Текст книги "Флэш без козырей"

Автор книги: Джордж Фрейзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Касси стояла у фургона, склонив голову на грудь, ослабевшей рукой держась за дверь. Я подскочил к малютке и крепко обнял ее.

– О, ты замечательная негритяночка! – вопил я, кружа ее в воздухе. – Ты моя маленькая черная красавица! Браво! Двоих – одним ударом, клянусь Святым Георгом, это здорово! – и я радостно поцеловал ее.

– Оставь меня! – прошептала она. – Ради Бога, оставь меня в покое!

Я отпустил Касси, она задрожала и соскользнула на землю. На мгновение мне показалось, что она в обмороке, но Касс была примерной девочкой. Стуча зубами, она схватила свое платье и натянула его через голову – я смотрел на это с сожалением, потому что платье вновь скрыло ее замечательную фигурку, блестящую в отблесках костра. Я погладил ее по плечу, говоря, какая она храбрая.

– О Боже! – простонала она. – Как это ужасно! Я не знаю… это было как… когда выхватила нож у него из-за пояса и… – Она закрыла лицо руками и зарыдала.

– Так ему и надо, – ответил я, – ты правильно с ним поступила. И с тем, другим – тоже. Клянусь Юпитером, я и сам не смог бы справиться с этим делом лучше! Ты отчаянная девчонка, милая Касси – знай, что это говорит сам Том Арнольд!

Но она все продолжала всхлипывать, так что я не стал зря терять время и обшарил карманы Тома в поисках ключей от наших кандалов и вскоре освободил от этих железок нас обоих. Затем я продолжил осмотр карманов, однако, кроме пятнадцати долларов, не нашел там ничего заслуживающего внимания. Я раздел тело Джорджа, поскольку он был с меня ростом, и я подумал, что его тряпки могут мне пригодиться. Затем я осмотрел оружие – ружье, два пистолета, порох и пули, отметил, что лошади, запряженные в фургон, весьма неплохи, и сердце запело у меня в груди. Я снова был свободен, благодаря этой замечательной черномазой девчонке. Черт возьми, я восхищался и до сих пор восхищаюсь ею – она была редким товарищем, подобно моему старому сержанту Хадсону, – и пока я подогревал кофе, доставшееся нам в наследство вместе с другими запасами продуктов, я сказал ей об этом.

Она скорчилась у костра, глядя прямо перед собой, но, похоже, понемногу уже начала выходить из транса. Наконец, Касс откинула свою очаровательную египетскую головку и посмотрела на меня.

– Ты помнишь свое обещание? – спросила она, и я заверил ее, что помню – мне пришлось повторить это больше двадцати раз.

Как сейчас вижу эти прекрасные миндалевидные глаза, которые смотрят на меня, пока я лепечу что-то, пытаясь ободрить эту девчонку. Странное зрелище мы представляли: беглая рабыня и я, сидящие у костра на берегах Миссисипи, а неподалеку валялись два мертвых тела. Наконец, Касси превозмогла свои страхи – в конце концов, если хотите знать, убивать почти так же страшно, как быть убитым, – и сказала мне, что мы должны делать дальше. Мое восхищение ею еще больше выросло – оказывается, она все продумала заранее, до мельчайших деталей, еще сидя в фургоне.

Именно мое замечание, что охотники за беглыми неграми не посмеют тронуть белого человека, и натолкнуло Касс на мысль, как на этот раз осуществить успешную попытку сбежать – с моей помощью.

– Мы должны двигаться дальше, как хозяин и рабыня, – сказала она, – тогда никто ничего не заподозрит, но мы должны двигаться быстро. Возможно, пройдет неделя, прежде чем Мандевиль узнает, что этот фургон так и не достиг плантации Форстера, а эти два человека, – она слегка кивнула головой в сторону тел, – пропали. Может, пройдет и больше времени, но нам не стоит на это рассчитывать – и мы не будем! Задолго до окончания этого срока мы должны быть далеко за пределами этого штата, двигаясь на север.

– На ней? – поинтересовался я, показав на повозку, но Касс отрицательно покачала головой.

– На ней можем добраться только до реки. Дальше мы должны двигаться быстрее, чем нас повезут лошади, – лучше сесть на пароход.

