Текст книги "Фанатка"

Автор книги: Джонатан Бейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Пустые полки

Он отсутствовал слишком долго – его не дождались.

Когда Питер вошел наконец в квартиру, он обнаружил записку на холодильнике, прикрепленную магнитом в виде серебряной собачьей косточки.

Вынув ярко-желтую бумажку, Питер прочел:

Мы уехали в магазин.

Взяли Гручо прокатиться. Скоро вернемся.

Люблю!

Питер подержал бумажку в руке, затем снова прилепил ее к дверце холодильника.

– Значит, у меня еще есть время, – пробормотал он.

* * *

Может быть, она так и задумала с самого начала?

Раз не может его заполучить, она его уничтожит. Выставит перед людьми неуравновешенным, со странностями типом. Или, хуже того, совсем сумасшедшим.

Все из-за чертовой книги, «Анжелы по прозвищу Ангел».

Питер хотел найти ее взглядом – на той самой полке, что на уровне глаз в кабинете. Где должны стоять все отечественные издания и переводы – аккуратные томики, один к одному, как только что из типографии.

Полка была пуста.

И другие полки – тоже. Ничего на них не осталось, кроме пыльных следов. Можно подумать, книги кто-то снял, чтобы протереть пыль, но внезапно заторопился и не стал связываться с уборкой.

Да ведь это же Дина тут побывала.

Ошибки быть не могло. Попятившись от осиротевших книжных шкафов, Питер ощутил следы присутствия Дины, почуял ее – носом, кожей, спинным мозгом.

Включив компьютер, он кликнул ярлык для «Прекрасной лжи». На экране появилось заглавие, слова «роман Питера Робертсона». Он пролистал дальше – одну страницу, другую, двадцатую…

Текста не было.

В груди стеснилось так, что Питер не мог вздохнуть. Надо было переждать, не суетиться, однако он торопливо выдвинул верхний ящик стола, вынул из него коробку с дискетами. Он всегда записывал множество копий.

Питер отыскал дискету, на которой слова «Первый роман» были зачеркнуты и рядом написано «Анжела по прозвищу Ангел».

Сунул ее в дисковод, посмотрел содержимое.

– Ч-черт!

Дискета была пуста.

Он бросился искать.

Рылся по ящикам, вытаскивал их, бросал на пол; перевернул вверх дном всю квартиру, разыскивая старые дискеты. Совал их в дисковод одну за другой, весь в поту, не в силах поверить очевидному.

Ничего!

Нет файлов.

Нет романа.

Нет Анжелы.

Отчаянный поиск

Ближе всех был магазин «Астор энд Ноубл» на Астор-плейс.

Питер торопливо прошел к стеллажам с художественной литературой, нашел место, где должна стоять его книга – между Норой Робертс и Джеймсом Роллинзом. «Анжела по прозвищу Ангел» еще недавно была бестселлером, ее переиздавали в мягкой обложке раз десять; она всегда стояла на полках.

Стояла же на чертовых полках!

Всегда – но не сегодня.

Он пошел к сотруднице магазина узнать.

– Я ищу книгу «Анжела по прозвищу Ангел». Автор – Питер Робертсон.

Девушка за прилавком отстучала что-то на клавиатуре компьютера. Затем переспросила:

– Робертсон?

– Да, – подтвердил он с надеждой. – Именно так.

– К сожалению, этой книги нет. Есть несколько названий «Анжела», но эти – просто «Анжела», и они других авторов.

– Она должна быть в продаже, – настаивал Питер.

– Книга новая?

– Нет.

– Может быть, больше не издается?

– Издается.

– Тогда извините, ничем не могу помочь.

Питер двинулся дальше. Он ненавидел себя за то, что натворил, и за то, что позволил натворить Дине. Он торопился на запад, шагал все быстрей и быстрей, задыхаясь и не обращая на это внимания. Повернул за угол, выбежал на Бродвей. Здесь есть магазин «Шекспир энд Компани», Питер знаком с владельцем и его женой. В свое время они с Джулианной ходили с ними в бар, выпить немного за приятной беседой.

«Анжела по прозвищу Ангел» в их магазине была указана среди новинок задолго до того, как вышла из печати.

Уж здесь-то он точно ее найдет.

Однако законное место его книги на полке оказалось пусто.

Начиная чувствовать себя так, словно за ним наблюдают, следуют по пятам, словно Дина где-то совсем рядом, Питер помчался на юг, прибежал в «Виллидж Букс». Раньше у них на полке всегда стояло с полдесятка экземпляров. И Питеру звонили каждый раз, когда прибывали новые книги, с просьбой заглянуть в магазин и оставить автографы.

