Текст книги "Безымянное"

Автор книги: Джошуа Феррис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Джошуа Феррис
Безымянное

Посвящается Чаку Феррису и Патти Хейли

Ноги механически бродят[1]1
  Здесь и далее названия глав взяты из стихотворения Э. Дикинсон «После сильной боли» (After great pain…) в переводе В. Марковой и И. Лихачева. (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть]

1

Зима выдалась суровая. С реки задувал свирепый ледяной ветер. Карнизы ощетинились сосульками, словно отравленными стрелами. Четыре снегопада только за январь, сугробы смерзлись в серые бастионы, суровые и неприступные, как положено оборонительным сооружениям. На кладбищах утонули в снегу надгробия; машины, оставленные на улице, зима проглотила в один присест. Досужие разговоры о глобальном потеплении отошли на второй план перед злободневными заботами – о стариках, об инвалидах, о детях, которые неделями не ходят в школу. Начались перебои с поставками, и в те редкие дни, когда грузовым самолетам разрешали посадку, склады забивались под завязку. В продуктовых выстраивались очереди, все вокруг ворчали и злились на неоправданные неудобства. Наконец за дело взялись общественные организации: открыли пункты обогрева, начали обходить дома с проверками. Зима заставляла вертеться и, как строгая мать, учила неразумных не кнутом, а пряником.

Из-за снега и пробок домой он ехал долго. Обычно удавалось поработать при свете потолочной лампы, но в этот раз никаких документов при нем не было, поэтому он сидел у окна сложа руки. Дома его ждут. Сами о том не подозревая.

По радио «1010 WINS» каждые десять минут передавали сводки о ситуации на дорогах. Наверное, остались еще края – на побережье или на юге, – где солнечно и тихо, но здесь снег залеплял лобовое стекло, словно белый пепел от вспыхнувшей звезды. Ныли обмороженные пальцы рук и ног. Он отстегнул ремень безопасности и растянулся во весь свой немалый рост на заднем сиденье. Плевать, что подумает водитель. Ухо, прижатое к морщинистой кожаной обивке, временно оглохло, и радио сразу же зазвучало тише. Он свесил руку и пробежался немеющими пальцами по пупырчатому коврику. Не предупредил домашних, когда приедет. Сотового теперь нет. Так что придется им ждать, пусть и неосознанно.

Водитель разбудил его около самого дома.

Дом… Скоро он потеряет этот дом вместе со всем содержимым. Нечастое удовольствие понежиться в ванне, медные кастрюли над кухонным островом, семья… Он вновь останется без семьи. Стоя в прихожей, он окидывал взглядом знакомую обстановку, словно в первый раз. Когда она успела примелькаться? Ведь зарекался давать волю привычке, а теперь не может вспомнить, когда обыденность все-таки взяла свое. Вряд ли это произошло в один момент.

Он положил ключи на подзеркальный столик и несвойственным ему движением снял ботинки на длинном персидском коврике, который они с Джейн купили в Турции. Неделя в Турции и неделя в Египте. Какая-нибудь поездка всегда стояла в планах. На этот раз намечалось сафари в Кении, однако теперь придется отложить. В одних носках он прошел в кухню и провел рукой по слабо освещенной столешнице. Милая, родная кухня с шкафчиками под старину и «фартуком» из марокканской мозаики. Прошагал насквозь через столовую, где устраивались званые ужины для коллег. За длинным столом свободно размещались двенадцать персон. Дойдя до лестницы, он погладил рукой балясину и стал подниматься – шаг за шагом, ступенька за ступенькой. Вместе с ним карабкались вверх семейные фотографии на стене. Тиканье напольных часов в гостиной заглушил негромкий смех из телевизора в спальне.

Джейн. Все такая же красивая. Даже в этих попартовых очках для чтения – с каплевидной оправой в яркую крапинку, – которые придают ей слегка клоунский вид. Тонкие бретельки ночной сорочки подчеркивали хрупкость плеч, а лиф облегал упругую грудь, открывая веснушчатое декольте с точеными ключицами. Жена разгадывала кроссворд. Если случалась заминка, она поднимала глаза к плоскому телевизору на стене, где шло вечернее шоу, и покусывала кончик ручки, будто подстегивая работу мысли. Заметив мужа в дверях, Джейн удивленно обернулась – рановато он сегодня.

