Текст книги "Фанатка"

Автор книги: Джонатан Бейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Мраморные колонны

Он ринулся вон из кабины, чуть только открылась дверь. Двинулся дальше целеустремленно, подобравшись, словно готовый к нападению злоумышленника или злобной собаки.

Море лиц. От них вдруг закружилась голова. Тронулись с места и поплыли ярко-розовые мраморные стены, колонны. В мозгу замелькали кадры из фильма: Питер взбирается на эти стены, поворачивается, падает, стреляет с обеих рук. Его противник – Дина. Ее лицо внезапно множится, уже все кругом – мужчины, женщины, дети – на одно лицо. Куда ни глянь, всюду ее лица. Они смыкаются, движутся к Питеру.

В груди так стеснилось, что невозможно было дышать, левая рука онемела. Питер наткнулся на мраморную колонну, на ощупь двинулся вокруг нее, пытаясь спрятаться от бесчисленных врагов по имени Дина, что толпой валили из кабины лифта.

Он крепко сжал рукоять пистолета.

Он ждал.

Заставлял себя дышать: вдох – выдох.

Пытался утихомирить кровь, которая отчаянно стучала в висках.

Колотил левой рукой по колонне, чтобы заставить кровь двигаться по сосудам, бил, пока онемевшая рука не почувствовала боль.

Он ждал.

Дину.

Но Дина.

Не появилась.

Одна милая тетя

На этот раз она не плакала.

Она ждала на ступеньках, глядя, как он бежит со всех ног, словно торопясь спасти ее жизнь.

– Папа, ты опять про меня забыл, – упрекнула Кимберли, когда он подбежал совсем близко. – Надеюсь, ты не забудешь прийти на урок через неделю. Ты помнишь: на показ и рассказ.

Он подхватил ее на руки:

– Да, Тыковка, конечно. Как я могу про тебя забыть? Ни за что.

– Сегодня-то – ладно, – сказала Кимберли. – Со мной была одна милая тетя.

– Какая тетя? – Озадаченный Питер поставил Кимберли наземь и сел перед ней на корточки, так что они оказались глаза в глаза.

– Очень красивая, – ответила дочка. – У нее черные волосы. И она даже знала, как меня зовут.

У Питера захолонуло сердце:

– Что она тебе сказала?

– Что она – самая главная поклонница моего папы.

Питер вскочил, крутанулся вокруг своей оси, чувствуя, как завертелась навстречу улица, пытаясь высмотреть ее, углядеть, где она затаилась. И как только ей удалось его опередить? Откуда ей знать, в какую школу ходит Кимберли?

Дочка потянула его за рукав:

– Папа, пойдем домой.

– Конечно, – он взял ее за руку. Крепко сжал маленькую хрупкую ладошку. – Идем.

– Тетя сказала, нас там ждет сюрприз.

– Дома?

– Угм.

Жизнь, как он ее знал, мгновенной вспышкой пронеслась перед мысленным взором. Скверный фильм обо всем, что он считал само собой разумеющимся: все разбито вдребезги и брошено в огонь. Шли конечные титры фильма – слишком быстро мелькали, Питер не мог их прочесть. Не понять, кого же винить во всем этом.

Резко выдохнув, он подхватил дочь на руки и побежал.

Домой.

Зная, что единственное имя в этих титрах – его собственное.

Гручо

Гручо не был чистокровным псом.

Хозяева от него отказались, и Питер забрал его из приюта для животных за день до того, как Гручо должны были усыпить. Пес был помесью лабрадора с чем-то, желтого окраса. В то время ему было года полтора или чуть меньше; он уже вырос, но был по-щенячьи весел, ничему не обучен, и после какой-то передряги от хвоста у него осталась лишь половина. Он множество раз переходил от одних хозяев к другим, ни у кого не задерживаясь.

– Людям нужны щенки, – объяснила Питеру сотрудница приюта, – или чистокровные собаки.

Гручо не был ни тем ни другим. Нос бледно-розовый, прямо под ним – черное пятно, над большими карими глазами – пучки длинной темной шерсти: вид странный и, прямо надо сказать, неприглядный. Однако выразительные собачьи глаза умоляли Питера дать Гручо еще один шанс в этой жизни.

Было это девять лет назад.

* * *

Питер ворвался в квартиру.

