Текст книги "Воронье"

Автор книги: Джордж Доус Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Митч обвел взглядом лица аудитории. Один за другим перед ним представали члены его семьи. Все они были здесь. Все в безопасности. «Мама – вот она, сидит впереди. Кузен Гарри и его дети, и Роккет, и Шелби, брат Пэтси, с Мириам и детьми, и Альфред, и Уилл, все дети Джейн. Все здесь, – подумал Митч. – Все защищены. Даже мой друг Энох и Винс из „Львов Иуды“; все мои друзья явились. А Ромео должен патрулировать улицы. Так что единственная вещь, которая доставляет мне беспокойство, это револьвер Шона. Если я кинусь на него с достаточной силой, то сброшу его со сцены прямо в передние ряды. А потом и сам прыгну на него. Прямо в эту кучу, где будут раздаваться вопли, летать стулья, а он будет потрясен падением, и я вырву у него пистолет из кобуры, приставлю к его голове и пристрелю его, и этот подонок больше не будет изображать мать Терезу, а отправится прямиком в ад со всеми своими обещаниями.

И я это сделаю. Сделаю без промедления.

Ты думаешь, что я ягненок?

Твое время думать кончается».

РОМЕО молил его: Шон, да повернись же! Прямо за тобой этот тип вот-вот станет психопатом; повернись и посмотри в его гребаные глаза. Повернись!

Но Шон говорил и говорил о катере, который он собирается купить, с четырехтактным двигателем «Верадо», с локатором «Хамминберд» и так далее, и было видно: он ни на что не обращает внимания, кроме звука собственного голоса, купаясь в обожании толпы. Вытаращенные глаза Митча напомнили Ромео то животное, что он вытащил из-под машины. Этот человек хотел мести. Он мог думать только о мести. Он отчаянно хотел пролить кровь и в любую секунду мог сорваться с места. Он понимал, что сейчас его семья в безопасности, так что мог воспользоваться этим шансом. «Рванувшись, он скинет Шона вниз, завладеет его пистолетом и убьет его. Затем мне придется убить Митча, а копы убьют меня, и все будет бессмысленно, а нас навсегда скроют волны небытия».

– Мистер Ботрайт? – окликнул репортер.

Митчу потребовалось не больше секунды, дабы понять, что вопрос обращен к нему.

– Мистер Ботрайт, вы спасли душу этого молодого человека, а теперь он говорит, что собирается раздать все свои деньги, – не считаете ли вы это чудом?

Митч медленно подошел к микрофону.

– Чудом? – переспросил он.

И замолчал. Молчание было пугающим, словно он потерял способность говорить, настолько его переполняла ярость.

И тут на глазах у всех он повернулся и посмотрел на Шона. Улыбка Шона испарилась. По залу прошел заметный шумок. Словно на зал упала тень, густая холодная тень. И Ромео понял: он должен что-то сделать, все, что угодно.

Он заорал:

– Могу я кое-что спросить? У меня есть вопрос!

Митч растерялся. Он был сбит с толку.

Ромео продолжал орать:

– У меня вопрос к Таре! Тара, вы думаете, ваш папа разозлился? Оттого, что приходится делиться?

Тара повернулась к нему.

Лотерейщик крикнул из угла сцены:

– Сэр, тут перед вами очередь задавать вопросы…

Но Ромео не стал слушать его. В голове у него были лишь слова, которые он послал Таре: «Я здесь».

– Ваш отец, должно быть, пьяный! Вот они, все деньги, а этот чужак собирается раздать их. На его месте я бы чувствовал себя идиотом! Никому бы не позволил делить мои деньги!

Не важно, был ли какой-то смысл в этих словах. Главным в них было другое: «Я здесь. Я в десяти шагах от твоей бабушки. Немедленно останови его».

Он увидел, что до нее стало доходить. Тара все уловила – он это понял. Внезапно она положила руку на спину отца, наклонилась к микрофону и сказала:

– Нет, сэр. Он вовсе не разозлился. Он просто… ну, в общем, все мы как-то обалдели, понимаете? Но счастливы разделить этот приз, и это чудо! Я горжусь своим отцом!

Тара обняла его. Раздались растерянные аплодисменты. Она прошептала несколько слов на ухо отцу, и Ромео подумал: «Она рассказала ему, кто я такой».

