Текст книги "Ковбои и индейцы"

Автор книги: Джозеф О'Коннор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Потом у Саломеи появились другие парни. Иногда Эдди встречал их за завтраком и пытался выставить дураками, с видом знатока рассуждая о Ницше, пока Саломея стояла к ним спиной. Ей явно нравился тип, который она называла «молчаливый сильный мужчина». Судя по всему, это обозначало парней с нулевым интеллектом и выпирающей мускулатурой.

– Не понимаю, что ты в них находишь, – сетовал Эдди. – Совершенно не понимаю.

– У них есть скрытые таланты, Эдди, – многозначительно отвечала она.

Теперь Эдди думал о ней все время. Писал ей длинные страстные письма, которые не решался отправить. Выдумывал причины, чтобы позвонить ей на работу. Посреди ночи лежал без сна с пересохшим ртом, лицо горело, каждая жилка в теле вибрировала от воспоминаний о ее хрупком белом теле. Однажды утром он проснулся и услышал, как по радио стонет Джон Ли Хукер: «О детка, я для тебя – крадущаяся королевская кобра». Эдди закрыл глаза, с трудом сглотнул, угрюмо уставился на свой вздыбленный член и подумал: боже мой, Джон Ли, думаешь, это у тебя проблемы?..

Однажды в сентябре Эдди решил, что с него хватит. Всю минувшую ночь он провел, приникнув ухом к стене ее комнаты, а все утро гладил белье какого-то парня. Он прошел в кабинет, снял фартук и сказал Саломее, что любит ее.

– Я серьезно, Саломея! – воскликнул он. – Я в жизни никогда никому этого не говорил.

Саломея подняла глаза от пишущей машинки, глубоко вздохнула и сняла очки.

– Эдди, ты знаешь меня всего шесть недель. Оставь меня в покое.

– Но как же мы, – сказал он, – как же та воскресная ночь?

– А что – та ночь? По-твоему, если в нас взыграли гормоны, я твоя навек? Ты ошибаешься.

– Гормоны взыграли? – взвился Эдди. – Да я такое с тобой делал – Калигула покраснел бы!

– Что ж, это не моя вина, – ответила она. – Если ты слишком неопытен, чтобы с этим справиться, – ничем не могу помочь, детка.

– А ты слишком уж независима, – огрызнулся он. – Похоже, тебе вовсе никто не нужен.

Саломея скрестила руки на груди, откинулась на спинку стула и принялась насвистывать мелодию из «Одинокого рейнджера». Потом взглянула на Эдди и спросила:

– Ты закончил?

– Вот-вот, – сказал Эдди, – давай, вот это зрело, по-взрослому, давай!

Он ей нравится, сказала Саломея, но она не желает ничего серьезного, при первых же признаках серьезного романа ей хочется взбрыкнуть. На практике это будет означать, что Эдди придется собрать свои вещички и выметаться из дома, хотя бы и на улицу.

– Ну, если я создаю тебе столько проблем… – фыркнул он.

– Я тебя предупреждаю, – оборвала Саломея, – не корчи передо мной сопливого мученика, Эдди.

Потом она подперла голову руками и заговорила очень медленно, с расстановкой. Сказала, что совершенно не против, чтобы Эдди жил здесь, пока не найдет себе другую квартиру, но ему необходимо уразуметь: они живут не вместе, а всего лишь под одной крышей.

– Вот так обстоят дела, – она дернула плечом, – нравится тебе это или нет.

Эдди уперся. Надо выяснить отношения. Саломея вздохнула.

– Опять ты начинаешь все сначала, – сказала она. – Почему тебе нужно все раскладывать по полочкам?

– А кто раскладывает? – возмутился Эдди. – Господи, я задал тебе простой вопрос, и ты сразу выставляешь меня этаким Пол Потом!

Саломея начала несколько зловеще постукивать ручкой по краю чашки и сказала, что это уже пахнет враждебностью. Эдди наставил ей в лицо указательный палец.

– Нет, – медленно прорычал он, – никакой враждебности тут нет!

Она заглянула ему в глаза и улыбнулась.

– Разве мы оба не видим, что происходит? – терпеливо спросила она.

Нет, сказал Эдди, ему нужен четкий ответ. И изобразил на лице обиду. Саломея сказала, она лично считает, что они – добрые друзья, которые время от времени занимаются сексом. Вот и все.

– C'est tout[64]64
  Вот и все (фр.).


