Текст книги "Безымянное"

Автор книги: Джошуа Феррис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Может быть, мы пойдем тогда? – Линда вопросительно посмотрела на Фрэнка.

– Нет, пожалуйста, останьтесь! Мне бы совсем не хотелось…

В комнату вошла Джейн.

– Значит, это вы Хэнк?

Она направилась к Фрэнку поздороваться, споткнулась о ковер, взмахнула руками, чтобы не упасть, и уткнулась взглядом в пол. Потом развернулась и вышла из комнаты.

Все трое в оцепенении уставились ей вслед. Тим встал.

– Кажется, ей стало получше.

Он шагнул к двери и чуть не налетел на возвращающуюся жену.

– Забыла бокал. – Джейн потянулась к столу, смахивая каплю пролитого вина с руки.

– Его зовут Фрэнк! – прошипел Тим ей на ухо.

Приступили к закускам. Тим с Фрэнком завели беседу о телевизорах, о закусках в общем и о смеси крекеров «Чекс Микс» в частности. Тим не собирался обсуждать крекеры. Он хотел поделиться с Фрэнком – человеком, достойным доверия, – тем, что ему пришлось пережить за эти долгие месяцы взаперти.

– Йорба-Линда, – донесся до них голос Джейн. – Это где Ричард Никсон родился.

– Йорба-Линда? – переспросила жена Фрэнка.

– У меня в голове крутилось «Линда, Линда» – ваше имя – и тут – раз! – всплыла Йорба-Линда.

Баранина оказалась вполне съедобной. К этому моменту Джейн уже почти перестала вставлять реплики, безнадежно упустив нить беседы. Тим взял развлечение гостей на себя и, припомнив времена партнерства в «Тройер», весь вечер утомлял их пересказами нашумевших дел. Фрэнк с женой вежливо слушали, потягивая вино. Когда монолог Тима подошел к концу, они попрощались.

5

Он вышел от Питера и вернулся к себе в кабинет. Распечатки ходатайства по делу Киблера еще не остыли после принтера. Сев за стол, Тим открыл нижний ящик и, как планировал, засунул ходатайство подальше. Ему хотелось снова поймать тот чистейший порыв, побудивший его сесть за работу, и испытать удовлетворение от самого процесса, питавшее его все бесконечные одинокие выходные. Но теперь осталась лишь досада за уготованную его трудам судьбу. Псу под хвост. Эта парочка с куриными мозгами может тужиться хоть пол года, и все равно не родит таких стройных доводов, какие он состряпал за два дня. Как же бесит и Массерли, возомнивший себя избранным, и Питер, зазвездившийся в статусе партнера!

Тим задвинул ящик и, уронив руки на стол, уставился в коридор тяжелым хмурым взглядом. Он пытался поймать какую-нибудь светлую, ободряющую мысль. «Штатные юристы тоже люди», например. Ох, да гори оно все!

Он понес ходатайство к Майку Кронишу. Никого. Это хорошо. Вряд ли ему хватило бы духа вручить документ Кронишу лично. Оставил на столе, приложив наскоро сочиненную записку, и ушел, окрыленный надеждой. Внутри словно бабочки запорхали. Но уже на полдороге обратно его снова начали грызть сомнения.

6

Дважды в день во время «лежачего периода» его отстегивали и переворачивали, чтобы не появились пролежни. Процедуру эту проводили, пока он спал. Смазывали стертую заднюю поверхность ног антибиотиком для заживления.

Однажды ночью, когда Бекка отстегнула его и двинулась вдоль кровати к тумбочке, где стояла мазь, он схватил ее за руку. Бекка вскрикнула от неожиданности.

– Не отстегивай меня больше, – велел он, сжимая запястье все сильнее.

– Папа, мне больно.

– Если отстегнешь половину, остальное я отстегну сам.

Он отпустил ее.

– Я не удержусь. Я выйду и не вернусь обратно.

Пришлось искать новый способ борьбы с пролежнями. Багдасарян выписал жидкое успокоительное, которое вкалывали шприцем и в котором под конец, когда Тим почти совсем утратил связь с реальностью, уже не осталось надобности.