– Но, подумай, это же стоит денег, а у этих двоих нашлось не больше пятнадцати долларов. Этого нам не хватит на проезд.

– Значит, мы достанем деньги, – зло отрезала она, – у нас есть пистолеты, а ты – сильный мужчина! Мы сможем получить все, что нам будет нужно!

Но мне это не понравилось – не то, чтобы меня мучили угрызения совести, просто я не имел опыта в разбое. К тому же это было слишком рискованно, о чем я и сказал ей.

– Риск! – презрительно улыбнулась она. – И ты говоришь о риске после того, что я сделала сегодня? У нас на руках два трупа – разве это не риск? Знаешь, что будет, если нас поймают? Тебя повесят, а меня сожгут живьем! А ты говоришь, что ограбление – слишком рискованно!

– Ограбив кого-нибудь, мы только усилим опасность, – заметил я. – Если мы тихо двинемся дальше своей дорогой, на нас не будут охотиться, пока не найдут этих двоих, если, конечно, до того вообще когда-нибудь дойдет.

– Того, кого мы ограбим, можно отправить вслед за этими, – отрезала Касси, – так что опасности не прибавится.

Клянусь Богом, ну и хладнокровная же она была! Когда я снова возразил, она потеряла терпение:

– Почему мы так должны дрожать над жизнью белых? Думаешь, меня огорчит, если завтра хоть всех этих свиней-рабовладельцев поразрывает в клочья? И почему ты против этого – после всего, что они с тобой сделали? Это что, твой народ?

Я попытался было убедить ее в том, что мои принципы здесь ни при чем, но мы оба были на нервах, и Касс буквально впала в ярость – она так горела жаждой мести, что мне стало страшно. Но я сдержался, и в конце концов она сдалась и замолчала, обхватив руками колени и вглядываясь в огонь. Наконец, она очень спокойно произнесла:

– Ну ладно, деньги мы все-таки достанем, что бы нам ни пришлось для этого сделать. Если ты не захочешь их отобрать или украсть – что же, тогда остается только один способ. Он не очень рискованный, но… я пошла бы на все, лишь бы не прибегать к нему.

Наверное, я прирожденный сводник, поскольку мне показалось, что Касси имеет в виду заняться проституцией под моей защитой в качестве сутенера, но у нее были гораздо более грандиозные планы.

– Мы должны поехать в Мемфис, – сказала она, – это город на самой реке, всего в пятидесяти милях отсюда, насколько я могу судить. Туда можно добраться уже послезавтра, а может, днем позже. Это не слишком большой риск, так как нам все равно нужно пробираться к реке, и если Бог будет милостив к нам, а не к друзьям Мандевиля или людям Форстера, которые знают меня, то нам это удастся. А там… там мы сможем найти деньги. О, да, там мы найдем деньги!

И, к моему удивлению, она разрыдалась – не просто всхлипывая, а настоящими потоками слез, катящимися по щекам. Она смахнула их и вытащила откуда-то из-под платья листок бумаги, потрепанный, но аккуратно сложенный и протянула его мне. Я, недоумевая, развернул его и увидел, что это счет о продаже, датированный февралем 1843 года, некой Касси, чернокожей девочки, являвшейся собственностью некоей Анжель де Мармелад (клянусь, там было указано именно такое имя) из Нового Орлеана, которая продана и передана соответствующим порядком Фицрою Говарду из Сан-Антонио-де-Бехар. Из этого документа выпала еще одна бумажка, которую Касс попыталась перехватить, но мне удалось разобрать несколько слов, написанных корявым, безграмотным почерком: «Дефчонка Касси. Десять плитей. Адин доллар», – и неразборчивая подпись.

Она выдернула ее у меня из рук и сказала, отвернувшись:

– Это второй счет о моей покупке. Тогда мне было четырнадцать лет. Я стащила его у Говарда, когда он напился и мне удалось удрать. Меня поймали, но он к тому времени умер, так что меня выставили на аукцион вместе с другими его… вещами. Старый счет их не интересовал, и я сохранила его – на память. Для того чтобы, когда я буду далеко отсюда – и свободной! – никогда не забывать, что это значит: быть рабыней! Никто и никогда этого не найдет! – Ее голос звенел все громче, она повернула голову и пристально посмотрела мне прямо в лицо своими горящими глазами. – Я никогда не думала, что эта бумажка поможет мне обрести свободу, но она сделает это!

