Текст книги "Новый Макиавелли"

Автор книги: Джонатан Пауэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Итак, мы въехали в Лондон. Общественный транспорт не работал, толпы людей пешком добирались домой. Стояла зловещая тишина; пахло войной. Мы сразу направились в Правительственный центр кризисного реагирования, где нас ждали полиция, спецслужбы и министры. Наконец все открылось. Впрочем, Элиза Маннингем-Буллер, глава Службы безопасности, не пожелала говорить при таком скоплении народа. Пришлось везти ее в Номер 10, чтобы узнать все подробности. Больше всего нас потрясло, что преступники родились в Британии, а главное, были вполне обеспеченными людьми. Мы боялись и новых атак, и ответных действий британцев против мусульман-иммигрантов. К счастью, в наших соотечественниках перевесил здравый смысл, актов мести не последовало. Сначала говорили о пятом террористе; предположение не подтвердилось. Позвонил Майкл Говард, заверил, что не придаст делу политическую окраску, – и сразу же отправился на ТВ и потребовал расследования.

После Элиза объяснила всю глубину проблемы. Мы и понятия не имели, что террористическая сеть раскинулась столь широко и что нити тянутся в Пакистан. Элиза просила денег и людей для Службы безопасности; мы незамедлительно выделили и то и другое. С тех пор Служба безопасности раскрыла целый ряд заговоров, однако остается непроясненным вопрос, сколько из них грозили настоящей опасностью. Может, мы и перестраховались, может, зря бросили столько средств на борьбу с терроризмом – лучше бы связи укрепляли; только когда Служба безопасности в подобных обстоятельствах требует ресурсов, надо их дать. Выбора просто нет. Не обеспечишь Службу безопасности – будешь нести ответственность за все теракты.

Недели через две Тони угощал обедом австралийского премьера Джона Говарда. Они находились на втором этаже на Даунинг-стрит, в небольшой столовой. Мне по телефону сообщили о теракте в метро. Я переговорил с Энди Хэйменом, главой антитеррористического комитета; впрочем, Энди было известно очень мало, поэтому я позвонил Тиму О’Тулу, чья помощь оказалась столь же неоценимой, как и в случае с 7 июля. Тим снова предоставил поминутный отчет о событиях. Снова туман войны был непрогляден, снова оставалось тайной количество террористов, в том числе скрывшихся с места преступления. Я прервал обед с Говардом, и мы с Тони поехали в Правительственный центр кризисного реагирования.

Труднее всего премьеру принять решение при угрозе атаки. В 2003 году был раскрыт план расстрела самолета в Хитроу. Мы получили совет привлечь армию – распределить солдат по периметру аэропорта. Ставка была на то, что террористов смутит реальное присутствие военных и они не рискнут атаковать. Мы, конечно, знали – критика за использование армии неизбежна; мы знали также, что, если ничего не предпримем, а теракт состоится и погибнут люди, общественность нас просто в порошок сотрет. Одного только мы не знали (пока по телевизору не увидели) – что военные приедут в бронированных автомобилях. На наш вопрос, к чему такие меры, мы получили исчерпывающий ответ: не ваше дело, мы всегда так работаем. Короче, опасения подтвердились полностью – пресса осудила наше намерение запугать народ, да еще в контексте Афганской войны, а тори метнули свою порцию камней, даром что мы не скрывали от них секретную информацию.

Но самое скверное – это когда поступает угроза от террористов, а премьер решает ничего не предпринимать. В том же году мы получили информацию о готовящемся взрыве в лондонской подземке. Тони собрал сотрудников Центра кризисного реагирования, председательствовал лично. Просил совета. Полиция дать таковой отказалась – дескать, решение, закрывать или не закрывать метро, целиком и полностью на совести премьера. Тони решил не закрывать. В противном случае возникли бы серьезные проблемы с транспортом; вдобавок, если информация о теракте была правдивой, злоумышленники взорвали бы что-нибудь еще. Как ни крути, а мы, закрыв на день метро, позволили бы террористам добиться своей цели – вызвать панику. Тони распорядился усилить полицейское патрулирование станций метро, объявить боевую готовность. Смелое решение; решение, подразумевающее единоличную ответственность. Секретарь Кабинета предупреждал: берегитесь, в случае чего поддержки ждать будет неоткуда. Тони и без предупреждений понимал: если теракт состоится, он, Тони, очень дорого за свое решение заплатит. На выходе из Номера 10 Тони сказал мне, что его дочь завтра возвращается из Парижа, прибывает на вокзал Ватерлоо; я сообщил, что мой сын примерно в это же время уезжает с вокзала Виктория.

