Текст книги "Флэш без козырей"

Автор книги: Джордж Фрейзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Мы спустились по лестнице и прошли в заднюю часть дома, где в небольшой комнатке за столом сидел молодой негр, который что-то писал при свете керосиновой лампы. Он поднял голову, не вставая, и одного взгляда на его лицо мне было достаточно, чтобы понять – вот парень, который мне абсолютно не нравится.

Это был худощавый высокий квартерон примерно моего возраста. У него были черты белого человека, если не считать слегка толстоватых губ, красивые брови и самоуверенное выражение лица, вроде «как-же-мне-на-всех-вас-наплевать». Пока Крикс излагал всю историю, он сидел, вертя в руке карандаш, а когда ему сказали, что здесь находится человек, который доставит его в землю обетованную и Крикс повернулся, представляя меня, Рэндольф неохотно поднялся и протянул мне крепкую коричневую руку. Я пожал ее – она была вялая и мягкая, как у женщины, – и затем повернулся к Криксу.

– Вы не испытываете никаких сомнений? – спросил Рэндольф. Его голос был холоден как лед, а слова он выговаривал очень тщательно. Настоящий чванливый белый негр – вот кто он был. – На этот раз у нас нет права на ошибку. В прошлом их было слишком много.

Это меня несколько сбило с толку; на минуту я забыл о своих собственных страхах. А Крикс, к моему удивлению, горячо принялся убеждать его.

– Нет, Джордж, никаких. Как я уже говорил вам, мистер Комбер – наш проверенный боец. Вы не могли бы попасть в лучшие руки.

– Ах, – сказал Рэндольф, вновь усаживаясь на стул, – ну, тогда все хорошо. Надеюсь, он понимает всю важность того, чтобы я достиг Канады? А теперь расскажите мне поточнее, как именно мы выберемся отсюда? Полагаю, что modus operandi [70]70
  Образ действия ( лат.).


[Закрыть]таков, как мы его обсуждали, и мистер Комбер способен в точности его выполнить.

Я просто остолбенел. Не знаю, что я ожидал увидеть – наверное, одного из этих черномазых, с копной шерсти на голове, который называл бы меня «масса» на каждом шагу и слезно благодарил бы за то, что кто-то рискует своей шеей, чтобы помочь ему обрести свободу. Но во всяком случае, не Его Чертову Милость лорда Джорджа Рэндольфа. Можно было подумать, что он делает Криксу одолжение. Пока коротышка излагал свой план спасения, Рэндольф снисходительно кивал головой и время от времени вставлял свои замечания – ни дать ни взять судья на процессе. Наконец он произнес:

– Очень неплохо, звучит вполне удовлетворительно. Не могу сказать, что мне понравились некоторые… э… детали. Дать приковать себя к группе черных – я надеялся, что мне удастся избежать столь жестокого унижения. Но поскольку так должно быть… – он одарил Крикса горькой улыбкой. – Ну что же, и через это придется пройти. Полагаю, что это небольшая плата. Надеюсь, мне хватит духа заплатить ее.

– Конечно, Джордж, конечно, – воскликнул Крикс, – после всего того, что вам довелось вытерпеть, это будет всего лишь мелочь, последний маленький пустяк.

– О, да, как всегда одна, еще одна последняя мелочь! – с горечью повторил Рэндольф. – Все мы знаем про верблюда, не правда ли, и про последнюю соломинку. Знаете ли вы, что когда я оглядываюсь в прошлое, то задаю себе вопрос: как мне удалось все это выдержать? А тут, вы говорите, последний пустячок. Но почему столь неудобный? Ну что ж… – он пожал плечами и, повернувшись, посмотрел на меня. Я все еще стоял. – А вы, сэр? Вы-то знаете, какая пропасть лежит между нами? Ваша задача не будет трудной – всего лишь прокатиться на пароходе, с гораздо большими удобствами, чем те, которые будут предоставлены мне. Вы уверены, что…

– Да-да, Джордж, – зачастил Крикс, – мистер Комбер все знает, я рассказал ему в библиотеке.

– Ах да, – проговорил Рэндольф, – в библиотеке. – Он оглядел нас, криво улыбаясь: – Конечно же, в библиотеке.

