Текст книги "Убийственная красавица"

Автор книги: Джой Филдинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Что же он, по-твоему, голодать должен? – рассмеялся Уилл.

Сэнди улыбнулась:

– Я просто хочу сказать, что все было бы совсем иначе, если бы удар случился у мистера Аллена. Миссис Аллен самой пришлось бы готовить себе ужин.

– Настоящие мужчины не пекут пирогов, – насмешливо ответил Уилл. Двери открылись на шестом этаже, и он отступил, чтобы пропустить вперед Сэнди.

– Зато готовят по случаю кур, – сказала Сэнди, идя с ним по узкому коридору, крытому золотистой ковровой дорожкой.

– Причем великолепных кур. – Уилл отпер дверь в свой номер, и Сэнди очутилась в крошечной прихожей с коричнево-зелеными полосатыми стенами. – Сюда. – Он провел ее мимо маленькой кухни в скудно обставленную гостиную с зеленым кожаным диваном, таким же креслом, наполовину пустым книжным шкафом и маленьким обеденным столом со стеклянной столешницей, за который были задвинуты два черных кожаных кресла с высокими спинками. Пол был покрыт бежевой керамической плиткой. Никаких ковриков, никаких картин на белесых стенах, никаких фотографий и безделушек. – Располагайся. Я сейчас вернусь.

Сэнди подошла к окну и посмотрела на противоположное высокое здание через улицу. Добро пожаловать в большой город, подумала она, ощутив внезапный приступ приятного возбуждения. Она уже забыла, как соскучилась по тесным комнатушкам в высоких домах. И она засмеялась, услышав, как Уилл чем-то гремит на кухне.

– Тебе помочь?

– Ни в коем случае.

– Ты давно здесь живешь?

– Около года.

– Здесь очень мило, – сказал она, мысленно заменив зеленую кожаную мебель чем-то более мягким и раскрасив стены в более теплые и приятные тона. Хотя жилище мало чем отличается от того, которое снимали они с Яном до того, как она забеременела Меган. Примерно та же площадь и конфигурация, только окно было меньше, и на полах было дешевое деревянное покрытие вместо дорогой плитки. Но они были счастливы. То есть она думала, что они были счастливы вплоть до того момента, пока он не объявил, что уходит к другой женщине.

Кэрри Фрэнклин подмигнула ей из зеркала. Сэнди закрыла глаза и открыла их лишь тогда, когда почувствовала у себя за спиной какое-то движение. Обернувшись, она увидела на пороге Уилла с бокалами в обеих руках.

– Яблочный мартини, правильно?

– Господи, нет, я не могу.

– Разумеется, можешь. Курица пока подогревается.

– Зачем ее подогревать? Она наверняка и холодная очень вкусная.

– Кто здесь повар? – напомнил он.

Сэнди тоже захотелось ему напомнить, что они должны были пробыть здесь всего пару минут, но смолчала. Побоялась показаться неблагодарной: он ведь так старался, чтобы порадовать ее. Разве Ян не пожаловался как-то, что она не умеет веселиться, что всегда первой уходит с вечеринки, что вечно портит всем веселье?

– Ну же, – настаивал Уилл. – Сделай пару глотков и попытайся расслабиться. Я сейчас проверю почту, и мы поедим.

Сэнди кивнула, отхлебнув мартини в знак того, что она не собирается портить им веселье, и посмотрела ему вслед. И отхлебнула снова, решив про себя, что, если курицу он приготовил так же вкусно, как мартини, то ей предстоит настоящий пир. Она присела на диван, почувствовав, как немедленно прилипла к коже шелковая ткань, и скрестила ноги, пытаясь устроиться поудобнее. И снова отпила мартини: ей показалось, что яблочного сока в нем больше, чем водки, значит, вряд ли она опьянеет. Оглядевшись в поисках стола, на который можно было бы поставить бокал, и не найдя его, она сделала еще один глоток, потом еще один и еще, пока не осушила полбокала. «Какого черта?» – решила она, залпом допив остальное. Теперь-то ее никто не обвинит в том, что она не умеет веселиться.