– Привет, бананчик!

Он стянул пиджак через голову, как футболку, выворачивая рукава, потом ухватился покрепче за фалды и разорвал его пополам. Сперва шло туго, крепкий шов не поддавался, но, как только лопнули первые стежки, стало легче. Рядом ахнула от изумления Джейн. Бросив растерзанный пиджак, он забрался на кровать и бухнулся на четвереньки, уткнувшись лбом в одеяло и сцепив руки на затылке, как будто в ожидании взрыва.

– Что с тобой? – выдохнула Джейн. – Тим, что случилось? Тим?

Она подобралась к нему и обхватила сверху за пояс, словно борец на ковре.

Тогда он рассказал, как ноги вынесли его из здания на улицу. На углу Сорок третьей и Бродвея он махнул рукой такси, надеясь доехать обратно до офиса. Поравнявшись с подрулившим автомобилем, дотянулся до пассажирской дверцы, открыл – и прошел мимо. Водитель, сикх в розовом тюрбане, возмущенно нажал на клаксон, ошалевшими глазами глядя в зеркало заднего вида. Что за люди, совсем ума нет дергать человека попусту!.. Около Юнион-сквер он попытался вызвать «Скорую» – такой вариант они с Джейн просчитывали во время прошлого обострения. Разъясняя ситуацию диспетчеру, поскользнулся на ледяной корке и, замахав руками, выронил сотовый. «Мой телефон! – крикнул он. – Помогите!» Кажется, потянул спину. «Пожалуйста, подберите кто-нибудь телефон!» Все шли мимо, а его «блэкберри» валялся посреди проезжей части, беззащитный перед надвигающимся потоком. Он рассказал Джейн, сколько раз ему пришлось нагибаться под строительными лесами, и как при бешеном городском движении он чудом не угодил под колеса. Рассказал про толпы равнодушных. Про то, как уже около Ист-Ривер наконец подступила знакомая усталость, и там он рухнул на скамейку, отключаясь. Как успел подложить под голову свернутый пиджак и стянуть галстук с пропотевшего насквозь – на морозе! – воротника. Про то, как очнулся в ужасе час спустя.

– Это оно. Опять, – выдохнул Тим.

2

Сперва его нужно было одеть. Она знала, что одеваться он не захочет, – захочет только залезть в душ, заползти в кровать и заснуть. Что угодно, лишь бы не нарушать заведенный порядок. Почистить зубы, щелкнуть выключателем. Он так и стоял на четвереньках, зарывшись лбом в постель, – в позе бойца, услышавшего команду «Ложись!», – закрывая голову руками от воображаемой шрапнели. Темные волосы (его гордость, ни единого седого, да и в целом он еще хоть куда – статный, моложавый, стареет с элегантностью звезды экрана) топорщились во все стороны.

– Тим… – Она заглянула ему под локоть в невидящий, словно остекленевший глаз. – Нужно одеться.

Он не шелохнулся. Джейн слезла с кровати, прошла в ванную и набросила черный вафельный халат поверх шелковой ночной сорочки. Батарея лосьонов, флаконов, тюбиков и баллончиков резанула по глазам – от радужных обещаний косметической промышленности вдруг стало горько. Мысленно составив список необходимого, Джейн принялась собирать вещи по всему дому: из шкафа – термокальсоны и утепленные штаны, из гардеробной – водолазку и флиску, тяжелый пуховик, шапку, перчатки и шарф. Лыжную маску в карман пуховика вместе с одноразовыми согревающими пакетами. Не просроченные ли? Срок годности нигде не обозначен. Нужно будет пополнить запасы. У стиральной машины она чуть не расплакалась. Так, теперь в подвал, за GPS-навигатором и альпинистским рюкзаком. Рюкзак заполнялся быстро – дождевик, глазные капли, увлажняющий лосьон, надувная подушка, аптечка. Затем из кухонного шкафа – фруктово-ореховая энергетическая смесь, зерновые батончики и пластиковая бутылка с электролитным раствором. Спички зачем-то добавились тоже. Все, можно застегивать рюкзак – и наверх, в спальню.