– Да ладно, Джордж, – воскликнул Крикс, – ты же знаешь, мы договорились, что тут тебе безопаснее…

– Я знаю, – Рэндольф поднял свою тонкую руку, – но это неважно. Я обращаюсь с мистеру Комберу – вам рассказали, сэр, сколь жизненно важным для нас является это путешествие. Посему я спрашиваю еще раз, считаете ли вы себя способным исполнить возложенную на вас миссию, впрочем, не такую уж и трудную?

Я готов был пинком сбросить этого черномазого ублюдка со стула. Но я был в ловушке, в которую меня заманил Крикс, так что оставалось только сдержать свое негодование – поверьте, я умею быть сдержанным человеком – и ответить:

– Нет, я не сомневаюсь. Играй свою роль на нижней палубе, Джордж, а я сыграю свою в салоне.

Он на мгновение замер:

– Знаете, я предпочитаю, чтобы ко мне обращались мастер Рэндольф. Это для начала.

Я чуть не врезал ему, но все же сдержался.

– Вы хотите, чтобы я и на пароходе называл вас мастер Рэндольф? – поинтересовался я. – Вы не думаете, что кое-кому это может показаться странным?

– Мы будем на пароходе уже скоро, – ответил он, и наша дискуссия завершилась.

Крикс, нервно суетясь, оттеснил меня к дверям и порекомендовал Рэндольфу немного поспать, поскольку нам скоро предстояло двинуться в путь. Двери за нами закрылись, я шумно выдохнул, и Крикс поспешно сказал:

– Пожалуйста, мистер Комбер, я знаю, что вы могли подумать. Понимаю, что с Джорджем иногда бывает… трудновато. Но… нам не пришлось пережить то же, что ему. Вы видели, он очень чувствительная и легко ранимая натура. О, это – гений, он на три четверти белый. Подумайте, как рабовладельцы могут относиться к подобному духу! Он очень отличается от негров, с которыми вам приходилось иметь дело раньше. Дорогой мой, я и сам понимаю это, но… Я думаю о том, что он значит для нашего дела, и для всех этих бедных чернокожих, – он снова заморгал на меня, – окажите ему сострадание, сэр, как вы сострадали остальным несчастным. Знаю, что в глубине своего сердца вы сами хотите этого.

– Сострадание, мистер Крикс, это последнее, что он ожидает от меня, – заметил я и добавил вполголоса: – И последнее, что он от меня получит.

Действительно, когда позже я безуспешно пытался заснуть под крышей этого странного дома, я поймал себя на мысли, что не перевариваю компанию мастера Рэндольфа, несмотря на то, что видел его всего лишь несколько минут. Боже мой, подумал я, чем приходится заниматься? Какого дьявола я ввязался в эту историю? Но стоило моим опасениям вновь поднять голову, как на ум приходила все та же мысль: любой возможный риск предпочтительнее, чем стопроцентная вероятность попасть в руки командования флота США, дать им возможность открыть мое настоящее имя и… В конце концов, это будет более короткий путь к дому, ну а если дело примет неожиданный оборот, что ж, мастер Рэндольф может выкручиваться сам, как знает, а Флэши смоется. Ничего с этим ниггером не станется, он ведь гений.

IX

Если вам когда-нибудь придется перевозить рабов – что, правда, маловероятно в наши дни, хотя кто знает, что может случиться, если мы вернем к власти либералов, – то лучше всего это делать пароходом. «Султан», идущий в Цинциннати через Батон-Руж, Виксбург, Мемфис и Каир, превосходил наш добрый старый «Бэллиол Колледж» по всем статьям. Это напоминало круиз вверх по реке на плавающем отеле, причем негров было не только не видно, но ими даже и не пахло, никакой качки, переворачивающей желудок, и, главное – никакого Джона Черити Спринга.

