Текст книги "Воронье"

Автор книги: Джордж Доус Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Пятница

ТАРА жарила яйца для этого ублюдка, потому что он сказал: именно это ему хочется. Она разбила скорлупу и взбила желтки. Затем в своих шлепанцах она подобралась к холодильнику и, извлекая оттуда бекон, молоко и масло, прикидывала, какой яд могла б ему подсыпать. Под раковиной стоял «Драно». Но он крепко пахнет, не так ли? И еще средство против тараканов «Комбат». Может, это нервно-паралитический яд? Есть ли у него запах и вкус? Она представила себе маленькие блестящие кристаллы, которые выжигают землю. Сколько их потребуется? Как много тебе нужно, выродок, чтобы у тебя спина пошла узлами? Может, скрыть вкус кайенским соусом? Она не имела представления. Да и если он съест ее блюдо, в самом ли деле оно прикончит его? Может, его будет просто тошнить, начнется рвота, и он станет еще опаснее, чем сейчас.

И предположим, он в самом деле умрет – что это меняет? Его приятель Ромео все равно будет где-то шляться.

И он сможет убить Нелл. А после этого…

Но кого волнует, что будет после?

«Я не могу позволить, – сказала она себе, – роскошь такого гнева. Голова должна быть ясной. Пожарь ему яйца, налей апельсинового сока и следи за каждым его движением, каждым жестом, за тем, как он впадает в серьезность и как медлит. Выясни, кто он такой. Может, удастся прикинуть, как поймать его в ловушку. И еще присматривать за мамой, чтобы она не сопливилась. И за папой, чтобы не кипел, когда сидит здесь. Чтобы все были спокойны и держались на ровном киле».

Через большие раздвижные стеклянные двери парило солнце.

Она подошла и задернула портьеры.

Семья ела, не произнося ни слова. Закончив с едой, Шон аккуратно вытер губы, откашлялся и сказал:

– Ну ладно. Время поработать над нашей историей.

Все уставились на него.

– Вот в чем моя идея. Дело было так. У меня спустило колесо, я ехал по дороге – и вот вам, спустило колесо. А ты, Митч, оказался рядом и помог мне. Как добрый самаритянин, ясно? Мы подкатили колесо к магазину и накачали его. И тут на обратном пути ты вспомнил, что собирался купить лотерейные билеты для своей жены. И я сказал – эй, а не купишь ли несколько и для меня?

Он ждал их реакции. Никакой реакции не последовало. Он сделал глоток кофе и задумался. Затем покачал головой:

– Нет. Это звучит фальшиво.

Он еще подумал.

– Митч, ты когда-нибудь заходишь в бар?

– Я не пью, – сказал папа. – У Пэтси порой случается.

Тара продолжала наблюдать за Шоном. Он закусил нижнюю губу, и его серые глаза мрачно блеснули, когда он посмотрел на них.

– Все было бы куда лучше, – сказал он, – если бы мы раньше встречались. Ты когда-нибудь был в Огайо?

Отец пожал плечами:

– Проезжал мимо. Однажды. По пути в Чикаго.

– Когда это было?

– Хмм… В 1985-м?

– Давно… Где еще ты бывал?

– Я был в Колумбусе, когда служил в Национальной гвардии. Я имею в виду тот Колумбус, что в Джорджии. Это было примерно в 1991-м.

– А что-нибудь более близкое?

– Однажды меня послали на подготовку в Гринвилл.

– Где этот Гринвилл?

– В Южной Каролине.

– Подготовка для чего?

– Обслуживание копировального автомата «Мита».

– Как долго ты там был?

– Не знаю. Месяца три.

– Когда это было?

– Несколько лет назад. В 2003-м.

– Ты когда-нибудь заходил в бар?

– Нет, сэр.

– Тогда где же я мог встретить тебя? А что, если я, скажем, просто проезжал через Гринвилл в Южной Каролине?

Отец пожал плечами:

– Не знаю. Когда не бывал занят учебой, я оставался в мотеле. Вот и все. Разве что ходил в церковь.

– В какую церковь?

– «Возрождение веры». Как и моя церковь здесь.

– То есть я мог зайти в церковь и встретить тебя там?

– Могли.

– Ты сказал, что церковь тепло встречает незнакомцев?

– О да. У нас там кризисный центр. Для любого, кто оказывается в беде. Я служил там волонтером. Я думаю, что мог встретить вас там…

– Что за кризисный центр?

