Текст книги "Новый Макиавелли"

Автор книги: Джонатан Пауэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Глава десятая. «О том, как восстановить единство разобщенного города»

Европа

В последней главе «Государя» Макиавелли с нехарактерной для себя горячностью говорит об объединении Италии. Призывает Лоренцо Медичи исполнить свое предназначение – заняться этим самым объединением.

Итак, нельзя упустить этот случай: пусть после стольких лет ожидания Италия увидит наконец своего избавителя. Не могу выразить словами, с какой любовью приняли бы его жители, пострадавшие от иноземных вторжений, с какой жаждой мщения, с какой неколебимой верой, с какими слезами! Какие двери закрылись бы перед ним? Кто отказал бы ему в повиновении? Чья зависть преградила бы ему путь? Какой итальянец не воздал бы ему почестей? Каждый ощущает, как смердит господство варваров. Так пусть же ваш славный дом примет на себя этот долг с тем мужеством и той надеждой, с какой вершатся правые дела»[197]197
  «Государь», гл. XXVI, «Призыв овладеть Италией и освободить ее из рук варваров».


[Закрыть].

Призыв с тем же успехом можно было бы адресовать премьер-министру Великобритании, при условии, что под «долгом» понимается объединение Европы, а не Италии. Будучи у власти, Тони Блэр свершил «правое дело» наполовину – вернул Британии ведущую роль в Европе; однако не преуспел в попытках научить британцев любить Европу.

В 1997 году, когда Тони пришел к власти, Британия находилась в изоляции: вроде географически – европейская страна; по сути – нет. Мы погрязли в «говяжьей войне»; правительство выглядело нелепо, ни одной из своих целей не достигло. Иными словами, Британия фактически не имела ни силы, ни влияния. Другим европейским лидерам приход лейбористов к власти казался шансом вновь начать интеграцию Британии в Европу. Маргарет Тэтчер пользовалась уважением – но не симпатией. Джон Мэйджор – наоборот. А тут появился лидер, внушающий одновременно и симпатию, и уважение.

Тэтчер в начале политической карьеры выражала проевропейские взгляды, а заканчивала как убежденный евроскептик; в ее евроскептицизме не осталось сомнений после знаменитой речи в бельгийском городе Брюгге в 1988 году (к слову, среди авторов речи значился мой брат). С Гельмутом Колем Тэтчер не находила общего языка, а ведь Коль в то время был в Европе ключевой фигурой. Они встречались в Зальцбурге, где госпожа Тэтчер любила проводить свой короткий летний отпуск. Гельмут Коль быстро устал от ее общества и прервал встречу досрочно – сослался на необходимость присутствия на другой важной встрече. Таким образом, у Тэтчер получилось «окно» в графике, и она пошла прогуляться по улицам. Вообразите, какой шок она испытала, свернув за очередной угол и обнаружив Коля на террасе кафе. Канцлер Германии был поглощен уничтожением торта с кремом. Так у двух лидеров отношения и не восстановились. Поскольку Тони позиционировал себя проевропейцем, начало его отношений с Гельмутом Колем было более обнадеживающим; мы ездили к Колю в Бонн, еще будучи в оппозиции. Помню, мы выстроились, чтобы поздороваться с Колем; когда до меня дошла очередь, канцлер тепло пожал мне руку и сказал, что рад «вместо плохого Пауэлла видеть Пауэлла хорошего». Во время встречи с Тони Коль говорил сорок пять минут, не меняя интонации и даже не теряя дыхания и уж подавно не давая Тони рта раскрыть – что у Коля служит признаком искренней симпатии.