И тут Митч посмотрел на него. Ромео слегка кивнул ему.

Жажда борьбы покинула Митча. Он выдавил слабую улыбку. Тара обняла его и, держа одной рукой за талию, другую протянула Шону. Теперь все трое стояли бок о бок, а Тара одновременно сияла и плакала; их приветствовали аплодисменты, а вспышки фотоламп озаряли все помещение. К ним присоединились Пэтси и Джейс. Теперь на сцене стояла вся семья с Шоном в середине. Зал поднялся на ноги, все хлопали в ладоши и восторженно орали. «Вопросов больше не будет, – подумал Ромео. – Вот это и есть чудо. Мы все еще живы. Вот оно, это долбаное чудо».

ТАРА вела машину на обратном пути. Они выбрались из сумятицы на стоянке гостиницы и двинулись по Джи-стрит. В машине стояло мертвое молчание. Никто не произнес ни слова. Когда Шон посылал эсэмэску, щелканье клавиш было отчетливо слышно в салоне.

Они повернули к Норвичу. Фронтон церкви, фасады города-призрака. Через минуту Шон получил текст ответа. Он сказал Таре:

– Поверни здесь.

Она развернулась к маленькому запущенному торговому центру. Цветочный магазин, косметический салон, академия танца – все брошено и забыто. Единственным заведением, которое выжило, была парикмахерская, но в субботу и она не работала.

– Объезжай с задней стороны. – За магазином под дубом стояли мусорные контейнеры. Шон дал Таре понять, чтобы она тут остановилась. – Заглуши двигатель, – сказал он.

Что она и сделала. Шон открыл дверцу, вышел и отошел от машины, оставив их париться на жаре.

Все еще не было сказано ни слова. Все они были перепуганы.

На дубе устроилась стая скворцов. Один из них слетел к контейнеру, что-то поклевал и улетел обратно.

Появился Ромео. Только что его не было – и вот он тут. Вместе с Шоном они стояли у задней двери старого косметического салона и о чем-то разговаривали. Точнее, говорил только Шон. Он был в ярости и бурно жестикулировал; лицо его побагровело. Они были слишком далеко, и ничего нельзя было услышать. Тара слышала лишь чириканье скворцов.

РОМЕО стоял рядом с Шоном, и тот втолковывал ему:

– Ты был прав. Я вел себя как идиот. Я верю в людей, а они меня накалывают. Каждый раз. Они не знают, что значит доверять; они не знают, каково завоевывать доверие. Они ничего не ценят. Так как же ты можешь работать с ними? Они не ценят даже свою собственную семью. Как можно иметь дело с такими ослиными задницами? Я кончаю. Меня не волнует, что ты сделаешь с ними. Я пытался защитить их. Но вот такие эти люди. Откровенное животное себялюбие. Да ну их к такой-то матери. Ты не имеешь представления, как я ненавижу их. Они превратили мою жизнь в кошмар. Они хотят поиметь нас? Поимеем их в ответ.

В этом аду полуденной жары, под грузом злобы, висящим в воздухе, Ромео отчаянно пытался сказать что-нибудь. И наконец он справился:

– Дай мне поговорить с ними.

– Поговорить с ними? Да мы должны их покарать.

Наступило долгое молчание, после которого Ромео опять сказал:

– Дай мне поговорить с ними.

И Шон сдался:

– Ох, да делай что хочешь, мать твою. – И он отошел.

Ромео вытащил из багажного отделения свою сломанную саблю, подошел к фургону Ботрайтов и толчком сдвинул в сторону боковую дверь. Там было убийственно жарко, и семья, залитая потом, трепетала от страха, но они вели себя тихо, как церковные мыши. Тара сидела за баранкой. Митч на среднем сиденье. Пэтси и ребенок устроились сзади.

Все они уставились на клинок в его руках.

– Митч, – сказал Ромео.

– Сэр?

– Что вы там надумали, Митч?

– Сэр?

– Вы были готовы кинуться на него. Вы планировали это сделать?

– Нет, сэр.

– Если будете продолжать врать, я начну убивать. Скажите мне правду.

Митч понурил голову.

– Я не знаю, просто не знаю, что я тогда думал.

– Вы знаете, почему ваша мать до сих пор жива? – спросил Ромео. – Из-за Тары. Из-за тех слов, что она сказала вам на сцене. Что она сказала вам, Митч?