– Вы же понимаете… А что, если у вас суицидальное настроение? Или вам надо встретиться с кем-то и поговорить, вы в депрессии, наркотики и все такое. Любая беда, о которой вам надо поговорить…

– И ты просто приходишь?

– Большинство звонит.

– Но можно просто взять и войти?

– Можно.

– И сколько людей работают там одновременно?

– Большей частью один человек. Или они принимают звонок и переключают на ваш телефон. Но я бывал там по воскресеньям и понедельникам.

У Шона загорелись глаза.

– Значит, вот так! – сказал он.

Он протянул свою чашку и попросил еще кофе. Тара налила ему. Он продолжал сидеть, держа чашку у губ, но не пил. Он забыл об этом. Он был погружен в размышления, и по губам его бродила легкая улыбка. Тара могла предположить, какая история развертывается у него перед глазами – встреча двух незнакомцев, заблудшего ягненка и доброго пастыря. Он начал смеяться, и отец, должно быть, подумал, что он смеется над идеей христианского центра, потому что сказал:

– Нет, мы в самом деле помогаем людям, в самом деле.

– О господи, – сказал Шон. – Я знаю,что вы это делаете. Я знаю, что вы спасаете души, потому что спасли мою.

Баррис, старый городской коп, зашел в кафе к Труди и сейчас стоял в очереди к кассе. Роуз Пэтчли стояла сразу за ним, и у них завязался разговор о том о сем. Она спросила, что он думает о джекпоте, а он ответил, что не знает, о чем она ведет речь.

Она удивилась:

– Ты шутишь? Ты не слышал? Ботрайты выиграли джекпот «Макс-Миллион».

Долгая неловкая пауза. Наконец он спросил ее:

– О каких Ботрайтах мы говорим?

– О Митче и Пэтси.

– Ты шутишь?

– Ага.

– Сколько они выиграли?

– Триста миллионов. Около того.

– Ты меня разыгрываешь.

– Ну как же.

– Роуз, так ты разыгрываешь меня?

– Это правда, Баррис. Ну, я имею в виду только слухи. Но я верю в них.

У Роуз была демоническая белая прядка в волосах и ногти как у вуду, длиной полтора дюйма, и она знала все обо всех. Не с помощью колдовства вуду, а потому, что работала диспетчером в полиции Брунсвика. И если она выдавала слух, то, скорее всего, он соответствовал истине.

Ошеломленный Баррис смог только сказать:

– Ух ты, – и затем попытался выдавить улыбку. Медленно выдохнул: – Это в самом деле потрясающе.

Он расплатился, сгреб сдачу и вышел на улицу, залитую слепящим светом. Жар, который шел от асфальта, был такой силы, что казалось, мог приподнять шляпу. По пути к машине он миновал начальника полиции города, который направлялся к Труди в компании двух городских уполномоченных. Шеф был молодым человеком с густой шевелюрой и высоким уровнем самоуважения. Он еле заметно кивнул Баррису и что-то пробормотал своим спутникам. Его слова вызвали у них бурное веселье. Баррис не слышал их, но, скорее всего, шеф сказал: «Вот идет Деппити Даг» или что-то в этом роде. Почему он называет его Деппити Дагом? Баррис толком не знал этого. Это прозвище он получил, возможно, благодаря годам его верной сыскной службы. Или рисунку его челюсти. Или просто потому, что шеф был патентованным идиотом.

Баррис кивнул в ответ шефу.

Держать плечи как полагается, не сутулиться. Он добрался до машины и тронулся с места. Показать им, что он знает себе цену, – и убираться к черту отсюда. Он направился к своему любимому месту укрытия на 17-й трассе, за группой олеандров. Здесь он, как полагается, поднял радарный пистолет. Но сегодня был счастливый день для гонщиков в Брунсвике, Джорджия, потому что он еле видел номера. Он думал только о Нелл Ботрайт. «Теперь она потеряна для меня навсегда. Ее сын Митч купит ей усадьбу на юге Франции, она будет пить чай с герцогинями и играть в покер с Би Артуром, который будет в восторге от ее резкого пронзительного смеха, – и можно считать, она потеряна для меня. Все кончено. И я должен смириться с этим фактом».

ТАРЕ пришлось взять Шона в гости к Нелл. Он настаивал на этом визите. Она просила его не заставлять ее делать этого.