– Эй, Сэнди, – крикнул из комнаты Уилл. – Иди сюда, ты должна на это взглянуть.

Сэнди поставила пустой бокал на пол и поднялась, чувствуя, что комната закружилась у нее перед глазами.

– Похоже, я перебрала, – пробормотала она, хватаясь за спинку дивана, чтобы остановить это кружение.

– Сэнди, – позвал он снова.

– Ты где?

– В спальне. Направо по коридору.

«В спальне», – повторила про себя Сэнди, повернув налево и оказавшись в кухне. «Проверю курицу», – решила она, открыв дверцу микроволновой печки и принюхавшись.

В печке было пусто.

Сэнди отпрянула, так что в застоявшемся воздухе повеял ветерок. Наверное, я что-то перепутала, решила она, пытаясь прийти в чувство. Разве он не сказал, что курица подогревается?

– Сэнди, – снова послышался голос. – В чем дело?

– Иду. – Она прошла по коридору в спальню, хотя назойливый внутренний голос упорно твердил, чтобы она убиралась отсюда подобру-поздорову.

– Ты, кажется, сказал, что подогреваешь курицу, – сказала она с порога.

– Я сказал, что скоро подогрею ее, – поправил он. – Тебе никогда не говорили, что ты чересчур подозрительна?

– Извини. – Она стояла переминаясь с ноги на ногу, стараясь подавить в себе сильнейшее желание сесть на пол.

– Ты в порядке?

– По-моему, коктейль ударил мне в голову.

– Ты весь его выпила?

– Да, и, видимо, зря.

– Не хочешь присесть? – И он посмотрел на огромную кровать, занимавшую почти всю комнату.

Сэнди посмотрела на голубые атласные простыни и покачала головой. Не стоит, решила она, и комната вновь закружилась у нее перед глазами.

– Ты сказал, что хочешь мне что-то показать.

Уилл ткнул пальцем в компьютер, стоявший на узком столе с противоположной стороны кровати.

– Взгляни на это.

Сэнди подошла к большому монитору с плоским экраном, и ее глава расширились, когда она поняла, что на нем изображено.

– О господи!

– Представляешь, что нам присылают по почте?

Сэнди с разинутым ртом уставилась на обнаженных мужчину с женщиной. Женщина стояла нагнувшись, а мужчина с огромным эрегированным членом нацеливался на ее зад, обхватив ее сзади за груди.

– Какая задница, а? – спросил Уилл.

Сэнди даже не поняла, что ее испугало больше – руки Уилла, внезапно обхватившие ее собственные груди, или так небрежно произнесенное слово «задница», – но она неожиданно оттолкнула его и бросилась к выходу.

– Что ты делаешь? Куда ты? – спросил он, схватив ее руку, притянув к себе и прижав ее раскрытую ладонь к своим брюкам.

Сэнди отдернула руку так, будто он положил ее на раскаленные угли.

– Я ухожу.

– Не дури. Для чего ты тогда пришла сюда?

– Я думала, что мы будем есть курицу, – выпалила Сэнди, прекрасно понимая, как смехотворно это звучит.

– Брось, – ответил он, обойдя вокруг нее и загородив ей выход. – Я не верю, что можно быть настолько наивной.

– Как видишь, можно. Послушай, мне очень жаль, что ты составил обо мне неверное представление. – Он выпустит ее или нет?

– Неверное представление? Да ты весь вечер меня завлекала.

– Что? Как ты можешь так говорить?

– Ты ведь села ко мне в машину?

– Да, – согласилась Сэнди, чувствуя, что помимо головокружения у нее еще начинает крутить желудок. – Согласна, это было не очень умно. Но сейчас я хочу домой.

– В Торранс?

– Да, в Торранс.

– Где была убита девушка. – На этот раз это был не вопрос, а утверждение. У Сэнди перехватило дыхание. – А вдруг она оказалась такой дурой, что села в чужую машину?

