Текст книги "На отмелях"

Автор книги: Джозеф Конрад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Между мной и белыми кровь, – с жаром проговорил Даман.

Илланунские вожди оставались бесстрастными. Кровь была между ними и всем человечеством. Хассим спокойно заметил, что есть один белый, с которым бы следовало дружить; впрочем, Даман, кажется, его друг. Даман улыбнулся, полузакрыв глаза. Да, он друг белого человека, но не раб его. Иллануны, играя рукоятками мечей, вполголоса выразили свое одобрение.

– И зачем эти белые заехали так далеко от своей земли? – продолжал Даман, – Великий белый человек, которого все здесь знают, не нуждается в них. Они никому не нужны. По стопам их идут несчастья. Они похожи на людей, которых правители посылают на разведку в далекие страны говорить о мире и заключать договоры. А это всегда – начало великих скорбей. Иллануны находятся далеко от своей родины, куда белые не осмеливаются заглядывать, и потому в открытом море они могут воевать с кем угодно. Эти люди приехали что-то высматривать. Но что им тут высматривать? Разве в их собственной стране не на что смотреть?

Даман говорил тихим и насмешливым тоном. Груды тлеющих углей постепенно темнели; костер, горевший перед вождем, опал и в конце речи Дамана стал гаснуть. На берегу бухты подымались, двигались и шептались стройные фигуры. Там и сям над черными головами поблескивали красными отблесками острия пик.

– Иллануны ищут на море добычу, – закончил Даман. – Этим занимались их отцы и отцы их отцов, ибо они были бесстрашны и привыкли смотреть смерти в в лицо.

Послышался тихий смех.

– Мы бьем и идем дальше, – сказал чей-то ликующий голос. – Мы живем и умираем с оружием в руках.

Иллануны вскочили. Они топали по земле ногами и размахивали обнаженными мечами над головой пленников. Начался крик. Когда волнение немного улеглось, Даман поднялся, в своем плаще, закрывавшем его до ног, и опять заговорил, высказывая свое мнение. Белые люди сидели на песке и поворачивали глаза от лица к лицу, словно стараясь понять. В конце концов решили отправить пленников в лагуну и передать их судьбу на усмотрение властителя этой страны. Иллануны хотели только разграбить яхту. Им не было дела до того, что станется с белы ми людьми.

– Но Даману это не все равно, – прибавил Хассим. – Далеко не все равно, туан.

Хассим узнал также, что в поселке волнение, точно накануне войны.

Белараб со своими воинами расположился лагерем у могилы отца, в низине, что лежит далеко за полями. Ограда его была заперта, и на верандах расположенных в ней домов никто не появлялся. Только подымавшийся на них дым показывал, что там живут люди. Сторонники Тенги расхаживали по поселку и всячески задирали мирных жителей. Народом овладело великое безумие, такое же сильное, как любовь, как пыл битвы, как желание пролить кровь. И на всех напал страх. Большой дым, который подымался сегодня утром над прибрежными лесами, очевидно, был сигналом Тенги Даману, но что он значил, Хассим не мог узнать. Хассим боялся за Иоргенсона. Пока одну из лодок приготовляли к отправке пленников в лагуну, он и его сестра тихонько ушли из лагеря и уехали в своем челноке. Отсвет огней брига на облаках указывал им путь через отмели. Но не успели они проехать и полпути, как огни погасли и мрак стал еще гуще, чем раньше.

– Но мрак этот не больше чем мрак, окутывающий его ум, – прибавил Хассим. – Он глядел на белых, спокойно и молча сидевших под остриями мечей; глядел на Дамана и слушал его гневные слова; теперь он смотрел на своего белого друга – и не понимает, чем все это кончится. Можно видеть лица людей, но видеть их судьбы, начертанные на их челе, никому не дано. Больше ему сказать нечего, и все, что он говорил, – до последнего слова правда.

IV

Лингард все это повторил миссис Треверс. Ее мужество, ее рассудительность, быстрота ее соображения, цвет ее глаз, бесстрашие взгляда – все это вызывало в нем восхищение и энтузиазм. Она поддерживала его. С каждой минутой эта роковая иллюзия все крепче облегала его душу, словно одежда, сотканная из света, словно оружие, выкованное из огня.

