Текст книги "На отмелях"

Автор книги: Джозеф Конрад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Смотрите прямо перед собой, – буркнул он ей на ухо. – Вы что-нибудь видите?

Миссис Треверс, покорная в его твердых руках, посмотрела прямо перед собой, но не увидела ничего, кроме скученных бесформенных теней на берегу.

– Ничего не вижу, – сказала она.

– Вы, наверное, не туда смотрите, – Лингард взял ее голову в руки и немного повернул направо. – Вот куда. Видите?

– Нет. Но что же там такое?

I – Огонек, – отвечал Лингард, внезапно отнимая руки. – И прежде чем наша лодка проедет половину лагуны, огонек этот превратится в пламя.

Теперь миссис Треверс заметила вдалеке красную искру. Она часто смотрела на поселок, словно он был изображен на картине или на занавесе, ясно представляла себе его расположение и потому поняла, что искра эта находится на самом конце бухты, всего дальше от ограды Белараба.

– Хворост разгорается, – прошептал ей на ухо Лингард. – Если бы у них была сухая трава, костер бы теперь уже полыхал.

– И это значит…

– Это значит, что известие уже распространилось. Костер горит как раз перед оградой Тенги, на его конце бухты. У него, должно быть, собрались теперь все влиятельные люди поселка. Речи, и возбуждение, и множество хитрых слов. Костер Тенги! Я говорю вам, миссис Треверс, что через полчаса и Даман будет там и сразу сдружится с толстым Тенгой, который ему, наверное, скажет: «Я тебе говорил».

– Понимаю, – прошептала миссис Треверс.

Лингард тихо подвел ее к борту.

– Теперь смотрите на другой конец бухты, там, где всего темнее. Там крепость, дома, сокровища и воины Белараба. Здесь сила поселка. Я поддерживал ее, я ее укреплял. А теперь что это такое? Все равно что оружие в руках мертвеца. А между тем только оттуда мы и можем ждать помощи, если еще не поздно. Клянусь вам, днем я не осмелился бы высадить их, их могли бы растерзать туг же, на берегу.

– Времени терять нельзя, – едва слышно произнесла миссис Треверс, и Лингард отвечал ей тоже очень тихо:

– Да, нельзя, если я хочу сберечь то, на что имею право. А вы сами сказали, что я имею на это право.

– Да, сказала, – прошептала она, не поднимая головы. Лингард сделал резкое движение и нагнул голову к ее плечу.

– И я не доверял вам! Как араб, я должен был бы целовать край вашего платья и каяться, что усомнился в величии вашего сердца.

– Моего сердца! – легким тоном сказала миссис Треверс, продолжая смотреть на огонек, внезапно выросший в большое пламя. – Уверяю вас, мое сердце очень мало значит. – Она помолчала с минуту, чтобы собраться с силами, и сказала твердо:

– Ну что ж, давайте кончим.

– По правде говоря, лодка уже наготове.

– В таком случае…

– Миссис Треверс, – с усилием произнес Лингард, – они близкие вам люди. – И вдруг воскликнул: – Не могу же я везти их на берег связанными по рукам и по ногам!

– Мистер д'Алькасер уже предупрежден. Он приготовился. Он с самого начала готов ко всему.

– Он настоящий мужчина, – с убеждением проговорил Лингард. – Но я думаю не о нем, а о другом.

– Ах, о другом… – откликнулась она. – Да, о чем я говорила! К счастью, у нас есть д'Алькасер. Я поговорю сначала с ним.

Миссис Треверс отошла от борта и направилась к «клетке».

– Иоргенсон, – раздался на палубе голос Лингарда, – Приготовьте фонарь у трапа. – Затем он медленно последовал за миссис Треверс.

VI

Получив предупреждение, д'Алькасер отошел от ширм и прислонился к краю стола. Он должен был признаться, что испытывает некоторое волнение.

