Текст книги "Безымянное"

Автор книги: Джошуа Феррис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Мы совали голову в песок, – сказала мама. – Мы никогда об этом не говорили. Но я знала – рано или поздно болезнь вернется, я обещала себе, что на этот раз не сорвусь. Никакой выпивки, никаких компромиссов. Я буду следовать за ним по пятам, я глаз с него не спущу. А потом он позвонил, сказал, и первая моя мысль была его бросить.

– Зачем тогда, по-твоему, мы здесь? – возразила Бекка.

Они сидели в приемной полицейского участка западного Нью-Джерси. На стене за ними красовались портреты объявленных в розыск. Даже в таком тихом, сонном городке, как Олдвик, преступность находила, где разгуляться.

Он звонил Джейн три раза – из мотеля в Ньюарке, потом из таксофона в Чатеме, а потом из Поттерстауна, почти в пятидесяти милях отсюда. Все это они выяснили, посмотрев в Интернете городские коды определившихся на телефоне входящих номеров. С последнего звонка прошло восемь дней.

– Что он говорит, когда звонит? – спросила Бекка.

– В основном что-то бессвязное.

Поездки в Нью-Джерси напоминали Бекке те давние, из детства. Только теперь мама гнала под девяносто миль в час и они понятия не имели, куда едут. Просто садились в машину и колесили вокруг Нью-Джерси, бесцельно и нервно, глядя во все стороны сразу, только не на дорогу. Обычно, как и сейчас, заканчивалось все в полицейском участке.

К ним вышел офицер. Взяв листовку с портретом Тима и записав со слов Джейн всю информацию, он пообещал, что в случае обнаружения с ними свяжутся немедленно. Они вышли на улицу, в раннюю темноту, предвестницу надвигающейся зимы.

На шоссе Бекка водила взглядом туда-сюда от разделительной полосы к обочине, высматривая отца в густых сумерках. Она задирала голову к эстакадам и оборачивалась к остающимся позади бетонным опорам. Ни на съездах, ни под деревьями не наблюдалось ничего мало-мальски похожего на человеческий силуэт. Его нет нигде. Или он стоит как раз на том пятачке, который она только что пропустила. Ей отчаянно не хватало всеведения, и нестерпимо жгла ограниченность человеческих возможностей, обостренная критической ситуацией. Они никогда его не найдут. Они его уже проехали. Он возникает перед ними милю за милей, но они ничего не видят, ослепнув от переживаний.

Она позволила себе отвлечься от дороги и посмотреть на маму, которая, учитывая происходящее, держалась молодцом. Мамин взгляд тоже метался по траектории «обочина – разделительная – зеркало заднего вида». Бекка держала руку на стояночном тормозе между сиденьями, и на какой-то момент ее охватило дикое желание дернуть его со всей силы на себя. Тогда они плавно остановятся, дружно выдохнут, повернутся друг к другу и облегченно расхохочутся. Потом мама отпустит тормоз и отвезет их домой. Они поужинают где-нибудь в Виллидж, и Бекка наконец расскажет про всех мальчиков, в которых влюблялась с третьего класса, поделится всеми тайнами и обидами, которые почему-то скрывала прежде всего от мамы, а мама откроет бутылку вина и выпьет с ней без всяких последствий. Они обнимутся на прощание у входа в метро, и Бекка поедет к себе домой в Бруклин, где она работает барменом и играет в группе. Раз в неделю они будут встречаться просто так, никогда – или почти никогда – не заводя разговор об отце, который всегда либо отсутствовал, либо болел. Можно упомянуть его мимоходом с легкой грустинкой или выпить за него в день рождения. И никаких рассказов о том, сколько ночей они проплакали каждая в своей постели или просто вглядывались бессонными глазами в темноту, спрашивая мысленно «за что?» и не получая ответа.

На подоконнике зазвонил телефон, оставленный там Джейн совершенно случайно. Вскочив с дивана, она посмотрела на высветившийся номер – и огорченно отвела взгляд. Бекка слушала, как мама советует собеседнику перезвонить в главный офис, потому что она сейчас никаких просмотров не проводит.