Он не хотел смотреть в лицо действительности. Вся его жизнь вплоть до этого дня была борьбой с событиями ясными и понятными. Но теперь он не мог трезво взглянуть на свое положение.

Миссис Треверс, подождав немного, спросила, какое значение имеют вести, принесенные Хассимом, и только этот вопрос заставил работать остановившуюся мысль Лингарда.

Лингард нисколько не сомневался, что Даман намеренно дал ему возможность узнать о судьбе пленников. Вот почему Даман приветливо встретил Хассима, дал ему выслушать решение и позволил ему уйти из лагеря. Во всем этом была одна цель: дать понять Лингарду, что ему нельзя добраться до пленников, пока он будет оставаться на бриге. А бриг – это его сила. Удалить его с брига – все равно, что обезоружить его.

– Вы меня понимаете, миссис Треверс? – спросил Лингард. – Они боятся меня потому, что я умею драться на этом бриге. Они боятся брига потому, что, когда я на нем, бриг и я – одно. Вооруженный человек, так сказать. Без брига я безоружен, без меня он безвреден. Так, по крайней мере, думает Даман. Он знает не все, но он недалек от истины. Он думает, что если я посажу людей на лодки и поеду за белыми в лагуну, его иллануны, наверное, захватят их яхту, а может быть, и бриг. А если я останусь на бриге, он задержит белых у себя и сможет поставить любые условия. Белараб, несомненно, верит мне, но Даман не верит ни одному человеку на земле. Он просто не понимает, как можно доверять кому бы то ни было, потому что сам он только и делает, что строит кому-нибудь козни. Он приехал мне на помощь, а как только увидел, что меня нет, начал интриговать вместе с Тенгой.

Даман сделал теперь ловкий ход – гораздо более ловкий, чем сам он думает. Почему? Я вам скажу почему. Потому, что у меня, Тома Лингарда, нет на бриге ни одного белого, которому я мог бы довериться. Ни одного. Вся ваша команда так же думает. Ваша яхта меня точно сглазила. Мне не верит никто. Господи боже! До чего я дожил! Даже эти двое – посмотрите на них! – я говорю вам, посмотрите на них! Клянусь небом, они сомневаются во мне! Во мне!

Он указал на Хассима и Иммаду. Девушка казалась испуганной. Хассим смотрел спокойно и умно, с бесконечным терпением. Голос Лингарда вдруг упал:

– И, ей-богу, они, может быть, правы! Кто знает? Вы? Вы знаете? Они ждали годы! Смотрите. Они ждут с тяжелым сердцем. Вы думаете, мне все равно? Может быть, мне надо было скрыть все, никому не говорить – никому! – даже вам! Может быть, они ждут того, чего никогда уже не будет?

Миссис Треверс встала с места и быстро обошла кругом стола.

– Но, может быть, надо дать что-нибудь этому Даману или остальным? – спросила она. – Мы могли бы дать им больше, чем они ожидают. Я и мой муж…

– Не говорите мне о вашем муже, – грубо перебил Лингард. – Вы не знаете, что делаете. – Она встретила темный гнев его взгляда.

– Но я должна, – с жаром настаивала она.

– Должна, – сказал он задумчиво; он заметил, что она только на полголовы ниже его ростом. – Должны! О да! Конечно, вы должны. Должны! Да. Но я не желаю слушать! Дать! Что вы можете дать? Пусть у вас все сокровища мира. Нет! Вы ничего не можете дать…

– Я думала о ваших интересах, когда говорила, – прервала его миссис Треверс.

Глаза его опустились вниз, скользя вдоль линии ее плеч.

– Обо мне! – повторил он.

Они говорили почти шепотом. На палубе над их головой раздались медленные шаги. Лингард повернулся к подъемному окну.

– Эй, кто там! Есть ветер?

С минуту все было тихо. Затем кто-то спокойно отвечал:

– Небольшой ветер с севера. – После короткой паузы голос прибавил: – Темно, хоть глаз выколи.

– Да, темно, – пробормотал Лингард. Он чувствовал, что должен что-то сделать. Сейчас. Немедленно. Мир ждет. Мир, полный страха и надежд. Но что же делать? Вместо того, чтобы ответить себе на этот вопрос, Лингард смотрел на матовые косы миссис Треверс и с любопытством созерцал локон у ее шеи. Но что же делать? Ведь бриг оставить не на кого.