– Но как, во имя неба?

– Ты возьмешь ее с собой в Мемфис, ты будешь мистером Фицроем Говардом! Никто не знает его так далеко к северу. Он умер в Техасе четыре года назад, и уже четыре года он стенает в аду! А в Мемфисе ты продашь меня – о, за меня дадут хорошую цену, вот увидишь! Тысячу, две тысячи долларов, а может, и все три. И это еще немного за масти [75]75
  Сокр. от мастифино (см. комментарий XXXVII*).


[Закрыть]девятнадцати лет, прошедшую обучение в борделях Нового Орлеана! О, они купят за эту сумму!

Да, это означало для меня хороший бизнес, и я так и сказал:

– Три тысячи долларов – о, женщина, да как ты вообще могла подумать об ограблении? Да половины этих денег хватит, чтобы мы уехали вверх по реке первым классом! Но если тебя продать, то как же ты выберешься?

– Я смогу убежать. О, поверь, я смогу убежать! Как только получишь деньги, покупай билеты на пароход, идущий на север – мы заранее выберем на какой. Когда и как улизнуть, предоставь все дело мне. Затем мы встретимся на причале и вместе поднимемся на борт. Ты станешь, как здесь говорят, негрокрадом, а я – беглой рабыней, зато нас никто не поймает. Мы превратимся в мистера и миссис Как-их-там, выбрав любые имена, которые захотим, пассажиров первого класса до Луисвилля. О, мы будем в достаточной безопасности, если ты выполнишь условия нашего договора.

Да, с тех пор как она упомянула о мрачной перспективе обвинения в похищении негров, мне в голову приходила мысль о том, чтобы смыться на другом пароходе, с тремя тысячами долларов в кармане, но мисс Касси была не менее сообразительной, чем я.

– Если я не выберусь из Мемфиса, – произнесла она медленно и отчетливо, наклонившись вперед и впившись взглядом в мое лицо, – тогда я сдамся и расскажу, как мы бежали вместе и как ты убил двух человек на Миссисипи, и где зарыты их тела, и все-все, что я про тебя знаю. Так что далеко тебе не уйти, мистер – как бишь твое настоящее имя?

– Э-э, Флэш… э… то есть я хотел сказать Браун. Но, моя дорогая девочка, я ведь обещал не бросать тебя, помнишь? Неужели я похож на человека, способного нарушить свое слово? Должен сказать…

– Не знаю, – сказала она все так же медленно, – я просто предупредила тебя, что будет, если ты так поступишь.

Это может стоить мне жизни, но уж точно укоротит и твою, мистер Флэш-э-Браун.

– Я и не думал бросить тебя, – серьезно произнес я. – Ни минуты. Но, говорю тебе, Касси, это – замечательный план! Почему ты не рассказала мне о нем раньше, он просто восхитителен!

Она внимательно посмотрела на меня, глубоко вздохнула и вновь отвернулась к огню.

– Полагаю, ты действительно так думаешь. Похоже, это кажется тебе очень простым, когда тебя выставляют на аукцион и торгуются за тебя, как за домашнее животное. Когда тебя осматривают и ощупывают грязными руками, даже раздевают и разглядывают зубы! – Слезы вновь показались у нее на глазах, но голос остался ровным. – Да можешь ли ты вообще представить себе это? Какой стыд, какое унижение! – Она вновь резко повернулась ко мне – милая привычка, которая, как я заметил, заставляла меня подпрыгивать.

– Знаешь, кем я была до тринадцати лет? Я была маленькой девочкой-креолкой и жила в прекрасном доме в Батон-Руж, вместе с папой, мамой, двумя сестрами и двумя братьями – все они были старше меня. Их мать умерла – она была белой – и моя мать-мулатка стала настоящей мамой и для них. Мы были самой счастливой семьей на свете. Я обожала их, а они меня – по крайней мере мне так казалось, пока не умер мой отец. А потом они продали меня – мои любимые братья продали меня, свою сестру, и мою маму, которая была такой любящей матерью и для них. Они продали нас! Мать – на плантацию, а меня – в бордель Нового Орлеана!