Когда он просил миссис Треверс дать ему знак, он ожидал, что будет несколько взволнован, но он не ожидал этого знака так быстро. Он думал, что эта ночь пройдет так же, как и остальные, – в беспокойном полусне, ворочаньи с бока на бок и бессвязных, тревожных думах. Но испытанное им сильное чувство удивило его, – он полагал, что сумеет более философски отнестись к положению. Он считал, что хваленое чувство самосохранения, в сущности, только животный инстинкт. «Мыслящему человеку, – рассуждал он, – жизнь и смерть должны бы быть безразличны». Очевидно, на него подействовала необычность обстановки. Если бы он лежал серьезно больной где-нибудь в отеле и подслушал зловещий шепот, он нисколько не встревожился бы. Но ведь при болезни положение другое – болезнь делает человека равнодушным. Болезнь вообще помогает относиться к вещам не эмоционально, так, как должен относиться поживший на свете человек. Жаль, что он не болен… Впрочем, вот мистер Треверс явно болен, а это ему не помогает.

Д'Алькасер посмотрел на постель мистера Треверса. Мистер Треверс лежал в намеренно, как показалось д'Алькасеру, неподвижной позе. Он не доверял ей. Он вообще не доверял мистеру Треверсу: за этого человека никогда нельзя было поручиться. От него, конечно, ничего не зависело, но он мог опошлить положение, на которое следовало бы смотреть как на удар судьбы, на испытание мужества. Мистер д'Алькасер, с его тонкой наблюдательностью, предпочитал смотреть на себя не как на жертву негодяя, а как на жертву малокультурного человека, наивно борющегося с небесной несправедливостью.

Д'Алькасер не вопрошал свое сердце, но ему вспомнились стихи одного французского поэта насчет того, что все сражавшиеся с несправедливостью неба всегда внушали людям любовь и тайное преклонение. Сам он до любви, конечно, не доходил, но чувство его к Лингарду было, бесспорно, дружественное и с оттенком уважения.

Мистер Треверс вдруг приподнялся на постели. «Вот неотвязный!» – подумал д'Алькасер, устремляя глаза на носки сапог в надежде, что мистер Треверс, может быть, снова уляжется. Мистер Треверс заговорил:

– Вы еще не легли, д'Алькасер?

– Еще не поздно, уверяю вас. В шесть уже темно, мы обедали в седьмом часу, поэтому ночь длинная, а я не мастер спать; да, я могу уснуть только поздно ночью.

– Я вам завидую, – сказал мистер Треверс с какой-то вялой апатией. – Я все время просыпаюсь, и эти пробуждения ужасны.

Д'Алькасер поднял глаза и заметил, что миссис Треверс и Лингард куда-то ушли. Они отошли к борту, и д'Алькасеру их было не видно. Он отчасти жалел мистера Треверса, отчасти был раздражен его бессонницей. Ему показалось, что у Треверса несколько странный вид.

– Иоргенсон… – начал было он.

– Кто это такой? – ворчливо спросил мистер Треверс.

– Это тот худой старый эконом, который все время торчит на палубе.

– Не видел. Я вообще никого не вижу и никого не знаю. Я предпочитаю не замечать.

– Я хотел только сказать, что Иоргенсон дал мне колоду карт. Может, вы хотели бы сыграть в пикет?

– Я не думаю, что смогу держать глаза открытыми, – сказал мистер Треверс неожиданно доверчивым тоном. – Не странно ли это, д'Алькасер? Закрою глаза и потом вдруг просыпаюсь. Ужасно!

Д'Алькасер ничего не ответил, да Треверс, по-видимому, и не ожидал ответа.

– Когда я сказал, что жена моя сошла с ума, – вдруг начал он, – я, конечно, говорил это не в буквальном смысле слова.

Голос его звучал несколько наставительно. Мистер Треверс, по-видимому, вовсе не сознавал, что он довольно долго спал. Д'Алькасер был теперь почти уверен, что мистер Треверс только притворялся спящим, и, скрестив руки на груди, уныло приго товился слушать.

– Я хотел сказать, – продолжал мистер Треверс, – что жена моя поддалась глупой причуде. Вы очень хорошо знаете, что в обществе часто увлекаются глупостями. Само по себе это не предосудительно, но в моей жене самое худшее то, что ее глупости никогда не походят на глупости тех, среди кого она вращается, а, наоборот, обычно им противоречат. В моем положении, вы сами понимаете, эта ее особенность несколько тревожит меня. Ее станут называть эксцентричной особой. Вы ее видите где-нибудь, д'Алькасер?

