Текст книги "На отмелях"

Автор книги: Джозеф Конрад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Голые ноги зашаркали около Картера. Со всех концов быстро заскользили тени.

– Готовы факелы? Где же вахтенный? – кричал Лингард по – английски и по-малайски. – Сюда идите! Прикрепите фонарь на шест – есть? И высуньте за борт. Так! Держите наготове концы для шлюпок! Мистер Шо, нам нужно побольше света!

– Слушаю, сэр, – откликнулся Шо, но не двигался с места, точно ошеломленный порывистостью своего начальника.

– Да. Именно света, мы в нем очень нуждаемся, – прошептал про себя Картер. – Обманщик! А себя как вы величаете? – громко обратился он к Шо.

Красноватое пламя освещало Лингарда с головы до ног. Голова его была обнажена, и в колеблющемся свете факелов лицо его казалось свирепым и постоянно меняющимся.

«Чего он хочет? – подумал Картер; на него произвел впечатление хищный и дикий вид этой фигуры. – Он как-то изменился с тех пор, как я его в первый раз видел», – рассуждал он.

Ему показалось, что перемена значительная, не то, чтобы к худшему, нет, но… Лингард улыбнулся ему с кормы.

Он подошел к Лингарду и без дальних околичностей рассказал, что случилось.

– Миссис Треверс велела мне сейчас же ехать к вам. Она, понятно, очень взволнована, – протянул он, глядя на Лингарда Лингард сдвинул брови.

– Матросы тоже боятся, – продолжал Картер. – Они вообра жают, что дикари или вообще те, кто похитил хозяина, бросятся на яхту с минуты на минуту. Я сам этого не думаю, но…

– Да, это маловероятно, – пробормотал Лингард.

– Вы, наверное, все об этом знаете, – холодно продолжал Картер, – Матросы здорово перепугались, и не без основания. Да я их за это и не браню. У нас на яхте даже столовых ножей и то не хватает. Одна сигнальная пушка. Привычные вояки и тс бы растерялись.

– Тут нет никакого недоразумения? – спросил Лингард.

– Нет, разве что джентльмены захотели поиграть с нами в прятки. Матрос говорил, что он десять минут ждал у обычного места, потом медленно поехал вдоль отмели, рассчитывая их увидеть. Он заметил ствол дерева, очевидно занесенного туда водой, и когда он проезжал мимо, какой-то человек выскочил оттуда, швырнул в него палкой и убежал. Он сейчас же отъехал от берега и начал кричать: «Вы здесь, сэр?» Никто не отвечал. Он слышал, как шуршали кусты и точно кто-то шептался. Было очень темно. Крикнув несколько раз и подождав немного, он, наконец, перетрусил и поехал обратно к яхте. Все это совершенно ясно. Единственно, что мне неясно, – это живы они или нет. Я не говорил об этом миссис Треверс. Вы, конечно, оставите это про себя.

– Я не думаю, чтоб их убили, – медленно произнес Лингард, как будто думая о другом.

– Ну, раз вы так говорите, значит, все благополучно, – задумчиво сказал Картер.

– Как вы сказали? – рассеянно переспросил Лингард. – В матроса бросили палкой? Копьем!

– Да, копьем, – подтвердил Картер. – Но я ничего не говорил. Мне только интересно, не бросили ли такой палкой в хозяина, вот и все. Но я думаю, вам лучше известно, капитан.

Лингард забрал в пальцы бороду, о чем-то напряженно думал.

Пламя фонарей ярко освещало его прямую фигуру и наклоненную голову.

– Вы, должно быть, думаете, что это я подстроил? – резко спросил он, не глядя на собеседника.

Картер поглядел на него с откровенным любопытством.