Отвечавший ему голос принадлежал Картеру.

– Вот видите, он следит за мной, – сказал Лингард.

Миссис Треверс покачала головой и попыталась улыбнуться.

Стоявший наверху человек кашлянул.

– Нет, – продолжал Лингард, – вы должны понять, что вы не можете ничего дать.

Человек, по-видимому оставшийся у окна, спокойно сказал:

– Если я вам понадоблюсь, миссис Треверс, я тут.

Хассим и Иммада взглянули вверх.

– Ну, вот видите, – воскликнул Лингард. – Я вам говорил, что он следит за мной. На моем же судне… Право, даже не верится.

– Велите ему сойти вниз, – сказал он, помолчав.

Миссис Треверс позвала Картера, и голос ее показался Лингарду и очень нежным, и очень повелительным.

– Этот бриг я люблю больше всего на свете, – продолжал он. – Больше всего на свете. Если бы я его потерял, мне негде было бы стать на земле. Но вы этого не понимаете, не можете понять.

Картер вошел и тщательно запер за собой дверь. Он спокойно оглядел присутствующих.

– Все спокойно? – спросил Лингард.

– Спокойно, если угодно, – ответил он. – Но стоит вам высунуть голову за дверь, чтобы услышать, как все они на шканцах храпят вповалку, словно дома нет жен, а на море пиратов.

– Послушайте, – сказал Лингард. – Я только что узнал, что не могу положиться на своего помощника.

' – Вот как? – протянул Картер, – Я не очень этому удивляюсь. Он, правда, не храпит, но это, вероятно, потому, что он слишком глуп, чтобы спать. Он только что сейчас подстерег меня на корме и сказал что-то вроде того, что дурное общество портит хорошие манеры. Кажется, я это уже где-то слышал, но сейчас это как будто не к месту. И, кроме того, пытался дать мне понять, что если сам он не испорчен, то это не ваша вина. Как будто мне есть дело до этого! Он так же глуп, как толст. А может быть, притворяется.

Картер засмеялся и прислонился к дверному косяку. Лингард посмотрел на женщину, которая так много ожидала от него, и в свете, который словно исходил от нее, ему показалось, что он, во главе вооруженных лодок, атакует поселок Белараба. Он мог сжечь поселение дотла и всех их, до единого, угнать в леса. Да, он мог. Он испытывал внезапно удивление и смутный ужас при мысли о разрушительной мощи своей собственной воли. Он мог отдать ей массу жизней. Он только вчера увидел ее, а между тем ему казалось, что всю свою жизнь он только дожидался ее знака.

Миссис Треверс сидела молча. Лингард стал обдумывать план атаки.

Он видел пламя, дым, а затем самого себе, – одного, среди бесформенных развалин, на берегу шепчущего и вздымающегося моря. Он вздрогнул и махнул рукой.

– Нет, я не могу отдать вам все эти жизни, – воскликнул он.

И прежде чем миссис Треверс могла понять значение этих слов, он объяснил ей, что для спасения пленников ему придется идти одному на берег. Он не может пустить в ход силу оружия.

– Вы понимаете почему, – добавил он.

– Да, – слабо отозвалась миссис Треверс.

Он сам должен рискнуть. Если только Белараб поймет свои настоящие интересы, все будет хорошо.

– Только мне до него добраться, а там я его уже уговорю, – размышлял он вслух, – ведь эти два года он держался у власти только благодаря мне. И он это знает и чувствует. Только вот допустят ли меня до Белараба?

Лингард задумался.

– Не посмеет, – вдруг воскликнул он.

Миссис Треверс слушала, полуоткрыв рот.

Картер не двинул ни одним мускулом своего юного, спокойного лица. Только когда Лингард подошел к нему вплотную и, сверкнув глазами, тихо спросил: «Могли бы вы сражаться на этом бриге?» – нечто вроде улыбки заиграло у его светлых усов.

– Во всяком случае, я могу попытаться, – отвечал он и едва слышно прибавил: – Конечно, только ради вот этой леди.

Лингард покачнулся, словно его ударили в грудь.

– Я имел в виду бриг, – сказал он тихо.

– Миссис Треверс будет на бриге, – возразил Картер.

– Как? Ну, да, конечно, на бриге. Где же еще? – пробормотал Лингард.

Картер посмотрел на него с изумлением.