[Закрыть], – она улыбнулась, – нибелунг.

Их отношения не подразумевают клятв верности. Оба могут встречаться с кем хотят. Эдди объявил, что она просто боится принимать решения. Нельзя же порхать мотыльком до конца жизни. Саломея возразила, что не понимает, собственно, почему бы и нет.

– Так или иначе, – лучезарно улыбнулась она, – я не намерена спорить с тобой, Эдди. У меня принцип: я никогда не спорю с людьми, с которыми спала.

Эдди вернулся на кухню, мыть пол.

Вскоре после этого на очередной репетиции Клинт выглядел утомленным и раздраженным. Брал неверные аккорды и многозначительно смотрел в окно. Когда репетиция кончилась, он попросил Эдди задержаться. А в пабе сообщил, что должен кое-что сказать. На днях он побывал в «Джордже Роуби», и у него есть новость, которой он хочет поделиться с Эдди.

Он видел Марион. Она сидела за столом со своими приятельницами, причем не в лучшем состоянии: сильно под мухой, взвинченная, какая-то неадекватная. Когда он подошел к ней и попытался заговорить, она попросту его не узнала.

– Она выглядела не очень-то хорошо, Эдди, – сказал Клинт. – Это правда, приятель.

Возле нее ошивались какие-то скользкие типы, добавил он. Эдди отхлебнул пива.

– Она была в депрессии? – спросил он.

Да нет, сказал Клинт, просто пьяная. Эдди спросил, зачем Клинт рассказывает ему все это. Ему до лампочки, а уж Клинту тем более.

– С тех пор много воды утекло, – добавил он.

Да он ничего такого в виду не имел, ответил Клинт, просто подумал, что Эдди это небезразлично. Эдди сказал, что он уже достаточно нахлебался и больше ему не надо. Ладно, сказал Клинт, забудем.

Остаток вечера они подшучивали над Джейком и издевались над рубашками Анди. Но Эдди загрузился, и чем больше пил, тем хуже ему становилось. Зря Клинт рассказал ему о Марион. Такое лучше забыть, похоронить навсегда, думал он, когда под дождем плелся домой.

Как ни пытался Эдди изменить ситуацию, Саломея по-прежнему ускользала от него. Она ловко держала его на расстоянии – прямо хоть плачь. Как-то раз, когда после безуспешной попытки сделать запись, которая потрясет мир, он мрачно бродил по квартире, она выключила видео с Питером Гринауэем и, вздохнув, сказала:

– Ладно, Эдди, я спрошу, что у тебя стряслось. Ведь ты этого хочешь, да?

– Я не знаю, в чем дело, – пожаловался он, – но хочу, чтобы это прекратилось.

Он закрыл лицо руками и попытался выжать из глаз слезы.

Но Саломея на это не купилась. Причитания о любовной тоске не производили на нее впечатления.

– Все дело в том, Эдди, что ты не умеешь дружить. Тебе нужна не подруга, а нянька, которая будет за тобой убирать, но я для такой роли не гожусь.

Он сказал, что жестокость ей не к лицу. Она ответила, что идет спать.

Эдди знал, что это скоро кончится. Со дня на день вернется подруга Саломеи, и ему придется съехать. По ночам его охватывало ощущение, что все расплывается и тает вдали. Он пробовал написать песню о безответной любви, но ничего не вышло. Брал печальные, таинственные минорные аккорды, в надежде, что они вызовут отклик в потаенных глубинах его разума, но тщетно. Твердил себе, что ничего особенного тут нет, обычная история: не успел встретить девушку, которая тебе действительно по душе, как сразу выясняется, что она не для тебя. Однако все попытки воплотить эти мысли в песне закончились неудачей. Вдобавок и рифму к «Саломея» не подберешь. Разве что дурацкое «балдея». Даже ее имя противилось ему! Безнадежная ситуация.

В начале октября Саломея пришла домой, приняв решение. Когда она сказала об этом, Эдди подумал, что вот сейчас его вышвырнут на улицу. Однако решение было другого рода.

«Атака искусства» собиралась устроить «Битву групп» – специальную передачу, в которой восемь новых групп будут играть вживую, а зрители смогут потом позвонить и проголосовать. Саломея включила в это шоу и «Твердокаменных». Поначалу Эдди воспринял эту идею без восторга. Чувствовал, что они пока не готовы. Но Саломея настаивала. Сказала, что из кожи вон лезла ради Эддина выступления, а это не больно-то приятно. Когда Эдди сказал, что должен обзвонить остальных и посовещаться с ними, выяснилось, что Саломея уже все сделала.