– Видите ли, капитан, миссис Треверс разболтала мне кое – что насчет нашей шлюпки, которая уехала со старшим офицером. Вы ее перехватили, не так ли? Как она это разузнала, один бог ведает. Она пожалела, что сказала это, но для меня это не было особенной новостью. Я ведь кое-что соображаю. Вот, например, ракеты, которые вы пускали вчера ночью… Лучше бы я откусил себе язык, чем рассказал вам о нашей первой шлюпке. Но вы захватили меня врасплох. Вы это и сами понимаете. Я так и сказал ей, когда она спросила, что произошло между вами и мной на этом бриге двадцать четыре часа тому назад. Теперь положение вдруг изменилось, настолько изменилось, что перепугалась бы любая женщина. Впрочем, миссис Треверс лучше всякого мужчины. Остальные здорово перетрусили, – ведь, во – первых, ночь, а во-вторых, они к таким штукам не привыкли. Но у нее есть что-то на уме. Вообще, я ее не разберу, – Картер остановился, передернул плечами и добавил: – Да и вас не разберу, капитан.

– Так вот что вас тревожит, – медленно произнес Лингард.

– Да, капитан. Вам все это ясно? Перехватывают лодки, похищают джентльменов. Это, конечно, забавно, но вам все это ясно? Старый Робертсон был не особенно щепетилен, но и он…

– Яснее ясного, – горячо воскликнул Лингард. – Я не могу бросить…

Он оборвал фразу. Картер ждал. Матросы с факелами в руках стояли неподвижно, отворотившись от огня, и ближняя мачта, озаряемая снизу колеблющимся пламенем, вздымалась в темное небо, словно высокая колонна. Убегавшие вверх тросы терялись во мраке ночи, но где-то высоко белел свернутый парус, и конец реи, точно висящий в воздухе, светился словно своим собственным светом. В ночном воздухе не проносилось ни одного дуновения ветерка.

– Не можете бросить… – повторил Картер, беспокойно шаркая ногами.

– Не могу бросить никого, – докончил Лингард. – Не могу. Это ясно как божий день. Не могу. Никого и ничего.

Лингард пристально смотрел куда-то вдаль. Взглянув на него, Картер, точно понявший что-то, пробормотал: «Это плохо», – и в его тоне, вопреки его воле, сквозила нотка смутного сострадания.

В душе у Картера царила растерянность, а в окружавшей его обстановке он чувствовал какую-то тайну. Ничего подобного он не испытывал, когда служил у старика Робертсона на шхуне «Ляйимун». А ведь он видал некоторые странные вещи и дажг принимал в них участие. Тогда он не вполне понимал их, ни знал, что вообще их можно понять. А это дело было непонятно Он чуял тут какую-то особенную тонкость, раздражавшую еш Он был встревожен, словно встретился с чем-то магическим, что придавало осложнениям их путешествия особенное значс ние, не постигаемое умом, но тем не менее ясно чувствовавшее ся во фразах, в жестах, в событиях и будившее в душе странную жуть.

Но он не принадлежал к людям, анализирующим свои перс живания, да и, кроме того, он не имел на это времени. Ему на до было отвечать на вопросы Лингарда относительно яхты Миссис Треверс? Нельзя сказать, чтобы она была испугана. У нее, по-видимому, что-то есть на уме. Несомненно, есть. Мат росы перепугались. Станут ли они драться? Если к тому выну дят обстоятельства, всякий станет драться, все равно: напуган он или нет. По крайней мере, он знает это по себе. Конечно, хорошо бы иметь на этот случай нечто лучшее, чем железный лом. Однако…

Картер замолчал и, по-видимому, взвешивал, какие шансы на успех могут быть у людей, вооруженных ломом.

– Зачем вы непременно хотите втянуть нас в драку? – вдруг спросил он. Лингард вздрогнул.

– Вовсе не хочу. Я вас не стал бы об этом просить.

– Никто не может угадать, что вам взбредет на ум, капитан, – отвечал Картер, – Ведь всего двадцать четыре часа тому назад вы хотели пристрелить меня.

– Я только сказал, что скорее застрелю вас, чем позволю вам подымать тревогу и создавать мне затруднения, – объяснил Лингард.

– Да, день на день не походит, – проворчал Картер, – Но я-то почем знаю ваши намерения? По-моему, вы сами изо всех сил создаете себе затруднения.

– Хорошо, допустим, что так, – мрачно проговорил Лингард. – Но как вы думаете, стали бы сражаться ваши матросы, если бы мы их вооружили?

– За кого сражаться? За себя или за вас? – спросил Картер.