– Сражаться, говорите вы? – медленно сказал он. – Ну, что же, испытайте меня.

– Хорошо, – отвечал Лингард.

Он вышел из каюты и позвал:

– Серанг!

Тонкий, надтреснутый голос тотчас же откликнулся:

– Туан! – и дверь захлопнулась.

– Вы верите ему, миссис Треверс? – быстро спросил Картер.

– А вы нет? Почему? – ответила она.

– Я не могу его понять. Будь это другой человек, я сказал бы, что он пьян, – произнес Картер. – Зачем он вообще здесь, он и его бриг? Простите мою смелость, но – вы пообещали ему что-нибудь?

– Да, пообещала! – воскликнула миссис Треверс с горечью, так удивившей Картера, что он с минуту хранил молчание.

– Тем лучше, – сказал он наконец. – Пусть он покажет, что может сделать, и тогда…

– Вот, возьмите это, – сказал Лингард, входя и что-то ощупывая у себя на шее.

Картер машинально протянул руку.

– Для чего это? – спросил он, смотря на маленький медный ключик, привязанный на тонкой цепочке.

– Это от порохового склада. Откидной трап тут, под столом. Человек, у которого этот ключ, командует бригом, пока меня нет. Серанг понимает. Жизнь брига теперь в ваших руках.

Картер посмотрел на лежавший в его ладони ключик.

– Я сейчас говорил миссис Треверс, что я не могу вполне доверять вам.

– Я знаю, – презрительно перебил Лингард. – Вы ведь до сих пор носите в кармане свой дурацкий пистолет, чтобы вышибить у меня мозги. Мне какое дело? Я думаю о бриге. Мне кажется, я не ошибаюсь в вас. Вы подойдете.

– Что же, может бьггь, – скромно пробормотал Картер.

– Не поступайте опрометчиво, – тревожно говорил Лингард. – Если вам придется драться, действуйте и руками, и головой. Если есть ветер, деритесь на ходу. Если они попытаются атаковать в штиль, старайтесь задержать их ружейным огнем. Соображайте и… – Он пристально посмотрел Картеру в глаза; его губы беззвучно шевелились, словно он вдруг онемел. – Обо мне не думайте. Что вам за дело, кто я такой? Думайте о корабле! – воскликнул он. – Не погубите его! Не погубите его!

Страстность его голоса поразила слушателей; некоторое время они хранили глубокое молчание.

– Хорошо, – согласился наконец Картер, – Я буду заботиться о вашем бриге, как о моем собственном. Но мне хотелось бы чнать, в нем тут дело? Послушайте, вы куда-то уезжаете? И один?

– Да, один.

– Хорошо. Но имейте в виду, что если вы сюда вернетесь с толпой ваших черномазых друзей, клянусь небом, я не подпущу вас к вашему бригу и на расстояние голоса. Ну, что же, оставляете вы мне теперь ключ?

– Капитан Лингард, – вмешалась вдруг миссис Треверс. – Не лучше ли было бы рассказать ему все?

– Рассказать ему все? – повторил Лингард, – Все? Еще вчера это можно было бы сделать. Еще вчера. Какое там вчера! Шесть часов тому назад, шесть часов тому назад я мог бы кое – что ему рассказать. Вы это слышали. А теперь – кончено. Скажите ему. Мне больше нечего рассказывать.

Лингард склонил голову и замолчал. Миссис Треверс, собиравшаяся было сделать жест протеста, вдруг уронила руки. Лингард взглянул Картеру в лицо.

– Оставьте ключ у себя, – сказал он спокойно, – а когда наступит время, действуйте. Я вас уполномочиваю.

– Мне все-таки хотелось бы знать, в чем тут дело, – снова пробормотал Картер, – и на сколько дней вы оставляете нас, капитан?

Лингард не отвечал. Картер немного подождал и опять заговорил:

– Вы должны сказать, сэр. Мне это надо знать хоть приблизительно. На два-три дня?

Лингард вздрогнул.

– Дня? – повторил он. – Дня? Вы это хотите знать? Два… три дня… что говорил старик… может быть… навсегда.

Это было сказано так тихо, что слышал только один Картер.

– Что вы говорите? – прошептал он.

Лингард кивнул.

– Дожидайтесь, пока можете, а потом уходите, – сказал он тем же еле слышным голосом.

– Куда?

