Текст книги "Флэш без козырей"

Автор книги: Джордж Фрейзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Я как мог пытался держаться подальше от этих мрачных черных скотов; даже акулы за бортом и те выглядели не такими опасными, а нас всегда сопровождало с полдюжины этих морских страшилищ, которые надеялись поживиться очередным сброшенным за борт телом. Их темные вытянутые силуэты, скользящие в толще воды, были хорошо видны даже на глубине нескольких саженей. Но за последнюю неделю плавания вдоль побережья старого испанского Мэйна не один я превратился в сплошной комок нервов. Похоже, даже Спринг стал осмотрительнее, поскольку, вместо того чтобы плыть на северо-запад, к Наветренному проливу и далее к нашему предположительному пункту назначения, который, судя по всему, располагался где-то на северном побережье Кубы, он повернул почти прямо на запад, к Москитному Берегу, бывшему в те времена почти столь же забытым Богом местом, что и побережье Африки, которое мы перед этим покинули. Я разглядел его лишь как легкую темную полоску далеко по левому борту, но тяжелый запах окутал судно точно одеяло. Смола пузырилась в швах судовой обшивки, а ветер, казалось, вырывался прямо из огнедышащей печи. К тому времени, когда мы зашли в бухту Роатан, которую вы можете найти на карте островка Ла-Баия, что вблизи побережья Гондураса, наше осторожное судно было насквозь прожарено солнцем, зато нас не заметил ни один патрульный корабль янки или судно испанской береговой охраны. [XXVII*]

Мы бросили якорь в этом огромном расчетном центре всех африканских работорговцев, где шхуны с Берега Слоновой Кости, балтиморские клиппера и ангольские барки, свободные торговцы с Пролива и бразильские пираты – все находят себе место для стоянки в широкой бухте, а береговые лодки и другие маленькие суденышки вьются вокруг них, как водомерки на пруду. Даже вонь нашего собственного трюма, набитого рабами, меркла, побежденная невыразимым смрадом, доносящимся из огромных выгородок и загонов, которые рядами выстроились на берегу и даже сбегают вплоть до самых пирсов, купающихся в зеленой воде бухты. Трудно поверить, что такие места, как это, существуют на свете, пока не увидишь его своими глазами и не почуешь собственным носом, со всем многообразием населяющего его отребья – черные и полукровки всех сортов, торговцы из Рио с закрученными усами, пистолетами за поясом и серьгами в ушах, словно буканьеры со страниц старой книги, янки с Восточного побережья, в цилиндрах и с сигарами, торчащими из-под усов подобно острым кремневым пикам; докрасна загоревшие английские моряки, на некоторых из которых еще уцелели потрепанные широкополые флотские шляпы; индейцы с выдубленными ветром лицами и ножами, болтающимися в кожаных ножнах на шее; шкипера – лягушатники и даго, в расшитых куртках и пестрыми шарфами на головах и сотни негров, всех размеров и оттенков – и все это болтает, кричит и спорит на половине языков мира. Одно объединяет их – все они живут за счет работорговли.

Лучше всего мне запомнился огромный детина в грязно-белых коленкоровых штанах и широкополой панаме, который стоял в одной из подошедших к нам береговых лодок, и, задрав вверх свою красную рожу, ревел в ответ кому-то, поинтересовавшемуся свежими новостями:

– Ты что, не слышал? На тихоокеанском побережье нашли золото! Да, да, настоящее золото! Представь себе, они его гребут лопатой – только успевай подбирать! Прикинь, говорят, самородки попадаются величиной с кулак. Столько золота никто никогда раньше не видал! Золото – в Калифорнии! [XXVIII*]

V

В Роатане мы высадили всех рабов, согнав их в большие лихтеры, на которых надсмотрщик-даго ловко сбивал их в плотное стадо, как овец, пока на корме, у бизань-мачты, Спринг вел деловые переговоры с полудюжиной прибывших на борт перекупщиков. Под тентом на верхней палубе был накрыт стол, и миссис Спринг разливала чай и предлагала бисквиты всем, кто хотел бы их попробовать, то есть самому Спрингу и маленькому вертлявому французику в длинном сюртуке из тафты, взгромоздившемуся на стул и пытающемуся изящно отхлебывать чай из чашки, в то время как чернокожий мальчик, стоя у него за спиной, отгонял мух. Остальными перекупщиками были трое засаленных даго в грязных лохмотьях, которые предпочитали ром, огромный голландец, с лицом, похожим на прокисший пудинг, который пил джиновый пунш, и смуглый янки, который вообще ничего не пил.

