Текст книги "Безымянное"

Автор книги: Джошуа Феррис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Он просил Джейн запирать его в спальне – и наматывал там бессчетные мили аккуратных кругов, от которых хотелось лезть на стенку и тошнило.

Он надоумил Горовица вколоть ему мощный мышечный релаксант. Сработало – на время действия. А когда действие закончилось, он отправился, шатаясь, с головокружением, на самую долгую и изматывающую из своих прогулок, и поклялся больше такого не пробовать никогда.

Они с Джейн вбили в стену кольцо, и он сажал себя на цепь, крепящуюся к кожаному поясу. Через пару дней эту меру отмели как совсем уж варварскую.

Во время второго обострения ему пришла в голову идея с беговой дорожкой. Он покажет треклятому организму, кто кого, блестящий разум одержит верх над тупой материей!.. Однако каждый раз, когда во время приступа удавалось себя на эту дорожку загнать, ноги тут же сходили с нее, устремляясь к свободе. Они не признавали ни оков, ни заточения. Они словно обладали собственной волей.

Из вестибюля к выходу предстояло еще спуститься на эскалаторе.

Фрэнк Нововян за стойкой охраны поднял голову – под глазами свежие мешки, колючий взгляд без тени улыбки. Но к нужным людям Фрэнк умел проявить почтение.

– Доброе утро, мистер Фарнсуорт!

– Фрэнк, можно тебя на пару слов?

– Конечно.

Тим шагнул на эскалатор. Ноги продолжали движение. Пришлось снова оборачиваться, чтобы не терять контакт с охранником.

– Пройдешься со мной?

Фрэнк встал со своего табурета и догнал Тима уже после того, как тот сошел с эскалатора – на полпути к выходу.

– Чем я могу вам помочь, мистер Фарнсуорт?

– У нас на лестнице посторонний.

– Что за посторонний?

– Бездомный.

– На нашей лестнице?

– Ты в курсе?

Тим вошел во вращающиеся двери и жестом пригласил Фрэнка следовать за собой, преодолевая сопротивление ветра, навалившегося на стекло с обратной стороны.

Городская толчея и суета, как всегда, застали врасплох после мертвой тишины за рабочим столом. Летящие мимо такси, машины, грузовики, закутанные курьеры на велосипедах, развозящие упакованные ланчи. Лица, разномастные, как флаги мира. Между зябнущими прохожими лавировал еврей-хасид с тележкой. Тим шагнул на засыпанный солью тротуар, и холод поглотил его. Он шел на север, к Центральному парку, сквозь ветер, который воплощался в льнущих к фонарным столбам газетах и теребил концы шарфов. За спиной сердито хлопали полы пиджака. Зубы выбивали дробь. Бедняга Фрэнк, которого вытащили на улицу в одной тонкой форменной тужурке, тем не менее послушно следовал за ним в ледяное чрево зимы.

Может быть, послать Фрэнка за рюкзаком? То есть вернуться в здание, дождаться лифта, пройти коридор, потом еще обратный путь… Нет, к тому времени искать Тима будет все равно что иголку в стоге сена.

– Фрэнк, на сегодня назначено Хоббсу.

– Вы помните, на каком этаже тот бомж, мистер Фарнсуорт?

– Где-то на тридцатых.

Охранник отстегнул с пояса рацию.

– Пара минут, и с ним разберутся.

– Спасибо, Фрэнк.

Приложив рацию к щеке, Фрэнк что-то буркнул, и оттуда протрещал ответ. Тим прервал его на середине фразы.

– Подожди.

Фрэнк опустил рацию, ожидая распоряжений и продолжая шагать рядом.

– Сейчас, Фрэнк, секундочку.

