Текст книги "Новый Макиавелли"

Автор книги: Джонатан Пауэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Предисловие

Для начала я бы хотел прояснить, чем настоящая книга не является. Во-первых, она не является очередными мемуарами о годах правления Тони Блэра – мемуаров и без моего скромного труда хватает. Она не является научным трактатом о Никколо Макиавелли; таких трактатов недостаточно, но я не намерен становиться автором одного из них. Настоящая книга не является изложением взглядов историка на эпоху Тони Блэра – прошло еще недостаточно времени для каких бы то ни было выводов.

Берясь за эту книгу, я ставил перед собой три задачи. Во-первых, я хотел проверить, а так ли актуальны принципы Макиавелли в условиях современной политики, как в ту эпоху, когда они были доверены бумаге? Во-вторых, я пытался преподать будущим политическим лидерам несколько практических уроков, основанных на опыте, полученном мной в процессе работы на Даунинг-стрит, 10[1]1
  По этому лондонскому адресу традиционно работает и живет премьер-министр. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]. Наконец, в книге представлен целый ряд обобщений, проиллюстрированных посредством эпизодов, коим я был свидетелем во время правления Тони Блэра; обобщения стали возможны также благодаря моей осведомленности о делах других правительственных кабинетов Британии и США. Я следую примеру Макиавелли, иллюстрировавшего свой труд историями из жизни современных ему флорентийских правителей. Данные эпизоды, или анекдоты, пожалуй, пригодятся будущим историкам в качестве сырья; набор их ни в коем случае не является историческим трактатом за моим авторством.

Я понимаю, насколько самонадеянно было бы сравнивать себя с Макиавелли. Макиавелли был гений; я таковым не являюсь. Труды Макиавелли пережили века; моим трудам вряд ли светит подобная судьба. Опрометчиво также пытаться реабилитировать мировоззрение Макиавелли, если учесть, насколько глубоко укоренился в нашей культуре его карикатурный образ. Один только факт, что я взялся писать о Макиавелли, даст моим оппонентам основания утверждать, что правительство Блэра с самого начала отличалось беспринципностью, вследствие чего только логично будет снабдить меня ярлыком «макиавеллист», что, конечно, вызовет улыбку моих бывших коллег по Даунинг-стрит, 10. Возможно, меня обвинят в том, что я злоупотреблял оптимизмом в пользу логики; что, словно вольтеровский Кандид, в простоте своей не мог удержаться от неуклюжих вопросов и правдивых тирад, к месту и не к месту. Однако я не слишком обеспокоен перспективой подобной критики, ведь она лишь явит невежество критикующих относительно личности самого Макиавелли, его взглядов, а также действий правительства Тони Блэра. Кроме того, стоит рискнуть репутацией – ведь мне претит, что мифы никем не оспариваются, в то время как британская политика остро нуждается в ударной дозе реализма и честности.

Впрочем, если кто-либо из моих читателей решит, что политика сводится к маневрированию и манипуляциям, я забеспокоюсь. Нет, уважаемые читатели, политика к этому не сводится. Я тридцать лет нахожусь на государственной службе, и в настоящий момент мои взгляды на способность правительства что-либо менять более оптимистичны, нежели в те времена, когда я только начинал карьеру государственного чиновника. Политика прежде всего оперирует такими категориями, как идеализм, общечеловеческие ценности и идеи. Ваш покорный слуга на эти важные аспекты не замахивается. Он удовлетворяется анализом искусства управления и механизмов власти и не ставит перед собой задачу объяснить, с чего бы это политическому лидеру захотелось власти или что он станет делать с властью, если таковой добьется. Написать данную книгу стоило уже для того, чтобы подчеркнуть один важный момент, а именно: идеалисты и оптимисты, приходящие к власти, понимают, как использовать власть с целью изменить страну в лучшую сторону.