На следующий день вышел документ, имеющий историческое значение, – Ирландская республиканская армия отказывалась от дальнейшей вооруженной борьбы. Я записал в дневнике: «Итак, мы перевернули одну страницу летописи терроризма – чтобы читать другую». Бороться с терроризмом всегда трудно, каковы бы ни были цели злоумышленников. Один из методов – переговоры того же формата, что мы вели с ирландскими республиканцами. Новые террористические группировки, по сути, мало от них отличаются. Мудрый премьер должен быть готов к переговорам с талибами и Аль-Каидой, ибо единственная эффективная стратегия против бунтовщиков – та, что сочетает строгие меры безопасности (террористам надо показать невозможность их победы) и диалог, в ходе которого террористы поймут, что существуют политические, бескровные способы удовлетворить их недовольство.

Лидеру следует научиться правильно использовать такой ресурс, как разведка. От разведки бывает много пользы – если, конечно, пропускать информацию через сито собственной логики. Например, у нас в Номере 10 работали два советника; один был ярым сторонником введения евро в Британии, другой – столь же ярым противником этой меры. Я частенько тешился чисто гипотетической ситуацией – будто некое правительство завербовало советника номер 1 – и пребывает в уверенности, что Британия со дня на день перейдет на евро; или же завербован советник номер 2, и вербовщики полагают, что Британия никогда не введет у себя евро. Отсюда вывод: разведданные надо использовать для проверки собственных предположений, а не для создания картины мира, кардинально отличающейся от реальной. Стоит ли говорить, насколько важна осторожность в обращении с «сырой» информацией! До сих пор ни одна страна не изобрела соответствующей инструкции по применению. Мы всегда чрезвычайно гордились своим Объединенным комитетом спецслужб, имеющим доступ ко всем разведданным и выдающим на-гора гомогенизированный продукт, сформированный с учетом всех «с одной стороны» и всех «с другой стороны». Вот у американцев нет такой межминистерской системы доступа к информации, поэтому агентства вразнобой озвучивают свои соображения. Впрочем, и с Объединенным комитетом спецслужб не все так радужно. Он, видите ли, сводит данные к общему знаменателю, делает двойные ставки и никогда не указывает, в каком направлении действовать. Такой подход плохо влияет на качество «продукта»; в результате для политиков предпочтительнее «сырая» информация.

Между Номером 10 и МИДом всегда существовала институциональная напряженность, имеющая тенденцию усугубляться при сильном премьере, который много внимания уделяет внешней политике. Моя деятельность в МИДе совпала со службой моего брата у Маргарет Тэтчер; брат был советником по внешней политике. По утрам я присутствовал на совещании непременных секретарей. Каждый день определенное время бывало посвящено разбору очередного оскорбления со стороны Номера 10 в адрес МИДа; все присутствующие тогда оборачивались в мою сторону и буравили меня взглядами. Помню, Дуглас Херд, тогдашний министр иностранных дел, проводя со мной собеседование на должность помощника личного секретаря, вслух размышлял о «проблеме Пауэлла – Пауэлла» и в итоге принял мудрое решение – взять на это место кого-нибудь другого.