Скорость и уверенность, с которыми Крикс и его ребята организовали наше отплытие, почти заглушили мои первые страхи. Я проснулся с мыслью сбежать из этого дома и попытать счастья в догонялках с флотом, но за мной слишком пристально наблюдали, чтобы можно было рассчитывать на успех, и уже к вечеру я и сам был этому рад. Крикс посвятил четыре часа тому, чтобы ознакомить меня со всеми деталями операции, рассказал про деньги, билеты на проезд и как нужно кормить рабов в дороге, как мне отвечать на каверзные вопросы и принимать участие в обычной болтовне, чтобы не возбудить подозрения, и к концу разговора мне стало ясно, сколь малы были бы мои шансы, будь я беглецом, которому оставалось надеяться только на свои силы. Главное, говорить нужно было как можно меньше; в те времена много англичан путешествовало по Миссисипи, так что в появлении еще одного не было бы ничего необычного, но поскольку мне предстояло сыграть роль новоиспеченного работорговца, важно было избегать глупых ошибок. По легенде, я когда-то занимался нелегальной перевозкой рабов из Африки, но со временем сменил этот бизнес на торговлю «черным деревом» уже здесь, на реке. Я обладал всеми необходимыми знаниями, чтобы изобразить эксперта в этом деле.

Действительно, это было до изумления просто. Во второй половине дня, я, в широкополой плантаторской шляпе, длиннополом сюртуке и коротких сапожках, присоединился к своему каравану в подвале дома Крикса. Их было шестеро, в легких ножных кандалах. Рэндольф был в середине строя и выглядел весьма огорченным, что крайне меня порадовало. Кстати, остальные пятеро были свободными неграми, работавшими на Крикса, и, как и он, сотрудничавшими с «Подземкой». Последовали многочисленные рукопожатия и пожелания доброго пути, после чего мы тронулись в путь по подземным переходам (мне показалось, что пришлось так пройти несколько миль), пока не вышли где-то на уединенном дворе, откуда было уже недалеко до пристани.

Сердце у меня подкатывало к горлу, когда я шагал, изображая из себя этакого Симона Легри, [71]71
  Плантатор, герой книги Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» (см. комментарий XXII*).


[Закрыть]а за спиной у меня звенела кандалами вся эта банда. Я пытался было протестовать, говоря, что, если флотские патрули будут сторожить гавань, нас будет подстерегать опасность, но он ответил – только не на причале речных пароходов, и оказался прав. Мы протолкались через толпу негров, грузчиков, лодочников, пассажиров и просто зевак – и при этом никто даже не взглянул на нас. Здесь были и другие караваны рабов, которых вели люди, одетые, как я. Они переговаривались между собой, сыпали проклятьями и мусолили огромные черные сигары. Здесь были старые леди в высоких шляпках и зонтиками от солнца, путешественники в цилиндрах, нагруженные кофрами, спешили к своим лодкам, негры с тележками сновали между груд багажа, большие двухтрубные пароходы пыхтели и заливались свистками – настоящее вавилонское столпотворение. Я протискивался вперед, пока не нашел «Султана», и уже через час мы плыли вверх по течению, неподалеку от берега, по плавной излучине, которую теперь называют Гретна, хотя со всей кучей судов, плотов и маленьких лодчонок, снующих между причалами, это место меньше всего напоминает шотландскую Гретну. Моих негров разместили на нижней палубе, находящейся на уровне воды, где также находился и багаж, а я удобно расположился в своей каюте на верхней, «техасской», палубе, курил сигару и размышлял над тем, что дела обстоят не так уж плохо.

Видите ли, поначалу все шло так гладко, что я начинал верить обещаниям Крикса. Вахтенный, не моргнув глазом, принял мой билет, выписанный на имя мистера Джеймса К. Прескотта, рыкнул на одного из негров, чтобы тот занялся моим караваном, и предложил мне пройти в нос – «благодарю вас, сэр, вам туда, вверх по трапу и осторожнее – берегите голову». На судне, переполненном пассажирами, я чувствовал себя почти в полной безопасности; все это выглядело как простое и приятное путешествие до пункта назначения в Цинциннати, где некий Калеб Кэйп, торговец и аукционер, примет мой караван, а я полечу дальше, в Огайо, свободный, как птичка.