Моя книга основана на макиавеллиевских трактатах «Государь» и «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия». В библиографии указаны издания, которыми я пользовался, а также перечислены другие книги – как труды самого Макиавелли, так и работы о нем. Я также задействовал свои дневники, которые вел с 1997 по 2007 год. Надо сказать, что с четырнадцати лет я с переменным успехом веду дневник; никогда и не думая дневник публиковать, я рассматривал его лишь как средство зафиксировать свои мысли и выпустить пар. Однако дневник оказался настоящим кладезем анекдотов, которые весьма пригодились для этой книги. В 1995 году мне в руки попались первые страницы рукописного дневника, начатого Тони Блэром, когда он стал лидером оппозиции. Блэр поверял свои мысли бумаге, сидя в кабинете родного дома в лондонском районе Ислингтон. Очень жаль, что вскоре он бросил записи, – иначе мы получили бы яркий, наглядный отчет о жизни премьер-министра из первых рук. Впрочем, вряд ли у премьер-министров хватает времени и на занятия изящной словесностью, и на управление государством.

Любой дневник, увы, предлагает единственную точку зрения на то или иное событие – точку зрения автора; обзор получается однобокий. Что ж, никто не обещал широкого, многостороннего освещения реалий в данной книге – здесь изложены только мои соображения. Скажу больше: любой дневник по определению не Священное Писание – в нем попадаются ошибки. Готовя телепрограмму об урегулировании отношений с Северной Ирландией, я обнаружил, что человеку свойственно ошибаться даже в очевидных вещах, причем ошибаться глубоко и безнадежно. В дневнике я, в частности, назвал зеленую зону монастыря Клонард, что в Западном Белфасте, кладбищем, где хоронят монахов (в Клонардском монастыре я имел интереснейший разговор с Джерри Адамсом[2]2
  Ирландский политик-республиканец, председатель партии Шинн Фейн, сыгравший важную роль в решении конфликта в Северной Ирландии.


[Закрыть]). Каково же было мое смущение, когда в следующий свой приезд, со съемочной группой, я не обнаружил могил. Зеленая зона оказалась садом – и ничем больше.

Впрочем, если дневники порой и неточны, у них все же имеется крупное преимущество перед воспоминаниями – за ними не водится греха ретроспекции. Дневники дают точный отчет о восприятии конкретных событий в конкретный момент времени. Книги о политике в основном пишутся, чтобы оправдать те или иные действия (или бездействие). С честным дневником этот номер не пройдет. Дневник безо всяких компромиссов повествует о глупых поступках и ошибках.

Поскольку я не намерен публиковать дневник в чистом виде, нет смысла и ссылаться на определенные записи, а значит, не ищите в данной книге подстрочных примечаний. Закавыченные пассажи взяты из дневников (например, это относится к тирадам Гордона Брауна в адрес Тони Блэра, каковые тирады Блэр передавал мне непосредственно после встреч с Брауном; не стоит приравнивать их к стенограммам бесед).

Настоящая книга – вторая в серии из трех книг о годах правления Тони Блэра. Первая называется «Великая ненависть на малой территории: урегулирование отношений с Северной Ирландией». Третья книга планируется как оправдание либеральной интервенции и отчет о внешней и оборонной политике под руководством Тони Блэра. Логично, что в данной книге не затрагиваются проблемы Северной Ирландии и внешней оборонной политики. Понимаю: меня будут критиковать за то, что не написал подробно об Ираке; могу только посоветовать дождаться третьей книги.

В заключение хочу поблагодарить Уилла Салкина, сотрудника издательского дома «Бодли хед», и Наташу Фэйруэзер, моего агента, – без них эта книга никогда не увидела бы свет. Я глубоко признателен моему редактору Дэвиду Милнеру, превратившему исторгнутый мною набор фраз в нечто удобоваримое.

Также я благодарен Тони Блэру за то, что он предоставил мне привилегию работать на Даунинг-стрит, 10, и за то, что терпел меня столь долго (я временами просто невыносим). Хочу отдать должное всем моим коллегам по Даунинг-стрит, всем, с кем я работал в правительстве, всем государственным чиновникам, политикам и вспомогательному персоналу – большую часть этих людей я не смутил упоминанием в настоящей книге, даром что они играли главные роли.