Она содрогнулась от гнева. Нужно было как-то реагировать, и я сказал:

– Чертовски скверный оборот. Паршивое дело.

– Я стала шлюхой – в тринадцать лет! Я убежала, вернулась к моей семье, но они выдали меня! Они держали меня в подвале, пока за мной не приехал владелец и не увез меня обратно в Новый Орлеан. Ты видел эту вторую бумагу, что выпала из счета за продажу. Знаешь, что это такое? Это квитанция из Дома наказаний, где рабов секут, чтобы они исправлялись. Мне было только тринадцать лет, так что они пожалели меня – дали только десяток плетей! Знаешь, что это значило для меня? Они устроили из этого настоящий спектакль – о, да! Меня раздели догола, связали и выпороли на глазах целой кучи мужчин! Ты и во сне не сможешь себе представить, что это был за мучительный, невероятный стыд! Но как я могу заставить тебя понять это? – Теперь Касси уже стучала своим кулачком по моему колену, крича мне прямо в лицо: – Вот ты – мужчина. Что ты почувствуешь, если тебя раздеть, связать и выпороть на глазах толпы смеющихся, издевающихся над тобой женщин?

– О, – замялся я, – даже и не знаю…

– Они приветствовали меня! Слышишь, кричали мне «ура!» за то, что я не издала ни звука, а один из них даже подарил мне доллар! Я прибежала в бордель, слепая от слез, и эта чертовка, хозяйка заведения, сказала мне: «Сохрани это на память – будешь знать, что приносит непослушание». И я сберегла эту бумажку вместе с другой. Так что я никогда всего этого не забуду!

Касси опустила голову мне на колени и расплакалась, а я даже растерялся. Я пытался придумать какой-нибудь выход, удобный для нас обоих, но сомневался, что она правильно воспримет это. Так что я погладил ее по голове и сказал:

– Да, у тебя была тяжкая жизнь, Касси, ничего не скажешь. Но не грусти – придут и хорошие времена. Утром мы будем в Мемфисе, продадим тебя, заберем деньги, а потом – быстренько на пароход! Осмелюсь предположить, мы сможем хорошо провести время, так как я направляюсь на восточное побережье, и мы сможем поехать туда вместе. Мы можем…

– Ты клянешься мне в этом?

Она приподняла голову и смотрела мне прямо в глаза, с лицом, мокрым от слез. Боже, что это была за женщина: в одну минуту могла хладнокровно убить двух человек, с которыми собиралась заниматься любовью, а сразу после этого уже спокойно планировала заговор, потом вдруг разражалась рыданиями и вот теперь пытливо смотрела мне в лицо задумчивыми глазами большого ребенка. Клянусь Георгом, это был лакомый кусочек, но сейчас для размышлений об этом было не время и не место.

Касси была задумчива, подозреваю, что за эту ночь она наговорила больше, чем за целые годы, но женщины всегда любили изливать мне свою душу, полагаю, причиной тому мое честное, мужественное лицо, ну и бакенбарды, конечно.

– Ты обещаешь? – продолжала умолять она. – Ты поможешь мне и никогда не оставишь? До тех пор, пока я не стану свободной, обещаешь?

Ну, вы-то знаете, что значат мои обещания. Я всегда щедро раздавал их, так что не поскупился и на этот раз. Касси схватила меня за руку и пылко ее поцеловала, что меня чертовски растрогало, а затем произнесла, снова заглядывая мне в глаза:

– Странно, что ты оказался англичанином. Помню, много лет назад, на плантации Пьерпойнт, рабы говорили о какой-то «Подземке» – дороге свободы, как они называли ее, и про то, как те, кому удается пройти по ней, наконец попадают в Канаду, и потом их уже невозможно снова превратить в рабов. Там был один старик, очень старый раб, у него была книга, которую я читала вслух, – это были «Основы навигации» Нори, все-все про море и корабли. Никто из нас не понимал этого, но это была наша единственная книга, и рабам нравилось слушать, как я читала ее. – Касси попыталась улыбнуться, но глаза ее были полны слез, а голос дрожал. – На обложке был нарисован корабль, с Юнион Джеком на мачте, и старик любил показывать на него, приговаривая: «Это – флаг свободы, детки, этот старый добрый флаг». Мне запомнились слова – не помню, кто и где их сказал, но я их не забуду. – Она на мгновение замолчала, а затем проговорила торжественным шепотом: «Кто ступил на английскую почву, становится навсегда свободным». Это правда, не так ли?