Все они быстро прошлись по невольничьей палубе, прежде чем с нее согнали негров, и теперь, когда пришло время обсуждать сделку и торговаться со Спринтом, даго возбужденно болтали, зато остальные трое были молчаливы и настроены по-деловому. Наконец они разделили между собой все шесть сотен черномазых по среднему курсу девять долларов за фунт – что в общем составило около семисот-восьмисот тысяч долларов за всю партию груза. Ни одна монета при этом не перешла из рук в руки, ни одной бумаги не было подписано, ни одной квитанции не было выдано или получено. Спринг просто сделал несколько быстрых пометок в записной книжке – и, осмелюсь предположить, что единственными трансакциями, последовавшими за этим, стали лишь денежные переводы на счета в респектабельных банках Чарльстона, Нью-Йорка, Рио и Лондона.

Негры, которых мы выгрузили, будут перепроданы: некоторые – владельцам плантаций на Мэйне, но большинство – в Соединенные Штаты Америки, как только контрабандистам удастся прорвать морскую блокаду и продать черномазых на рынках Мобиля или Нового Орлеана, но уже в три раза дороже, чем они заплатили за них нам. Если вспомнить, что весь товар, который мы отдали за этих негров Гезо не стоил и пары тысяч фунтов, то неудивительно, что работорговля так процветала в сороковых. [XXIX*]

Как я сказал, мы продали всех своих рабов. Но на самом деле у нас осталась леди Каролина Лэмб. Спринг решил, что если я преуспею в обучении ее английскому языку, то она пригодится в качестве переводчика в следующих рейсах. Подобные рабы были особенно ценными, а в прошлом рейсе переводчика у нас не было. Я был не против – это помогало убить время и чувствовать себя так, будто получил хоть небольшую, но награду.

Спринг присоединил к ней еще с дюжину метисок и квартеронок, присланных на борт перекупщиками, которые хотели отправить их в Америку. Их дальнейшей судьбой были бордели Нового Орлеана. После некоторых размышлений Спринг согласился довезти их до Гаваны, где мы должны были взять груз для обратной дороги домой. Эти смуглые шлюхи разительно отличались от черномазых, составлявших наш прежний груз, – они были грациозными, нежными созданиями того сорта, который называют «лакомыми кусочками» и обычно используют только для работы по дому. Я бы отдал двадцать леди Каролин Лэмб за одну такую красотку, но это было невозможно. Эти женщины не были скованы, так как их было немного, и они в любом случае не могли доставить нам беспокойства.

В Роатане мы пробыли недолго. Рабы из берегового лагеря поднялись на борт с грузом лимонов и выдраили нашу невольничью палубу, а затем промывали ее и полки для рабов морской водой целых двадцать четыре часа, прежде чем Спринг был удовлетворен результатами их работы. Как заметил один из матросов, теперь там можно было даже обедать прямо с палубы, впрочем, мне это было безразлично. После этого мы подняли паруса и двинулись к северу, по направлению к Юкатанскому проливу, и думаю, впервые с того времени, как моя нога ступила на палубу этого ч-ртового судна, я немного расслабился. Мы больше не были работорговцем – не считая, конечно, тех нескольких девок, которых мы везли с собой, – мы сменили шкуру. Теперь оставалось только зайти в Гавану, а там – уже и домой. Так что через два-три месяца я снова окажусь в Англии, скандал с Брайантом – каким незначительным казался он мне теперь – будет забыт, и я снова смогу увидеть Элспет. Клянусь Юпитером, да к тому времени я уже стану отцом! Кто-нибудь, конечно, станет им на самом деле, но по крайней мере я буду таковым считаться. Неожиданно я почувствовал возбуждение, и побережье Дагомеи, вместе со всеми ужасами реки в тех диких джунглях, начало казаться мне лишь ночным кошмаром, которого на самом деле никогда не было. Англия, Элспет, мир в душе – что же еще? Ну ладно, подумаю об этом, когда придет время.