Итак, Британия вновь заняла лидирующую позицию. В мае 1997 года Тони был приглашен на первый свой саммит в Нордвик; у нас появилась возможность отнестись к Амстердамскому договору (его обсуждение как раз проходило финальные стадии) более конструктивно, чем правительство Мэйджора, скованное протестами евроскептиков. На Амстердамском саммите, который не заставил себя долго ждать, нам с Алистером внезапно выпал случай наглядно продемонстрировать, как Британия возвращает себе лидирующую роль в Европе. Дело в том, что голландцы предоставили всем лидерам – участникам саммита – велосипеды, чтобы съездить перекусить во время перерыва. Мы ухватили один из лучших велосипедов и подсунули его Тони, едва он вышел из конференц-центра. Благодаря нашей расторопности Тони оказался во главе процессии лидеров европейских государств, катящих через канал обедать, а пресса получила отличный кадр. Гельмут Коль на велосипед не сел – пошел пешком; Мартти Ахтисаари, президент Финляндии, мужчина крупный, взгромоздился на велосипед при помощи двух помощников. Конечно, у нас не все сразу получалось. На одном из первых саммитов европейские журналисты задали Тони два каверзных вопроса. Румынский журналист спросил, известно ли Тони имя румынского премьера; Тони ответил «Разумеется», но имя назвать не сумел. Мальтийский журналист поинтересовался нашей позицией относительно Мальты и Европы; Тони выдал «Наша позиция остается прежней». Этой фразой принято прикрывать незнание правильного ответа. Тони понятия не имел, какова наша позиция и есть ли она вообще.

Наша ключевая цель была – вернуть Британии лидирующую роль в Европе, чтобы влиять на направление, которое изберет Евросоюз. В 1997 году, когда Борис Ельцин предложил Шираку и Колю объединиться, Тони напрягся, даром что такое объединение ни к чему не вело; ничуть не меньше нас напрягло восстановление российско-французско-немецкого альянса в период войны в Ираке, только уже с Путиным вместо Ельцина и Шрёдером вместо Коля. В обоих случаях цель России – отколоть Европу от Соединенных Штатов – не вызывала сомнений. Мы же хотели сохранить отношения с США и вдобавок избегнуть «двухскоростной Европы», из которой Соединенное Королевство исключено. Лучшим способом застраховаться нам казалось собственное внедрение во франко-германское партнерство без разрушения оного. Мы не замахивались на копирование бюрократической структуры Елисейского договора, со встречами французского и немецкого кабинета; мы лишь хотели участвовать в принятии ключевых решений.

Пока у власти стоял Гельмут Коль, наши шансы вклиниться в эксклюзивное двухстороннее партнерство были невысоки; Герхарда Шрёдера мы начали обрабатывать еще до того, как он был избран канцлером. Наши усилия не пропали даром. Первым государством, которое Шрёдер посетил в качестве канцлера, стало Соединенное Королевство – Шрёдер приехал к нам сразу после посещения Франции[198]198
  Ж. Ширак пригласил Шрёдера сразу после выборов, еще до вступления в должность канцлера. Визит в Париж состоялся 2 октября 1998 года; визит в Британию – 3 ноября 1998 года.


[Закрыть]; речь даже шла о том, чтобы сначала ехать в Лондон. Я проявил известную опрометчивость, в январе 1999 года записав в дневнике: мол, оглядываясь назад, изменение позиции Германии к Соединенному Королевству при Шрёдере можно назвать историческим. На поверку оказалось не совсем так; впрочем, поначалу Шрёдер был куда больше Гельмута Коля склонен рассматривать Соединенное Королевство как надежную опору. Даже в 2002 году мы все еще тесно сотрудничали со Шрёдером. Я убедил Тони поздравить Шрёдера по телефону со второй победой на выборах; звонок окупился сторицей.

Тони оказался единственным, кто позвонил Шрёдеру; Шрёдер выразился в том смысле, что не забудет такого проявления дружеских чувств. На следующий день он позвонил сам и пообещал отобедать назавтра на Даунинг-стрит. Этим обедом Шрёдер отомстил Шираку, который поддерживал шрёдеровского оппонента от консерваторов.

Франко-германские отношения всегда зиждились на сделках. В вопросах поддержки друг друга то Франция, то Германия поступаются собственными незначительными интересами в пользу партнера. Етава администрации канцлера звонит в Елисейский дворец и излагает условия очередной сделки; стороны быстренько приходят к соглашению. В знак собственной готовности поставить англогерманские отношения на ту же платформу Шрёдер и нам предложил сделку. Тони тогда очень беспокоил законопроект Евросоюза, касающийся права следования, а именно – получения автором произведения искусства процентов с перепродажи своего творения. В этом законопроекте Тони усматривал угрозу аукционным домам Соединенного Королевства. Беспокойство Тони дошло до такой степени, что он пригрозил прибегнуть к «люксембургскому компромиссу»[199]199
  Согласно «люксембургскому компромиссу» (1966), основная часть решений в ЕЭС принимается большинством голосов, как предусмотрено Римским договором, однако наиболее важные вопросы интеграционной политики разрешаются методом консенсуса.


