Текст книги "Безымянное"

Автор книги: Джошуа Феррис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Он долго сидел за хлипким зеленым столиком в Брайант-парке. Обидно не было. Чем больше он думал о случившемся, тем легче становилось на душе. Он вспомнил старого бодхисатву, к которому обращался много лет назад, – тот советовал не сосредоточиваться чрезмерно на входящей информации. Целое утро угроблено на ожидание отклика от Майка Крониша насчет прошения, изначально бывшего искусством ради искусства, чья чистота теперь опорочена. Наполненное беспокойством утро, укравшее прямо из-под носа радость текущего дня. Беспокойство заставило его выпасть из жизни, и это именно сейчас, когда он пытается не забыть – по мере того, как выветривается из памяти комната с больничной кроватью и возрождаются прежние стремления и заботы, – как из нее не выпадать. Подсунув ходатайство Кронишу и прилипнув к «блэкберри» в ожидании высочайшего благословения, он загнал себя в ступор, в киберсостояние, где жизнь – от которой он так долго был отрезан во время болезни – снова проходила мимо, отвергнутая ради призрачной награды в виде телефонного звонка или письма, что принесут лишь разочарование. Нужно взять себя в руки – иначе вновь увязнешь в этой трясине. Завтра возвращается Джейн. Он ей нужен. Как бы он заботился о ней, назначь его Крониш партнером вот прямо сейчас? Он бы только и делал, что проверял «блэкберри» по пятьсот раз на дню. И что это за жизнь?

Размышляя так, он словно очнулся. Поднялся ветер, и обмороженные нервы загудели, будто замерзшие колокола. Чахлое солнце чертило тени и тут же их стирало. «Господи, – подумал Тим, – уже, оказывается, половина второго».

Он встал и зашагал к тротуару, снова хрустя опавшими листьями, но теперь, прозрев, увидел свою ошибку. Это никакие не листья, а мертвые пчелы. Тим попробовал переступать через них, но они усеивали всю дорожку тонким слоем. Поредели только ближе к улице. Он изумленно обернулся, окидывая взглядом сотни, тысячи хрупких полосатых телец. Даже здесь, в городе, где абсурдные картины встречаются на каждом шагу, эта тянула на первое место.

11

Вскоре после возвращения в «Тройер» и ужина с Фрэнком Тим навестил Хоббса в тюрьме. Из всех дел, которые болезнь потребовала отложить на потом, именно это – самое безотлагательное – ему меньше всего хотелось выполнять. Встреча прошла из рук вон плохо.

Заключенный, лишившийся костюма с галстуком и резко постаревший, говорить не пожелал. Он молча сидел за перегородкой из армированного стекла в оранжевом комбинезоне с короткими рукавами, обнажившими волосатые руки. Тим впервые увидел заметные седые завитки, долгие годы скрывавшиеся под пиджаками, и у него сжалось сердце от этого микроскопического разоблачения. Голова Хоббса тоже выглядела по-другому: краска с волос смылась, оставив тусклые пегие венчики, похожие на комки одуванчикового пуха. С королевским презрением заключенный взял переговорную трубку, поднес к уху и уставился на Тима стеклянными глазами, подавшись вперед и не произнося ни слова. Тим заговорил сам, теряясь в догадках: чем продиктовано поведение собеседника? Злость на него лично заставила Хоббса утратить дар речи или бывший подзащитный попросту настолько оглушен случившимся, что ему сейчас не до светских бесед? Однако альтернативы не осталось – только идти напролом, тем самым тоже отбывая часть наказания.

Он признался, что рака у Джейн нет и не было. Что враньем он прикрывал собственное недомогание. Что заболел перед самым судом, и, повинуясь гордыне, попытался скрыть свою слабость. Скрывать приходилось даже в мелочах, иначе ему настал бы конец. И хотя недуг одолевал его уже не первый раз, он перепугался до смерти – боялся подвести Хоббса в ответственный момент, да, и это тоже, но больше всего боялся упустить карьеру. В первую очередь дрожал за собственную шкуру, потом за Хоббса – ему важно было признаться в этом сейчас.