– Они считают, что это прекрасная возможность, – сообщила она Эдди. Она и Джейку позвонила, он чуть с ума не сошел от счастья, услыхав эту новость. – Давай, Эдди, – улыбнулась Саломея, – представляешь, какой будет классный оттяг.

Они и правда замечательно оттянулись. «Твердокаменные» прибыли в четыре часа дня, крепко заправились текилой, к проверке звука аккурат успели протрезветь и выдали просто блестящее, лучшее в своей жизни исполнение «Чей ты пес?». Под конец Паук пробил палочкой один из своих томтомов, а потом упорно убеждал всех, что сделал это нарочно, потому что его героем был Кит Мун. Джейк весь вечер напарывался копченой лососиной и заигрывал с ассистенткой, занудной бледной особой в черном, которая говорила так, словно во рту у нее были стеклянные шарики. «Твердокаменные» получили двести голосов и второе место с конца. Первой оказалась группа феминисток, игравшая «хэви метал». Последнее место занял нервный парень с жуткими угрями и ударной установкой.

На следующее утро продюсер позвонил Эдди, чтобы вынести окончательный приговор.

– Панк-рок умер, – сказал он своим пришепетывающим голосом, – почему бы вам не заняться, к примеру, «новым кантри»?

– Потому что у нас нету песен о всяких там вонючих овечках, – ответил Эдди.

Продюсер просил уточнить, о каких таких овечках он говорит. Эдди его послал. Продюсер обиженно хмыкнул и повесил трубку. На секунду Эдди стало понятно, почему разочарованные звезды выбрасывают телевизоры в окно. Он перезвонил продюсеру, хотел извиниться, но секретарша ответила, что он на совещании. Тогда Эдди попробовал дозвониться до Джейка. Джейк уехал на вечеринку. То же самое сообщение, которое крутилось на автоответчике последние шесть месяцев. «Вечеринки, – гласило оно, – это круто!»

Позвонила Саломея и устроила ему выволочку за то, что он так агрессивно себя вел. Эдди и ее послал подальше.

– Я тебе говорил, что мы не готовы, – заявил он. – Зря я тебя послушал.

Саломея сказала, что об этом они поговорят позже.

– Меня здесь не будет, – сказал Эдди, – когда ты вернешься, я уже уйду.

Она повесила трубку, и последние слова Эдди проговорил уже в пустоту.

Положив трубку на рычаг, Эдди прошел в ее комнату. И стал рыться в ее вещах, толком не понимая, что ищет. Вошел в маленькую гардеробную, где пахло как в парфюмерном магазине. Ему хотелось сорвать с вешалок ее платья, в клочья порвать их, расшвырять по квартире, как конфетти. Хотелось найти лошадь, отрубить ей голову и сунуть эту голову в постель Саломеи. Хотелось позвонить в посольство Ирана и сказать, что он отыскал квартиру Салмана Рушди. Но ничего такого он не сделал.

Час-другой он просидел перед телевизором. Потом пошел на кухню, вытащил из буфетов все стаканы и вымыл их – сначала горячей водой, потом холодной, потом до блеска протер. Но лучше ему от этого не стало. Гнев когтями впивался в мозг. Когда почти все стаканы были расставлены в ряд на сушилке, влажные пальцы разжались, и последний стакан разбился о кухонный пол на мириады осколков. Эдди открыл рот и заорал. Боднул головой холодильник. Пнул кухонную дверь. Треснул ребром ладони по посудомоечной машине. Потом открыл кухонное окно и принялся швырять чистыми сверкающими стаканами в гуляющую внизу собачку – маленького грустного пуделя, которому его маленькая грустная хозяйка, аристократичная седовласая леди, делавшая подтяжки лица чаще, чем нормальный человек подтягивает штаны, дала кличку Лапша.

Позднее, когда Эдди надписывал конверты для рассылки пробной записи, ему позвонил Фрэнк, поздравил с первым выступлением в шоу. Не важно, что говорят другие, сказал Фрэнк, он лично гордится Эдди, правда-правда. Для него это была хорошая новость.

– Высший класс, – сказал Фрэнк. Эдди немного взбодрился.