– Я говорю, звоните в главный офис! – повторила Джейн. – В главный офис! – Она помолчала. – Так разуйте глаза и посмотрите в телефонной книге!

Она с такой силой и яростью надавила кнопку отбоя, что телефон возмущенно запищал. Джейн уселась обратно на диван.

Бекка чувствовала, что папа домой не вернется. Что-то ей подсказывало. Интуиция, рожденная воспоминаниями о том, как он мучился, пристегнутый к больничной кровати, и уверенность, что добровольно он на такое больше не пойдет.

– Ты готова к тому, что он может не вернуться? – спросила она.

– Он должен вернуться, – ответила Джейн. – Какие у него еще варианты?

Она рассказала Бекке про тот случай, когда его пытались изнасиловать на задворках магазина в Ньюарке.

– Болтаться одному невесть где опасно. У него только один дом.

Телефон зазвонил снова. Джейн взяла трубку и кивнула Бекке. Это он.

– Он говорит без остановки, – сообщила Джейн, продолжая слушать. – Ничего не могу понять.

– Скажи, что я здесь. И что я спрашиваю, где он.

– Тим? Тим, у меня тут Бекка. Она спрашивает, где ты.

Приглушенный папин голос из трубки выдавал слово за словом без пауз, и мамино лицо постепенно каменело. Обернувшись, она почти незаметно покачала головой.

– Вот это я и имела в виду, – пояснила она, вручая трубку Бекке.

– Папа?

– …злобный и тупой. Как эти отморозки из старших классов, которые торчат рядом с тобой в кино, и ты ни слова из их разговоров не понимаешь. Поди догадайся, может, они увяжутся за тобой на парковку, набросятся у машины и проломят череп бейсбольной битой. Он не понимает доводов рассудка…

– Пап!

– Что это за жизнь? Его нужно в клинику, но какая клиника его примет? По этому профилю ничего нет, специалистов никаких. Ну да, я в курсе, они все специалисты, у нас тут целая страна специалистов. Но этот-то? Этот просто чокнутый. Вот и обращайтесь с ним как с чокнутым. Я не имею в виду посадить под замок. Усмирите его, лечите электричеством. Бейте самыми сильными разрядами, просто бейте, палками, не кормите, заморите голодом, пусть подыхает. Не нужно перевоспитывать, это бесполезно, обрабатывайте его, как в секте, как при тоталитарном строе, ставьте на колени, отнимите у него все, и он никогда уже никуда не пойдет. Может, мелькнет разок затравленная улыбка, может, на секунду он приоткроет глаза или припомнит обрывок песни – «дикторы в новостях рыдали… как умирала земля… лицо его было мокрым от слез» – пусть, мне не жалко.

На этом связь прервалась.

4

Этому нет конца. Твое зудение на одной ноте действует на нервы. Нытье, стенания, постоянное я, я, я… Ты в курсе, сколько всего ты упускаешь? Птичье оперение всех мыслимых и немыслимых расцветок, живые краски. Лунный диск. А еще, еще… В общем, ты многое упускаешь. Интересные, глубокие люди, у которых открывались глаза на многогранность и красоту этого мира, пускались в кругосветные путешествия или усаживались с мольбертом на горном склоне. А ты все ноешь. Дрожишь от холода и боли. Хнычешь, как тебе плохо и неудобно. Этот бесконечный минор кого угодно доведет до ручки. Любой герой уже давно кинулся бы в омут, достанься им в нагрузку такой нытик.

– Ты пещерный человек, – произнес Тим вслух.

Жрать!

Вдалеке грохотал гром, на опаловом, затянутом тучами небе прочертилась серебряной веной молния.

– Ты откатился назад на три миллиона лет. Ты тупиковая ветвь эволюции.

«Жрать!» – беззвучно откликнулся второй.

– Жрать! – заорал Тим, перекрикивая гром.

Покупатели, складывающие пакеты в багажники и отвозящие на место тележки, обернулись на крик.

«Жрать, жрать, жрать…» – ныл второй.

– ЖРАТЬ! ЖРАТЬ! ЖРАТЬ! – завопил Тим во весь голос.

Не прошло и минуты, как они дошагали через парковку до дверей супермаркета.