Аналогичные ситуации возникали с Робином Куком и Джеком Стро. Обоих возмущало, что Тони играет первую скрипку во внешней политике, а им не дает развернуться; обоим претило согласовывать решения с Номером 10. В наше время дипломатией занимаются кабинеты глав правительств; советник по внешней политике, премьер-министр и советник по национальной безопасности в Вашингтоне ведут бесконечный разговор. Аналогичная сеть советников действует и в континентальной Европе. Германский канцлер и французский президент также располагают советниками по внешней политике и по делам Европы; понятно, что им нужны братья по разуму в Британии. Вот зачем Номеру 10 старший советник по внешней политике, пользующийся доверием премьер-министра и способный строить отношения со всеми своими коллегами, занимающими аналогичные должности. Гордон Браун снял с Номера 10 функции автора внешней политики; мы потом пожинали горькие плоды этого эксперимента. В 2007 году мы подумывали учредить в Номере 10 должность советника по национальной безопасности, но пришли к выводу, что обязанности такового практически будут дублировать обязанности Дэвида Мэннинга и его преемника на посту посла Великобритании в США Найджела Шейнуолда; вот пускай следующее правительство и заморачивается. Должность мы так и не учредили.

Переговоры насчет назначений на должности международного масштаба – дело крайне деликатное. Очень трудно отказать иностранному политическому лидеру, когда он лично звонит и просит поддержать своего кандидата; с другой стороны, опасно связывать себя обещанием. Впрочем, ни обещание, ни отказ без последствий не пройдут. Гордон любил вмешиваться в игру, и каждое его вмешательство неизменно оборачивалось катастрофой. В марте 2002 года он потребовал от Тони позвонить Шрёдеру и сказать, что предложенный им на пост председателя МВФ Хорст Кёлер никуда не годится. Тони послушался, однако Шрёдер по телефону в сильных выражениях стал давить на него, сулить золотые горы и объяснять, что уже объявил о назначении, и теперь, если Тони не поддержит Кёлера, он, Шрёдер, потеряет лицо. Тони согласился, Гордон же, когда пронюхал об этом, предпринял попытку запретить пресс-бюро Номера 10 объявлять о нашей поддержке. В случае с Полом Вулфовицем, которого Буш в 2005 году хотел сделать главой Всемирного банка, Гордон применил тот же прием – потребовал от Тони наложить вето на кандидатуру Вулфовица. Мы не видели причин сопротивляться назначению; в конце концов, должность американская, Буш имеет право отдать ее, кому пожелает. Отклонив Вулфовица, мы бы только одно получили взамен – пожизненного заклятого врага. Был и такой американский кандидат, за которого мы бы руками и ногами голосовали, – Билл Клинтон. Буш немало удивил нас, в 2005 году предложив назначить Клинтона генеральным секретарем ООН. Генсек из Клинтона получился бы сильный (именно это качество от генсека и требуется), но, увы, по условиям конвенции ООН эту должность не может занимать гражданин одной из пяти стран – постоянных членов Совета Безопасности.

Основная проблема с ООН в ее нынешнем виде – тот факт, что членство в Совете Безопасности больше не отражает реального веса страны в мире. Конечно, никто из членов не уйдет ни за какие коврижки; столь же безнадежное дело – определять новых членов. Нигерия не пожелает видеть ЮАР представителем Африканского континента; Мексика не потерпит, если мы примем Бразилию, а ее обойдем. Что уж говорить о Китае в связи с возможностью вступления Индии! Таким образом, ООН мало того что теряет влияние, так еще и становится попросту неуместной. Уразумев собственную неспособность качественно изменить членов Совета Безопасности, мы попытались из Большой семерки сделать новый, репрезентативный, глобальный орган. Для начала оставили в ней только глав правительств и избавились от текучки министров иностранных дел и министров финансов. Кроме того, в 1998 году мы формально включили Россию, и Большая семерка стала Большой восьмеркой. Саммит состоялся в Уэстон-парке, впечатляющей усадьбе близ Бирмингема, месте уютном и уединенном. Особенно мне запомнилось почти паническое беспокойство сотрудников секретной службы США, когда они внезапно «потеряли» президента Клинтона. Клинтон всего-навсего гулял по парку в обществе Жана Кретьена, воздухом дышал. Я показал, в каком направлении удалился Клинтон, и доблестные ребята тотчас устремились за ним. В следующий раз, когда нам выпало председательствовать на саммите Большой восьмерки, мы наряду с главами ведущих стран мира пригласили глав Китая, Индии, ЮАР и Бразилии. Мексика разобиделась, подняла шум – пришлось и мексиканского лидера включить в список участников. По сути, участие в этом саммите равнозначно членству в Большой двадцатке, главном координаторе экономической политики, который готов забрать полномочия в сфере политических стратегий и внешней политики у Большой восьмерки и заодно – у Совета Безопасности ООН. Собственно, только членство в Большой двадцатке дает возможность принимать глобальные решения с далеко идущими последствиями.

