолько оправилась, что в состоянии спорить с Фентом, сестренка. Что ж, хорошо, но все же позволь ему забрать меч, – негромко произнес Халли.

Он кинул на Фента холодный взгляд, от которого младший брат побледнел и вздрогнул.

«Он знает, – подумала Катла, с неожиданной ясностью вспомнив разговор, подслушанный ею после пира. – Он знает, что Фент убийца, что он в гневе убил Финна Ларсона на Большой Ярмарке». Ей стало интересно, сколько Халли известно о происшествии с одноглазой сейдой Фестрин. Словно в ответ на этот немой вопрос Катла увидела, как его взгляд упал на ее чудесно исцеленную руку. Брови Халли поднялись и сложились в одну линию, прямо как у отца, когда он бывал чем-то озадачен. Воспользовавшись моментом, Фент проскользнул между ними и энергично зашагал вниз по тропе.

– Пусть идет, – проговорил Халли и положил руку на плечо Катлы, желая удержать ее. – Меч проклят, и Фент тоже. Почему, думаешь, он не брился все эти дни?

Катла пожала плечами.

– От лени?

Халли громко рассмеялся.

– После того как сейда сказала ему, что все его предприятия будут заканчиваться бедствиями и несчастьями, Фент не смеет поднести нож к лицу – боится, что тот выскользнет и перережет ему горло!

Катла презрительно скривилась.

– А твоя…

Он снова уставился на ее руку, не находя подходящих слов. Катла натянула на ладонь рукав.

– А, это… – пробормотала она, – уже лучше.

– Как-то слишком быстро.

Один из слуг появился на холме с рулоном парусины в руках и, услышав окончание их разговора, с любопытством посмотрел на Катлу. Халли взял сестру за руку и отвел в сторону с дорожки, пока слуга не удалился на безопасное расстояние.

– Это сейда сделала? Вернула тебе руку?

Катла оттолкнула его и продолжила путь вверх по дорожке. Сейчас ей не хотелось об этом думать.

– Не знаю.

Добравшись до места, где тропинка разветвлялась, Катла выбрала ту, что вела к горным пастбищам.

– И мне все равно, – сердито добавила девушка. – Главное, она опять целая, все остальное не важно.

Она сжала руку в кулак, почувствовав каждый палец.

– Может, для тебя и не важно, но люди наверняка заговорят о колдовстве, если ты не станешь прятать руку. Они будут избегать тебя, и, полагаю, родственники тоже. – Халли нахмурился.

– А с отцовскими безумными планами нас прогонят отсюда еще скорее.

– Не прогонят, если рассказы о Святилище правда. Не прогонят, если он привезет золото.

Глаза Катлы загорелись.

– Это все чушь.

– А папа так не думает.

– Отец обезумел из-за того проклятого торговца с его сказочными картами.

– Если он узнает, что ты говоришь такое, он тебе голову оторвет. И вообще, с чего ты взял, что карта не настоящая? Нарисовано все аккуратно.

– Происходит что-то странное, – сердито сказал Халли. – Его карта не единственная, я видел еще такие.

Теперь пришла очередь Катлы хмурить брови.

– На них тоже нанесен морской путь к Святилищу?

– Говори потише. Да. Я случайно видел карту, которую Хопли Гарсон показывал на Ярмарке Фенилу Соронсону.

Катла задумалась.

– Так, значит, и они планируют экспедицию?

Халли кивнул.

– Разумеется. Фенил такой же сумасшедший, как и отец, сходит с ума от сказок про сокровища, потаенные острова и все такое.

– Мы должны добраться туда первыми! – вскрикнула Катла, лицо ее вспыхнуло румянцем. – Разве нельзя взять «Птичий дар» и отправиться прямо сейчас? Пройдут месяцы, пока мы дождемся нового корабля, пусть хоть вы его украдете – особенно если украдете.

– Даже Фенил не такой дурак. Море замерзает до самого Китового острова, и там не пройти с Дня Духов до Первого Солнца. И вообще говорят, что лед простирается до самого края света. Ему понадобится корабль-ледолом точно так же, как и нам.

– Так он, наверное, уже был у Мортена Дансона…

– Тэм говорит, что верфь получила запас железа с Восточных островов на шесть месяцев вперед.

– Этого времени более чем достаточно для постройки одного ледолома.

– Думаю, у королевского корабельщика полно заказов. Еще я подозреваю, что он может отказаться от выполнения заказа отца из-за сплетен про то, как погиб последний королевский корабельщик.

