Текст книги "Ковбои и индейцы"

Автор книги: Джозеф О'Коннор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– Бедная девочка, – вздохнула мать.

– Потом, когда он оставил ее, выяснилось, что она пыталась поджечь гостиницу, где они жили, а затем наглоталась снотворного. Сейчас она в больнице.

– Бедняжка, – повторила мать.

– Да, – сказал Эдди. – Тот парень хотел к ней вернуться, но сам не понимал этого. В конце концов он осознал, что любит ее, но было поздно. Все зашло слишком далеко. – Эдди пожал плечами. – Бывает. Ничего не поделаешь.

Мать сказала, что жизнь полна печалей и что Эдди успел кое-что повидать. Он снова пожал плечами.

– Все дело в ее семье, – сказал он, – в прошлом у нее были ужасные вещи. Тебе незачем про такое слушать.

– Как и в нашей семье. – Она неуверенно рассмеялась.

– Ну, – сказал Эдди, – вроде того. Вообще-то кое-что похуже. Не стоит об этом говорить.

– А почему она сюда приехала, Эдди? Работу искала?

– Нет, по другой причине. Не из-за работы. Она говорила, что ищет работу, но это неправда. Она и мне не говорила, но я все равно знал. Догадался. Есть другая причина, по которой девушки из Ирландии приезжают сюда. И она приехала именно поэтому. Нужно было разобраться с определенной проблемой.

Мать кивнула, глядя в чашку.

– Она, видишь ли, была родом из маленького городка. – Эдди засмеялся. – Она родом из маленького городка. Не знаю, почему я сказал «была».

– Да, должно быть, несладко ей пришлось.

– Кошмар, – согласился Эдди. – Беременная, совсем одна… что говорить… Ей было необходимо избавиться от ребенка. – Он посмотрел матери в глаза. – Тяжелая ситуация, но в жизни такое не редкость.

– Жизнь похожа на игру в домино, – вздохнула мать, – события и происшествия выстраиваются вот так. – Она пальцем прочертила на карте мира незримую линию. – Начинаешь в какой-то определенной точке, заканчиваешь в другой определенной точке, а что происходит между этими двумя точками, одному Богу известно. Люди думают, что могут выбирать, как им жить, но на самом деле ничего подобного.

– Я думаю, все же какие-то правила существуют.

– Да, существуют, но узнаешь их только задним числом. С ума сойти. Тут как в статистике, понимаешь? Ты не видишь этих правил, пока не отойдешь подальше. Они похожи на картину… такую, из маленьких точек… – Она помолчала. – Ты с ней видишься, с этой своей подругой?

– Нет, – ответил Эдди. – Больница далеко, где-то в Суррее. Да мне и не хочется видеть ее такой, как сейчас. – Он отхлебнул чаю. – Она не в лучшем состоянии и почти не принимает посетителей. Не может.

Потом мать начала рассказывать о своей подруге, которая однажды увидела, как ее маленькая дочь целует другую девочку, и заперла ее дома на несколько месяцев. Некоторое время Эдди слушал, радуясь смене темы, потом спросил, нельзя ли воспользоваться ванной.

Поднимаясь по лестнице, Эдди засмотрелся на одну из маленьких акварелей на серой стене. Мужчина и женщина, взявшись за руки, смотрели на ярко-розовое море. Две черные фигуры, стройные и молодые. С виду счастливые, если тени могут быть счастливыми. В правом нижнем углу мать написала свое имя. Мэй Вираго. Эдди перевернул рамку, но никакого названия не нашел.

В ванной он набрал в раковину воды и ополоснул разгоряченное лицо. За окном виднелся садик, свежий и зеленый, плющ оплетал старую шпалерную изгородь и каменную чашу с водой, в которой с криками возились чайки.

На лестничной площадке, напротив ванной, была маленькая комнатка, где Эдди разглядел две кровати с ночными столиками. Реймонд сидел за столом у окна, с калькулятором в руках, курил и что-то бормотал себе под нос.

– Все в порядке, Эдди? – спросил он.

– Конечно, Реймонд. У вас там обалденная джакузи!

– Да уж, размер будь здоров. – Реймонд засмеялся. – Иногда очень здорово помогает.

Эдди посмотрел на кровати, застланные одинаковыми стегаными покрывалами.

– Твоя мать – хорошая женщина, – внезапно сказал Реймонд, не глядя на Эдди. – Ты не думай, я люблю ее.

– Я знаю, – ответил Эдди. – Знаю.

– Ну да, конечно. – Реймонд покраснел.

