Текст книги "Фанатка"

Автор книги: Джонатан Бейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Джеффри Холливелл

В то время он ощущал себя намного моложе.

Сколько лет назад это было – четыре года? А кажется, что гораздо раньше… или же только вчера. Питер наконец созрел для того, чтобы бросить писать статьи в криминальную хронику. Он долго рассказывал читателям о том, с какой легкостью в Нью-Йорке убивают. Затем ему пришлось написать, с какой легкостью погибли сотни людей в тот памятный день в сентябре 2001 года. Быть может, именно это его и пробудило: беззвучные обильные слезы многих тысяч скорбящих растворяли его самодовольство. Возможно, в тот день какая-то частица его души умерла, а другая, наоборот, возродилось. За годы работы журналистом в «Нью-Йорк таймс» Питер сочинил несколько рассказов – успел накропать где-то среди ежедневных статей о насилии и святотатстве. Их даже напечатали, и кто-то их даже читал. Один из рассказов прочел его литературный агент Майк Левин, который при первой встрече с разгону спросил:

– Вы сейчас работаете над романом?

Роман? Питер мечтал об этом, но… Где время-то взять? Сколько это займет – полгода, год? Правда, у них с Джулианной были кой-какие накопления, а ее работа давала стабильный доход. К тому же какая будет экономия, если не отдавать Кимберли в детский сад…

И он рискнул. Да и Джулианна его подтолкнула.

– Я не хочу, чтоб ты однажды оглянулся назад и спросил: «А что было бы, если бы?» – сказала она тогда.

Питер тоже не хотел бы оглянуться на прожитые годы и задать себе этот вопрос.

* * *

Собирать информацию оказалось гораздо труднее, чем он ожидал. Не физически тяжелее, нет, – это отнимало душевные силы.

Полицейские, с которыми он в бытность свою журналистом поддерживал приятельские отношения, не очень-то стремились помочь. Юные проститутки, изрядно побитые жизнью, рассказывали невнятно, словно желали за неразборчивой речью скрыть боль от незаживших ран. Наркодельцы и сводники в жизни оказались куда страшнее, чем на телевизионном экране. Страшнее и злее, и их револьверы нагоняли куда больший трепет.

* * *

С Джеффри Холливеллом Питер встретился холодным мартовским днем. Небо было ясным и пронзительно-синим. Сильный ветер бил в лицо, с каждым порывом пробирал до костей, как будто не желал подпускать Питера к трехэтажному роскошному особняку в Вест-Виллидж.

Быть может, ветру было ведомо будущее.

– Ты там особо на роскошь не смотри, – предупредил Майк Левин. – Держись смелей, и пусть она тебя не подавляет. Холливелл свою лачугу получил в наследство, а не заработал потом и кровью.

«Так-то оно так», – думалось Питеру, когда он подошел к огромной двери из черного дуба и надавил на кнопку звонка. Звон раскатился окрест, точно звон колоколов собора Нотр-Дам в Париже. Не столько роскошь, сколько жуть.

Холливелл оказался на несколько лет моложе Питера. Худощавый, в элегантнейшем черном костюме, он то и дело посматривал на часы, которые стоили больше, чем Питер зарабатывал в «Нью-Йорк таймс» за полгода. Мебель в доме была Питеру знакома: он видел ее на рекламных фотографиях в родной газете. Питер с Джулианной не уставали спрашивать друг дружку:

– Ну кто же покупает такую дорогущую мебель? Итальянский диван из натуральной кожи за двенадцать тысяч долларов!

Вот теперь Питер понял, кто покупает.

А еще он сделал открытие: упомянутый диван был ничуть не удобнее того шведского за четыреста долларов, что стоял у него дома. Жестковат и вдобавок лишен индивидуальности. В целом похож на самого Холливелла. Тот сидел напротив Питера, а их разделял обширный кофейный столик из темного стекла, которое держала на руках обнаженная бронзовая девушка.

Холливелл вырвал из переплетенной в кожу записной книжки листок и по памяти написал телефонный номер:

– Его зовут Рауль Сантьяго, – перегнувшись через стол, он подал листок Питеру.