Дождавшись в призрачных предрассветных сумерках, когда откроется «Данкин Донатс», он перешел улицу, вернулся с дюжиной пончиков, поставил коробку на землю и съел их под сосной. Второй перестал ныть насчет еды и начал канючить про ногу, но Тим, не обращая на него внимания, поглощал пончики. Потянулись на службу банковские работники, один за другим исчезая в дверях банка. Выбравшись из-под сосны, Тим тоже прошагал внутрь и остановился в вестибюле, затягивая потуже ремень. К нему с улыбкой вышла сотрудница. Он сообщил, что хочет перекинуть кое-какие средства и, может быть, создать фонд. С ремнем никак не получалось сладить. На последнюю дырку слишком туго, а на предпоследнюю – слишком свободно. Сотрудница смотрела, как он сражается с застежкой. В итоге он все-таки остановился на предпоследней.

Приметив на соседнем столе кофейник, он налил себе чашку и уселся, вытянув ноги, на мягкий офисный стул. Блаженство должно было окутать его, словно пледом, однако второй все хныкал: «нога, нога» – и Тиму пришлось закатать штанину и посмотреть, что там такое. На что-то напоролся. Порез, глубокий и ровный, шел от кости до икры. Тим не помнил, когда это могло произойти. Струйка крови на ноге уже засохла. Подошедший банковский служащий посмотрел сверху вниз на клиента в грязной футболке и рваных брюках, отдиравшего от лодыжки пропитавшийся кровью носок. Увидев стоящего над ним сотрудника, Тим хлопнул ладонями по коленям.

– Мне нужно перевести средства и, может быть, открыть фонд.

– По-моему, вам неплохо бы наложить швы, – заметил сотрудник.

– Зайду попозже в аптеку. Куплю какой-нибудь анальгетик.

Отведя клиента в кабинет и изучив его портфель на разных сайтах под разными паролями, сотрудник обнаружил несметные богатства, размещенные в разнообразных инвестиционных структурах. Отвернувшись от экрана, он во все глаза уставился на сидящего рядом бомжеватого мужчину. Тот, забросив ногу на край стола, отковыривал засохшие струпья, собирая их в горсть. Сотрудник выволок из-под стола мусорную корзину.

– Может, лучше сюда?

Тим сунул струпья в карман, словно пригоршню мелочи, и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел сквозь сотрудника. Тот сунул корзину обратно под стол.

– Это ваши дипломы на стене? – поинтересовался Тим.

Сотрудник подтвердил, оглянувшись.

– Когда-нибудь сможете ими подтереться.

Покончив с финансовыми делами, он вышел на холодную застывшую улицу, под плотно затянутое пепельными облаками небо. В носу защипало от холода. Он пошатался по стоянке, потом выбрался вслед за выезжающими машинами на дорогу, по которой вдоль обочины дошел до перекрестка с тремя конкурирующими аптеками. Он решил облагодетельствовать ближайшую. В центре зала обнаружилась стойка с фуфайками, среди которых выделялась оранжевая с термоаппликацией в виде рога изобилия, извергающего урожай фруктов и овощей в осенних тонах. Надпись под рогом гласила: «Счастливого Дня благодарения!» Он купил эту фуфайку. Еще он купил веревку, столовый нож и пачку печенья. Свой старый ремень он выбросил на задворках аптеки и, выпуская белые облачка пара изо рта, соорудил из веревки новый, подкромсав где надо ножом.

Он обошел по бровке участок дороги с круговым движением. Заснул на городской площади. Утром, продрав глаза, увидел сидящего чуть поодаль на корточках молодого человека. Под распахнутыми полами незастегнутой куртки виднелась голубая форменная футболка с официальной эмблемой. В руках молодой человек держал картонную коробочку с картонной ручкой, разрисованную фруктами. Он пытался разбудить спящего, соблюдая первое усвоенное им правило: «Никогда не дотрагивайтесь до подопечного». Иногда подопечные щурились заплывшими пьяными глазами в красных прожилках и приходили в себя далеко не сразу – «в экстремальных случаях, таких, например, как дорожно-транспортное происшествие».

Тим приподнялся и сел, привалившись спиной к серому цоколю городского здания.