– Что вы находитесь здесь.

– Вот поэтому ваша мать и жива. А то бы вы увидели, как ее мозги разлетелись по залу. Это вы понимаете?

Раздалось какое-то странное хныканье. Ромео потребовалось несколько секунд, чтобы понять: его источник – это ребенок.

– Тебе бы лучше заткнуться, – сказал он.

Но Джейсу это было не под силу. Он продолжал рыдать. Наконец Ромео схватил его за шиворот, приподнял и приставил сломанный конец сабли к его горлу. Это заставило его замолчать.

– Вот что, публика, – сказал Ромео. – Вы должны верить мне. Никого вы не поимеете. Вы даже не знаете, где я буду. Я в постоянном движении. Как только Шон пошлет сигнал тревоги, я начну убивать. Или если я позвоню Шону, а он не ответит, я тоже начну убивать. Действительно начну. Я сделаю все, что необходимо. Я знаю, что у моего приятеля съехали мозги. Но я прикрываю его спину. Можете мне поверить.

Он мог бы устроить хорошую демонстрацию своих намерений, если бы не его слезы. Как только они хлынули, он не мог остановить их. Иметь дело с ребенком было унижением. Он грубо отшвырнул Джейса, вытер глаза рукавом, но слезы продолжали литься. Ему пришлось выйти. Направляясь к своему «соколу», он прошел мимо Шона и сказал:

– Они не верят мне. Я знаю, что не верят. Ну и черт с ними.

БАРРИС пришел домой после смены и разогрел банку куриного супа «Минестроне», от которого несло, подумал он, грязными опилками. Он включил телевизор и сел смотреть игру бейсбольных студенческих команд. Мировая серия. Университет Юты против Флориды. Он не болел ни за одну из команд, его не интересовали ни их талисманы, ни их фаны в боевой раскраске; он хотел лишь слушать голос диктора. Тишина в доме угнетала его. Она была как бы продолжением долгого молчания его жены Барбары, которым она комментировала его неверность. Нет, он не обманывал ее, во всяком случае не физически, – но она с самого начала знала о его чувствах к Нелл Ботрайт, и в ответ ему достались годы ее молчания. Он отвечал ей таким же молчанием, и они сорок лет вели такие безмолвные дебаты, и теперь у них было двое взрослых детей и семеро внуков, и Барбары больше не было, но ее молчание слышалось в доме громче, чем раньше, и Баррис включал телевизор, чтобы заглушить его.

Питчер из Юты промазал с первым броском. Наверно, что-то ему помешало. Зрители пришли к тому же выводу. Баррис ел свой суп. Показали повтор. Цветной комментатор возразил: никаких помех не было. Сегодня Нелл сказала Баррису: «Я люблю тебя, дорогой». Она помахала ему рукой, сидя в своем большом кэдди, как королева Голливуда, и сказала во всеуслышание всему миру: «Я люблю тебя, дорогой».

Он прожевал кусок тоста, поджал губы и привел их в прежнее состояние. Он попытался представить, что могло бы быть. Господи, если бы только он не был таким идиотом.

Он прикинул, были ли за последние сорок лет хоть четыре минуты, когда он не думал бы о Нелл Ботрайт.

«А могу ли я сейчас?.. Безнадежно – я слышу, как забивают гвозди в крышку моего гроба, но… может, наконец, я позволил бы ей прийти?»

«Оплошность или накладка, – бормотал цветной комментатор, – но в одном можете быть уверены: об этом мгновении будут говорить годами. Это ключевой момент – не в этой обыкновенной игре, а действительно ключевой момент в мировой серии Университетских игр…»

Я люблю тебя, дорогой.

Может ли это быть правдой? Ну хоть на мгновение? Ты же можешь заново испытать привязанность к человеку, которого когда-то любила, разве не так? Внезапный прилив чувств, словно та часть твоего сердца, которое ты наглухо закрыла, снова открылась?

Однажды, еще в колледже, она сказала: «Ты просто потрясающ, Баррис». Но он заслужил эти ее слова всего лишь умением набрасывать деревянные кольца на горлышки молочных бутылок. Но он верил, что Нелл в самом деле так считает. Она не льстила ему и не флиртовала с ним. В этот один-единственный момент она в самом деле любила его.

Или после сорока лет размышлений на эту тему он продолжал верить – так и было.