Доктор Джон Адамсон, доктор Лесли Митчелл, профессор Энтони Кинг и мой сын Чарльз Пауэлл любезно прочитывали целые главы – я благодарен им за бесценные советы. Все ошибки, разумеется, полностью на моей совести.

Еще хочется сказать спасибо моему ассистенту, многострадальной Дебби Эйлс, за помощь и заботу обо мне, а также моим коллегам Томасу Каплану, Али Эрфану и Аамеру Сарфразу за понимание и толерантность.

Отдельное спасибо моей жене Саре и детям Джону, Чарли, Джекке и Роа – за поддержку и любовь, которую они мне дарили, пока я работал в правительстве и писал эту книгу. Поверьте, дорогие, моя благодарность такова, что я не умею выразить ее (и не всегда стараюсь это сделать).

Вступление.

В защиту Макиавелли

Произведения Никколо Макиавелли зачастую понимают неправильно. Еще при жизни этого выдающегося человека взгляды его были извращены, а вскоре после смерти словцо «макиавеллист» сделалось оскорбительным. В действительности же Никколо Макиавелли вовсе не был создателем «макиавеллизма». Он родился во Флоренции, в семье адвоката, в эпоху правления Медичи; в 1498 году стал секретарем второй канцелярии Республики, позднее – секретарем Комиссии Десяти, ведавшей военными делами. Эти два органа управления играли ведущую роль в Республике с тех пор, как Медичи были изгнаны, а монах-радикал Савонарола казнен. В течение четырнадцати лет Макиавелли исполнял функции государственного чиновника и дипломата, занимался администрированием, политическими и военными делами. В те времена Флоренция была центром европейского Возрождения; Макиавелли общался с такими титанами эпохи, как Микеланджело и Леонардо да Винчи, а в ходе дипломатических поручений встречался с великими правителями, в том числе с королем Франции Людовиком XII, с императором Священной Римской империи Максимилианом и с Цезарем Борджиа, сыном Папы Александра VI; Макиавелли наблюдал взлеты и падения этих великих людей. Львиная доля службы Макиавелли прошла под началом пожизненного гонфалоньера (первого министра) Пьеро Содерини; впрочем, из поздних записей Макиавелли ясно, что сей государственный муж не пользовался его уважением, ибо был весьма нерешителен, вследствие чего многие дипломатические миссии Макиавелли провалились Макиавелли потерял должность в 1512 году, когда Медичи при помощи папства вернули себе былую власть» Макиавелли подвергся своего рода внутреннему политическому изгнанию. Теперь он лишь изредка проводил переговоры для флорентийских бизнесменов, желавших заключить сделки с соседними государствами, и наконец удалился в свое поместье в Сан-Кассиано, где стал работать над трактатом «Государь».

Иногда я тешусь проведением параллелей в судьбе Макиавелли и в моей судьбе, тем более занятных, что нас разделяет целых пять столетий. Я шестнадцать лет был государственным чиновником и дипломатом, причем эти годы пришлись на рубеж веков; я участвовал в переговорах от имени Британского правительства, в том числе в переговорах о возвращении Гонконга Китаю, и в подготовке Договора об объединении Германии, также известного как Договор «Два плюс четыре». Кроме того, на моем счету переговоры с Советским Союзом о контроле вооружений и правах человека. Я встречался с выдающимися политиками – от Рейгана и Тэтчер до Горбачева и Ельцина; имел возможность узнать их характеры и пронаблюдать их действия. В 1991 году меня отправили в Британское посольство в Вашингтон, где я общался с Биллом Клинтоном, фаворитом президентской гонки; Клинтона я помнил еще по Оксфорду. В качестве дипломата я присоединился к группе, сопровождавшей Клинтона в первом официальном визите в рамках предвыборной кампании в Нью-Гемпшир (тот же 1991 год). Мы поехали на микроавтобусе. В этой группе я оставался вплоть до окончательного триумфа в ноябре 1992 года. Насмотревшись на американскую политику, я решил завязать с дипломатией и заняться политикой британской; в частности, у меня было намерение стать членом Парламента от лейбористов. Я с болью наблюдал поражение Нила Киннока (телетрансляция, главный зал Британского посольства, май 1992-го). Стало ясно: если кто и способен вывести лейбористов в центр политических событий и вернуть им электорабельность, то это – Гордон Браун и Тони Блэр; на них и надо делать ставку. Летом того же года я вместе с Гордоном Брауном присутствовал на Демократической конвенции в Нью-Йорке; моя задача была – «присматривать» за Брауном.