– О господи! – Сэнди казалось, что желудок ее сейчас вывернет наизнанку. Что он несет? Что это он убил Лиану Мартин и теперь собирается прикончить ее? А потом полиция найдет ее разлагающийся труп с наполовину снесенной головой в каком-нибудь болоте? Эта мысль заставила ее действовать. Она оттолкнула его в сторону и бросилась к двери номера.

Но он опередил ее и снова загородил выход.

– Хочешь уйти? Ну и убирайся. – И он отворил дверь, протянув назад руку. Сэнди пулей выскочила в коридор и побежала к лифтам, слыша за спиной его голос:

– Ты хоть знаешь, какая ты жалкая? Хочешь знать, почему я тебя снял? Потому что решил, что ты только и ждешь, чтобы тебя трахнули. Немолодая, потасканная… Да ты должна мне быть благодарна…

«Как можно было быть такой идиоткой?» – думала Сэнди, заходя в лифт. Как можно было так вляпаться? До Торранса минимум час езды; у нее нет сотового телефона, чтобы вызвать такси, которое обойдется ей в недельное жалованье; она не может позвонить Рите и попросить ее заехать за ней, тем более после того, как она ее бросила; она пьяна, и ее тошнит, и дети придут в ужас, когда увидят ее в таком виде. «Господи, хоть бы они спали, когда я попаду домой, – молила она. – Только бы они меня не видели».

Она посмотрела на часы, но циферблат кружился перед глазами, и цифры никак не желали встать на место.

– Он прав, – произнесла она вслух, когда лифт открылся. – Ты такая жалкая!

– Вы что-то сказали? – спросил старый мистер Сэмюэлс из-за своей конторки.

– Я говорю, не могли бы вы вызвать мне такси? – спросила Сэнди, и ее моментально вырвало на мраморный пол с золотыми блестками.

18
Дневник убийцы

Сегодня утром мне было не так жарко, поэтому захотелось побыть дома и отдохнуть. Не знаю, что это. Возможно, усталость. Или вирус. Кажется, здесь что-то такое появилось, и неудивительно – в мире постоянно что-нибудь появляется. Просто страшно становится, как подумаешь про всякие там микробы, бактерии, экзотические вирусы, какие-то жуткие смертельные штаммы гриппа, которые таятся и выжидают время, чтобы объявить о своем существовании в наиболее подходящий момент. В точности как я.

Болею я не так уж часто, поэтому знаю, что со мной что-то не так, едва встаю с постели. Ноги были ватные, и меня пошатывало, будто пол вдруг накренился под ногами. Меня тошнило, мутило, пропал аппетит. Мышцы ослабли и превратились в какую-то жеваную резину. «Я чувствую себя кем-то другим», – говорила моя тетушка, если заболевала, и только сейчас мне стало понятно, что она имела в виду. Но раз уж сегодня воскресенье и у меня нет никаких срочных дел, можно и отдохнуть. Я, в конце концов, заслуживаю отдыха. Мне требуется время, чтобы зарядить свой внутренний аккумулятор и восстановить силы – у меня еще столько дел впереди!

Может, все этот вчерашний вечер – празднество в парке, обернувшееся прославлением смерти. Признаюсь, мне доставило несравненное удовольствие наблюдать за всем происходящим. Может, это и послужило причиной утреннего головокружения? Может, у меня попросту праздничное «смертельное похмелье»? Если так, то подобное состояние мне, надеюсь, придется испытывать еще не раз.

Вам любопытно, чем можно было заниматься, лежа в постели? Думать, строить планы, предвкушать события, предаваться воспоминаниям, предаваться самым необузданным и диким фантазиям. Да! Я – человек необычайно творческий, пусть это редко признают и никогда не поощряют. Люди думают, что достаточно навесить на тебя ярлык – и все. Думают, что хорошо тебя знают. О, с какой самоуверенностью они взирают на тебя, думая, будто знают, каков ты на самом деле! И не собираются ни на йоту менять своего представления о тебе и увидеть хоть что-то на миллиметр дальше собственного носа.