Внезапно он услышал взрыв громкой музыки, который заставил его подпрыгнуть. Он не понял, откуда доносились звуки. Но не из телевизора. Не из телефона и не из микроволновки. Так что за чертовщина?

Снова. И тут только он понял: дверной звонок.

Теперь он давал о себе знать так редко, что Баррис и забыл, как он звучит.

Он вышел в переднюю и открыл дверь. На пороге стояла девушка. Лет двадцати или около того, блондинка. Стройная, с хорошей фигурой, но с простым невыразительным лицом.

– Офицер Джонс? – сказала она. – Вы меня помните?

– Конечно, – соврал он.

– Меня зовут Черилл. «Возрождение веры».

Ага. Наконец-то он вспомнил. Та девушка из церкви.

– Ах да. Что, снова наступило время?

– Сэр?

– «Вознесение сердца»?

– О нет, сэр. Мне просто нужно поговорить с вами.

У нее был серьезный голос.

– Полицейские проблемы? – прикинул он.

– Я звонила в участок, но они сказали, что вы ушли домой. Я затрудняю вас?

– Отнюдь.

– Я решила поговорить именно с вами потому, что знаю вас. Вы единственный офицер полиции, которого я знаю.

Он смутился – стоит ли приглашать ее войти? Если станет известно, что к тебе в дом зашла молодая девушка, то чужие языки не удержишь. Но волнует ли его, что будут болтать чужие языки? Да ради бога. Он отошел в сторону, и она вошла. Гостиная была скупо обставлена и чисто прибрана – поскольку Баррис не пользовался ею, – и он предложил ей присесть на лимонно-зеленую кушетку с подушками, – а сам устроился в кресле с оборками. В последний раз он сидел в нем в день похорон Барбары.

– Итак, – сказал он, – чем я могу вам помочь?

– Вы знаете, где я работаю?

– Вроде у Чамми. Вы по-прежнему там?

– Да.

Этот универсальный магазин располагался рядом с трассой I–95. Похоже, что он стоял там с давних пор. «Неужели вся ее карьера связана только с ним?» – подумал Баррис.

Хотя кто он такой, чтобы судить о чужой карьере? Особенно учитывая его собственную.

– Словом, так, сэр. Я думаю, мне кое-что известно.

– Простите?..

Эта девушка ходила в класс изучения Библии, который вела Барбара. Баррис прикинул, не собирается ли она обрушить на него какое-то религиозное откровение. Типа того: сэр, откуда нам известно,что Иисус воскрес во плоти? Если она спросит что-то такое, придется признать, что от него нет никакой пользы.

Но тут она удивила его:

– Я думаю, мне кое-что известно о джекпоте.

– Простите?..

– Выигравший билет был продан в нашем магазине.

Ага. Вот как.

– И что это за парень, который выиграл? Не Ботрайты, а другой парень?

– Какой другой?

– Шон Макбрайд. Разве вы не видели объявление по телевизору?

– Нет, – сказал он. – Я был на пресс-конференции, но я там работал. Ну, вы понимаете, обеспечение безопасности. Снаружи, на стоянке. Так что по сути я ничего не знаю. Что, появился какой-то другой победитель?

– Угу. Ботрайты разделили выигрыш с этим парнем Шоном Макбрайдом. Сказали, что он друг мистера Ботрайта. Они говорят, что он, мол, дал деньги мистеру Ботрайту на покупку билетов.

– Вот как…

– Но дело в том, – продолжила она, – что этот парень был в нашем магазине в четверг утром. То есть на другой день послерозыгрыша. Я помню, потому что именно тогда телевизионщики явились в магазин. И он спросил меня, что тут происходит. Он даже не знал, что прошел розыгрыш джекпота. Мне пришлось рассказать ему.

Баррис поднял руку:

– Подожди.

Она застыла в молчании.

– Я пытаюсь уловить смысл во всем этом, – сказал Баррис. Он наморщил лоб. – Этот парень пришел… когда?

– В четверг.

– Послерозыгрыша?

– Вот именно, сэр. Об этом я вам и говорю. А вчера я смотрю телевизор, и он снова там. И говорит, что он старый друг мистера Ботрайта. И что половина джекпота принадлежит ему. Но я… я хочу сказать… я думаю… – Она запнулась.

Баррис подсказал ей:

– Ты думаешь, что он врет?