Поскольку Россия потеряла статус сверхдержавы, включение ее в Большую восьмерку можно было бы счесть ошибкой, особенно если принять во внимание российскую экономику. Однако нам необходимо контролировать русских – значит, надо всячески выказывать им уважение. Русские очень обижаются, когда их не сажают за стол вместе с ведущими лидерами, поэтому мы из кожи вон лезли, чтобы им угодить. Тони рискнул поддержать Владимира Путина еще прежде, чем тот стал президентом. В декабре 1999 года мы решили, что Путин производит впечатление реформатора, и Тони отправился в Санкт-Петербург. Президентская выборная кампания была в разгаре. Тони, в отличие от других лидеров западных стран, сквозь пальцы смотрел на путинские действия в Чечне; защищал Путина перед западными журналистами на совместной пресс-конференции. Встреча с Путиным имела место в Петергофе, только что отреставрированном; на выезде из Санкт-Петербурга Путин указал Тони на обшарпанный многоквартирный дом, где прошло его детство. Во дворце нас обязали надеть специальные музейные шлепанцы, чтобы не попортить паркет. Родерика Лайна, нашего посла, угораздило в самом начале сессии взгромоздиться на бесценный стул XVІІ века. Стул сломался. Путин потребовал компенсации, причем за шутливым тоном скрывалось самое серьезное недовольство.

Путин немало впечатлил нас тем, что ни разу за все время встречи не заглянул в записи; у него их вообще не было. А ведь даже лидеры вроде Альберта Гора не полагались на собственную память и пользовались записями; по крайней мере при переходе от одной темы к другой. В тот вечер Путин повез нас в Кировский театр оперы и балета[216]216
  Так у автора. Такое название Мариинский театр носил с 1934 по 1992 год.


[Закрыть] на оперу о победе русских над Наполеоном в 1812 году[217]217
  Имеется в виду опера С. Прокофьева «Война и мир».


[Закрыть]. Нам понравилось это ощущение – разделять триумф с русскими, сидя в царской ложе; особенно приятно было видеть попранный французский флаг. Так Путин стал другом Британии; правда, ненадолго. В разгар скандала со спорными бюллетенями[218]218
  Речь идет о 19 000 бюллетеней с голосами за А. Гора (2000). Эти бюллетени не были учтены при подсчете голосов, т.к. на бумаге имелись надорванности и помарки. Такие бюллетени получили название «чады» (от англ, «chad» – обрывок бумаги).


[Закрыть] на американских президентских выборах Путин даже звонил нам – спрашивал, следует ли уже поздравлять Буша с победой. Мы посоветовали подождать.

Построение дружеских отношений усложнилось после того, как русские убили на нашей территории диссидента; особенно нам не понравилось, что они при этом поставили под удар жизни многих других людей. Когда обнаружилось, что несколько самолетов «Бритиш Эйрвейз», совершавших рейсы Лондон—Москва, заражены радиацией, команда одного из них оставила самолет в московском аэропорту. Два радиоактивных следа крест-накрест пересекали Лондон – один тянулся за незадачливой жертвой Александром Литвиненко, другой – за убийцей, вернувшимся в Москву. Мы рассматривали способы отмщения, – например, могли усложнить процесс получения британской визы; однако Тони отверг все наши планы, заявив, что достаточно «заморозить» отношения с Россией. Кстати, тогда нас не поддержали ни американцы, ни европейцы.