Подойдя к кровати, она принялась ворочать мужа, словно ребенка. Перевернула на спину и, расстегнув ремень, сняла с него брюки вместе с трусами-боксерами, затем расстегнула рубашку. Он не сопротивлялся, но и не помогал. Раз-два, и вот он уже лежит на кровати голышом. Она густо намазала ему лицо, шею, а затем и гениталии вазелином – от обморожения и чтобы не натирало. Потом принялась натягивать на него собранную одежду, закончив влагоотводящими термоносками и непромокаемыми ботинками. Рюкзак оставила у двери, чтобы можно было подхватить на выходе, а сама забралась к Тиму в постель.

– На этот раз никаких Багдасарянов, – заявил он. – И вообще никаких врачей.

– Хорошо.

– Я серьезно. Хватит с меня этого беличьего колеса. Набегался.

– Хорошо, Тим.

Потянувшись за пультом, она выключила телевизор.

– Я опять привык и перестал тебя ценить, да, Джейн?

Повисла напряженная тишина. Он лежал на спине, закутанный, словно ребенок на зимнюю прогулку. Она смотрела на него, не поднимая головы с подушки. Глаза уже не такие остекленевшие, и дыхание вроде бы успокоилось.

– Давай не будем, – сказала она.

– Чего не будем?

– Казниться и жалеть.

Он повернулся к ней.

– Значит, все-таки привык?

– Все друг к другу привыкают. Так устроено.

– И ты ко мне? В чем?

– Ну, много в чем.

– Например?

– Да масса всего! Ну вот хотя бы… Как назывался тот райский островок, куда мы ездили? Убей, не могу вспомнить.

Уголки его губ поползли вверх.

– Скраб. Остров Скраб.

– Видишь, без тебя никак.

– Это не считается.

– Остров Скраб… – протянула Джейн. – Самое для него подходящее название – вычищенный такой, отполированный. И все равно вылетает из памяти.

– Хочешь, съездим еще раз?

– Я думала, дальше на очереди Африка.

Они оба знали, что ни сейчас, ни в ближайшее время никакого «дальше» не будет. Снова повисла тишина.

– Купить бы домик на этом Скрабе, – мечтал Тим. – Еда там – закачаешься! А помнишь девочку, которая гуляла по городу в свадебном платье?

– Она уже давно выросла.

– А страусов? Как пастух погонял их воловьим кнутом? Неужели не хочешь еще раз съездить?

– Да. Хочу. Вот пройдет все, и съездим.

– Мне жарко.

Она слезла с кровати и открыла оба окна. В комнату, как беспощадная действительность, ворвался морозный вихрь. Джейн шагнула обратно. И вдруг вспомнила про наручники.

– Будем? – Она вытащила их из тумбочки.

Тим выглянул из бесконечного тумана, в котором уже начал блуждать, и посмотрел на наручники скорбными глазами – словно на имущество скоропостижно скончавшегося родственника, которое приходится Скрепя сердце разбирать, решая, что оставить, а что выбросить. Плотно сжав губы, он покачал головой и снова уставился в потолок. Джейн убрала наручники обратно в ящик.

3

Спала она беспокойно, отзываясь на каждое его движение. В какой-то момент ее разбудили шаги вернувшейся домой Бекки, потом посвистывание Тима – он не храпел, но когда переворачивался на спину, тяжелое дыхание превращалось в монотонный свист. В комнате стоял космический холод. Джейн видела, вываливаясь из сюрреалистического сна, как повисает каждый вздох облачком пара в лунном свете, – а Тим даже под одеяло забраться не удосужился. Он лежал на постели одетый для минусовых температур, в пуховике и перчатках. В эту бесконечную ночь Джейн просыпалась каждый час, иногда не по одному разу, и машинально протягивала руку, убеждаясь, что Тим еще здесь.

«Долго мы продержались», – подумала она.

Когда в комнате едва уловимо развиднелось и Джейн открыла глаза, – Тима рядом уже не было. Обидно. Очень обидно. Только как его удержишь?