– У меня был выбор, – сказал Тим. Хоббс сверлил молчаливым непроницаемым взглядом две аккуратные дыры в стекле, которые уже должны были задымиться. – Я мог с самого начала отказаться от дела и положить все силы на то, чтобы приобщить Майка Крониша. Добились бы мы в таком случае оправдания? Неизвестно. Добился бы я оправдания для вас, если бы не болезнь? Какое-то время я не сомневался в ответе. Но на самом деле нет, я не знаю. Я отучился от категоричных заявлений.

Прежде Тим считал Хоббса невиновным в преступлении, однако человек по ту сторону стекла, застывший восковой статуей с ледяными глазами, этот человек легко мог кого-нибудь зарезать.

– Он был у вас в руках, – раздался в трубке голос Хоббса.

– Что?

– Он был у вас, – монотонно повторил Хоббс.

– Кто был?

– Тот, кто убил Эвелин. Он был у вас.

– Вы имеете в виду человека с ножом?

– Он был у вас.

– Можем ли мы утверждать наверняка, что именно он ее убил?

– Он был у вас, а вы его упустили. Он стоял прямо перед вами, и вы его упустили.

– Хоббс, я не знал тогда…

– Единственный, кто мог бы меня оправдать. Вы дали ему уйти.

– По-моему, вы слишком большие надежды возлагаете на…

– Вы должны были его схватить, – повысив голос, перебил Хоббс. – Почему вы не схватили этого ублюдка? Он единственный знает, кто ее убил. Он сам ее убил! А вы дали ему улизнуть! Почему вы его не схватили?

Хоббса не интересовали признания и покаяния Тима. Он винил своего адвоката лишь в одном – и эта навязчивая идея распирала его изнутри, словно он вынашивал ее долгие годы. Тим слышал его теперь и без трубки, через стекло.

– Отвечайте!

– Мне кажется, вы преувеличиваете роль этого человека. Пока не доказано, что именно он ее убил.

– У него было орудие.

– Вероятное орудие.

– Вероятное? Вероятное?!

Вопли заключенного привлекли внимание надзирателя, стоявшего у стены.

– Как вы могли его упустить? Как вы могли уйти? На него была вся моя надежда! А вы его упустили! – Хоббс встал, не выпуская трубку из рук. – Вы дали ему уйти! – Он начал молотить трубкой по стеклу. – Вы упустили его! – К нему кинулся надзиратель. – Вы упустили его!

Под стук трубки о стекло надзиратель обхватил Хоббса за пояс и приподнял. Полетел в сторону стул, откинутый брыкающейся ногой. Один из ударов пришелся по стеклу. Хоббс изо всех сил цеплялся за трубку, пока не порвался провод, и они с надзирателем чуть не повалились на пол. «Он был у вас!» – неслись сквозь стекло крики Хоббса, который напоследок успел швырнуть трубкой в перегородку, когда надзиратель уже выволакивал его за дверь. Крики постепенно удалялись. «Он был у вас! Был! Был! Был!»

12

Когда она успела из любительницы выпить бокал хорошего вина за ужином превратиться в полуночницу, которая жжет свет на кухне в четыре часа утра? Попытки уловить переломный момент ничего не дали. Ее тихую мирную жизнь точит изнутри алкоголь. Кто бы мог подумать? Если у тебя предрасположенность – гены или отсутствие нужного фермента, нужно быть начеку, иначе быстро покатишься по наклонной. Четыре утра, а она копается в сумочке в поисках сигареты. Что происходит? Она не такая. Но нет, именно такая. Банальнейший, избитый сценарий – когда такое творится не с тобой. Когда с тобой, это не клише, не сценарий, а твоя собственная, самая настоящая жизнь, только в обнимку с бутылкой. Алкоголь подкрадывался сзади и бросал ее на колени. Она не ожидала удара, но именно так и происходило – он нападал со спины. Быть пьяницей несложно. Ты оглядываешься на дорожную аварию в зеркало заднего вида и вдруг понимаешь, что помятая машина – твоя собственная. Ты приближаешься к тому самому перекрестку, на котором произошло столкновение. И когда переводишь взгляд с зеркала на дорогу – БАЦ! Ты снова врезалась. И снова оглядываешься на аварию в зеркало заднего вида. Оказывается, тебе всю жизнь нужно было остерегаться алкоголя. Кто же знал?

