Текст книги "На отмелях"

Автор книги: Джозеф Конрад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Так беспокойные души блуждали по водам в эту ночь. Над их головами расстилалось густое покрывало облаков и отрезывало их от остальной вселенной. Иногда миссис Треверс казалось во мраке, что они движутся с головокружительной быстротой, а по временам ей чудилось, что лодка стоит на месте, что весь мир стоит на месте и только ее фантазия, свободная от оков, блуждает по неведомым пространствам. Лингард неподвижно сидел рядом с ней и правил, определяя направление по ветру. Вот он заметил впереди призрачное мерцание бледного света, который земля словно отбрасывала в однообразный мрак небес. Шлюпка приближалась к морскому разливу.

Смутный гул прибоя стал громче.

– Сколько времени еще мы будем так плыть? – тихо спросила миссис Треверс.

В ответ на ее вопрос голос, которого она не узнала, произнес:

– Всегда.

Голос звучал безлично, точно он никому не принадлежал. Сердце ее быстро забилось.

– Капитан Лингард! – воскликнула она.

– Да. Что? – нервно переспросил он, словно просыпаясь от сна.

– Я спрашиваю вас, сколько времени мы будем так плыть? – повторила она отчетливо.

– Если ветер не утихнет, мы придем в лагуну вскоре после рассвета. Это будет как раз вовремя. Я оставлю вас на шхуне вместе с Иоргенсоном.

– А вы? Что вы будете делать? – спросила она.

Ответ пришел не сразу.

– Я сделаю, что могу. – Последовало новое молчание. – Все, что могу, – добавил он.

Ветер стих, и парус заполоскался.

– Я совершенно уверена в вас, – сказала миссис Треверс. – Но уверены ли вы в успехе?

– Нет.

Миссис Треверс ясно поняла бессмысленность своего вопроса. В каких-нибудь несколько часов она была оторвана от всего ясного и привычного и брошена в мир невероятностей. Эта мысль, вместо того чтобы усилить ее тревогу, почему-то успокаивала ее. Она испытывала не сомнение, не страх, а что-то совсем другое, может быть, просто сильную усталость.

До нее донесся звук глухого удара, шедший точно со дна моря. Она ощутила его как легкое сотрясение. Это была волна, разбившаяся об отмели: беловатые отсветы, видневшиеся уже давно, теперь сверкали и маячили белыми полосами совсем неподалеку от лодки. Все это – слабые пятна света, тихий гул, точно от огромного падающего здания – происходило где-то за пределами ее жизни, окруженной непроницаемым мраком и мертвым молчанием. Ветер порывисто ударил ей в голову и затих. Парус опал, потом вздрогнул, надулся, опять опал; все быстрее чередующиеся ощущения головокружительной скорости и полной неподвижности превратились наконец в странное состояние, где стремительный бег и глубокое спокойствие как-то сливались в одно. Погруженный во мрак мир окутывал ее своей расслабляющей лаской, мягкой и в то же время разрушительной. Душой ее овладела истома. Для нее ничто уже не существовало, даже воспоминания исчезли в небытии. И она была довольна, что ничего нет.

Лингард, все время ощущавший соприкосновение их тел на узкой банке лодки, почувствовал вдруг, как голова женщины опустилась на его плечо. Он весь съежился, застыл, точно пытаясь перед лицом грозящей опасности спрятать жизнь в бездыханной неподвижности своего тела. Лодка тихо опускалась и подымалась. Прямо перед ней лежали рифы, у подножия которых кружилась и шипела пена, точно в гигантском котле. Ветер с минуту мощно гнал лодку прямо на них, потом вдруг перестал и бросил ее на произвол течения. Лингард, словно зачарованный, глядел на эту борьбу утесов, то заливаемых водой, то снова выходящих на поверхность, с вечно победоносным и вечно побеждаемым морем. Это зрелище напоминало ему то, что творилось в его собственной душе. Поддерживаемая его рукой, миссис Треверс спала, прижавшись к его плечу и словно целиком доверившись его силе. Отмели Берега Убежища давали ему первое слабое обещание успеха – крепкую опору, которая была ему нужна для его дела. Отмели приютили его грезы; их голос успокаивал его, навевал трепетный восторг, сулил удачу его мечтам. Никогда не было на свете такой благородной дружбы… Масса белой пены, крутившейся вокруг какого-то черного центра, беззвучно скользнула около борта лодки… Эта женщина, которую он держал в руках как пленницу, была дана ему тоже отмелями.