Однако сегодня книг не было.

Он срывал чужие книги с полок.

Еще бы и сами полки сорвать, изломать.

– Она должна быть! – вырвался у него вопль. – Должна, черт ее побери, быть тут!

Клиента надо ублажить

Сочок сидела в кухне. На столе перед ней стояла едва початая банка «Кока-колы», глаза опухли от слез, ногти были сгрызены до мяса.

– Негодная «Кока-кола»? – осведомилась Росси, видя, что девушка не пьет.

– Я ее терпеть не могу, – отозвалась Сочок. – Чертов полицейский сказал: мне пива нельзя. Лет слишком мало.

– Мужчины в запретах могут дойти до смешного, – заметила Росси.

– Ага, обхохочешься, – согласилась Сочок.

Росси достала из холодильника бутылку импортного светлого пива. Свинтив крышку, она села к столу напротив девушки, со стуком поставила пиво на стол и подтолкнула бутылку к Сочку. Та схватила пиво, сделала несколько торопливых глотков, тоже со стуком опустила бутылку и тыльной стороной ладони отерла пену с губ.

«Можно подумать, век ничего не пила», – подумала детектив и спросила:

– Не против, если я закурю?

– Сколько угодно, – ответила Сочок. – Можно и мне курнуть?

– Твои легкие – травись, – Росси встряхнула пачку, так что из нее показалась сигарета.

Щелкнув зажигалкой, она дала прикурить Сочку, потом закурила сама. До чего же хороша эта первая затяжка…

– Рауль когда-нибудь имел дело с человеком по имени Питер Робертсон?

Не ответив, Сочок снова с жадностью приложилась к бутылке.

– Ты знаешь Питера Робертсона?

Молчание.

– Сочок, а Сочок?

На сей раз она ответила, негромко:

– Да, я его видела раз.

– Откуда Рауль его знал?

Снова молчание. Сочок глубоко затянулась и не спешила выдыхать дым.

– Ну, Сочок?

– С какой стати мне молоть языком?

– Чтобы я могла арестовать человека, который убил.

– А то вам не все равно. – У Сочка вдруг потекли слезы.

– Так что ты скажешь про Питера Робертсона? – вернулась к своему вопросу Росси.

– Рауль ему рассказывал всякую хренотень для этой его книги.

– «Анжелы по прозвищу Ангел»?

Сочок кивнула, шмыгнула носом, затем встала. Прошла по коридору в гостиную и потянулась к верхней полке книжного шкафа:

– Он ее подписал: Раулю и все такое… – Сочок запнулась. – Э?

– Что там у тебя?

– Пропала, – озадаченно сказала девушка.

– Книга?

– Она тут еще недавно была. Я ее смотрела, когда он ушел.

– Питер Робертсон недавно сюда приходил?

– Ага. По делу.

– По какому?

– Он к Раулю приходил, не ко мне.

– Есть какая-то разница?

– А то! Я в Раулевы дела не лезу.

– Но ты знаешь, что было нужно Питеру?

– Я не глухая. Он хотел купить пистолет, – ответила Сочок, посчитав, что ее признание Раулю уже не навредит.

– И купил?

Сочок коротко, невесело засмеялась: совсем юные девушки так не смеются.

– Если работаешь на Рауля, усвоишь одно.

– Что же?

– Клиента всегда надо ублажить.

Человек слов

Он так и не понял, куда они все подевались. И куда делась Дина. Казалось, его собственная жизнь разваливается и исчезает прямо у него на глазах.

Роман исчез, Дина пропала. Что это – наказание за его проступок? Она затеяла уничтожить то, о чем он мечтал, что столь долго творил? Или просто желает завладеть его творением, забрать с собой на ту сторону?

Руки тряслись, когда Питер запер замок на входной двери. Проверил, хорошо ли запер, подумал, что надо бы его заменить. Да установить еще несколько новых. И решетки на окнах.

– Джулианна, ты уже пришла?

В квартире все было тихо и неподвижно. Лишь записка на дверце холодильника, как Питер ее оставил.

– Хорошо, – проговорил он, не получив ответа. – Раз так, я пока могу заняться делом.

* * *

Устроившись перед компьютером, Питер глубоко вздохнул: руки задрожали еще больше. Очень медленно и осторожно Питер напечатал букву А, затем Н, потом Ж, за ней Е и Л.

Средний палец правой руки завис над клавишей А, словно это была тревожная кнопка для вызова полиции. Или красная кнопка, нажав на которую, начинают ядерную войну. Затем Питер решительно надавил. Но ожидаемая буква не появилась – вместо этого неоконченное слово АНЖЕЛ исчезло с экрана.