Они подошли к перекрестку, где на светофоре столпились в ожидании прохожие. Тим свернул за угол, уходя от одностороннего потока машин, под который ему по счастливой, почти мистической, случайности не пришлось бросаться. Фрэнк шел рядом. Какой-то защитный механизм всегда отводил Тима от светофоров и мчащихся автомобилей, с кошачьей интуицией улавливая непосредственную угрозу для жизни. Доктор Эрджес усмотрел в этом доказательство того, что Тим (если не на сознательном, то хотя бы на подсознательном уровне) все-таки способен управлять собой во время хождения. Эту версию опроверг чуть позже доктор Кокс, утверждая, что инстинкты – особенно такие мощные, как инстинкт самосохранения, – вполне способны перебить и даже направить в нужное русло команды нервной системы. Поначалу Тим поверил первому и кинулся исполнять его предписания, затем так же истово последовал рекомендациям второго. И вот теперь он переходит улицу вместе с Фрэнком секунда в секунду с последней проезжающей через светофор машиной, и ни дотошный Эрджес, ни многоопытный Кокс не смогли пролить хоть каплю света на проблему. Спасибо за красивые теории, господа специалисты, спасибо за бесполезные назначения. Фрэнк шел рядом, заглядывая в лицо.

– Наверное, лучше этого бомжа не трогать, – решил Тим. – Пусть сидит где сидел.

– А я думал, вы хотите его убрать?

– Нет, уже нет.

Он вспомнил, как его приютили давеча в салоне африканских кос. Приходит незнакомый белый, просит погреться, негритянки без разговоров устраивают его спать на раскладных стульях. А потом тот же белый натыкается на бездомного, которому тоже нужен приют, и вышвыривает его на мороз? Сразу всплыло в памяти давнее предположение индийского гуру Бинду Талати о том, что «прогулки» – это, возможно, материальное проявление некоего кармического сбоя. Однако на самом деле Тимом сейчас двигала лишь жалость.

– Сделай мне такое одолжение, – попросил он.

Оглянувшись, чтобы придать своим словам убедительности, он увидел, что на лысой, как яйцо, макушке Фрэнка откуда ни возьмись материализовалась шерстяная черная шапка.

– В городе хватает обустроенных пунктов обогрева, мистер Фарнсуорт, – сообщил охранник.

– Да, ты прав. Но, понимаешь, Фрэнк, этот человек – мой знакомый, так уж вышло. Мы с ним вместе учились в старших классах. У него сейчас нелегкие времена. Не в службу, а в дружбу – присмотри, чтобы его никто не выгонял и не дергал, пока он сам не уйдет.

– Я не знал, что это ваш приятель.

– Очень давний, сто лет с ним не виделся.

– Тогда заметано, мистер Фарнсуорт, – пообещал Фрэнк, снова поднося ко рту рацию.

– Да, Фрэнк, еще одна просьба… Можно я одолжу твою шапку?

Фрэнк без колебаний сдернул ее и вручил Тиму – словно только для этого и брал ее с собой, а на голову нахлобучил, исключительно чтобы в руках не нести. Тим натянул шапку, прижимая толстым шерстяным отворотом покрасневшие уши к теплой голове.

– Спасибо, Фрэнк!

– У вас опять началось, мистер Фарнсуорт?

Тиму словно ледяной водой в лицо плеснули.

Никто на работе не знает – он особо об этом позаботился! Первым делом. Два прежних неурочных отпуска он легко объяснил – известие о том, что у Джейн рак, распространилось быстро. Теперь в голове лихорадочно гудела мысль: кто еще в курсе? Или охранник Фрэнк Нововян и в самом деле, как поговаривают, узнает все раньше других?

– Что началось?

– Ну, хождения, как раньше.

– Я не понимаю, о чем ты, Фрэнк.

– Уже ни о чем, – ответил охранник.

– Возвращайся на пост.

– Хорошо, мистер Фарнсуорт, – кивнул Фрэнк, продолжая почему-то идти рядом. – Могу я вам чем-нибудь помочь?

Никто ему не поможет, никто и ничем. Джейн могла пристегнуть его наручниками к изголовью – виси, пока не затрещат запястья; Бекка могла изображать понимание, а потом кидаться прочь из комнаты; Багдасарян мог перечитывать медкарту и назначать новые МРТ; Хохштадт мог намешать очередной коктейль из препаратов; хмурые санитары из клиники Майо могли отлавливать его по окрестностям Рочестера; Каули из Кливлендской клиники мог отправить его на психиатрическое освидетельствование в связи с «навязчивыми поисками медицинской помощи»; доктор Эйлер из Монтре мог снова умыть руки; Яри Тоболовски мог сварить еще одно зелье с экстрактом из крыльев летучей мыши; суфий Реджина мог сколько угодно окуривать его благовониями, обещающими пустить жизненную энергию в нужное русло; сам Тим мог открывать чакры и приводить тело в гармонию с сознанием посредством хоть йоги, хоть рейки, хоть панчакармы, пока не станет монолитен, как скала, – но чертова хрень все равно возвращалась. Надежда и отрицание – щиты, которыми больной отгораживается от надвигающегося приступа, – рухнули.