А в действительности ни черта они не знают. Возьмите, к примеру, мою тетушку – она-то думала, что хорошо меня знает. Она ошибалась. Как, вы разве еще не поняли, что мне пришлось помочь ей уйти в мир иной? Мое упущение. Прошу меня извинить, хотя, сказать по правде, ни малейшего сожаления и стыда я не ощущаю. Уже не ощущаю. Стыд терзал меня много лет, слишком много лет, как я понимаю сейчас. Нет, не за убийство. Ни в коем случае. Она получила то, что заслужила. Но как же мне было стыдно, пока она была жива. Господи, как же она меня третировала! Как любила внушить мне чувство вины, почувствовать себя человеком мерзким и никчемным! Она с абсолютной очевидностью заслуживала смерти. И она ее дождалась, став моей первой жертвой. Я после ее убийства будто девственности лишился.

Вы уже кое-что знаете про опыт моих взаимоотношений с тетей: про то, как она взяла меня на день рождения к соседям, где чуть не утопила, а потом во всем же меня и обвинила; про испорченный отдых; про насильственные уроки плавания, которые мне приходилось брать по ее инициативе; про катастрофу с водными лыжами, про ее насмешки и ее противный гиеноподобный хохот. «Ах ты, недотепа! Где ты там, трусишка? Вылезай, мокрая курица».

Если вы решили, что по мере моего взросления ситуация улучшилась, значит, вы недооценили по достоинству мою тетю, ее неистребимое желание вмешиваться, ее способность всюду просачиваться и заражать умы окружающих. Даже моей собственной матери.

Все мои поступки расценивались отрицательно. Неудачи преувеличивались, успехи игнорировались. А над моими разочарованиями постоянно смеялись. Ну, и кто из нас теперь хохочет, хотелось бы мне знать?

Мне так часто приходилось прокручивать в памяти события того дня, что порой даже становилось страшно, что когда-нибудь мне это надоест, что однажды память поблекнет или начнет заедать, как бракованный диск, и тогда я ненароком пропущу какую-нибудь существенную деталь, какой-нибудь лакомый кусочек, которым мне особенно хотелось бы насладиться. Я не хочу ничего пропустить, не хочу позабыть хоть самую маленькую деталь. Поэтому постоянно и регистрирую их в памяти, высекаю, так сказать, в камне. В могильном камне.

Это было мое первое, но самое приятное убийство. Что там говорят про секс и любовь? Что секс доставляет гораздо большее наслаждение, если ты любишь человека? Разве то же самое не верно в отношении убийства? К тому же ненависть – штука не менее сильная, чем любовь. Я так думаю. Наверное, даже сильнее. Ведь убийство Лианы Мартин принесло мне гораздо больше удовлетворения, чем убийство Кэнди Эббот. Точно так же, как и следующее мое убийство принесет гораздо большее наслаждение, чем убийство Лианы Мартин.

И я жду не дождусь еще одного убийства. Ее время близится. С каждым днем я подбираюсь к ней все ближе.

Но что-то я забегаю вперед. Надо быть внимательнее, если я хочу извлечь максимум пользы из своих воспоминаний, и ни на что не отвлекаться. Мне необходимо вернуться в тот жаркий влажный июльский день трехлетней давности. Почти три года прошло? Господи, просто не верится. Как там говорится? За весельем время проходит незаметно?

Итак, дома никого нет, я сижу в кресле и читаю, наслаждаясь кондиционером и одиночеством. Как вдруг заявляется она и колотит в дверь, чтобы ее впустили. Я не обращаю на это никакого внимания, пытаясь сосредоточиться на книге, которую держу в руках; через минуту все стихает, и я думаю, что она ушла. Помню, как моментально исчезает с моего лица хитрая улыбка, когда я слышу, что в замке поворачивается ключ. Открывается и закрывается парадная дверь, и вот уже ко мне приближаются ее шаги.

– А, ты дома, – говорит она, очевидно испугавшись. Ее короткие темные волосы курчавятся от влаги, а на подмышках голубого сарафана образовались маленькие полукружья пота.

– Да, – киваю я.

– А что, нельзя было открыть дверь, когда я стучалась?