Питер непонимающе уставился в пустой экран. Глаза подводят – или что? Он снова напечатал имя, на этот раз побыстрее, целеустремленно стуча по клавишам.

Получилось то же самое.

Тогда он попробовал набрать слово ДИНА. ДИН удалось, но стоило нажать А, как три набранные буквы оказались удалены.

Он попытал счастья с фамилией БЕЙЛИ, бегая пальцами по клавиатуре так быстро, как только мог. Получилось лишь БЕЙЛ, а конечное И опять уничтожило слово.

Питер откинулся на спинку кресла. Стены кабинета вдруг начали сдвигаться, рабочий стол стремительно уменьшался, усыхал. Витраж с изображением Девы Марии скатывался вниз, утончаясь в линию.

Все предметы становились меньше, кроме компьютера. Монитор распух, занял комнату от пола до потолка, как будто он – единственное, на что Питеру надо смотреть всю оставшуюся жизнь.

– Что ты вытворяешь? – спросил он.

Ответ явился ему на экране, слова сами собой набирались там, где Питер только что пытался набрать ее имя:

«Я не существую. Меня вообще никогда не было».

Сказанное им к нему вернулось. Те самые слова, которыми он стращал Дину, когда швырнул ее о стену и затем до боли сжал лицо рукой. Он тогда чуть не задушил ее насмерть.

«Насколько меня это касается, – сказал он ей, – ты не существуешь. Тебя вообще никогда не было. Прикончить тебя мне легче легкого».

Если бы он был человеком дела!

А не писателем – человеком слов.

Ни единой слезинки

Льюис-стрит. Всего несколько кварталов, что остались нетронутыми на этом облагороженном острове.

Росси нашла некоторое утешение в том, что на Манхэттене еще есть трущобы. Что молодые, ретивые, богатые яппи не захватили остров целиком. Во всяком случае, пока.

Она вошла в парадную – такую, куда в жизни не рискнула бы сунуться без оружия, – и, лавируя между вонючих луж и мусора, под звуки рэпа и вопли детей, поднялась на второй этаж, где постучала в квартиру 2А.

– Иду! – раздался из-за двери женский голос.

Ожидая, пока ей откроют, Росси задумалась, отчего люди скатываются в пропасть грехов и злодеяний. Быть может, все они – жертвы тех или иных обстоятельств? Или просто-напросто неудачники?

Дверь открыла молодая женщина в вышедшей из моды джинсовой юбке и выцветшей футболке, которая была ей на несколько размеров мала и туго обтягивала грудь. Из-за мешков под глазами и сероватой нездоровой кожи хозяйка квартиры выглядела лет на тридцать, а не на свои без малого двадцать. Даже завитые мелким бесом волосы не могли ее омолодить.

«А ведь наверняка она раньше была хорошенькой», – подумала Росси.

– Что надо? – спросила женщина.

Детектив предъявила свой жетон.

– Люсинда Янг? – спросила Росси, наблюдая за реакцией.

Эта женщина не была враждебно настроена к полицейским: она их боялась.

– Да, это я, – с опаской ответила Люсинда.

– Могу я задать парочку вопросов?

– Смотря о чем.

– О Рауле Сантьяго.

Люсинда подняла взгляд к потолку. Сжала зубы, лицо искривилось в раздраженной гримасе. Но несмотря на все усилия, похоже было, что она готова заплакать.

– Ну, только если вы пришли сказать, что этот сукин сын сдох, – проговорила она, задавив подступившие слезы.

Она давно себе поклялась, что не прольет по негодяю ни единой слезинки.

Ушла навсегда

На экране компьютера буква за буквой рождались слова:

– Даже ты теперь не сможешь меня вернуть.

– Это мы еще посмотрим, – возразил Питер.

Он принялся яростно печатать, беззвучно выговаривая слова, с силой барабаня по клавиатуре. Первый абзац его романа, те самые строки, которые Дина знала наизусть:

«Губы она накрасила в последнюю очередь. Забавно: помада вечно куда-то девается первой, еще и раздеться не успеешь. Остается то на мужских губах, то на щеке, а порой даже на белом крахмальном воротничке. Впрочем, как правило, – ну, в половине случаев, не меньше, – помада уходит совсем в другое место: на отлично изученную, превосходно освоенную территорию. Остается ярко-красным, добавляющим мужественности ободком на мужском члене».

Закончив, Питер откинулся на спинку кресла, глядя в экран, ожидая, что случится дальше.

Однако ничего не происходило.