Никакой случайности здесь нет. Она сама к этому пришла, пусть и неосознанно.

Приковав Тима к кровати, она вызвала Бекку: «Приезжай домой присматривать за отцом. Теперь твоя очередь». Словно он был ей ребенком, а не мужем. Словно это Бекка приносила клятвы у алтаря, а не она. Бекка не поняла. «Что случилось, у тебя какие-то дела?» Нет, дел у нее не было. Уже который месяц. Она не ходила в кино, не встречалась с подругами, не записывалась к стоматологу. Даже к почтовому ящику не вылезала. Почту забрала Бекка, когда приехала. И Бекка чуть ли не за волосы отволокла ее к доктору Багдасаряну. «Когда мы с ней успели поменяться ролями?» – не переставала спрашивать себя Джейн. Бекка велела ей поставить бокал и садиться в машину. Позвонила с занятий и записала ее на прием. Доктору хватило одного взгляда, чтобы определить у Джейн депрессию и выписать рецепт. Но ей не требовались никакие рецепты, ей требовалась жизнь, начать все заново, с чистыми зубами и свежим бельем. Рецепт она, разумеется, взяла. Аптечное средство и смена режима не повредят.

Однако месяц спустя она по-прежнему названивала Бекке. «Приезжай немедленно. Мне нужно прокатиться». – «Прокатиться?» – «Да, прокатиться». – «Куда ты собралась?» Хороший вопрос. Когда ты садишься за руль просто ради самой езды, тебе все равно, куда ехать. Едешь и все. Это она и прокричала в трубку. Когда она вот так взрывалась, звонила среди ночи, плакала, перезванивала по несколько раз подряд, Бекка сменяла ее, и Джейн отправлялась колесить. Откуда, интересно, у всех этих героев газетных и журнальных историй столько внутренних ресурсов? Чтобы встречать жизненные невзгоды лицом к лицу и прочее, и прочее?

Возвращаясь домой, Джейн выпивала и укладывалась спать. Пила, чтобы заснуть, просыпалась, чтобы выпить. Тим справился бы куда лучше, окажись он на ее месте. Бекка, и та лучше справляется. Кто бы мог предположить, что все так выйдет? Что Бекке придется взрослеть рядом с заточенным в комнате отцом, пока мать пьет и дрыхнет.

В первую свою отлучку Джейн доехала до Стэмфорда, Коннектикут. Меньше часа езды. Там она зарулила в ресторанчик «Бенниганс» – сама не зная зачем. Думала перекусить, а потом двинуться дальше на север. Время как раз было обеденное, поэтому столики оказались заняты, и она устроилась у барной стойки. Просто подзаправиться перед дальнейшей дорогой. А вместо этого напилась. Она просидела у стойки весь день. Уже и бармен сменился, а она все сидела. Наконец она попросила нового бармена вызвать ей такси. Уставшие пьяные ноги отказывались выходить на парковку. Может, удастся уговорить кого-нибудь ее донести? Когда появился водитель, и бармен сообщил, что такси подъехало, Джейн сползла с табурета, подхватила сумочку и прошагала к выходу сама, но, сев в машину, не знала, что сказать. «Может, в гостиницу?» – наконец сообразила она. Водитель отвез ее в «Холидей Инн» и помог зайти внутрь. Потом помог заселиться и проводил до номера.

Джейн проснулась около полудня, не имея ни малейшего представления, где находится. Да, она не спит, да, это гостиница, но в каком городе? Она вышла в соседнюю кафешку, и когда в голове после кофе слегка прояснилось, вспомнила про «Бенниганс». Тогда она вернулась в гостиницу и вызвала такси. Водитель оказался тот же. Только она его не узнала. «Обратно в „Бенниганс“?» – спросил он. Джейн поинтересовалась, бывают ли у него перерывы, и он ответил, что сидит за рулем по двадцать часов в день, зарабатывая на удаление зуба.