– За женщину, – вскричал Лингард. – Вы забываете, что на яхте есть женщина. О мужчинах я не забочусь вот ни на столько.

Картер добросовестно соображал.

– Только не сегодня, – сказал он наконец. – Среди матросов найдется один-два дельных парня, но остальные совсем повесили носы. Не сегодня. Если вы хотите, чтобы они сражались, дайте им немного прийти в себя.

Картер добросовестно и отчасти недоверчиво стал излагать факты и высказывать свои соображения. Он ничего не мог понять, но чувствовал настоятельное желание помочь этому человеку. Иногда ему казалось это необходимым в интересах дела, иногда желательным из политических соображений, а иногда всякая подобная попытка представлялась ему безумием, которое все равно ничему не повредит, ибо сам он совершенно бессилен что-либо сделать. И тогда он чувствовал гнев и нащупывал в кармане рукоятку заряженного пистолета. Он взял с собой это оружие, когда миссис Треверс велела ему ехать на бриг. «Если он захочет что-нибудь со мной сделать, я выпалю в него и постараюсь удрать», – объяснял он ей поспешно.

Он отлично помнил, какой испуг выразился на лице миссис Треверс. Конечно, женщина вроде нее не привыкла к таким разговорам. Вообще, слушать ее было бесполезно, – разве только из вежливости. Нет, пуганая ворона куста боится. Он теперь не даст себя увезти и не позволит, чтоб его задирали.

– Я не дам себя одурачить. Я вам понадоблюсь, миссис Треверс, – сказал он, – и я обещаю вам не стрелять из этой штуки, если он меня не вынудит к этому.

Он проявил юношескую твердость и не уступил ее просьбам, хотя ее необычное волнение несколько озадачивало его. Когда лодка уже отъехала на порядочное расстояние от яхты, она крикнула ему вслед:

– Не стреляйте! Вы не понимаете, в чем дело.

Ее голос, слабо доносившийся из тьмы, тронул его. Он напоминал жалобный крик.

– Пошевеливайся, ребята, – поторопил он матросов.

Он был достаточно рассудителен, решителен и юн и потому почти желал, чтобы «до этого дошло». Он предусмотрительно велел матросам держаться у самой кормы брига.

– Если я вдруг шлепнусь в шлюпку, сейчас же отпихивайтесь и гребите изо всех сил.

Сейчас ему почему-то не очень хотелось стрелять, но он все же мысленно повторял свое решение, чтобы оно как-нибудь не ускользнуло от него и не погибло в море сомнений.

– Не лучше ли мне сейчас же ехать обратно на яхту? – спросил он мягко. Не получив ответа, он продолжал в раздумье: – Миссис Треверс приказала мне передать вам, что она вам верит, что бы ни случилось. Она, вероятно, дожидается ответа.

– Она верит мне, – повторил Лингард. Глаза его сверкали.

При каждом трепетании огней массивные тени палубы качались из стороны в сторону. Там и сям виднелись неподвижные фигуры людей с темными лицами и сверкающими белками.

Картер осторожно сунул руку в карман.

– Ну, что же, капитан? – допытывался Картер. Он вовсе не хотел, чтоб над ним издевались. Пусть миссис Треверс верит, кому хочет.

– Есть у вас какое-нибудь письмо для меня? – спросил Лингард, быстро шагая вперед.

Картер, настороженный, отступил назад, чтобы не очутиться к Лингарду слишком близко. Шо наблюдал за ним со стороны, полные щеки его дрожали, глаза точно готовы были выскочить из орбит, и рот широко раскрылся, как будто Шо вот-вот задох нется от любопытства, удивления и негодования.

– Письма нет, – ответил Картер тихо и спокойно.

Лингард был словно разбужен выстрелом. Казалось, что тяжелая и мрачная туча упала из ночи ему на лоб и быстро опять исчезла в ночи, и, когда она скрылась, он был так спокоен, его взгляд так ясен, ею лицо так уверенно, что трудно было поверить, что сердце этого человека за секунду перед этим пережило муку унижения и страха. Он грустно улыбнулся.

– Что это у вас там спрятано, молодой человек? – спросил он со спокойным и добродушным смирением. – Нож или пистолет?