Вообще если надо построить долгосрочные теплые отношения с лидером другой страны, хорошо бы начать строительство, когда этот лидер особенно уязвим; именно так у Тони вышло с Биллом Клинтоном, замученным скандалом с Моникой Левински. Скандал набирал обороты; Тони велел мне передать Клинтону ободряющее письмо через его помощника Сидни Блюменталя. Блюменталь сообщил, что сотрудники Белого дома паникуют, но Клинтон очень благодарен за поддержку. 27 января 1998 года Тони позвонил Клинтону и услышал, что Клинтон не хочет обсуждать по телефону что бы то ни было. Еще бы – разве может президент рассчитывать на конфиденциальность разговора, когда вокруг толкутся десятки помощников? Зато Клинтон выразил надежду на откровенный разговор, если Тони приедет к нему в гости. Неделю спустя мы прилетели в Вашингтон. Это был первый официальный визит Тони как премьер-министра на арендованном «Конкорде». Мы приземлились на военной авиабазе «Эндрюс»; бушевала гроза, и запланированный салют из девятнадцати орудий пришлось отменить. Тони остановился в Блэр-хаус[219]219
  Особняк, построенный в 1824 году, принадлежал журналисту Фрэнсису Престону Блэру. Его газета была полуофициальным голосом администрации, к советам прислушивался сам президент. Блэр печатал протоколы Конгресса США.


[Закрыть], официальной гостевой резиденции рядом с Белым домом; Клинтон в приветственной речи пошутил: дескать, отныне и вовеки под «Блэром» будут разуметь британского премьера. Клинтон и Тони отправились с визитом в школу Блэра[220]220
  Названа в честь Монтгомери Блэра, американского юриста, соратника Авраама Линкольна.


[Закрыть], неподалеку от Вашингтона. Тони подготовил серьезную речь о пользе образования, но оставил попытки ее прочесть, едва вошел в спортзал, битком набитый учениками в футболках с его именем, притом настроенными весьма буйно. Всякий раз, когда с уст Клинтона срывалось слово «Блэр», зал разражался одобрительными выкриками. Встреча очень взбодрила Клинтона, который в последнее время только и думал, что о скандале с Левински.

Впрочем, главным событием явилась пресс-конференция, имевшая место на второй день пребывания Тони в гостях у Клинтона. Клинтон зашел за Тони; перед пресс-конференцией он ужасно нервничал. Его помощник Рэм Эмануэль шептал ему на ухо о новых подробностях в деле Левински. Тони принял осознанное решение – поддерживать Клинтона во всем и действительно на пресс-конференции стоял за него горой, даром что в Великобритании этого не одобряли. Зато благодарность Клинтона не знала границ. Так был заложен фундамент на удивление теплых отношений, растянувшихся на весь срок у власти и не прекратившихся и потом. Мудрый премьер-министр в подобных обстоятельствах всегда остается на стороне своего коллеги – иностранного лидера.

В 2001 году Тони сумел переключиться с Клинтона на Буша, а было это очень непросто. Тони делал ставку на дружеские отношения с американским президентом, не важно, близкий это по духу человек или не близкий. Во время прощального визита в Великобританию Клинтон остановился в Чекере; как раз в это время Альберт Гор наконец признал свое поражение. Тони помог Клинтону с соответствующей речью, а Клинтон рассказал Тони, что собой представляет Буш и как с ним себя вести. Тони и Клинтон вместе посетили прощальный прием в Уорикском университете. Джон Прескотт тоже пришел, поразился шумихе, вызванной визитом президента. У Прескотта было письмо, которое он хотел передать Клинтону, да боялся, как бы его спецслужбы не подстрелили. Посредником в передаче письма он выбрал меня. Правда, мне удалось подвести Прескотта к Клинтону для рукопожатия. После слезного прощания с американской делегацией, под позывные с президентского вертолета, Тони прошел в кабинет номинального главы университета – звонить Бушу, поздравлять с победой. Сказал, что он – хороший друг Билла Клинтона и останется таковым, хотя Клинтон покидает президентский пост. Буш выразил понимание ситуации, сообщил, что в противном случае Тони сильно упал бы в его, Буша, глазах. К счастью, Тони и Буш оба были в дружеских отношениях с Биллом Геммелом; Тони знал его по школе в Феттс, а Буш-старший имел с отцом Геммела общий нефтяной бизнес. Буш-младший школьником проводил каникулы в доме Геммела в Шотландии. Геммелу удалось заверить обоих, что они друг другу понравятся.