– Вы его предупредите, что мне нужно?

– Рауль будет ждать вашего звонка. У него есть все, что вашей душе угодно.

– Мне нужна только информация, – напомнил Питер.

– У него есть лучшие наркотики, – проговорил Холливелл, как будто не слышал слов гостя – или не слушал, что ему говорят. Он разглядывал Питера, словно желая разгадать, что им движет. – Самое лучшее оружие и лучшие девочки. – На лице мелькнула кривая, страшноватая улыбка. – Девочки у него молоденькие, свеженькие, если вы до таких охотник. Ну или коли вам любопытно.

– Мне нужна информация, – повторил Питер, – больше ничего. – Ему хотелось поскорее убраться отсюда.

А еще хотелось броситься на Холливелла и задушить. Тот лишь насмешливо хмыкнул и отвел взгляд, потеряв к Питеру всякий интерес. Казалось, гость ему жалок и смешон и находится настолько ниже его, Холливелла, что не заслуживает даже усмешки.

Питер запомнил этот взгляд. Он описал его в своей книге; но, что еще важнее, он понял, как под таким взглядом ощущала себя Анжела.

По крайней мере ему думалось, что он понял.

– Да, – Холливелл поднялся, показывая, что разговор окончен. – Майк так и говорил: информация.

Обед из ресторана

– Я тут подумала: не заказать ли нам обед из ресторана?

Голос Джулианны прозвучал у Питера из-за спины, от двери кабинета. Он живо представил себе, как она стоит, облокотившись плечом о косяк, – и в комнате, и одновременно снаружи. Представил соблазнительный изгиб тела жены, ее обозначенное под одеждой бедро, на которое он непременно положил бы ладонь, если бы вздумал сейчас ее поцеловать.

В голосе Джулианны прозвучали усталые нотки, когда она добавила:

– Может быть, из китайского? Как ты насчет этого?

Сидя у стола в кресле, которое он купил, чуть только решил попытать счастья с написанием романа – специальное кресло из Чехословакии, с особо удобной спинкой, чтобы при долгой работе не болела спина, – Питер кивнул, не оборачиваясь. Встретиться с Джулианной взглядом было бы слишком тяжело.

– Я – за, – ответил он, всегда согласный на китайскую кухню.

Китайская кухня и пицца – совершенно бездумная еда. Самое то, когда работаешь над книгой, потому что не о еде же думать в такое время. А Питер, хоть и вернулся домой всего несколько часов назад, уже включил компьютер и открыл папку с «Прекрасной ложью», желая начать доработку сейчас же, как будто роман не мог ждать больше ни единого дня. Словно работа над книгой очистит душу автора, который кругом виноват.

– Ты скажешь папе, что говорил дядя Майк? – прозвенел голосок Кимберли, маленькой сплетницы и болтушки.

Питер напряженно подобрался и обернулся. Джулианна именно так и стояла в дверном проеме, как он себе представлял, а Кимберли прижималась к материнской ноге.

– Майк был здесь? – спросил Питер с таким чувством, словно его самого неожиданно предали.

– Был, – подтвердила Джулианна, одной рукой поглаживая длинные светлые волосы дочки, пропуская их между пальцами. – Он хотел узнать, как продвигается новая книга.

Кимберли засмеялась, что-то вспомнив.

– Папа, он сказал, что задаст тебе хорошую взбучку, если ты не закончишь книгу поскорее.

Питер поднялся из кресла, подошел к жене с дочкой и, вдруг упав на колено, ткнул Кимберли пальцами в бока.

– А вот кто сейчас схлопочет взбучку, так это Сырная Голова, – проговорил он комически-страшным голосом, точно какой-то персонаж из мультфильма.

Кимберли покатилась со смеху.

– Беги мыть руки, – велел Питер. – На обед будет китайская еда.

– Ва-а-а! – раздался пронзительный вопль, когда обрадованная Кимберли помчалась по коридору в ванную, широко раскинув руки, словно она могла взлететь, как самолет – или как ангел.