– Пистолет, – отвечал Картер, – Вы удивлены, капитан? – Картер горячился, ибо внутри его подымалось чувство раскаяния, тихое и неудержимое, как прилив, – Кто из нас первый начал эти штуки? – Картер вынул руку из кармана и повысил голос: – Вы что-то замышляете, чего я не могу понять. Вы не ведете дело напрямик.

Факелы над их головами светились ровно, и тени палубы в эту минуту глубокой тишины казались такими же застывшими, как и люди.

– По-вашему, я не откровенен? – задумчиво сказал Лингард.

Картер кивнул головой. Он сердился на тот оборот, какой принимало дело, и на то, что в нем самом растет желание сдаться этому человеку.

– Но миссис Треверс мне верит, – с тихим торжеством продолжал Лингард, точно выставляя неопровержимый аргумент.

– Да, она так говорит, – проворчал Картер, – Я ее предупреждал. Она – ребенок. Они там все как малые ребята. Вы это знаете, и я это знаю. Я слыхал о людях вашего склада: вы готовы были бы всех нас вышвырнуть за борт, если бы вам это было выгодно. Вот что я думаю.

– И это все?

Картер слегка кивнул головой и отвернулся. Наступило молчание. Лингард оглядел бриг. Освещенная часть судна, покрытая сверху балдахином ночи, была видна во всех деталях. На лицо его повеяло легкое дуновение. Воздух дрожал, но отмели, затерянные во тьме и молчании, не подавали никаких признаков жизни.

Тишина давила Лингарда. Мир его стремлений и надежд, казалось, умер, исчез. Его желаниям не было места в этой темной «селенной, поглотившей и море, и берег, и его упования. И тут же, в том месте, где до сих пор безраздельно господствовала его смелая душа, очутился какой-то юноша, готовый его застрелить ia предполагаемое вероломство. Этот юноша приехал, чтобы его застрелить! Хорошо, нечего сказать! Лингард слишком устал, чтобы смеяться, да и перспектива быть застреленным – вполне реальная, ибо молодежь все делает сплеча – раздражала его. Здесь все было полно противоречий. Нельзя было разобрать, кто враг и кто союзник. Осложнения, связанные с этой несчастной яхтой, так близко столкнули его с чужими людьми, что он точно чувствовал их прикосновения в своей собственной груди.

«Хотел меня пристрелить! Малый не промах, черт возьми! И, однако, я верю ему больше, чем кому бы то ни было другому на этой яхте».

Думая так, он смотрел на Картера, кусавшего себе губы и раздраженного долгим молчанием. Когда они наконец заговорили, они успокоились и почувствовали облегчение, точно вышли на свежий воздух из жарко натопленной комнаты. Когда Картер распростился и спустился в шлюпку, он уже принял план, предложенный Лингардом по отношению к экипажу. Он чувствовал теперь к Лингарду почти полное доверие. Это была одна из нелепостей положения, которую приходилось признать, но которую нельзя было понять.

– Ну, что же, я сейчас говорю с вами напрямик, а? – спросил Лингард.

– Как будто напрямик, – сдержанно согласился Картер. – Во всяком случае, пока что я буду действовать с вами.

– Миссис Треверс верит мне, – снова заметил Лингард.

– Черт меня побери! – воскликнул Картер, вдруг давая ход какому-то внутреннему убеждению. – А я ведь предостерегал ее насчет вас. Послушайте, вы, капитан, дьявол, а не человек. Как вы этого достигли?

– Я сам доверился ей, – отвечал Лингард.

– Когда? Как? Где? – залепетал пораженный Картер.

– Вы и без того слишком много знаете, – спокойно произнес Лингард. – Не будем терять времени зря. Я приеду вслед за вами.

Картер тихо свистнул.

– В вас обоих я не разберусь, – крикнул он, быстро перелезая через борт.

Шо воспользовался удобным случаем и подошел к Лингарду, начав нерешительно:

– Два слова, сэр.