Халли рассуждал с таким спокойствием, будто речь шла о козе, которую Фент зажарил на Большой Ярмарке, а не об отце его девушки. Лицом он теперь казался старше и жестче даже по сравнению с Араном. С Халли считаются, неожиданно осознала Катла. Он уже не мальчик. Ради задумки Арана и Фента он оставил свою мечту, которую давно лелеял, – мечту о собственном корабле, о средствах, необходимых для того, чтобы жениться на девушке, которую любил, и построить ферму, где они растили бы своих детей и выращивали скот.

– Йенна в конце концов одумается, – мягко произнесла она. – Ты ей действительно нравишься.

Голова Халли дернулась, будто от удара.

– Откуда ты знаешь? – спросил он с недоверием.

– Фент сказал мне.

– И вместо того, чтобы рассказать об этом мне, ты решила, что я догадаюсь сам? – горько проговорил Халли. – Думаешь, ей захочется породниться с кланом, который убил ее отца?

– Она не знает этого наверняка. Никто не знает.

– Значит, можно считать, что все в порядке? Фент должен повести себя как мужчина и признаться, предложить клану Чистых Вод искупить вину кровью и принять годы изгнания, как полагается за убийство.

– Думаешь, отец позволит ему?

Ещё не закончив фразу, Катла уже знала, что этого никогда не будет: Аран так увлечен мечтой о золоте, что не позволит таким мелочам, как закон или обычай, нарушить его планы. Искупление кровью убийства королевского корабельщика будет означать, что клан Камнепада уже никогда не построит еще хоть один корабль.

Халли помотал головой. Челюсти его крепко сжались.

Катла передернула плечами.

– Легче гору свернуть, чем заставить нашего отца хоть на шаг отойти в сторону от намеченного.

– Я ненавижу его! – Кровь бросилась ему в лицо.

– Отца? – Катла была поражена.

– Фента.

– Он очень вспыльчивый и горячий.

– Он чудовище! – Халли произнес это со страстностью, которой Катла никогда не замечала в своем тихом братце. – Он опасен, как бешеная собака. В лучшем случае ему следовало бы надеть намордники привязать к столбу, чтобы никому не навредил.

Странное выражение проскользнуло на лице Катлы Арансон, словно высокое облако прошло над спокойным морем.

– У меня есть идея, – сказала она.

К тому времени как второй прилив набрал силу, корабли комедиантов уже были готовы. Жители Камнепада оторвались отдел и спустились к гавани, чтобы проститься с ними и пожелать удачного пути в Халбо. Только трое из всех знали, что это скорее рисковое предприятие, чем простое плавание, а один из этих троих знал гораздо больше, чем двое других. На краю мола в некотором отдалении тихо беседовали о чем-то Аран Арансон, Халли Арансон и Тэм Лисица.

– Только самый лучший дуб годится на киль, – настойчиво говорил Аран сыну. – Не дайте ему всучить вам какую-нибудь дрянь. Нам нужно крепкое судно. Я слышал, у него есть дуб с Плантации, а деревья, что выросли в том священном лесу, могут достигать сотни футов в высоту. Для корабля, который я задумал, ничто другое не подойдет, судно должно быть крепким и упругим, чтобы выдержать жесткие условия севера.

Халли нетерпеливо кивнул – он слышал эти инструкции уже сотню раз.

– И ядровая древесина для обшивки, я все помню.

– Возвратитесь с оболонью, и я пошлю вас назад в Халбо на лодке…

– С ядровой древесиной, а не с оболонью.

Аран повернулся к Тэму Лисице.

Главный в труппе артистов, Тэм соответствовал Арану по весу, но выглядел немного выше из-за рыжеватой шевелюры. Прическа его являла собой причудливую комбинацию пучков перьев и шнурков, косичек и хохолков. С годами путешествий по морю все это пропиталось солью и приобрело неровную желтую окраску. Из длинной рыжей бороды то тут, то там змейками выглядывали косички. Если присмотреться повнимательнее, становилось ясно, что некоторые из украшений действительно змеи; заспиртованные или засушенные, все они, казалось, готовы в любой момент укусить.