Он отвез ее обратно в «Бенниганс». Джейн окинула взглядом стоянку, но своей машины не обнаружила. Водитель позвонил приятелю из муниципалитета – ну да, автомобиль как пить дать эвакуировали, на этой парковке запрещено оставлять машины на ночь. Он предложил помочь, но Джейн поблагодарила, расплатилась и ушла в ресторанчик думать. Время опять близилось к обеду. Она заказала бокал, потом еще. Дневной бармен снова сдал ее с рук на руки ночному, и Джейн второй день подряд напилась в стэмфордском «Бенниганс». Она просидела там еще пять-шесть часов, пока Тодд не вызвал ей такси. Тоддом звали ночного бармена. Снова приехал тот же водитель. Невероятно. Она проторчала тут весь его пересменок. Человек спит по три часа в день, в поте лица зарабатывая на стоматолога. И что, бежит он от своих обязанностей? Едет к ней в город, чтобы надраться? Просто диву даешься, какие у людей внутренние ресурсы… «Обратно в „Холидей Инн“?» – спросил водитель. Она вернулась в гостиницу. Та же администратор за стойкой, тот же номер, что и вчера. Тот же водитель на следующее утро. «Обратно в „Бенниганс“?»

Она попросила его помочь вызволить машину со штрафстоянки и поехала домой. Понедельник на дворе, Бекка и без того уже пропустила утреннюю пару. Так прошла первая отлучка Джейн.

Стэмфорд как нельзя лучше подходил для втаптывания себя в грязь и бегства от самоуважения. Лишняя роскошь вокруг только мешала бы, напоминая о том, что Джейн вполне по карману избежать ненужных страданий. Ее более чем устраивал «Бенниганс» – безликий сетевой ресторанчик при безликом торговом центре. Будь это настоящий бар, в нем толкались бы настоящие люди – бессменные бармены, бессменные завсегдатаи. «Второй дом», как говорится. А тут за два-три месяца она ни разу больше не застала за барной стойкой Тодда. Вместо него были Ренелл, и Дейрдре, и Ева. Были Джерри и Рон. Они вроде бы знают ее, а на самом деле – нет. Люди приходят и уходят. Анонимность, идеальная обстановка для морального разложения. И «Холидей Инн» идеальна по тем же причинам. Сперва Джейн заселялась в номер, чтобы поставить машину на стоянку, затем звонила Эмметту. Эмметтом звали таксиста. Он заезжал за ней и отвозил в «Бенниганс». Там она пила джин «Танкерей» с клюквенным соком. Потом вызывала Эмметта, и тот доставлял ее обратно в гостиницу. Он работал по двадцать часов в день, потому что деньги требовались без конца. Кроме больных зубов у него была еще язва. И высокое давление. Постоянно приходилось на что-то откладывать или гасить уже взятые кредиты. Страховка ему не полагалась, а оплатить то, что никакая страховка не покроет, не хватало денег. Джейн записала его телефон, и в тех редких случаях, когда она попадала на чью-то чужую смену, Эмметт подвозил ее на собственном «Шевроле Люмине». Он заботился о клиентке, которая сама о себе не позаботиться не могла.

– Зачем вы так с собой? – спросил он как-то раз, провожая ее в номер.

– Муж.

– Что муж?

– Муж дома. Болеет.

– Чем?

– Чем? Чем болеет? Ха-ха-ха-ха-ха! – закатилась Джейн. – ХАХАХАХАХА!

– Думаете, так ему станет легче? – спросил Эмметт, когда хохот наконец стих.

– Мне вот становится.

Она предает мужа. Пусть она ни с кем не спит, ни с кем ему не изменила, но это лишь потому, что пить проще. Вот и все. Выпивка дает силы ухаживать за ним в остальное время. Но что здесь такого уж сложного? Он пристегнут к кровати. Она может уйти, когда пожелает, – и она уходила, раз за разом. Она притерпелась к его крикам. Выпить побольше – и почти не слышно. Она плохо ухаживала за пролежнями. Она засыпала посреди фразы, когда читала ему вслух. Ее не оказывалось рядом, когда ему хотелось поговорить. Она куда чаще общалась с бутылкой, чем с ним. Да, она его не бросила, ага. Она ни с кем не спала – подумаешь, подвиг…