На дальней отмели красным отблеском засветились огни лагеря Дамана и сейчас же пропали, точно фонарь, мигнувший на секунду над ровной поверхностью воды. Это напомнило ему о существовании тех двух мужчин, пленников. Если лодка, увозящая их в лагуну, покинула отмель вскоре после ухода Хассима из лагеря Дамана, д'Алькасер и Треверс должны бы уже быть те перь далеко в бухте.

Лингард с отвращением гнал от себя всякую мысль о дейст вии, ибо каждый шаг, какой бы он ни предпринял, ускорил бы миг его разлуки с этой женщиной, которой он поверил всю тай ну своей жизни.

А она спала. Она могла спать! Лингард взглянул на нее, как глядят на беспечно дремлющего ребенка, но все существо его билось буйным восторгом. Вокруг них среди рифов шипел прибой, журчала вода между камнями, кидаясь на скалы с мрачным рокотом, похожим на обещания, прощания, мольбы. Издалека, из непроглядной ночи донесся гул моря, разбивающегося об отмели. И он чувствовал близость женщины с таким напряжением, что не слышал ничего.

Вдруг он подумал о смерти.

– Проснитесь! – крикнул он ей, резко поворачиваясь на скамейке.

Миссис Треверс вздрогнула, брызги воды хлестнули ей в глаза и каплями потекли по щекам. Она чувствовала их на губах, теплые и горько-соленые, как слезы. Шипящая волна подбросила лодку вверх, за ней последовала другая и еще другая, и лодка, все время поворачиваясь, заскользила под ветром по ровной поверхности.

– Миновали риф, – облегченно проговорил Лингард.

– А разве нам грозила опасность? – шепотом спросила миссис Треверс.

– Ветер утих, и нас отнесло очень близко к утесам, – объяснил Лингард, – Мне пришлось вас разбудить. Вам было бы не совсем удобно проснуться в воде.

Значит, она спала! Ей не верилось, что она могла смежить глаза в этой маленькой лодке, в таком неспокойном море, в такую опасную минуту.

Сидевший рядом с ней человек наклонился вперед, протянул руку, и лодка, под порывом набежавшего ветра, пошла гладко и ровно. Прямо перед ними зловеще высилась неподвижная черная масса. Она обратила на нее внимание Лингарда.

– Посмотрите на это ужасное облако!

– Это облако – берег, и через минуту мы уже войдем во внутреннюю бухту, – сказал спокойно Лингард. Миссис Треверс стала смотреть.

Итак, это была земля! Земля эта казалась миссис Треверс еще менее ощутимой, чем облако; зловещей, неподвижной тенью она лежала над беспокойным морем, укрывая в своем лоне мятущихся людей, которые представлялись ей не более реальными, чем фантастические тени.

V

Более всего поразило миссис Треверс в Иоргенсоне его странное, как бы отрешенное от земли выражение. Он так долго находился вне жизни, что его высокое костлявое тело, неторопливые механические движения, застывшее лицо и ничего не выражающие глаза дышали непобедимым равнодушием ко всем возможным неожиданностям этого мира. Это подобие человека, как бы воскрешенного властным заклятием, прошло по палубе словно мертвого корабля и с неземным равнодушием повернуло к ней пару впавших неживых глаз. Еще никто никогда не смотрел на миссис Треверс с таким странным, абсолютным безразличием. Но он не вызвал в ней неприятного чувства. В свете раннего утра, облаченный в безукоризненно чистое платье, под которым как будто не было человеческого тела, свежевыбритый (впавшие и бесцветные щеки Иоргенсона всегда лоснились, точно он брился каждые два часа), он казался таким незапятнанным, словно это был чистый дух, избавленный от грязнящих соприкосновений с материальным миром. Он смущал, но не вызывал отвращения. С приехавшими он не поздоровался.