– Можешь позвонить моей жене, – ответил Тим наконец. – И сказать, чтобы ждала от меня звонка.

Бодхисатва в свое время убеждал его пересмотреть отношения с техникой. Электронная почта и КПК, сотовый телефон и автоответчик – все это щупальца разрушительного, всепоглощающего эго. Они влекут за собой постоянные и неотвязные мысли о себе любимом: «кто это мне звонит?», «кто это мне пишет?», «кому это я понадобился?» Я, я, я… Эго неотступно следует рядом, куда бы ты ни шел, заслоняя собой окружающие пейзажи и сбивая тонкий медитативный настрой. Лишившись надежды на то, что мир отвоюет свои позиции у цифрового шума, ты уже не видишь ни неба, ни птиц, ни деревьев – одно эго.

Все тринадцать месяцев предыдущего обострения он не касался ни мыши, ни клавиатуры, ни колеса прокрутки, а болезнь все равно цвела пышным цветом и вот сейчас вернулась, так что бодхисатва идет лесом.

11

Она трижды повторила в трубку его имя, с каждым разом все громче. Риелторы за соседними столами начали оборачиваться.

– Тим, сосредоточься! – взмолилась Джейн, вставая. Ее кресло, откатившись, стукнулось о стол позади; сидевший за ним сотрудник переглянулся с коллегой через проход. – Как называется шоссе? Есть там какой-нибудь указатель? – Теперь на нее, оторвавшись от работы, смотрел почти весь офис. – Но в каком городе? В каком? – Ей вроде бы удалось взять себя в руки. Усевшись обратно, она выдавала загадочные для постороннего уха четкие инструкции. – Позвони девять-один-один. Слушаешь? Раз ты звонишь мне, значит, можешь вызвать и девять-один-один. Если они тебя не найдут… Тим? Если они тебя не найдут, сворачивай на второстепенную дорогу. Да, ты устал, я знаю, но если они не поймут, где тебя подобрать, по-другому никак. Отойди подальше от шоссе. Слышишь? Иди к жилью. Подойди к первому же дому и позвони. Не засыпай, борись со сном, пока кто-нибудь не выйдет. Если никто не откроет, звони в следующий. Попроси их вызвать девять-один-один. Потом можешь засыпать. Пусть кто-нибудь обязательно вызовет службу спасения, пока ты не заснул. Я знаю, ты устал, знаю, но… ты меня слушаешь? – Она снова встала. – Тим, ты не спишь? – Она подождала ответа. – Тим, проснись! – Все кругом умолкли, мертвую тишину нарушали только трели телефонов, на которые никто не отвечал. – Сворачивай на второстепенную! Я тебя отыщу!

Он перешел с шоссе на дорогу, ведущую к жилой застройке. Его колотил озноб. Пять минут назад ноги дали отбой, разрешая закончить прогулку. По дороге он успел переодеть пиджак задом наперед – хоть как-то защититься от ветра – и обмотать руки полиэтиленовыми пакетами. Пакеты он подобрал на ходу, оторвав от промерзшей земли, и теперь одна кисть красовалась в черном пакете, другая – в белом.

Первый дом окружала сетчатая ограда. Подняв щеколду, Тим проковылял к крыльцу, на ходу придумывая, что сказать. Ничего подходящего на ум не шло. Нужные слова не подбирались. Та его ипостась, которая умела формулировать и подбирать слова, осталась где-то далеко позади.

Он упал на колени, не дотянувшись до звонка, и уткнулся лбом в скрещенные на входной двери руки. Щеку обожгло металлическим холодом. Две-три секунды он еще барахтался со злым упорством – нужно всего лишь вынырнуть из этой усталости, тогда он одержит наконец верх над телом, и, может быть, успеет узнать, что кто-то нашел его и не даст погибнуть.