– Я правда знаю, Реймонд, – повторил Эдди, – не волнуйтесь.

– Разные бывают ситуации… – Реймонд пожал плечами, глядя в окно.

– Да, жизнь – штука паршивая, – кивнул Эдди. – Ничего не попишешь. Это ни для кого не новость.

Когда Эдди спустился вниз, они с матерью заговорили о будущем. Эдди рассказал ей о Саломее и о планах, которые они строили.

– Как-как? – переспросила его мать. – Что это за имя?

Эдди объяснил, что она протестантка; мать смущенно кивнула, потом несколько раз повторила: «Саломея, Саломея…» словно это была строчка из стихотворения, а потом сказала, что Эдди надо как следует проверить себя и не терять голову, и засмеялась.

Эдди сказал ей, что они очень счастливы вместе и что она нашла ему место помощника режиссера в телепрограмме о религиозной музыке, которая будет выходить вечером в воскресенье начиная со следующего года. Они думают пожениться, как только накопят немного денег. Музыку он решил бросить. Их менеджер провалил все дело, наврал с три короба. А начинать все заново слишком тяжело и не стоит труда. Он займется новой работой, немного остепенится.

– Как видишь, мне пришлось расстаться с «ирокезом», – сказал он, проведя рукой по голове. Непривычно было чувствовать под ладонью отросший колючий ежик. – Ради новой работы.

– Что ж, – сказала мать Эдди. – Правильно сделал, ты уже староват для таких вещей.

В ее голосе сквозила легкая грусть.

– Точно, – рассмеялся Эдди, – староват.

– На телевидении публика поприличнее, – сказала она, – и с нормальными волосами ты прекрасно выглядишь, Эдди. Ты красивый.

– Правда? Ты так думаешь?

– Да, – улыбнулась она, – но ты и сам знаешь.

Они поговорили еще немного, в основном о Патриции и ее приятеле Роде, обо всех их соседях по Беккет-роуд. Но прежде чем мать позвала Реймонда вниз выпить пива, Эдди кое о чем спросил ее:

– Ты счастлива, мама? Как думаешь, теперь ты счастлива?

Она снова посмотрела в камин, приглаживая кофту на плече. Рассмеялась. Поднесла салфетку ко рту, прикусила уголок.

– Странный вопрос. – Она задумчиво посмотрела на Эдди. – Честно говоря, я не знаю, счастлива я или нет, но я довольна, как мне кажется. Я знаю, Эдди, это не одно и то же. Но все-таки кое-что, верно, сынок?

– Да, – улыбнулся он, – это уже кое-что.

Потом пришел Реймонд и, к ужасу Мэй, зубами открыл пивную бутылку. Они втроем сидели в гостиной, пока снаружи не стемнело и не загорелись уличные фонари. Реймонд держал Эддину мать за руку и смеялся до слез, когда Эдди рассказывал забавные истории из ее прошлого.

Когда Эдди собрался уходить и стоял в прихожей, мать сунула что-то ему в ладонь.

– Так, пустяк, – сказала она. – Навести свою подругу в больнице. Отвези ей гостинец.

He слушая Эддиных возражений, она заставила его сжать пальцы.

– Ты похож на меня, Эдди. На меня и на отца. Людям вроде нас нужны друзья. Мы слишком упорно цепляемся за прошлое. Давно пора забыть его, а мы не понимаем. Кто-нибудь должен нам подсказать.

В горячей ладони Эдди лежал мятый пятидесятифунтовый банкнот. Он поцеловал мать, она оставила на его щеке след розовой помады. Реймонд сказал, чтобы Эдди непременно зашел снова.

– Не пропадай так надолго, – сказал он.

Они стояли у калитки и махали Эдди рукой, пока он не исчез из виду.

Когда Эдди вернулся в город, было уже темно. Улицы Южного берега кишели народом, кругом веселые смеющиеся лица. В лужах отражались неоновые огни, воздух полнился соблазнительным запахом хот-догов, кебабов и жареного лука. Повсюду звучала музыка – из окон автомобилей, из домов, из открытых дверей пабов. Всхлипы хип-хопа, грохот тяжелого рока, вой саксофонов, барабанная дробь. Субботний вечер в Лондоне – улицы, полные искусительных обещаний. Вечер поцелуев и признаний. Нарядные люди, стройные девушки в выходных платьях, богачи в роскошных костюмах. Каждый из гуляющих по набережной походил на кинозвезду.