Она кивнула.

– Но почему Митч соглашается с этой ложью?

Девушка пожала плечами.

Тем не менее ответ был очевиден, и он произнес его:

– Ты думаешь, он напуган?

– Да.

В голове Барриса просветлело, и двери со скрипом открылись. Некоторые из этих дверей вели прямиком к Нелл Ботрайт (конечно, в итоге все вели к ней).

Но внутри раздался голос, который сказал – притормози.

Не торопись с места в карьер, Баррис. На этом ты и горишь каждый раз – слишком быстро, черт возьми, берешься за дело. Думаешь, что у тебя есть личное окошко, через которое ты и добираешься до правды. В прошлом это кончалось большими ошибками. Поэтому ты всего лишь капрал, хотя в свое время был детективом в отделе по борьбе с наркотиками береговой охраны и через пять лет мог стать капитаном – но нет, ты жаждал немедленной славы; ты поверил жуликам, которые водили тебя за кольцо в носу, и остался ни с чем. А теперь ты можешь стать объектом насмешек, и твоя никчемная карьера придет к концу. Так что притормози.

Действуй осторожно и внимательно.

Спроси себя: что может хотеть эта девочка и что она скрывает? Не преследует ли она какие-то свои личные цели?

– Итак, – мягко сказал он, – когда этот парень оказался в вашем магазине, как он себя вел?

– Не знаю. Как-то странно. Он использовал нашу штуку для шин… ну, для накачки воздуха. Затем вернулся и сказал, что именно давление воздуха и привело его в магазин… или что-то такое. Я не знаю. Я не помню, что именно он говорил.

– Что-то личное?

– А?

– Он что-то говорил лично о тебе?

Она поджала уголки губ.

– Нет, сэр.

Баррис прикинул, не пыталась ли она флиртовать с тем парнем? И он как-то оскорбил ее чувства? И не мстит ли она ему сейчас? Это случается сплошь и рядом. Так, например, появляются ложные свидетели.

Тебе лучше разобраться в этом мягко и осторожно. Ты идешь по тонкому льду, и если топнешь в своей привычной манере, то провалишься, толстый идиот, и кто придет тебе на помощь? Никто!

ШОН ехал в «либерти», лелея гнев и горечь. Он ничего не видел вокруг, пока не оказался на улице Ботрайтов. И тут только он обратил внимание на три фургона со спутниковой аппаратурой, на сборище репортеров и зевак.

Они расположились на подъездной дорожке. Их ждал мужчина с детским лицом. При нем был огромный, как бизон, мотоцикл, а сам он носил косички-дреды и кожаные штаны. Выглядел он как хиппи-ассасин.

Шон вылез из «либерти». Репортеры, стоявшие на краю газона, стали кричать ему, подзывая. Мужчина с детским лицом вмешался:

– Ведут себя как вредители. Я говорил им, чтобы держались подальше.

Черт возьми, кто бы это мог быть? – удивился Шон.

– Меня зовут Трев. Я хотел бы служить вам, если это возможно.

– Как служить мне?

– Любым образом, какой вам понадобится.

Шон осторожно подвел руку к бедру, готовый тут же выхватить свой 32-й калибр. Это что, ловушка? Вполне может быть. Чем тут на самом деле занимается этот тип?

– Я был в 3-м пехотном полку в Хинесвилле, Форт-Стюарт, но в феврале меня разжаловали. Я работал и кладовщиком и мясником. Но приехал сюда ради пляжа. Я был в баре, когда вас показывали по телевидению. Я спросил, кто это такой, и меня послали сюда. Я испытываю к вам теплые чувства. Я понимаю, вы не знаете меня от Адама, но ручаюсь, что смогу услужить вам.

Казалось, что он пережил какую-то обиду, которая нанесла ему глубокую рану. У него был заискивающий взгляд. Шон немного расслабился. «Это что, мой апостол? – подумал он. – У меня в самом деле будет апостол?»

– Ты был в армии, Трев?

– Да, сэр. В 3-м пехотном.

– Ирак?

– Да, сэр.

– Ты убил кого-нибудь?

– Они уносили своих убитых, если могли. Так что я не знаю. Но предполагаю, что да, сэр.