Она обзванивала больницы со своего рабочего телефона – по списку, с востока на запад. Оставляла фамилию и номер, на случай если Тима привезут после. Операторы, как всегда, терпеливым голосом уверяли, что немедленно известят, если такой-то появится среди поступивших. Коллеги подходили и спрашивали, все ли в порядке. Конечно, разумеется, все в полном порядке. Вам ведь тоже приходилось обзванивать больницы в поисках родного человека? И снова Джейн упиралась в глухую стену невозможности объяснить. Да, это такая болезнь, называется… У нее нет названия. Это такой недуг, поражает в основном тех, кто… Ах да, на него нет статистики. «Все хорошо», – кивнула она и, повернувшись к телефону, принялась набирать номер очередной больницы.

Перезвонили где-то около пяти – аккурат под час пик. Но лучше поздно, чем никогда. Лучше так, чем ехать на опознание тела в морг. И все равно Джейн разозлилась, услышав, что его привезли целых два часа назад. Она бы уже подъезжала к больнице, а не висела без толку на телефоне. Каждый раз, когда Тим наконец отыскивался, именно этот порыв возникал первым – оказаться рядом с ним. А потом – никогда от себя не отпускать.

По пробкам она добралась до больницы лишь без четверти семь. Ей сказали, что он в приемной «неотложки». Пробравшись мимо ошарашенных каждый своей травмой пациентов и играющих на полу детей, она увидела Тима у дальней стены. Он сидел закутанный в одеяло, в черной шерстяной шапке, на фоне которой отчетливее розовела обветренная кожа – земляничного оттенка, не свекольного, который получается, когда обгоришь на солнце.

– Ты совсем обветрился… – проговорила Джейн.

– Как ты меня нашла?

– Обзвоном.

– Ты всегда меня находишь.

– С GPS было бы в разы проще. – Она присела рядом. – Где твой рюкзак?

– Они опасаются за пальцы на ногах. Слишком страшные волдыри.

– Где твой рюкзак, Тим?

– Я всего лишь зашел к Питеру. А из его кабинета меня уже понесло.

– Я же просила, без рюкзака никуда.

– Фрэнк Нововян дал мне шапку.

Джейн не сразу вспомнила, кто такой этот Фрэнк Нововян.

– Охранник?

– Мне стоило только заикнуться.

– Ты обещал всегда и всюду носить с собой рюкзак.

– Я ведь просто в соседний кабинет…

Они заехали в город за рюкзаком, а потом направились домой. Вела Джейн. Тим молча смотрел на череду безликих ночных кадров за окном. Когда он наконец заговорил, выяснилось, что истинную причину своего долгого нахождения на холоде фельдшеру из «неотложки» он сообщать не стал.

– Не сказал? Почему? Он же врач.

– Больше этим акулам пластыря ни полслова.

Джейн встревожилась. Они оба всегда верили в глубине души, что где-то есть чудо-специалист, который на таких случаях собаку съел. Его искали и в Рочестере, штат Миннесота, и в Сан-Франциско, и в Швейцарии, и ближе к дому – в клиниках от Манхэттена до Буффало. Были времена, когда Тим кидался к каждому человеку в белом халате – включая интернов и студентов. Были времена, когда он не раздумывая летел на другой конец света. А теперь ему трудно сообщить симптомы врачу в «неотложке»?

– А вдруг кто-то из этих акул пластыря найдет решение, Тим? Вдруг у них еще есть чем тебя удивить?

– Удивить? Меня уже ничем не удивишь.

На развязке они нырнули под эстакаду на Двадцать второе шоссе, где с обеих сторон четырехполосной трассы их приветствовали знакомые светофоры и торговые центры. Обмороженные руки Тима лежали на коленях, замотанные под многослойными варежками в эластичные бинты, защищающие от холода.

– Мне не нравится твой настрой, – сказала Джейн.

– Какой такой настрой?

– Безнадежный.

Дорога к дому вела через холм, фары высвечивали подкопченные выхлопной гарью слежавшиеся сугробы, похожие на отъевшихся ламантинов. Асфальт индевел под колесами, присыпанная солью обочина белела, словно кость.

– Я, наверное, шизанутый.

– Шизанутый?

– Я один такой, Джейн. Других случаев, кроме моего, не зафиксировано.

– Ты не шизанутый. Ты просто болен.

– Вот именно – на голову.