Когда она не ездила в «Бенниганс», то шаталась по дому. Из комнаты в комнату, чувствуя, как давят со всех сторон стены. Зачем они с Тимом покупали такой большой дом? Чтобы растить Бекку, понятно, но до каких размеров, спрашивается, должен был вырасти ребенок? Неужели они не понимали, как быстро пролетят восемнадцать лет? Не догадывались, как одиноко будет в опустевшем огромном доме? Когда Тим спал или Джейн старалась не замечать его, она бродила из комнаты в комнату, считая кровати. Восемь штук в общей сложности – включая больничную, раздвижной диван и односпальный матрас в подвале. Откуда у них столько кроватей? Для кого это все? Непонятно. Джейн знала только, что по крайней мере семь в ее распоряжении. Больше тут никого нет. Были бы живы его или ее родители, были бы у него или у нее братья с сестрами… Но ни у кого никого нет, и все давно на том свете. Можно хоть неделю подряд каждую ночь менять спальные места. А Тиму нужна одна-единственная кровать, и больше он пока нигде спать не может. Джейн в каком-то смысле завидовала. Ей нравился номер в стэмфордской «Холидей Инн». Просторный, зато всего одна кровать. Если придвинуть к ней стул, письменный стол, комод и кресло, то номер сразу уменьшится. Она двигала мебель, нажравшись до синевы, и с нее всегда брали штраф за перестановку, но дело того стоило. После перестановки номер с одной кроватью принимал идеальные для Джейн размеры.

Однажды вечером в «Бенниганс» она посчитала людей у барной стойки. Три парочки, она сама и бармен. Итого восемь. Тут Джейн понесло. Встав на подножку табурета, она громко шлепнула по стойке ладонью. Все обернулись.

– Я смотрю, нас здесь восемь, – сообщила она совершенно незнакомым людям. – Восемь человек за этой стойкой, а у меня дома восемь кроватей. – Подскочившая барменша попросила ее говорить потише. Джейн запамятовала, как ее зовут. Ева, кажется. – И я приглашаю вас всех к себе ночевать, потому что у меня для каждого найдется спальное место. Поедем ко мне! Здесь минут двадцать… нет, сорок… около часа – не знаю, в общем. – Она говорила и говорила, пока не пришел управляющий и не попытался ее усадить, но Джейн не желала усаживаться. – Не затыкайте мне рот! – Управляющий переглянулся с барменом и начал извиняться перед остальными гостями. – Вы не заткнете мне рот, не надейтесь! – разорялась Джейн. – Я приглашаю всех этих замечательных людей к себе ночевать!

Следующее, что она помнила, – как Эмметт вытаскивал ее из женского туалета, где она заснула на полу. Положив голову на стульчак. Больше ее в «Бенниганс» не пускали. С этих пор Джейн переместилась к барной стойке во «Фрайдис».

13

После ланча в Брайант-парке Тим на работу не пошел. Вместо этого заглянул в магазин мужской одежды за пальто и парой перчаток. Солнце с каждым днем грело все слабее, после полудня уже становилось зябко. Продавщица срезала этикетки с пальто, и Тим отправился дальше прямо в нем. Теперь он шагал увереннее. Он может позволить себе роскошь свернуть с дороги когда пожелает и купить пальто – это ощущение свободы он будет ценить вечно.

Он заскочил в бар на углу. Витрину закрывала тонкая ажурная решетка, больше подходящая клуатру какого-нибудь монастыря. Блаженно, словно опуская натруженные ноги в горячую ванну, Тим взгромоздился на табурет. Жажда пива мучила во время обострения почти так же сильно, как невозможность съесть кебаб. Город превращался в сплошную вереницу баров и ирландских пабов, погребков, пивных террас, закусочных, бильярдных, спорт-баров с мигающими вывесками, винных баров, гостиничных баров с интимным приглушенным светом и декоративным водопадом на перегородке, гавайских баров, ночных клубов, ресторанчиков и прочих питейных заведений, включая обычные супермаркеты, где пивную бутылку упакуют в бумажный пакет… Ни в один из них он не мог зайти. Как он ненавидел всех этих людей за окнами, рассевшихся с едва начатой кружкой в руке!

У другого конца стойки тянул пиво рабочий-поденщик, куря сигарету в нарушение всех городских правил и шушукаясь с наклонившейся к нему барменшей. Наконец девушка оторвалась от беседы и подошла к Тиму. Пока он выбирал, она облокотилась на стойку, а когда наконец определился, оттолкнулась от нее, словно в упражнении на жим, и подставила кружку под кран. Темное, гранатового оттенка, пиво словно светилось изнутри. Крошечные пузырьки вскипали шапкой пены сантиметровой толщины. Тим поднес кружку к губам и отхлебнул.