Помощник заявил, что он почтенный человек. Он объяснялся громким, но неровным голосом. Он человек женатый, имеет детей и ненавидит все незаконное. Свет играл на его тучной фигуре, он бросил на палубу свою грибовидную шляпу, он смс ло говорил правду. Седые усы торчали воинственно, глаза смот рели беспокойно. Широко размахивая своими толстыми корот кими руками и то и дело прижимая их к животу, он заявлял, что он служил старшим офицером на английских судах, пользо вался безукоризненной репутацией и, как он надеялся, «знал свое дело». Он мирный человек, и только; он ничего не имеет против того, чтобы выйти немножко из рамок закона, когда де ло идет о разных там неграх, «которых надо учить вежливому обращению и уму-разуму», да и сам он при случае задавал им трепку, но здесь замешаны белые – джентльмены и леди, – не говоря уже об экипаже.

Он еще никогда не говорил так с начальством. В эту минуту вырвались наружу его рассудительность, его убеждения, его принципы, сознание своего превосходства и раздражение, копившееся годами против всех плохих капитанов, с которыми ему приходилось сталкиваться.

Еще никогда ему не представлялось такого удобного случая показать себя. Теперь капитан у него на веревочке, и он заставит его поплясать. Шо был убежден, что он при этом совершает весьма смелый акт, ибо считал себя попавшим в лапы отчаянного и беззаконного человека.

К его смелости примешивался и некоторый расчет. Ему пришло в голову, что, может быть, господа с яхты услышат, как он стоял за них. Это могло пойти на пользу человеку, нуждающемуся в протекции. «Хозяин яхты очень напуган. Он джентльмен, и деньги для него ничего не стоят». Поэтому Шо с горячностью заявил, что он не будет соучастником в этом деле. Те, кто никогда не ездит на родину, кому, может быть, и ехать-то некуда, могут поступать, как им угодно. Но он этого не может. У него есть жена, семья, маленький домик, купленный на трудовые деньги. Он совершает по морю правильные рейсы из Англии и в Англию, а не шатается зря, обнимаясь с первым встречным негром и ставя ловушки для порядочных людей.

Один из матросов, державших факелы, вздохнул и переступил с ноги на ногу. Это движение, нарушившее его застывшую неподвижность, было так неожиданно, словно статуя сошла со своего места. Шо злобно взглянул на провинившегося и заговорил о судебных инстанциях, следствиях и правах граждан; затем, с бесстрастием мудреца, он намекнул на неизбежность и неудобство того, что дело раскроется.

– За эту штуку каждому попадет по пятнадцати лет тюрьмы, а у меня есть сын, который еще не видал своего отца. Хорошо ему меня отрекомендуют, когда он подрастет! Невинные пострадают вместе с вами, жена умрет с горя, если не с голоду. Дом продадут.

Он чувствовал, что находится под угрозой какой-то таинственной несправедливости, и начинал терять голову. Чего он хотел, так это остаться нетронутым, чтобы он мог себя чтить и гордиться собой. Это было высоконравственное желание, но в охватившей его тревоге его природная грубость шумно выскочила наружу, как черт из люка.

Он пошлет к черту всю эту комедию, раскроет интригу, встанет за честных людей и, поклявшись на библии, расскажет всему миру… и когда он остановился, чтобы перевести дух, все кругом было безмолвно и тихо. Гонимые порывом благородного воодушевления, его слова мчались, как пыль под ветром, и исчезали в темноте моря. И в великом, невозмутимом мраке раздались его слова о том, что он «умывает руки».

– А бриг? – спросил вдруг Лингард.

Шо смутился. На секунду в нем заговорил моряк.

– Бриг, бриг… – пробормотал он, – С бригом все в порядке.

Про бриг ничего худого сказать нельзя. Конечно, это не большой корабль, с которыми он привык иметь дело, – в своем роде, это лучшее судно, которое он когда-либо… И вдруг, словно спохватившись, он стал утверждать, что его, в сущности, заманили сюда обманом, вроде как опоили. Честное слово! Заманили на корабль, мало чем отличающийся от пиратской шхуны. Да, это настоящая пиратская шхуна. Это так же верно, как то, что его зовут Шо. Он произнес это, широко раскрыв глаза, как сова.