– Я не могу врать Нелл. Она сразу поймет: что-то не то. Пожалуйста, – сказала она.

Но он не хотел слушать.

– Рано или поздно я должен встретиться с ней, – отрезал он. – Почему не сейчас?

Он сунул пистолет в кобуру, прикрепил ее сзади к поясу и накинул сверху куртку, после чего они вдвоем вышли из дома и двинулись по Норвич-стрит, которая очень им нравилась. Шон просил ее не торопиться, чтобы он мог рассмотреть окружение: приземистые старенькие кабачки, магазины и старики, которые, сидя под дубом, играли в домино. Когда они вошли в Старый город, вокруг стали преобладать не мексиканцы, а черные; тут были магазины запчастей, «Кулинария Марвина» и фасады церквей. Он стал читать вслух их названия: «Институт Библии», «Церковь Христа Последних дней».

– Иисусе, – сказал он и рассмеялся. – Ну до чего забавный городок.

Она не засмеялась в ответ. Она просто вела машину.

– Тара, – сказал он, – тебя что-то беспокоит?

– Да.

– Не стоит.

– Я знаю, что все расскажу.

– Нет, ты этого не сделаешь. В таком случае я убью тебя прямо у нее на глазах. Я не шучу. И ей будет невыносимо тяжело смотреть, как ты умираешь. Верно? Куда лучше, чтобы она вообще не существовала. Ты понимаешь, что я тебе говорю. Ты должна обмануть ее. Ты должна!

ШОН долго смотрел на нее. Затем отвернулся и, снова рассматривая окрестности, стал думать: «Что я должен сделать, чтобы не дать разгореться пожару? В этом горне бушует черное пламя. Не бойся, если оно охватит тебя. Будь готов вынести страдания или бесконечный страх – как бы его ни называть. Будь готов использовать Ромео. Страх, построенный на дисциплине, становится глубочайшей любовью, и я уже люблю этих людей, но, если я не буду держать их на уровне высочайших стандартов, жизнь любого и каждого превратится в дерьмо. Для всех и каждого. Так что здесь все лежит на моих плечах».

РОМЕО проснулся от звука машины, подъезжающей к трейлеру. О господи, подумал он, что это, никак ее бойфренд? Он подошел к окну. На дорожке стоял фургон, из которого вылезал черный мужчина в белой униформе. Не похоже, чтобы это был бойфренд. Вроде у него тут какое-то дело.

Ромео потряс Винетту за плечо:

– Кто-то приехал.

Она издала горловой звук и повернулась на бок.

Ромео натянул джинсы. В окно он увидел, как мужчина опустил рампу сбоку фургона и выкатил по ней инвалидное кресло. В нем сидел ребенок: худенький и безволосый; укутанный с головы до ног, он имел вид туберкулезника.

Ромео снова потряс Винетту.

Она открыла один глаз:

– Что за дерьмо?

– Алло? – крикнул из-за двери черный мужчина. – Алло? Я доставил мистера Сантоса.

Это заставило ее наконец подняться.

– Что? О боже мой!

Винетта схватила валявшийся на полу лифчик. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы затянуть всю упряжь, – железная женщина.

– Подождите!

Наконец она влезла в шорты, накинула майку и открыла дверь.

Черный мужчина стоял на пороге, держа на руках ребенка.

– Папа! – вскричала она. – Что ты здесь делаешь?

Теперь можно было увидеть, что это не ребенок, а высохший старик. Он заговорил:

– Я не хочу… умирать… в этой вонючей дыре.

Черный санитар поднес его к постели и уложил.

– Папа, ты что, выписался из больницы?

– Маркус? Как они… это называют?

– ПМП. Против медицинских показаний.

– Это обо мне, – сказал старик и подмигнул Ромео.

– Ты должен вернуться, папа, – потребовала Винетта. – Я не могу ухаживать за тобой.

– В этом… нет… необходимости…

Говорить было для него тяжелым испытанием.

Он мог втягивать в себя воздух только маленькими порциями, что позволяло ему произносить слова. Но одновременно он мог произносить лишь несколько слов, и приходилось догадываться об их смысле.

Винетта запротестовала:

– Я собиралась сегодня идти в «Тифтон». С Джесси.

– Ну и… хорошо.

– Но я не могу оставить тебя.

– Ты можешь.

– Ты такой больной!

– Я в порядке… как… скрипка… Не считая отмерших частей.