7

Весь следующий час он проверял почту каждые десять секунд в ожидании письма от Крониша. Он сверлил взглядом телефон, который вот-вот должен был позвонить. К половине двенадцатого ожидание стало невыносимым, и Тиму пришлось уйти. Настроив рабочий телефон на переадресацию всех звонков на «блэкберри», он зашагал к лифту, надеясь никого не встретить по дороге.

Фрэнк Нововян торчал на своем посту в вестибюле, словно свежее бельмо на глазу. Приходя и уходя, Тим всячески старался проскочить мимо него незамеченным – но как обойдешь охранника, стоящего у самых эскалаторов? Чаще всего Тим прятался в толпе коллег, однако до обеда было еще далековато, поэтому сейчас он шел один. Фрэнк поднял голову, услышав шаги, и встретился с ним взглядом.

– Привет, Фрэнк.

– Мистер Фарнсуорт.

– Иду перекусить. Тебе принести что-нибудь?

– Мне жена с собой кладет, – ответил Фрэнк.

– Да? – Тим непринужденно приблизился к стойке.

– Каждый день.

– Славно! Как у нее дела?

– Обживается на новой работе.

– Работу сменила?

– Работа, в общем, та же, банк другой.

Тим не помнил – а может, и не знал, что Линда работает в банке.

– Молодец! Пожелай ей удачи от меня.

– А ваша жена как поживает, мистер Фарнсуорт? Простите за любопытство, если что.

Тим пристально посмотрел на Фрэнка через стойку.

– Я тебе очень признателен, – понизив голос до шепота, сказал он, – за деликатность и сдержанность.

Он выразительно кивнул Фрэнку, словно действительно сообщил ему что-то о Джейн, потом побарабанил костяшками пальцев по мраморной стойке.

– Пойду все-таки перекушу.

На эскалаторе он уткнулся в «блэкберри» и не отрывал взгляда от экрана до самых дверей. С Джейн все в порядке. Завтра выписывается из реабилитационного центра. Но вряд ли Фрэнка Нововяна это касается.

8

Джейн спала на стуле рядом с кроватью. Тим окликнул ее, и она, поднявшись, зажгла свет. Когда глаза привыкли, он увидел, что это не жена, а Бекка. Прошаркав к вытертому креслу, она плюхнулась туда, словно куль, и растеклась медузой. Будто пожилая официантка, весь день таскавшая подносы и наконец вернувшаяся домой к своему одинокому ложу. Но и молодую студентку может измучить дежурство допоздна в душной комнате, на которое она заступала вместо матери.

– Бекка, – спросил отец, – куда она ездит?

Бекка, зевнув, мотнула головой.

– Не знаю, пап. Если бы знала, сказала бы.

– Я-то ее не спрашиваю.

Бекка снова зевнула.

– Ты устала, – заметил он. – Пойди ляг.

Она не шевельнулась. Отец смотрел пристально. Вопреки всем часам у него сейчас утро – единственный промежуток в суточном цикле, позволяющий ненадолго вернуться к почти нормальной человеческой жизни. Если теперь встать и выйти, пожелав спокойной ночи, он будет лежать в темноте без сна, терзаясь невозможностью пообщаться. Он заслужил этот единственный час.

– Я когда-нибудь рассказывал тебе про Льва Виттига?

Бекка оторвала тяжелый затылок от подголовника и посмотрела на отца осоловевшими глазами.

– Лев Виттиг был партнером в «Тройер и Барр». Налоговый юрист из Коннектикута. Женат, семья, закончил Йель. Скучнейший человек на свете. И к тому же уродливый – у него был зоб. Огромный болтающийся кожистый мешок.

Бекка уложила голову на золотистый плюшевый подлокотник. Это кресло из другого дома, из альтернативной семейной жизни, где всех проблем – неполадки с машиной, не вовремя оплаченные счета и препирательства из-за телевизионного пульта. Тим посмотрел на дочку через бортик больничной кровати. Бедняжка, совсем устала. На дворе ночь глухая.

– Но этот Лев Виттиг был настоящим налоговым гением, – продолжал он. – Такие всегда на вес золота. Все самые эффективные нынешние схемы обхода федеральных налогов на прибыль, которыми пользуются крупнейшие корпорации, – его рук дело. Понятно, что за такие заслуги в «Тройер и Барр» партнерство дают без вопросов. Тебе интересно?