Д'Алькасер был рад ответить, что миссис Треверс нигде не видно. Не было даже слышно никаких шепотов, хотя на судне сейчас, наверное, никто не спал. Но мистер Треверс внушал ему непобедимое недоверие, и потому д'Алькасер счел благоразумным прибавить:

– Вы забываете, что у вашей жены есть комната на рубке.

Правда, он отлично знал, что миссис Треверс в рубке нет.

Мистер Треверс, вполне успокоенный, замолк. Но больше не улегся. Д'Алькасер предался размышлениям.

Ночь казалась особенно душной.

Внезапный окрик Лингарда, звавшего Иоргенсона, почему – то показался ему зловещим; он поднял глаза и увидел в дверях «клетки» миссис Треверс. Он поднялся ей навстречу, но она уже вошла. Она, по-видимому, была взволнована, задыхалась и как будто не знала, как заговорить.

– Не лучше ли закрыть дверь? – обратился к ней д'Алькасер.

– Сейчас придет капитан Лингард, – шепнула она. – Он принял решение.

– Превосходно, – спокойно заметил д'Алькасер, – Из этого я заключаю, что мы кое-что услышим.

– Я вам сама все расскажу, – тихо сказала миссис Треверс.

– А! – воскликнул д'Алькасер очень тихо. Тем временем вошел Лингард, и видно было, как по палубе «Эммы» забегали тени. Иоргенсон отдавал какие-то приказания. С минуту все находившиеся в «клетке» хранили молчание. Невидимый малаец крикнул у сходен: «Судах, туан!» – и Лингард прошептал:

– Готово, миссис Треверс.

Миссис Треверс схватила д'Алькасера за руку и повела его в самый дальний угол «клетки», между тем как Лингард стал деловито оправлять фитиль висячей лампы, словно желая, чтобы предстоящие события, каковы бы они ни были, разыгрались при свете. Мистер Треверс только слегка повернул голову.

– Одну минуту, – тихо сказал д'Алькасер, невольно улыбаясь при виде волнения миссис Треверс, – Прежде чем вы начнете говорить, позвольте мне задать вам один вопрос. Сами-то вы приняли решение или нет?

Глаза миссис Треверс широко раскрылись. «Она, может быть, рассердилась?» – спрашивал себя д'Алькасер. После небольшой паузы, дышавшей, казалось, взаимным недоверием, д'Алькасер проговорил:

– Может быть, мне не надо было спрашивать вас об этом?

И Лингард услышал слова миссис Треверс:

– О нет, я не боюсь ответить.

После этого беседа стала вестись вполголоса. Лингард повесил разгоревшуюся лампу на место и стоял, ничего не делая; вдруг его тихо позвал д'Алькасер:

– Капитан Лингард!

Лингард направился к говорившим. Голова мистера Треверса сейчас же повернулась обратно и заняла свое прежнее положение.

– Миссис Треверс сообщила мне, что мы должны быть снова выданы маврам, – начал он серьезно и дружелюбно.

– Да, другого исхода нет, – отвечал Лингард.

– Признаюсь, я немного удивлен, – сказал д'Алькасер; но, если не считать немного ускоренной речи, ничто не указывало в нем на малейшее волнение.

– Мне приходится заботиться о моем добром имени, – сказал Лингард, тоже очень спокойно. Возле него миссис Треверс, полузакрыв глаза, бесстрастно слушала, словно предводительствующий гений.

– Я этого нисколько не оспариваю, – согласился д'Алькасер, – Вопросы чести вообще не подлежат обсуждению. Но есть ведь еще и такая вещь, как человечность. Быть выданными, и притом совершенно беспомощными…

– Может быть, – перебил Лингард. – Но вы не должны считать свое положение безнадежным. Я не имею права жертвовать ради вас своей жизнью. Моя жизнь не принадлежит мне. Миссис Треверс это знает.

– Это тоже вопрос чести?

– Не знаю, как назвать, но данное обещание надо исполнять.

– От человека нельзя требовать невозможного, – заметил д'Алькасер.

– Невозможного? Но я не знаю, есть ли вообще невозможное. Во всяком случае, я не люблю говорить о невозможностях и прятаться за ними. Да, кроме того, ведь не я вас сюда привел.

Д'Алькасер опустил голову.