– Куда хотите, в ближайший порт, в любой порт.

– Хорошо. Это, по крайней мере, ясно, – с невозмутимым добродушием заметил молодой человек.

– Я иду, Хассим! – начал Лингард, и малаец медленно склонил голову и не поднимал ее, пока Лингард не кончил говорить. Он не выразил ни удивления, ни какого-либо иного чувства, пока Лингард в сжатых и быстрых словах сообщал ему о своем намерении самолично освободить пленников. Когда Лингард закончил словами:

– И ты должен постараться помочь мне в трудную минуту, раджа Хассим, – он взглянул на него и сказал:

– Хорошо. Ты до сих пор ни о чем меня не просил. – Он улыбнулся своему белому другу. Было что-то лукавое в этой улыбке и еще большая твердость в снова замерших губах.

Иммада сделала шаг вперед. В ее черных расширенных глазах, устремленных на Лингарда, был ужас. Дрожащим голосом, который невольно заронил во всех присутствующих смутную тревогу, она воскликнула:

– Он погибнет, Хассим! Он погибнет один!

– Нет, – сказал Хассим. – Сегодня вечером страхи твои так же напрасны, как и утром. Он не погибнет один.

Ее веки вдруг опустились, и из-под полузакрытых ресниц беззвучно закапали слезы. Лингард нахмурился, и в каждой складке его лба, казалось, зароились мрачные мысли.

– Помни, Хассим, когда я пообещал вернуть тебе твою страну, ты пообещал мне быть другом каждому белому. Другом каждому белому моего народа, навеки!

– У меня хорошая память, туан, – сказал Хассим. – Я еще не стал правителем своей страны, но каждый человек правитель над своим сердцем. Обещания благородного человека живут до тех пор, пока живет он сам.

– Прощайте, – обратился Лингард к миссис Треверс. – Здесь вы будете в безопасности.

Он оглядел всю каюту.

– Я уезжаю, – опять начал он и остановился.

Рука миссис Треверс, слегка опиравшаяся о стол, чуть-чуть задрожала.

– Это ради вас… Да. Только ради вас… И, кажется, не может быть…

Ему казалось, что он прощается со всем миром, что он навеки расстается с самим собой.

Миссис Треверс не проронила ни звука, но Иммада бросилась между ними и вскричала:

– Ты жестокая женщина! Ты гонишь его оттуда, где его сила. Ты бросаешь безумие в его сердце! О, слепая, безжалостная, бесстыдная!

– Иммада, – раздался спокойный голос Хассима.

Никто не шевелился.

– Что она сказала мне? – пролепетала миссис Треверс и повторила еще раз глухим голосом: – Что она сказала?

– Простите ей, – сказал Лингард. – Она боится за меня…

– Это по поводу вашего отъезда? – быстро прервала миссис Треверс.

– Да, из-за этого. И вы должны простить ее.

Он отвернулся, словно в смущении, и вдруг его охватило неудержимое желание еще раз взглянуть на эту женщину. В миг разлуки он охватил ее своим взглядом, словно человек, который держит в руках бесценное, оспариваемое другими, сокровище. Легкий румянец, понемногу заливший лицо миссис Треверс, сообщил ее чертам необычайное и странное оживление.

– Вам грозит опасность? – тревожно спросила она.

– Ничего особенного, – с небрежным жестом отвечал Лингард. – Не стоит об этом думать. Я бывал и не в таких переделках.

Он хлопнул в ладоши и ждал, пока за спиной его не растворилась дверь. I – Стюард, пистолеты.

Мулат, в туфлях и в переднике до самого подбородка, бесшумно заскользил по каюте с таким видом, словно для него присутствующие не существовали.

«Почему у меня так болит сердце? – мысленно спрашивала себя миссис Треверс, смотря на недвижимую фигуру Лингарда. – И сколько времени будет продолжаться эта ноющая боль? Или это навсегда?..»

– Сколько зарядов положить вам, сэр? – спросил стюард, когда Лингард взял у него пистолеты и пробовал курки, положив свежие пистоны.

– На этот раз ничего не надо, стюард.

Мулат подал ему красный шелковый платок, записную книжку, портсигар. Лингард повязал платок вокруг шеи, по-видимому решив одеться так, как он обычно одевался во время экскурсий на берег. Он даже посмотрел, положены ли сигары в портсигар.