Через шесть месяцев Гордон и Тони посетили Вашингтон, что дало мне возможность представить их команде Билла Клинтона, способствовавшей его победе на президентских выборах. С тех пор я не терял связи с Тони Блэром и немало удивился, когда после его избрания лидером лейбористов (1994) мне позвонил Питер Мандельсон и спросил, не желаю ли я работать на Тони. Я сказал, что желаю, ведь должность предлагали серьезную – глава администрации. Я был приглашен в Лондон на собеседование (правда, за авиабилет пришлось платить из собственного кармана) и имел с Тони весьма поверхностный разговор. Мы общались в пустом (во всех смыслах) кабинете лидера оппозиции Палаты общин. После чего я был отправлен в великолепную Палату лордов, где лицезрел устрашающего Дерри Ирвина – теневого лорда-канцлера, и уж он-то устроил мне почти допрос с пристрастием. Дерри сообщил, что моя речь слишком быстрая и потому трудна для восприятия «братьев», однако одобрил мою кандидатуру, и мне отдали предпочтение перед другими кандидатами – на мой взгляд, куда более подходящими. А я ведь едва знал Тони Блэра и не был вскормлен партией лейбористов. Дело в том, что Тони хотелось взять на должность не политического поденщика, но человека с опытом работы в правительстве, дабы продемонстрировать серьезность собственных намерений в получении квартиры № 10 на Даунинг-стрит. И вероятная неискушенность кандидата в политике лейбористов отнюдь не смущала его.

Через три года я стал главой администрации на Даунинг-стрит, 10; я занимал этот пост с мая 1997 по июнь 2007-го и лишился его с приходом Гордона Брауна. Иными словами, через полтысячелетие после Макиавелли я повторил его карьерную траекторию. Макиавелли также был центральной фигурой в правительстве, имел дело с администрированием и политикой, решал дипломатические и военные задачи. Когда мой «государь» получил отставку, я также отправился в своего рода внутреннее политическое изгнание, в каковом изгнании написал эту книгу.

Макиавеллиевского «Государя» я прочел еще студентом; на Даунинг-стрит, 10 я часто ощущал потребность в современном практическом руководстве, этаком учебнике о власти и способах ее удержания. Правда, о власти в Британии написано немало блестящих учебников; но авторы – от Энтони Сэмпсона до Вернона Богданора и Питера Хеннесси – рассказывают главным образом о том, как система должна действовать, а не о том, как она действует на практике. Мне же хотелось прочесть книгу, основанную на опыте моих предшественников; мне хотелось учиться на их триумфах и провалах. А книги такой не было.