Пока же я решил по возможности наслаждаться путешествием. «Султан» был большим и быстрым судном. В свое время он установил рекорд, пройдя от Нового Орлеана до Луисвилля всего за пять дней. Он был трехпалубным, а паровая машина располагалась посредине корпуса. [XXXV*] Здесь также был главный салон и роскошные каюты – все в хрустальных канделябрах и плюше, уставленные резной мебелью и устеленные прекрасными коврами. На двери моей каюты висела картина маслом, а стены салонов украшали и вовсе огромные полотна. Все они были очень красивы, хотя и несколько вульгарны, но пассажиры рассматривали их с удовольствием. Вы, должно быть, много слышали об «очаровании Юга» и в этом что-то действительно было, особенно если говорить о Вирджинии и Кентукки. Роберт Ли, [72]72
  Роберт Эдвард Ли (1807–1870), генерал, главнокомандующий армией южан во время Гражданской войны в США.


[Закрыть]например, показался бы вам просто старым занудой, встреть вы его на Пэлл-Мэлл, но в долине Миссисипи все выглядело бы иначе. В те времена они там буквально лопались от «хлопковых денег» – со своими золотыми цепями, свисающими из жилетных карманов, золотыми набалдашниками на тростях, громким смехом и манерами, которые были бы оскорбительными даже в хлеву. Они сплевывали свою табачную жвачку прямо на ковры, горланили в обеденном салоне – призрак заливной перепелки, которую так и не удалось отправить в рот при помощи ложки и двух немытых пальцев, приземлившейся на кружевную манишку, заколотую бриллиантом величиной с шиллинг, преследует меня до сих пор, – а ведь я не так уж и впечатлителен. Они гоготали, рыгали, ковырялись в зубах, буквально купались в бренди и пунше и орали друг другу прямо в ухо своими хриплыми плантаторскими голосами.

Впрочем, отвратительны были не только их манеры. В первый же вечер, как это и пристало рачительному хозяину, я спустился на нижнюю палубу проверить, чтобы мои рабы были соответствующим образом устроены и накормлены, и получил удовольствие, наблюдая, как изысканный мистер Рэндольф подкрепляется баландой и сухарями. Жизнь раба ничуть его не устраивала, и он занял свое место в караване с видом оскорбленного благородства, как будто снисходя к мольбам Крикса. Когда его вместе с собратьями согнали в жилой отсек, он все еще оставался чертовски надутым и недовольным и теперь сидел у общего котелка с кашей, принюхиваясь к его содержимому с нескрываемым отвращением.

– Как вам это нравится, Джордж? – поинтересовался я. – Вас и остальных негров хорошо кормят?

Он одарил меня взглядом, полным неприкрытой ненависти, и, видя, что поблизости никого нет, процедил:

– Это же абсолютно несъедобно! Вы только понюхайте, если от одного запаха вас не вывернет наизнанку!

Я обнюхал котелок – этого аромата не выдержала бы и собака.

– Отличное жаркое! – воскликнул я. – Покушайте хорошенько, иначе я буду опасаться, что у вас нет аппетита, мой мальчик. Ну а что же другие негры? Уже слопали свои порции? Вот ведь какие молодцы! Хватило?

Пятеро остальных в один голос закричали: «Да, масса, вполне хватило, очень вкусно, масса!» Возможно, они были сообразительнее Рэндольфа, или им действительно понравилось это дерьмо. Но Джордж, весь дрожа от негодования, злобно прошипел:

– «Отличное жаркое», нечего сказать! Вы бы сами стали это есть?

– Скорее всего нет, – улыбнулся я. – Но ведь я не негр, вы же понимаете.

И не удостоив Рэндольфа даже взглядом, я пошел наверх, чтобы съесть свой обед, решив подробно описать его ему попозже. Я никогда не упущу случая подзаняться просвещением моих подопечных.