Конечно, я должен был все это предвидеть. Стоило мне решить, что все беды закончились, и поздравить себя с этим, как на меня сразу же обрушивались новые несчастья, и я вдруг обнаруживал себя бегущим изо всех сил, так что кишки подкатывали к горлу, а за мной по пятам неслась неумолимая Немезида. На сей раз Немезида приняла облик маленького щеголеватого шлюпа под американским флагом, который появился на юго-западе, когда мы были уже в трех днях пути от Роатана, а Куба была уже прямо по нашей правой скуле. Само по себе это еще ничего не значило – Спринг прибавил парусов, и мы продолжали наш путь, склоняясь на северо-восток. А затем из-за мыса Сан-Антонио, всего в двух милях впереди по курсу, вдруг показался бриг, также со звездно-полосатым флагом, трепещущим на верхушке мачты, и мы оказались в ловушке, лишенные возможности удрать и, по крайней мере в моем случае, не имея особого желания драться.

Но только не Джон Черити Спринг. Он круто развернул «Бэллиол Колледж» и попытался обойти шлюп с запада, но на этом галсе мы слишком сблизились с ним, и вскоре над баком американца показался клубок дыма, а следом ядро подняло фонтан голубой воды у нас слева по носу.

– К бою! – заорал наш капитан, и пока Салливан распоряжался на палубе, матросы выдвинули пушки, а маленький шлюп между тем подкрался еще ближе и еще одно ядро плюхнулось у нас перед носом.

Исходя из моего опыта, наилучшей позицией, которую только можно занять в морском бою, был какой-нибудь уютный уголок за крепкой дубовой балкой, расположенный как можно глубже в трюме, по дальнему от неприятеля борту. Я исчез в главном люке, прежде чем раздался первый выстрел наших пушек, и вскоре оказался на невольничьей палубе, среди дюжины желтых шлюх, которые, испуганно повизгивая, жались по углам. Я принял важный вид и приказал им заткнуться и сидеть тихо, а в это время пушки загремели вновь, откуда-то со стороны носа раздался страшный удар и треск – туда угодило очередное ядро янки. Девчонки завизжали, а я заорал на них, размахивая ножом. Одна из них, плача, побежала по качающейся палубе, закрыв лицо руками. Я схватил ее и прижал к себе. Это был лакомый кусочек, и я потратил изрядное время, прежде чем мне удалось вернуть ее на место, к ее товаркам, как вдруг в люке появилась голова Салливана, и он заорал:

– Какого дья…ла ты здесь делаешь?

– Предотвращаю восстание рабов! – пояснил я.

– Что? Ты, трусливый негодяй! – и он направил на меня пистолет. – Я тебе прямо сейчас мозги вышибу ко всем ч-ртям, понял?

Я неохотно бросил девчонку, осторожно поднялся по трапу и высунул голову в люк, чтобы посмотреть, что там происходит.

Я не специалист в военно-морском деле, но судя по тому, как матросы крутились у пушек левого борта, мы ввязались в жаркую и не слишком для нас удачную потасовку. Наши двенадцатифунтовки стреляли, их вновь заряжали и выдвигали для нового залпа, как будто при Трафальгаре, а время от времени раздавался треск – это очередное ядро попадало в наше судно, которое, похоже, уже получило серьезные повреждения. Палубная вахта выстроилась цепочкой, а Салливан выкрикивал команды матросам на мачтах. Он заметил меня и заревел, так что я побыстрее выбрался из люка и присоединился к палубной вахте. Уголком глаза я заметил шлюп, проходящий у нас по носу, его бортовой залп вихрем пролетел вдоль нашей палубы. Крики и свист ядер прямо над головой заставили меня укрыться под обломками. Я уцепился за остатки поручней, поражаясь, какого черта я выбрался из безопасного места только потому, что мне это приказал Салливан. Полагаю, что сделал это инстинктивно. Затем раздался страшный треск прямо у меня над головой, всесокрушающий удар обрушился на палубу и кто-то упал прямо на меня. Я оттолкнул его, и мои руки окрасились кровью. Пораженный, я смотрел, как тело перекатилось к шпигату – у него не было головы и кровь фонтаном хлестала из обрубка шеи.

Все это произошло в считанные минуты. Я, шатаясь, поднялся на ноги и огляделся вокруг. Между грот– и бизань-мачтами лежал клубок перепутанных обрывков снастей и деревянных обломков. Посмотрев вверх, я увидел, что наша грот-стеньга упала за борт, и на мгновение мне показалось, что судно беспомощно переваливается на волнах. Послышался визг, хриплые ругательства, груда обломков зашевелилась и из-под нее выбрался Салливан с топором в руке и с ним еще с дюжину матросов, которые пытались расчистить завал. За ними у штурвала стоял Спринг, в шляпе, по обыкновению надвинутой до самых глаз, но его приказы не были слышны в грохоте пушек левого борта.