Влияние трактата «Государь» на более позднее политическое мышление поистине велико, учитывая, что книга составляет меньше сотни страниц и была написана в короткий период с июля 1513 по январь 1514 года. С самого момента написания политические философы, а также правители, мнившие себя философами, либо подвергали «Государя» нападкам, либо превозносили до небес; единственное, что им не удавалось, – это игнорировать трактат Макиавелли. В 1605 году Фрэнсис Бэкон писал: «Мы весьма признательны Макиавелли и другим мыслителям, кои сообщают нам о деяниях людей, а не о том, что людям следовало бы содеять». Работа английского республиканца Джеймса Гаррингтона «Республика Океания» (1656) была вдохновлена Макиавелли. Прусский король Фридрих Великий в 1739 году сочинил «Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления». Отчасти сей труд преследовал цель убедить прусский народ в том, что сам Фридрих ничуть не похож на Макиавелли. Руссо называл «Государя» книгой республиканцев. Наполеону приписывают фразу: «“Государь” – это единственная достойная внимания книга»; говорят, Наполеон держал ее под подушкой. С точки зрения Гегеля, Макиавелли был гениальным человеком, провидевшим необходимость объединить хаотичную группу слабых княжеств в одно сильное государство. Историк Томас Маколей считал Макиавелли либералом-прагматиком. Карл Маркс пытался дать оценку идеям Макиавелли, а Фридрих Энгельс говорил о нем как о человеке, «свободном от мелких буржуазных предрассудков». Философ Бертран Рассел приклеил к «Государю» ярлык «пособие для гангстеров». Муссолини назвал его «vade-mecum[3]3
  Справочник, карманная книга (лат.).


[Закрыть] для государственных людей». Антонио Грамши, лидер итальянских коммунистов, которого Муссолини заключил в тюрьму, полагал, что в «Государе» предречен приход диктатуры пролетариата, и даже весьма смело назвал Макиавелли одним из предыдущих земных воплощений Владимира Ленина. Философ Исайя Берлин подчеркивал, как удивительно, что столь небольшая по объему и вроде бы предельно ясная книга имеет такое количество толкований. В эссе, написанном в 1972 году, Берлин насчитал более двадцати толкований, в которых Макиавелли снабжен самыми разными эпитетами – от «Антихриста» до «гуманиста».

Макиавелли, следовательно, не понят именно из-за своей оригинальности. Ему первому удалось выскользнуть из смирительной рубашки августинианского универсализма, которая связывала его предшественников; Макиавелли первым стал считать, что естественный миропорядок не учрежден Богом, а обусловлен неизменной человеческой природой. Макиавелли не оспаривал законов, которым подчинялись его предшественники, – он эти законы просто игнорировал. Он не был атеистом, но Бог и религия в его трудах существенны лишь постольку, поскольку являются инструментом социального контроля. Макиавелли – первый писатель, делавший ставку на власть и на способы ее использования и удержания в утилитарном, а не в утопическом ключе.

Не осталось свидетельств, что Макиавелли слышал о Мартине Лютере и Реформации, однако поистине поразителен следующий факт: он писал о «монашеской грызне» именно в этот период времени. Определенно его труды были сочтены опасными католической церковью и запрещены папой в 1559 году.

Особенно ошибаются относительно Макиавелли британцы – отчасти ошибки обусловлены манерой подачи его трудов в Британии. Очень возможно, что британские мыслители XVI века впервые узнали об его идеях не из трактата «Государь», а из работы Инносана Жентильи[4]4
  Gentillet Innocent (умер в 1595) в своем труде «Discours d’etat... contre Machiavel» (1576) отразил возмущение протестантов резней в Варфоломеевскую ночь. Это произведение дало протестантам возможность противостоять французской монархии по праву самозащиты. Пожалуй, ни один текст того времени во Франции не повредил так репутации Макиавелли. Выпады Жентильи были направлены главным образом против Екатерины Медичи, внучки человека, которому Макиавелли посвятил трактат «Государь».


[Закрыть] против Макиавелли. Жентильи был гугенот в изгнании; «Государя» он подал в карикатурном виде – как прославление безнравственности. Само слово «макиавеллист» впервые появилось в английских словарях в 1569 году и имело следующее толкование: «особа, в управлении государством либо в иных аспектах практикующая двуличие». Термин так и остался в словарях, даром что историки и философы изредка предпринимали ненавязчивые попытки убедить людей взглянуть на идеи Макиавелли под другим углом. «Макиавелли» стал этаким театральным персонажем, символом расчетливого злодея или плута в пьесах Кристофера Марло и Уильяма Шекспира; само это имя ассоциировалось с интригами, кознями, манипулированием и беспринципностью. Даже сегодня, желая оскорбить политика или советника, политический обозреватель награждает соответствующую персону эпитетом «макиавеллист».