Действительно, об этом надо рассказать подробнее. Еда на Миссисипи, стоит вам только выбраться из Орлеана, становится здоровой и изобильной, так что я буквально проглотил тушеного цыпленка, прекрасный стейк и шоколадный крем с тем большим удовольствием, что явно представлял себе Рэндольфа, скулящего на нижней палубе над своей порцией похлебки. Все это я запил шампанским и весьма приличным бренди, а на десерт я затащил к себе в каюту пухленькую аппетитную девчонку. Ее звали Пенни или Дженни – уже не помню. У нее были темно-золотистые волосы, очень гармонирующие с ее желтым сатиновым платьем. Конечно, она была всего лишь одной из обычных визгливых девиц, зато обладала крепкими вздернутыми грудями, которыми, очевидно, сильно гордилась. Кстати, большинство женщин на судне были очень даже ничего. Самые респектабельные из них непрерывно болтали друг с другом, а уж девчонки попроще и явные шлюхи, которых набилось с полпарохода, галдели так, что их, должно быть, было слышно и в Сан-Франциско. Пенни (или Дженни) принадлежала к числу последних – она хохотала буквально каждую минуту. Я валялся на кровати, расслабленный и удовлетворенный, слушая ее щебет, когда вдруг вошел негр-стюард и сказал, что меня просят спуститься на нижнюю палубу, мол, что-то случилось с моим караваном. Удивляясь, какого дьявола там могло произойти, я спустился вниз и, к моей досаде и раздражению, обнаружил, что это опять чертов Джордж с его ерундой.

Надсмотрщик ругался в углу, где были пристроены мои рабы, а Рэндольф стоял перед ним с надменным видом – ну прямо Цезарь собственной персоной.

– Что это еще за дела такие, а? Гром тя раздери! – вопил надсмотрщик, а затем, увидев меня, уже спокойнее произнес: – Посмотрите только, мистер Прескотт, этому вашему негру-неженке не нравятся условия, в которых его разместили. Представляете?

– Что я слышу, Джордж? – спросил я, протискиваясь вперед. – В чем дело, мальчик мой? Изволите воротить нос от своих апартаментов? Чем же они вам так не по нраву, сэр?

Он посмотрел мне прямо в глаза – ни дать ни взять старый лорд Кардиган.

– Нам не дали сена для постелей, хотя должны были, это входит в те деньги, которые вы заплатили за наш проезд.

– Черте что! Нет, вы слышите? – взвыл надсмотрщик. – Ему кто-то что-то должен! Не пялься на меня своими бельмами, черномазый мерзавец! Постель ему подавай, гром и молния! Ляжешь, где стоишь, или я уложу тебя одним ударом! Да кто ты такой, чтобы тратить на тебя сено? Слишком нежный, чтобы спать на палубе? Чем ты лучше других? Боишься спинку поцарапать? А ну, быстро лег, понял?!

– Мой господин заплатил за то, чтобы нам дали сена, – повторил Рэндольф, глядя на меня, – остальные рабы его получили, только нам ничего не досталось.

– Ну, нет его! Нет больше этого проклятого сена, недоделанный сукин ты сын! Понятно?! – закричал надсмотрщик. – Ну, и что теперь? Да я никогда не слыхал, чтобы…

Я должен был поставить этого чертового осла Рэндольфа на место. Этот дурак все никак не мог понять, что должен вести себя как раб, даже если не чувствует себя таковым. Как он, ко всем чертям, жил на плантациях, прежде чем свалился на мою шею? Нужно быть святым или сумасшедшим, чтобы не видеть и не слышать ничего, что там творится. Теперь же все, что я мог сделать, это играть роль хозяина – доброго, но твердого.

– Ну, хватит, Джордж, – сказал я уверенно, – хватит всего этого. Ложись там, где тебе сказали, неужели ты хочешь отплатить строптивостью за все мое добро к тебе? Ты забыл, что разговариваешь с белым человеком? Ложитесь сейчас же, сэр, говорю я вам! Сию минуту!

Рэндольф вытаращился на меня. Я выразительно посмотрел ему в глаза и у него хватило ума подчиниться, правда, весьма неохотно. Он опустился на палубу и упрямо обхватил колени руками. Надсмотрщик захохотал.

– Если бы этот попрыгунчик был моим, я бы быстро привел его в порядок. Будет лучше, мистер Прескотт, если вы зададите этому негодяю хорошенькую трепку. Сразу станет шелковым. Постельку ему подавай! Иисусе! А может, еще и спинку почесать? Вечные проблемы с этими домашними неграми – покрутившись среди белых, они и себя начинают считать белыми. Пыжатся, что твои павлины, даже самый распоследний из них норовит туда же! Наверняка, когда он был маленький, с ним слишком возились белые леди – уж очень он избалован, скажу я вам. Задайте трепку этому умнику, мистер Прескотт, а то он еще доставит вам массу неприятностей.