Как и положено хорошему юристу, он, логик, свято верил в силу прецедента. А у его мучений прецедента не существовало, как не существовало признанного врачами и клиническими исследователями возбудителя болезни – токсина, патогенного фактора, наследственного заболевания… Никаких физических признаков. Ни улик, ни прецедента, и специалисты лишь в затылке чешут. Остается только психика.

– Позвонил бы ты все-таки доктору Багдасаряну, – посоветовала Джейн.

Тим не ответил, и они заехали в гараж в молчании. Уже выключив двигатель и открыв дверцу, Джейн повернулась к мужу. Он, не моргая, смотрел сквозь лобовое стекло, и по отросшей за сутки щетине катились слезы.

– Ох, бананчик… – выдохнула Джейн.

Она положила руку ему на грудь и почувствовала судорожные всхлипы, отчаянные попытки не разрыдаться. Тим не любил плакать. Он боролся со слезами, как мальчишка борется со сном, когда разум вступает в схватку с телом и проигрывает. Видеть его плачущим оказалось так непривычно, что у Джейн невольно тоже закипели в глазах слезы – словно в детстве, когда жалость была естественной, как дыхание.

Уже ночью в кровати Джейн изложила Тиму свой план. Она будет, одевшись по погоде, следовать за ним во время хождений и присматривать во время сна. Придется уйти с работы. Все равно она не сможет спокойно сидеть в офисе, если в любой момент Тима занесет куда угодно, и он, словно потерявшийся ребенок, будет растерянно озираться посреди незнакомого района.

– Не сажать же тебя снова на цепь, – пояснила она. – Значит, остается одно – я бросаю работу.

– Я не хочу, чтобы ты из-за меня увольнялась.

В период наручников она смогла заботиться о нем только потому, что сидела дома. А потом вдруг раз – и у Тима все прошло. Какое это было облегчение! Теперь те тоскливые дни в четырех стенах воспринимались как домашний арест, из которого она невольно искала лазейки – взять хотя бы ту пару случаев, когда ее угораздило перебрать вина перед тем, как везти Бекку на занятия скрипкой. Во время болезни она настолько отдавала всю себя уходу за мужем, что, по сути, только им, его мучениями и жила, и потом, пока не занялась недвижимостью, долго не знала, куда себя деть.

– Нам ведь эти деньги погоды не сделают.

– Но тебе нравится работа. Ты в ней реализовалась и живешь полной жизнью.

– Ты не поверишь – вы с Беккой и есть моя жизнь, – возразила Джейн.

Тим молчал в темноте. Очищенный апельсин луны светил в открытые окна спальни, достаточно рассеивая мрак, чтобы видно было дыхание. Тим лежал поверх одеяла, Джейн, наоборот, закуталась почти с головой.

– Почему я вдруг не поверю?

– Потому что у тебя как раз вся жизнь в работе.

– Ты так это видишь?

Молчание.

– Послушай, – попросила Джейн после паузы. – Кто-то должен за тобой присматривать. Ты уходишь теперь дальше, чем прежде.

Как же отчаянно ему хотелось согласиться, если бы она только знала… Его одолевал страх, одолевало желание на кого-то положиться.

– Это слишком большая жертва, – сказал он наконец. – Я не хочу, чтобы получилось, как в прошлый раз, когда ты впала в депрессию, стоило болезни уйти, а мне вернуться к работе.

– Я не впадала в депрессию. Просто не сразу обрела себя заново.

– Все равно, это слишком большая жертва.

Джейн больше не сказала ничего, потому что втайне вздохнула с облегчением.

12

На пороге кабинета возник Майк Крониш. Даже на таком расстоянии казалось, что он нависает прямо над тобой, а уж вблизи – ни дать ни взять медведь гризли, вставший на задние лапы. Внушительная фигура, упакованная в костюм, являла собой воплощенную мечту кукурузных штатов. В коридорах при виде его жался к стенкам младший персонал, который Майк гонял в хвост и в гриву.

Крониш занимал выборную должность управляющего партнера, главы отдела судебной работы. Именно он распределял нагрузку между остальными партнерами, диктовал политику отдела, председательствовал в совещательных и судебно-правовых комиссиях. А еще он считался внутренним голосом фирмы. Официальная иерархия среди партнеров «Тройер и Барр» отсутствовала, однако на управляющего партнера возлагались определенные политические обязанности, подразумевающие в том числе урегулирование важных вопросов.