Торопливо одевшись, она вышла из дома, прошагала до длинной подъездной дорожке и оглядела простирающуюся в обе стороны улицу. Их район застраивали с сохранением природного ландшафта, поэтому одни дома лепились к склонам, другим достались прудики на переднем дворе, и каждый прикрывала от посторонних глаз небольшая рощица. Поздним вечером в неярком свете фар легко верилось, что ты где-нибудь в лесу. Сейчас, в предрассветной мгле, скованная упрямым морозом улица лежала пустая и тихая. Слишком рано даже для отважных ранних пташек – вроде соседей-финансистов, встающих ни свет ни заря. Голые ветки деревьев чернели, словно обугленные нервные окончания. Джейн пошарила взглядом в поисках следов на снегу, потом вернулась во двор.

Сев в машину, она объехала весь тупиковый конец улицы и снова выкатила к воротам. Ее охватил знакомый страх. Куда повернуть? Тим забыл включить GPS… Она в сердцах шлепнула обеими ладонями по рулю.

Злиться на Господа – бесполезно и избито, злиться на Господа – это так банально и так опустошает. Она-то думала, что заставила противника пойти на мировую, а выходит, всего лишь выбила тайм-аут, и нахлынувшая у ворот злость на Господа подкосила ее, словно серпом. Гром снова грянул откуда не ждали, и ничто не могло его предотвратить – ни зароки, ни горький опыт. «Танцуй на лужайке», – мелькнула вдруг непрошеная мысль. Танцуй на лужайке, пока не разверзлись хляби небесные и не превратили ее в болото.

Повернув налево, Джейн бесшумно покатила по улице, ощущая тепло постепенно прогревающегося салона и сознавая, что даже такой малости муж теперь лишится.

У ворот громоздились осевшими горными хребтами ноздреватые сугробы, пряча в ложбинах жухлые листья и промерзшую землю. Дворы покрывала потрескавшаяся корка тонкого, словно оптическое стекло, наста. Кирпичные воротные столбы нахлобучили белые пушистые шапки. Дом звезды НБА, освещенный искусственными газовыми лампами, сиял огнями даже в этот предрассветный час, словно какой-нибудь космический корабль, спроектированный Фрэнком Ллойдом Райтом. Свернув на объездную дорожку, ведущую к автостраде, Джейн проехала по шоссе сначала в одну сторону, затем в другую и только потом вернулась назад и двинулась в противоположном направлении. Тим нашелся в нескольких милях от дома.

Он лежал на небольшом пригорке между двумя участками и не скатывался на проезжую часть только благодаря растущим на склоне липам. Бросив машину с открытой настежь дверцей у встречной обочины, Джейн полезла на заросший деревьями пригорок. Ей стало чуть легче при виде рюкзака у Тима под головой – все-таки прихватил, хорошо. Черная лыжная маска придавала ему разбойничий вид. Наткнись на него какой-нибудь сосед, выгуливающий собаку, наверняка бросился бы звонить в полицию. Джейн опустилась рядом с ним на колени, и ноги в джинсах сразу заледенели.

– Тим? – позвала она, стягивая с него маску. – Тим!

Он захлопал невинными, как у младенца, глазами.

– Я заснул.

– Да.

– Пытался вернуться. Но сил не хватило.

– Ты молодец, что рюкзак не забыл. Встать можешь?

– Спалось даже лучше, чем в прошлый раз.

4

Он невольно наслаждался приступами нарколептического забытья, валящими его с ног в конце каждой прогулки. Так – жмуря глаза и стискивая кулаки – спят младенцы. Когда-то Тим смотрел на гладкий розовый лобик сопящей в колыбели Бекки и завидовал этой чистейшей безмятежности. У него самого, стоило коснуться подушки, словно табун в голове проносился, и начиналась круговерть – ходатайства, бессмысленный досудебный обмен документами… А это забытье, эта черная дыра, в которую его засасывало после изматывающих многомильных переходов, сжигающих уйму калорий и перетряхивающих обмен веществ, воскрешала к жизни. Он возвращался оттуда просветленный. Все будто озарялось. Даже окоченевший пейзаж с черными проплешинами и посеревшим снегом сиял кристальной чистотой. Тим различал каждую узловатую веточку, слышал карканье ворон на проводах, вдыхал торфяной запах прели. Короткая блаженная передышка перед напряженным гаданьем, куда его занесло на этот раз.

Прихрамывая, он выбрался из-за деревьев. Джейн отряхнула его спину от снежной крошки и листьев.