Совсем другое дело. Это уже похоже на жизнь.

Барменша вернулась узнать, не повторить ли заказ.

– Заметили, сколько вокруг пчел в последнее время? – поинтересовался Тим.

– Пчел?

– Ну да, насекомые такие.

– Не обращала внимания.

– В Брайант-парке их трупиками весь тротуар усыпан. Они всегда так рано по весне появляются, не знаете? И как они вообще зимуют?

– Понятия не имею. Я в пчелах не спец. Стив, ты что-нибудь знаешь о пчелах?

– О пчелах? – отозвался рабочий.

– Насекомые такие.

– Знаю. Они мед дают, – последовал исчерпывающий ответ.

– Ну не зайка, а? – подмигнула Тиму барменша и поплыла на противоположный конец стойки.

Обсуждая пристрастие Джейн к выпивке, они с Тимом не опускались до взаимных упреков, в которых погрязло бы обсуждение менее важных вещей. И этот нейтралитет только все усложнял. В привычную семейную обстановку вкралась отчужденность. Они лежали в кровати, понимая, что предстоит разговор, но никак не решались начать, словно обсудить предстояло не очевидные шаги к избавлению Джейн от самовольного пьянства, а призрачные шансы борьбы с хождениями Тима. Они проникали в тайну друг друга, и в эти минуты напряженного молчания между ними возникала куда более невозможная тайна – их сплоченность, готовность пережить непонятные перекосы в судьбе другого, привязанность, которая, несмотря на непреодолимую разобщенность, еще жива. Привязанность эта не имела никакого отношения ни к возрасту и привычке, спаявшим их воедино, ни к болезни, выбившей их из колеи. Они смотрели в будущее, а не в прошлое.

– Я не хочу ехать, – сказала наконец Джейн.

– Это ненадолго, ты быстро поправишься.

– А ты что будешь делать?

– Ждать тебя. Навещать.

– Зачем?

Она казнилась за то, что подвела его. Бекка и то справилась бы лучше, сокрушалась Джейн. Тим на ее месте показал бы чудеса самоотверженности. Ну уж нет, перебил он. Если она собралась искать виноватых, то пусть и его посчитает. Да, он не нарочно обрек семью на все это, но отсутствие умысла – не оправдание. Он все равно виноват, даже если его вина лишь в факте рождения на свет и последующей болезни – с таким же успехом можно винить и Джейн, и всех вокруг, потому что такова цена человеческого существования, которую платит каждый.

– А потом мы поедем куда-нибудь в отпуск, – пообещал Тим. – Куда бы ты хотела?

– Ты часто меня будешь навещать?

– Столько, сколько позволят.

Часы посещений длились с шести до девяти, и Тим часто уходил с работы пораньше, чтобы провести время с Джейн, прежде чем ехать домой.

Зазвонивший «блэкберри» вернул Тима обратно на табурет у барной стойки.

Голос Массерли в трубке – этот срывающийся, словно на пороге полового созревания, клоунский фальцет – моментально убил все благие намерения наслаждаться жизнью и пробудил острую тоску по старой работе. Тим даже не заметил, как это произошло. Крапчатая отполированная локтями барная стойка, красное дерево, батарея бутылок, выстроившихся перед мутным зеркалом, словно королевская рать, – все это разом померкло, когда зазвонил телефон.

– Тим, это Кайл Массерли.

– Да?

– Я насчет ходатайства на упрощенное рассмотрение по Киблеру.

– Откуда вам про него известно?

– А что, разве Крониш не звонил?

– Откуда вам известно про ходатайство, Массерли?

– Они поручили его мне.

– Кто – они?

– Они просили меня его подшлифовать. Нет, сами понимаете, дело не в том…

– Что подшлифовать?

Тим напряженно слушал, заткнув второе ухо пальцем, чтобы заглушить музыку в баре, и на какой-то миг ему показалось, будто Массерли нажал кнопку отключения динамика.

– Вы что, звук отключили, Массерли?