[Закрыть], изобретенному Шарлем де Голлем с целью дать французам возможность защищать основные национальные интересы. Шрёдер знал, сколь важен для Тони вопрос о праве следования, и предложил содействие в обмен на поддержку своей директивы об отслуживших автомобилях, каковая директива угрожала немецкому автопрому. Мы согласились на сделку; впрочем, британские чиновники не сумели выработать тип мышления, позволяющий совершать подобные сделки на регулярной основе, а значит, и продвигаться к ЕС. Возможно, сделка представлялась слишком в духе Макиавелли; так или иначе, нам не удалось скопировать модель франко-германских отношений. Мы упирали на построение коалиций с менее влиятельными членами ЕС «по кирпичику» – отчасти потому, что не могли жертвовать «мелочами» ради более крупных целей. По справедливому замечанию Макиавелли, мудрость «в том и состоит... чтобы, взвесив все возможные неприятности, наименьшее зло почесть за благо»[200]200
  «Государь», гл. XXI, «Как надлежит поступать государю, чтобы его почитали».


[Закрыть]; просто мы так и не научились торговать политическими вопросами.

Несколько лет мы старательно «чертили треугольник» англо-франко-германской официальной встречи; это удалось лишь после событий 11 сентября. Ширак собрал нас во время саммита в бельгийском Генте, в 2001 году; собрал в какой-то тесной, душной комнатушке. Звуковым фоном был синхронный перевод, сильно мешавший сосредоточиться; впрочем, договорились до совместного европейского вторжения в Афганистан. Через три недели мы попытались повторить встречу в Лондоне – однако все сразу пошло наперекосяк. По пути из Пакистана Тони остановился в Генуе, чтобы встретиться с Берлускони. Не успели мы сесть за обеденный стол, как Берлускони с чувством объявил визит Тони достойным ответом участникам Гентского саммита, куда его, Берлускони, не позвали. Неудивительно, что после этих слов Тони уже не мог заставить себя поведать Берлускони о наших планах на следующий уик-энд; пришлось выслушать монолог о зловонном дыхании отдельных итальянских послов и инструкцию по содержанию молодой жены.

Вернувшись в Лондон, мы объявили, что 4 ноября состоится «обед для троих». Тут-то ад и разверзся. Первым позвонил Берлускони с настоятельным требованием включить его в список приглашенных. Тони согласился. Затем позвонил премьер Испании Азнар и принялся убеждать, что его присутствие необходимо. Тони уступил. За Азнаром Испанским позвонил Ги Верхофстадт, бельгийский премьер, и добился приглашения на том основании, что является членом Европарламента; заодно с Верхофстадтом навязался Хавьер Солана – как верховный представитель по вопросам внешней политики ЕС. Наконец, за считанные часы до мероприятия, премьер Нидерландов Вим Кок сообщил, что тоже прибудет. Он опоздал, еда кончилась, и ему пришлось довольствоваться вегетарианскими блюдами. Шрёдер с Шираком не усмотрели ничего забавного ни в факте вторжения, ни в нашей неспособности его предотвратить; европейские лидеры, вовсе не попавшие на обед, злились еще больше.

Из-за этого недоразумения идею европейской Директории[201]201
  Исполнительная директория – правительство (из 5 директоров) Французской республики с ноября 1795-го по ноябрь 1799 года. Конец ей положил государственный переворот.