– Гручо! – позвал он на бегу, не рассчитал и врезался в столик своей дочки в «жилой» комнате, замахал руками и едва-едва не упал. С трудом удержался на ногах.

Кимберли с опаской подошла и поглядела на отца как-то странно:

– Папа, что случилось?

– Ничего, Тыковка. Все прекрасно.

Бросившись по коридору, слыша за спиной топоток Кимберли, Питер заглянул в спальню, детскую, ванную комнату… Нигде ничего.

– Что ты ищешь? – спросила дочь.

Услышав какой-то звук, Питер прижал палец к губам:

– Ш-ш-ш. Слышишь?

То ли тихий скулеж, то ли чуть слышное жалкое взвизгивание.

Прислушавшись, Кимберли указала на дверь кабинета:

– Папа, оно там. – Проговорила, взволнованно понизив голос, как будто играя в отличную игру.

Держа руку в сумке, готовый в любое мгновение вытащить пистолет, Питер медленно повернул дверную ручку. Самую малость приоткрыл дверь – и тут Гручо вырвался из кабинета, прыгнул на хозяина, сшиб с ног, радостно принялся лизать в лицо.

Кимберли заливалась смехом, когда ее отец почесал пса за ухом и кое-как приподнялся и сел.

Вот тогда-то Питер и почуял запах дыма.

Обернулся, глянул через дверь в кабинет – и уставился, не веря собственным глазам, на тлеющую непонятную массу у себя на рабочем столе.

Поднялся на колени, в надежде, что Кимберли ничего не заметила, что сейчас он быстро уберет эту штуку, проветрит комнату… И услышал знакомое звяканье ключей; входная дверь открылась, раздался голос Джулианны:

– Ну-ка, угадайте: кто сегодня пораньше освободился?

Там, где водится нечисть

– Мама! – закричала Кимберли в восторге.

Оглянувшись, Питер увидел, как Джулианна идет к нему через гостиную. Чудесное зрелище, от которого он с великим трудом оторвался. Однако стоило опять взглянуть на стол в кабинете, как он испугался. Ведь этого не объяснить – того, что Дина побывала в квартире.

– Почему ты сидишь на полу? – осведомилась Джулианна.

Он попытался что-нибудь сказать, но внятных слов не получилось. Зато он заметил улыбку жены. Джулианна выглядела такой спокойной и радостной, какой он давно уже ее не помнил.

Кимберли, смеясь, ответила за отца:

– Гручо папу уронил.

– Как это уронил?

– Он был заперт в кабинете, – Питер наконец поднялся на ноги. – Наверное, дверь захлопнулась, и он попался, как в ловушку.

– В этой страшной комнате, где водится всякая нечисть? – притворно ужаснулась Джулианна.

– Мама сказала, что у тебя водится нечисть! – подхватила обрадованная Кимберли, снова заливаясь смехом.

– Мама права, – сказал Питер и успел перехватить жену у самой двери в кабинет. Взял ее за плечи, повернул к себе, поцеловал, стараясь отвлечь, не дать заглянуть в комнату.

Поцелуй оказался долгим-предолгим.

– Мама всегда права, – объявила Джулианна, когда они оторвались друг от друга. – Дайте-ка я переоденусь, и можно будет поиграть.

– Ур-ра! – завопила Кимберли, услышав любимейшие слова.

Питер с улыбкой смотрел, как Джулианна идет к спальне, а следом на одной ножке скачет Кимберли. Затем он вошел в кабинет, намереваясь прибрать то безобразие, что устроила Дина.

* * *

Это была та самая книга – первое издание «Анжелы по прозвищу Ангел», – которую Питер подписал Дине в Мэдисоне. Обугленная, черная, но все еще узнаваемая; в обложку был глубоко всажен его собственный стилет – прямо между глаз девушки на картинке.

Он с минуту разглядывал образ, созданный Диной: Анжела в аду, принимает вечные муки после того, как кто-то лишил ее жизни. Или она сама в конце концов покончила с собой? Смерть – единственный способ спастись от прошлого, ее прошлого. А все, что случилось после ее побега, с той минуты, когда она переступила порог ночлежки, – лишь иллюзия, тошнотворно-сладкая фантазия о том, как Анжела смогла начать жизнь сначала, сумела выжить.