– Вы устроили на борту шхуны настоящую лестницу, – обратился к нему Лингард. – Нам было очень удобно всходить по ней, но не думаете ли вы, что в случае нападения…

– Я думал…

Не было ничего бесстрастнее голоса капитана Г. К. Иоргенсона, бывшего командира барка «Дикая Роза», с той поры, как он переплыл обратно Воды Забвения и снова вступил в мир людей.

– Я думал… но так как я не рассчитываю заводить здесь неприятности…

– Ах, не рассчитываете заводить неприятности… – перебил Лингард.

– Нет. Я считаю их бесполезными. А вы, Король Том?

– Может быть, мне и придется завести их.

– Значит, вы сюда приехали на этой вашей шлюпчонке, чтобы заварить тут кашу, так, что ли?

– Что с вами? Разве вы меня не знаете, Иоргенсон?

– Я думал, что знаю. Но разве я мог подумать, что такой человек, как вы, отправится в военную экспедицию вместе с женщиной?

– Эта леди – миссис Треверс, – сказал Лингард, – жена одного из тех злополучных джентльменов, которых вчера захватил Даман… А это – Иоргенсон, тот мой приятель, о котором я вам говорил, миссис Треверс.

Миссис Треверс слабо улыбнулась. Ее глаза блуждали кругом, и непривычность обстановки, жадное любопытство, внутренняя борьба придавали ее лицу такое выражение, точно она недавно появилась на свет и наивно изумлялась неожиданностям бытия. Между этими двумя мужчинами она казалась неопытной и юной. Лингард смотрел на нее с той бессознательной смесью нежности и удивления, с которой некоторые мужчины глядят на молодых девушек. В его позе совершенно не чувствовался завоеватель царств. Иоргенсон по-прежнему хранил свой отрешенный вид и как будто ничего не видел и не слышал. Но, по-видимому, он каким-то образом был в курсе событий этого мира, ибо совершенно естественным тоном спросил:

– Как она оттуда выбралась?

– Леди не была на отмели, – коротко объяснил Лингард.

– На какой отмели? – рассеянно произнес Иоргенсон. – А яхта разграблена, Том?

– Ничего подобного, – ответил Лингард.

– Много убитых? – спросил Иоргенсон.

– Я говорю вам, что ничего подобного, – нетерпеливо сказал Лингард.

– Ах, вот как! Битвы, значит, не было? – проговорил Иоргенсон без малейшего признака оживления.

– Нет.

– А ведь вы любите сражаться, Том.

– Выслушайте меня, Иоргенсон. Все сложилось так, что прежде, чем дошло до боя, воевать было уже слишком поздно.

Лингард обернулся к миссис Треверс, оглядывавшейся вокруг со слабой улыбкой.

– Когда я вечером говорил с вами с лодки, было уже слишком поздно. В сущности, для битвы вообще не было случая. Я все рассказал вам о себе, миссис Треверс, и вы знаете, что я говорю правду. Ах, если бы вы были одна на яхте!

– Да, – отозвалась миссис Треверс. – Но я была не одна.

Лингард опустил голову. В искрящейся свежести утра уже чуялась надвигающаяся дневная жара. Улыбка исчезла с губ Эдиты Треверс, и глаза ее остановились на склоненной голове Лингарда. Если бы Иоргенсон взглянул на нее, он прочел бы в ее глазах не любопытствующее, а несколько загадочное выражение. Но Иоргенсон не смотрел ни на что. Точно откликаясь откуда-то из глубины своего мертвого прошлого, он спросил:

– Что там осталось, Том? И что вообще там делается?

– Яхта сидит на мели, бриг мой стоит на якоре, а на отмели расположилась сотня илланунских разбойников с тремя вождями и двумя прау. Может быть, впрочем, Даман направился теперь на яхту.

– Нет, – уверенно произнес Иоргенсон.

– Значит, он приехал сюда и самолично привез пленников, – воскликнул Лингард.

– Высадился при свете факелов, – отчетливо произнесла тень капитана Иоргенсона, бывшего командира барка «Дикая Роза». Он указал рукой на другой берег лагуны, и миссис Треверс повернула голову в этом направлении.