– Конечно.

– Ты не из жалости слушаешь?

– Почему из жалости?

– Время-то не детское.

– Рассказывай, пап.

– Хорошо. Лев Виттиг, значит. Стольких клиентов привел, столько денег компании принес. Но ты же знаешь, какие у нас партнеры попадаются. А он зануда из зануд. Богатый зануда. Да еще и не красавец. Богатый уродливый зануда. Это же пороховая бочка. Тебе точно интересно?

– Почему ты все время уточняешь?

– Если ты скажешь, что лучше бы пошла поспала, я пойму.

– Пап, я не сплю, я слушаю.

– Думаю, меня можно отстегнуть. На часик. Ничего страшного не произойдет.

– Нет.

Он надолго умолк.

– Пап?

– Все-таки тянет на разговоры.

– Так говори.

Он помолчал еще минуту.

– Лев Виттиг, значит. Все силы положил на то, чтобы стать налоговым королем, и вот через двадцать лет он действительно на вершине. Выше только звезды. Он сидит на такой куче денег, что ее и тратить-то некуда, он крупная шишка в одной из самых престижных нью-йоркских компаний. И тут годы начинают брать свое. Ему уже полтинник – так бывает, когда тебе полтинник, прямо кожей чувствуешь, как годы берут свое. И в нем что-то вдруг словно ломается. Раз я так пашу, столько зарабатываю и такой крутой специалист, решает он, мне закон не писан. И он пускается во все тяжкие.

– Это какие?

– Воплощает в жизнь свои сексуальные фантазии. Собственно, этим обычно все и заканчивается. Будешь слушать, как твой старик рассказывает о чужих сексуальных фантазиях?

– Мне придется краснеть?

– Скорее, изумляться.

Бекка показала жестом, что готова слушать дальше.

– Ну вот, значит, он исполняет свои сексуальные фантазии. Находит одного парня в китайском квартале. Как находит, бог весть, но у Льва Виттига как-никак есть деньги, а с деньгами что хочешь можно найти. Этот парень занимается контрабандой разных экзотических зверей – из Китая, Африки, откуда угодно, для тех, кто готов раскошелиться за диковинку. А Лев Виттиг за деньгами не постоит.

Бекка приподнялась с подлокотника.

– Что-то мне это не нравится.

Она села в позу лотоса, словно медитируя.

– А еще, для сведения, Лев Виттиг совершенно не хотел собственную жену. И его можно понять, потому что жена у него тот еще мужик в юбке. Усики, залысины. И он ее совершенно расхотел.

– Откуда ты знаешь?

– Он сам говорил. Он всем говорил. Это началось, еще когда он был простым помощником, и уже тогда он рассказывал мне, как его воротит от жены, а я ведь вообще к налоговому отделу отношения не имел. На корпоративах он мог и во всеуслышание заявить. Только представь себе – все стоят кружком, нарядные, с бокалами, а он рассказывает про свои постельные дела, словно анекдоты травит. Но это же Лев Виттиг, на нем весь налоговый кодекс держится.

– И все равно мерзко, – покачала головой Бекка.

– Но правда в том… – Тим выдержал недолгую паузу – достаточную, чтобы подогреть интерес, а не охладить, – что в определенной обстановке он все же мог заниматься с ней сексом.

– Откуда ты знаешь?

– В сугубо определенной обстановке, – подчеркнул Тим.

– Это в какой?

Он выдержал еще одну паузу, подлиннее.

– Если в комнате находилась змея.

– Что?

– У него возникала эрекция, только если в комнате находилась змея.

– Ты шутишь?

– Нисколько.

– Но откуда такие подробности?

– Всплыли на суде.

– На каком суде?

– А ты слушай. Находит, значит, он этого парня в китайском квартале. Тому сперва даже из страны выезжать не приходится – у него есть на примете метровая гремучая змея из Аризоны, которую он доставляет Льву прямо в офис. В ящике. Внутри ящика клетка, а в клетке – змея. И инструкции по кормлению. Знаешь, как воздействует яд некоторых гремучих змей на дыхательную систему?

Бекка обхватила колени руками.

– Ты выдумываешь, да?