– Я кончил, – серьезно сказал он. – Больше мне добавить нечего. Надеюсь, вы не считаете меня слишком большим трусом.

– Да и, кроме того, это лучшее, что можно сделать, – вмешалась вдруг миссис Треверс. В ней шевелились только губы, она даже не поднимала глаз, – Это единственно возможная политика. Вы верите мне, мистер д'Алькасер?

Д'Алькасер слегка кивнул головой.

– В таком случае, мистер д'Алькасер, – сказала миссис Треверс, – я надеюсь, что вы как-нибудь уладите все это и предупредите неприятную сцену. Но может быть, вы думаете, что это должна бы сделать я…

– Нет, нет, я этого не думаю, – перебил д'Алькасер. – Это невозможно.

– Я тоже боюсь, что это было бы невозможно, – нервно сказала она.

Д'Алькасер поднял руку, словно прося ее более ничего не говорить, и сейчас же перешел на ту сторону «клетки», где находился мистер Треверс. Он хотел не дать себе времени думать о своей задаче. Мистер Треверс сидел на походной кровати, набросив на ноги легкое одеяло. Его взгляд, бессмысленно устремленный в пустоту, выражал, казалось, последнюю степень ужаса, и у д'Алькасера невольно замерло сердце. «Это ужасно», – подумал он. Мистер Треверс сидел, как притаившийся заяц.

Д'Алькасеру пришлось сделать над собой усилие, чтобы слегка тронуть мистера Треверса за плечо.

– Наступила минута выказать некоторую твердость, Треверс, – сказал он ласково.

Мистер Треверс быстро взглянул на него.

– Я только что говорил с вашей женой, которая сообщила мне то, что передал ей Лингард относительно нас с вами. Единственно, что нам остается, это, по возможности, не потерять достоинства. Я думаю, что, в случае необходимости, мы оба сумеем умереть.

Последовала минута глубокого молчания; глядя на обращенное к нему лицо мистера Треверса, д'Алькасер невольно задал себе вопрос, у кого из них сейчас наиболее окаменелое выражение. Вдруг на каменной маске его собеседника заиграла улыбка, чего д'Алькасер ожидал менее всего. Несомненно, улыбка, и даже слегка презрительная.

– Моя жена, наверное, опять начиняла вашу голову всяким вздором, – заговорил мистер Треверс голосом, удивившим д'Алькасера не меньше, чем улыбка, голосом, в котором не было ни гнева, ни раздражения, но чувствовался отгенок снисходительности, – Дорогой д'Алькасер, она так увлеклась своей причудой, что способна наговорить все что угодно. Шарлатаны, медиумы, предсказатели и вообще всякого рода надуватели имеют странное влияние на женщин. Вы сами это замечали. Я говорил с ней перед обедом. Влияние, которое приобрел над ней этот бандит, прямо непостижимо. Я думаю, что и сам он наполовину сумасшедший. Это ведь часто бывает с бандитами. Я вообще перестал с ней спорить. Что вы хотите мне сообщить? Но предупреждаю вас, я отнюдь не намерен принимать ваших сообщений всерьез.

Он быстрым жестом скинул одеяло, свесил ноги на пол и начал застегивать пиджак. Послышавшийся за их спиной тихий шум дал понять д'Алькасеру, что миссис Треверс и Лингард уходят из «клетки», тем не менее он довел свою речь до конца и с тревогой ждал ответа.

– Смотрите, она ушла с ним на палубу, – были первые слова мистера Треверса. – Надеюсь, вы сами теперь видите, что это просто дурацкая причуда. Посмотрите на один ее костюм. Она просто потеряла голову. К счастью, в обществе об этом не узнают. Но представьте себе, что-либо подобное случилось бы в Англии, – это было бы чрезвычайно неудобно… Да, я, конечно, пойду. Я пойду куда угодно. Я не в силах выносить эту шхуну, этих людей, эту чертову «клетку». Я думаю, я заболел бы, если бы мне пришлось оставаться тут.

Около трапа бесстрастный голос Иоргенсона произнес:

– Лодка дожидается уже целый час, Король Том.

– Итак, превратим необходимость в добродетель и пойдем, – сказал д'Алькасер, готовясь взять под руку мистера Треверс, которого он совсем перестал понимать.