– Осторожно с корабельщиком, – говорил Аран. – Если придется его поколотить, сначала удостоверьтесь, что вытянули всю необходимую информацию – о людях, лесе, инструментах. Я ничего не хочу оставлять на волю случая. Но не бейте его слишком сильно; зачем он мне нужен, если не будет ничего соображать…

– Аран, – Тэм Лисица похлопал старого друга по плечу, – неужели ты думаешь, что у меня память, как у цыпленка? Мы привезем тебе Мортена Дансона, может, немножко в синяках, но в здравом уме. Привезем дуб, инструменты и людей, которые умеют с ними обращаться, и вернемся мы сюда еще до Урожайной Луны. – Тэм замолчал, глаза его пробежались по толпе за спиной хозяина Камнепада. – Я надеялся попрощаться с твоей дочерью, – добавил он словно невзначай.

– Я не видел ее с самого утра, после того как у нас с ней случилась перебранка, – довольно сухо ответил Аран.

– Я видел, – с готовностью ответил Халли. – Она как ураган пронеслась мимо меня, заскочила в дом, схватила немного хлеба и вина, потом побежала в конюшни, вскочила на одного из пони и поскакала к холмам.

Аран ухмыльнулся.

– Вернется, когда пыл поугаснет.

– Ну и горячая девица ваша Катла, – улыбнулся Тэм Лисица. – Но мне нравится ее пылкий нрав. Почему бы нам с тобой не заключить на нее брачный договор, Аран Арансон? Тогда ты смог бы бросить бесполезную затею с ее перевоспитанием. Готов поспорить, ты не выдашь ее замуж и к следующим Зимним праздникам!

– В последний раз, когда я брал Катлу с собой, все плохо кончилось, – прорычал Аран. – Больше я не желаю искушать богов.

– Я хочу взять ее себе, Аран.

Аран Арансон остановил взгляд на Тэме.

– Думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? Вопрос решен раз и навсегда и больше не обсуждается. Да и вообще, пожалуй, никому на свете не удастся уговорить Катлу выйти замуж.

Тэм Лисица улыбнулся.

– Хотя в это и трудно поверить, но я терпеливый человек. Время – мой помощник.

Корабль стоял позади них. Халли бросил свой кожаный мешок гребцам, затем сам проворно перескочил на корму.

– До свидания, отец, – скупо простился он.

Потом повернулся и посмотрел на «Снежного Волка» – нос корабля то поднимался, то опускался на волнах прилива. Судно было простым, но изящным, как лебединая шея. Халли оглядывал палубу в поисках маленькой фигурки…

* * *

Катла Арансон с любопытством рассматривала группу мужчин на молу, но когда они перестали разговаривать и повернулись к кораблю, быстро спрятала голову и сделала вид, что чем-то занята. Никто из команды Тэма Лисицы не заметил подмены, когда «младший сын» Арана Арансона поднялся на палубу «Снежного Волка». Скорее это произошло из-за мехов с вином, которые Катла принесла с собой, чем из-за удачной маскировки. Ну и пусть, думала она, трогая непривычный пушок на подбородке. Лисий мех, который Катла обрезала с одной из лучших накидок матери, держался на меду так хорошо, что даже если бы Ферг, их пес, попытался слизать его, ничего не вышло бы. Хороший шторм, конечно же, сдует все, но погода установилась ясная, и все должно пройти нормально. Катла подняла руку, чтобы ухватиться за край борта, и тут же почувствовала сильную вонь из-под мышки.

Фу-у! Она сморщила от отвращения нос. Вот настоящее наказание – носить одежду Фента во время всего путешествия! В мозгу всплыл образ брата-близнеца, надежно связанного и с заткнутым ртом. Они привязали его к центральной опоре главного амбара. Катла вспомнила его сверкающие гневом глаза, когда они с Халли попрощались с ним. Надо сказать, думала она об этом не без удовольствия.

Катла повернулась лицом к океану и широко улыбнулась от наполнявшей ее радости.

Глава 2
ТАНТО

– Убери эту гадость! Ты что, отравить меня хочешь? Мало мне того, что я теперь гадкий, отвратительный калека!

Capo наблюдал, как серебряная тарелка пролетела через всю комнату и врезалась в противоположную стену спальни, ее содержимое выплеснулось на пол и растеклось коричневой блевотиной. Интересно, думал он, как это получается: у его брата хватило сил швырнуть тарелку так, что в штукатурке остался след, а поднять ложку и поднести ко рту он не в состоянии?