Санитар вкатил кресло и поставил упор.

Клод спросил Ромео:

– Сынок. Как твое имя?

– Ромео.

– А мое… Клод Сантос… Приятно познакомиться.

Оторвав руку от постели, Ромео постоял секунду и отошел, чтобы санитар мог заняться делом. Он действовал ловко и умело. Нащупал одну из запавших вен Клода и ввел катетер. Клод даже не дернулся. Он стоически перенес процедуру. Не стал он и упрекать дочь за ее нытье. Он просто отпускал шуточки.

– Пап, так что мы будем делать?

– Как насчет… тенниса?

– Перестань, папа. Имей чувство ответственности.

– Отлично… Я буду… рубить дрова… для костра… Или чистить… канавы.

Его беззубая улыбка тянулась от уха до уха.

Он спросил Ромео:

– У тебя в самом деле… такое имя?

– Мама думала, что я буду любовником.

– Ха! Ты итальянец?

– Наполовину. По отцу я поляк.

– А я португалец, – сказал Клод.

– Вы?

– Мой дедушка… приехал сюда… рыбачить… Сначала в Дарьене… Потом в Брунсвике… У него было судно… для креветок… У него и моих дядьев.

– Вы тоже с ними плавали?

– О да. Мой дедушка вылезал на пристань… И говорил: «Galo pequeno. Quem о ama? О pescador idoso. Ama-о!»

– Что это значит?

– Это значит: «Маленький забияка! Кто тебя любит? Старый… рыбак тебя любит!»

– Папа, – вмешалась Винетта. – Я должна отвезти тебя обратно в больницу.

– Он носил… иглу для сетей… из кости… в кармане.

– И что еще он говорил? – спросил Ромео.

– «Galo pequeno. Quem о ama? О pescador idoso. Ama-о!»

Клод выставил острые локти и опустил подбородок. На лице его появилось детское выражение – старый рыбак вернулся в те времена, когда мальчишкой ловил креветок. Выражение это держалось всего секунду, но оно пронзило Ромео до глубины души.

Тем не менее с Винетты было достаточно.

– Я сейчас же отвожу тебя обратно, папа.

– В этом… я сомневаюсь, – сказал Клод.

– А я сделаюэто.

– Вот тут… я и умру… Именно здесь.

Ромео подумал, что сейчас самое время уходить.

– У меня еще есть кое-какие дела. Приятно было познакомиться. Привет вам обоим.

Он вышел в раскаленный день, сел в машину и уехал. Но тут же вонь Брунсвика охватила его, лишив хорошего настроения и вернув мысли к тому грязному делу, которым он должен был заняться.

ТАРА разливала мадеру, пока Нелл показывала Шону свои игрушки: поющего оленя, высушенную рыбу и подсолнечник, который кокетливо поворачивался к свету и напевал «На солнечной стороне улицы».

Шон засмеялся:

– Наконец-то! Технология сделала что-то полезное! Откуда вы все это раздобыли, Нелл?

– Оленя купила в «Уол-Марте». Я зашла в магазин «Все за доллар», но у них его еще не было. Вы играете в покер, молодой человек?

– Конечно.

– С ограничением ставки и раскладкой по семь карт? Или в ту ерунду, что показывают по ТВ?

Он ухмыльнулся:

– Думаю, что первый вариант меня устраивает.

– Пальцы скрещиваете на удачу и молитесь? В бинго больше удачи. Но если вы готовы к покеру, то начнем.

Тара, стоявшая у раковины, наконец разлила мадеру. Свою порцию она выпила тайком, глядя в окно. Затем снова наполнила стакан и успокоилась. Она продолжала думать, как сильно любит Нелл, и ни о чем ином. Стаканы она поставила на стол.

Шон выпил стакан за котов Нелл. Тара впервые соврала:

– Шон – старый друг папы.

– Что, дорогая? – С полки старого китайского комода Нелл вытащила мешочек с монетами и высыпала их на стол.

– Я сказала, что Шон – старый друг папы. Он просто проезжал мимо и позвонил отцу. Они вдвоем покупали билеты джекпота.

Нелл сгребла монеты в кучку и стала пересчитывать их.

– Мы играем с монетками, – объяснила она Шону. – Нам нравится ощущение монет в руках. С чипами мы не имеем дела. Продаю двадцать долларов. Устраивает?