На самом деле единственная задача, которую ставил перед собой Макиавелли в трактате «Государь», – это дать правителю хороший совет, как получить в свое распоряжение государство и как удержать его. Макиавелли рассказывает о разных видах государств и самых эффективных способах управления ими. Он перечисляет качества, требуемые от государя, и советует, как укрепить власть. По выражению Исайи Берлина, Макиавелли верил, что существует такая вещь, как искусство управления, и что это искусство необходимо государю для достижения целей и для свершений. Трактат «Государь» пестрит полезными максимами, наставлениями, практическими рекомендациями, историческими параллелями и общими правилами, которые необходимо соблюдать государю. Вот эти правила: следует возбуждать страх, а не ненависть, ибо ненависть в конце концов уничтожит ненавидимого; жаловать и даровать следует самому, а черную работу перекладывать на других, чтобы на них сыпались и обвинения; благие дела, кои в любом случае правитель свершил бы, надобно преподносить как особые милости; если требуются крутые меры, не стоит их рекламировать, иначе враги уничтожат государя прежде, чем он уничтожит их; если необходимо учинить нечто неприятное и жестокое, да учинит государь сие в один прием, а не растягивает на несколько этапов; мудрый правитель должен обладать одновременно мужеством и хитростью; и т.п. Основной принцип Макиавелли без обиняков изложил в главе XV трактата «Государь»:

«Теперь остается рассмотреть, как государь должен вести себя по отношению к подданным и союзникам. Зная, что об этом писали многие, я опасаюсь, как бы меня не сочли самонадеянным за то, что, избрав тот же предмет, в толковании его я более всего расхожусь с другими. Но, имея намерение написать нечто полезное для людей понимающих, я предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной – в отличие от тех многих, кто изобразил республики и государства, каких в действительности никто не знавал и не видывал. Ибо расстояние между тем, как люди живут и как должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает действительное ради должного, действует скорее во вред себе, нежели на благо, так как, желая исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет, сталкиваясь с множеством людей, чуждых добру»[5]5
  Макиавелли Н., «Государь», гл. XV, «О том, за что людей, в особенности государей, восхваляют или порицают». Здесь и далее выдержки из «Государя» даны в переводе Г. Муравьевой.


[Закрыть].

Макиавелли до сих пор интересен именно благодаря неприкрытому реализму. Ведь даже сейчас мы весьма склонны жить мифами; однако, если попробовать управлять государством, опираясь на мифы, всем начинаниям гарантирован провал. Помню, на Даунинг-стрит меня ужасно раздражали мифы, распространяемые о кабинетском правлении[6]6
  Принцип т.н. кабинетского правления (установился в Британии в течение XVIII в.) заключается в том, что все министры и члены правительства составляют одну коллегию, солидарны в ответственности за главные меры политики и получают направление от главной в Парламенте партии.


[Закрыть] в сравнении с «диванным правлением», о предполагаемой нехватке парламентской ответственности и о роли искажения информации. Если верить в эти мифы и действовать согласно им, будущие правительства не выживут. Цель моей книги отчасти – «вколоть» дозу реализма и честности любителям поговорить о системе правления, «какой в действительности никто не знавал и не видывал».

Макиавелли упирает на человеческую природу; подобно Шекспиру, он говорит о вечных истинах и делает обобщения на основе наблюдений за своими современниками, каковые наблюдения запараллеливает с примерами из далекого прошлого. Позволю себе вновь процитировать Исайю Берлина: по мнению Макиавелли, «лучший способ получить информацию – внимательно наблюдать действительность и подбирать, пусть по крохам, мудрость, накопленную наблюдателями прошлых веков, особенно же – античного мира».