[Закрыть] пришлось подвергнуть глубокой заморозке на следующие два года; впрочем, в сентябре 2003 года немцы созвали в Берлине трехсторонний саммит. Вместе с французами они хотели использовать его для восстановления наших постиракских отношений и обсуждения надвигающейся Межправительственной конференции, где планировалось распределять высшие должности Евросоюза. Встреча прошла гладко, однако на Межправительственной конференции мы не сумели достигнуть соглашения ни по одному из ключевых вопросов. Последняя попытка сойтись с Шираком и Шрёдером была предпринята в 2004 году. Обоим Тони заранее послал проект политической программы для Европы (аналогичные проекты он всегда отсылал Бушу перед встречами) – хотел уберечь коллег от затяжного переговорного процесса. Однако на самой встрече стало ясно: ни Ширак, ни Шрёдер проекта не читали и обсуждать высокие посты в Евросоюзе при своих министрах иностранных дел не хотели. Вообще европейские президенты и канцлеры не близки со своими министрами иностранных дел. В некоторых случаях объясняется это тем, что они – члены коалиционного правительства и принадлежат к разным партиям. Или же президент – фигура слишком масштабная, чтобы размениваться на министра иностранных дел. В 2004 году Берлускони опять проигнорировали, по поводу чего он крайне огорчился. Он напоминал брошенного влюбленного, был мрачнее тучи, глядел исподлобья. Тони опять пришлось его утешать. На сем эксперимент и кончился. Очередная встреча «троих сильных» могла спровоцировать недовольство остальных государств – членов ЕС, а ни Ангела Меркель, ни Николя Саркози рисковать не желали. Правда, Саркози предложил Тони и Гордону пообедать с ним и с Меркель – но уже в июне 2007 года, перед самым уходом Тони с премьерского поста. Гордон сначала принял приглашение, а затем, вероятно под влиянием своих консультантов, предостерегавших от «засвечивания» в обществе Тони, отказался.

А ведь Евросоюзу в его нынешнем виде Директория необходима – иначе можно забыть об эффективной работе. Двадцать семь лидеров и их министров иностранных дел вокруг одного стола – многовато для ведения сфокусированной дискуссии. Если каждому предоставить слово, весь день с говорильней провозишься. Нет, нужна этакая рулевая группа; возможно, помимо Соединенного Королевства, Франции и Германии, в нее стоит включить Испанию, Италию и Польшу. Правда, понадобятся недюжинные лидерские способности и известная степень удачи, чтобы примирить остальных с нелестной мыслью: их удел – молча соглашаться с решениями рулевых.

В европейской политике многое зависит от взаимоотношений лидеров. Например, личная неприязнь между Шрёдером и Шираком была нам на руку, по крайней мере на первых порах. В декабре 2000 года Шрёдер по телефону возмущался поведением Ширака, который только что у него гостил. Шрёдер хотел нового альянса с Британией; предлагал перед конференцией лейбористской партии организовать встречу обоих Кабинетов в Лондоне для обсуждения экономической реформы; правда, ничего из этого не вышло.

Увы, отношения Тони со Шрёдером постепенно испортились. Отчасти виной было наше легкомыслие. Тони имел привычку просить о соединении с тем или иным лидером, когда же требуемый лидер оказывался на линии, – Тони продолжал свое занятие, далеко не всегда неотложное. Лидер в это время висел на телефоне. В декабре 2003 года Шрёдер слишком часто и подолгу висел у Тони на проводе, постепенно сатанея, ибо получалось так, что Тони вытаскивал его с совещания Кабинета министров. В один прекрасный день терпение Шрёдера лопнуло – он бросил трубку. В июне 2005 года, в разгаре выборной кампании в Германии, мы совершили еще более тяжкий грех. Тони, приехав в Берлин, встретился сначала с Ангелой Меркель, кандидатом от оппозиции, вдобавок затянул встречу настолько, что опоздал к Шрёдеру. Шрёдер стоял на красном ковре у входа в здание Администрации канцлера, на виду у журналистов – ждал, когда Тони соизволит явить свою персону. Конечно, Шрёдер успел взбелениться. По признанию его переводчика, Шрёдер высказался в том смысле, что Тони – не новичок, опаздывает намеренно, иными словами, обращается со Шрёдером как с отработанным материалом и вообще разве можно так коллегу унижать. Вскоре он отомстил – на пресс-конференции, посвященной скидке для Британии на взнос в евроказну, рта не раскрыл в помощь Тони. А уж неприятие войны в Ираке, которое Шрёдер сделал частью предвыборной программы, нанесло последний удар по отношениям с Тони. Шрёдер, таким образом, снова оказался в связке с Шираком и Путиным; тройка «Россия – Германия – Франция» воскресла.