Быть может, последние сто страниц первой книги – сплошная чепуха? А новый роман – такая же чушь?

Питер сердито затолкал изуродованную книгу в тайник за шкафом, и сейчас же Джулианна, по-домашнему в джинсах и футболке, заглянула в кабинет:

– Как оно ощущается?

Он не сразу смог взглянуть на жену – так ослепили его растерянность и чувство вины:

– Как ощущается что?

– То, что книга закончена?

Встав на ноги, он принужденно усмехнулся.

– Еще не освоился… с этим… ощущением, – кое-как вымолвил он, запинаясь.

– Что ты говоришь? – не поняла его бормотание Джулианна.

– Ничего. – Он пытался погасить внезапную ярость, надеясь, что жена не обратит внимания на то, куда он смотрит, не заметит то, что видит он.

Питер огляделся, словно что-то отыскивая; смотреть куда угодно – только не на изодранную в клочья футболку с картинкой, что висит на крюке возле двери – на том самом крюке, где недавно висела закованная в наручники Дина.

– Ну, в общем… э-э… наверное, хорошо. В смысле… понимаешь, для меня закончить книгу – всегда немного странно. Словно порвать дружбу с хорошим человеком.

– На этот раз у тебя не дружба была, а любовный роман, – заметила Джулианна со смехом.

– Почему это вдруг?

– Ой, брось. А то будто я не знаю, что ты был по уши влюблен в Анжелу. Оттого и не мог с ней расстаться.

– Она – выдуманная, – возразил Питер.

– Это ничуть тебе не мешало ее желать, – игриво заметила жена. – Но я не в обиде. Можешь влюбляться во всех выдуманных девиц, каких твоей душе угодно. Только настоящее оставь для меня!

Джулианна ушла, но перед тем подарила ему завлекающую улыбку, приправленную искренним обожанием.

Клочья футболки у двери она так и не заметила.

Ошибка соединения

На фасаде с левой стороны здания.

Два окна. Голые – ни занавесок, ни жалюзи.

Он не обратил на это внимания, когда был в квартире; обнаружил только сейчас, глядя на ее окна с улицы. Экая нескромность. Выставляет свою жизнь напоказ – являет ее всем желающим, точно череду цветных слайдов.

Очевидно, ей нечего прятать.

Как давно он тут стоит? Питер вышел из дома днем, а сейчас уже в окнах загораются огни. Но в ее квартире темно. Пока что темно.

Крепко прижимая к себе сумку, ощущая в ней сквозь буйволову кожу пистолет, Питер оглядел улицу, высматривая телефон-автомат. Ни одного не видать. Когда они исчезли с городских улиц? И с ними – анонимность звонка?

Достав свой мобильник, Питер набрал номер Дины по памяти, словно мысленно уже звонил ей тысячу раз. Хотя вовсе не так он представлял свой звонок. В мыслях он просто говорил: «Мне нужно сейчас с тобой встретиться». Однако фантазиям лучше оставаться фантазиями, а не воплощаться в жизнь. Даже мечтам часто лучше не сбываться, оставаясь мечтами. Теперь-то Питер это понимал.

Когда отзвучал первый гудок и раздался звук соединения, Питер не дал Дине и рта раскрыть.

– Ты что вытворяешь?! – рявкнул он.

Ответ оказался неожиданным:

– Ошибка соединения, либо набранный вами номер не обслуживается; пожалуйста, повесьте трубку и повторите вызов.

Питер в ярости уставился на ее окна, желая увидеть, как Дина подсматривает, чувствуя на себе ее взгляд, ощущая ее презрение и насмешку. С какой стати она не зажигает свет? Он снова набрал ее номер – и услышал в ответ то же самое.

Он выключил мобильник; руки чесались швырнуть его наземь или на другую сторону улицы – а еще лучше запузырить Дине в окно на пятый этаж, чтобы разбилось стекло и телефон влетел внутрь.

Вместо этого Питер глубоко вздохнул раз, другой. Сунув трубку в карман, пересек улицу и вошел в дом под номером пятьсот семьдесят один. Правая рука скользнула на дно сумки, чуть только за ним захлопнулась входная дверь.

Вот теперь он положит всему этому конец.

Привидение

Он постучал.

Ни звука в ответ.