– Я боюсь, д'Алькасер, что и вы тоже не проявляете достаточной трезвости, – отозвался мистер Треверс. – Я возьму с собой вот это одеяло.

Он поспешно перекинул одеяло на плечо и пошел вслед за д'Алькасером.

– Как это ни странно, я больше всего страдаю от холода.

Миссис Треверс и Лингард дожидались у трапа. К общему изумлению, мистер Треверс обратился к жене первый.

– Вы всегда смеялись над причудами других, – заметил он, – а теперь вы обзавелись своей собственной. Но об этом лучше не говорить.

Д'Алькасер, поклонившись миссис Треверс, прошел в лодку, Иоргенсон исчез, словно заклятый дух, Лингард отошел в сторону. Муж и жена остались одни.

– Вы думали, что я устрою скандал? – очень тихим голосом заговорил мистер Треверс. – Уверяю вас, мне приятнее уехать куда бы то ни было, чем оставаться здесь. Вы этого не думаете? Вы потеряли всякое чувство реальности. Я как раз сегодня говорил себе, что готов быть где угодно, лишь бы не видеть вас, ваше безумие…

Громкое восклицание «Мартин!» заставило Лингарда вздрогнуть, д'Алькасер поднял голову, и даже Иоргенсон, где-то в темноте, перестал бормотать. Только мистер Треверс, по-видимому, ничего не слышал и ровным голосом продолжал:

– …ваше сумасшествие. А вы казались настолько выше общего уровня. Вы теперь сами не своя и когда-нибудь мне в этом признаетесь. Впрочем, как вы и сами скоро увидите, самое лучшее будет позабыть об этом инциденте. Мы никогда не будем его касаться. Я уверен, что вы вполне со мной в этом согласитесь.

– Не слишком ли далеко вы загадываете? – спросила миссис Треверс.

Она заметила, что говорит с мужем таким голосом и тоном, как если бы они прощались в прихожей своего дома. Таким точно тоном она спрашивала его, когда он вернется домой, в то время как лакей держал открытой дверь, а на улице дожидалась карета.

– Нет, не слишком далеко. Это не может долго продолжаться. – Мистер Треверс сделал точно такое движение, как будто он торопился ехать на деловое свидание. Между прочим, – добавил он, остановившись, – я думаю, этот субъект понимает, что мы богаты. Он в этом вряд ли может сомневаться.

– Он об этом, наверное, совершенно не думал, – сказала миссис Треверс.

– Ну, конечно. Я так и знал, что вы это скажете, – В небрежном тоне мистера Треверса зазвучало нетерпение. – Но я должен вам сказать, что мне это надоело. Я… готов пойти на некоторые уступки. Готов дать значительную денежную сумму. Но вся ситуация так нелепа! Он, может быть, сомневается в моей добросовестности… В таком случае вы, пользуясь вашим особым влиянием, могли бы дать ему понять, что с моей стороны ему нечего бояться. Я держу свое слово.

– Это он предположил бы относительно каждого человека, – сказала миссис Треверс.

– Неужели ваши глаза никогда не откроются? – раздраженно начал мистер Треверс и сейчас же перестал, – Ну, тем лучше. Я даю вам неограниченные полномочия.

– Что заставило вас так изменить свое отношение? – подозрительно спросила миссис Треверс.

– Мое уважение к вам, – не колеблясь отвечал он.

– Я хотела отправиться в плен вместе с вами. Я пыталась его убедить…

– Я это, безусловно, запрещаю, – настойчиво прошептал мистер Треверс. – Я рад уехать. И вообще я не хочу вас видеть, пока с вас не сойдет ваш стих. – Ее смутила его скрытая горячность. Но тотчас же его яростный шепот перешел в пустую светскую иронию. – Не то, чтобы я придавал этому какое-нибудь значение… – прибавил он громко.

Он как бы отпрыгнул от жены и, сходя по трапу, любезно помахал ей рукой.

Смутно освещенная фонарем на крыше рубки, миссис Треверс стояла, опустив голову, в глубокой задумчивости. Но уже через минуту она встряхнулась и мимо Лингарда, почти задевая его, прошла к себе в рубку, ни на кого не смотря. Лингард слышал, как за ней хлопнула дверь. Он подождал, тронулся было к трапу, но передумал и последовал за миссис Треверс.