Макиавелли применял эмпирический подход; ему нравилось делать обобщения, исходя из своего читательского и личного опыта. Он вывел универсальный закон удержания власти и старался доказать его на примерах из итальянской жизни XV—XVI веков или из классиков античности. Его книга полна занятных историй о событиях, свидетелем которых он был или о которых узнал из первых рук; он умел приводить примеры к месту. Своему другу Франческо Веттори он писал: «Всякому, кто прочтет мой труд, будет ясно, что в течение пятнадцати лет, что я занимался темой государства, я не терял времени даром и не валял дурака». Макиавелли считал, что опыт позволяет ему проникнуть в глубины человеческой натуры и понять, каким образом натура влияет на лиц, облеченных властью, и на тех, кто власти подчиняется. А вот признание Джованни Баттисте Содерини, племяннику гонфалоньера: «Судьба явила мне столь многие и столь разнообразные впечатления, что я редко теперь удивляюсь и редко признаю, что не смаковал – в процессе ли чтения или наблюдений – как сами человеческие поступки, так и способы их содеяния». Макиавелли бывал достаточно опрометчив, чтобы пересказывать третьим лицам анекдоты из своей государственной службы. Например, он цитирует отца Луку, духовника императора Максимилиана, человека прямого и скорого на критику своего государя; уж конечно, отец Лука никак не ожидал, что его критические замечания появятся в печатном виде.

Римская республика и историки, писавшие о ней, вызывали особенный восторг Макиавелли; они стали темой «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия». Макиавелли полагал, что из прошлого можно извлечь важные уроки: «кто желает предсказывать будущее, должен учитывать прошлое, ибо все человеческие деяния сходны, пусть и свершены в разные эпохи». В письме о трактате «Государь» Макиавелли говорит о себе: «я ступил в царские палаты прошлых веков, дабы вопросить владык об их деяниях и донести до современников их ответы». История дает ключ к пониманию настоящего и будущего: «если сравнить настоящее с отдаленным прошлым, сразу видно, что все государства и все народы были одержимы теми же самыми желаниями и теми же самыми страстями, что и мы. Таким образом, усердное изучение прошлого позволяет провидеть будущее любого государства и в случае надобности применить те же средства, что применяли древние; или, буде таковых не найдется, изобрести новые, руководствуясь сходностью событий. Однако поскольку правители не придают должного значения такому изучению, поскольку прочитанное остается непонятым, а если суть и понятна, то практического применения ей все же нет, правители во все времена испытывают одинаковые трудности».

Макиавелли посвятил «Государя» новому правителю Флоренции – Лоренцо Медичи, внуку Лоренцо Великолепного. Предисловие к сему труду отдает тщательно продуманным (и окупившим себя) самоуничижением: «Я же, вознамерившись засвидетельствовать мою преданность Вашей светлости, не нашел среди того, чем владею, ничего более дорогого и более ценного, нежели познания мои в том, что касается деяний великих людей, приобретенные мною многолетним опытом в делах настоящих и непрестанным изучением дел минувших. Положив много времени и усердия на обдумывание того, что я успел узнать, я заключил свои размышления в небольшом труде, который посылаю в дар Вашей Светлости».

Реализм Макиавелли стоил ему репутации: игнорирование им традиционного пиетета снискало ему славу человека безнравственного. Макиавелли отнюдь не считал, что в управлении государством надлежит придерживаться норм морали – ведь люди по природе своей дурны. Мудрый государь просто не должен зацикливаться на благочестивом поведении, ибо тот, кто желает «исповедовать добро во всех случаях жизни», «неминуемо погибнет, сталкиваясь с множеством людей, чуждых добру. Из чего следует, что государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности»[7]7
  «Государь», гл. XV, «О том, за что людей, в особенности государей, восхваляют или порицают».