Тони предпринимал немало попыток завоевать дружбу Ширака; увы, старик всегда относился к нему с подозрением. Однажды, на англо-французском саммите, посвященном вопросам «сосуществования» – это было как раз перед президентскими выборами во Франции, – нам пришлось проявлять чудеса изворотливости, чтобы организовывать встречи с Шираком и с его премьером, социалистом Лионелем Жоспеном, претендовавшим на президентское кресло. Один француз должен был покинуть Номер 10, прежде чем туда войдет другой француз; Шираку, помнится, пришлось ждать, что, конечно, ему отнюдь не понравилось. Позднее я узнал, что Жоспен обижался – Шираку показали малыша Лео, а ему, Жоспену, этот знак доверия не был явлен. За обедом Ширак уселся справа от Тони, а Жоспен – слева. Я сидел рядом с Жоспеном – и наблюдал, как оба француза из кожи вон лезут, чтобы привлечь внимание Тони. У Ширака получалось гораздо лучше – он говорил без интонационных пауз, так что Тони просто не мог повернуться налево. Бедняге Жоспену оставалось беседовать со мной; ни я, ни он ничего не могли поделать. Мы случайно узнали, что нынче – день рождения Ширака (ему исполнялось шестьдесят девять лет), и заказали торт со свечами. Ширак не слишком обрадовался. Причина его кислой мины выяснилась позднее. Его возраст, оказывается, стал притчей во языцех во время предвыборной кампании; вероятно, в нашем торте президент Франции усмотрел намек – дескать, пора бы и на покой.

Тони выучил французский язык, когда студентом работал в парижском баре, и по праву гордился своими знаниями. Однако в 1998 году его пригласили произнести речь на Французской ассамблее. Вот это был экзамен так экзамен! Мы наняли для Тони двух преподавателей, чтобы освежить его французский. Еще на входе в здание Ассамблеи Тони сохранял видимое спокойствие; занервничал он во время встречи со спикером Лораном Фабиусом; занервничал до такой степени, что перестал вникать в происходящее – и скрывать данный факт. В Палату Тони шел точно на гильотину. Одинокий путь его лежал длинным сумрачным коридором, сквозь строй драгун в традиционной военной форме; барабанная дробь, ими выбиваемая, звучала как похоронный марш. С речью Тони справился. Выдал без запинки, на хорошем французском. Начал с пары шуток (явно не принятых в стенах Ассамблеи). Правые решили использовать речь для прояснения своей позиции. Всякий раз, когда с уст Тони срывалось словосочетание «новые лейбористы», правые громко аплодировали, а социалисты хмурились. Всякий раз, когда Тони хоть чуть «клонился влево», социалисты принимались хлопать, а правые поджимали губы. Впрочем, по частотности аплодисментов лидировали правые.

Отношения Тони с Жоспеном недалеко ушли от отношений с Шираком. В 1999 году, будучи премьером, Жоспен пообещал отменить во Франции запрет на ввоз британской говядины – а в ноябре внезапно перестал отвечать на наши звонки. Как выяснилось, Жоспен боялся Мартины Обри, дочери Жака Делора[202]202
  Делор, Жак – французский политический деятель, с 1985 по 1995 годы – Председатель европейской комиссии. Его дочь с 1997 по 2000 годы была министром социальных дел в правительстве Л. Жоспена.


[Закрыть], и министра здравоохранения – противника снятия эмбарго. В итоге мы своего добились – но Жоспен нам не содействовал. В попытках подружиться с Жоспеном Тони даже приглашал его в Седжфилдскую резиденцию – честь, которой не всякий удостаивается. После ленча в пабе «Пегая корова», на крыльце тримдонского дома Тони, состоялась пресс-конференция. Тони решил говорить по-французски – и напрасно. На сей раз блеснуть не получилось. В частности, Тони полагал, что на вопрос о формате дальнейшего сотрудничества с Жоспеном выдает нечто вроде «надеюсь работать с ним в разных направлениях». К концу фразы недоумение Жоспена плавно перешло в приступ смеха. После Тони поинтересовался, в чем дело, – и услышал, что на самом деле выдал: «Желаю Лионеля Жоспена в разных позах».