– Барб Миллер едет, – сообщил Тим, поглядев на дорогу.

Машина Джейн у встречной обочины стояла криво – полное впечатление, что водитель вильнул, избегая аварии. Замерев, словно вспугнутые олени, Джейн и Тим смотрели на приближающуюся соседку. Барб, притормозив свой внедорожник, опустила боковое стекло.

– У вас все в порядке? – Дыхание обозначилось в воздухе белыми облачками пара. Рядом с Барб сидел Бутч Миллер.

– Да, все отлично, – заверила Джейн. – Ничего страшного, просто машина заглохла.

Бутч помахал им, перегнувшись через водительское сиденье.

– Привет!

– Привет, Бутч, – поздоровался Тим.

– Вызвать эвакуатор?

– Нет-нет, спасибо, уже вызвали, скоро будет.

Тим тоже поблагодарил.

– Хотите, подвезем до дома? Зачем вам торчать на холоде?

– Не стоит, они обещали быть с минуты на минуту, – отказалась Джейн.

Барб с улыбкой кивнула, все помахали друг другу, и соседи покатили дальше. Бутч, обернувшись, смотрел на них через тонированное стекло, пока внедорожник не скрылся из вида, нырнув под горку. Только тогда Тим и Джейн обменялись обессиленными взглядами. Эвакуатор? Неужели действительно все сначала? Невозможность объяснить соседям, что на самом деле стряслось, превращающая простой дружеский жест в неуместную назойливость… Поворачиваться к миру спиной и отвечать неблагодарностью – это не жизнь.

Джейн, обойдя машину, села за руль, и они с Тимом одновременно захлопнули дверцы.

Все, доехали. Джейн заглушила двигатель – в гараже стояла тишина, слышалось лишь, как потрескивает, остывая, автомобиль.

– Что ж, погуляли, пора и честь знать, – произнес Тим.

Джейн удивилась. Накануне он был настроен так решительно – никакого больше беличьего колеса. Намерен сдаться врачам? Каким? Багдасаряну? Коптеру из клиники Майо? Или опять в Швейцарию?

Да нет же, поняла она вдруг. Тим имеет в виду работу.

– По-моему, не самая лучшая мысль, – покачала она головой.

– Джейни, я отлично отдохнул. Нужно приниматься за дела.

Накануне вечером она отчаянно старалась не думать о вещах глобальных вроде работы, сосредоточив все мысли на том, как обезопасить его хотя бы до утра. Но вот настало утро, впереди новый день, и нечего удивляться, что Тим хочет засучить рукава.

– Возьми отпуск.

– Нет, это будет…

– Нам нужно…

– …капитуляция.

– …смотреть правде в глаза, Тим. Капитуляция? Это называется действительность!

– Но у меня судебный процесс.

– Да черт с ним, с процессом! – воскликнула Джейн. – У тебя рецидив! Ты сам сказал вчера. Оно вернулось.

Машина остывала. Тим сидел не шевелясь в своем патагонском флисовом костюме и пуховике, глядя сквозь лобовое стекло на запасной бензобак, банки с краской, свернутые кольцами удлинители и бухты шлангов на гаражных полках. На стене висели рядком старые таблички с вермонтскими номерами. В неподвижной машине воцарилась тишина. Через минуту дыхание заклубилось паром. Джейн ждала следующей реплики мужа, готовя контраргументы. Пробуждение всегда сопровождалось у него обманчивым приливом сил, но хватало его ненадолго – не пройдет и нескольких часов, как Тима снова потянет в дорогу. И что он тогда будет делать – с обмороженными пальцами, в одном костюме с галстуком, шагающий через Манхэттен бог весть куда? Она уже хотела напомнить ему, как это бывает, но тут он начал колотить затянутым в перчатку кулаком по бардачку. Он обрушивал на дверцу удар за ударом, и Джейн, вскрикнув непроизвольно, отшатнулась к запотевшему окну. Тим прекратил молотить кулаком и начал пинать дверцу бардачка, пока она не открылась с жалобным щелчком, но и тогда он не оставил ее в покое, рискуя впечататься ногой в двигатель. Дверца слетела с петли и повисла набекрень, словно скособоченный солнцезащитный козырек. Теперь не починишь.