[Закрыть]. Задолго до Томаса Гоббса Макиавелли высказывает гоббсовские взгляды на человеческую природу и советует государям учиться играть на слабостях и дурных чертах изначально дурных людей, дабы оставаться у власти: «люди столь глупы, что живут лишь сиюминутными нуждами, а значит, всякий, кто захочет обмануть их, без труда отыщет достаточно доверчивых простофиль». Лишь придерживаясь такой точки зрения, можно было восхищаться Чезаре Борджиа – а Макиавелли восхищался этим кровожадным, изворотливым правителем Романьи. В основе восхищения лежало отличие Чезаре Борджиа от старого благодетеля Макиавелли – Содерини; ибо Чезаре был коварен, безнравственен и достаточно умен, чтобы играть на человеческих слабостях с целью оставаться правителем и приумножать свои владения.

На основании отношения Макиавелли к Чезаре Борджиа многие комментаторы делают вывод о безнравственности самого Макиавелли. Но даже его противники признают: Макиавелли никогда не называл зло добром, и наоборот; не подстрекал напрямую государей к дурным поступкам. Мудрому государю, по Макиавелли, «не пристало отказываться творить добро, когда тому не мешают обстоятельства; однако мудрый государь должен и уметь, если надо, проявить жестокость или коварство». Цель оправдывает средства, а цель – стабильное государство, ибо лишь в таковом народ уважает законы и процветает. Общественная мораль отличается от личной. «Прописной истиной, – утверждает Макиавелли, – назову следующую: если деяние дурно, результат может оправдать его, а уж хороший результат оправдает что угодно». Макиавелли полагает, что несколько жестоких деяний порою лучше, нежели слабая государственная власть, а стало быть, «государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствуют беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица»[8]8
  «Государь», гл. XVII, «О жестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх».


[Закрыть].

В определенных ситуациях государю пристала беспощадность, особенно если он недавно пришел к власти, говорил Макиавелли; однако сам он не был ни циничным манипулятором, ни ярым защитником политики силы и неоправданной жестокости. Он четко видел цель своего труда. Жестокость может быть «применена хорошо... когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней» и когда «не имеет повторений в будущем»[9]9
  «Государь», гл. VIII, «О тех, кто приобретает власть злодеяниями».


[Закрыть]. В «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» Макиавелли идет еще дальше: «Когда самая безопасность государства зависит от быстрого решения, нельзя допускать превалирования соображений справедливости либо несправедливости, гуманности либо жестокости и даже славы либо бесчестья. Все эти соображения следует отмести и задаться единственным вопросом: “Какой политический курс спасет стране жизнь и свободу?”».

Подобный подход шокировал современников Макиавелли и продолжает шокировать представителей новых поколений. Впрочем, отзывы на «Государя» весьма занимали автора, вопреки мнению, которое может сложиться у прочитавшего сей труд. Вопрос «Что знает о Макиавелли тот, кто ознакомился лишь с “Государем?”» вполне правомерен. «Государь» – произведение небольшое по объему и очень известное; «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» куда как длиннее и отнюдь не зачитаны до дыр. А ведь именно в «Рассуждениях» Макиавелли объясняет свои весьма жесткие взгляды на то, что такое хорошо и что такое плохо. Он превозносит республиканский строй по сравнению с монархическим; утверждает, что создать эффективное государство позволила «римская доблесть»; наконец, выражает уверенность в грядущем объединении Италии за целых три века до этого события.

И однако Макиавелли никак не назовешь беспристрастным наблюдателем, человеком без моральных убеждений. В «Государе» он пытается честно описывать окружающую действительность, а не рисовать картину мира, в котором ему хотелось бы жить. Вовсе не Макиавелли развратил правителей Европы и высшее духовенство. Макиавелли просто честно зафиксировал на бумаге примеры коррупции и дал государям несколько советов по выживанию в этом далеком от идеала мире. Исайя Берлин подытоживает: «Человек должен выбирать... либо спасай собственную душу, либо ищи, создавай, правь великим и славным государством; и то и другое вместе, как правило, невозможно». Исходя из собственного опыта добавлю: политические лидеры то и дело сталкиваются с проблемой выбора меньшего из двух зол. Не скажу, что добро никогда не фигурирует в качестве альтернативы, однако упорное следование его идеалам обыкновенно приводит политического лидера к краху.