Шон посмотрел на Ботрайтов. Они ждали его, покорно склонив головы и отводя глаза. Репортеры окликали их, а толпа махала им ветками и превозносила их. Все это происходило в разгар дня, но он не мог отделаться от чувства, что плывет по черным волнам, что его несет какой-то мощный таинственный прилив, с которым он не в состоянии справиться.

Он снова повернулся к Треву.

– Те, которых ты убил, – спросил он, – по-твоему, покоятся в мире?

– Не знаю, сэр. Я думаю, это вы должны знать.

– Так оно и есть, – сказал Шон. – Они там.

– Ну что ж. Значит, все о'кей.

– Можешь служить мне, сколько захочешь. Ты голоден, Трев?

– Немного.

– Пэтси соорудит тебе что-нибудь. А потом мы поговорим о безопасности.

РОМЕО ехал по 17-й к северу, раскручивая очередной маршрут, но на этот раз он не повернул, как обычно, к Чапел-Кроссинг-Роуд. Не стал он разворачиваться и к проезду Глинко. Он продолжал ехать на север. Словно направлялся домой, обратно в Пикуа, Огайо. Он проехал «Вид на Небеса», кладбище без надгробных камней, – это было просто большое поле со знаком, на котором были изображены Сатурн, Луна и искрящиеся звезды. Он миновал запущенную рисовую плантацию, автомагазин Чэнси и вспомнил, что тут была девушка-миссионер, которая сказала, что он может получить «поддержку тела», если в ней нуждается.

Он погрузился в воспоминания. Искрящиеся звезды напомнили ему о том, что происходило несколько летних сезонов назад: о вечеринке Персеид.

Организовал ее Шон. Всех пригласили собраться на плотине, чтобы наблюдать за падением метеоров. Шон показал, где пройдет метеорный поток, и объяснил, что Персеиды вскроют все тайны Вселенной. Он сказал, что согласились прийти сорок человек и среди них будут симпатичные девочки. Вместе с ним Ромео зашел в магазин, где они купили шесть кварт «Джонни Уокера», пива, одноразовых стаканчиков, льда, вдоволь «Доритос» и поднялись на дамбу, под которой бурлила вода. Была совершенно ясная августовская ночь. Но никто не пришел, кроме Криса, Писуна и брата Рикки Кобба из Толедо.

Они расселись впятером, стали пить, поглядывая в небо и отпуская грубые замечания относительно тех шлюх, которые так и не появились. Но реальность, которая крылась за словами «метеорный поток», разочаровала. Она совершенно не походила на огненное шоу. Просто в небе время от времени появлялись бледные полосы. Но зрители были терпеливы, потому что им все равно нечего было делать, и наконец через все небо протянулся след, ради которого стоило ждать. Звезда, которая знала, что она действительно звезда,неторопливо и торжественно прочертила небо огненным выплеском. Ребята на дамбе встретили ее свистом и радостными криками и опечалились, когда она погасла. Затем они притихли. Ромео попытался сделать вид, что ничего не произошло. Шон не обладал той популярностью, которая была у него в прежние времена. Тупая техническая работа сожрала его. Он употреблял слишком много декседрина, и годы, толкая его локтями, проходили мимо. Можно сказать, он стал несколько странным. Беспокойный, резкий; его все время посещали какие-то видения. Он отпугнул куда больше девочек, чем пригласил. Ты невольно начинал думать, что к шестидесяти годам он так и будет заниматься ремонтом в районе Пикуа-Дайтон, – но тут он обрел дух приключений и перебрался в Цинциннати.

«Как и я», – подумал Ромео.

Один за другим Крис, Писун и парень из Толедо исчезли. Остались только Шон и Ромео. Шон начал говорить. Он сказал, что, по его мнению, тут в юго-западном Огайо, никто по-настоящему не знает, как поиметь эту гребаную жизнь. Продолжая, он заговорил, что жить надо с упоением и страстью. Кто из их друзей живет со страстью? Никто. Никто.Они не знают, как поиметь эту долбаную жизнь.

– Кроме тебя, – сказал он Ромео. – Если бы не ты, то не сомневаюсь, покончил бы с собой. – Он был совершенно серьезен. Хотя и пьян, в состоянии глубокого возбуждения. – Я не знаю, будет ли все это длиться или нет. Вот пройдет тысяча лет, и какое дерьмо останется? Я не знаю. Ты смотришь на эти засранные звезды, которым по миллиарду лет… но разве они не дерьмо? Но я не сомневаюсь, что одно останется. То, что есть у нас,между нами двумя. Это дружба. Вот она будет длиться. В любом виде. Потому что это единственная стоящая вещь во всей этой долбаной истории.