Прошло три месяца с тех пор, как Танто Винго пришел в сознание после ранений, полученных на Большой Ярмарке, и не менее опасных манипуляций лекарей. Их родители, Фавио и Иллустрия, были готовы расплакаться от облегчения и благодарности за возвращение к жизни любимого сына. Но сердце Capo чуть не разорвалось от страдания, когда он услышал знакомый голос, раздавшийся однажды ночью, когда врачи уже ушли.

Ему гораздо больше нравилось, когда его брат лежал как бревно и тихонько гнил.

– Убери это, ты, гадина! Вылижи всю стену, это же отвратительная блевотина! Как раз для тебя.

Горькие слезы наполнили глаза Танто и покатились по бледным, мясистым щекам. Он сжал руки в кулаки и принялся молотить ими по постели. Потом начал рычать, как раньше, когда его никто не слышал, кроме Capo.

– Почему я? Почему Богиня наслала несчастье на меня? Почему не на тебя? Ты же такой гадкий, трусливый, мелкий червяк. Какой от тебя толк? Тебя никто не любит, никто от тебя ничего не ждет. Если бы это случилось с тобой, невелика была бы потеря. Но я!..

Жалобные вопли продолжались до тех пор, пока лицо Танто не стало отвратительно багровым и ему не пришлось остановиться, чтобы перевести дух.

Capo намеренно игнорировал этот взрыв гнева (ничто не бесило Танто сильнее) и занялся отскребанием перца, лука и кабачков со стены. Из них сделали пюре, как для маленького ребенка, потому что Танто не мог даже пережевывать пищу. Все было приготовлено матерью собственноручно, приправлено самыми дорогими травами и специями и тушилось на медленном огне, чтобы сохранить изысканный аромат. Capo больно было видеть, как пренебрежительно относится Танто к такому проявлению любви и заботы.

Хотя едва ли удивительно, что Танто постоянно находился в таком мерзком расположении духа: от того крепкого парня, каким он отплывал из Алтеи на Большую Ярмарку всего каких-то несколько месяцев назад, не осталось ничего. Тогда он был красив, силен и обожаем – любимый сын, от которого так много ждали. Уже шла речь о выгодной женитьбе, которая дала бы ему положение в обществе, земли, влияние и, как все надеялись, немалое богатство. С помощью Танто клан Винго смог бы вернуть себе авторитет в экономическом и политическом смысле, авторитет, которым он обладал несколько поколений назад, еще до того, как их состояние промотали нерадивые сыновья, а война с Севером довершила дело.

Танто лелеяли как золотую надежду всей семьи, окружали роскошью. Лучшие учителя (точнее, те умные, но слабые люди, которые научились не жаловаться на его лень или недостаточное усердие); лучшие мастера в фехтовании и лучшее оружие, лучшие портные и ткани (хотя Танто был лишен хорошего вкуса, он всегда отдавал предпочтение вычурной и дорогой одежде); позднее – самые дорогие куртизанки и слуги. Такое потворство отнюдь не лучшим образом сказалось на его характере, в нем уже проявлялась довольно разнузданная личность, и, поощряя мечты Танто о власти и славе, отец преуспел лишь в воспитании в нем заносчивости и высокомерия. Танто не просто ходил – он расхаживал. Не просто смеялся – он гоготал, и обычно над своими собственными остротами, ибо редко слушал кого-либо, кроме себя. Он не просто побеждал – он устраивал триумф из каждой мелочи, а если что-то не получалось, дико бесился и срывал злость на слугах.

В общем, Танто уверенно превращался в чудовище, которого в конце концов, как всегда неожиданно, и явила миру Фалла Милосердная – в его истинном обличье, словно уродливая внутренняя сущность человека была вывернута наружу, и здорового, красивого, темноволосого парня заменил обрюзгший, зловонный, гадкий слизняк. Справедливость ситуации была в том, что Танто навлек на себя несчастья сам, собственными руками (и другими частями тела, которые теперь отсутствовали), как бы отчаянно он ни старался свалить вину на Capo. Что ж, думал Capo, соскребая остатки обеда с пола, кажется, в мире все-таки есть правда.

– Может, будешь десерт, брат? – предложил он, повернувшись, чтобы посмотреть на нелепое создание в постели. – Абрикосовое пюре и фиговое желе…

– Да пошел ты, братец!

Танто снова взбесился, черные глаза недобрыми угольками сверкали на жирном лице.