Я смутно помню, что случилось в следующие пять минут; кажется, в нас снова попали, и на палубе ничего невозможно было разглядеть в облаке едкого порохового дыма. Я, трепеща от страха, корчился за обломками, пока аварийная партия не начала сбрасывать их за борт и мне пришлось выбраться из моего укрытия. Наши пушки прекратили огонь, и внезапно я понял, что янки также не стреляют, так что, наконец, отважился оглядеться по сторонам.

Кое-где в этом аду удалось восстановить некое подобие порядка. Орудийные расчеты выстроились у своих пушек, Салливан стоял у бизань-мачты, выкрикивая команды марсовым, а Спринг – у штурвала. Шлюп янки находился у нас по корме, его передние паруса были истрепаны в клочья, а сам корабль был перепахан ядрами. Однако, учитывая наше жалкое состояние, даже мне было понятно, что янки скоро оправятся и тогда просто разнесут нас на куски или возьмут на абордаж. Они обнаружат на борту рабов, и тогда нам грозит тюрьма, а может быть – и петля. Я уже чувствовал ее прикосновение к своей глотке.

А затем я услышал голос Спринга, звенящий от злости:

– Делайте то, что, ч-рт возьми, вам сказано, мистер! Ну-ка выведите этих желтых макак на палубу и не забудьте цепи с наручниками! Дьяв…щина, вы слышите?

Салливан, потерявший где-то свою шляпу, похоже, пытался протестовать, но Спринг заткнул ему рот очередным воплем, и матросы начали выводить девушек, замыкая ножные кандалы на их лодыжках и сбивая их в кучу за бизань-мачтой. Спринг и Салливан стояли у штурвала и последний указывал на бриг, который быстро нагонял нас.

– Через пять минут он снова начнет палить в нас, – завопил Салливан, – мы не сможем убежать, шкипер, и не можем драться! Ч-рт возьми, мы искалечены!

– Мы можем драться, мистер! – Шрам Спринга налился кровью. – Мы заставили заткнуться этот шлюп, не так ли? Остался лишь неуклюжий бриг. Думаешь, я его боюсь?

– Посмотрите на него, – вопил Салливан, – у него же по меньшей мере, тридцать пушек!

Я всегда знал, что Салливан – разумный парень.

– Я буду с ним драться, – упрямо повторил этот идиот Спринг, – я отправился в этот рейс не для того, чтобы береговые крысы бросили меня в тюрьму в Новом Орлеане! Но сначала уладим дело с этим черным мусором – тогда, если мы будем сражаться и проиграем, американцы не найдут здесь ни одного черномазого. А ну, набросьте на них цепь!

Было похоже на то, что Салливан вот-вот взорвется:

– Я не хочу этого делать! Янки чер…ски близко, они же увидят, что мы сбросили их за борт!

– Ну и что же? Нет негров – нет уголовного преступления. Они что хотят могут делать с судном, с этим ч-ртовым законом про оборудование для перевозки рабов, но не смогут нас с тобой и пальцем тронуть. А ну, говорю я вам, мистер, проденьте цепь через кандалы!

Я не понимал, в чем дело, пока четверо матросов не притащили на корму тяжелую цепь, уложив ее вдоль правого борта. Затем они подогнали женщин и начали продевать этот жуткий трос между кандалами на их ногах, соединяя пленниц друг с другом. После того как тяжелые звенья были закреплены веревками на крайних в ряду девчонках, негритянкам было велено лечь на палубу и задрать скованные ноги вверх. Навалившись, матросы подняли цепь вровень с поручнями.

– Достаточно! – проревел Спринг. – А теперь присматривайте за ними, пока я не скажу.

Я не особо впечатлителен: мне приходилось с большим интересом смотреть, как сипаев приковывают к жерлам пушек в Канпуре, и я спокойно поглощал свой обед в Пекине через пару часов после грандиозной резни, но тут мне показалось, что от метода, при помощи которого Спринг хотел избавиться от улик своего преступления, меня вывернет наизнанку. Женщины плакали и визжали от страха; как только цепь отпустили, они распластались на палубе, придавленные ее весом, а в море неминуемо пошли бы камнем на дно. А затем, даже если «Бэллиол Колледж» и захватят, можно будет сказать: «Рабы? Какие рабы, капитан?» Я слыхал, что такое частенько случалось, и помнил историю, рассказанную Салливаном о даго, который поджог свое судно. [XXX*] Но при всей самоуверенности Спринга я не мог поверить, что ему удастся уйти от расплаты: с палубы американского брига на нас было направлено по крайней мере с полудюжины подзорных труб. Янки смогут засвидетельствовать, что было совершено преступление, и они это видели, а значит, веревка нам гарантирована.