– Бабушка, ты меня не слушаешь.

– Не слушаю? – Она продолжала считать. – Прости. Так что ты сказала?

– Я сказала, что Шон уплатил за половину наших билетов джекпота. В тот день, когда мы выиграли.

– Ага. Ну тогда как вышло, что он не получил половину джекпота?

– Это я и пытаюсь рассказать тебе. Ты меня слушаешь?

Наконец что-то до нее дошло. Нелл подняла глаза.

– Что ты говоришь?

Не опускать глаз.

– Шон получает половину всего.

Нелл прищурилась:

– Почему ты раньше не сказала мне это?

– Потому что отец нам этого не сказал. Он боялся, что мама сойдет с ума.

– Держу пари, что она свихнулась. Уверена, что она орала изо всех сил.

– Да, так и было. Но что сделано, то сделано.

Это говорится, чтобы спасти ей жизнь. Но вряд ли это ложь, если она направлена на спасение ее жизни.

– Ну, – сказала Нелл, – если твоя мама и не сошла с ума, то это я рехнулась. Ты говоришь мне, что мы только полумиллионеры? – Она повернулась к Шону. – А ты получаешь остальное?

– Мне очень жаль, – сказал он.

– Ты маленький бандит. Я уже потратила эти деньги. Успела купить Брунсвик. Превратила целый город в мое личное поле для гольфа. Тебе нравится гольф? Обожди, ты еще увидишь моего полярного медведя.

Медведь сидел на холодильнике. Когда Нелл включила его, он взмахнул клюшкой для гольфа и запел: «Это ничего, если я промажу». Шон хмыкнул. Нелл взорвалась смехом. Затем она растасовала карты и раздала их.

– Сейчас я все отыграю, – объявила она. – Каждое пенни, что ты украл у нас. Еще раз – сколько это?

– Хм… – Шон кашлянули пробормотал: – Что-то вроде… ста пятидесяти девяти миллионов.

– Так вот, я получу обратно все до последнего пенни.

Нелл стала блефовать с самого начала. Тара показала один туз, и еще один был у нее припрятан, некоторое время спустя она получила и третий туз. Но когда Нелл поставила на кон сорок долларов, она отступила. Нелл загребла все. Она бросила на Тару острый критический взгляд. И тут Тара подумала: «Я что, смутилась? Уж слишком робко я играю. Она что, видит, как я напугана? Если я дальше буду так нерешительно играть, она догадается – что-то не в порядке».

– Леди, – сказал Шон, – вы не против, если я ненадолго включусь в игру?

– Отнюдь, – ответила Нелл. – Я готова обобрать вас. До последнего пенни. – Она хлопнула по столу. – Ваш ход.

Вступив в игру, он начал разговаривать, называя карты по мере того, как они появлялись.

– Валет. Наверно, стрит. Пара восьмерок. О, глядите. Три туза появились. Мой флеш налицо…

Он бросил еще пять долларов. Нелл и Тара замялись, а он расхохотался и лихо начал следующую раздачу. На этот раз Нелл перехватила инициативу и прижала его. Но он не отступил и продолжал играть столь же агрессивно. Тара видела и понимала, что он делает. Когда она обрела равновесие, он отвел Нелл от возможности догадаться, что происходит, – как птица отводит хищника от своего гнезда. Он продолжал жестикулировать и дурачиться:

– Кто-нибудь заметил, как я показал пару королей? У меня хороший отряд! Неужто вы слышите стук копыт?

На этот раз он потерял двадцатку.

Нелл начала следующий кон. Шон пожаловался:

– Дай мне толковые карты, ладно? И не жульничай. Прошу прощения за мой французский.

Нелл, которая уже пропустила третью порцию мадеры, сказала:

– Ты получаешь то, что заслуживаешь! Тебе достались три пики!

Оба они расхохотались, ловя друг друга. Тара приложила старания, чтобы смеяться вместе с ними, что оказалось несколько легче по мере убывания мадеры. Она стала понемногу расслабляться.

Шон наклонился было к ней, стараясь заглянуть в ее карты. Она фыркнула:

– Ты жулик! – и это вышло довольно игриво. Затем она заметила, что Нелл внимательно наблюдает за ней и Шоном. Проверяет их «химию».

Хотя между ними мог завязываться и роман.