Всего-навсего слова на странице. Его собственные слова. Она их не сможет у него отнять.

Снова подавшись к столу, он принялся за второй абзац – тот, что начинался с ее имени, «Анжела».

Нажал клавишу А.

На экране ничего не появилось.

Питер еще раз ударил, сильнее.

По-прежнему пустая строка.

Снова ударил – и снова, и снова, и снова.

Ни-че-го.

Заорав, Питер схватил клавиатуру, ахнул ею о стол. Прижал клавишу А пальцем и долго не отпускал. Затем ткнул ее со всей силы.

На экране монитора не родилось ни точки, ни палочки.

Он сидел перед компьютером разъяренный и одновременно напуганный. Внезапно кровь отхлынула от лица. Питер ощутил себя больным, потерянным, одиноким – когда набранные пять предложений, пять фраз, что он когда-то написал, а после бесконечно переделывал, пока они не начали ему сниться, – когда они исчезли с экрана.

Буква за буквой.

Пола Росси

Может, и нет на свете выдуманных историй? Все, о чем ни напишут писатели, – правда? Примерно так думала Росси, когда вышла из дома, где жила Люсинда, и ответила на вызов по мобильному телефону.

– Росси, – проговорила она негромко, по-прежнему размышляя о том, в чем же мы так заблуждаемся.

Разве самые распущенные, самые жестокие из людей – не отражение всего общества в целом? До каких пределов дойдут люди, ставя свои удовольствия выше приличий и общественных норм поведения? Когда и на чем они остановятся?

Как же глубоко мы все заблуждаемся…

К насущным делам ее вернул вопрос, который задал собеседник. И прозвучавшее имя – то самое, что следовало ожидать.

Имя человека, бывшего в списке у Росси главным подозреваемым.

– Хорошо, еду к вам, – сказала детектив. – А что? Услышав ответ, она не сдержала проклятия. И страшно захотелось курить.

V

Анжела

Это была зачистка.

Или очищение огнем.

Уничтожить всякое напоминание о прошлой жизни, всякую память о нем значило уничтожить саму эту жизнь и – главное – его.

Сначала – то, с чем разделаться проще. Изодрать в клочья вываленную из шкафа дорогую одежду. Ту, что создана вовсе не для удобства, ту, что ей даже и не нравилась вовсе. Тряпки, призванные завлекать, обольщать, удовлетворять фантазии, которых она порой решительно не понимала. Прежде это не имело значения, одежда была частью ее роли. Анжела вечно играла роль – ублажала других. До исполнения ее собственных желаний дело не доходило. Никогда.

Треск рвущейся ткани усиливал ее ярость. Сколько всяческих тонкостей – разные пуговки, застежки, «молнии». Известно, для чего они существуют. Все это расстегивается, открывает, делает доступным тело. Анжела буквально ощутила прикосновения чужих жадных рук. Сколько этих чертовых рук ее лапали? Она буквально чуяла запах мужского пота, в ушах звучали стоны, вскрики, сопение.

Она рвала одежду по швам, раздирала ее на куски. Шмотки эти шились для того, чтоб их носили с удовольствием, любили: не для ненависти. Анжела рвала их, точно ребенок, увлекшийся делом разрушения. Как рвала одежду каждый раз. В последнее время – всякий раз, когда уже не сама принимала решения. Впрочем, было ли это хоть когда-нибудь в ее воле? Да, поначалу ей хотелось так думать. Ей нужно было так думать. Она не могла позволить себе быть до такой степени жертвой. Трогательной и жалкой. И оправдание, что она была всего лишь ребенком, – не оправдание, на самом-то деле. Она ответила на то проклятое объявление. Ей нравились деньги, и ей нравился секс.

От мысли, что когда-то ей нравился секс, потекли слезы.

– К черту! – выкрикнула она пронзительно.

Схватив ножницы, она заработала еще быстрее; ножницы щелкали, нитки трещали. Каждую вскипающую слезу Анжела пыталась прогнать раздраженной гримасой. Деньги, переходящие из рук в руки, оплата, обмен, шило на мыло, чем дальше, тем хуже, да как же она так изломала свою жизнь?

Она принялась срывать со стен картины, вывернула ящики ночного столика, где хранила свои драгоценности – сверкающие безделушки из золота и бриллиантов, которые надо было носить в компании тех мужчин. Подарки. Это все ей дарили в обмен на удовольствия, которые она доставляла.

Анжела накинулась на постель, в бешенстве полосуя ножом простыни и шелковое пуховое одеяло, насквозь пропитанные чувством поражения и безнадежности. Вспорола матрас, как огромную рыбину; выпотрошила его, выкинув сердце, отсекла голову.