Ромео был так тронут, что не нашел что ответить.

– Я хочу сказать, – продолжал Шон, – что мы с тобой и дальше будем существовать во Вселенной. Когда все эти тупые задницы, которые не появились сегодня вечером, превратятся в их вонючие мюоны и кварки, ты по-прежнему будешь слушать наши голоса, их эхо – это я гарантирую.

И теперь Ромео, вспоминая два последующих года, не чувствовал, что может двигаться дальше. На самом деле он не направлялся к дому; он вообще никуда не двигался. В самом ближайшем времени он должен связаться с Шоном, но он не хотел отправляться туда, где его мобильник не будет работать. Кроме того, он должен позаботиться о Клоде; он с самого утра не видел его. При въезде в рыболовецкий лагерь он развернулся и поехал обратно в Вик.

ТАРА чуть не рехнулась от всех этих звонков. Они приходили из «Фокс ньюс», из «Бомбей таймс», от каких-то евангелистов, которые просили о встрече. Звонило множество совершенно незнакомых Ботрайтов. Церковь «Возрождение веры» из Гринвилла, Южная Каролина. Офис сенатора Девайна. Звонили подруги матери сказать, что сегодня вечером устраивают большую вечеринку в честь джекпота.

Никто из семьи не утруждался снять трубку. Но телефон продолжал непрерывно звонить. Раздавался только голос Джейса: «Да, вы попали к Ботрайтам, но мы слишком ленивы, чтобы отвечать», – затем «бип», и снова важные и срочные звонки со всего света. Это занудство стало таким невыносимым, что Тара сказала:

– Эй, слушайте, можем мы его вырубить хоть на время?

Шон сидел за маленьким столиком в стиле псевдоампир, изучая Библию матери и отмечая желтым самые важные абзацы. Он сидел строгий, насупленный и чем-то озабоченный.

Что?

– Есть автоответчик. Мы так и должны держать его включенным?

– На тот случай, если позвонит Опра Уинфри.

Она понимала, что ей полагалось бы улыбнуться, но Тара была слишком усталой. Она опустила глаза. Шон смягчился:

– Да ладно, что там. Выключай его. Она знает, где найти нас.

Она щелкнула клавишей. Теперь они сидели молча, слушая поскрипывание маркера Шона, вопли умирающих в компьютере Джейса и растущий гул за окном. Вы думаете, что все это может обеспокоить человека, который занят вымогательством ста пятидесяти миллионов долларов? Но Шон продолжал серьезно изучать Библию. Откровенно говоря, вся эта суматоха нравилась ему. Он лишь хмыкнул, слушая, как две женщины за дверью спорили: «Я из „Тудей шоу“! Только не говорите, что вы не знаете „Тудей шоу“!»

Они слышали, как появился Трев со словами:

– Семья не дает никаких интервью. Но я могу передать ваше послание.

– Всего две минуты! Если вы могли бы уделить Мэтту Лауэру две минуты…

– Вы переходите границу, мэм.

– Подумайте о том благе, которое сделает Шон, если он появится…

– Вы видите номер, который я набираю? – предупредил ее Трев. – Я набираю 911.

РОМЕО вернулся в трейлер и убедился, что Клод по-прежнему лежит сам по себе. Вид у него был жалкий, а пах он как гнилая капуста. Ромео подключил к ему новую емкость фентанила, убрал помещение и вынес мусор. Затем, взяв губку, занялся стариком.

На половину кровати он положил чистое полотенце и перекатил Клода на него. Переворачивая его на живот, надо было действовать осторожно, чтобы не оставить на нем синяков и проверить, хорошо ли он дышит. «Помни, что ты никогда раньше не имел дело со столь хрупким созданием».

В подарочном отделе универсама Ромео купил настоящую океанскую губку. А сейчас нашел под раковиной эмалированный горшок – он напомнил ему судно, которое мать подкладывала ему, когда он болел. Он выскреб из него грязь и паутину и наполнил горячей мыльной водой.

Клод застонал, когда губка прошлась ему по спине.

– Слишком горячо? – спросил Ромео.

– Нет… Это… прекрасно.