Но Фрэнк сообщил и плохую новость. Дина Боба только что отправили в больницу на Джервис-стрит с диагнозом «гепатит В». Кто-то рассказал об этом Патришии в пабе.

– Сам знаешь, как у нас тут бывает, – сказал Фрэнк. – Городок маленький.

Эдди слушал Фрэнка и не чувствовал ничего. Ни удивления, ни даже безразличия. Продолжал надписывать конверты и слушал Фрэнка – держал трубку плечом и писал.

Он и не подозревал, сказал Фрэнк, что Боб колется. Фрэнк старался говорить сочувственно, но в его голосе явно сквозило разочарование. Должно быть, Боб заразился через грязную иглу.

– Ты бы лучше приехал, – сказал Фрэнк, – с ним правда плохо дело.

Эдди сказал, что не может приехать. Времени нет.

– Он и раньше попадал в переделки, – добавил Эдди, – все обойдется, поверь, этот парень выживет в любых обстоятельствах.

Отец сказал, что только на это и надеется, а Эдди сказал, что сыт всем этим по горло. Очень бы неплохо, чтоб его друзья сами о себе заботились. Боб ему не сын. Если он воображает, что люди могут вот так просто побросать все свои дела и суетиться вокруг него, то его ждет разочарование.

– В этом парне столько дерьма, – сказал Эдди, – того и гляди, из ушей польется.

– Эдди, – сурово прервал его отец, – надеюсь, ты в этом не участвуешь. Я имею в виду наркотики.

Конечно нет, ответил Эдди. Фрэнк сказал, что ничего не имеет против пары затяжек травкой. Это еще куда ни шло, но все остальное уже чересчур. Эдди заверил, что беспокоиться абсолютно не о чем.

– Да? Ну ладно, – недоверчиво обронил Фрэнк.

– Мне наркотики не нужны, Фрэнк, – настаивал Эдди. – Это не для меня. Честно говоря, обидно, что ты так обо мне думаешь.

– Брось, Эдди, – вздохнул Фрэнк, – не на сцене выступаешь, парень.

Вернувшись домой, Саломея не стала напоминать Эдди о ссоре, пока Эдди сам обиняками не заговорил об этом, за лазаньей. Саломея подняла глаза от книги, которую читала за ужином.

– Ну как, мы успокоились, да? – насмешливо спросила она, высоко подняв брови. Эдди сказал, что очень сожалеет, что всему виной нервное напряжение. Она ответила, что нервное напряжение у всех, и вернулась к книге, заметив, что если он не выносит жару, то может посидеть во внутреннем дворе. По милости Эдди, сказала Саломея, продюсер смотреть на нее не хочет. Их рейтинг здорово упал. Больше Эдди от нее услуг не дождется.

– Тоже мне услуга, – прорычал Эдди, – ерунда на постном масле!

Саломея повторила, что не намерена спорить.

– Я же знаю, ты хочешь втянуть меня в ссору, – проговорила она с тем спокойствием, которое способно привести собеседника в бешенство, – но я этого не сделаю, так что лучше уймись.

– Как это для тебя типично! – взвился Эдди. – Такая сдержанная, такая невозмутимая, да, Саломея?

Она сказала, что впервые встретила человека, который умудряется использовать слова «сдержанный» и «невозмутимый» как ругательства.

– Это о многом говорит, Эдди! – Она улыбнулась.

Пока они спорили, стоит ли им ссориться, зазвонил телефон. Ни он, ни она не пошли снимать трубку. Саломея неподвижно сидела за столом, кончиками пальцев массируя виски. Из холла донесся голос Джейка, надиктовывающего на автоответчик свое сообщение.

– Эдди, – одышливо говорил Джейк, – двигай ко мне, как только получишь это сообщение. Сразу, как только получишь, понял? У меня важная новость для тебя и для парней. Дело пошло, сынок. Слава богу! Но есть одна мелочь: мне необходимо шесть сотен, Эдди. Мне плевать, как ты их достанешь – займешь, украдешь, продашь свою задницу. Через неделю верну, но без денег не приходи! Господи, ненавижу эти идиотские машинки.

Эдди не сказал Саломее ни слова. Вышел из кухни и закрыл за собой дверь. Когда он перезвонил Джейку, у того по-прежнему работал автоответчик. Эдди повесил трубку и снова набрал номер Джейка. «Вечеринки», – воскликнул автоответчик. Эдди поморщился.