Тара поняла, что это прекрасное прикрытие. Если она будет мила с Шоном, это все объяснит. Ее нервное напряжение, ее вымученный смех, осторожность решений. Она делала вид, что полна сладкого возбуждения. И при следующей раздаче, когда Шон был готов делать ставку, Тара коснулась рукой его ладони на столе, предупредила: «Держи себя в руках, ковбой» – и сделала вид, что извиняется за это прикосновение, – и Нелл все это уловила. Тара приподняла ставку. Она поставила тридцать долларов, что было явным перебором, и Шон вскричал:

– Ну ты даешь!

Она едва не уткнулась в него лицом и сказала:

– У меня есть армия скорпионов.

И затем она еще подняла ставку – сто долларов.

Шон сломался. Нелл откровенно веселилась.

Шон предложил тост за Тару.

И они выпили до дна.

РОМЕО припарковался на Эгмонт-стрит у дома Нелл. Сиденье было так откинуто назад, что приборная панель основательно закрывала ему обзор, но кухню он видел достаточно хорошо. Сидя там, троица веселилась. Играли в карты, пили вино и хохотали, запрокидывая головы. А он тем временем сидел в «соколе», тихо поджариваясь. Два часа неподвижно, только отмахиваясь от мух и стирая пот с лица. По телефону не поступало никакого сигнала тревоги. Время провериться. Он нажал номер 7 и увидел, как Шон извинился, вышел на веранду и поднес к уху телефон.

– Я наблюдаю за вами, – сказал Ромео.

Даже отсюда, издалека, было видно, какое раздражение он вызвал у Шона. Тот обвел взглядом улицу, увидел машину и прошипел:

– Что ты, мать твою, делаешь здесь? Ты слишком близко ко мне, и это опасно! Почему ты не патрулируешь?

– Не могу.

– Почему?

– От запаха этого города меня тошнит.

– Какого запаха?

– Они говорят, что это пульпа с мельницы. Но для меня это трупный запах. Я думаю, что все эти уродливые домишки набиты трупами. И если в них нет трупов, то почему улицы так пустынны? Почему в Брунсвике столько вони?

– Для меня лично здесь пахнет нормально.

– Может, ты слишком надрался, чтобы чувствовать запахи.

– Я не пьян.

– Вот дерьмо, – ругнулся Ромео. – Я же наблюдал за тобой. Ты что, хочешь соблазнить ее? Во всяком случае так это выглядит. Все эти возлияния, шуточки и флирт.

– Ну как же, мудак. Я стараюсь усыпить их бдительность.

– Хорошая идея. Ты же обаяшка. А я буду упырем.

Ромео не знал, что с ним делается, откуда все это пошло – может, из-за недостатка сна. Но Шон бросил на него обеспокоенный взгляд. Между ними было сорок ярдов, но все равно казалось, что они в упор смотрят друг на друга. Наконец Шон мягко сказал:

– О'кей. Я понял тебя. Слушай, я знаю, как это тяжело. То, что ты делаешь, это одинокая гребаная охота, и я просто восхищен, как здорово ты с ней справляешься. Но ты должен знать – я с тобой. Понимаешь? Я с тобой каждую секунду. Все, что нам нужно, – разобраться с этим делом; потом мы положим деньги в банк и отвалим, и все остальное будет чистой игрой, понял? Ты знаешь, чего я хочу? Я хочу уехать на Тринидад, как мы собирались, и, когда окажемся там, я открою больницу для бедных. Хорошо? Или сиротский приют, или что-то в этом роде. Мне этого хочется. Просто нести с собой эту долбаную любовь, где бы мы ни оказались. И пить ром «Куба либре», и иметь большой плавательный бассейн, и трахать симпатичных медсестричек, но одно я тебе обещаю – никогда не забуду ту храбрость, что ты проявил на этой неделе. Ты понимаешь?

– Догадываюсь.

– Я сказал тебе, что ты мне нужен, и ты оказался здесь. И все, что произошло потом, обязано только твоей храбрости. И я не забуду этого. Ты слышишь меня?

– Ага.

– Теперь ты в порядке?

– Ну да.

– Конец уже близок.

Когда он вернулся в дом, Ромео описал по городу еще один круг против часовой стрелки. По 17-й до Клио. Затем выехал на Белл-Пойнт, к Шелби и Мириам. Затем на запад по Чапел-Кроссинг до Алтамы-авеню, к Ванессе и Герберту…

«Может, Шон и прав, – подумал Ромео. – Может, у нас в самом деле все отлично».