– О, конечно, – подтвердил я, – мы уж такие люди. Ты же знаешь, что мы никогда не поддерживали рабство.

Это может показаться странным, но когда она сидела и смотрела на меня вот так, словно дождалась Второго Пришествия, я почему-то даже ощущал гордость за свою страну. Не то чтобы я был чертовым патриотом, просто когда ты далеко от старушки-Англии, приятно, если кто-то говорит о ней хорошее.

– Бог благословит тебя, – сказала Касси и отпустила мою руку, и я уже в третий раз подумал о том, чтобы обнять ее, но передумал. Мы легли спать по разные стороны костра, после того как я оттащил подальше тело Литтла и спрятал его в кустах, – ну и тяжелой же он оказался тушей.

Чтобы добраться до Мемфиса, нам понадобилось два дня, и чем ближе мы подъезжали, тем больше беспокойства вызывал у меня наш план. Основной риск был в том, что кто-нибудь мог нас узнать, и хотя, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что шанс на это был один из тысячи, – все же это очень много, если от него зависит ваша шея.

Когда на рассвете мы покинули место нашей стоянки, я был в достаточно хорошем расположении духа, так как меня еще не оставило ощущение вновь обретенной свободы. Я очень удачно оттащил тела Литтла и Джорджа подальше в заросли и сбросил их в болото с лягушками, густо поросшее тростником. Затем я как мог замел следы, и мы тронулись в путь. Касси уселась в задней части фургона, подальше от посторонних взглядов, а я правил. Так мы и катили среди лесов по ухабистой дороге – больше всего она напоминала обыкновенную проселочную, – пока я не нашел ее ответвление, идущее на северо-запад, что и было нужным нам направлением.

Мы ехали по ней до полудня, так и не встретив ни души, что, как я сейчас понимаю, было большой удачей, но вскоре после того, как немного перекусили и снова тронулись в дорогу, увидели маленькую деревушку. Тут-то и произошло событие, немного испортившее мне настроение, поскольку стало ясно, насколько тесен мир даже в зарослях американского юга, и как порой трудно пробраться незамеченным, так чтобы ни один Том, Дик или Гарри [76]76
  Обозначение простонародья, приблизительно соответствует перечислению «Иванов, Петров, Сидоров» в русском языке.


[Закрыть]не поинтересовались, кто и куда едет.

Деревушка словно пребывала в послеполуденной дреме – только пара негров попалась нам на глаза, собаки рыча возились в кучах мусора да ребенок заливался плачем где-то в колыбели. Но на противоположном конце деревни нам встретился какой-то неприветливый парень, строгающий что-то, сидя на пне. Его соломенная шляпа была надвинута на самые глаза, а босые ноги почти по щиколотку утопали в пыли. Мне показалось безопаснее самому начать разговор:

– Привет! – сказал я как можно дружелюбнее.

– И вам привет, – буркнул он.

– Это дорога на Мемфис, дружище? – спросил я.

Он с минуту помолчал, очевидно, обдумывая одну из тех неуклюжих острот, которые являются подарком штата Миссисипи человеческой цивилизации. Наконец, он выдал:

– Ну, если не знаешь, куда ведет дорога, то чертовски глупо по ней ехать, не так ли?

– Конечно, если только не уточнить маршрут у смышленого парня вроде тебя, – ответил я.

Он выпучил глаза:

– А почему ты так в этом уверен?

Это было все равно что принять угощение от араба или торговаться с турком, – нужно было сначала пройти определенный ритуал.

– Потому что сегодня жарко.

– И это дает тебе такую уверенность?

– Это делает меня уверенным в том, что ты испытываешь жажду, так что не откажешься от глоточка-другого из фляги, которая у меня тут, под сиденьем, а уж потом ты мне, конечно, покажешь дорогу на Мемфис.

Я перебросил ему флягу, и он схватил ее жадно, словно форель мушку.