Там все было светлым и пустынным.

Глаза, блуждавшие по блестящей, темной водной скатерти и по берегу белой бухты, не замечали никакого признака жизни. Человеческие жилища были затеряны в тени плодовых деревьев и замаскированы хлебными полями и банановыми плантациями. У берега виднелись очертания двух огороженных бревнами фортов, между которыми, на широкой открытой площадке, темнела коричневая крыша огромного длинного здания, точно подвешенного в воздухе. На здании развевался большой четырехугольный флаг. Что-то сверкало белым пламенем: это был резной коралловый конек на крыше мечети, отражавший лучи солнца. Над крышами домов, наполовину скрытыми зеленью, над искрящимися полями и темными пальмовыми рощами веяли белые и красные флажки. Такой вид могло иметь поселение, разукрашенное и потом брошенное своими обитателями. Лингард указал на ограду с правой стороны.

– Вон там находится ваш супруг, – сказал он миссис Треверс.

– А кто другой? – раздался за их спиной голос Иоргенсона. Он тоже смотрел в эту сторону своими странными невидящими глазами.

– Испанский джентльмен, кажется, так, миссис Треверс? – полувопросом ответил Лингард.

– Трудно поверить, что там кто-нибудь есть, – заметила миссис Треверс.

– Вдо видели их обоих, Иоргенсон? – спросил Лингард.

– Не мог различить никого. Слишком далеко. Слишком темно.

На самом деле, за час до рассвета, Иоргенсон не видел ничего, кроме далекого пламени факелов, а громкие крики возбужденной толпы доносились до него лишь слабым беспорядочным гулом. Вскоре огни тронулись процессией через рощицу в огороженные бревнами палисады. Далекие огни растянулись в рассеивающейся тьме, и гул невидимой толпы сразу смолк, точно унесенный тенями ночи. А когда забрезжил рассвет, Иоргенсон увидел только одинокий берег и призрачные очертания привычных деревьев и человеческих хижин. И потом он наблюдал, как под яркими красками рассвета поселок, вставленный в темную рамку леса, отливал разнообразными оттенками.

Миссис Треверс, прислонившись к перилам шхуны, стояла как статуя. Лицо ее потеряло всю свою подвижность, и щеки были мертвенно белы, как будто вся кровь отхлынула из тела к сердцу и осталась там. Даже губы потеряли свой естественный цвет. Лингард грубо схватил ее за руку.

– Не надо, миссис Треверс. Зачем так пугаться? Если вы не верите мне, послушайте, что говорит Иоргенсон.

– Да, спросите меня, – пробормотал Иоргенсон в седые усы.

– Говорите прямо, Иоргенсон. Как вы думаете, живы эти джентльмены?

– Конечно, – отрезал Иоргенсон разочарованно, словно он ожидал гораздо более трудного вопроса.

– Подвергается их жизнь неминуемой опасности?

– Конечно, нет, – сказал Иоргенсон.

Лингард отвернулся от своего оракула.

– Вы слышали, что он сказал, миссис Треверс. Вы можете верить каждому его слову. В этом поселке, – продолжал он, указывая на немую пустыню лагуны, – нет ни одной мысли, ни одного намерения, которых бы этот человек не знал, как свои собственные.

– Я знаю. Спросите меня, – машинально пробормотал Иоргенсон.

Миссис Треверс не сказала ничего, но сделала легкое движение; ее неподвижная фигура зашаталась. Лингард крепко ухватил ее за талию. Она, по-видимому, не заметила этого, пока не повернула головы и не увидела, что лицо Лингарда находится совсем близко от нее. Его встревоженные глаза смотрели на нее так пристально, что она закрыла веки, точно женщина, падающая в обморок.

Она почувствовала, что рука Лингарда еще крепче охватила ее. Когда она открыла глаза, на лице ее показалась краска. На его тревожный взор она ответила таким спокойным и в то же время, сама того не зная, таким оживленным взглядом, что в свете его все прошлое Лингарда как бы сразу ушло в тень.

– Не думайте, пожалуйста, что это обморок, – совершенно спокойно проговорила она.

Она показалась Лингарду холодной, как лед.