Перестав долбить дверцу, Тим небрежно вытащил ногу, и из бардачка посыпались бумажные салфетки. Внутри осталась смятая каблуком инструкция к автомобилю, документы по техобслуживанию и страховка. Он как ни в чем не бывало поставил ногу на коврик, и все успокоилось.

– Мне нужно обратно, – наконец проговорил Тим, не поворачивая головы.

Взгляд Джейн накалился добела.

– Нужно значит нужно. Возвращайся.

– Я имею в виду, что нормально себя чувствую.

– Я соберу тебе рюкзак с зимним снаряжением на всякий случай, и ты сможешь прихватить его с собой.

– Мне нужно обратно, – повторил Тим.

– Я понимаю.

– Правда? – Он наконец повернулся к ней.

– Да.

5

Бекка, вставшая в школу, уже приняла душ и завтракала за кухонным столом чашкой хлопьев. В свои семнадцать она носила серебряную серьгу в ноздре и немытую гриву из дредов на голове. Звук открывающейся двери заставил ее вздрогнуть, – она-то была уверена, что родители еще наверху, в спальне. Но они вошли в кухню из гаража, молчаливые и угрюмые, отец закутанный, как на Северный полюс, а мама бледная и напуганная.

– Что случилось?

Никто не ответил. Она уже сама все поняла.

Поднявшись, Бекка подошла к отцу и – редкий случай – крепко его обняла. Потом прижалась головой к его плечу. Он благодарно пожал ей локоть.

– Пока еще не наверняка, – сказал отец.

– Наверняка, – возразила мама.

Когда это произошло в первый раз, Бекке было девять. Она помнила, как ехала с мамой в город, и как ее напугали мамино молчание за рулем и нервные перестроения из ряда в ряд. Она спросила, зачем понадобилось забирать ее с остановки школьного автобуса, куда они едут и что случилось. Мама, обернувшись в пробке на мосту, погладила ее по голове, но ничего не ответила. Бекка думала, что они подхватят папу на каком-нибудь перекрестке, где он будет ждать в своем бежевом плаще, с портфелем и свернутой газетой под мышкой. Вместо этого они подъехали к небольшому треугольному скверику – одинокое дерево в ограде, пара мусорных ящиков, телефонная будка и четыре-пять деревянных скамеек. Мама притормозила у обочины и включила аварийку, велев Бекке сидеть на месте. Мимо проносились такси. Перейдя дорогу, мама склонилась над скамейкой и пошевелила лежащего на ней мужчину. Бекка узнала его, только когда он поднялся и зашагал к машине.

Потом они начали подбирать его все чаще и чаще, все время в новых местах, по три, иногда четыре раза в неделю. Бекка ездила с родителями по врачам, когда в школе не было занятий, и дожидалась вместе с мамой в приемной. Заходила в кабинет, где отец лежал на металлическом столе, слушала, как родители расспрашивают докторов, однако ничегошеньки не понимала. Неразбериха, бессилие, и все друг друга перебивают. Врачи вечно старались что-то «исключить». Держа маму за руку, Бекка смотрела сквозь стеклянную перегородку, как папа уезжает в страшный тоннель аппарата МРТ. Дорога домой проходила в молчании, папа смотрел отсутствующим взглядом.

Иногда Бекка, возвращаясь из школы, обнаруживала, что дома никого и машины в гараже нет. Тогда она дотемна сидела перед телевизором, жевала бутерброды и засыпала на диване. Папа будил ее, относил в комнату и укладывал спать. Она спрашивала: «Ты болеешь?» – и он отвечал, что да. Она спрашивала: «Ты поправишься?» – и он опять отвечал, что да.

Впервые на ее памяти папа начал брать отгулы на работе. Однажды после школы Бекка услышала какой-то шум в родительской спальне. Дверь была приоткрыта, и Бекка сунула голову в щель. Мама стояла у кровати, где отец – не в костюме с галстуком, а в спортивных штанах и футболке – лежал прикованный наручниками к изголовью. Руки его напряглись, словно он висел на кольцах, а ноги будто крутили «велосипед», только невысоко и как-то дергано. Вся постель вокруг скомкалась, даже туго натянутая простыня на резинке задралась. Папино лицо морщилось от натуги, на футболке проступили пятна пота. Бекка отскочила от двери как ошпаренная и кинулась вниз.