– Доброе утро, – приветствовал его молодой человек. – Хотите перекусить?

Он протянул подопечному картонную коробку, но тот даже не пошевелился.

– Тогда оставлю здесь. – Он поставил коробку подальше от большого созвездия голубиных клякс. – Там достаточно калорий на сутки. Холодает, имейте в виду, – не вставая с корточек, сообщил он. – Одной фуфайкой вы не обойдетесь.

– Чтоб он подавился! – ответил подопечный.

Молодой человек повертел головой, но никого вокруг не обнаружил. Тогда он встал и пошел прочь.

– Эй!

Молодой человек обернулся. Подопечный держал в руках коробку.

– Вы меня перепутали с кем-то, кому это нужнее. Заберите.

«Если подопечный отказывается от предложенной еды, попробуйте его уговорить, держась на безопасном расстоянии. Если продолжит отказываться, не настаивайте. Сохраняйте вежливый тон».

– Точно не хотите?

– Создатели нашей Конституции, – ответил тот, – потрудились закрепить в ней необходимые для стремления к счастью условия, назвав, в отличие от правительства, право быть оставленным в покое самым неотъемлемым из прав и самым ценным для цивилизованного человека.

– Я не от правительства, – удивленно посмотрел на него юноша. – Я от «Накормим голодных».

Коробка так и висела в руке подопечного. Молодой человек подхватил ее и удалился.

Но тут альтер эго поднял дикий пещерный вой, от которого у Тима заложило уши. Пришлось проглотить гордость, окликнуть молодого человека во второй раз и взять коробку, предложив за нее стодолларовую купюру из бумажника. Без оплаты он еду брать отказывался наотрез, и озадаченный молодой человек, никак не ожидавший обнаружить у подопечного такие средства, после долгих препирательств согласился принять купюру как пожертвование на благотворительные нужды.

На шоссе водители вылетали из-за поворота, не глядя и не притормаживая. Откуда на внутриштатных магистралях взяться пешеходу? На какой электрический столб ни взгляни, все покосившиеся. Мимо, залихватски сигналя, пронеслась полная машина подростков, словно на выпускной.

Небо затянули тучи цвета раскрошенного гранита. Остались позади автосалон «Виллидж Додж» и склады «Уандерленд Фарм», размокшие коробки с сигаретами и что-то похожее на панцирь морской черепахи. Неужели где-то неподалеку уже океан?

Он стоял у прилавка книжного магазина «Барнс и Нобл», дожидаясь, пока освободится консультант за компьютером. Коротая время, он опустился на колено и принялся теребить шнурок, двойной узел которого, промокнув, затянулся почти намертво. Покрытые волдырями отмороженные пальцы и онемевшие руки едва шевелились. Стянув мокрый носок, он увидел, что оставшиеся пальцы ног тоже в волдырях, а ступня вся побелела, как и кисти рук. Пульсирующая боль в распухшей ноге слегка поутихла, когда он снял ботинок, но все равно ступни напоминали два налившихся кровью, булькающих сердца.

Закатав штанину, он снова осмотрел порез на ноге. Рана сочилась гноем, вокруг нарыва розовела полупрозрачная кожа. Лодыжка раздулась, как дирижабль. А он думал, это футболка «Мастеркард» так воняет. Тим выскреб ногтем присохшую грязь – при ближайшем рассмотрении это оказалась какая-то букашка.

– Чем я могу вам помочь? – спросила консультант.

Тим выпрямился.

– Я ищу книгу о птицах.

– Какую-то конкретную?

– Определитель, чтобы можно было как-то узнавать их в природе.

Узнать птицу и почувствовать себя властелином мира. Разгадать тайну природы и на миг восторжествовать над ней. Запечатлеть на мгновение в сознании увиденный мельком полет безымянной – пока ты не дашь ей имя – птицы. Мало кому другому это дано. Нужно будет купить в придачу определитель бабочек и деревьев. Растений то есть, чтобы там еще цветы были и всякие кустарники.

Выбравшись из-за стойки, консультант целеустремленно направилась в раздел природы. Тим с закатанной штаниной двинулся следом, держа в руке ботинок и носок. Только дойдя до секции и обернувшись, консультант увидела его голую ногу, раздувшуюся в районе лодыжки, словно зоб.