– Отлично, – согласился он с покорной улыбкой. – Только раньше, чем я вас отпущу, пожалуйста, возьмитесь за поручень.

Она принужденно улыбнулась.

– Какое недоверие, – заметила она и некоторое время не шевелилась. Наконец, словно делая уступку, она кончиками пальцев коснулась поручня. Лингард понемногу отвел свою руку. – И, пожалуйста, не смотрите на меня, как на «слабое существо», как на деликатную даму, какой вы меня воображаете, – сказала она, смотря на Лингарда и касаясь поручня протянутой рукой. – Пожалуйста, постарайтесь отделаться от вашего представления о том, чем должна быть женщина вроде меня. Я, может быть, так же сильна, как вы сами, капитан Лингард. То есть буквально. В смысле телесной силы.

– Вы думаете, я не заметил этого давно? – услышала она его протестующий, глубокий голос.

– А что касается храбрости, – продолжала миссис Треверс, причем выражение ее лица очаровательно колебалось между хмуростью и улыбкой, – то разве я не говорила вам совсем недавно, еще вчера вечером, что я могу вообразить себя испуганной. Помните, когда вы просили меня разыграть страх. Не думайте, что я постыдилась бы играть роль, но это мне просто не удалось бы. Да, даже ради завоевания кому-то царства и то не удалось бы. Вы меня понимаете?

– Бог вас знает! – отвечал Лингард с неожиданным вздохом. – Люди вроде вас, должно быть, сделаны из другого теста.

– Что за нелепости!

– Я не хочу сказать, что вы лучше или хуже. Или что то или другое тесто плохое. Я хочу только сказать, что вы совсем другая. Это чувствуешь. Вот и все.

– Да, вот и все, – повторила миссис Треверс. – И сейчас, если я поддалась волнению, это было вовсе не потому, чтобы я боялась за других. Мне было страшно. Мои страхи не могут даже уложиться ни в какую определенную картину. Вы, должно быть, считаете меня отъявленно бессердечной, что я вам так говорю.

Лингард молчал. Ему нечего было говорить. Он просто слушал слова миссис Треверс, как будто только ради одного их звука.

– Я с вами откровенна, – продолжала она. – Я ведь ничего не знаю о дикости, о насилии, об убийстве. Я никогда в жизни не видела мертвого тела. Вероятно, на мои нервы подействовал этот свет, эта тишина, эта загадочная пустынность. Что значит это удивительное спокойствие, в котором мы очутились? Туг только вы и я – совершенно одни.

Лингард покачал головой. Из-за ее полураскрытых, улыбающихся губ блестела узкая полоска сверкающих зубов. Вся ее горячая речь в конце концов свелась к этому признанию их товарищеского сотрудничества перед лицом неведомого. В этой улыбке чувствовалось немного беспомощности, и это его трогало. В трех футах от них чистенькая и костлявая тень Иоргенсона пристально смотрела в пространство.

– Да, вы сильная, – сказал Лингард. – Но просидеть всю ночь в маленькой лодке не так-то легко. Я удивляюсь, что у вас совсем не затекло тело.

– Нисколько не затекло, – прервала она с улыбкой. – Я в самом деле очень сильная женщина, – серьезно прибавила она. – Вы это должны иметь в виду, что бы ни случилось.

Лингард бросил на нее восхищенный взгляд. Но тень Иоргенсона, быть может, услышав издали слово «женщина», со свойственною всем вообще теням непринужденностью, вдруг преисполнилась громкого, хотя и бесстрастного негодования.

– Женщина! В том-то и дело! Этого только не хватало… Вы, Том Лингард, Красноглазый Том, Король Том, – или какими еще прозвищами вас там величали? – оставляете оружие за двадцать миль от себя, бросаете своих людей, свой бриг, в котором вся ваша сила, приезжаете сюда и болтаете о войне с голыми руками, да еще с женщиной на буксире! Ну, ну!..

– Не забывайте, Иоргенсон, что леди вас слышит, – раздраженно заметил Лингард. – Он не хочет быть грубым, – громко обратился он к миссис Треверс с таким видом, точно Иорген сон был действительно бесплотной и бесчувственной галлюци нацией. – Он просто забыл о вас.