– Он разве не мог спросить у меня самого? – проговорил Питер, сдерживаясь. В душе у него кипела ярость, которую он сам не сумел бы толком объяснить.

– Милый, – Джулианна тихонько сжала его руку, пытаясь успокоить гнев, – Майк просто тревожится, потому что ты до сих пор не дал ему прочесть ни одной страницы. – Свободной рукой она коснулась щеки мужа. – Никто из нас ни строчки не видал.

Питер указал на толстенную стопку бумаги на рабочем столе. Наручники лежали на титульной странице, а цепочка, соединяющая два стальных кольца, обвилась вокруг слова «ложь».

– Все строчки тут, – сказал он.

– По прежним временам, Майк это бы уже прочел. Питер, он же читал все варианты первой книги. И он, и я. – Джулианна грустно покачала головой. – Я уже почти год ни слова твоего не видала.

Каждое слово, что он набирал на клавиатуре, было для нее.

– Ты сейчас не можешь читать, – возразил Питер резонно. – Тебе же некогда.

Джулианна кивнула. Печальная правда: работа, вообще жизнь. Когда на что-либо хватает времени?

– Майк спрашивал у меня, доволен ли ты.

– Доволен? – переспросил он, не поняв, и она пояснила:

– Работой, которую он для тебя сделал.

– О чем ты? – Питер был окончательно сбит с толку.

– Майк полагает, что ты у него за спиной ведешь переговоры с другими агентами и готов его на кого-нибудь поменять.

– Но это же… – Питер недоуменно потряс головой, – это же просто нелепо. Бессмыслица какая-то.

– Я знаю, – ответила Джулианна, – я ему так и сказала. Но «Анжела» хорошо продавалась.

– Это еще не гарантия того, что следующий роман пойдет так же бойко.

– Майк опасается, что ты обратишься в более крупное агентство. Которое не провалит твою следующую сделку с киношниками.

Питер засмеялся – хотя вообще-то ему было не до смеха.

– Видишь ли, я… эта вторая книга очень много для меня значит. Я хочу, чтобы она получилась как следует. Мне это нужно.

– Она получится, – сказала Джулианна. И, словно утомившись рассуждать об агентах и книгах, положила ладонь Питеру на затылок и крепко, всем телом, прижалась к мужу.

Они поцеловались – долгим-предолгим поцелуем, и его рука сама собой скользнула ей на бедро. Питеру хотелось, чтобы так длилось вечно, хотелось раствориться в дыхании жены – свежем, как вкус лимона, и в ее теле – таком теплом и нежном, как ему всегда помнилось. А еще хотелось схватить Джулианну, прижать ее к стенке – и умереть в ее лоне.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросила она; дыхание было частым, прерывистым.

– О чем? – Питер целовал ее в шею.

– К чему у меня сейчас лежит душа?

– Я знаю, к чему лежит душа у меня.

– Ну, к чему она лежит у тебя, я чувствую.

Он снова ее поцеловал. Джулианна поглядела ему в глаза; ничто на свете не было важней такого взгляда.

– Скажи, – попросил он.

– Это не то, что ты думаешь.

– Ну-ка, ну-ка. Что там еще?

– Ладно, – выдохнула она. – Я думаю о рисовой лапше.

– Чего?!

Джулианна оттолкнула его, на губах цвела та самая чуть асимметричная улыбка, которую Питер так любил.

– Рисовая лапша с креветками – на обед вместо жареного риса. – Джулианна, смеясь, выскользнула за порог.

Мгновение он переваривал ее слова. Затем с шальной улыбкой кинулся вслед, поймал, обхватил за талию, ткнул пальцами под ребра. Джулианна заверещала в восторге.

С открытыми глазами

Теперь пришла его очередь наблюдать с порога.