– Джейк, – рявкнул он, – сними трубку, мать твою!

Ничего не произошло.

«Вечеринки! – пролаял автоответчик. – Я уже в пути».

Эдди шваркнул трубку на рычаг, телефон тихо звякнул.

– Черт побери, – пробормотал Эдди, – в один прекрасный день я прикончу этого ублюдка.

Когда он вернулся на кухню, Саломея молола кофе в одной из тех машинок, от воя которых ноют зубы.

Она кивнула на стол, где лежала ее кредитная карточка. А выключив кофемолку, добавила, что Эдди может взять на время ее машину.

Нет уж, спасибо, сказал Эдди, ему одолжений не нужно, и вообще он официально съезжает с квартиры. Саломея сказала, что волноваться незачем, это не одолжение, а заем. А если он решил съехать, что ж, прекрасно, но сначала ему не мешает немного остыть. Она сунула карточку ему в ладонь.

– Я ведь ничего против тебя не имею, – сказала она. – Может, с любовью у нас и проблемы, но я по-прежнему хочу быть твоим другом.

Она взяла его за руку, и Эдди почувствовал, что гнев утихает.

– Ну, Эдди, улыбнись, – сказала она, гладя его разгоряченное лицо, – твое будущее – в твоих руках, перестань обвинять во всем других!

Эдди сказал, что без ее личного кода от карточки толку чуть.

– Любви такой не ведали еще мужи и жены, – фыркнула она, написала код на листочке с клейкой полосой, который аккуратно приклеила к покрытой мурашками, бритой Эддиной голове.

Квартира Джейка в Блекхите находилась в подвальном этаже старого викторианского квартала неподалеку от Пекема. Дети с любопытством разглядывали желтую машину Саломеи. Маленькие ублюдки. Эдди вошел в дом. Коричневый конверт, прикрепленный под треснувшим колокольчиком, гласил: «Моторватин продакшнз. Международный дом рок-н-ролла». Открыл ему Джейк в красном японском халате, испещренном подозрительными пятнами. Он приветственно взмахнул рукой, в которой держал стакан молока.

– Сурово, – сказал Эдди, оглядываясь по сторонам.

– Ага, – ответил Джейк, – но когда привыкнешь, жить тут вполне можно.

– А где твоя машина?

– Сволочи ремонтники, – Джейк сплюнул, – приехали и забрали мою малышку. Не понимают они, Эдди, деньги у меня есть, вся проблема в бухгалтерии. Столько накладных расходов, что я иной раз напрочь забываю оплатить счета.

Эдди рассмеялся. Потом спросил у Джейка, не случится ли чего с машиной Саломеи. Все будет в порядке, ребята его знают, сказал Джейк и выплыл на улицу.

– Эй, ребята, держитесь подальше от этой тачки, ладно? Я тут вроде сказочного Крысолова. – Он хихикнул. – Точно. Крысолов вонючего Пекема.

Эдди спросил насчет обещанной хорошей новости. А Джейк поинтересовался, привез ли Эдди деньги.

Они прошли в маленькую комнатку, где пахло кислым молоком и уксусом. Джейк схватил с ветхого кофейного столика пару трусов и забросил их на старомодную ширму в углу. Широко открытые глаза горели восторгом. Точь-в-точь маленький толстый мальчишка, только что принятый в баскетбольную команду.

– Эдди, – воскликнул он, – я так за тебя рад! – Он принялся лихорадочно трясти руку Эдди. – «Мелоди мейкер»[65]65
  Еженедельный лондонский журнал, публикует материалы о джазе, поп-музыке и т. п.


[Закрыть] хочет записать «Чей ты пес?» на гибком диске, в приложение к рождественскому выпуску. Ну как? Здорово, да?

Если принюхаться, сквозь запах уксуса можно было различить запах дешевого лосьона после бритья – сладковатый, как от увядающих цветов. Сырую трещину на стене прикрывал выцветший плакат Литтл Ричарда – рот разинут, нога лупит по фортепиано. У окна приютился обшарпанный телевизор, антенной ему служили плечики для одежды. Обои с цветочным узором поверху отошли, открыв коричневую стену. У стены стояли загадочные черные пластиковые мешки. На полу высилась гора грязного белья. По углам навалены высоченные, перевязанные бечевкой стопки пожелтевших газет. Только один угол оставался свободен.