С тех пор как части тела, пораженные гангреной, были отрезаны ножом хирурга и сожжены в огне Фаллы, Танто раздался в ширину, его мышцы потеряли тонус, а волосы почти все выпали. Ожирение было скорее всего вызвано тем, что Фавио и Иллустрия, пока Танто лежал без сознания, денно и нощно выражали свою родительскую любовь вливанием жидкой пищи в горло сыну. Сначала с помощью длинной ложки, а потом через специальные трубочки, сделанные из овечьих кишок, при этом слуга сжимал ему горло, чтобы заставить глотать. Из-за того, что он был неподвижен, вся эта еда превращалась в огромные мешки жира на теле. Плюс лезущие волосы и запах разлагающейся плоти, который вырывался из каждого отверстия в теле Танто, – все это было вполне заслуженным наказанием, посланным богиней.

Как бы ни проклинал Танто жестоких эйранских рейдеров, которые, по его словам, ворвались в шатер Селен Ишиан, чтобы изнасиловать и убить ее, и ранили его, когда он храбро бросился защищать девушку, Capo не верил ему, потому что хорошо знал брата. Танто слишком много прибавил к этой истории, приукрасил ее обилием неправдоподобных деталей. Capo подозревал, что событиям в шатре и их последствиям есть гораздо более простое объяснение, и оно наверняка имело больше соответствия характеру старшего брата. Танто не привык, чтобы ему в чем-то отказывали, и когда договор о свадьбе с Селен не состоялся из-за недостатка денег, у него была единственная причина пойти в шатер девушки: силой взять то, что должно было принадлежать ему. И колотая рана в области гениталий говорила скорее об отчаянном сопротивлении Селен, чем о драке с бандой северян, а другие отметины на его теле подозрительно напоминали следы от женских ногтей. Говорят, богиня присматривает за своими…

Ни один другой человек не заметил этих маленьких царапин, будучи, несомненно, потрясен остальными, жуткими ранами, но Capo приходилось проводить много времени у постели брата, ухаживая за ним. Так Фавио Винго наказал его за то, что Capo отдал половину выигранного им на скачках маленькой девочке-бродяжке, чьего деда Танто когда-то безжалостно убил, – вместо того, чтобы добавить деньги к свадебному договору, как следовало бы поступить более почтительному (и жестокосердному) сыну.

Capo подобрал тарелку с ложкой и на миг ощутил, как непонятный жгучий поток энергии кольнул кончики его пальцев, словно ярость Танто вошла в эти предметы и ударила его разрядом. Выходя из комнаты, он чувствовал, как брат сверлит его спину взглядом. В коридоре Capo помотал головой: оставаться наедине с Танто – занятие не из приятных. В такие моменты у него начинало происходить что-то странное с головой.

Что за блаженство выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух! Capo направился через двор, чтобы вымыть тарелку, ложку и тряпку под струей воды из бочки. Танто, несомненно, наврет матери, что Capo не кормил его и наверняка все съел сам. И для Capo дело закончится тем, что его отругают и накажут лишением ужина. Ему было все равно – он чувствовал теплые солнечные лучи на лице и вдыхал жгучие, пряные запахи жимолости и ноготков, которые росли вдоль стены дома.

Capo уже привык к недоброжелательству брата и к тому, что родители всегда верили словам Танто, а не его. Очень дорогая плата за жизнь в семье, думал он. Временами Capo чувствовал, что кочевники, приходившие на Большую Ярмарку, ближе ему и роднее, чем те люди, с которыми он провел всю свою жизнь.

Capo пересек двор и прислонился к стене, разглядывая окружавший его пейзаж. Их усадьба возвышалась на холме, под которым тянулись вдаль на тысячи шагов террасы возделанной земли. Там росли лаймы и лимоны, гранатовые и фиговые деревья, целые апельсиновые рощи. Все было рассажено так продуманно и компактно, что сверху земля напоминала кусок материи в полоску: то темно-красную, то ярко-зеленую, с голубым участком там, где текла река. Вдали, милях в шестидесяти или даже больше, земля становилась светлой и каменистой, переходя в подножие Фаремских скал, а еще дальше возвышался Хребет Дракона, напоминавший острые зубья пилы.

«Все, чего я хочу, – думал Capo, выжимая тряпку, – это уйти отсюда. Жить своей собственной жизнью».