Джулианна была в постели с книжкой – полулежала, откинувшись на поставленные стоймя подушки, до пояса укрытая белой простыней. На ней была коротенькая, выше пупка, белая маечка. Джулианна покупала себе маечки в магазине детской одежды; затем эти недомерки садились при стирке и начинали облегать ее тело, соблазнительно подчеркивая грудь. Питеру было известно, какие трусики скрываются под простыней – крошечные стринги, тоже белые. Чертовски сексуальный наряд – по крайней мере в глазах Питера. Джулианна великолепно это знала, он тысячу раз ей говорил. Оттого она и надевала такой комплект почти каждую ночь. И хотя утверждала, будто ей так удобно спать, Питер был совершенно уверен, что маечка со стрингами идут в ход ради него – из-за того, как эти белые тряпицы на него действуют. А действовали они безотказно: после стольких лет брака Питер по-прежнему с вожделением тянулся к жене.

– Я уж думал, Кимберли до утра не угомонится, – сказал он.

Джулианна подняла глаза от книги. В углах губ притаилась улыбка, как будто Джулианна знала, что он уже несколько минут стоял и разглядывал ее, восхищаясь.

– В нашем возрасте несколько дней могут показаться вечностью, – отозвалась она.

Стягивая рубашку, Питер прошел к постели и уселся боком, чтобы по-прежнему иметь возможность смотреть на жену.

– Ну и как? – поинтересовался он. – Показались ли тебе эти дни вечностью?

– Они тянулись дольше. Мне всегда тяжело, когда ты уезжаешь один, без меня.

– Я больше не уеду, – проговорил он с чувством. – Обещаю, что никогда больше не повторю этой ошибки.

– Верю, – Джулианна отложила книжку.

Затем потянулась к мужу, поднялась на колени, обеими руками взяла его голову и прильнула к губам в страстном поцелуе. Инициатива всякий раз принадлежала ей – всю их совместную жизнь, с самого первого свидания, когда Джулианна была такая красивая и раскованная, а Питер – неуклюж и застенчив.

Опрокинув его на постель, Джулианна забралась сверху, упираясь ладонями ему в плечи, и принялась покусывать ему шею, соски, кончиком языка лизнула кожу ему на груди – ниже, ниже…

Но едва Питер зажмурил глаза, опять пришло внутреннее кино.

Картинка дрожала и помаргивала, однако на сей раз это не был катящийся по асфальту колпак от автомобильного колеса.

Ему привиделась Дина – то, как она опускается перед ним на колени, берет в рот его мужскую плоть, поедает его заживо. Дешевый порнографический фильм. А он, Питер, во все глаза таращится на экран, как мальчишка, который впервые в жизни увидел голые сиськи.

Резко выдохнув, он открыл глаза. Ни за что больше не опустит веки, пока они с Джулианной не закончат. Ему нужно видеть жену, необходимо быть с ней. В Джулианне – его жизнь! Надо удержать ее здесь и не воображать себе другую женщину.

Питер сгреб ее – как будто он вдруг превратился в персонаж своей собственной книги – и опрокинул на спину, и взял Джулианну, заставляя ощутить, что она – единственная женщина в его жизни, которая имеет значение.

Дина

Как давно она тут?

Сколько времени ждет?

Стоит у двери в магазин, где торгуют гитарами, съежилась в темноте. Магазин закрыт, продавцы давно разошлись по домам. У нее уже ноги затекли от неподвижного стояния, пальцы больно покалывает, и похоже, они вскоре занемеют. А она все глядит и глядит на окно, которое, как она с самого начала решила, должно быть окном его квартиры. Теперь-то она точно знает: то самое окно. Его.

Она видела, как за стеклом мелькнул силуэт: Питер прошел, стягивая с себя рубашку. Да не просто так снимая, а раздеваясь с определенной целью.

А уж кому как не Дине знать, что у него была за цель.

Она утерла слезу. Рассердилась. В основном на себя – за то, что плачет. Но… Она ведь заслуживает того, чтобы сейчас быть там, на шестом этаже, в его комнате, в его постели. Она столько раз представляла себе, как у них с Питером все произойдет в первый раз. И от его предательства ей было больно, особенно после того, что произошло в Мэдисоне. То была лишь прелюдия, так сказать анонс, рекламный ролик, призванный намекнуть на то, что последует дальше.