Эдди задумался о тех, кто встретит сегодня новую любовь, или расторгнет брак, или напьется, – обо всех тех, кто воскресным утром проснется с головной болью в чужой кровати, смутно припоминая поступки, каких никогда бы не совершил на трезвую голову, и в ужасе сознавая, что одной ночью это не кончится. И о тех, кто проснется с окровавленными руками, на полу, усыпанном битым стеклом. И о тех, кто вовсе не проснется. В жизни бывает что угодно. Мать права.

Шагая по мосту Ватерлоо, Эдди принял «колесо» и увидел, как весь город танцует, прозрачно-стеклянный, все комнаты как на ладони. Неоновые огни дрожали и переливались на стальных башнях кранов Собачьего острова. С купола собора Св. Петра рвались в небо лазерные лучи.

Из телефонной будки на Чаринг-Кросс-роуд Эдди позвонил отцу – просто чтобы узнать, как дела. Отец перезвонил ему, и они долго говорили о всяких странных вещах, которые случаются именно тогда, когда их меньше всего ждешь, о бедном Дине Бобе и обо всем прочем – о любви, о работе, о жизни. Отец сказал, чтобы он не тревожился из-за Саломеиной машины, полиция ее разыщет и Саломея в конце концов успокоится и поймет Эдди. А если даже и нет, Эдди найдет себе другую.

– Это зов природы, Эд, – сказал он. – Каждый человек когда-нибудь ощущает его. Природа – этим все сказано. Никакой «ситроен» ей не помеха.

Эдди сказал, что очень на это надеется.

– Радуйся, – засмеялся Фрэнк, – что это не «мерс».

Когда разговор закончился, «колесо» только-только начало действовать по-настоящему. Эдди не терпелось позвонить кому-нибудь еще, поэтому он вытащил из кармана записную книжку, полистал. У него полно знакомых по всему миру. Австралия. Америка. Новая Зеландия. Даже Никарагуа.

Пальцы словно сами собой нашли страницу, где мистер Патель записал новый номер Марион. Синие строчки поблескивали на бумаге. Чем дольше Эдди смотрел на них, тем явственней строчки двигались у него перед глазами, как полосы на экране неисправного телевизора.

Эдди оглянулся через плечо, будто опасаясь слежки, громко рассмеялся, потом опять сунул телефонную карточку в прорезь и набрал донеголский номер. Линия потрескивала и гудела.

– Алло, – отозвался мужской голос, – бар «Луна прерий», слушаю вас?

Голос звучал деловито. Эдди молчал.

– Алло? – повторил голос. – Том Кланси у телефона, слушаю вас, алло?

Эдди слушал протяжный голос Тома Кланси, слушал, как он говорит с кем-то в баре, слушал печальную, рыдающую песню «кантри».

– Алло? – снова сказал Том Кланси. – Говорите, вас не слышно.

Эдди вытащил телефонную карточку и заплакал. Наконец-то.

Когда он свернул на Странд, глаза у него болели, а все вокруг было расцвечено огнями: фиолетовыми, как мантия священника, красными, как давний Эддин «ирокез», желтыми, как пивная банка, и голубыми, как свет на кислотной вечеринке; огни играли, расплывались под дождем – вся улица казалась потоком света. Словно фотография, сделанная с большой выдержкой, – полосы огней текли вдаль и, казалось, жили собственной жизнью.

Мимо огромного супермаркета «Верджин», цокая копытами, шел по мокрой мостовой десяток белых коней, которых вели под уздцы люди в средневековой одежде. Отцы поднимали повыше своих детишек, чтобы те могли посмотреть на этот маленький парад. Кони ржали, фыркали и били копытами; конюхи с трудом их удерживали, натягивая поводья, смеясь и обмениваясь шутками. Дети вопили от радости. Кругом сверкали вспышки фотоаппаратов. В воздухе кричали птицы, роняя перья на мостовую.

Эдди прошел на Ковент-Гарден, напился и рассказал какой-то девушке историю своей жизни.

Еще только октябрь, а город уже украшен огнями к Рождеству. Похоже, с каждым годом Рождество наступает все раньше. И когда-нибудь весь год будет состоять из одного сплошного Рождества. Так думал Эдди, пока девушка ходила в дамскую комнату. Границы, отделяющие вещи друг от друга, просто исчезнут. Этого не избежать.

Год от года огни зажигают все раньше и не гасят все дольше, и в конце концов, рано или поздно, придет время, когда огни Рождества будут гореть круглый год. Вот так мысль!

Рождество круглый год. Господи, вот так мысль.

Эдди стал ждать, когда девушка вернется, чтобы рассказать ей об этом.