Но только кочевники способны жить в диких местах за пределами Империи. Со своими вьючными животными, безмятежными косматыми йеками, они бродили по Эльде, нигде не пуская корней, не основывая поселений, не заявляя прав на землю. И казалось, из-за их легкого отношения к земле она сама дает им средства к существованию, пропитание и позволяет проходить в самых опасных местах. Лишь один раз Capo встретил кочевников на Большой Ярмарке, куда и северяне, и жители Империи приезжают, чтобы торговать своими изделиями, предлагать услуги, заключать сделки, свадебные договоры и завоевывать политическое влияние.

Если бы привлекательность Ярмарки заключалась только в этом, Capo она показалась бы скучной. Но присутствие там кочевников, известных среди южан как Потерянные, хотя сами они предпочитали называть себя Странствующим Народом, сулило множество чудес.

Capo вспомнил, как наблюдал за их прибытием – в пестро раскрашенных повозках, диковинных костюмах. Они везли великое множество товаров на продажу, среди всего прочего: фонари и свечи, украшения из когтей дракона и медвежьих зубов, вышивка, гончарные изделия и ткани, зелья, снадобья, амулеты. Рука юноши инстинктивно потянулась к маленькому кожаному мешочку на шее. В мешочке лежал самый опасный предмет в мире, хотя, когда Capo впервые наткнулся на него на прилавке торговца-кочевника, он подумал, что это всего лишь безделушка, волшебный камень, который меняет свой цвет в зависимости от эмоционального состояния человека, держащего его в руках. Однако за то время, что юноша носил его, у Capo появился дар Носителя – глубокое, совершенно нежеланное чувство сопереживания любому, кого он касался физически. Он видел, как камень вспыхивал красным огнем ярости и испускал ядовитое зеленое сияние зависти; как сиял белизной, что резала глаза; как забирал души людей и оставлял их неподвижно лежать на земле. Еще три месяца назад он был уверен, что камень показал ему уже все свои чудеса, как вдруг, наполнившись неведомой силой, он вернул к жизни его брата. Capo ничего не понимал, но за это готов был втоптать камень в грязь и развеять всю его магию по ветру.

Волшебство, думал он кисло. Лишь волшебству под силу унести его из этого места. Если бы он только мог собрать все свое мужество и, вскочив на коня, умчаться в темноту ночи! Возможно, ему бы повезло: он встретил бы Потерянных, и они взяли бы его с собой. А потом он сумел бы снова найти Гайю, маленькую бродяжку, деда которой так беспощадно убил Танто и которая до того страшного дня была его другом. Или отправился бы на север и разузнал, что случилось с Катлой Арансон. Красно-рыжий цвет земли в их владениях ежедневно напоминал Capo о ней, потому что это был оттенок ее волос, а бледная голубизна неба на северном горизонте точно повторяла цвет ее глаз.

Capo везде находил напоминания о ней: в округлых формах фруктов, в изящно изогнутых клинках, во взрывах хохота, в любом разговоре об Эйре или о неизбежной войне с Севером. Катла была везде и нигде. Он даже не знал, жива ли она. Фабел рассказал ему, что ей каким-то колдовским способом удалось избежать смерти на костре. Но Capo коснулся ее души, когда Катла дотронулась до него в палатке, где продавали ножи, и он точно знал, что никакими волшебными чарами она не обладала, в ней была только чистая, естественная энергия жизни. Каждую ночь она навещала его в снах, ее присутствие было таким реальным и волнующим, будто все происходило наяву, и сердце Capo все сильнее тосковало по ней. Такая чистая энергия не может бесследно уйти из мира, душа подсказала бы ему, если бы Катла умерла…

– Capo!

Прервав размышления, он повернулся и увидел, как через двор к нему шагает отец с перекошенным от гнева лицом.

«О святая Фалла, – горько подумал Capo, – ну что опять?»

Ответом на его молчаливый вопрос стал резкий, наотмашь удар человека, которого Capo до недавнего времени считал отцом; до тех пор, пока несколько месяцев назад его не посетило тревожное видение матери и дяди, возлежащих на постели…

Ярость охватила его, но была ли то его собственная реакция на болезненный удар, от которого звенело в ухе, или же слабое проявление наследственности, Capo не знал.

– Как ты смеешь так обращаться со своим братом?!

«А-а, – с упавшим сердцем подумал Capo, – вот в чем дело».

– Ударить прикованного к постели инвалида – отвратительный и трусливый поступок, а ударить с такой силой, что остался след…

Capo слушал и не верил ушам. Какими бы разнообразными ни были до сих пор клеветнические наветы на Capo, Танто еще никогда не обвинял его в физической жестокости, подобное измышление представляло собой качественно новый виток в наглом вранье брата. Хотя Capo и знал, что все его слова будут пропущены мимо ушей, он все же попытался защитить себя.