Ширак обладал удивительной способностью обходить острые углы политической корректности. В 2005 году мы встречались с ним в Елисейском дворце с целью определить новую европолитику, удовлетворяющую Британию и Францию и способную продвинуть наши страны – подобно тому как прежде договаривались о защите Европы на Сан-Мало. Ширак прочел целую лекцию по демографии, подчеркнул, что Европе необходимо сохранять долю иммигрантов на прежнем уровне. Франция, дескать, свою лепту вносит, а вот Германия с Италией ожиданий не оправдывают. Помощники Ширака, сидевшие подле него за столом, изрядно смутились, когда мы начали говорить об общей репродуктивной политике для Европы – дескать, она столь же важна, сколь и общая сельскохозяйственная политика. На саммите в Швеции обсуждалась скользкая тема – дислокация европейских агентств. Ширак обернулся к шведскому премьеру Горану Перссону и предложил завести в Швеции европейское агентство красивых женщин. Тут Ширака разве что Берлускони переплюнул – когда заявил, что располагать в Финляндии европейское агентство по продуктам питания нельзя, ибо у финнов еда никудышная, а самое место такому агентству – Болонья, где колбасу мортаделлу производят. Никто не сообщил Берлускони полное название учреждения – «Агентство по безопасности продуктов питания».

Немало натерпелся Тони во время визитов к Берлускони на Сардинию. Было это в период, отмеченный для Берлускони ношением банданы. До виллы Тони сопровождал, наяривая на гитаре, личный трубадур синьора Сильвио. Встречи с Берлускони памятны в том числе и однообразным меню. На вилле неизменно подавали зелено-красно-белую пасту, затем цыпленка с красными и зелеными овощами, а на десерт – красно-бело-зеленое мороженое. Также запомнились расистские шуточки хозяина. Особенно Берлускони любил шутку про президента по имени Ху и премьера по имени Вэнь; в интерпретации его переводчика имена звучали как «Кто» и «Когда»[203]203
  Имеются в виду китайский президент Ху Дзиньтао и премьер-министр Вэнь Цзябао. Шутка построена на омонимичности китайских имен и английских местоимений «who» (кто) и «when» (когда).


[Закрыть]. Впрочем, сколь бы эксцентричной фигурой Берлускони ни казался британцам, а был он человеком слова. Раз сказал, что поможет в том или ином деле, значит, точно поможет. Мудрый премьер, таким образом, всегда готов проглотить обиду, лишь бы заручиться поддержкой в Евросоюзе.

Когда Ширак и Шрёдер ушли с политической арены, у Тони появился шанс построить дружеские отношения с Ангелой Меркель и Николя Саркози. Увы, к тому времени он потерял политический вес – не то мы добились бы куда больших успехов в формировании трехстороннего альянса.

С Меркель мы начали работать еще до ее избрания канцлером, имея цель не допустить Ги Верхофстадта до поста президента Еврокомиссии. Впервые Тони лично встретился с Меркель 13 июня 2005 года; она произвела впечатление чрезвычайно прямого человека. Встреча проходила в новом Британском посольстве в Берлине; Меркель начала с фразы: «У меня следующие проблемы: никакой харизмы; женский пол; неумение общаться...» Несмотря на самокритичность, Меркель была уверена в собственной победе. Заявила, что, будучи избрана, примет нашу сторону в вопросах реформы общей сельскохозяйственной политики и дерегулирования.