Несмотря на весь мой страх, я наконец смог по крайней мере обдумать происходящее. Спринг, очевидно, надеется, что сможет отбиться от янки и сохранить и свою свободу, и рабов; если же нет, то он просто столкнет их за борт в последнюю минуту. Я был уверен, что Салливан прав – мы не могли надеяться отбиться от брига. Кто-то должен был остановить этого сумасшедшего, иначе он сунет все наши головы в петлю.

Единственное, что может заставить мои руки и ноги работать в критической ситуации, это мысль о самосохранении. Еще не зная, что именно буду делать, я вдруг обнаружил, что иду к разбитому ящику с оружием, который стоял у грот-мачты. Двое матросов заряжали пистолеты, укладывая их в ряд на палубе; я взял парочку, причем один из них оказался двуствольным, и сунул их за пояс. Затем, заметив, что взоры всех прикованы к преследующему нас бригу и скулящим бедняжкам, скованным цепью, я скатился через главный люк на невольничью палубу.

Я до сих пор не знал, что собирался сделать; помнится, я думал тогда, пребывая почти в агонии от своей нерешительности, – вот что получается, если лезешь поиграться в политику и играешь в «двадцать одно» с молоденькими девушками. У меня мелькнула дикая мысль выйти на ют через двери в главной надстройке, которые были открыты после того, как очистили невольничью палубу, найти миссис Спринг в капитанской каюте и обратиться к ней. Я понимаю, что это была абсолютно сумасшедшая идея, но все же я вдруг обнаружил, что, тем не менее, бегу по коридору, протискиваюсь в двери кормовой кают-компании и, проклиная себя, начинаю ломать голову над тем, что же делать дальше.

Рев Спринга, раздавшийся почти прямо у меня над головой, подействовал на меня, как сигнал боевой тревоги; выглянув из люка, я смог увидеть только его голову и плечи – он стоял спиной ко мне у штурвала. Он орал на орудийные расчеты, сзывая их на свои места, и, судя по интонациям его голоса, капитану приходилось нелегко. Как и Салливан, матросы больше не хотели драться. Затем я услышал голос помощника, который кричал что-то Спрингу, и неожиданно его крик был прерван треском пистолетного выстрела.

– Заберите это, – снова заорал Спринг, – а его не трогайте! Ну-ка, за пушечные тали, а не то, клянусь Б-гом, следующая пуля – твоя!

Показалась его рука, в которой дымился пистолет. «Ну, подумал я, – если уж он решился использовать оружие против Салливана, то ничто не помешает ему повторно использовать столь веский аргумент».

Вот так обстояли дела. Тут стою я, с оружием в руках, а там, не далее чем в пятнадцати футах, виднеется его затылок. И, ч-рт побери, если кто-либо из людей в тот момент заслуживал пули в череп, так это был именно Дж. Ч. Спринг, член совета Ориэль-колледжа. Но я все не мог нажать на курок – о, конечно же, не из-за того, что я не решался на это грязное дело из христианских соображений, – мне приходилось убивать и раньше. Каждый, кто стоял между мной и моей безопасностью, получал сполна, но… только тогда, когда это само по себе было безопасным, а теперь был не тот случай. Допустим, я промажу? Что-то говорило мне, что Спринг в ответ не промахнется. Предположим, что команде это не понравится? Ну а если не они, то американские военные моряки как раз могут оказаться идиотами настолько, что сочтут это убийством. Так или иначе, я не мог рисковать, и вот стоял, потея от испуга, разрываемый страхами и сомнениями.

Неожиданно со стороны надстройки раздалось шлепанье ног и вошел идиот Луни, который волочил тесак длиной почти с себя самого. Он меня удивил. Улыбнувшись, как всегда по-дурацки, он поспешил на подмогу к остальным в нашей честной компании.

– Какого ч-рта ты задумал? – крикнул я.

– Я убью этих уб…ков! – вопил он. – Они в нас стреляли!

– Ты, идиот! – и вдруг меня словно озарило, и я увидел безопасный выход из создавшейся ситуации. – Не надо их убивать! Это все капитан! Этот ч-ртов Спринг, он тут, наверху!

Я указал ему на трап, откуда слышался нежный голос нашего шкипера.