– Женщина нисколько не оскорблена. Я ничего не имен» против такого обращения.

– Ничего не забыл! – пробормотал Иоргенсон с какою-то уверенностью призрака, словно ради собственного удовлетворс ния. – До чего мы дошли!

– Это я настояла на том, чтобы поехать с капитаном Лингардом, – попыталась смягчить Иоргенсона миссис Треверс.

– Вот, вот, так я и знал! До чего мы дошли! Разве у Короля Тома нет собственной головы? Что с ним приключилось? Оставить бриг, когда тут же рядом за отмелью дожидаются сто двадцать отъявленных пиратов на двух прау. Вы и на этом настаивали, да? Он, значит, отдался в руки незнакомой женщины?

Иоргенсон, казалось, задавал эти вопросы самому себе. Миссис Треверс заметила пустой взгляд, обращенный внутрь голос, мертвенное отсутствие оживления. Но это почему-то облегчало разговор с ним.

– Нет, это я в его руках, – возразила миссис Треверс.

Никто бы не догадался, что Иоргенсон слышал хотя одно слово из этого красноречивого заявления, если бы он не обратился к Лингарду с вопросом, столь же безразличным, как и все его речи.

– Зачем же вы ее сюда привезли?

– Вы не понимаете. Ну, просто оттого, что так следовало. Один из пленников муж этой дамы.

– Гм, да… – пробормотал Иоргенсон, – А кто другой?

– Ее хороший друг; мы говорили вам.

– Бедный мистер д'Алькасер, – вставила миссис Треверс. – Как он поплатился за то, что принял наше приглашение! Но он, в сущности, только знакомый.

– Я почти не заметил его, – мрачно проговорил Лингард, – Но когда я приехал к вам на яхту, он стоял за вашим креслом и говорил с вами, как очень хороший друг.

– Мы очень хорошо понимаем друг друга, – сказала миссис Треверс, беря в руку лежавшую на поручне подзорную трубу, – Мне всегда нравились его откровенность, его верность.

– Что он сделал? – спросил Лингард.

– Любил… – тихо сказала миссис Треверс, – Но это очень старая история.

Миссис Треверс приставила подзорную трубу к глазам, поддерживая ее вытянутой рукой, и Лингард забыл о д'Алькасере, любуясь твердостью ее позы и полной неподвижностью тяжелого прибора. Она была тверда, как скала, после всех этих волнений и всей этой усталости.

Миссис Треверс инстинктивно направила трубу на вход в лагуну. В рамке леса гладкая вода сверкала, как серебро. Вдруг на этом блистающем фоне показалось темное пятнышко. Она не сразу поймала его опять и тогда увидела, так близко, что его, казалось, можно было окликнуть, челнок с двумя людьми. Она ясно видела, как, сверкая на солнце, поднимались и опускались мокрые весла. Лицо Иммады было видно так отчетливо, как будто девушка смотрела прямо в отверстие подзорной трубы. Вождь и его сестра, проведя ночью несколько часов за отмелью, въехали в лагуну и теперь направлялись прямо к шхуне. Они были уже так близко, что их можно было бы заметить невооруженным глазом, если бы кто-нибудь смотрел в этом направлении. Но о них никто и не думал. Они продолжали существовать, может быть, только в памяти старика Иоргенсона, да и та по большей части была занята таинственными секретами недавно покинутой им могилы.

Миссис Треверс опустила подзорную трубу. Лингард, точно очнувшись от сна, проговорил:

– Мистер д'Алькасер… Любил… Ну, да, почему бы ему и не любить?

Миссис Треверс заглянула в насупленное лицо Лингарда.

– Дело, конечно, не только в этом, – сказала она. – Во-первых, он знал, как любить, а во-вторых… Но вы ведь не знаете, как неестественны и пусты некоторые жизни. Мистер д'Алькасер, впрочем, жил другой жизнью. Его преданность можно было ценить.

– Вы, видно, немало о нем знаете, – с завистью проговорил Лингард. – Чему вы улыбаетесь?

Она продолжала улыбаться ему. Длинная медная труба у ее плеча сияла золотом, рядом с бледной светлостью ее непокрытой головы.