– Дина, открой свою чертову дверь. Я знаю, что ты здесь.

Питер грохнул по двери кулаком.

Ничего. Лишь отозвалось короткое эхо, отразившись от стен с облупленной краской.

Ну этого еще не хватало. Сначала она вторгается в его жизнь, а затем не пускает в квартиру!

Шепча адресованные Дине слова – те, что безумно хотелось ей высказать, – вообразив себе страх, который отразится на лице, когда она поймет, что довела его до последнего предела, Питер оглядел пустой коридор, куда выходили двери квартир, прислушался.

Кругом все тихо. Тогда он примерился – и со всей силы саданул плечом дверь, вышиб ее и оказался в квартире.

* * *

Питер не понял, что случилось.

Никак не мог этого объяснить.

Он просто стоял в изумлении, растерявшись.

Включив свет – над головой загорелась голая лампочка, – он осмотрелся. Квартира была совершенно пуста – ни мебели, ни вещей. Никаких признаков жизни либо смерти. Никаких признаков Дины.

Одни лишь голые стены и бетонные полы.

Казалось, тут уже много лет не живут.

В груди сдавило, и стало больно дышать. Питер торопливо прошел к спальне, толкнул дверь, включил свет. Пустая коробка – ни книжных полок, ни тайника, ни витража с изображением Девы Марии, которая благословляла каждый шаг Дины.

Ничегошеньки из того, что Питер себе представлял.

Он заглянул в ванную комнату. Пусто. Одни лишь пятна сырости, да белая плесень, да гнилой запашок.

Питер подошел к раковине, взялся за ее края, пытаясь отсрочить бесславное возвращение вниз, и повернул кран холодной воды. Кран фыркнул, хрюкнул, задохнулся, но затем из него все-таки полилась тонкая струйка. Питер набрал пригоршню, плеснул на лицо, потом еще и еще. Наконец он выпрямился и увидел свое отражение в зеркале.

Бледный, дрожащий, словно увидал привидение.

Или как будто его потерял.

Сумеречная зона

– Чем-то накачался, парень?

Рауль окинул его цепким взглядом; нахмурился озабоченно и в то же время с долей презрения. Он в жизни не пускал на порог наркоманов – и уж конечно, не собирался делать это сейчас. И хотя до сих пор он ни разу не выказал Питеру Робертсону неуважения, ясно как белый день, что настало время дать ему от ворот поворот.

– Нет, я… э-э…

– Чушь!

– Ничем не накачался, – внятно проговорил Питер, собравшись. – Клянусь. – Он оглянулся через плечо, отчего Рауль приоткрыл дверь чуть шире и настороженно глянул на улицу.

– Тогда чего ты тут ищешь? – спросил громила.

– Ничего. Совсем ничего. Я просто… – Он встряхнул головой и постарался сосредоточиться. «Ты это можешь, можешь, можешь», – твердил он себе, думая о Джулианне и Кимберли, и даже о Гручо.

Успокоился, насколько мог. Притушил собственный страх, отогнал паранойю. И твердо проговорил:

– Можно войти?

Рауль еще раз с сомнением в него вгляделся, затем открыл дверь ровно настолько, чтобы Питер мог пройти, не шире. Предупредил:

– Только не забудь, где находишься.

* * *

– Вы один? – спросил Питер.

– А тебе зачем?

– Ну, просто я… не хочу, чтобы меня еще кто-нибудь услышал.

– С чего это вдруг? У тебя появилось, что скрывать?

– Мне нужен совет.

Рауль засмеялся:

– Совет?

– Да.

– Мой? Какого рожна?

– Речь о… о девушке.

– И что, ты вообразил, будто я понимаю их лучше всех прочих? У меня есть тайное знание, почему они делают все то дерьмо, которое делают?

– Она тайком пробралась ко мне в дом.

– Да что ты говоришь!

– Уже дважды. – Питер подумал и уточнил: – Нет, трижды. Три раза она была там. Что бы вы сделали?

– У меня бы такого не случилось, – ответил Рауль шутливо.

Питер даже не улыбнулся, и громила добавил:

– Ты всерьез меня спрашиваешь?

– Я не знаю, как с этим быть.

– Но хочешь, чтобы кто-нибудь этим занялся?

– Хочу, чтобы оно закончилось.