Надсмотрщик отошел, бормоча что-то про себя, а Рэндольф чуть улыбнулся.

– Сей джентльмен не лишен воображения. Похоже, когда он был маленький, с ним белые леди не возились. Наверное, он рос среди белых свиней. – Черномазый взглянул на меня. – Нам положено сено. Почему вы не настояли, чтобы он выдал его? Неужели недостаточно, что я прикован цепью, как дикий зверь в клетке, и вынужден питаться помоями? Разве вы не должны защищать меня – вы, кто оставил меня на милость этого белого подонка?!

Я подумал, уж не сумасшедший ли этот парень – не оттого, что он так разговаривал со мной, а из-за тупого упрямства, с которым он ставил под удар роль, что ему приходилось играть. Он был в пяти днях пути от полной свободы, но тем не менее вел себя по-идиотски, привлекая внимание и напрашиваясь на неприятности. Следовало просто пнуть его сапогом, но Рэндольф вел себя так странно, что я забеспокоился. Я огляделся – надсмотрщика нигде не было видно.

– Отойдем в сторонку, – предложил я, а затем продолжил, – неужели вам не хватает ума держать рот на замке, а голову опущенной? Где, черт побери, вы себя воображаете – в Палате Лордов? Вы думаете, что это так уж важно, получите вы солому или нет, платил я за нее или нет? Думаете, я приму вашу сторону против белого человека? Да через пять минут об этом будет говорить весь пароход, глупец вы этакий! Забудьте пока о вашем самомнении, говорите скромно и не ведите себя так чертовски вызывающе, иначе вы так и не увидите Огайо!

– Я не нуждаюсь в ваших советах, – вспыхнул он, – лучше бы вы помнили про обязанности, которые на себя приняли. Ваше дело – доставить нас на Север в полной безопасности, а не кувыркаться с белыми девками!

У меня перехватило дыхание – не от его дерзости, а от того, как быстро распространяются новости среди этих негров. Но что-то в его словах заставило меня забыть свой гнев, меня это даже позабавило:

– А что, Самбо, – бросил я, – завидуешь?

Если бы взглядом можно было убить, мой труп уже валялся бы у его ног.

– У меня нет слов, чтобы выразить свое презрение к вам или определить, с чем вы… вы у меня ассоциируетесь, – наконец, проговорил он дрожащим голосом. – Но я не позволю вам подвергать опасности мое освобождение. Эта свинья надсмотрщик, возможно, специально провоцировал меня, в то время как вы предавались пороку. Ваша задача – проводить меня до Канады, и это главное!

Я понял, что подобное высокомерие не пронять ни разумными доводами, ни насмешками, так что уперся руками в колени и резко наклонился прямо к нему:

– Все сейчас имеет значение, ты, черная дворняжка! Я тебе это уже не раз говорил, поэтому придержи свои обезьяньи вопли и отвечай только «Да, масса», как только к тебе обратится кто-нибудь из белых. Только так ты сможешь добраться до Канады – может быть, сможешь. – Я погрозил ему кулаком. – У тебя, видимо, не хватает мозгов в твоем мартышечьем черепе, чтобы понять, что выкидывание штучек вроде сегодняшней – самый верный путь подставить всех нас! Если ты этого не понимаешь, то, клянусь Богом, я тебя научу! Я последую совету этого надсмотрщика, мистер Рэндольф, и задам вам трепку. С вашей спины сорвут пару фунтов мяса сыромятной плетью, мистер Рэндольф! Возможно, тогда вы и поумнеете.

Если вы полагаете, что квартерон не может покраснеть от ярости, то вы заблуждаетесь.

– Вы не осмелитесь! – воскликнул он исступленно. – Меня! Вы, вы…

– Думаете, нет? Не рискуйте своей черной задницей, ставя на это, Джордж, или от нее может остаться лишь половинка. И что ты будешь делать? Заорешь, что, мол я – беглый негр, а этот человек тайком везет меня в Канаду? Подумай над этим, Джордж, и наперед будь умнее.