– Шляпу, сэр? – спросил мулат.

Лингард нахлобучил шляпу на голову.

– Слушайся эту леди, стюард, пока я не вернусь. Эта каюта ее, слышишь?

Он приготовился идти, но ноги его точно прилипли к полу., – Я еду с вами, – вдруг объявила миссис Треверс непоколебимо-решительным тоном.

Лингард не взглянул на нее, даже не поднял глаз. Он не сказал ничего. И только после того, как Картер воскликнул:

– Это невозможно, миссис Треверс! – Лингард, не двинувшись с места, прошептал про себя: «Конечно».

Миссис Треверс натянула на голову капюшон, и лицо ее в рамке черной ткани стало неестественно белым; только фиолетово-синие глаза ее загадочно темнели на этой режущей белизне. Картер порывисто шагнул вперед.

– Вы не знаете этого человека, – почти закричал он.

– Я знаю его, – сказала она и, видя в лице Картера упрек и недоверие, медленно и отчетливо произнесла: – Я уверена, что в его жизни нет ни одной мысли, ни одного действия, которых бы я не знала.

– Правда, правда! – пробормотал Лингард.

Картер со стоном всплеснул руками.

– Отойдите, – прозвучал над его ухом голос, похожий на ворчание грома, и руку его сжали так, что затрещали кости. Картер вырвался.

– Миссис Треверс, отойдите! – воскликнул он. Но оба они уже исчезли в открытую дверь, и даже шум их шагов замер в от далении. Картер дико озирался кругом, словно ища помощи.

– Кто этот человек, стюард? Кто этот сумасшедший дья вол? – спрашивал он вне себя.

Холодный философский тон ответа смутил его.

– Не мое дело об этом беспокоиться, сэр, да, я думаю, и не ваше.

– Как не мое! – закричал Картер. – Да ведь он увез леди!

Стюард критическим взором окинул лампу и привернул фи тиль.

– Вот так, – промямлил он.

– Господи! Но что же мне делать? – продолжал Картер, смотря на Хассима и Иммаду, которые шептались и ответили ему невидящим взглядом.

Он ринулся на палубу. Ночь, точно подстерегавшая, разом ослепила его. Он споткнулся обо что-то мягкое, пихнул ногой что-то твердое и бросился к поручню.

– Вернитесь! – кричал он. – Вернитесь, капитан! Миссис Треверс! Или позвольте мне ехать с вами.

Он прислушивался. Свежий ветер обвевал ему щеки. На глазах у него словно лежала черная повязка.

– Уехали… – простонал он, совершенно подавленный, и вдруг услышал издали голос миссис Треверс.

– Защищайте бриг, – донеслось до него. Повелительная грусть, сквозившая в этих словах, раздавшихся из безбрежности темной вселенной, пронзила дрожью все фибры его тела.

– Защищайте, защищайте бриг…

– Не сделаю ни черта, если вы не вернетесь, – в отчаянии закричал Картер. – Миссис Треверс…

– …как если бы… я сама… была… на бриге… – продолжал в восходящей каденции удалявшийся голос, слабый, но чудесно отчетливый и повелительный.

Картер больше не кричал. Сначала он еще пытался различить во тьме очертания лодки, но скоро отказался и отошел от поручня. От тяжести его шагов царивший на палубе тяжелый мрак как будто заколебался, словно лужа, в которую ступили, поплыл в сторону, стал расслаиваться. Темные пятна отбегали назад и увертывались в сторону, торопливо шаркали голые ноги, слышались замиравшие голоса.

– Малайцы! – проговорил Картер. – Весь бриг на ногах.

С минуту он прислушивался к храпу белых матросов, спавших рядами, головами к корме. У самых его ног завизжала черная собака, привязанная к кольцу, забрякала цепочкой, зацарапала когтями, точно тоскуя в незнакомой обстановке и прося человеческого внимания. Картер нагнулся и почувствовал, что его лизнули в лицо.

– Алло, старина! – Картер, потрепав шерстистые бока, погладил гладкую голову. – Славный пес, Ровер! Ложись, ну, ложись же, собачка! Ты не понимаешь, куда попал? – Собака присмирела. – Ну и я тоже не понимаю, – прошептал он.