Намекнуть на их с Питером связь.

На их неразрывные узы.

Ах, как ей хотелось быть наверху, не с улицы наблюдать свет в окошке, а смотреть на Питера с Джулианной прямо в комнате. Слушать, как он лжет жене. Ощущать запах их пота.

Как страстно хотелось закричать Джулианне:

– Ты что, не знаешь, кого он на самом деле желает?! Да знаешь ли ты хоть что-нибудь?!

Понимая, что такое невозможно, что ей нельзя встречаться лицом к лицу с его женой – это не входит в ее планы, по крайней мере, пока еще время не настало, – отлично это понимая, Дина горестно шмыгнула носом и, неловко ступая на затекших ногах, вышла из темноты. Шагая по Десятой Ист-стрит на восток, она двинулась домой.

Утренний ритуал

Он прислонился к одному из деревянных шкафчиков в маленькой кухне. Шкафчики были невелики, в них едва вмещалась та посуда, что была в хозяйстве. Веселый зеленый цвет шкафчиков составлял приятный контраст с футболкой, которую Питер надел со штанами цвета хаки. В прежние времена футболка была темно-зеленая и украшена логотипом любимого Питером книжного магазина. Нынче от логотипа осталось лишь воспоминание, а сама футболка вылиняла и стала серой. Штаны были старые и понизу сильно обтрепанные, но дома в них ходить было можно. Питер стоял босиком, ступнями ощущая прохладу черно-белого линолеума на полу. Он держал кружку, унесенную из какого-то ресторана – название он при всем желании не мог вспомнить, – и прихлебывал из нее черный кофе.

Он обожал этот ритуал, про себя называя его «проводы девушек на работу». Кимберли была в школьной форме – клетчатая синяя юбка и белая блузка. На голове у нее по-прежнему красовался пенопластовый «сыр»; ярко-желтый цвет нелепой шляпы совершенно не сочетался с нарядом Кимберли и окружающим ее миром, да и вообще с жизнью и природой. Дочку вела к выходу мать – в деловом костюме, как подобает окружному прокурору. Костюм был глубокого синего цвета, юбка ниже колен, неяркая блузка застегнута на все пуговицы. Строгий пиджак явно стремился лишить хозяйку всякой женской привлекательности – в противовес тем маечкам, которые надевались в постель. Туфли были подобраны разумно: элегантные и одновременно удобные. Кейс дорогой, из натуральной мягкой кожи – подарок, который Питер сделал жене, когда она получила повышение в должности.

– Ну давай, спрашивай, – сказала Джулианна дочке, выйдя в кухню.

– О чем ты хочешь спросить, Тыковка? – заинтересовался Питер.

– Можно я тебя приведу показать и рассказать?

– Что-что? – Он искренне развеселился.

Слова полились со скоростью сотни миль в час, взволнованные и не всегда связные:

– Сестра Бернадетта сказала принести в школу что-нибудь и рассказать, какое оно имеет отношение к тому, кем хочу стать, когда вырасту. А Билли Тиболт спросил, можно он приведет папу, папа у него хоккеист и играет за «Рейнджерс», а Билли тоже хочет быть хоккеистом, когда вырастет. Она сказала, пусть ведет. А потом типа Марисса спросила, можно ей привести своего папу, он доктор, а она хочет вырасти в доктора. – Кимберли перевела дух. – Ну и я подумала…

– Она умирала от желания тебя спросить, – пояснила Джулианна. – Никак не решалась заговорить по телефону.

Питер опустился на колено, оказавшись с Кимберли глаза в глаза.

– Для меня большая честь – прийти к тебе в школу на показ и рассказ, – проговорил он торжественно и поправил на дочке кусок желтого пенопласта, чтобы сидел поровнее.

– Правда? – Кимберли просияла. – Ты не будешь слишком занят?

– Для тебя всегда найдется время.