Рауль чуть поразмыслил:

– Ладно. Тогда в следующий раз лично я сидел бы себе тихо, поджидая ту суку, с дубиной в одной руке и с чертовой «береттой» в другой. – Он наставил указательный палец на дверь, будто ствол пистолета. – Пух! И дело с концом. Ты слышал мой совет. Последуй ему.

* * *

Глядя вслед Питеру, уходившему по улице прочь, Рауль сказал себе, что больше писателя в дом не пустит. Тот уже в сумеречной зоне, а Раулю и без него хватает в жизни безумия.

Внезапно он почувствовал, что продрог. Было гораздо холоднее, чем положено для ранней осени, а Рауль терпеть не мог холод. Когда Сочок возвратится, ей придется его согреть: у девчонки это славно получается. Чувствуя, как по спине ползут мурашки, Рауль взглянул на часы, прикидывая, когда придет девушка, и закрыл дверь квартиры.

Дина выждала несколько мгновений и выступила из тени, где скрывалась. Вытащила из сумки наручники – те самые, со стола у Питера в кабинете, – и, держа их за спиной, подошла к двери Рауля и позвонила.

«Вот уж он удивится, когда меня снова увидит», – подумала она.

Две бутылки вина

Ему надо что-то решить.

Ему приходится защищаться.

Сейчас – не тот случай, когда можно сидеть и ждать. И дождаться, что будет слишком поздно. Потом уже сделанного не воротишь и ничего не исправишь. А кто знает, каких дров Дина может наломать. Не угадаешь наперед, что она выкинет.

Устроившись на старом темно-зеленом диване, Питер наблюдал за Кимберли, которая играла в игрушки на полу.

Если с ней что-нибудь случится, он себе не простит.

Он просто не сможет жить.

– Эй, ты!

Он оглянулся на оклик. Джулианна стояла в дверном проеме, ведущем в кухню. Она вытирала руки кухонным полотенцем, и на запястье у нее позванивал браслет – как всегда было и как неизменно должно быть.

– Предполагается, что ты счастлив, доволен и рад, – сказала жена. – Все закончилось.

Если бы это было так! Питер поднялся с дивана и прошел за ней в кухню, Джулианна сняла с вешалки пальто.

– Куда ты? – удивился он.

– На обед у нас кое-что вкусненькое, а к этому делу нужно хорошее вино. Две бутылки. Мы будем кое-что праздновать.

– Давай я схожу, – предложил Питер, не желая, чтобы она выходила из дома. Не сегодня.

– Ты уверен?

– Уверен, – он нежно поцеловал ее на прощание.

Сочок

Сочок не испытывала к Раулю ненависти.

Те, кто приходил к ним в квартиру, могли думать что хотели, однако ненависти в ее душе не было.

В сущности, она по-своему Рауля любила. Он обращался с ней хорошо, смешил. Покупал красивую одежду. Водил в рестораны. Как-то раз он даже возил ее в Пуэрто-Рико. Он называл это рабочим отпуском, но Сочку все равно там понравилось. Обслуживать клиентов в Пуэрто-Рико было куда приятней, чем в нью-йоркских гостиницах.

Перейдя авеню Д, Сочок достала ключи, крепко зажала в кулачке. В случае чего пригодятся как оружие. Впрочем, вряд ли кто к ней пристанет. Имя Рауля в этой округе имеет достаточный вес, чтобы она чувствовала себя в безопасности даже на самых сомнительных бульварах.

Дверь закрывалась на два замка, которые нужно было запирать поворотом ключа, и еще один, который защелкивался сам. Вставив ключ в первую замочную скважину, Сочок хотела повернуть его против часовой стрелки – однако ключ не поворачивался, словно замок не был заперт. Она не придала этому значения, однако и второй замок оказался открыт.

– Рауль становится забывчив, – пробормотала Сочок с осуждением и прибавила ругательство-другое на своем родном языке.

Ладно хоть третий замок сам защелкнулся – а то бы дверь осталась вообще нараспашку.

Сочок вошла в квартиру. Улица была тиха и пустынна, и запираемые изнутри замки лязгнули непривычно громко. А в остальном все было очень спокойно: ни завывания полицейских сирен, ни плача младенца где-то на четвертом этаже, ни лая собак, ни бормотания телевизора. Машин, и тех не видно; даже туристы, которые обычно пытались найти местечко для парковки в нескольких кварталах на восток от модных ресторанов, – даже они куда-то все подевались.