– Здесь ничего не слышно.

– Как это не слышно?

– Как ты вошла?

Она машет у меня перед лицом ключом.

– Твоя мать оставила мне запасной ключ. На всякий пожарный случай.

– И он сейчас настал?

– Кто?

– Пожарный случай.

– Не умничай! – бросает она. Мне всегда казалось нелепым это выражение. Почему люди так говорят? Наверное, потому, что на твоем фоне выглядят полными дураками, не иначе.

– Что ты здесь делаешь?

– Твоя мать брала у меня мои лучшие черные туфли, а они мне сегодня понадобились.

– У тебя что, свидание?

– Вообще-то да.

– Бедняга, – смеюсь я.

– Что-то ты слишком много разговариваешь. – Сказать по правде, до сих пор не знаю, что она имела в виду, но не сомневаюсь, что она явно хотела меня как-то поддеть. – Что это ты читаешь? – Она выхватила у меня из рук книгу и стала грубо перелистывать страницы. – Не поздновато ли читать комиксы?

– Это графический роман.

– Это хваленые комиксы! Ну ты даешь, ей-богу! В твоем-то возрасте! Тебе что, больше нечем заняться?

– Ты разве не торопишься на свидание?

Она смотрит на часы. Это одна из тех подделок под «Ролекс», которые не обманут и теленка. На них даже смотреть не надо, чтобы почувствовать, что это подделка. Да они и выглядят как подделка, не лучше силиконовой груди, которой она тоже обзавелась.

– У меня еще куча времени.

– Прекрасно. Потому что мне показалось, что мать сама ушла в этих туфлях.

– Что?

– Да, точно, в них. – На самом деле я даже не помню, в каких туфлях ушла мать, просто мне очень хотелось подпортить ей настроение, что мне с легкостью и удалось.

– Куда она ушла? Когда вернется?

– Понятия не имею, она мне ничего не сказала.

– Это дорогущие выходные туфли, а она в них по магазинам таскается! – возмутилась она.

В ответ я только пожал плечами и вновь уткнулся в книгу. Через несколько секунд тетя уже неслась вверх по лестнице в спальню матери. Я услышал, как у меня над головой стукнула дверца шкафа и на пол полетели вещи.

– Нашла, – сердито объявила тетушка, появившись у меня за спиной и зловеще помахивая в воздухе туфлями.

– Что ж, повезло, – отвечаю я.

– Ты же…

– Я говорю: мне показалось, что она ушла в них.

– Я прямо вся взмокла, и меня трясет, – говорит она, будто в этом моя вина.

– Принести тебе что-нибудь выпить? Колу или сок?

Она плюхнулась на диван:

– Диетическую колу.

И вот так всегда. Ни тебе спасибо, ни пожалуйста. Ни хотя бы: «Это было бы чудесно». Я поднялся с кресла и направился в кухню.

– Знаешь, а говорят, что диетическая кола вредная, – кричу ей я. – Вроде как оказывает отрицательное воздействие на сосуды мозга. Что приводит к тупоумию.

– Ну, тогда тебе не о чем волноваться, – отвечает она и снова издает свой жуткий гиеноподобный лай.

И именно в этот момент, в два часа двадцать две минуты пополудни, если верить электронным часам на микроволновой печке, я понял, что убью ее. Вообще-то эта мысль не раз приходила мне в голову в последние месяцы, а может, и годы. Как часто мне представлялось, как я буду убивать ее, если мне подвернется такая возможность, представлялись различные способы расправиться с ней с минимумом усилий и максимумом страданий. Мне очень хотелось, чтобы ее постигла мучительная смерть за ту мучительную жизнь, которую она мне устроила.

– У нас нет диетической колы, – вру я, задвинув банки подальше к стенке холодильника. – Как насчет джин-тоника?

Она, кстати, была алкоголичкой.

– Было бы неплохо, – отвечает она, и, пожалуй, это самое лучшее, что она сказала мне за много лет.

– Я сделаю, – отвечаю я, доставая из холодильника бутылку тоника, нахожу в шкафчике под раковиной джин и со знание дела смешиваю напитки.