Осенью, перед самыми выборами, Тони отправил меня на встречу с Меркель; моя задача была дать последние рекомендации. Я сильно опоздал (спасибо «Бритиш Эйрвейз»), однако Меркель проявила удивительное понимание и перенесла остальные свои встречи, чтобы выкроить время для меня. Я выразил сомнение в успешности ее радикальной внутренней реформы, учитывая вероятность коалиции с социал-демократами Германии, и предложил, с целью продемонстрировать наличие политической энергичности, сконцентрировать внимание на Европе; Европа, дескать, представляет собой обширное поле деятельности. Меркель могла бы стать настоящим реформатором Европы, продолжал я; на декабрьском саммите нам надо вместе работать над реформой бюджета и европейской социальной модели. Меркель указала на наличие пределов своим полномочиям. В частности, ее беспокоили региональные фонды для Восточной Германии; но в целом идея демонстрации всей Европе собственной политической энергичности пришлась Меркель по вкусу. Ей, оказывается, звонил Верхофстадт, просил выступить против британцев и в качестве канцлера первым делом посетить с официальным визитом Брюссель; по словам Меркель, оба предложения немало ее позабавили; она намерена ехать сначала в Париж, а потом в Лондон.

С преемником Ширака Тони легче нашел общий язык. Во время двусторонней встречи 2005 года Ширак просил Тони отказать Николя Саркози, жаждавшему пообщаться (он как раз собирался в Лондон). Насчет формы отказа Ширак не заморачивался – предложил отделаться фразой: «У меня на это время уже назначена важная встреча». Саркози, когда узнал об этих кознях, здорово разозлился и по телефону обвинил Тони в трусости. Ширак – он прессовать любит (что давно не секрет); ему трудно противостоять. Саркози спросил, нельзя ли встретиться где-нибудь в другом месте, не на Даунинг-стрит; мы решили, что вполне подойдет старое здание Лондонского муниципалитета, ныне отель; и чтоб никакой прессы. Саркози явил бездну дружелюбия; поделился планами на новые отношения с Британией. Когда стали прощаться – настоял на том, чтоб проводить Тони до холла. В каковом холле, на выходе из лифта, нас встретила французская пресса. Мы не слишком удивились. Тони покритиковали – дескать, не стоило так рисковать из-за Саркози; действительно, в результате Сеголен Руайяль, соперница Саркози от социалистов, исключила Лондон из своего предвыборного турне. Однако Тони твердо придерживался мнения, что нельзя быть «немножко беременной». Раз уж сотрудничаешь с очередным лидером, иди до конца, не перекладывай яйца из общей корзины. Ему импонировала неугомонность Саркози. Задержись Тони в премьерском кресле – стал бы отличным посредником между Саркози и Меркель, отношения которых нельзя назвать ровными.

Нынче британский премьер не может рассматривать европейскую политику как внешнюю; он рассматривает европейскую политику как самую что ни на есть внутреннюю, вследствие чего МИДу в ночных кошмарах снится похищение Европы из сферы его, МИДа, компетенции. Робин Кук, будучи министром иностранных дел, в мае 1998 года сетовал: дескать, Питер Мандельсон (тогда – министр без портфеля) пытается превратить Кабинет министров в Министерство Европы. Я убеждал Робина в обратном; Питер не дремал. Напряжение росло. Преемник Робина, Джек Стро, в 2004 году хотел провести референдум по европейской конституции от лица МИДа. Тони сказал «нет»; разве что референдум будет от лица Кабинета министров. Джеку это не понравилось; впрочем, кампания все равно не состоялась. Учитывая, что огромная доля европейского бизнеса напрямую связана с внутренними делами, оставлять Европу в ведомстве МИДа – полный анахронизм. Мудрый премьер непременно переведет Европу в ведомство Кабинета министров – во главе с министром по делам Европы с соответствующими полномочиями.

В Европе политическими стратегиями и политической активностью занимаются главным образом консультанты по европейским делам, состоящие при президентах и премьерах стран – членов ЕС. Стало быть, и британскому премьеру нужен такой человек на Даунинг-стрит. Ибо сами премьеры узнают о европейских делах из докладов на саммитах, числом четыре в год, каковые саммиты нынче принято проводить в Брюсселе, в Богом забытом дворце Юстус Липсиус, и заканчивать никак не раньше трех-четырех часов утра. Заседание кажется европейским лидерам неплодотворным, если не затягивается далеко за полночь.