Таким натурам, как Картер, помогает то, что они терпеть не могут ломать голову над сложными вопросами. Он сказал себе, что скоро все выяснится, и этим положил конец дальнейшим думам. Если бы он был старше, он понял бы, что при данных обстоятельствах он бессилен; но он был лишком молод, чтобы составить себе общую картину и взглянуть на все со стороны. Все эти непонятные события очень озабочивали его, но ведь, с другой стороны, у него был ключ от порохового склада, да и к Лингарду он чувствовал невольную симпатию. В этом последнем отношении его мнение окончательно установилось, а это значительно облегчало решение, особенно после того мучительного душевного борения, которое он недавно испытывал. Когда он вместе с Шо спустился в каюту, он не мог подавить чувства радости и даже слегка улыбнулся насмешливой улыбкой.

– Уехал, говорите вы? И увез с собой леди? – громко рассуждал Шо, стоя в дверях. – Что же, нисколько не удивляюсь. Чего ж иного и ожидать от человека, который оставляет судно на рейде и не только не дает инструкций своему помощнику, но не удостаивает его ни единым словом. Да еще ночью. Это ясно показывает, что это за гусь. Разве так обращаются со старшим помощником? Он, должно быть, взъерепенился из-за маленькой стычки, которая у нас произошла как раз перед вашим приездом. Я врезал ему правду-матушку… Ну, да все равно. Есть закон, и этого для меня достаточно. Пока его нет, я здесь капитан. И если в скором времени он не угодит в ту или иную тюрьму ее величества, я вам разрешаю называть меня голландцем. Помните мои слова.

Шо с видом хозяина прошел к столу, сел и медленно, самодержавным оком оглядел каюту. Вдруг глаза его окаменели от негодования и изумления, и, тыкая своим толстым, трясущимся пальцем, он хрипло воскликнул:

– Негры! В салоне! В салоне!

Казалось, он лишился дара речи. Все время, что он был в каюте, Хассим глядел на него в задумчивом и выжидательном молчании.

– Я этого не допущу, – продолжал он искренним голосом. – Черт возьми! Я слишком уважаю себя!

Он решительно поднялся с места, и глаза его, преисполненные строгости и важности, чуть не выкатились из орбит.

– Вон отсюда! – заорал он вдруг, делая шаг вперед.

– Что вы такое делаете, мистер? – вмешался стюард, всовывая голову в дверь. – Это друзья капитана.

– Укажи мне твоих друзей, и я тебе скажу… – начал было Шо наставительно, но вдруг перешел в увещательный тон: – Не суй свою рожу куда не надо, судомой. Они не мои друзья. Я но бродяга. Я знаю, что мне надо. Вон! – зашипел он свирепо.

Хассим быстрым движением ухватился за рукоятку своего криса.

Шо надул щеки и нахмурился.

– Смотрите, он подденет вас, как поросенка на вертел! произнес Картер, не двигая ни одним мускулом.

– А вам это будет очень приятно, не так ли? – горько сказал Шо. Равнодушная улыбка Картера совершенно ошеломила его своим ледяным бесстрастием. В примитивной душе помощника капитана расовая гордость сразу сменилась горьким унынием.

– О господи! Что за несчастье? И за что свалилось это на меня? – застонал Шо и, усевшись, охватил свою седую голову обеими руками.

Картер посторонился, чтобы пропустить Иммаду, которая, по знаку брата, направилась к двери. Она на секунду замялась, взглянула на Картера и вышла. Хассим, готовый к защите, дожидался, пока она уйдет. Когда она исчезла за порогом, Хассим выпустил из рук рукоятку криса, осмотрел всю каюту, как бы желая навек запечатлеть ее в памяти, и бесшумным шагом удалился.

Хассим и Иммада вошли в ту самую тьму, которая несколько минут тому назад окутала и укрыла встревоженные души Лингарда и Эдиты. Но для этих двух свет, из которого их прогнали, обозначал обманутые надежды, и его беспощадно-спокойная яркость казалась горькой насмешкой, как усталому, тонущему пловцу – горящий на берегу огонь. Они оглянулись: света уже не было. Картер запер за ними дверь, чтобы наедине объясниться с Шо. Он хотел прийти к какому-нибудь компромиссу с номинальным капитаном брига, но Шо был так деморализован совершенно необычными для него покушениями на его респектабельность, что юный защитник брига ничего от него не добился, кроме жалоб и богохульств; бриг спал, и доносившиеся из каюты голоса – громогласные упреки Шо, обращенные к небу, и ровные и тягучие увещания Картера – сливались в один приглушенный и непрерывный ропот.