В комнате было совершенно темно. Лингард не мог ничего разглядеть. Ничто не шевелилось, и даже дыхания миссис Треверс не было слышно. Лингарду стало жутко.

– Я уезжаю на берег, – начал Лингард, нарушая черную, мертвую тишину, окружавшую его и невидимую женщину. – Я хотел попрощаться с вами.

– Вы уезжаете на берег? – равнодушным, пустым голосом повторила миссис Треверс.

– Да, на несколько часов. Быть может, навсегда. Может быть, мне придется умереть вместе с ними, может быть, придется умереть из-за других. Я хотел бы жить только для вас, если бы я знал, как это сделать. Я говорю это вам только потому, что здесь темно. Если бы здесь был свет, я не вошел бы.

– Я хотела бы, чтобы вы не входили, – прозвучал тот же самый пустой и глухой голос, – Всякий раз, как вы приходите ко мне, вы играете человеческими жизнями.

– Да, для вас это слишком, – тихо согласился Лингард. – Вы не можете не быть правдивой. И вы ни в чем не виноваты! Не желайте мне жизни, пожелайте мне удачи, потому что вы неповинны и должны нести свою судьбу.

– Желаю вам всяческой удачи, Король Том, – послышалось во тьме, в которой он теперь словно различал свет ее волос, – Будь что будет. И не приходите больше ко мне, потому что я устала от вас.

– Охотно верю, – пробормотал Лингард и вышел из комнаты, тихо затворив за собой дверь. С полминуты было все тихо, затем послышался стук упавшего стула. Через секунду, в свете лампы, оставленной на крыше рубки, очертилась голова миссис Треверс. Ее обнаженные руки конвульсивно хватались за косяк двери.

– Подождите минуту! – громко бросила она в темноту. Но не было слышно никаких шагов, не было видно никакого движения, кроме исчезающей куда-то тени капитана Иоргенсона, безразличного к жизни людей. – Подождите, Король Том! – повысила она голос и вслед за этим крикнула безрассудно:

– Я не хотела этого сказать! Не верьте мне!

Второй раз в эту ночь крик женщины встревожил всех обитателей «Эммы» – всех, кроме старого Иоргенсона. Малайцы в лодке взглянули вверх. У д'Алькасера, сидевшего на корме рядом с Лингардом, забилось сердце.

– Что это такое? – воскликнул он. – Я слышал, что на палубе кто-то назвал ваше имя. Вас, должно быть, зовут?

– Отваливай! – бесстрастным голосом приказал Лингард, даже не посмотрев на д'Алькасера.

И только мистер Треверс, по-видимому, ничего не заметил.

Долгое время спустя после того, как лодка отъехала от «Эммы», мистер Треверс наклонился к д'Алькасеру.

– У меня очень странное чувство, – осторожно зашептал он. – Мне кажется, точно я в воздухе. Мы едем по воде, д'Алькасер? Вы уверены? Впрочем, конечно, мы на воде.

– Да, на воде, – тем же тоном отвечал д'Алькасер. – Может бьггь, переезжаем Стикс…

– Очень возможно, – неожиданно отозвался мистер Треверс.

Лингард, положив руку на румпель, сидел неподвижно, как изваяние.

– Значит, ваше мнение изменилось, – прошептал д'Алькасер.

– Я сказал жене, чтобы она предложила ему денег, – серьезно отвечал Треверс, – Но, говоря по правде, я не очень верю в успех.

Д'Алькасер ничего не ответил и только подумал, что в своем другом, болезненном настроении мистер Треверс, пожалуй, приятнее. Вообще же говоря, мистер Треверс был, несомненно, довольно надоедливый человек. Он вдруг схватил д'Алькасера за руку и едва слышно проговорил:

– Я сомневаюсь во всем. Я сомневаюсь даже, передаст ли ему миссис Треверс мое предложение.

Все это было не очень внушительно. Шепот, судорожное хватание за руку, дрожь, точно у ребенка, испугавшегося темноты, – все это производило жалкое впечатление. Но волнение было искренним. Вторично в этот вечер, – на этот раз из-за отчаяния супруга, – удивление д'Алькасера граничило с трепетом.