– И вот Лев привозит змею домой и заявляет жене, что если она не хочет развода, если хочет сохранить семью и дом, то с этого дня ей придется заниматься сексом в присутствии змеи. – Он помолчал, давая Бекке время представить воочию. Теперь она точно не уйдет, пока не дослушает. – Рискну предположить, что миссис Виттиг он этим заявлением здорово огорошил.

– Да неужели?

– Но он эту фантазию лелеял не первый год и больше подавлять не собирался. Так он жене и сказал. Змея в комнате его возбуждает. И вот он ставит клетку в одной из гостевых спален и сообщает жене, что змею выпустит, а она может прийти потом, может лечь там сразу, но в любом случае секс у них будет только при вольно ползающей змее. И вот жена приходит в гостевую спальню, смотрит на змею в клетке, возвращается и требует развода.

– Единственно разумное решение, – кивнула Бекка.

– Спасибо, что слушаешь.

– И все? Конец истории?

– Нет.

– Тогда к чему спасибо?

– Просто захотелось.

– Давай, пап, расскажи уже до конца.

– Что остается делать Льву? Как он ни грозится и ни пыжится, по-настоящему сделать ничего не может, только съехать, учитывая, какие подробности грозят всплыть на бракоразводном процессе. И он переезжает в квартиру у Центрального парка, куда начинает водить проституток.

– На свидание со змеей?

– У него есть деньги, – напомнил Тим. – И он хочет получить желаемое.

– Да кто он такой?

– Лев Виттиг. Создатель налогового кодекса. Большего зануду ты в жизни не сыщешь.

– Я и этого-то не ищу.

– И вот он плетет девицам, что, мол, может заниматься сексом только в полной темноте, иначе ничего не получится. Они заходят в спальню, а он потихоньку возбуждается, потому что в спальне змея.

Бекка, заметно передернувшись, плотнее обхватила колени руками.

– Только вот какая штука: змея каждый раз должна быть новая. Это, как выясняется, тоже часть фантазии. И значит, тот парень из китайского квартала таскает Льву кобр, гадюк, зеленых мамб и уж не знаю кого. Не самые дружелюбные гады.

– Назови мне хоть одного дружелюбного гада, – хмыкнула Бекка.

Тим поднял вверх указательный палец – дескать, очень верное замечание. Поднял, впрочем, невысоко, потому что запястье удерживала манжета, крепко пристегнутая к бортику.

– Он неплохо навострился с ними обращаться. Обзавелся экипировкой – сапоги там, перчатки, рогатины, крючья, чтобы вытаскивать змею из клетки и загонять обратно. А потом, когда змея уже свое отработает, он ставил клетку в ящик, выносил в парк и открывал дверцу.

– Он выпускал змей в Центральном парке?!

– Редких и крайне ядовитых.

– Все, с этой минуты я туда ни ногой!

– И так продолжалось, пока в один прекрасный вечер девушка по вызову не наступила на змею около кровати.

– Боже… – прошептала Бекка. – И что случилось?

– Девушка умерла. Подозреваю, у нее и без того здоровье было расшатано. Надо отдать Льву должное – он вызвал девять-один-один и без утайки рассказал прибывшим медикам, что случилось. А тут змея в клетке, рогатины, у девицы на бедре след от укуса… В общем, вызвали полицию, и Льва повязали.

– Поверить не могу, что ты был с ним знаком.

– Вот с такими людьми я работаю. Он загремел в тюрьму, но я видел его на свободе еще один раз. Перед самым судом. Его выпустили под залог, и он ходил по кабинетам, объясняя, как это его угораздило. Не особо раскаиваясь, надо сказать. Скорее, он был озадачен и искал понимания. Потому что не он первый и не он последний из богатых и несимпатичных партнеров «Тройер» стремился удовлетворить свои желания. Помнится, я наткнулся на него в коридоре, и он отвел меня в сторонку. Я тогда только-только стал партнером. Он спросил, слышал ли я его историю. Да, говорю, слышал. И вот он смотрит на меня своими совиными глазами и, мотая зобом, заявляет, что когда-нибудь я кончу так же. Вот увидишь, сказал он. Он меня, считай, сглазил. А потом говорит: «Я нес этот крест всю жизнь. Если рядом нет змеи, не встает и все, хоть тресни. А без секса я не могу».