По дому были вечно разбросаны всевозможные таблетки. Порывшись в кухонных ящиках, я нахожу старый пузырек с перкоданом, разминаю шесть оставшихся таблеток и вытряхиваю их в джин-тоник. Для отрицательного воздействия на сосуды ее головного мозга. Потом возвращаюсь в гостиную и передаю ей стакан.

– Как долго, – говорит она. Ни тебе «спасибо», ни «очень мило с твоей стороны».

– Пожалуйста, – отвечаю я, глядя, как она залпом выпивает полстакана.

– Неплохо, – говорит она, делая еще один глоток. Потом откидывается на спинку дивана и замолкает, очевидно, о чем-то задумавшись. Сделав очередной глоток, она корчит гримасу и ставит стакан на пол.

– Что-то не так?

– Горький.

– А разве он не должен быть горьким?

– Тоника слишком много.

– Давай добавлю джина, – любезно предлагаю я.

Она смотрит на почти пустой стакан и вскакивает на ноги.

– Нет, не нужно. Мне пора идти.

– Может, посидишь еще немного? – предлагаю я самым своим смиренным тоном. – А то мы почти и не разговаривали в последние дни.

– А ты хочешь поговорить? – Она удивлена и даже, кажется, немного польщена.

– Как продвигаются твои дела? – спрашиваю я.

– Как у меня продвигаются дела? Это еще что за вопрос?

– Как твоя работа в банке?

Тут она издает какой-то кудахтающий звук и у нее опускаются уголки губ.

– Ужасно. Если б Эл не был таким идиотом и хоть что-то смыслил в финансах, я сейчас была бы на его месте. Так, мне пора наводить красоту.

– Ты и без того красивая, – с трудом произношу я, чуть не подавившись собственными словами.

Она улыбается и приглаживает свои влажные волосы.

– Спасибо, очень мило. – Она наклонилась, чтобы поцеловать меня в лоб. – Ой, – говорит она, притронувшись к голове туфлями, которые держит в руках.

– Что такое?

– Что-то у меня сильно голова закружилась.

– Может, тебе присесть?

– Нет, все нормально. – Она сделала несколько шагов к выходу и остановилась. Ее шатало из стороны в сторону.

– Давай я тебя довезу, – предложил я.

– Не говори ерунды, я в полном порядке. Просто очень резко поднялась с дивана, только и всего. – И она потянулась к дверной ручке, промахнувшись на несколько дюймов.

Я уже стоял у нее за спиной.

– Слушай, у меня все равно через полчаса встреча. – Это была очередная ложь, потому что никакой встречи у меня не намечалось. – Давай ты подвезешь меня до своего дома. Я хоть тебя проконтролирую…

Она не соглашалась, но и не возражала, когда я открывал дверь и провожал ее к темно-зеленому «бьюику». И если уж придерживаться мельчайших подробностей, она скинула с локтя мою ладонь и не позволила мне открыть ей дверцу машины.

– Что это ты делаешь?

– Хочу тебе помочь.

– Тогда не мельтеши!

Всю дорогу до ее дома мы ехали в тишине, нарушаемой ее все более неровным дыханием. Я пристально следил за тетей и за дорогой, боясь, как бы она кого не сшибла – мне еще и поэтому захотелось ее проводить. Погибнуть должна она, а не невинные люди.

Но это было тогда. Сейчас – другое дело.

К тому моменту, когда она подъехала к своему маленькому деревянному домику с ярко-красной дверью и облупившейся краской, она окончательно раскисла и с благодарностью приняла приглашение проводить ее в дом. Даже разрешила донести ее туфли.

– Прямо не знаю, что это со мной такое, – бубнила она. И добавляла, уже в упрек мне: – Наверное, тоник был какой-то не такой.

Входная дверь сразу же вела в гостиную, обставленную ультрамодной дрянью с острыми углами и немыслимой конфигурации. Главным образом красного цвета. Она любила все красное.