– Боже! – ахнула она.

Прихватив стопку книг о птицах, он устроился в кафе. Согревался горячим кофе и заедал его выпечкой из стеклянной витрины. Потом ему пришлось срочно бежать через весь магазин в мужской туалет, где он засел надолго. Через какое-то время появился менеджер и спросил в пространство: «Здесь все в порядке?»

Тим наконец вышел. Ему предложили вызвать «Скорую», на что он поинтересовался зачем. Оплатил выбранный орнитологический определитель и покинул магазин. Когда вечером ноги понесли его в очередной поход, книгу он бросил первой.

Ноги и руки замерзли. Лодыжка болит. В желудке пусто, и хочется есть.

День и ночь подобные жалобы, день и ночь. Банальные, но неоспоримые. Он приучил тело к постоянным потачкам, поэтому отпор должен быть решительным, твердым – и побольше уклона в дзен.

Мы рассыпаемся на куски. Затекшая шея – это кошмар. На темной дороге страшно.

Он хотел научиться определять птиц в пику второму, этому примитиву, умеющему разве что отличить свет от тьмы; далекому от таких возвышенных радостей, как ценить красоту и переводить окружающий мир в названия. Определи птицу и почувствуй себя властелином мира. Одержи победу над низменными потребностями и тупой материей.

Но низменные потребности оказались куда сильнее, чем он ожидал. В судебном праве он разбирался куда лучше, чем в орнитологии, поэтому, выкинув обременительный томик о птицах, он начал повторять по памяти лучшие выдержки из знаменитых вердиктов. Это было занятие чисто умственное, недосягаемо утонченное для альтер эго.

Баланс жидкостей необходим для правильного функционирования систем организма. Жар – повод обратиться к врачу. Вот, кажется, неплохое место для отдыха.

– Закон в самом общем и всеобъемлющем смысле означает правило действия, – проговорил он, – учрежденное вышестоящими, которым нижестоящие обязаны повиноваться.

В Макдоналдсе быстро, вкусно и удобно. Все любят смотреть телевизор. Эякуляция – это ни с чем не сравнимое ощущение.

– Свобода живет в людских сердцах, и когда она умирает, никакая конституция, никакой закон и никакой суд ее не спасет.

Недоступные глазу операционные системы посылали сигналы бедствия. Он по возможности старался не обращать на них внимания. Его возмущали эти узурпаторские замашки химических дисбалансов и замыканий в нервных цепях. Он может произнести слова «нервная система организма», а нервная система не может, значит, он главнее. Он миновал «Принтинг Плюс», «Пик-квик» и «Китайские крылышки». На всех подъездных дорожках стояли пикапы, и только на одной – «корвет».

– Корвет, – произнес Тим вслух.

Забравшись на середину косогора позади закрытой на ночь автомастерской «Джиффи Льюб», он улегся спать. Проснулся, отлежав ухо на твердой земле, и час-другой слушал грохот разной гидравлики и переговоры механиков.

Хорошая обувь – это не роскошь. Странные взгляды от незнакомых мужчин настораживают. Нарушение работы кишечника – повод для тревоги.

Позже, когда ноги понесли Тима на очередную прогулку, настала его очередь жаловаться второму. Позади оставались рекламные щиты, светофоры и торговые центры. Знаки «стоп», дома отдыха и жилые здания. Железнодорожные пути, блокпосты и въезды на эстакады.

– Ты все ноешь и ноешь, про то, как ты замерз и проголодался, – усовестил второго Тим. – Мол, ночи такие длинные. Хорошая обувь – это не роскошь. А потом ты отключаешься, и что? Куда девались все твои жалобы? Тебе что, уже не холодно? Расхотелось есть? Чего ты добиваешься, кроме того, чтобы повергнуть нас обоих в страдания и мрак? Отвечай! Ты рушишь мою жизнь, отнимаешь у меня волю, мотаешь по улицам, словно кусок мяса на веревке. Ты ткнул меня носом в мои ограничения и развеял иллюзию свободы. С какой целью? Что тебе с того?

Второй упорно хромал дальше, ничего не отвечая.