Тони отправил меня и Джона Соерса, тогдашнего личного секретаря по внешней политике, знакомиться с командой Буша перед инаугурацией. В кабинете все было не так, как мне помнилось по 1992 году, когда готовился к вступлению в должность Клинтон. При Клинтоне так и сновали молодые люди, жующие пиццу, – точно в студенческом общежитии. При Буше царила тишина и солидность, малейший шум заглушался толстенными коврами – ни дать ни взять офис крупной корпорации. Я встретился с Диком Чейни, человеком поразительно немногословным. Десять минут я, точно пулемет, передавал все, что мне было поручено передать; наконец выдохся и замолчал. Чейни некоторое время смотрел на меня и вдруг спросил: «Как поживает Чарльз?» Он помнил моего брата еще со времен Маргарет Тэтчер, а также по совместному бизнесу. И своим поведением, и своим вопросом Чейни красноречиво указал мне место. Куда больше мне нравился Джош Болтен, молодой, но уже бывший банкир, а тогда – заместитель главы администрации Буша. Впрочем, я упоминаю Болтена в связи с более серьезными достижениями. Позднее он стал главой бюджетно-распределительного управления, а там и сменил Энди Карда на посту главы президентской администрации.

Отношения между Тони и Бушем «зацементировались» в феврале 2001 года, во время визита Тони в президентскую загородную резиденцию Кэмп-Дэвид. Пресса делала акцент на слишком тесные брюки Тони и смаковала комментарий Буша о зубной пасте[221]221
  Буш заявил, что они с британским премьером отдают предпочтение одной и той же зубной пасте, на что Блэр заметил: «Теперь, Джордж, всем будет интересно, откуда вы знаете о моих предпочтениях такого рода».


[Закрыть]. Писали также, что Тони всячески старается завоевать дружбу президента США. Бушу нравились политические лидеры, которым он мог доверять. Шрёдера, например, он не упускал возможности уколоть, ибо канцлер Германии обещал Штатам поддержку в Иракской войне, когда встречался с Бушем в Белом доме, а через несколько месяцев оказался на стороне противников войны. В Кэмп-Дэвиде Буш встретил нас тепло, по-семейному; вечером мы смотрели в частном кинозале фильм «Знакомство с родителями»; Конди Райс хорошо сделала, что заснула в самом начале и проснулась, только когда зажегся свет. Мы слышали о восхищении Буша Черчиллем, поэтому привезли ему дешевую копию бюста этого великого человека. Однако, оглядев бюстик повнимательнее, сочли его недостойным подарком для президента США. Нам удалось договориться о выдаче бюста Черчилля работы Джейкоба Эпстайна «напрокат»[222]222
  Данное произведение искусства принадлежит Министерству культуры, СМИ и спорта Британии.


[Закрыть]; это-то произведение искусства и отправилось в Овальный зал, где пребывало до конца президентского срока Буша. Наша встреча закончилась как-то вдруг – на следующее утро, ни свет ни заря. В результате столь раннего подъема мы забыли в Кэмп-Дэвиде стилиста Шери, Андре, и «девушку из Садовой комнаты». Обнаружилось это только на авиабазе «Эндрюз»; пришлось посылать в Кэмп-Дэвид президентский вертолет. Бедняга Андре здорово перетрясся; думал, больше милой Англии никогда не увидит.

Буш обладал очень располагающим качеством – умел смеяться над собой и не обижался, когда над ним смеялись другие. Начиная с 2003 года мы регулярно, каждые две недели, проводили видеоконференции; Буш заседал во главе стола в оперативном штабе Белого дома, с Конди Райс и Энди Кардом по бокам. Дик Чейни появлялся вверху экрана, отдельной картинкой. Вид у него был весьма зловещий – возможно, тому способствовали наушники. Сами мы находились в подвале Номера 10 – там у нас был оборудован секретный зал для видеоконференций. Буш на видеоконференциях всегда демонстрировал оптимизм; не стала исключением и аховая ситуация с Иракской войной. В октябре 2006 года политические позиции Буша были хуже не представить, непопулярность достигла пика – а он не моргнув глазом заявил, что все идет по плану, что через две недели, на промежуточных выборах, республиканцам светит большинство голосов. Мы с Найджелом Шейнуолдом сочли заявление шуткой и не сумели сдержать смеха. К счастью, Тони понял, что Буш сам верит в собственные слова, и сохранил серьезное лицо. Таким образом, на наше хихиканье Буш не обиделся.