– Тебе лучше ненадолго прилечь, – сказал я, когда мы проходили через крошечную столовую к крутой лестнице возле кухни. Наверху располагались две маленькие спальни и ванная комната, и я знал, что если не там, то уж в кухне я наверняка найду все необходимое.

– Минуточку, – говорю я, когда мы доходим до верхней площадки.

– Что? – И в интонации, и в брошенном на меня взгляде читался одинаковый упрек.

– То самое, – просто ответил я и изо всех сил толкнул ее.

Все произошло слишком быстро, я даже почти ничего не успел рассмотреть. Поэтому мне пришлось натренироваться, чтобы замедлить падение. Я нажимаю у себя в голове кнопку замедленного просмотра и наслаждаюсь тем, как она отлетает назад, задрав ноги и раскинув руки, как крылья, как плюхается спиной на тонкую красную дорожку, доходящую до середины жесткой деревянной лестницы, и как ее туловище отскакивает от стены и ступенек, пока она не приземляется на пол, запрокинув над головой руки и некрасиво раскинув ноги, так что из-под голубого льняного сарафана показались белые трусики.

Когда я спустился к ней, она стонала находясь в полубессознательном состоянии. Из левого ее уха сочилась кровь, а глаза бешено вращались в орбитах. Я понимал, что действовать надо быстро, потому что в любой момент она могла очухаться, поэтому торопливо снял с ее ног бежевые сандалии и надел ей на одну ступню ее черную туфлю на шпильке.

– Не следует носить такие высокие каблуки, – язвительно заметил я. – Ты разве не знала, что это – верная смерть?

Другую туфлю я швырнул об стену. Оставив царапину на белой краске, она отскочила, запрыгала по лестнице и приземлилась на пятой ступеньке от пола. После этого я помчался наверх и поставил ее сандалии в шкаф. И здесь нашел именно то, что мне было нужно, – большой полиэтиленовый пакет. Пакет, где лежала пара черных шелковых брюк, которые она недавно забрала из химчистки и, видимо, собиралась надеть на свидание. Сорвав пакет с вешалки и убедившись, что он не порвался и нигде не валяются кусочки полиэтилена, я вместе с ним вернулся к тете. Она лежала с закрытыми глазами, когда я поднял ей голову и начал осторожно просовывать ее в пакет.

И вдруг она широко распахнула глаза.

– Что ты?.. – лопотала она, но уже в следующую секунду пакет закрыл ей нос и рот. Она уже ослабела и была фактически при смерти. Думаю, она все равно бы умерла и без пакета, но нельзя было оставлять ей шанса выжить до приезда кавалера. А вдруг он успел бы отвезти ее в больницу и тем самым спас бы ей жизнь. И разрушил бы мою.

Поэтому я крепко держал ее за голову, чувствуя, как она дергалась, и глядя, как медленно сдавались ее легкие и с каждым мучительном вдохом все больше округлялись глаза. Во всяком случае, мне очень хочется надеяться, что она испытывала мучения. Фактически остановив ее сердце, я все же выждал еще пять минут, и только потом осторожно снял пакет и собственноручно закрыл ей глаза. Я знал, что все решат, будто она споткнулась на лестнице на своих нелепых шпильках и погибла в результате падения. Все ведь знали, что она любила пропустить днем рюмочку-другую, поэтому никто не стал бы копаться в причинах падения.

Все тайное стало явным – так, кажется, говорят?

Да, копаться никто и не стал. Смерть быстренько классифицировали как несчастный случай, а шериф, из уважения к моей семье, решил не производить вскрытия. Какой смысл ее резать? Всем и так ясно, что произошло. Зачем еще больше всех растравлять? Таковы радости жизни в мелких городишках. И радости смерти.

Мы похоронили ее рядом с дядей. Все горевали, включая, разумеется, и меня. По-моему, мне даже удалось выдавить из себя несколько скупых слезинок.

Вот так. Один-ноль. А теперь я нажимаю на ускоренную перемотку и возвращаюсь в настоящее, к еще двум убитым мною девушкам. Три-ноль.

По-моему, мне уже лучше.