– Думаю, я могу это попробовать, – проворчал он и попробовал, отхлебнув с пинту: – И-Исусе! Прямо нектар! Йе-ха – полагаю, что ты можешь быть уверен, что едешь по дороге в Мемфис. Так что езжай так и дальше, только смотри, не застрянь в Ледяном ручье, а то только что избранный губернатор успеет состариться и умереть, прежде чем ты доберешься туда, куда собрался.

Местный философ швырнул мне флягу обратно, и я уже собрался погонять лошадей, когда он вдруг поинтересовался:

– А ты сам, наверное, с Севера? Говоришь ты не так, как в Миссисипи или Арканзасе.

– Нет, я из Техаса.

– Да ну? Далеко же отсюда до Техаса. Молодой Джим Нобл уехал туда около двух лет назад. Ты с ним, случаем, не пересекался?

– Думаю, нет.

– Нет, говоришь, – он внимательно рассматривал меня, его маленькие сонные глазки поблескивали из-под соломенной шляпы, – а не в фургоне ли Тома Литтла ты едешь? Мне знакома эта сломанная спица, да и лошади.

На мгновение кровь заледенела у меня в жилах, и я еле удержался от того, чтобы выхватить из-за пояса пистолет.

– Да, этот фургон принадлежал Литтлу, – спокойно ответил я, – и до сих пор принадлежит ему, только он одолжил мне его вчера. Полагаю, что когда я его верну, он снова будет принадлежать своему хозяину. Да, если бы я остался в этой стране, научившись управляться с ножом марки «Барлоу» [77]77
  Классический американский складной нож с двумя лезвиями.


[Закрыть]и жевать табак, то мог бы стать президентом.

– Это точно, – согласился он, – да только я впервые слышу, чтобы Том кому-нибудь хоть что-то одолжил.

– Дело в том, что я его двоюродный брат, – отрезал я, – так что мне он доверил фургон без проблем.

Тут я стегнул лошадей и повозка двинулась.

– Передавай ему привет, – раздалось у меня за спиной, – наверное, Литтл и показал тебе дорогу на Мемфис, раз уж ты по ней едешь.

Можете представить, как это меня добило. Когда мы отъехали достаточно далеко, я посоветовался с Касси, и она согласилась со мной, что нам надо двигаться как можно быстрее. Поскольку каждому бездельнику интересно, кто мы и куда едем, так что чем быстрее мы уберемся, тем будет лучше. Поэтому весь следующий день я не отдыхал сам и не давал отдыха лошадям. Наступившую ночь мы проспали и утром оставили фургон неподалеку от дынного поля, приказав негру, сторожившему его, присмотреть за нашей повозкой, и пешком прошли последнюю милю, отделяющую нас от Мемфиса.

Даже в те дни это был уже большой город, поскольку, наверное, половина хлопка всего мира проходила через него, но на мой предубежденный взгляд, он был словно полностью слеплен из грязи. Дождь начался еще на рассвете, и к тому времени, как мы карабкались по крутым улочкам, с трудом уворачиваясь от фургонов и дураков-прохожих, которые, казалось, и сами не знали, куда и зачем идут, то выглядели уже достаточно жалко. Но столпотворение, царившее вокруг, вместе с плохой погодой, лишь поднимали мне настроение, так как существенно уменьшали шансы на то, что кто-либо сможет нас узнать.

Все, что мне теперь оставалось сделать, это продать беглую рабыню и приготовить все для нашего исчезновения из этого города, не допустив просчета в планах. Как вы могли подумать, все это было достаточно просто для человека, обладающего способностями Флэши, и, должен вам признаться, эта уверенность вас бы не подвела. Однако мне интересно, многие ли из молодых людей в сегодняшнем цивилизованном двадцатом веке способны сделать нечто подобное, особенно если они находятся в стеснительных обстоятельствах, почти без гроша в кармане, в дырявых сапогах, одни в чужой стране, а все, чем они располагают, – хорошенькая мулатка, которая становится все более подавленной и нервной по мере осложнения обстановки. Тут уж требуется твердая хватка, – иначе душа уйдет в пятки.