Вскоре спустилась и мама – при виде Бекки она вздрогнула от неожиданности, словно увидев незваную гостью. Опомнившись, велела не шуметь, потому что папа спит.

– Папа принимает наркотики?

Джейн стояла у мойки, подставив кастрюлю под кран.

– Что?

– Нам в школе рассказывали про наркоманов. Ролик показывали.

– Папа болен, – сказала Джейн и выключила воду.

– Из-за наркотиков?

– Нет, родная, конечно, нет.

– Тогда из-за чего?

Джейн молча поставила кастрюлю на плиту. Потом ушла в кладовку за рисом, потом достала мясо из холодильника и, присев на корточки, стала шарить на нижних полках в поисках доски. Бекка ждала ответа, но мама застыла перед шкафчиком, придерживая дверцу рукой и не глядя на дочь. Ее вообще в последнее время не баловали вниманием. Мама постоянно сказывалась уставшей, отправляла Бекку убирать в комнате или поиграть во дворе. В доме поселилась непривычная тишина, прерываемая только боем напольных часов и отцовской физкультурой.

– А почему он в наручниках? – спросила Бекка.

Мама наконец обернулась к ней.

– Ты видела папу в наручниках?

Бекка кивнула.

– Папа не хочет выходить из дома, – объяснила Джейн, укладывая мясо на доску. – Мы оба ищем способ его удержать.

Бекке эти способы не нравились. Она слышала, как по ночам отец пыхтит, будто поднимает штангу под звяканье наручников. По дому разносились ругательства и невнятное бормотание, проникающее сквозь стены. А порой, наоборот, как ни прислушивайся, стояла одна глухая тишина. Однажды Бекка подкралась на цыпочках к двери родительской спальни и просунула голову в щель – папа лежал привязанный к кровати, уставившись в потолок. Увидев дочку в дверях, он окликнул ее, но она кинулась бежать.

– Бекка, иди сюда! – крикнул он. – Иди, поговорим.

Она со всех ног неслась по лестнице.

– Бекка! Пожалуйста!

Она не остановилась.

Все прошло так же внезапно, как и началось, и папа вернулся на работу. Через несколько месяцев воспоминание о том, как он лежал привязанный к кровати, стерлось и поблекло. Они об этом не говорили. Говорили о других вещах. Папа снова начал приходить к ней на выступления. Снова будил в школу, делал завтрак и помогал собираться. Каждый день звонил ей с работы пожелать спокойной ночи, мама спала дома и никуда не исчезала до утра. Семейный мирок вернулся в прежнюю уютную колею.

6

Хватит ли сил? Она лежала под одеялом, дыхание серебрилось туманом в лунном свете. По плечу ли ей этот крест? Немалый супружеский срок наматывался витками: виток притирки, виток вспыхнувшей страсти, виток истерик и отчуждения, потом новый виток выходов в свет и задушевных ночных бесед, напоминающих, как это здорово – поговорить с родным тебе во всех отношениях человеком. И опять тихая злость, когда он не вынесет мусор в среду. Так и тянешь этот воз. В горе и в радости, в болезни и в здравии – это лишь слова. Но как только они становятся реальностью, ты просто берешь и впрягаешься, без раздумий. А значит, готовься…

Она уже выхаживала его раз, потом другой. Примерно полтора года их семейной жизни, в общей сложности, и к концу первого рецидива занятие это превратилось в круглосуточную полноценную работу. Вернувшаяся болезнь освободила Тима от обязанностей по дому. Все мелкие неурядицы померкли перед грозным призраком большой беды. Тим мог попросту сгинуть где-нибудь в глуши. И Джейн искала способы подбирать его как можно быстрее, научилась правильно отогревать обмороженные руки-ноги и запасать в машине нужную еду. Она читала пособия для «выживальщиков» и укладывала рюкзак. Она записывала Тима к врачам и привозила на прием. Она была ему опорой и советчиком. А по дороге от врача домой работала «жилеткой», в которую изливались все сомнения, страхи, злость и отчаяние. А если не «жилеткой», то буксиром, вытаскивающим мужа из трясины самобичевания. Или просто молча сидела за рулем, одним своим присутствием беззвучно давая понять: «Я рядом. Ты не один».