Ах, если б то же самое можно было проделать с мужчинами, что обращались с ней как с игрушкой, которую взяли поиграть у соседского мальчика.

У мальчишки, над которым за глаза потешались.

Питер

Питер наконец полностью осознал свои собственные слова, когда стены кабинета начали рушиться.

Излишний реализм

– Привет, Росси, как делишки?

Разреженный воздух на такой высоте изгнал из крови самую память о той сигарете, что она выкурила по пути сюда.

– Все так же, О'Рейли, – ответила она, оглядывая царящую кругом роскошь и чувствуя себя здесь столь же неуместно, как и оба ждавшие ее детектива. В квартире Майка Левина все трое смотрелись будто нищие в дорогом магазине. Поработаешь в полиции – и забудешь о том, что значит хорошо одеваться. – Умираю – хочу курить, – объявила детектив.

– Навряд ли хозяин будет против, – отозвался О'Рейли.

Другого разрешения Росси не потребовалось.

– Это Гэри Джессап, – представил напарника О'Рейли, – а это Росси, старый друг со времен академии.

– Да, – подтвердила она таким тоном, что Джессапу захотелось сменить тему, – мы с Томасом давно знакомы.

Настало неловкое молчание, которое Джессап поспешил прервать:

– Что там насчет общего между Левиным и Холливеллом?

– Вы читали книгу «Анжела по прозвищу Ангел»? – спросила Росси.

Мужчины переглянулись.

– Слышали о ней, – сказал О'Рейли.

– В самом деле есть такая книга? – уточнил Джессап.

Росси затянулась так глубоко, что удивительно было, как не лопнули легкие, и объяснила:

– Это роман про юную девушку, которая воображает, будто неуязвима и непобедима. Сначала она становится проституткой, затем – наркоманкой и под конец попадает в лапы сводника в Алфабет-Сити.

– Роман художественный или документальный?

– Скажем так: некоторые подробности порой излишне близки к реальности.

Люсинда (часть вторая)

– Рауль осатанел. Я его в такой ярости никогда не видала. Отдубасил меня кулачищами. Все спрашивал: что да что я Питеру наболтала. Я ему: ничего не болтала. – Люсинда сердито тряхнула головой. – Рауль сказал, Питер выставил его дураком. Мол, какая-то девчонка его перехитрила, а такого быть не могло. Я ему твердила: это все не про него, это просто книга, вымысел, художественная литература. Рауль и слушать не желал. Ему было плевать на литературу. По-моему, он и не знал, что такое слово значит. Он знал одно: Питера надо проучить.

Они сидели за маленьким кухонным столиком. Люсинда рассказывала, а Росси делала пометки в блокноте и заодно поглядывала вокруг. Квартирка была чистая, опрятная, и несколько штрихов, внесенных женской рукой, создавали домашний уют, несмотря на то что Люсинда жила в трущобах.

– Питер хоть раз тебя касался?

– Нет, мэм. Единственный из всех – нет.

– А твой отец?

Люсинда не ответила. Однако по выражению ее лица – стоическому и печальному – по тому, как она прерывисто выдохнула, все и так было ясно.

– Как Раулю досталась та машина? – продолжила детектив.

– Это уже со мной было связано. Я Раулю надоела.

– В смысле?

– Он сказал, ему нужен «Эскалэйд». – Люсинда повела плечами. – Они заявили угон, но на деле просто отдали машину ему, а взамен получили меня. Я стала их собственной личной шлюшкой, пока им не наскучило. – При этом воспоминании Люсинда стиснула зубы. Помолчав, добавила: – Честный обмен.

– Они? – переспросила Росси, незаметно разглядывая ее, задаваясь вопросом, насколько Люсинда была когда-то похожа на Анжелу из романа. – Ты имеешь в виду Джеффри Холливелла?

– Его и Майка.

– Левина? – сорвалось у Росси с языка. – Литературного агента – того, чьим клиентом был Питер?

– Да, вроде бы его фамилия была Левин. Джефф сидел за рулем, Майк – пассажиром. Богатый, надежный свидетель. Кто бы им не поверил?

«Все бы поверили», – мысленно признала Росси.

– Они знали, для чего Раулю «Эскалэйд»?

– Им было наплевать. Скорей всего. Думаю, они радовались удачной сделке.

Росси оставила это и спросила о другом:

– Ты когда-нибудь Питеру про это рассказывала?

Люсинда промолчала и отвела взгляд.

На глаза навернулись слезы.

Ей по-прежнему было легко плакать о Питере Робертсоне.