«Я сказал тебе, что ты мне нужен, и ты оказался здесь».

В пятом классе, в Огайо, Ромео услышал, что ребята собираются под Вандермаркским мостом. Каждый из них швейцарским военным ножом вырезал себе на груди букву П. Они втерли порох в кровоточащие раны, чтобы эти отметки никогда не поблекли. Никто не знал, что означает это П. Он не был знаком ни с кем из этих ребят. Он просто знал, что хочет вступить в этот клуб.

Все школьные годы он был одержим этой мыслью. И в классе, и дома, сидя у телевизора, лежа в постели. «Я войду в этот клуб, и моя никчемная жизнь обретет высокий смысл. Я буду П. Что бы это ни значило. У меня будет эта отметка. У меня будут кровные братья, которые умрут за меня, а я буду счастлив умереть за них. Господи!»

Как-то днем он шел по Харди-стрит, направляясь домой из школы, и увидел лидера этого клуба, который в одиночестве шел ему навстречу. Ромео собрался с силами и храбро остановил его:

– Шон?

Тот посмотрел на него:

– Ну? – Он не имел представления, кто такой Ромео. – Что?

Эта встреча состоялась перед магазином Венди (в то время он располагался на углу улиц Харди и Пайн). Стоял октябрь, и ветер гонял желтые и коричневые листья.

«Скажи это», – подумал Ромео. Но не смог.

– Ничего.

Шон двинулся дальше.

– Подожди. Я хочу вступить… Могу я вступить в ваш клуб?

Шон повернулся:

– Что за клуб? Кто ты такой?

– В ваш клуб. Я пригожусь.

– Нет никакого клуба, – отрезал Шон. И добавил: – А если бы даже и был такой клуб, зачем ты нам нужен?

Ромео не нашел что ответить. В его голове не было ничего, кроме мольбы – только бы не расплакаться, пока Шон Макбрайд смотрит на него. Все остальное улетело вместе с хороводом листьев.

И Шон ушел.

Но через неделю или около того, когда Ромео возвращался из школы по Адамс-стрит, он увидел, что Шон Макбрайд ждет его.

– Скажи мне вот что. Допустим, был бытакой клуб. Что ты готов сделать, чтобы войти в него?

– Все, что угодно.

– Все, что угодно? Но почему? Откуда такое желание вступить в этот клуб?

– Не знаю, – признался Ромео.

– Вот оно как, мать твою, – сказал он. И ушел.

Но на следующий день, когда Ромео поднимался по Адамс-стрит, его ждал Шон в компании других ребят. Они подозвали Ромео. Он был испуган, но подошел:

– Идем с нами, – сказали они.

Они отвели его вниз, под Вандермаркский мост. На посвящение.

Обряд посвящения был таков. Ты должен был оставить свое дерьмо на куске картона и затем размазать его по лицу, как военную раскраску. Затем прыгнуть в реку и оставаться под водой не менее тридцати секунд. И тогда можешь считать себя членом клуба.

Ромео все это выполнил. Он размазал по лицу свой кал, прыгнул в ледяную воду, провел в ней не менее полуминуты и вынырнул, задыхаясь. Из ребят никого не было на месте. Его одежду они кинули в воду. Он подплыл к ней, преодолев течение, вытащил ее на берег, выкрутил и натянул на себя. Он замерз и тяжело дышал. Но он догадывался, что ребята прячутся где-то поблизости, подглядывая за ним и, взбираясь на мост, сдерживал слезы.

На следующий день в школе никто не называл его: «Эй, ты, как тебя там». Вместо этого все называли его «Морда в дерьме». Впрочем, Шон никогда не называл его так – он вообще не замечал его присутствия.

Следующие несколько месяцев Ромео обдумывал, как бы покончить с собой.

Но он никогда не плакал на людях, никогда не жаловался, ни на кого не настучал и терпел свое прозвище, пока в один декабрьский день к нему не пришел Шон.

В комнату Ромео вошла мать и сказала:

– Тут к тебе пришел приятель, – и он появился на пороге. Словно ударила молния и осталась на месте, потрескивая и искрясь.

Мама стала хлопотать вокруг Шона, предлагая пирожные и лимонад, а Ромео сидел, оцепенев. Но наконец она ушла, и Шон сказал ему:

– Слушай, мне очень жаль, что там, под мостом, я вел себя как последняя жопа. Все то дерьмо, что мы сделали, – это была не моя идея.