Бекка потрясенно качала головой, сжавшись в комок в кресле.

– Веришь?

Она снова покачала головой. Рассказ окончен. Чем же теперь заполнить время?

– Ты устала? – спросил он. – Пойдешь спать?

Словно в ответ на вопрос Бекка вдруг зевнула.

Нужно срочно что-то придумать.

– Знаешь Майка Крониша?

– Да, фамилия знакомая, – припомнила Бекка.

– Ты его видела. Он управляющий партнер по судебной работе.

– А этот каких зверей в спальне держит?

– Слушай тогда. Еще одну историю осилишь?

Бекка запрокинула голову на спинку кресла, но глаза не закрывала.

– Итак, Крониш, как управляющий партнер, взял за правило каждого кандидата на должность в компании собеседовать лично – а это нелегкий труд, учитывая, сколько таких кандидатов проходит за год. Но Крониш – известный любитель держать руку на пульсе – контролер еще похлеще меня, если такое возможно. И вот он рассказывает каждому кандидату коротенький случай из жизни – чистую правду, могу подтвердить, потому что я летел с ним в самолете сразу после. И каждый соискатель после его рассказа моментально усваивает, каким должен быть идеальный юрист «Тройер и Барр» в представлении начальства. Сейчас и ты увидишь. Крониш вел дело – очень громкое дело, которое тянулось уже не первый год: правительство пыталось притянуть крупную техническую компанию за нарушение антитрестовского законодательства. Частично дело велось в Калифорнии, где на компанию подал в суд один из конкурентов. И вот Кронишу, который недавно совсем стал партнером, на время досудебной подготовки пришлось переехать туда, на западное побережье. Изначально (меня, правда, на этот счет сомнения берут) он вроде бы собирался летать в Нью-Йорк пару раз в месяц на выходные – к жене и детям. У него два сына, им тогда было то ли шесть и восемь, то ли восемь и десять. Так вот, почти за два года – если не считать отпусков – Крониш так к ним и не выбрался. Поэтому мальчишки приезжали к нему – ходили в Диснейленд и на пляж и, как правило, за целую неделю в Калифорнии виделись с отцом буквально пару раз на обеде в гостиничном ресторане. Когда процесс по делу завершился – Крониш, кстати, выиграл, – он, чтобы как-то наладить отношения с сыновьями, решает: мы едем на неделю в Хэмптон всей семьей, только вы с мамой и я, снимем домик, будем наверстывать упущенное. Наступает пятница, они, как и договорились, дружно отправляются в Хэмптон. И тут – в пятницу вечером – Кронишу звонит важный клиент. И сообщает, что, пока Крониш в Калифорнии спасал техническую компанию, другой партнер развалил его, клиента, намечающееся дело. И поскольку до суда остается всего два месяца, клиент намерен обратиться к другим юристам – если только Крониш (и твой покорный слуга) не возьмутся за работу лично. Крониш, не пробыв с ребятами в Хэмптоне и полдня, вызванивает уже уехавшего водителя и велит возвращаться за ним. А мальчишкам говорит, что ему нужно срочно лететь в Хьюстон, поэтому совместный отдых отменяется. У парней истерика – это Майк сам рассказывал. Слезы, сопли, валяние на полу – все самые ему ненавистные детские капризы. Он оставляет жену их успокаивать, поднимается собрать вещи, спускается обратно и выходит наружу дожидаться машину. Машина приезжает. Крониш садится. И тут один из мальчишек вылетает из дома и бежит к отцу. На лице ни слезинки. Обещает никогда в жизни больше не плакать, если папа останется. Обещает, а у самого губа дрожит, но Крониш, не говоря ни слова, поднимает стекло и командует водителю ехать. Мальчишка в рев. Крониш катит в Хьюстон. И уже потом, в самолете, он сказал мне, что, возможно, остался бы, сдержи парень свое слово. Якобы он сыну проверку устроил. Я лично сомневаюсь. Но именно так он мне рассказал в самолете и именно так он рассказывает всем кандидатам на собеседовании. И коллегам на корпоративах, и клиентам – чтобы все уяснили, до каких высот должна доходить преданность работе. А что мы видим первым делом, когда входим к нему в кабинет? Семейную фотографию в рамочке – аккурат рядом с дипломом. Мальчишки за это время уже выросли. Называют Майка «дядя папа»… Да, я на тебя тоже забивал иногда, но не до такой ведь степени?