– Круто! – вскричала она, и не было на свете восклицания слаще для отцовских ушей. – Я скажу сестре Бернадетте.

– Договорились. Оповестишь, когда надо будет прийти.

– Оповестю, – радостно согласилась дочь.

Питер поднялся на ноги и улыбнулся жене:

– Как насчет того, чтоб я зашел к тебе в контору…

– …на показ и рассказ? – подхватила Джулианна.

– Вообще-то я думал пригласить тебя пообедать.

– Не получится, малыш, – она забрала у него кружку с кофе и отхлебнула добрый глоток. – Я целый день в суде.

Питер огорченно нахмурился. Джулианна вернула ему кружку и легонько ущипнула за щеку.

– Утомительно работать по-настоящему.

Они поглядели друг другу в глаза, и он улыбнулся.

– Пока, папа, – сказала Кимберли, ощутив, что про нее позабыли.

– Пока, Сырная Головушка, – откликнулся Питер.

Он поцеловал обеих на прощание и с порога квартиры наблюдал, как они прошли к лифту, а Гручо смирно сидел рядом с хозяином.

– Ну, Гручо, пойдем, – позвал Питер, наконец закрыв дверь. – Время садиться за роман.

Пес гавкнул, соглашаясь. Но Питер еще даже не вышел из кухни, как в дверь постучали. Он сейчас же открыл.

– Что ты забыла?

Джулианна переступила порог, стиснула мужа в объятиях и с такой силой поцеловала в губы, что Питер как будто перенесся назад на двадцать лет – почувствовал себя так, словно он опять был подростком.

– Забыла сказать, что эта ночь была потрясающей, – проговорила жена громко, но отчего-то с печалью в голосе.

Питер прижал ее к себе, слушая дыхание – ее и свое. Долгий вдох-выдох, разом, одновременно. Если прервется дыхание у одного, перестанет дышать и другой.

Единый ритм был нарушен раздраженным голосом Кимберли:

– Эй, вы, там, не поторопитесь? Пожалуйста. Я опоздаю в школу.

С большой неохотой Джулианна отстранилась от мужа. Он игриво подшлепнул ее, и она возвратилась к лифту. Кимберли стояла в дверях кабины, скрестив руки на груди, и мордашка ее выражала отвращение. Питер смотрел, как сомкнулись створки, как поехала вниз кабина лифта.

Снова закрыв входную дверь, он повернулся к кухонному столу. Горло перехватило, не вдохнуть и не выдохнуть, и больно защемило сердце. Как же он мог ее обмануть? Питер взял старый заслуженный кофейник, грязный и уже не отмывающийся от кофе и отпечатков пальцев, налил дымящийся коричневый напиток в кружку до краев. Как он мог? На этот вопрос простого ответа не найдешь; разве что вновь и вновь повторять: «Я совершил чудовищную ошибку».

Неожиданно раздался звук, который Питер поначалу вовсе не заметил, – металл брякнул о металл, глуховато, далеко, почти неслышно. Вот снова, на этот раз Питер обратил внимание. И снова, и затем опять. Неприятный металлический стук.

Питер с опаской выглянул из квартиры, затем вышел на площадку как был босиком. Вроде бы ничего особенного – площадка маленькая, пустая. Он оглядел лестницу напротив лифта: ступени, ведущие вниз, и один марш наверх. Звук доносился сверху, и Питер двинулся туда.

Ах вот оно что. Металлическая пожарная дверь, что ведет на крышу, не заперта, а лишь неплотно прикрыта. Ветер ее колышет – захлопнуть не захлопывает, только ударяет тихонько о металлический косяк, она опять отворяется, и так раз за разом. Совсем простая разгадка.

Питер проскользнул в дверь и поднялся на крышу. Светило теплое сентябрьское солнце, еще не успевшее взобраться высоко в небо. Питер огляделся, вспоминая, каков был прежде вид на юго-юго-запад. Башни Торгового Центра всегда сверкали в таком свете, как сейчас. Два столпа силы и надежды. А нынче в небе на их месте пусто.

И нечему занять их место в его памяти.