Ромео пожал плечами:

– Все хорошо.

– Ты проявил себя отличным солдатом.

Ромео постарался не выдать никаких эмоций.

– Мне нужна твоя помощь, – тогда сказал Шон. – Ты поможешь мне?

Дело было в том, что в клубе произошел некоего рода дворцовый переворот. Шон был смещен со своего поста лидера. Ромео пообещал помочь всем, чем только может. Он составил компанию Шону в Холлоу-парк, и они больше часа сидели в кустах форзиции, дожидаясь появления лидера мятежников. Когда тот наконец появился, они напали на него из засады. Сначала Шон пошел поговорить с ним, и, пока он вел разговор, Ромео подошел незамеченным, прыгнул на него и стал месить кулаками. Парень был куда крупнее его, но Ромео дрался, как раненый барсук. Шон схватил противника и держал его, а Ромео был просто вне себя от ярости. Он лягал его ногами, выкрикивал проклятия и махал кулаками, как ветряная мельница, – пока парень наконец не заплакал, обливаясь кровью, и не попросил прощения, но Ромео не мог остановиться, пока Шон не оттащил его.

– Иисусе, Ромео, – сказал он. – Да ты прямо с ума сошел, мать твою! Ты меня пугаешь. – Затем он сказал тому парню, у которого теперь вся рожа была в дерьме: – Вставай на колени и проси у меня прощения, а то этот Ромео убьет тебя тут же на месте.

Тот сделал что ему было сказано. Так был положен конец перевороту. Шон вновь обрел свою власть. И компания вернулась под его руку.

А Ромео – в знак признания его ценной службы – получил полноправное членство. На этот раз обряд посвящения был самым настоящим. В присутствии всех членов – включая и покрытую синяками жертву – он вырезал на груди букву П. Тайное название клуба было «Преданные», как объяснили ему, напомнив, что он будет убит, если когда-нибудь проболтается. После появления буквы грудь Ромео была обагрена кровью, и ему пришлось втирать порох в рану, отчего жгло, точно прижали раскаленным железом, и боль была просто невыносимой – но отныне и навеки это был лучший час в его жизни.

ПЭТСИ больше не могла терпеть. Напряжение достигло предела. По телевизору шла передача «Настоящие домохозяйки округа Канти», но они так верещали, что Пэтси не улавливала смысла их диалогов. Ее дочери по-прежнему нет дома. Она где-то с этим злодеем. Муж сидит за маленьким столиком в углу их комнаты и читает Писание, настолько углубившись в него, что со лба на страницы Библии падают капли пота. Они вызывали у нее отвращение. Джейс тем временем убивал троллей на своем компьютере, из которого раздавались постоянные вопли. Не в состоянии больше пребывать в этой компании ни секунды, она встала и, закрыв двери, поднялась в свою спальню, где легла в постель, прихватив с собой ноутбук.

Какое-то время она пыталась играть в тетрис по Интернету. Но у нее ничего не получалось.

Темнота сгущалась. Надвигалась гроза. Под ветром шелестели листья орешника. «Куда делась Тара? Почему она еще не вернулась? Моя девочка. О, это исчадие ада!

Если бы только я могла избавиться от этих мыслей».

Она вернулась в Гугл и в поисковой графе напечатала: «Вилла в Малибу».

Она понимала, что этого не стоит делать. «Нашим жизням угрожает опасность – не только мне с Митчем и детям, но и моему брату Шелби, и моей свекрови. И кто знает, кого из моих друзей эти чудовища собираются уничтожить? А Тара сейчас где-то с ними! Что со мной делается, если я в такое время способна думать о каких-то житейских делах?

Но это всего лишь чтобы отвлечься. Чтобы помочь мне справиться с ужасом. Чтобы я думала о хороших временах, которые обязательно придут. Когда все это кончится. И мы получим свою награду. Ведь не помешает лелеять хоть какую-то надежду на будущее, не так ли? Мечтать о чем-то, что не имеет отношения к мукам и ужасу?»

Она углубилась в перечень предложений.

Но то, что она нашла, поразило ее. Все было просто невероятно дорого.

Например, был прекрасный пятикомнатный коттедж с гаражом на две машины и «пляж на расстоянии всего нескольких шагов». Модерн, высокие потолки, много стекла. Но цена была 18 миллионов.