Существует два способа влиять на американцев. Первый способ я бы назвал французским; открыл его генерал де Голль. Смысл в том, чтобы проявлять максимальную несговорчивость в надежде, что американцы сами станут искать вашей дружбы и дорого заплатят за то, чтобы вернуть вас «на борт». Второй способ – сугубо британский. Мы традиционно стараемся быть как можно ближе к американцам в надежде, что нас не обойдут при решении важных вопросов.

Итак, мы уже давно применяем второй способ; однако это – палка о двух концах. Известно ведь: хочешь добиться влияния – действуй втихую. Этот урок мы усвоили в Косово. «Нью-Йорк тайме» назвала Тони мужественным за ввод войск и прошлась насчет нерешительности Клинтона. Клинтон, кипя от возмущения, позвонил Тони прямо из президентского самолета. Он-де знает, что происходит. Британцы-де позиционируют Тони как мачо от политики, а его, Клинтона, – как слабака. Надо это прекратить. На моей памяти Клинтон никогда так зол не был. Сэнди Бергер подлил масла в огонь: валяйте, мол, вторгайтесь в Косово, захватывайте его своими силами, без помощи американцев. Тони удалось убедить Клинтона, что мы к злополучной статье непричастны. Дружеские отношения были восстановлены, а мы вдобавок получили ценный урок – как не надо поступать с американцами. Всякому, кто хочет обрести влияние, следует делиться своими соображениями в частном порядке. Попробуйте только похвастать успехами или сообщить прессе о своей роли в той или иной операции – и, будьте покойны, подобное заявление перечеркнет все, чего вы добились. Отныне можете не рассчитывать на задушевность в отношениях с американцами. Британского премьера по рукам и ногам связывает тот факт, что он даже своему электорату не может поведать ни о спорах, в которых вышел победителем, ни о масштабах влияния – иначе его обвинят в полном отсутствии такового, да еще дрессированным пуделем обзовут. Именно это случилось с нами в связи с Афганской и Иракской войнами. Мы не афишировали своих советов, мы пошатнули позиции американцев, чуть ли не через труп Дика Чейни добившись отозвания проекта новой резолюции по Ираку. И что толку, раз нельзя было сообщить британцам об этих достижениях? Мудрый премьер-министр априори принимает такое положение вещей, не берет в голову эпитеты вроде «пудель Буша» – зато взамен имеет реальное влияние на политические решения единственной мировой сверхдержавы. Мудрый премьер-министр всегда поддержит своего коллегу-лидера в трудную минуту, ибо коллега это надолго запомнит; но не бросится вслед за коллегой-лидером в очередную операцию, пока не узнает, где там брод. Иначе придется отступать, а это ох как тяжело.

У Британии всегда есть выбор. Британия может, подобно Франции, практиковать декларативную внешнюю политику; когда говоришь то, что хочет услышать народ, очень легко заручаться поддержкой всего мира. Однако такой путь окончится потерей веса в Вашингтоне и резким сокращением возможностей изменить мир. Британия всегда исповедовала и до сих пор исповедует принцип «меньше слов – больше дела», ибо для мудрого премьера предпочтительнее оказывать реальное влияние на ход мировых событий, нежели «держать фасон». Британия сейчас в сложном положении – ее вот-вот могут исключить из мировой политической игры. Лишившись дружбы с заокеанской сверхдержавой и не обретя ведущей роли в Европе, мы вернемся к своему истинному удельному весу, каковой вес измеряется в населении и природных ресурсах; иными словами, сравняемся с Италией. Допустить подобное означает предать наследие нашей державы. Предотвратить скольжение вниз может только сильный лидер, способный, задействуя личные качества, строить крепкие отношения с другими государствами; способный завоевать доверие президента США, сделать Великобританию центральным игроком в ЕС наряду с Францией и Германией и не робеющий перед ролью лидера в мировых событиях. Страна, желающая процветания, должна уметь быть и верным другом, и непримиримым врагом.