Болезнь заполняла собой все, погружая обоих в пучину неопределенности и страха, заставляя забросить даже Бекку. Потом, когда болезнь отступала, они бросались лихорадочно наверстывать упущенное, и Тим с головой уходил в работу. Для него первый здоровый день ничем не отличался от дня вчерашнего, тогда как Джейн в растерянности пыталась вспомнить, на каком витке супружеской жизни застал их рецидив. Как вернуться к обычным спокойным будням после всех этих споров с врачами и полуночных разъездов по незнакомым улицам? Тим жил себе дальше как ни в чем не бывало, а она так не могла. У нее разом пропадала цель. И Тим не торопился подставить плечо, обнадежить: «Я рядом, ты не одна». Она не винила его. Наоборот, в чем-то завидовала. Его увлеченность работой вызывала только восхищение, а высокая должность в «Тройер и Барр» подтверждала, что труды не напрасны. Однако Джейн не собиралась забывать о себе ради кого бы то ни было. Ей хотелось того же, чем горел он, какой-то движущей силы, которая не даст закиснуть после выздоровления мужа. Требовалась цель, возможность реализовать себя вне другого человека, пусть даже любимого. В итоге Джейн получила лицензию и начала торговать недвижимостью.

Неужели сейчас придется пережить все то же самое в третий раз? По-хорошему, нужно увольняться. Как она будет показывать людям жилье, терзаясь вопросом, где сейчас Тим? Но чем тогда заняться, когда все закончится? Если сейчас бросить работу и всецело посвятить себя мужу на неопределенный срок, что будет ждать ее, когда болезнь отпустит?

Джейн выбралась из постели и, ежась от пронизывающего холода, прошла по коридору к Бекке. Оттуда лился типичный репертуар вечерней кофейни – томительные струнные баллады, которые при появлении Джейн тотчас оборвались.

– А стучать уже не принято?

Бекка давно оставила бесплодные попытки вписаться в телерекламные стандарты, прошла эпоха беговых кроссовок и гелей для волос. Свой зашкаливающий вес она прятала теперь за изгибами акустической гитары. Выпускной класс, а девочка даже альбом на память заказывать отказалась. Фланелевая рубашка, футболка «Рокси Мьюзик», черные спортивные штаны. Кто бы сомневался…

Джейн обвела непреклонным взглядом комнату – горы одежды, которую спасет лишь костер, и нагромождение грязных тарелок на столе и тумбочке. Запах вокруг стоял соответствующий.

– Ну что, мадам Кюри, как проходит эксперимент?

– Я занята, мам, музыку пишу.

– А я думала, период полураспада барахла вычисляешь.

– Сколько лет этой шутке?

– Ты почему не ложишься? Час ночи.

– А ты почему?

– Не спится.

Толстые дреды при каждом повороте головы лениво покачивались, словно бахрома резинового занавеса на автоматической мойке машин. Между тяжелыми тусклыми прядями просвечивала бледная кожа. Когда девочка откинулась затылком на изголовье кровати, дреды самортизировали, как подушка.

– Мам, а ты не думаешь, что он симулирует?

– Симулирует?

– Ты пробовала погуглить? Спроси в «Гугле», посмотри, что выпадет.

– Что именно погуглить?

– Вот и я об этом.

– И что выпадает?

– Какие-то заболевания у лошадей, наевшихся ядовитой травы.

– Это не значит, что он симулирует.

– Ну не симулирует, а как сказать-то?.. Типа сдвиг такой.

– Природа заболевания пока не установлена. Он считает, что вряд ли это психическое. Ему кажется…

– Да знаю, знаю. Он думает, это ноги, сами. Но мне что-то не особенно верится. По-моему, он просто едет крышей.

– Последи-ка за языком, барышня.

– Его все устраивает – иначе он бы с собой справился.

– Как ты со своим весом? – спросила Джейн. Бекка дернулась, будто от пощечины, и на секунду, прежде чем разразиться упреками и слезами, мать и дочь застыли, осознав вдруг после долгого взаимного безразличия, какую боль могут друг другу причинить. В Джейн полетел медиатор.