Только в одном они сходились. Если ему хочется заморить второго голодом, если единственное удовлетворение он находит в суицидальной мести, то он побеждает отсутствием крыши над головой, держит ничью по питанию, но терпит сокрушительное поражение каждый раз, когда наваливается сон. Что мешает ему, когда второй остановится, шагать дальше, пока не сведет ублюдка в могилу? Можно кинуться в первый подвернувшийся водоем – а можно и под колеса. Но у него элементарно не оставалось сил. Когда его отпускало, он заползал в ближайшую щель, в какое-нибудь сомнительное укрытие, и там они дружно падали замертво. На миг ему открывался смысл блаженства – забвение. Забвение их примиряло.

Он вывалился из мужского туалета. Человек, настойчиво стучавший в дверь, шарахнулся далеко в сторону. Пройдя через боковой выход, рядом с которым выстроилась очередь из машин, Тим наклонился у мусорного бака и извергнул наружу только что съеденный обед. Шатаясь, он доплелся до подернутого инеем газончика между Макдоналдсом и «Коноко» и сел на траву, весь мокрый от испарины. Машины на дороге двигались словно в замедленной съемке.

Он остановился перед витриной в окраинном районе, убогость которого только подчеркивало недавнее благоустройство. За стеклом спортивного магазина красовалась палатка под зеленым тентом. Туристическую идиллию дополнял прочий реквизит – фонарь, фляга и сделанный из картона костер.

Тим улегся на скамью и задремал. Разбудил его полицейский, постучав дубинкой по деревянным рейкам.

– Ваши документы, – потребовал коп.

Тим медленно сел. Вытащил бумажник из заднего кармана брюк. Выудить негнущимися пальцами водительские права удалось не сразу. Посмотрев, полицейский вернул карточку обратно.

– Здесь нельзя спать.

– А закон о праве пользования общественными местами вам о чем-нибудь говорит?

Полицейский смерил его взглядом.

– Тебе больше спать негде, умник?

Неторопливо расстегнув бумажник, Тим продемонстрировал пачку хрустящих стодолларовых банкнот, перелистав ее большим пальцем.

– Спать я могу где захочу.

– Так иди туда, – велел коп.

– Польщен заботой о моем комфорте.

Полицейский пошел прочь.

– Можно еще предложить государству упрятать за решетку всех непривлекательных внешне и эксцентричных, чтобы не смущали честных граждан! – крикнул Тим ему вслед. – Общественная нетерпимость и враждебность – недостаточное конституционное оправдание для нарушения физической свободы человека!

Он снова заснул. Когда проснулся, решил, что нет, вставать он не будет, ни в какую, не сейчас, только не вставать, слышишь, ты, человеческий сорняк, который надо вырвать с корнем? Ты, мешок с костями! Ты, сварливый доходяга с вечным жаром, хромотой и неуемным аппетитом!

Недостаток меди, к твоему сведению, вызывает анемию. Что на данный момент не самая насущная из забот.

– Вонючка, гнилое нутро, язва, – огрызнулся Тим вслух, снова приподнимаясь на скамье. Оказавшаяся неподалеку женщина с собакой поспешно натянула поводок, срывая нюхающего пса с места, когда Тим повысил голос. – Прорвавшийся свищ. Слепой тормоз. Отвяжись от меня. Отвяжись и оставь меня в покое!

Не могу.

– Ты цепляешься за колесо фортуны. Я возношусь на ангельских крыльях. Ты кружишь спиралью. Я грежу о старых возлюбленных с младыми улыбками.

Прости, дружище, мы связаны накрепко.

– Докажи! – прокричал Тим.

Что такое крылья? Что такое улыбка?

– Нечего тут умничать. Умничать могу только я.

«Я развиваюсь», – ответил второй.

Позади круглосуточного магазина выстроились у рукотворного котлована, словно динозавры в музее, кран, трактор и несколько экскаваторов помельче. Обогнув котлован, Тим уселся в кабину трактора и съел пару хот-догов. И сумел удержать их в желудке – скорее всего, благодаря хитрому расчету второго, знающего, сколько калорий понадобится для очередного перехода.