Ромео начал с плеч и прошелся по всему телу. Когда кожа пошла рябинками, она стала напоминать губку, но у него это не вызвало отвращения. Даже распухшие икры Клода не вызвали у него отторжения. Даже впавшая полость таза, даже необходимость обмыть съежившийся задний проход – все это он делал спокойно. Он поймал себя на том, что, занимаясь этими делами, он перестал волноваться. Покончив с ногами, он перевернул Клода обратно и принялся за переднюю часть тела. Тестикулы старика были огромных размеров – как куропатки в кожаном мешке. Все у него съежилось, но только не эти его орешки. Может, это было следствием беспорядочности его связей.

Но живот был чувствительный, как у маленького ребенка.

Ромео уже кончал с хрупкой грудной клеткой, когда услышал, как подъезжает машина. Выглянув, он увидел пикап Винетты.

– Ваша дочь приехала.

– Ox. – Он показал жестом: прикрой меня, и, прежде чем Винетта влетела в трейлер, успел натянуть простыню.

Она сразу же подошла к постели отца и начала выкладывать признание – громко, словно судейский бейлиф только что приказал ей все выкладывать:

– Папочка, я так виновата! У меня не было этого гребаного мобильника. Если бы ты только знал, какое там было сумасшествие!

Клод мягко улыбнулся своим беззубым ртом:

– Все о'кей.

– Мне так неудобно.

– Без… проблем.

Наконец Винетта обратила внимание на Ромео. Ее губы сложились в насмешливую ухмылку.

– О, дерьмо. Что ты стоишь, как садовый гном? Что ты здесь делаешь?

Клод объяснил:

– Он только что… поухаживал за мной.

– О нет, – сказала она. – О нет. Ты дал ему лекарство?

– Ну, дал, – признал Ромео.

– У тебя есть удостоверение медбрата?

– Нет.

– Значит, ты не имеешь права давать ему лекарство. Господи! Папа! Он не заставлял тебя брать лекарство против твоего желания?

Клод закрыл глаза.

– Боже небесный, – сказала она. – Куда к черту делась Джоан? Ей полагалось быть здесь. Провалиться бы ей в ад волей Господа. Я так и знала, что не должна доверять этой сучке.

– Все в порядке, – сказал Клод. – Со мной… все хорошо.

– Папа, ты знаешь, где я была? В Тифтоне. Я поехала в Тифтон с этим греческим мудаком. И как раз потеряла свой сотовый телефон. Я не знала номера даже своего отца, потому что все номера были в телефоне. Я сказала этому ублюдку, чтобы он отвез меня домой, как он и обещал, но он был первостатейным мудаком в мире, о Иисусе, и я ему втолковывала – мой папочка! Мой бедный папочка болен. Чтобы его Господь оттрахал.

Клод лишь улыбнулся ей. Он был полон всепрощения.

Винетта повернулась к Ромео:

– Слушай, ты, ослиная задница. Я знаю, чего ты хочешь, но думаю, ничего не получишь. Мой отец – не кормилец для тебя. Можешь выметаться отсюда. И немедленно.

– Винетта, – одернул ее Клод.

– Что?

– Он сделал добро… для меня.

– Ох, папа. Если бы ты только знал. Я плакала все обратную дорогу. Я чувствовала себя полной развалиной. Есть тут какое-нибудь пиво? – Она открыла холодильник, сунула туда голову и стала ворочать ею в поисках пива. Изнутри доносился ее сдавленный и приглушенный голос: – Эй вы, жопы! Вы что, выпили все, что здесь было?

Клод взял Ромео за руку и прошептал:

– Прости.

Но Винетта уже успела вынырнуть из холодильника и услышала его.

– Ага. Так-так. Ты стоишь между мной и моим отцом? Да я пущу тебе кровь из задницы.

ПЭТСИ поставила ноутбук на кухонный стол и открыла сайт BibleGateway.com., серьезно решив уделить время изучению Писания. Она дала себе слово, что сегодня не притронется к джину и не поддастся искушению заглянуть в Малибу. Она будет искать какую-нибудь высоконравственную притчу, чтобы обрести силы. «О, блаженный Иисус! Я вся в Твоих руках. Маленький потерянный ягненок Пэтси. Милость Божья, убереги меня от Зла! От Дьявола, который вторгается в мою жизнь! Молю Тебя, Господи!»