– Никогда ты на меня не забивал, пап, – возразила Бекка.

– В старших классах. Бросил тебя совсем.

– В старших классах я была та еще оторва.

– А я с семьдесят девятого в полном отрыве.

– А я тогда всю жизнь оторва.

Они рассмеялись. Потом опять воцарилась неловкая тишина, и Тим начал срочно вспоминать еще какую-нибудь историю.

9

Возвращение в компанию, спокойная работа без срывов, череда благополучно сменяющих друг друга дней вселяли уверенность, что дела наладились. Хватит сидеть в этом кабинете. Двадцать семь месяцев и шесть дней бесприбыльного труда позади. Он уже отлежал свое полуовощем, жизнь которого сжалась до крохотного пятна света от настенной лампы. Когда отбурлили первые восторги, пришлось осторожно восстанавливаться. Он помнил, как первый раз вышел на газон перед домом – бледный, ноги подкашиваются, глаза моргают от слепящего солнца.

После возвращения он чаще прежнего бродил по коридорам. Там всегда находилось с кем поздороваться, а еще он любил встать со стаканом кофе у окна и любоваться видами, которых раньше почти не замечал. Смотрел, как плавно заворачивают за угол игрушечные такси и как вальяжно скользят по широкой реке баржи.

Время от времени он выходил из здания, как из катакомб, вдохнуть свежего воздуха и подставить лицо ласковым лучам. Сколько еще продлится ремиссия? Он жил в постоянном страхе обострения, словно нелегальный иммигрант, рискующий в любую минуту попасться властям, которые в два счета лишат его свободы и вышлют обратно, к печали и праху.

В одну из таких вылазок он наткнулся на разношерстную очередь, огибающую угол серого бетонного здания, вычурного и безликого, как свежеотремонтированный банк. Выстроившись в затылок друг другу, эти люди стояли за чем-то загадочным, вызывая невольное любопытство прохожих. Тим уже видел такие очереди раньше, но не придавал значения. Теперь же, проскользнув между двумя бамперами, он перешел улицу и, подойдя к последнему из стоявших, поинтересовался, словно турист, незнакомый еще с таким явлением, что здесь происходит.

– Кастинг.

– Куда?

– Для фильма.

«Не знаешь, так и иди себе мимо, – подразумевали односложные ответы. – Нам лишние конкуренты ни к чему».

Но Тим остался – просто из любопытства, хоть и сомневаясь, что достоит до входа внутрь и предстанет перед ответственными за отбор. Никаких более срочных дел все равно нет. По крайней мере, он изо всех сил старался, чтобы не было. В кабинете дожидались кое-какие документы, но ничего особенно захватывающего. Вскоре позади него тоже пристроились люди. Он чувствовал себя внедрением. Никогда в жизни он не ходил даже в театральный кружок. Не участвовал в пробах, не подрабатывал официантом за мизерную зарплату, не страдал от того, что на последнем прослушивании роль отдали другому. Вот, значит, какая она, эта субкультура, рождающая столько слухов, но почти незаметная, будто клопы в матрасе. Как и прочие люди искусства, эти полуголодные актеры вместе с иммигрантами несут город на своих плечах. Питаются чем попало, хватают насморк, таскают подносы в забегаловках, декламируют Шекспира под душем. Непосредственно за Тимом встали две девушки – одна латиноамериканка с серьгами-кольцами и черными как смоль, намертво залитыми лаком кудрями, а вторая в невозможном (разве осталось в этом городе что-то невозможное?) наряде принцессы – джинсовка поверх белого бального платья с пышной тюлевой юбкой и серебристая переливчатая диадема в волосах. Видимо, так требуется для роли, решил Тим.

– Да с чего он взял, что меня можно с грязью смешивать? – возмущалась латиноамериканка. – Я перед ним и так и сяк! А он со мной как с подзаборной, ниже плинтуса, будто я ни в церковь не хожу, ничего.