Лингард молча сносил эти оскорбления, не прерывая своего помощника ни одним словом. Глупая суетливость этого человека тянула его за душу.

Судьба точно нарочно посылала к нему дураков со всех концов земли. Человеку вроде Шо ведь ничего не расскажешь. Да и никому не расскажешь. Слепыми они сюда приехали и слепыми уедут. Неохотно, но без колебаний Лингард признал, что если его вынудят обстоятельства, ему придется спасать этих двух. Для этой цели, может быть, надо будет на некоторое время оставить бриг. И тогда придется оставить судно с этим человеком, его помощником. Он нанял его сам, чтобы соблюсти страховое условие, чтобы иметь кого-нибудь около, с кем можно бы перемолвиться словом. И как только такие дураки попадают на море! Оставить на него бриг, этот бриг! Невозможно…

С самого захода солнца на отмелях начал подыматься ветер. Сначала во тьме слышались его терпеливые шепоты, его полузадушенные вздохи; а теперь вдруг он ударил резво и сильно, словно победоносно прорвав тянувшийся на северо-востоке пояс затишья. Пригибаемое книзу пламя факелов горело синеватыми, горизонтальными, шумными струями, похожими на развевающиеся флаги. Тени на палубе затанцевали и затолкали друг друга, точно стараясь убежать с обреченного судна. Тьма, до сих пор отталкиваемая вверх блестящими огнями, тяжело навалилась на бриг, и люди закачались, точно готовые упасть под черными, бесшумно падающими руинами.

Смутные силуэты брига, мачт, снастей, казалось, дрожали перед лицом грозящей гибели – и вдруг тьма опять отпрянула вверх, тени вернулись на свои места, люди стояли прямо, со спокойными смуглыми лицами и сверкающими белками. Гибель миновала. Во внезапно затихшем воздухе тягуче разнеслись окрики трех голосов.

– Эй, бриг, бросьте нам канат!

Это прибыла с яхты первая шлюпка. Она медленно вошла в круг пурпурного света, плававший вокруг брига на черной воде. Двое матросов сидели на веслах, а посредине, на груде парусинных вещевых мешков, неуклюже восседал третий, опершись о груз обеими руками. Висевший на корме фонарь обдавал все зловещим светом, и в его пламени медленно подплывавшая к бригу шлюпка имела почему-то подозрительный и жалкий вид. Наполнявший ее невзрачный груз имел такой вид, точно он был украден этими людьми, похожими на спасшихся после кораблекрушения. У руля стоял Картер и, правя ногой, улыбался с юношеским сарказмом.

– Вот и мы! – крикнул он Лингарду. – Вы таки настояли на своем, капитан. Я решил сам приехать с этой первой драгоценной порцией…

– Правьте кругом! Бриг качает, – перебил его Лингард.

– Хорошо, хорошо… Мы постараемся не сломать бриг. Мы погибли бы, если бы… Отпихивайся, Джон, отпихивайся, старина, если ты дорожишь своей соленой шкурой. Я люблю этого малого, – продолжал Картер, стоя рядом с Лингардом и глядя на лодку, быстро выгружаемую малайцами и белыми. – Мне он нравится. Он не принадлежит к экипажу яхты. Они подобрали его где-то по дороге. Посмотрите-ка на это чучело, – точно вырезан из корабельных брусьев, нем как рыба, мрачен, как идущий ко дну обломок. Он в моем вкусе. Все остальные женаты, или собираются жениться, или не прочь жениться, или жалеют, что не женились. У каждого за спиной юбка. Только и разговору, что о женах и детях. Ну, поторапливайтесь там! Мне не трудно было снять их с яхты. Они ведь еще ни разу не видали, как крадут джентльменов. Это перекувырнуло все их понятия насчет того, что значит сесть на мель. Впрочем, и мои понятия насчет этого тоже несколько спутались, а я ведь видал виды.