– Тук-тук… – произнес Крониш.

– Да-да, – ответил Тим.

Крониш вошел и сел напротив, закинув ногу на ногу. В воздухе запоздало повеяло ароматом лосьона после бритья, маскирующим даже намек на осечку.

– Я сразу к делу, – заявил Крониш. – Звонил Хоббс. Жаловался.

– Тебе звонил?

– Ты пропустил вчерашнюю встречу.

– Погоди, – нахмурился Тим. – Я ведь договаривался с Питером. Питер должен был приехать на слушание. Где, черт дери, его носило?

– Скажи-ка мне, Тим…

– Что?

– Кто ведет это дело? Кто из вас партнер? Питер?

– Вот именно, Майк, кто ведет дело? Я не могу послать Питера на заседание?

– Ведешь ты, допустим. Но если мне – мне! – звонит недовольный клиент…

– А если веду я, то я и решаю, самому идти или отправить Питера.

Крониш потер переносицу и уронил руку обратно на колено, откидываясь в кресле. Повисло молчание.

Среди прочего Крониш прославился в компании тем, что однажды выставил счет за двадцатисемичасовой рабочий день. Если прыгать по разным часовым поясам, такое вполне возможно, – проработав сутки без перерыва, Крониш сел на самолет до Лос-Анджелеса, где продолжил трудиться уже по западному времени. Соответственно, заполняя табель нагрузки за ту неделю, он с полным правом увеличил астрономические сутки на несколько часов. С каким удовольствием Тим сейчас перемахнул бы через стол и сожрал бычье сердце незаслуженного баловня судьбы, сидящего напротив…

– Нянька этому дерганому нужна, – произнес он, прерывая молчание.

– Этому дерганому нужен оправдательный приговор, – ответил Крониш.

– Вот именно. И именно поэтому меня не было на слушании. Зачем, спрашивается, я тут носом землю рою? Это ведь даже не заседание, а просто так, за руку его подержать. Вот что, Майк, при всем уважении – не лезь, а? Я со своим клиентом сам разберусь.

– Не забывай, насколько он нам выгоден.

– По-твоему, я нуждаюсь в напоминаниях?

– Значит, ты пропустил встречу, чтобы поработать над материалами?

– Майк, ради бога, отстань.

Секунду двое партнеров буравили друг друга взглядом. Потом Крониш скосил глаза, и Тим, проследив, куда он смотрит, увидел стоящий в углу рюкзак.

– А это зачем?

– Что?

– Рюкзак, – указал подбородком Крониш.

– Обычный рюкзак.

– Ты ведь с ним, кажется, и по кабинетам ходишь?

Вот сейчас возьму и признаюсь, мелькнуло у Тима.

Покажу Майку статью в «Новоанглийском медицинском вестнике» и подробно обрисую, каково это – из последних сил бороться с клеймом чокнутого. «Понимаешь, Майк, пока неизвестно, физическое это расстройство или психическое». Выложу все как есть, и Майк откликнется с несвойственным ему сочувствием и пониманием, потому что, в конце концов, все мы люди, и каждый может вдруг заболеть или даже умереть.

– Ладно, слушай… – Он выдержал паузу. – Перспективы у нас неважные.

– У кого это «у нас»?

Тим вздохнул поглубже.

– У Джейн рецидив рака.

Крониш тут же подобрался. Подавшись вперед, он сложил ладони домиком, словно в молитве, и впился в Тима взглядом. Между бровей залегла надлежащая страдальческая складка.

– Вот черт… – проговорил он.

– Да.

– Это ужасно.

Воцарилось почтительное молчание.

– Чем мы можем помочь?

Именно этого вопроса он и ждал. Но сначала выдержать еще одну паузу…

– Просто дайте мне спокойно заниматься делом.

Крониш поднял обе ладони вверх.

– Пожалуйста, занимайся.

Вскоре он удалился. Только после его ухода Тим сообразил, что мнимый рак Джейн все равно не объясняет, зачем ходить по кабинетам с рюкзаком. Крониш с его цепким юридическим умом вряд ли упустит эту нестыковку. Наверное, уже обратил внимание и подозревает, что вся история шита белыми нитками. Однако пока у него отложилось только одно слово – «рак». Все остальное пролетело мимо. Таково преимущество – завидное и печальное преимущество – знакомой всем смертельной болезни.