– Скажи Мэнни, пусть надерет ему зад, – посоветовала принцесса.

– Да Мэнни и не почешется. Какое такое волшебное слово я должна ему сказать?

– Передай, пусть своему сынку рот с мылом вымоет.

Сперва актерская субкультура, теперь субкультура женщин, не видящих должного уважения от мужчин, которым должен надрать зад некий Мэнни. Тим попытался вспомнить хоть какой-нибудь обмен репликами – на улице, за соседним столиком в ресторане, – подслушанный за долгие годы жизни в городе, опутанном разговорами, словно сетью. Не припомнил. Ни одного. Он вообще когда-нибудь вынимал из ушей затычки, замечал что-то вокруг кроме работы в «здоровые» периоды и кроме болезни – когда та не давала работать? Вообще когда-нибудь прислушивался?

Чуть позже в тот же день он перехватил обрывок еще одного разговора – когда перекусывал сэндвичем из «Кебаб Кинга». Под громким названием скрывался белый передвижной ларек, примостившийся на одной из нумерованных улиц в районе Сороковых, и, если верить прилепленным на стенке заламинированным журнальным вырезкам, по праву считавшийся королем уличной еды. В меню на витрине значились три ингредиента на выбор – баранина, курица и фалафель. Тим заказал кебаб из баранины и протянул деньги миниатюрной продавщице в белом поварском кителе и латексных перчатках. Не иначе кебабовая королева. Кебабовый король в таком же кителе, повернувшись спиной, обжаривал нарезанное кубиками мясо на шкворчащем противне.

Тим с трудом сдерживал нетерпение. Во-первых, он проголодался сильнее, чем думал, а во-вторых, он слишком долго этого ждал. Сколько раз во время хождений острее всего ранила не боль, не неизвестность, не крушение надежд, а вот эта простая невозможность остановиться у дразнящего ароматами ларька с едой. От этих танталовых мук сознание начинает шутить странные шутки – так умирающий от жажды в пустыне принимает песок за воду. Тиму часами мерещились обугленные куски мяса на шампурах над рдеющими углями, сочные волокна, которые он отдирал зубами прямо с кости, розоватый мясной сок, выступающий на поверхности… В эти моменты в нем не оставалось ничего цивилизованного, только неприкрытые первобытные инстинкты – согреться и насытиться у огня.

Приняв из рук продавщицы туго завернутый в фольгу сэндвич с парой салфеток, Тим понял, что до кабинета не дотерпит. Он прислонился к кирпичной стене, чтобы не стоять на проходе, и оторвал фольгу с одного края. Сэндвич жег руки, словно раскаленный металл. После первого же глотка сочного мяса с йогуртовым соусом, луком и маринованными огурцами стало ясно, что ради такого стоило ждать хоть всю жизнь. Рассыпчатая пита дарила блаженство. Тим откусывал огромные куски, энергично работая челюстями. Он пожирал сэндвич вместе с идущим от него паром.

Доев, он заказал второй и перешел в скверик на перпендикулярной авеню. Там, опустившись на ровно подстриженный склон, спускающийся к тротуару, он принялся наблюдать за другими обедающими, устроившимися вокруг выключенного фонтана в окружении небоскребов. Тут-то до него и донесся обрывок разговора. Мимо этой парочки он прошел, когда искал, куда бы присесть. Они расположились на другом краю склона, привалившись к стенке. Бездомные, живущие то ли в приюте, то ли в коллекторе, и у каждого под рукой имелась упрятанная в бумажный пакет бутылка. Один из них был счастливым обладателем тележки, оставленной подальше от прохода, около стенки. В тележке громоздились набитые полиэтиленовые пакеты и частично прикрытое синим брезентом барахло. Тим, прислушиваясь к разговору, перестал жевать. Слова вроде бы все понятные, а в целом какая-то бессмыслица, не вызывал сомнений только общий недовольный тон. Судя по всему, жалобщика где-то обидели и довольно сильно. Но вот сама речь…

– Я худею, у будки оба звери в край. Пропилеи вдрызг, погребаю на бычье тесто, а наменял два амбара, шестой хоть пятый. Дарим не подсвечник – пей взвесь, кони чутка не двинул.

– Угу, – прогнусавил второй.