– Он твой, Луни! Вот человек, которого нужно убить!

Он застыл, остолбенело глядя на меня.

– За что? – выдавил он изумленно.

– Он только что убил Салливана, – прошипел я ему, – он сошел с ума! Он убил Салливана, который был твоим лучшим другом! – Наверное, сам мой ангел хранитель подсказал мне слова: – Следующим он собирается убить тебя! Я лично слышал, как он сказал это – «Я прикончу этого ч-ртова Луни» – вот что он сказал!

Расплывшееся лицо идиота напряглось на миг, когда я сжал его руку. С кормы доносился грохот пушек, а над головой раздавался треск разрываемого ядрами дерева и топот ног.

– Это в него они хотят попасть! Не в тебя! Не в меня! Капитан – дьявол, запомни это! Он убил Салливана! Он убьет тебя и всех нас!

Его лицо вдруг изменилось; готов поклясться, что в его глазах промелькнула искра разума, но, к моему разочарованию, он вдруг начал плакать. Луни уставился на меня, бормоча:

– Он убил мистера Салливана? Он это сделал?

Ч-рт возьми, я прекрасно понял намек.

– Он пристрелил его, как собаку, Луни! В спину.

Полоумный нервно всхлипнул, начиная распаляться:

– Не может быть? Почему же он сделал это?

– Потому что он дьявол – и ты это знаешь! – Мне приходилось и раньше бросать страшные обвинения, но это превзошло все. – Вот почему янки стреляют в нас! Они хотят убить его, Луни, поэтому мы все обречены! Если ты не хочешь этого – убей его. Он же ненавидит тебя и всегда порет – просто так, ни за что! Ты должен убить его, Луни. Скорее!

Я протянул ему пистолет, словно он был раскален докрасна. Луни резко выдернул его у меня из рук, и тут наши преследователи дали очередной разрушительный залп. Лицо Луни исказилось от бешенства – чудовищно зверский вид – и он бросился мимо меня к трапу.

– Он убил мистера Салливана! уб…ок! Я доберусь до него!

Это было замечательно. Хвала Господу, Луни был идиотом и ненавидел капитана хуже смерти. Думаю, мне понадобилось не больше минуты, чтобы толкнуть его на убийство, что само по себе пример эффективного убеждения. Теперь все, что мне оставалось делать, это проследить, чтобы он довел дело до конца.

– Сюда, наверх! Отлично, парень, только поторопись! – крикнул я ему вслед, пока он карабкался по трапу: – Стреляй ему прямо в спину – из обоих стволов! Он убил Салливана! Он – дьявол! Убей его, мой мальчик!

Наконец-то я мог перевести дыхание. Очередное напоминание о Салливане – единственном человеке, который заботился о Луни, – погибшем от руки Спринга, окончательно свело его сума. Он молнией взбежал по трапу, наполовину высунулся из люка, изрыгая чудовищные проклятия, навел пистолет и с бессвязным криком выстрелил сразу из обоих стволов.

Прежде чем затихло эхо выстрелов, я бросился в надстройку и вверх по главному трапу. Как только моя голова поднялась на уровень палубы, я глянул на корму. Спринг лежал у штурвала; его шляпа откатилась в сторону, а руки судорожно молотили по доскам палубы. Луни бился в руках одного из матросов, крича, что убил дьявола. Салливан валялся лицом в шпигате, а матросы метались в разные стороны. В этот момент новое ядро, выпущенное из погонной пушки брига, пролетело над нашими головами, пронизав грот. Янки подошел совсем близко и подвернул влево, показав выдвинутые пушки правого борта, словно зубы в чудовищной улыбке; сверху послышались тревожные крики, и матросы бросились к фалам, спуская флаг. После того как Спринг был убит, все уже знали, что делать. Я не отставал от них. Подойдя к матросам у релинга, которые все еще держали цепь, я громовым голосом приказал им убрать ее – и быстро! Они повиновались, не медля ни минуты, и когда я приказал им снять кандалы с лодыжек рабынь, исполнили и это, торопясь и отталкивая друг друга. Я протянул руку и, потрепав парочку этих желтых шлюх, успокоил их, сказав, что теперь все будет хорошо, и я лично прослежу за тем, чтобы они не пострадали. Я полагал, что это наилучшим образом поможет и мне самому, так что к тому времени, когда янки подошли к нашему левому борту, я уже начал прокручивать в голове план, который должен был помочь старине Флэши спастись и на этот раз.