13

Небо окрасилось в свинцово-серый, словно борта линкора. Тротуар Бруклинского моста и паутина металлических тросов идеально гармонировали с угрюмым фоном. Тим поднялся на мост и миновал первую арку. Внизу пенилась фестончатыми узорами бегущая в гавань Ист-Ривер. Решив, что он здесь один, Тим попытался выплеснуть душившую его ярость, завопив во все горло под свист налетающего ветра, но сразу за аркой обнаружил слившуюся в объятиях парочку, фотографирующую себя с вытянутой руки. Парень с девушкой отпрянули в испуге, прижимаясь к кирпичной опоре.

Подъем кончился, между первой и второй арками парапет шел горизонтально. Тим почувствовал, что его кто-то нагоняет, но не обратил внимания, пока прохожий, поравнявшись с ним, не спросил:

– Не вы, часом, защищаете Хоббса?

Тим обернулся. А этот откуда вынырнул? На мосту никого, парочка у арки уже исчезла.

– Что, простите?

– Вы адвокат Хоббса, так ведь?

Когда тебя ни с того ни с сего окликают посреди Бруклинского моста – это неожиданно. Когда тебя окликают прицельно – это неспроста. Убийство упоминалось в газетах всего раз или два, и то лишь поначалу – не хватало звездной составляющей, – поэтому Тим и предположить не мог, что кто-то посторонний узнает адвокатов в лицо.

– Мы знакомы?

– О, вряд ли.

Прохожий был примерно одного с Тимом роста, под слоями зимней одежды угадывалась худощавая фигура. На поднятый воротник верблюжьего пальто ложился мягкими складками черный кашемировый шарф, закрывающий шею, а макушку грела огромная соболья шапка. Мех колыхался под ветром, словно поле черной пшеницы. У прохожего было вытянутое бледное лицо – слишком бескровное для усов, не порозовевшее даже на холоде, с ямочкой на выступающем круглом подбородке – и длинный хрящеватый нос с заметной, похожей на костяшку пальца, горбинкой.

– Откуда вы меня знаете?

– Шел за вами из центра города, – ответил незнакомец. – Вы ведь там работаете?

– Это не ответ. Вы шли за мной из самого центра до Бруклинского моста?

– А что? Погода располагает к прогулкам.

– Вовсе нет. Температура минусовая. Так зачем вы за мной шли?

Незнакомец не отставал ни на шаг, прижимаясь чуть не вплотную.

– Жуткое убийство, – протянул он. – Раскромсать собственную жену на лоскуты… Произведение искусства, почти шедевр в каком-то смысле, – но ведь отвратительный. Как вы можете защищать такого отморозка?

– Вы кто? Я вызову полицию!

– Вы видели фотографии с места преступления? Порезы весьма обдуманные. Он не просто колол куда попало – по крайней мере, после первой пары ударов. Маньяк он, ваш подзащитный!

– Я вызову полицию.

Однако доставать телефон Тим не спешил – из опасений, что незнакомец выбьет трубку из рук. Он не хотел терять новый «блэкберри» сразу вслед за прежним, тем более что нужно будет позвонить Джейн, когда прогулка закончится.

– И почему вдруг Стейтен-Айленд? – не унимался приставала. – Зачем сбрасывать тело на заброшенной стейтен-айлендской свалке?

– Кто вы такой?

– Ваш клиент живет в Рае. Зачем тащиться в такую даль, на Стейтен-Айленд?

– Откуда вам все это известно?

– Хотите знать, что мне на самом деле известно?

Незнакомец резко остановился. Тим вынужденно шагал дальше, и через пару секунд незнакомец уже прилично отстал. Обернувшись, он увидел удивление на лице приставалы.

– Вам разве неинтересно?

– Выкладывайте! – проревел Тим.

– Ваш подзащитный невиновен, мистер Фарнсуорт! – заорал незнакомец, перекрикивая вой ветра. – Хоббс – невиновен!

Он вытащил из-под пальто запаивающийся пластиковый пакет. Внутри виднелся мясницкий нож. Покачав пакетом в воздухе туда-сюда, незнакомец развернулся и пошел прочь.