Вахтенные матросы на шкафуте, напряженно вглядывавшиеся в темноту и внимательно прислушивавшиеся в сторону моря, слышали у себя за спиной этот странный шум, походивший на ссору. Васуб, проводив Хассима и Иммаду до их челнока, ходил взад и вперед по палубе судна. Небо было беззвездное, на воде не виднелось ни одного отсвета. Не было ни горизонта, ни очертаний, ни форм, ничего, на что мог бы устремиться глаз или опереться рука. Мрак, бесконечный во времени и безграничный в пространстве, залил весь мир, как губительное наводнение.

Ветер затих, и некоторое время маленькая лодка держалась поблизости брига. Невидимый парус слабо трепетал, таинственный, и лодка подымалась и опускалась на зыбких волнах, точно на дышащей груди живого существа. Лингард, положив руку на румпель, сидел прямо, молчаливый и бдительный. Миссис Треверс плотно закуталась в плащ.

Взор их тонул в глубокой черной пустоте, но лодка все еще была так близко от брига, что жалобный вой собаки и сердитое лязганье ее цепочки доносились до их слуха, полные гнева и тоски. Потом в ночной тишине раздался пронзительный лай, перешедший в тихий визг, словно перед животным проходили невидимые людям призраки и, вдохновленное душою ночи, оно в своей тоскливой жалобе инстинктивно изливало страх перед будущим, боязнь подстерегающей смерти, ужас перед тенями.

Неподалеку от лодки Хассим и Иммада в своем челноке бросили весла и сидели в оцепенении. Тревожные порывы ветра словно вливали им в сердце тонкий смертоносный яд.

– Видел ты глаза белой женщины? – воскликнула девушка. Она громко всплеснула ладонями и сидела, протянув сжатые руки.

– О Хассим! Видел ты, как они сверкают из-под ее бровей, точно лучи света, что пробегают в древесной чаще? Они пронзили меня насквозь. Я содрогалась при звуке его голоса. Я видела, как она шла за ним… И мне кажется, что она не живет на земле… что все это – волшебство.

Иммада сетовала в ночи. Хассим молчал. У него не было иллюзий, и будь на месте Лингарда кто-нибудь другой, он счел бы все эти поступки безумием и самоубийством. Треверса и д'Алькасера он принимал за могущественных раджей, может быть, родственников той женщины, что правит Англией. Но почему им понадобилось приехать сюда и мешать его воцарению, он решительно не понимал. Он беспокоился за Лингарда. Его не особенно трогало то, что Лингард рисковал из-за него жизнью, дабы ссора из-за этих белых не погубила задуманного предприятия. С его точки зрения, Лингард не мог иначе поступить. Ведь сам он был не кто иной, как раджа Хассим, а тот, другой – человек с сильным сердцем, с сильной рукой, с гордым мужеством, могущественный настолько, что он мог защищать высокорожденных принцев, и, прежде всего, его друг. Речи Иммады вызвали у него улыбку, затерявшуюся во тьме, как и ее слова.

– Забудь свои тревоги, сестра, – ласково сказал он, – а то мы, пожалуй, опоздаем.

Сегодня должны разыграться решительные события. Хассим подумал о своих воинах, находившихся на «Эмме»; он хотел бы, чтобы они были поближе и могли слышать его голос. Он пожалел, что рядом с ним не было Джафира, человека, некогда отнесшего его другу послание, которое он считал тогда последним. Но оно не оказалось последним. Он остался жить для новых надежд и новых тревог. Может быть, ему еще придется со ставлять другое послание, когда смерть руками вооруженных врагов постучит в его дверь. Ветер стал крепчать. Челнок ровно понесся по вздымающимся валам, двигавшимся вдоль берега. Плыли они медленно. У Иммады устали не столько руки, сколько сердце, а Хассим, бесшумно погружая весло, огляды вался направо и налево и старался разглядеть смутные очертания островков. Лодка брига, теперь уже далеко обогнавшая чел нок, быстро бежала под парусом, направляясь к узкому и извилистому проходу между берегом и южными отмелями, за которыми начиналась бухта и внутренняя лагуна.