Первым делом нужно было выяснить, когда состоятся следующие торги, и тут нам повезло, потому что аукцион должен был пройти этим же вечером, что означало для нас сделать свое дело и с Божьей помощью надеяться ускользнуть уже этой же ночью. Теперь необходимо разузнать насчет пароходов. Укрыв Касси от посторонних глаз на веранде одного из магазинов, я направился на пристань. Дождь лил так, что грядущий потоп мог бы напугать и самого Ноя, ветер также все усиливался, и к тому времени, как я добрался до офиса пароходной компании, я промок до самых печенок и был заляпан грязью с ног до головы. В довершение всех моих злоключений старик за окошком офиса, в старой грязной лоцманской фуражке, с абсолютно отсутствующим выражением лица, был глух как пень и страдал старческим маразмом. Когда я, превозмогая шум непогоды, проорал свой вопрос ему прямо в лицо, он лишь приложил руку к уху и ответил мне бессмысленной улыбкой.

– Будет ли пароход до Луисвилля сегодня ночью? – крикнул я.

– Что?

– Пароход в Луисвилль?

– Не слышу вас, мистер. Не могли бы вы говорить погромче?

Я потуже застегнул воротник и смахнул дождевые капли с глаз.

– Пароход в Луисвилль – сегодня ночью? – завопил я что есть мочи.

– Пароход куда?

– О, черт побери! ЛУИС! – Я набрал полные легкие воздуха и гаркнул: – ВИЛЛЬ! Пароход этой ночью?

Наконец-то он сообразил и закивал.

– Конечно, мистер. Новый «Миссури». Отходит в десять вечера.

Я через силу поблагодарил его и поплелся обратно в город. Теперь нужно было привести себя и Касси в как можно более респектабельный вид и заставить руки потрудиться, а сердца – временно умолкнуть. С первой частью мы относительно легко справились в задней комнате дешевых апартаментов, которые я снял на день. Мой лучший сюртук, которым мне замотали голову, когда увозили из Грейстоунза – настоящий подарок судьбы, так как в его подкладке были зашиты драгоценные бумаги Спринга, – был весь в грязи, но мы постарались его отчистить и обсудили завершающие детали нашего плана. Я весь исходил потом при мысли, как же Касси удастся ускользнуть от своего нового владельца, но как раз это ее не волновало. Что заставляло мою храбрую мулатку стучать зубами от страха, так это мысль о том, что придется идти в комнату для рабов и быть выставленной на торги, что было странно для меня, так как подобное уже случалось с ней раньше и не представляло особой опасности.

Она должна была сбежать той же ночью, вернуться в гостиницу, постучать в мое окно, которое находилось на первом этаже, и забраться в номер. К тому времени я должен был приготовить для нее новую одежду, и мы бы двинулись на пристань, а дальше – на борт «Миссури», под именем мистера и миссис Джеймс Б. Монтегю из Батон-Руж, путешествующих на север. В темноте все это должно было бы сойти запросто.

– Если я вдруг задержусь, жди, – твердила Касси, – я обязательно вернусь. Если я не приду до завтра, значит, я умерла, и ты можешь ехать, куда захочешь. До тех пор я полагаюсь на твое слово – ты же обещал, помнишь?

– Помню, помню, – уверял я ее, весь дрожа – Но что, если тебе не удастся убежать, что если тебя закуют в кандалы или что-то еще, что тогда?

– Этого не случится, – спокойно сказала она, – будь уверен, я смогу убежать. В этом нет ничего сложного, любой раб может это сделать. Но вот остаться свободным невозможно, если только у тебя нет заступника и помощника. А у меня есть ты.

В разное время меня называли всякими словами, но это было уже что-то новенькое. Если бы Касси знала меня получше, то, без сомнения, думала бы по-другому, но она была в отчаянии, а я – ее единственной надеждой. Согласитесь, это дьявольская западня для любой девушки. Я попытался несколько успокоить мой урчащий от страха желудок, и мы двинулись на невольничий рынок.