В этом ребяческом порыве к болтовне обнаруживалось его возбуждение. Показывая на растущую груду мешков и постельных принадлежностей, он продолжал:

– Смотрите! Они хотят мягко спать. Когда спать хорошо, думается о доме. О доме! Подумайте, капитан, эти ребята не могут забыть о доме. Не то, что мы с вами…

Лингард сделал движение. f – Я сбежал из дому вот таким мальчишкой. Отец у меня лоцман. Из-за такой работы, правда, стоит оставаться дома. Мать иногда пишет, но она обходится и без меня. В семье у нас четырнадцать человек, – восемь еще живут с родителями. Ничего, старуха Англия не обезлюдеет с такими семейками… Пусть умирают, кому надо. Но, слушайте, капитан, довольно уловок! Будем вести дело начистоту.

Лингард уверил его, что так это и будет. Ведь именно для этого он и хотел, чтобы экипаж яхты перебрался на его бриг, прибавил он. Затем спокойно и серьезно он осведомился, все ли еще у Картера в кармане пистолет.

– Нечего об этом говорить, – поспешно заговорил молодой человек. – Вспомните, кто первый начал. Быть застреленным, это еще ничего. Но меня злило, что вы мне грозили. Ну, да это уже все кончилось, и, право, я не знаю, зачем я взял с собой эту штуку. Большего я пока не скажу. Пусть сначала все выяснится так или иначе. На этом пока сговоримся, а?

Густо покраснев, он отложил окончательный приговор и с благородством юности решил на время удержать свою карающую руку.

Лингарда, очевидно, несколько облегчил этот разговор. Он медленно склонил голову. Ничего, так оно и нужно. Ему казалось, что, доверяя свою жизнь поведению этого юноши, он уравновешивает в своем уме множество тайных замыслов.

Это было неприятно и горько, как бывает всякое искупление. Он, Лингард, тоже держал в руках человеческую жизнь – и немало смертей; но на весах его совести смерти эти весили не больше перышка. Он не мог чувствовать иначе, потому что тогда растратилась бы вся его сила, а этого он не мог позволить. Этого не должно быть. Единственное, что он мог сделать, это добавить еще один риск к той массе рисков, которые он уже взял на себя. Он теперь понимал, что капля воды, упавшая в океан, ведет к большим последствиям. Само его желание, непобежденное, но изгнанное, оставило то привычное место, где он всегда слышал его голос. Он видел свою цель, видел самого себя, свое прошлое, свое будущее, – но все это было смешано и неясно, подобно формам, какие видит в темноте напряженный глаз путешественника.

X

Когда Лингард пошел к лодке, чтобы последовать за уплывшим на яхту Картером, Васуб спустился перед ним по трапу с мачтой и парусом на плечах. Старик легко спрыгнул в лодку и стал приготовлять ее к путешествию.

Лингард привык плавать один по лагунам в этой маленькой лодке. У нее была небольшая мачта и небольшой парус, она легко подымала двоих и без труда пробиралась по таким местам, где воды было всего на несколько дюймов. В ней он мог обходиться без команды и, если ветер падал, в ней можно было передвигаться на паре весел по мелководью. Кругом было так много островков и песчаных отмелей, что, в случае внезапной бури, всегда имелась защита от ветра; а когда он хотел выйти на берег, он мог втаскивать ее за собой на канате, словно дитя-гигант игрушечную лодку. В этой лодке он обычно и ездил во время посещения бригом отмелей. Однажды его застиг сильный ветер, и он, идя вброд, донес челнок на голове до ближайшего песчаного островка, где и провел два дня. Вокруг мелководное море вздымало яростные волны, а в трех милях, сквозь пену и туман, виднелся бриг, то появлявшийся, то исчезавший; его высокие мачты качались и как будто касались плачущего, грустного, серого неба.

Всякий раз, как он появлялся в этом челноке в лагуне, Иоргенсон, уже знавший о прибытии брига по глухому выстрелу сигнальной пушки и сейчас же начинавший наблюдать за проходом, бормотал про себя:

– Вот и Том в своей скорлупе.

По форме и по цвету своей темной полированной обшивки она и в самом деле походила на половинку ореховой скорлупы. Плечи и голова пассажира высоко выдавались над ее бортами; несмотря на тяжелый вес Лингарда, она смело взбиралась на крутые валы, легко соскакивала в углубления и иногда со спокойной ловкостью перепрыгивала через короткую волну. В ней было что-то располагающее к доверию, и она напоминала осторожную горную лошадку, везущую по трудным тропинкам всадника большего, чем она сама.