В этом дальнем от двери углу стояла внушительная стереосистема, гладкая, черная, блестящая, с множеством кнопок, которых тут было больше, чем на панели «Конкорда»; мигали маленькие огоньки. На стенах развешаны огромные, прямо-таки чудовищные динамики. Вся эта техника казалась живым существом, который тихонько урчит в углу и поглядывает на Эдди, излучая опасное спокойствие. И стоила она явно дороже всех остальных вещей, вместе взятых. Возможно, сказал Джейк, но он покупал по оптовой цене.

– Вот эту вещь я бы взял с собой на необитаемый остров, Эдди, – рассмеялся он. – Если меня забросит неведомо куда, пусть она будет со мной.

Джейк, лучась гордостью, положил руку на дымчатую крышку проигрывателя, словно позировал для фотографии. Потом подышал на рукав и протер то место, о которое опирался.

– Так как? – спросил он. – Новость-то классная, а?

Эдди сказал «да», но лицо его выдало. Джейк начал допытываться, в чем дело, и в конце концов Эдди поневоле признался, что рассчитывал на серьезную запись. Джейк обиделся и стал уверять, что это очередная ступенька к успеху.

– А кто еще там будет? – спросил Эдди. – На этом рождественском диске, я имею в виду.

– Еще пара неизвестных… ну, то есть… прости, Эд, но это новые группы, в общем, ерунда.

– Кто? – настаивал Эдди.

– Трэш-метал, «Агонизирующая смерть» или вроде того… – Джейк уставился в потолок, что-то подсчитывая на пальцах. – Потом вы, потом Джимми Молния и «Вправленный вывих», «Сексуальные штучки»… кто еще?., ах да, «Четыре блядника Апокалипсиса», они поют «Поиметь Тэтчер», и еще одна-две группы. Мелкая рыбешка. Вы в этой компании, безусловно, самые крутые.

На кухне печально засвистел чайник.

– Они хотят назвать диск «Молодые претенденты», – продолжал Джейк. – Группы, которые в девяностых, скорее всего, пойдут в гору. – Он опять оживился и хлопнул Эдди по плечу. – Это ты, Эдди, ты, дружище.

Эдди спросил, есть ли что-нибудь на бумаге. Джейк отвечал, что пока нет, но завтра утром привезут контракт. Шесть сотен нужны, чтобы сделать хорошую запись. Он уже договорился со студией в «Раундхаусе». Сам все организует, чтобы уменьшить расходы. Уже позвонил «Сакс машин», они тоже будут участвовать в записи, бесплатно. А когда запись выйдет, «Мелоди мейкер» всем заплатит.

Эдди шлепнул по ладони пачкой банкнотов.

– Надеюсь, деньги не пойдут на ветер, Джейк, – сказал он.

Джейк состроил оскорбленную мину. Поставил чайник и протянул Эдди телефонную трубку:

– Позвони им. Позвони прямо сейчас.

– Да брось ты, Джейк! – Эдди рассмеялся.

– Нет, черт побери, Эдди Вираго! Из кожи вон лезу ради вас – и вот благодарность! Давай звони, проверяй!

Эдди еще раз извинился.

– Знаешь что? – Джейк прямо задохнулся. – Знаешь, что я тебе скажу, Эдди? Засранец ты!

Эдди сказал, что вовсе не хотел быть неблагодарным. Джейк судорожно закурил.

– Благодарность! – фыркнул он. – Да ты понятия не имеешь, что это такое!

Он глубоко затянулся и закашлялся. Эдди положил деньги на стол.

– Убери! – крикнул Джейк. – Давай забирай их назад, гадюка, и сам объясняй остальным, что один из самых крутых музыкальных журналов этой страны, с выходом на Эй-би-си, для мистера Эдди Вираго, мать его, недостаточно хорош!

Эдди в третий раз извинился.

Джейк ушел на кухню, захлопнув за собой дверь. Секунд через пять он вернулся, опустил голову и попросил прощения, закрывая лицо толстыми пальцами.

– «Прости» – самое трудное слово на свете, – сказал он. – Это все от волнения. Волнение в голову ударило.

– Остынь, Джейк, – сказал Эдди. – Я правда в восторге.

Они уселись у Джейка на кухне, болтая и куря один косячок на двоих.