Саммиты крайне нервируют, особенно когда временно занимаешь кресло президента Европы, ибо это кресло подразумевает ответственность за приведение остальных лидеров к консенсусу. Тони впервые председательствовал на саммите, когда избирали первого президента Европейского Центробанка в связи с введением общеевропейской валюты. Было это в 1998 году. Едва Тони прибыл в Брюссель, как поступила информация: консенсус уже есть – между Шираком и Колем. Эти двое решили, что президентом Банка будет голландец Вим Дуйзенберг – но лишь половину срока. По истечении четырех лет его место займет Жан-Клод Трише, глава Центробанка Франции. Тони для начала решил поговорить с Колем; Ширака просили подождать в смежной комнате. Однако Ширак вскоре устал от ожидания и вломился к Тони и Колю. Тони уломал его выйти, и вместе с немецким канцлером и Вимом Коком попытался установить условия, по заверению Кока, способные удовлетворить Дуйзенберга. Затем последовал ленч, задавший тон всему саммиту. Было оглашено имя президента Центробанка. Тони извинился, встал из-за стола – пошел порадовать Дуйзенберга по телефону. Кто же знал, что ленч окажется одним из самых продолжительных в истории?

Я вышел вместе с Тони. Мы миновали коридор, открыли дверь пустого конференц-зала, где ждал наш посланник в ЕС Стивен Уолл, уже с Дуйзенбергом на мобильнике. Тони взял телефон и выдал новость. Помолчал. Заметно сник. По длине ответа я понял: Дуйзенберг недоволен. На лице Тони запечатлелся ужас. Последовали убеждения с его стороны. Затем Тони нажал «отбой». Оказывается, Дуйзенберга не поставили в известность о сделке; он против. Считает, что, согласившись на уход посреди срока, сам себя сделает козлом отпущения, причем с первого дня. Тони был в отчаянии. Мы быстро переговорили с Колем, затем – с Шираком. Дуйзенберг должен согласиться, твердил Ширак. Призвали Вима Кока. Не так-то оно просто, разочаровал Кок.

Мы уговорили Дуйзенберга прибыть в конференц-центр, а Кока – поговорить с ним; Дуйзенберг продолжал упираться. В конце концов Дуйзенберг согласился – правда, пришлось пойти на все его условия. Уступить его заставило появление разъяренного Ганса Титмейера, президента Бундесбанка Германии. Титмейер стал убеждать Дуйзенберга отклонить наше предложение. По нашей просьбе Коль попытался урезонить Титмейера – тот пригрозил отставкой. Коль оказался перед перспективой бунта, с вождем в лице собственного министра финансов Тео Вайгеля; вдобавок ему светила острая критика немецких СМИ, в частности заявления, будто договор по евро изначально с червоточиной; от таких отзывов и до конституционного суда недалеко. Поэтому Коль удалился на час, а по возвращении возобновил дискуссию. На самом деле это было начало конца Гельмута Коля как канцлера Германии. Он «сдулся» буквально в течение дня – словно шарик, проткнутый булавкой. Ширак упорно грозил наложить вето на всю сделку, требовал поискать нового, третьего кандидата; правда, в конце концов сдался. К полуночи мы достигли взаимопонимания, Дуйзенберг явил себя главам правительств и сообщил о своем намерении уйти в отставку году этак на пятом. Прочие лидеры успели осатанеть – еще бы, ведь им пришлось целых двенадцать часов провести в полном неведении. Таким образом, сделка удалась благодаря дару убеждения, которым обладал Тони; никакого «спасибо» он, конечно, не дождался, ибо весь процесс предстал как полная неразбериха. Что на самом деле произошло, так это дезинтеграция Гельмута Коля, даром что тогда это заметили только члены Совета.

Вывод? Вот он: нельзя верить в завершенность сделки, пока об этой завершенности не заявят все участники. В 1998 году мы старались связаться со всеми лидерами еще за несколько недель до саммита, но французы и немцы сказали нам не усердствовать, раз сами мы к еврозоне не присоединяемся. За десять дней до саммита они же заявили, что между собой обо всем договорились и надо теперь только всучить решение голландцам. Это не удалось; по крайней мере Дуйзенберг не клюнул, Гельмут же Коль не сподобился сообщить своим коллегам, что пошел на уступки французской стороне. Французы взялись набивать цену и вообще вели себя непредсказуемо, в результате чего выгодные условия ушли, как песок сквозь пальцы, и последнее слово осталось за Дуйзенбергом.