– Вы… вы мерзавец! – зашипел он. – Про это будет доложено, как только я достигну Цинциннати – вся «Подземка» узнает о том, что за негодяю они доверили…

– Да заткнись ты! Я и гроша ломаного не дам за всю «Подземку». А если бы ты не был прирожденным идиотом, то лучше бы даже и не вспоминал это слово. «Когда я достигну Цинциннати». Да ты вообще не попадешь туда, если я этого не захочу, – так что, если ты не умеешь быть благодарным, Рэндольф, то поберегись! Итак, сейчас же подбери сопли, закрой рот и марш к своим собратьям, да поживей! Попробуй только еще поспорь со мной или с надсмотрщиком – и, клянусь, я живо велю ободрать тебя кошками. Пошел вон, ниггер!

Он стоял, пот стекал по его лицу, а грудь тяжело вздымалась от гнева. С мгновение мне казалось, что Рэндольф бросится на меня, но он изменил свои намерения.

– Однажды, – почти спокойно процедил он, – вы горько об этом пожалеете. Вы посмели издеваться надо мной, когда у меня были связаны руки. Вы оскорбили меня, усилили мое унижение. Бог мне свидетель – вы за это заплатите.

Как видите, с ним было не договориться. Я уже хотел было кликнуть надсмотрщика, растянуть и выбить из мастера Джорджа все его высокомерие – хотя бы только для того, чтобы получить удовольствие, слушая его вопли. Но с таким нежным цветочком никогда не знаешь, куда может зайти дело, если перестараться. В нем было столько злости и самонадеянности, что я просто раскурил сигару, размышляя, как бы уязвить его еще больше.

– Сомневаюсь, что мне придется платить за это, – наконец, произнес я, – но даже если и так, то ты этого точно не увидишь. – Я выпустил струю дыма ему в лицо. – А сам ты вообще никогда не сможешь расплатиться за эту поездку, усек?

Прежде чем он успел что-то ответить, я отвернулся и отошел, оставляя его переваривать эту простую истину, которая, как я понял, раздражала его больше всего. Это еще больше разогреет в нем желчь, однако я все же сомневался, что мои угрозы окажут желаемое воздействие на его поведение. Ну, что ж, если так, то я выполню их, и он приедет в Канаду со свежими рубцами на спине, которые сможет показывать на своих лекциях в обществе по борьбе с рабством.

Сейчас я полагаю, что больше всего меня возмутила вся глупость его неблагодарности. «Подземка», и я в том числе, работали в поте лица, чтобы только спасти его черную шкуру, но вызывало ли все это хоть капельку его благодарности или хоть на йоту уменьшило его проклятую гордость? Нет, он считал, что имеет право на помощь и сопровождение, а мы обязаны молча терпеть все его капризы, приступы плохого настроения, все его ребячество и при этом продолжать помогать ему, приближая заветный миг свободы. Ладно, в моем лице они поставили не на того человека, я уже был готов выкинуть этого ублюдка за борт – только для того, чтобы доказать, что он ошибается. Я даже приостановился было на трапе, размышляя, не избавиться ли мне от Рэндольфа, продав его какому-нибудь перекупщику на одном из аукционов во время нашего путешествия на север. Это принесло бы мне порядочную сумму, которая пригодилась бы по дороге домой, но я понял, что из этого ничего не выйдет. Он найдет способ утопить меня, а если и не он, так «Подземка» обязательно узнает об этом, а я испытывал слишком глубокое почтение перед мистером Криксом и возглавляемой им организацией, чтобы желать увидеть их идущими по моему следу, чтобы отомстить. Нет уж, лучше я буду выполнять предложенный мне план, надеясь, что Рэндольф со своими проклятыми замашками «белого негра» не заведет нас в еще худшую беду.

У меня мелькнула интересная мысль – о том, что всего за несколько недель я успел поучаствовать как в захвате негров в рабство, так и в борьбе за их освобождение, а несколько сотен черномазых животных на борту «Бэллиол Колледжа», имеющие все основания к недовольству и мятежу, не доставили и десятой доли тех неприятностей, которые мне пришлось пережить из-за одного-единственного квартерона, который на коленях должен был бы благодарить меня, Крикса и остальных. Ну, да, он был цивилизован, образован и просто раздувался от чувства собственной значимости. Линкольн был прав: все негры – проклятое недоразумение.