– Хитрожопый! – обозвал его Тим.

На дороге, ведущей из города, с неба свалился дрозд. Второй шмякнулся прямо на плечо Тиму, третий – на крайнюю левую полосу, за ним посыпалась остальная стая. С глухим стуком они шлепались на асфальт, усеивая все шоссе. Потом наступила темнота, но Тим уже снова был в пути.

Обойдя по кромке небольшую рощу с закованными в оранжевую пластиковую сетку стволами, он взобрался на пригорок, возвышающийся рядом с шоссе, и пересек пустырь, не представлявший никакого интереса для инвесторов, кроме демаркационного. Спустившись, он свернул в сторону от шоссе к недостроенному коттеджному поселку в тюдоровском стиле с гигантскими участками. На улицах, усеянных строительным мусором, стояли контейнеры для отходов, а на подъездных дорожках высились груды розового щебня, подчеркивая своей невостребованностью запустение этого мертворожденного квартала. Ледяной дождь промочил фуфайку с рогом изобилия насквозь, и теперь она стояла колом. Тим выбивал зубами дробь, обливался потом и сам рвал и метал, как этот ливень, обвиняя второго во всех своих страданиях. Его угрозы носились эхом по городу-призраку под барабанную дробь круглых, как шарики соли, градин. Вскоре одевшийся в леденцовую глазурь поселок остался позади, проводив гостя хрустальным перезвоном веток.

Под козырьком дорожного центра отдыха к нему подошел человек с мусорным мешком. Черный полиэтиленовый мешок для уличных контейнеров, такой старый, что уже протирался на побелевших складках, особенно у горловины, за которую придерживал его владелец, перекинув через плечо. Поставив мешок на землю, человек уселся рядом с Тимом на каменную скамью.

– Что у тебя с пальцами? – поинтересовался он.

Тим сидел, сложа руки на коленях. Негнущиеся покоробленные пальцы смотрели вверх. Волдыри уже пропали, но кожа приобрела темно-багровый оттенок, переходящий в угольно-черный на концах. Тим взглянул на свои руки. Они напоминали скрюченные трупным окоченением лапы какого-нибудь стервятника.

– Хитрожопый он.

– Кто? Твой кореш?

– Он мне не кореш.

– У тебя нет друзей?

Тим покачал головой. Они посидели молча.

– Разлагаешься? – спросил наконец человек.

Вопрос повис в воздухе.

– Разлагаюсь?

Человек посмотрел на него пристально. Потом кивнул.

– Все будет хорошо, – произнес он наконец, вглядываясь в плохо различимую от дождя с градом даль. Видно было только людей со шлангами, стоящих у своих автомобилей на заправке «Мобил». – Тебе бы хорошо устроиться в благотворительную лечебницу на Макадамса. Отлови волонтера, пусть он тебя запишет, – посоветовал человек на прощание.

На старом шоссе водитель дребезжащего пикапа притормозил на обочине метрах в двадцати перед Тимом. Когда тот поравнялся с грузовиком, водитель окликнул его, высунувшись в правое окно. Белесое, как рыбье брюхо, небо предвещало скорый снегопад.

– Вы, кажется, ранены? – спросил водитель. – Помощь нужна?

Тим остановился у окна. Из решеток веяло горячим воздухом, который жег онемевшие руки. Тим отступил на шаг.

– Вы очень сильно хромаете, – продолжал водитель. – Вы, часом, не ветеран?

Тим не ответил.

– Я служил в Третьем батальоне Девятого полка морской пехоты в Первую войну в Заливе, – пояснил водитель. – А теперь помогаю в одном заведении, это что-то вроде приюта. Мы всех кормим и всем даем ночлег.

– Разлагаетесь?

– Разлагаюсь? – переспросил водитель, озадаченно глядя на него через открытое окно. – Первый раз слышу такую формулировку. Наверное, да. Если даже кто-то будет утверждать обратное.

Тим открыл дверцу и залез внутрь.

– Не сочтите за труд, – попросил водитель, заводя машину, – поднимите стекло с вашей стороны.

Тим послушно завертел рукоятку негнущейся когтистой лапой. Кабину тут же наполнила невыносимая вонь.