Вместе с голосом сопляка в трубке снова послышался офисный шум.

– Да, подчистить слегка. Завтра хотят его подать.

– Судье?

– Но ведь, по правде говоря, там никаких доработок и не требуется.

– Они хотят подать ходатайство судье?

– Завтра. Я только что созванивался с…

Тим замер между стойкой и табуретом, пытаясь разобрать, что говорит Массерли.

– С кем, еще раз? Массерли?

– …одобрили.

– Это ходатайство составлял я, – уточнил Тим.

– Поэтому я и звоню. Лавры должны достаться вам, а не мне.

– Крониш сказал, что упрощенка в данном случае исключена.

– А как вам пришла в голову эта гениальная идея…

Тиму послышался взрыв хохота на фоне, и тут Массерли снова пропал. Опять связь прерывается. А может, и нет. Юристы частенько во время звонка держат палец на кнопке выключения звука, чтобы без помех поливать грязью оппонента.

– Вы снова отключили динамик? У вас там кто-то рядом сидит?

– Отключил? Я спрашивал, как вы догадались ходатайствовать об упрощенке по Киблеру на фоне прецедента с Хорватом. Это же гениально! Похоже, вы знаете дело Хорвата от и до, судя по тому, как тонко вы проводите различие…

На заднем плане снова захохотали, но телефон уже вырубился.

14

После возвращения к жизни у него образовалось еще одно занятие – привести в порядок свое многострадальное тело. Тим ходил в русско-турецкие бани на Десятой улице, недалеко от Томпкинс-сквер-парка, и грел кости в парной. Ушат холодной воды на голову реанимировал истрепанные нервы. Ему здесь нравилось, хоть он и выглядел анорексичным доходягой на фоне остальных – шерстистых здоровяков иммигрантского вида, расхаживающих голышом по раздевалке, потому что пивные животы и мясистые причиндалы никак не прикрывались фиговым листком, который здесь выдавали в качестве полотенца. Тиму было все равно. Он давно забыл о самолюбии. Самолюбие – привилегия тех, кому неведомы компромиссы долгой болезни. Он лишь слегка стеснялся ампутированных пальцев на ногах.

В бани вело такое же обшарпанное, как и сотни других в Нью-Йорке, красное крыльцо. Двойные двери венчала надпись «Бани на Десятой» в полукруглом окне. Выходящий из помещения посетитель придержал створку, пропуская Тима внутрь, тот кивком поблагодарил за любезность, но, не дойдя до регистрационной стойки, вдруг застыл как вкопанный. Бросил на пол спортивную сумку и, развернувшись, помчался на улицу.

Посетитель удалялся на восток, в сторону авеню А, и уже раскрывал прозрачный зонт, расписанный под карту мира. Через миг голова и плечи скрылись под зонтом.

Нужно подобраться поближе, посмотреть как следует, удостовериться, что это тот самый человек с Бруклинского моста. Сбежав со ступенек, Тим пересек улицу. Он все никак не мог привыкнуть обходиться без ампутированных пальцев при быстрой ходьбе, машинально пытаясь опираться на их фантомы. Добравшись до перекрестка раньше преследуемого, он притормозил, чтобы посмотреть, в какую сторону тот свернет. Тот подождал, пока проедут машины и начал переходить авеню А. Тим пошел следом за ним в парк.

Держась на некотором расстоянии, он шагал за незнакомцем по извилистой дорожке мимо скамеек и огороженных деревьев. Ближе к Седьмой улице Тим ускорил шаг. Обогнав преследуемого метров на десять, он развернулся и пошел ему навстречу. Лицо мужчины по-прежнему скрывал наклоненный вперед зонт. Придется заговорить, иначе не посмотришь.

– Простите…

Мужчина поднял голову. То же самое вытянутое отрешенное лицо, та же ямочка на подбородке, длинный заостренный нос с горбинкой. Резко опустив зонт, мужчина поспешно зашагал прочь.

Они добрались до Седьмой улицы. Теперь они шли бок о бок, как тогда, на Бруклинском мосту.

– Эй! – окликнул Тим, но человек не реагировал. Тим постучал по зонту, а когда и это не подействовало, крепко ухватил зонт за ручку. – Эй, я к вам обращаюсь!