– Хлеба злато удосужишься петель. Льдина, иди щеткою горбушку, жеваный крот.

– Угу.

– Зара-а-аза! – подытожил первый.

И они замолчали.

10

В тот день, когда ходатайство легло на стол Майку Кронишу, Тим забрел на ланч в Брайант-парк. Купив в ларьке сэндвич-ролл с индейкой, он направился к стоящим в тени зеленым столикам. Под ногами хрустели, умирая, опавшие листья. На самом деле он ошибся, листья опали уже давно, однако Тиму было не до наблюдения за сменой времен года. Его занимал сейчас единственный вопрос: видел ли Крониш ходатайство и, если да, что думает?

Он уселся, смахнув со стола сонную пчелу, и освободил сэндвич из полиэтиленового плена. Одним глазом он посматривал в «блэкберри». В воздухе уже веяло холодом, но люди все равно обедали на улице, словно своим упрямством могли ускорить приход весны. Тим не прислушивался к чужим разговорам, механически, без всякого удовольствия, откусывая и пережевывая. Лишь когда зубы вдруг клацнули вхолостую, он обнаружил, что сэндвич кончился. Обеденный долг выполнен. И тут, словно долгое сверление взглядом наконец подействовало на онемевший «блэкберри», позвонил Майк Крониш. При виде высветившегося на дисплее номера у Тима быстрее забилось сердце. Точно так же, как почти двадцать пять лет назад, когда звонок от старшего партнера – пусть даже по самому пустяковому поводу – означал для младшего юриста судьбоносную возможность отличиться.

– Алло? – произнес он, едва шевеля губами и сам не узнавая свой голос.

– Что такое ты мне положил на стол, Тим?

– Это кто? Ты, Майк?

– Ходатайство об упрощенной процедуре. Ты написал?

– Ты его посмотрел? Я оставил у тебя на столе.

– Кто его сочинил?

– Я.

– Зачем?

– Затем. Ты его прочитал?

– На кой?

– То есть как, на кой?

– На кой черт Киблеру упрощенка? Кто в здравом уме…

– Стратегический ход.

– Какой еще ход?

– Я слежу за делом, Майк. Я изучил его вдоль и поперек. Мы оба знаем, что рано или поздно понадобится.

– Что-что мы знаем?

– Рано или поздно тебе понадобится составить ходатайство об упрощенной процедуре, а кто его составит лучше меня?

– Во-первых… – начал Крониш, откашливаясь. – Во-первых, ты льстишь себе, считая, что изучил Киблера вдоль и поперек. Киблер – это, в основе своей, споры о достоверности, и ни один судья не разрешит упрощенную процедуру по спорам о достоверности. Во-вторых, если ты так хорошо знаешь Киблера, тебе известно и заявление Эллисона, а если оно тебе известно, то ты в курсе: никаких ходатайств об упрощенке. В-третьих, во Втором округе в прошлом году слушалось дело Хорвата, а это – если заменить швейцарцев на Израиль, – тот же Киблер, и Второй округ решил, что нет, в подобных делах – никакой упрощенки.

– Я забыл про Эллисона, – признался Тим.

– А Хорват?

Про дело Хорвата он впервые слышал. Наверное, процесс пришелся как раз на то время, когда он выпал из обоймы.

– И про Хорвата забыл.

– Подставь туда израильтян, и получишь Киблера в чистом виде, то есть теперь на такие дела появился прецедент, по которому упрощенку не дают. Какая тут может быть стратегия?

– Я думал, они разные.

– И в-четвертых, ты в моей команде не состоишь, Тим. Вроде как да, а на самом деле нет. Тебе ясно?

– Майк…

– Ты меня слышишь, Тим?

– Мне теперь до конца жизни ходить в штатных юристах, если я останусь в «Тройер»? Или все же есть какой-то способ отвоевать себе прежнюю должность? Я хочу на прежнее место, Майк. Я уже здоров. У меня имеется опыт, имеется клиентура. Мне всего-то нужно знать, есть ли надежда.

Молчание в трубке было пыткой.

– Говоришь, что знаешь дело Киблера?

– Вдоль и поперек, Майк.

– Черта с два, как показывает ходатайство. Так что давай все останутся на своих местах, ага?