Васуб отер банки, приладил мачту и парус, укрепил уключины. Лингард посмотрел сверху на худые плечи старого слуги, озаренные неверным, но живым светом. Васуб трудился ради удобства своего начальника, и от его поглощенности этой работой на Лингарда повеяло утешением дружеской услуги. Наконец старик, что-то почтительно пробормотав, поднял голову; на его сморщенном лице, украшенном дюжиной щетинистых волосков, свисавших над губами, было несколько усталое, но удовлетворенное выражение, и слегка раскосые глаза метнули вверх скромный взгляд, как бы на что-то осторожно намекая. Лингард понял этот молчаливый вызов на откровенность и, сходя в лодку, проговорил:

– Время сейчас опасное.

Лингард сел и взялся за весла. Васуб продолжал держать лодку за борт, рассчитывая на дальнейшие откровенности. Он пять лет прослужил на бриге, и Лингард это отлично помнил. Этот старик был тесно связан с жизнью брига и с его собственной и в нужные моменты был всегда наготове, молча ожидая приказаний; он слепо верил в могущество Лингарда и беспрекословно подчинялся его воле. Можно ли на него положиться теперь?

– Нам понадобятся мужество и верность, – добавил Лингард испытующе.

– Меня знает много людей, – с готовностью подхватил старик, словно давно дожидаясь случая, чтобы заговорить. – Смотри, туан, я на всякий случай налил воды в маленький бочонок на корме.

I – Я тоже тебя знаю, – сказал Лингард.

– Ты знаешь и ветер, и море, – воскликнул серанг. – Ветер и море верно служат сильному человеку. Я был пилигримом и во многих местах слышал слова мудрости, и я говорю тебе, туан, что силен тот, кто знает скрытое в вещах и в людях. Ты долго пробудешь в отсутствии, туан?

– Я скоро вернусь вместе с остальными белыми. Это только начало. Слушай, Васуб! Даман, сын собаки, взял в плен двух людей моего народа. Лицо мое омрачилось.

– Це-це! Жестоко и дурно он поступил! Не следует обижать друга или брата друга, а то придет возмездие, быстрое, как наводнение. Но илланунский вождь и не может быть иным. Много видели мои старые глаза, но никогда еще я не видел, чтобы тигр переменял свои полосы. Я-ва! Тигр этого не может. Такова мудрость у нас, невежественных малайцев. Но мудрость белых туанов велика. Они думают, что если с тигром поговорить, то он может… – Васуб не докончил и энергичным деловым тоном добавил: – Руль лежит под задней банкой на тот случай, если туан захочет идти под парусами. Ветер не затихнет до заката. – И опять его голос изменился, точно две души по очереди влетали и вылетали из его тела. – Нет, нет. Сначала надо убить тигра, а потом уже можно без страха считать полосы на его спине, одну за другой, вот так.

Он вытянул худой, смуглый палец, и в его горле послышался безрадостный звук, точно там забрякала побрякушка.

– С ним много других негодяев, – сказал Лингард.

– Нет, туан. Они следуют за своими вождями, как мы следуем за тобой. Это так и должно быть.

Лингард подумал с минуту.

– Значит, мои люди последуют за мной, – сказал он.

– Они простые, глупые калаши, – с презрительным сожалением сказал Васуб. – Некоторые из них понимают не больше, чем дикие люди из лесов. Вот, например, Сали, глупый сын моей сестры, который по твоей милости назначен к рулю. Неразумие его безмерно, но зрение его хорошо – почти так же хорошо, как у меня, который вследствие молитв и многих упражнений умеет заглядывать в самую темную ночь.

Лингард тихо рассмеялся и затем серьезно взглянул на серанга.

Над их головой матрос наклонил в сторону факел, и мелкий дождь искр поплыл книзу и погас, не долетев до воды.

– Так, значит, ты можешь видеть во тьме, серанг? Ну, тогда загляни и говори. Скажи, воевать или не воевать? Оружие или слова? Которая глупость лучше? Ну, что же ты видишь?