Если вы никогда не видели аукциона по продаже рабов, то могу вам сказать, что он почти ничем не отличается от привычных торгов домашней скотиной. Рынок представлял собой низкий загон, пол в котором был посыпан опилками, с выгороженной площадкой для рабов и аукционера, а все остальное пространство было заполнено покупателями и просто зрителями. Богатые перекупщики со всеми удобствами расселись впереди на стульях, за ними толпились случайные покупатели, а большую половину собравшихся составляли обыкновенные зеваки, бездельники и любопытные, которые болтали, жевали и курили. Местечко было шумным, воняло здесь, как в стойле, а под потолком клубились тучи табачного дыма и человеческих испарений.

Введя Касси, я просто окаменел от страха, ожидая самых разных коварных предложений и перекрестных допросов, а также прочего, на что я не смог бы ответить, но, как оказалось, беспокоился я зря. Полагаю, даже если вы выведете на невольничий рынок в Мемфисе шведа-альбиноса и поклянетесь, что это – раб, то его выставят на торги, не задавая лишних вопросов. Аукционер же мог продать даже собственного дедушку, что наверняка когда-то и сделал. Это был маленький злобный рыжебородый человечек в мятой шляпе, с огромной сигарой и квартой чего-то сорокаградусного в кармане сюртука, к которой он время от времени прикладывался в промежутках между обвинениями в жульничестве, которыми он сыпал на головы своих помощников и криками расступиться, чтобы освободить пространство для торгов.

Когда я подвел Касси, он едва глянул на ее старый счет о продаже, зато аккуратно сплюнул прямо мне между ног и поинтересовался, не являюсь ли я тайным агентом «Подземки», который решил лучше продать негритянку и прикарманить деньги, чем рисковать, переправляя ее в Канаду.

При этих словах окружавшая аукциониста толпа разразилась хохотом и криками, что шутка, мол, первый класс. Это помогло мне оправиться от ужаса, охватившего меня после такого вопроса. Аукционист же между тем продолжал, что ему самому в принципе на это наплевать и где, дьявол их побери, бумаги на негров Эли Боулса, потому что он до сих пор их не получил, и что в этой стране никто ни о чем не хочет думать, и пошли бы они все куда подальше со своими проклятыми правилами, и когда же, наконец, черт побери, ему освободят хоть немного свободного места, чтобы можно было начать торги. Нет, он не будет продавать негра Персея, принадлежащего Джексону, потому что этот черномазый болен сифилисом и все об этом знают, и лучше бы Джексону отправить малого в Арканзас, где на такие мелочи не обращают внимания. Нет, он не будет принимать векселей ни от кого, кроме перекупщиков, которых знает лично, – он уже сыт по горло этими проклятыми бумажками, а его клерк пользуется ими, чтобы обманывать хозяина и набивать собственный карман, но он об этом знает и в один прекрасный день взгреет клерку задницу по первое число. И, чума его побери, его бутылка уже наполовину опустела, а он все еще так и не начал торги – и не будут ли уважаемые господа столь любезны не путаться у него под ногами, или они собираются торговаться до двух часов ночи?

И все в том же духе – весьма обнадеживающие заявления. Я оставил Касси в толпе других негров и присел у стены, чтобы наблюдать за торгами, которые маленький аукционист вел, как дрессировщик на арене, не переставая сыпать своей скороговоркой и время от времени вставляя в нее язвительные замечания. Толпе это нравилось, а он был хорош: отхлебывая очередной глоток из бутылки, он то и дело вставлял комментарии к очередным лотам, пока делались все новые ставки.

«Глядите, вот старуха Мастерсона, умершего на прошлой неделе. Да Мастерсон умер, а не она. Ей не больше сорока, и она прекрасно готовит. Вы бы видели, какой живот удалось нажрать Мастерсону с ее помощью; полагаю, что такой рекомендации достаточно. Да, сэр, именно ее прекрасная готовка и убила его – ну, что скажете? Восемь сотен для начала – девять, за лучшую повариху от Эвансвилля до Залива». Или еще: «Это бычок Томкинса, он наплодил детей больше, чем Мафусаил, потому его и зовут Джорджем, в честь Джорджа Вашингтона, отца этой страны. Представляете, без этого малого негров бы в Штатах было наполовину меньше, чем есть, даже сегодняшние торги могли бы не состояться без помощи нашего маленького черномазого героя. Поговаривают о создании синдиката для отправки его обратно в Африку, повышать поголовье этих скотов – ну, что, кто предложит тысячу?»