14

Кладбище покоилось под белым саваном, на который, словно облако праха, опускались сумерки. Черный «Мерседес» пробирался по лабиринту извилистых улочек.

Джейн, ехавшая следом, остановилась у обочины и, увязая в снегу, поспешила к надгробиям.

Тим лежал на расчищенной гранитной плите. От прикосновения Джейн он вздрогнул всем телом, словно она выдернула его из параллельного мира. Глаза в прорезях лыжной маски лихорадочно заметались. Сон под открытым небом опять вынудил его сдаться на милость неизвестности. Чувствовалось приближение какой-то жесткой расплаты.

– Я встретил человека на мосту…

– Что за человек?

– Он знал меня.

Донесся звук захлопывающейся автомобильной дверцы. Хрустя коркой наста, к ним неторопливо шел мужчина в длинном темно-сером пальто. Даже издалека Тим различил знакомые, словно с портрета Пикассо, черты – рубленый нос, пухлые губы, разного размера глаза.

– А он что здесь делает?

Джейн тоже обернулась на скрип снега.

– Это я ему позвонила.

– Я же говорил, никаких врачей!

– Говорил.

– Он мне не поможет, Джейн.

– Откуда ты знаешь?

– От них от всех никакого толка.

– Добрый вечер, Тим, – приветствовал его доктор Багдасарян.

Они сидели в прогретом салоне «Мерседеса», снаружи проступали из сумрака расплывчатые пятна галогеновых фонарей. Из всех своих врачей к Багдасаряну Тим испытывал наименьшую неприязнь. За прошедшие годы ему досталось немало косых взглядов, и только один Багдасарян косился из-за природных особенностей, а не из-за сомнений в душевном здоровье Тима или серьезности его заболевания. При первом же взгляде на Багдасаряна возникала мысль, что Господь лишил его мало-мальской привлекательности и тщеславия умышленно, вынуждая целиком посвятить себя разгадкам тайн человеческих недугов. При этом доктор подкупал своей интеллигентностью, красноречием, певучим голосом и общим обликом эрудита и энциклопедиста.

И все же Тим не обрадовался. До болезни ему казалось, что стоит лишь обратиться к медицинской братии, и гений американской передовой науки вернет ему неотъемлемое право на здоровье. По крайней мере, считал он, найдется хотя бы один врач, один узкий специалист, который утешит, направит и распишет план действий. Однако поиски чудо-специалиста давно прекратились. Чудо-специалист умер, чудо-специалист – это сам Господь, чудо-специалист – плод отчаявшегося разума, которому нужно хоть во что-то верить. Тим устал искать, устал раз за разом переживать крушение надежд. Уповать на неизвестного гения он больше себе не позволит.

Да и на кой черт, в конце концов, сдался этот гений? Ведь он, Тим, не умирает? Он ведь победит свою непонятную болезнь? Так пошел он лесом, ваш гений, вместе со своими разгадками и рецептами. Тим еще поборется, у него еще остался порох в пороховницах!

Битых полчаса Багдасарян разглагольствовал о новейших достижениях томографии. Рассказывал о радиоизотопах, о сглаживании и атомных магнитометрах. Со времен последнего обследования Тима наука, по его словам, успела шагнуть далеко вперед, появились технологии, позволяющие получить четкий снимок мозга in situ[2]2
  In situ (лат.) – на месте.


[Закрыть].

– Иными словами, – заявил доктор восторженно, – отпадает необходимость в обездвиживании! Теперь мы можем сделать томографию прямо во время вашей прогулки, в движении, в момент изменения сигналов. Для неврологии это огромный прорыв. Никто и представить себе не мог, что такие возможности появятся уже сейчас, а не через пятьдесят-шестьдесят лет. Некоторые вообще не верили, что мы к этому придем. Однако мы пришли. Теперь вас не придется запихивать в томограф, чтобы увидеть, какие процессы происходят в мозге.

Тим, к своему ужасу, почувствовал, как шевельнулась глубоко внутри похороненная надежда.

– И какой мне от этого толк?

– Толк?

– Что мне с того? Мне поставят диагноз? Выпишут лекарство?

– Ну-у… – протянул доктор, – лекарство-то вряд ли. Это просто метод, инструмент, но гораздо более точный, чем все наши прежние…