– Я не бил Танто, – спокойно сказал он. – Если на нем и есть какая-то отметина, это дело его собственных рук.

Фавио разъярился еще сильнее.

– А ну пошли со мной!

Его пальцы с силой сжались на руке Capo, и отец потащил его к дому.

Capo подчинился, руки, ноги и разум не принадлежали ему, пока был физический контакт. Однако на пороге комнаты Танто Фавио отшвырнул от себя Capo так резко, что юноша упал и растянулся на полу. Вихрь эмоций постепенно затих.

Когда Capo собрался с духом и поднял голову, он увидел мать, закутанную в свою голубую сабатку. Она тихонько плакала, сидя на стуле рядом с кроватью. А его брат, возлежавший на белоснежных подушках («Конечно, – совсем не к месту подумал Capo, – они все набиты перьями самых дорогих йетранских гусей и стоят каждая не меньше кантари, а я сплю на соломенном тюфяке, набитом перьями кур из нашего курятника»), не сводил с него возмущенного взгляда. Рубашка Танто была разорвана, чтобы все хорошо видели темный синяк в том месте, где должна была быть ключица, скрытая в глубине жирной, белой плоти. Синевато-багровая отметина уже становилась фиолетовой. Должно быть, ему потребовалось немало силы и решимости, чтобы причинить себе такую боль, думал Capo, пытаясь осознать, до какой же степени ненавидит его брат.

– Я всего лишь медленно ел, – несчастным голосом пожаловался Танто, а его темные глаза наполнились фальшивыми слезами. Он сжимал тонкую руку Иллустрии в своей огромной, влажной лапе. – А он бил меня за это ложкой…

Capo повернулся к отцу.

– Я не имею к этому никакого отношения, – проговорил он сквозь зубы. – Как вы могли поверить, что я способен на такое?

Лицо Фавио выражало только отвращение, и вовсе не к хныкающему в постели существу.

Танто наслаждался своей победой.

– А когда я крикнул, чтобы он перестал, он снял кинжал с пояса и так сильно стукнул меня рукояткой, что я думал, он убьет меня!

В доказательство своих слов Танто полез куда-то под постельное белье и с победным видом выхватил оттуда кинжал брата.

Capo уставился на него, онемев. Рука потянулась к боку, но он уже знал, что там нет пояса, на котором он обычно носил кинжал. Юноша вспомнил, что пояс был перекинут через спинку маленького тростникового стульчика в его комнате на втором этаже дома. Кинжал в кожаных ножнах лежал там же, когда он выходил из комнаты утром. Как же Танто умудрился его стянуть?

Танто увидел сомнение на лице брата и злобно ухмыльнулся.

– Но, конечно же, я прощаю тебя, Capo, – притворно мягко проговорил он, буравя его взглядом. – Я понимаю, что за мной трудно ухаживать, и забота обо мне – совсем не твое призвание. Вот потому я и сказал отцу, что раз уж Совет собирается в скором времени призвать всех молодых мужчин поднять оружие за Империю, надо готовить тебя в солдаты.

Capo уставился на него, не веря ушам. Танто прекрасно знал, что он не обладает никакими воинскими способностями. Мечом Capo владел неуклюже, а с копьем обращаться и вовсе не умел. Он не имел к войне ни вкуса, ни таланта. Нельзя было надеяться и на его умение стрелять излука, и все потому, что Capo терпеть не мог причинять боль живым существам. Он был скор на ногу и знал, как обращаться с лошадьми, и верхом скакать научился раньше всех. Но, с его точки зрения, это помогло бы ему только быстрее всех покинуть поле боя – потому что в нем не было ни агрессии, ни ярости, которые требуются, чтобы разбить череп другому человеку фактически ни за что.

Юноша открыл было рот, чтобы в ужасе запротестовать, но сразу закрыл его, так как в голову ему пришла новая мысль. Если нужно подготовиться к солдатской службе, да не абы как, а хорошо, чтобы не опозорить все семейство Винго, ему, наверное, позволят оставить Алтею, и тогда осуществится его давняя мечта о побеге.

Capo повернулся лицом к человеку, которого называл отцом. Тот стоял, перегородив дверной проем, руки на поясе, вид непреклонный.