В первую ночь я еще утешался мыслью, что наше путешествие не будет долгим и мне удастся избавиться от мастера Рэндольфа уже через неделю. Мы самым приятным образом плыли туда-сюда по реке – я говорю «туда-сюда», потому что Миссисипи обладает самым извилистым фарватером, какой только можно себе представить, изгибаясь во всех направлениях. Так что порой полдня приходилось плыть на юго-запад или на юго-восток, чтобы потом снова повернуть к северу. Это огромная река, достигающая местами целой мили в ширину и, в отличие от других известных мне рек, становится тем шире, чем выше по ней вы поднимаетесь. Смотреть было не на что – только низкие берега, за которыми лежали топкие долины, местами покрытые подлеском. Иногда попадались маленькие городки или пристани, но сама река была битком набита пароходами и меньшими судами, а также огромным количеством барж, на которых возвышались груды тюков с грузом, неспешно плывущих по коричневой воде вниз, к заливу.

Это медленная, уродливая река, причем ощущение уродливости вызывает не столько то, что вы видите, сколько то, что чувствуете. Там царит какое-то удушье, запах тлена и разложения. В моем понимании это была очень жестокая река – и сама по себе, и ее люди. Конечно, я мог испытывать предубеждение из-за всего, что тут до этого произошло со мной, но даже когда спустя несколько лет я вновь торжественно плыл по ней в составе армии юнионистов – точнее, солдаты плыли, а я следовал за ними по берегу, – я все равно чувствовал какой-то гнетущий страх. Помню, что сказал о ней Сэм Грант: «Слишком мутная, чтобы пить, и слишком широкая, чтобы через нее переправляться. Да еще и воняет». И все равно пришлось из нее пить, пока из Каира нам не доставили чистейший кукурузный виски.

Это была еще и предательская река, в чем я убедился на следующее же утро после погрузки на «Султана», когда мы сели на мель на илистой банке в излучине Бриаро, неподалеку от Натчеза. Видите ли, проходы и мели часто меняют свое положение, так что лоцманам приходится помнить все повороты, приметные ориентиры и течения. Наш, видимо, что-то запамятовал, мы застряли, и из Натчеза пришлось вызывать особого лоцмана – самого знаменитого Биксби, чтобы снять нас с мели. [XXXVI*] Все заняло несколько часов. Этот великий человек то появлялся на капитанском мостике, то спускался вниз, на площадку у гребных колес, время от времени покрикивая в свой рупор: «Одерживай! Стоп! Пошла, пошла, пошла!» – в то время как с обоих бортов поднимались облака донного ила, а пароход дергался в попытках освободиться из своего плена. И когда судно, наконец, удалось «сдернуть» и оно кормой вперед сползло с отмели на чистую воду, Биксби снова наполовину высунулся за поручни, крича негру-рулевому, который своим мощным голосом покрывал шум машины и свист пара, произнося нараспев: «Восемь футов – восемь с половиной – девять футов – десять с половиной!» И тут раздался крик: «Марк тве-е-ен!» [73]73
  «Марк твен» (Mark twaine) – лоцманский термин, означающий, что глубина достигла «отметки два» на лоте, то есть двух морских саженей, или 12 футов (3,7 м), и пароход может беспрепятственно продолжать путь.


[Закрыть]– и весь пароход разразился приветственными криками. Биксби нахлобучил свою высокую шляпу и натянул лайковые перчатки, а пассажиры наперебой совали ему сигары и предлагали угоститься виски из фляжек. Если бы меня не мучила тягостная неизвестность, то все это было действительно забавно, и я бы развлекался вместе со всеми, потому что мне нравится смотреть на человека, который хорошо разбирается в том, что делает, пусть даже он немного и перегибает палку (ну, чисто для шоу). Как я уже говорил, от Миссисипи у меня не так уж много приятных воспоминаний, но лучшими из них до сих пор остаются пароходы с высокими трубами, важничающие лоцманы и раскатистые голоса, звуки которых: «Глубина че-е-тыре!» или «Квартер тве-е-н!» – разносятся над коричневой водой. Я больше никогда не услышу их, но все равно, они будут вечно звучать в моей душе.