Мир был тих и недвижен, как экран монитора, на котором Питер не набрал ни строчки.

Пока не раздался страшный крик Сочка.

Урок географии

Проходы были такие длинные, стеллажи с товаром – такие высокие. Всюду, насколько видит глаз, – темное стекло бутылок. Они разделены по странам: чисто урок географии. Белые вина, разумеется, стоят отдельно от красных. Сегрегация. Каждый цвет – в своем собственном гетто.

Питер остановился перед Австралией. Джулианна любит австралийские вина. Он великолепно это помнил. Однако не мог взять ни бутылки – так сильно дрожали руки. И похоже было, что дрожат они уже очень давно.

Он огляделся: проход между стеллажей был пуст, ни одного покупателя.

Под силу ли Дине отыскать его здесь?

Может ли быть, что она как раз сейчас за ним наблюдает?

Или она кинулась к нему домой, зная, что его жена и дочка остались в квартире одни?

* * *

Его мобильник зазвонил, когда Питер вышел из магазина с плотным бумажным мешком, в который были упакованы две бутылки.

– Алло, – сказал он.

– Питер, мне надоело играть в эти игры.

– Мне тоже, – ответил он и прервал связь. Он услышал достаточно.

Убрав телефон, Питер направился не домой, а к ближайшей станции подземки. Он намеревался ехать на поезде номер 6 до «Пятьдесят Девятой стрит» – станции, где жил Майк Левин.

Питер всю жизнь ездил обычным поездом.

А экспрессом – никогда.

Пола Росси

Рауль сидел в луже собственной крови возле широченной кровати. Дорогой персидский ковер стал темно-красный, мокрый, и орнамент из цветов и листьев был безнадежно испорчен кровью его владельца.

Руки Рауля были заведены за его безмозглую голову и наручниками прикованы к фигурной ножке кровати. В груди была одна-единственная колотая рана. Громила умер от потери крови: удар нанесли не в сердце, а рядом, чтобы смерть не была мгновенной, но наступала бы медленно, долго.

Рауль имел возможность видеть, как умирает.

Однако в свои последние минуты он был не один.

Детектив Пола Росси смотрела, как судмедэксперт приподнял пропитанную кровью рубашку убитого. Рана была маленькая, аккуратная.

– Знакомо? – спросил он.

– Джеффри Холливелл? – отозвалась детектив.

Эксперт согласно кивнул, и Росси прошла в гостиную, где на роскошном кожаном диване съежилась Сочок, дрожа и плача. Росси присела на корточки перед безутешной девушкой, оказавшись с ней лицом к лицу:

– Сколько времени ты отсутствовала?

Сочок лишь пожала плечами, не удостоив Росси даже взглядом. Иного ответа детектив не дождалась.

– Как долго? – повторила она свой вопрос.

– А то я будто чертовы часы ношу? – На сей раз Сочок подняла голову: испуганное лицо казалось совсем детским, несмотря на ее враждебность.

Росси смотрела на нее, пока Сочок не сдалась. Смягчилась, насколько смогла, и ответила по существу:

– Не знаю. – Она выплюнула эти слова детективу в лицо, давясь отвращением, горечью прошлых воспоминаний. Полицейских она терпеть не могла. Никто из них ни разу пальцем не шевельнул, чтобы защитить ее, когда она была маленькой. И ее мать они тоже не защитили. – Ну вроде… – Сочок пыталась сообразить, сколько же времени в самом деле прошло от ее ухода до возвращения. Нелегкое дело – соображать, когда нервничаешь. – Может, часа три.

– Так, ясно. Не знаешь ли ты, кто мог желать смерти мистеру Сантьяго?

Сочок закусила нижнюю губу и потрясла головой: дескать, понятия не имею кто. «Он мертв, – подумала она. – Он совсем умер!»

– Рауля все любили, – проговорила девушка, задаваясь вопросом, кто же теперь о ней позаботится.

Раздался пронзительный скрип несмазанного колеса, Сочок и Росси обе повернулись к двери в спальню. Оттуда на каталке вывозили труп Рауля.

– Нет, – возразила детектив, – не все.