– Боже! – Водитель открыл свою дверь и выскочил наружу. – Простите. Не в обиду вам, но этот запах…

– Это от ноги, – объяснил Тим и осторожно закатал штанину, демонстрируя.

– Ого! Вам срочно нужно в больницу.

Тим вышел из пикапа, а водитель уселся обратно за руль, торопливо опустив стекло со своей стороны.

– Ни за что! – заявил Тим с обочины. – Никаких больниц.

– Да, я понимаю. Сам не любитель. Но у вас явное заражение, так и умереть недолго.

Тим закрыл дверцу.

– Никаких больниц, – повторил он в окно.

– Вы погибнете.

– Никто вас не просил ради меня останавливаться, – отрезал Тим.

В конце концов он добрался до территории местной старшей школы, где вырубился на бейсбольной площадке прямо за основной базой. Там он то приходил в себя, то опять отключался. Очнулся он под хлопьями первого снега. Отыскав в себе силы снять одежду, он уселся под зимним небом в одних трусах-боксерах, и снежинки испарялись с легким шипением на его раскаленной от жара коже. Близость физической смерти вызывала упоение. Альтер эго почти совсем затих. Никаких больше жалоб на голод и холод. Тим не помнил, когда последний раз ему удавалось удержать съеденное внутри. Победа близка! Он никогда прежде не задумывался о небесах, но теперь точно знал, что Всевышний существует. Без Всевышнего плоть одержит верх, а это невозможно. Он – это одно, а его плоть, его тело – совсем другое, он хочет отделиться от тела и уйти в вечный покой, а этот пусть остается страдать и гнить в земле.

Потом ему пришлось встать и идти.

Под крепчающим ветром и лихорадочно пляшущим снегом он вошел в какой-то городок. Он тащился по обочине, подволакивая ногу, босиком, полуголый, со вздутым от несварения животом. Никто меня не видит, никто меня не остановит, никто мне все равно ничем не поможет. Они просто вызовут………, но будет поздно. Вот только ……… жаль. Она будет дальше пить кофе. Было время, когда я пытался найти средство от этой напасти и перепробовал все, чтобы перестать ходить, даже бросил……… Запах щекотал………Я любил выпить……… на………, вроде как говоря ……… своей……… после очередной проведенной вместе……… Сейчас я бы сказал ей, что все хорошо, если не считать заражения. Все хорошо, если не считать того, как я скучаю по ней и …………?

…………?! Я всегда был плохим…………

Холмистая улица вывела на последний пригорок напротив многоуровневой парковки и дворика с фонтаном в окружении нескольких офисных зданий. Интересно, где закончится его путь? В каком сквере, на задворках какого здания, в какой подворотне или, если повезет, в каком незапертом туалете или на заднем сиденье он обретет свой вечный покой? Но тут второй вышел из ступора и увидел открывающиеся перед ними двери.

Тим повалился на колени на резиновый коврик.

– Ты, сволочь! Ты жульничаешь!

Медсестра при виде его выскочила из-за стойки.

– Он жульничает! – закричал Тим, к которому уже бежала бригада «неотложки».

Неужели ты решил, что я и вправду дам тебе нас убить?

В отделении интенсивной терапии он лежал под именем Ричард Доу, как не имеющий документов. У него обнаружили почечную недостаточность, увеличение селезенки, пониженное в связи с заражением крови давление и повреждения клеток сердца. Еще «траншейную стопу»[3]3
  «Траншейная стопа» – особый вид обморожения стопы, возникающий от долгого воздействия холода и сырости даже при умеренных температурах.


[Закрыть] и дизентерию. Ему требовались вентиляция легких и антибиотики внутривенно. Он не просыпался ни днем, ни ночью.

Второй вызывал у него непроизвольные звуки. Например, «вуф!» А еще «а-а-а, а-а-а». Они вели нескончаемые разговоры, которые часто возникают в бредовых снах.

В: Кем ты работал?

О: Я был ………

В: Юристом?

О: Да. Это что, допрос?

В: Простое ведь слово – юрист. Почему ты его не помнишь?

О: У разума есть пределы. Знание во всей своей полноте не определяет глубину человеческой……………

В: Чего?