Стены кухни были сплошь увешаны фотографиями рок-звезд с автографами, так что ни клочка свободного места не оставалось. Боб Гелдоф. Сид Вишез. Морриссон. Прямо по центру – фотография Джейка в обнимку с несколько растерянным и ошеломленным Джоном Ленноном. Фотография была датирована 1975 годом. По словам Джейка, он тогда был обсаженным в дым.

– Да, Леннон, – грустно проговорил он, – какая потеря, старик, какая потеря!

Они заговорили о будущем. Это начало, сказал Джейк. Теперь все пойдет как по маслу. Контракты, турне, интервью, съемки на телевидении. Всё, сказал Джейк, теперь только вперед к вершине. Эдди и его группу ждут большие дела. Ведь строить карьеру в музыкальном бизнесе – это вроде как строить стену. Нужен прочный фундамент, тогда все будет тип-топ.

Когда за окном начало темнеть, Джейк выложил последние несколько таблеток «экстази», которые берег на Рождество. Обычно он не промышляет такими вещами, но сегодня великий день для всех.

– Для кого – для всех? – спросил Эдди.

– Для человечества, – хихикнул Джейк.

Немного погодя он собрался за пивом и сказал, что Эдди пока может осмотреться в квартире.

– Устрой себе экскурсию. Конечно, моя берлога не в лучшем состоянии, но это не важно.

Ванная выглядела как средневековый сарай, грязная полоса на эмали – будто слой старой краски. Постельное белье в спальне до того обветшало, что казалось, расползется от первого же прикосновения.

В тумбочке возле кровати Эдди нашел толстую тетрадь в голубом переплете. Перелистал наугад.

«Джейку от Элвиса» – было написано на первой странице. Впечатляет, подумал Эдди и перевернул страницу. «Джейку от доброго друга Бадди». Следующая страница. «Джейку от Ала Грина». «Джейку от Филипа Лайнотта». Дальше. «Джейку от Дженис Джоплин с огромной любовью и французскими поцелуями». Дальше. «Джейку, парню номер один, от Принца». На каждой странице – цветистые надписи, и все они сделаны одним и тем же неразборчивым почерком, который Эдди видел слишком часто, чтобы не узнать.

Несколько минут Эдди стоял посреди грязной спальни, прислушиваясь к шуму далеких поездов. Потом вдруг заметил свое отражение в треснувшем грязном окне. Глаза защипало, подступили слезы. Он медленно положил тетрадь назад в тумбочку.

Джейк отсутствовал так долго, что Эдди встревожился. Но в конце концов он явился, прижимая к груди пиво; на плечах его куртки белели снежинки. Джейк сказал, что на улице настоящий снегопад.

– Джейк, – сказал Эдди. – мне давно хочется кой о чем тебя спросить.

Джейк метался по кухне в поисках стаканов.

– Да, Эдди, – сказал он, – давай спрашивай, и я тебе отвечу.

– Почему, черт подери, – рявкнул Эдди, – ты не сменишь запись на автоответчике?

Потом они напились, и Джейк принялся рассуждать о старых добрых временах, то и дело упоминая некую Мардж. Эдди поинтересовался, кто это.

– Моя бывшая жена, – смущенно вздохнул Джейк и сделал вид, что смахивает что-то с коленей. Надо же, сказал Эдди, ему и в голову не приходило, что Джейк был женат.

Дело прошлое, сказал Джейк, они поженились в Вегасе в начале семидесятых, он точно не помнит когда, в одном из таких мест, куда заезжают на машине. Оба были в фиолетовых бархатных клешах, и все это продлилось только шесть месяцев.

– Занудила меня вконец, – хихикнул он. Потом вытащил бумажник и показал Эдди фотографию женщины с худым лицом, длинными спутанными светлыми волосами и сильно накрашенными ресницами. На ней были туфли на платформе с серебряными звездами и пушистый желтый жилет; она смеялась, держа на вытянутых руках младенца.

– Это она, – улыбнулся Джейк. – Губки розовые, как носки у стиляги. А это мой малыш, Элвис.

Элвис и Мардж до сих пор жили в трейлере где-то в Грейт-Фолс, штат Монтана. Секунду-другую Эдди смотрел на фотографию, пытаясь собраться с мыслями и что-нибудь сказать. Потом спросил, видится ли Джейк с Элвисом, и тот ответил, что не слишком часто.

– Наверстаем, – сказал Джейк, – когда он будет постарше.

Эдди спросил, что между ними произошло. Джейк отвел взгляд и потер нос.

– Думаю, мы утратили чувство любви, Эдди, ты знаешь, как это бывает.