– Одной мысли, – отвечала миссис Треверс, говоря все так же тихо, как будто слова ее могли нарушить сосредоточенность капитана Иоргенсона, – Я подумала, что, несмотря на мое долгое знакомство с д'Алькасером, я не знаю о нем и половины того, что знаю о вас.

– Это невозможно, – возразил Лингард. – Хотя он и испанец, но он человек вашего круга.

– Одним миром мазан, – проговорила миссис Треверс с легкой иронией.

– Он ведь, кажется, хотел помирить меня и вашего мужа? – продолжал Лингард. – Я тогда, правда, был очень раздражен и почти не обратил на него внимания, но он мне понравился. Больше всего мне понравилось то, как он бросил свою попытку. Это было сделано по-джентльменски. Вы понимаете, что я хочу сказать, миссис Треверс?

– Да, вполне.

– Ну, конечно, вы-то это поймете, – просто согласился Лингард, – Тогда я был очень взбешен и не мог ни с кем говорить. Я уехал к себе на бриг и оставался там, не зная, что делать, и посылая всех вас на дно морское. Но не поймите меня неверно, миссис Треверс. На дно морское я посылал только вас, господ. Против матросов я ничего не имею. Они бы мне сразу поверили. И вот я все бесился и бесился, до тех пор…

– До девяти часов вечера или около того, – невозмутимо подсказала миссис Треверс.

– Нет. До тех пор, пока я не вспомнил о вас, – невинно поправил ее Лингард.

– Значит, до тех пор вы совершенно забыли о моем существовании? А на яхте вы ведь со мной говорили, помните?

– Разве? Да, кажется, говорил. Но что я вам сказал?

– Вы мне сказали, чтобы я не прикасалась к смуглой принцессе, – с коротким смехом отвечала миссис Треверс.

Настроение ее сразу изменилось, как будто среди легкомысленного разговора она вдруг вспомнила о действительном положении вещей.

– Но я, право, не собиралась причинить никакого вреда вашей принцессе Грезе. Но посмотрите, она положительно преследует вас!

Лингард взглянул на север и едва не вскрикнул от досады на самого себя. Уже второй раз он ловил себя на том, что совершенно забывал о существовании Хассима и Иммады. Челнок был теперь совсем близко, и его пассажиры могли ясно различить лица трех людей, стоявших у борта «Эммы». Иммада опустила весло и вскрикнула:

– Опять эта белая женщина!

Брат ее оглянулся через плечо, и челнок сразу остановился, точно по волшебству.

– Они для меня не греза, – упрямо произнес Лингард.

Миссис Треверс отвернулась и стала глядеть на далекий берег. Невооруженному глазу берег казался голым и пустым и под лучами солнца дрожал и колебался, точно раскрашенная декорация, опущенная над неизвестной сценой.

– Раджа Хассим едет, Иоргенсон. Я думал, он останется на берегу.

Миссис Треверс услышала за спиной слова Лингарда и бормотанье Иоргенсона. Она медленно поднесла к глазу подзорную трубку и направила ее на берег.

Теперь она ясно различала цвета флажков, веявших над коричневыми крышами поселка, видела, как колеблются пальмы, чернеют тени леса и сверкает зажженная солнцем белая песчаная бухта, жутко загадочная в своем молчании. Она обвела весь берег и уже собиралась положить трубку, как вдруг из-за массивного палисада в блестящую неподвижность пейзажа вышел человек в длинном белом халате и огромном черном тюрбане, увенчивавшем смуглое лицо. В ярком сиянии солнца, он медленно прохаживался по берегу, важный и зловещий, и во внезапном появлении, в одиночестве этой загадочной фигуры точно из восточной сказки чувствовалось что-то жуткое и угрожающее.

Невольно вздрогнув, миссис Треверс положила трубку. За спиной ее раздался низкий, певучий голос, страстно изливавший целый поток непонятных слов. Хассим и Иммада вошли на шхуну и говорили с Лингардом. Да! Было невыносимо сознавать, что эта мягкая речь, не имевшая для нее никакого смысла, может быть, льется прямо в сердце этому человеку.