Человек выдернул зонт.

– Что вам нужно?

– Я вас знаю.

– Попрошайничаете? У меня нет мелочи. Найдите работу.

Вскинув зонт над головой, человек пошел дальше.

– Эй, не уходите!

Тиму пришлось поторопиться, чтобы не отстать. Он оглянулся в поисках других прохожих, но, кроме них двоих, на улице никого не было. Город словно вымер.

– К кому-нибудь другому приставайте. Нет у меня мелочи.

– Я вас знаю, – повторил Тим.

– А вы определенно не в себе.

Тим попытался ухватить человека за руку, но тот одним ловким движением вывернулся и отскочил на пару шагов. Отброшенный зонт закрутился на тротуаре волчком.

– Отстаньте от меня! – выкрикнул преследуемый на всю улицу, едва заметно напружинив спину и слегка сжимая кулаки.

– Вам что-то известно об убийстве Эвелин Хоббс, – проговорил Тим. – Полиция хочет с вами побеседовать.

– Хорошо! – снова повысив голос, воскликнул мужчина. – Забирайте зонт! Только оставьте меня в покое.

Подобравшись боком к перекрестку, он выставил руку, подзывая такси, но как раз сейчас ни одной машины на улице не оказалось, если не считать припаркованных у тротуара.

Тим осторожно приблизился.

– Я вас не отпущу.

– Вы маньяк! – закричал мужчина.

– Я отведу вас в полицию.

Наконец вдалеке показалось такси. Человек взмахнул рукой.

– Не подходите! – предостерег он Тима.

Тим сделал еще шаг.

– Я не дам вам уехать.

Такси подрулило к тротуару. Еще секунда, и тогда ищи его свищи, этого загадочного типа. Тим успел ухватить его, когда тот уже тянулся к ручке – сграбастал за пояс и повис на плечах. Мужчина резко развернулся и приложил Тима об дверцу такси, да так, что вышибло дух. Откуда такая дикая сила в этом тщедушном теле? Чувствовался тренированный прием и рассчитанный удар. Тим, пришпиленный к дверце, глотал воздух ртом. Таксист вышел наружу, но так и застыл, таращась на происходящее. Тим уговаривал себя продержаться совсем чуть-чуть, пока не вызовут полицию. Полиция заберет обоих, установит личность этого типа и наконец посадит его под замок. Но тут Тим почувствовал, как ноги отрываются от земли. Броском через плечо тип швырнул его на тротуар, и Тим обрушился со всего размаху на асфальт, очутившись наполовину на проезжей части.

Нависнув над ним, человек сдавил ему щеки двумя пальцами, словно разъяренная мамаша, и пробуравил взглядом насквозь.

– Забудь меня, – прошипел он, – или твоей жене с дочкой конец. Ясно?

– Да.

– Забудь меня!

– Хорошо.

Тим долго смотрел в затянутое облаками небо. Двигались только глаза, невольно моргая, когда слишком близко приземлялась дождевая капля. Наконец кто-то подошел.

– Куда он делся? – спросил Тим.

– С вами все в порядке?

– Куда делся этот человек?

Прохожий посмотрел по сторонам.

– Какой человек?

Тим снова обратился к Фрицу Вейеру. Тот показал портретный набросок владельцам бань, но изображенного на нем человека никто не опознал. Тим велел Фрицу продолжать поиски. Наверняка этот тип живет где-то поблизости. Про странно опустевшие улицы в момент их неожиданной встречи Тим умолчал.

15

Подробности заявления Эллисона Тим выудил из памяти еще в баре. И чем, спрашивается, оно может воспрепятствовать упрощенной процедуре по Киблеру? Споры о достоверности тоже еще под вопросом. А что до Хорвата, даже если там действительно прецедент, то лазейка всегда найдется.

Но хохот за спиной Массерли? Померещилось или действительно смеялись над ним, Тимом?

Как раз это он и собирался выяснить по возвращении в офис. Такси притормозило на светофоре. С остановившегося рядом мусоровоза спрыгнул рабочий в ярко-желтых перчатках, подтащил выставленный на углу здания зеленый бак к погрузчику и дважды вытряхнул в кузов, откатил бак обратно и с той же равнодушной миной снова примостился на своей подножке.