– Да, – сказал Эдди. – Мне очень жаль, Джейк.

Джейк пожал плечами:

– Не о чем жалеть, старина. Я получил хороший урок, но в ту пору, конечно, было тяжеловато. – Он отхлебнул пива. – Непростые были времена, Эдди, жизнь била ключом, понимаешь? Люди делали безумные вещи.

Джейк завел речь о Марион. Сказал, что ему она показалась милой малышкой. Эдди возразил, что определение вообще-то не самое меткое. Джейк засмеялся.

– Согласен, – признал он, – пожалуй, она резковата, но все равно очень милая.

Саломея Джейку не нравилась. Эдди знал, что у него за спиной Джейк называет ее «Салями».

– Сплошные сиськи и спесь, – фыркал он, – понимаешь, о чем я? Ничего личного тут нет, старик, но скажу тебе напрямик: от курочек вроде нее меня воротит.

Он бы не стал называть Саломею курочкой, сказал Эдди. Да, конечно, кивнул Джейк, но все равно.

– Женщины вроде нее, – вздохнул он, – считают, что все мужчины от них без ума, понимаешь? Они все такие, одержимые.

Эдди спросил, не чувствует ли Джейк себя одиноким. Никогда, ответил Джейк.

– Ты шутишь, старик? – Он засмеялся. – У меня цыпочек навалом, групповушки и все такое. То и дело стучат в двери, иной раз прямо как в «Сатириконе» Феллини, понимаешь? Точь-в-точь крах треклятой Веймарской республики. Чистое безумие, ты только глянь на эту берлогу!.. Самое смешное, я прекрасно знаю, что ты мне не веришь, Эдди, и не упрекаю тебя. Но это правда.

– Я тебе верю, – сказал Эдди.

Джейк вздохнул.

– Да-да, – он кивнул, уставившись в банку с пивом, – тучи цыпочек, старина. Я бы много чего мог порассказать…

– Я тебе верю, – мягко повторил Эдди.

Джейк вроде как задумался, в комнате стояла тишина, нарушаемая только назойливым гудением электрокамина и отдаленным шумом поездов. Оба долго молчали. В конце концов тишину нарушил Джейк:

– Одно тебе скажу, Эд. Эта цыпочка, Мэри-Энн, была очень миленькая. Клевая девчонка. Что у вас случилось?

Эдди сказал, что сам не знает, и добавил:

– Ее зовут Марион.

Просто позор, сказал Джейк, что Мэри-Энн нет сейчас рядом, что она не может разделить с Эдди новый его успех. Чертовски печально, но в бизнесе отнюдь не редкость – у людей внезапно, без всякой причины портятся отношения.

– Н-да, людские игры… – печально пробормотал он, обращаясь к своему пиву.

Эдди посетовал, что разговор принимает меланхоличный характер.

– Ты прав, старина, – вздохнул Джейк, – жизнь продолжается!

Он с улыбкой встал, чуть пошатываясь, подошел к центру, вставил в магнитофон кассету.

– Моя самая любимая группа! – Он включил воспроизведение. Из динамиков хлынули слова песни; Джейк кивал в такт, беззвучно подпевая:

 
Ты испытаешь мои упования,
Ты повторишь их в минуту прощания,
Палец держа на курке.
Твое «я» вырастет до бесконечности —
Ты повторишь их все от первого до последнего.
 

Лицо Джейка исказила гримаса, он закрыл глаза, пританцовывая на месте, тряся необъятным задом, делая вид, что играет на гитаре.

 
Псы на луне,
Псы, что воют на свет.
Я себе задаю вопрос.
Я только одно хочу знать:
Чей ты пес?
 

Эдди допил пиво и чувствовал себя счастливым. Он вслушивался в слова песни. И все стало ясно, он знал, что нужно делать.

– Джейк, – крикнул он, пытаясь перекрыть собственное соло на гитаре, – ты великий человек, тебе это известно?

– Ну, – отозвался Джейк, – за это мне и платят!

Эдди поднялся, сказал, что ему пора домой, и начал шарить по карманам в поисках ключей. Джейк убавил звук и схватил Эдди за руку:

– Послушай, Эдди, тебе нельзя за руль, ты не в том состоянии. Давай я вызову такси.

Эдди отнекивался, но в глубине души понимал, что Джейк прав, он совершенно пьян и за руль ему садиться нельзя.