Текст книги "Фанатка"

Автор книги: Джонатан Бейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Домой, домой

Самолет «Американ Эйрлайнз» летел в аэропорт Ла-Гуардиа. Сокрушенный всем, что произошло, придавленный чувством вины, Питер покачивался в кресле – вперед-назад, вперед-назад – и задавал себе один-единственный вопрос: «Почему?» Он не корил себя: «Что я натворил?!» – а вновь и вновь пытался понять: «Как я позволил такому случиться?»

– Это была ошибка, – шептал Питер. Рядом никто не сидел, некому было наблюдать его отчаяние. Некому посчитать его параноиком, представляющим угрозу национальной безопасности.

И винить было некого: сам кругом виноват.

Слишком много выпил… Пьяный, – вот прекрасное оправдание! Купился на ее похвалы роману, на этот ее взгляд снизу вверх. И на то, как она плечом касалась его в баре. Вовсе не потому прижималась, что места было мало, а оттого, что ей это нравилось. И ему нравилось. Он сам к ней жался и не подумал даже отодвинуться.

Как давно ему доводилось видеть ТАКОЙ женский взгляд? Когда прекрасная незнакомка ТАК его хотела? Уж и не вспомнить. Да было ли это вообще? Вряд ли. А Дина говорила самые верные слова – как будто нажимала кнопки в нужном порядке, чтобы запустить механизм. Отлично знала, что и как делать, потому что внимательно читала его книгу. Инструкции были яснее ясного.

Питер не сомневался, что правда о случившемся не выплывет. Он не столкнется с Диной ни в магазине, ни в кино, ни в своем любимом ресторане, и Джулианна о ней никогда не узнает.

А даже если бы встретились… Ну что Дина могла бы сказать? «Ваш муж мне все про вас разболтал, когда я делала ему минет в гостиничном номере». От этой мысли его затошнило.

Всякого рода маньячки – это в основном плод людского воображения, вскормленного мыльными операми. Без опасных назойливых женщин фильмы и книги казались бы пресными; ради них люди платят деньги, когда идут в кино и книжный магазин. А Дина – всего лишь неумеренная в желаниях поклонница, которая стремится воплотить в жизнь собственные выдумки. Наверняка эта писательская обожательница следует по пятам за всеми полюбившимися ей авторами. Но коллекционирует не гипсовые слепки с гениталий, а воспоминания и автографы.

Хорошо, если только их.

Питер грустно вздохнул. Скорее всего, Дины ему больше не видать. Откинувшись на подголовник, он поглядел вверх, на потолок, где были указаны номера пассажирских кресел, затем вниз, кругом себя. Заметил экран, где показывали старый добрый фильм с Джимми Стюартом про Рождество, хотя Рождество уже полгода как миновало. Потом заметил двух стюардесс – далеко за тридцать, с такой гладкой кожей на лбу, что явно не обошлось без инъекций ботокса; стюардессы выставляли напитки на тележку, готовясь их развозить. Потом…

– Господи! – Питер наклонился вперед, чтобы лучше ее рассмотреть.

Смоляные волосы, черная одежда. Маленькие руки, которые держат дешевую книжицу с яркой картинкой на обложке – из тех, что привлекают юных испорченных девиц.

Питер не смог противиться внезапному порыву. «Это было сильнее меня», – вот оправдание еще лучше, чем хмель! Встав с места, он по проходу между кресел зашагал к ней. Его охватило острейшее желание ее увидеть, сказать что-нибудь о событиях прошлой ночи. Например, что они напрасно дали себе волю. Или что это было чудесно.

– Какая неожиданность, – проговорил он.

Она подняла взгляд. Питер озадачил ее, но не испугал. Девушка даже чуть улыбнулась:

– Простите?

Она была младше. И Дина, быть может, когда-то выглядела столь же невинно. В материнской утробе, к примеру.

– Извините. – Питер был разочарован. И не мог придумать, что сказать. – Мне показалось, вы… – Как же фразу-то закончить? «Сбоку вы были похожи на девушку, которая…»

Он лишь покачал головой, пробормотал извинение и отошел. Двинулся дальше по проходу, ввалился в туалетную кабинку.

Закрыв дверь, он едва успел наклониться над унитазом – и его вырвало, как будто чувство вины наконец приобрело физическую форму. Его выворачивало наизнанку, все внутренности рвались наружу – желудок, легкие, сердце.

Выпрямившись, нетвердо стоя на ногах, он умылся, глянул на себя в зеркало. Можно подумать, в Мэдисоне постарел лет на десять. Десяток лет вычеркнуты из жизни оттого, что он нарушил святой обет. Пожалуй, супружеская неверность должна иметь соответствующую маркировку – предупреждение о последствиях.

К горлу опять подступила тошнота.

И вдруг погас свет.

В дальнем закоулке сознания, на грязной простыне, служащей киноэкраном, замелькали обрывки фильма. Поцарапанную запыленную пленку крутили на скрипучем аппарате, звук был скверный, и перфорация повреждена, отчего изображение прыгало и было нечетким. Его личное кино. В нем было влажно и невыносимо жарко. Возможно, Питеру привиделся ад.

Он схватился за край раковины, чтобы удержаться на ногах. Что это – благословение или проклятие? Необходимость писать? Чем бы оно ни было, он хотел избавиться от наваждения, прогнать эти видения туда, откуда они явились. Если они исчезнут навсегда, Питер готов до конца жизни не садиться к компьютеру.

Колпак от автомобильного колеса катился по асфальту, серебристый, пыльный. Вот он подпрыгнул и прилепился обратно к колесу, которое вдруг остановилось. Кто его знает, отчего? Машина во что-то врезалась, как врезался в здание Торгового Центра «Боинг-747»; картина, слишком хорошо знакомая всем жителям Нью-Йорка, только здесь катастрофа произошла в масштабе улицы. Звук удара. Отчаянные вопли.

Питер задохнулся, словно в грудь ему тяжко ударился прилетевший откуда-то футбольный мяч. Он снова плеснул воды в лицо, растер лоб и щеки.

Быть может, он слишком слабый человек? Предательство ему не по плечу?

И он не в силах подчинить себе героев романа, которых сам же придумал?

Что нравится девушкам

– Папа, папочка! – прозвенел детский крик в зале аэропорта. И раздался быстрый топоток бегущих ног.

Питер глянул сквозь затянувшую все вокруг пелену ужаса – и увидел, как она бежит ему навстречу. Поначалу он усомнился, вправду ли это она. Может, привиделось? Мало ли какую шутку сыграло с ним сознание. Может, просто желает дать ему передышку, позволяет отдохнуть от боли.

– Папа! – снова закричала Кимберли.

Питер наконец улыбнулся.

Он улыбнулся бы, даже если б ему в следующий миг предстояло умереть – настолько он был счастлив, настолько он ею гордился. Присев на одно колено, он принял в объятия подбежавшую девчушку с длинными светлыми волосами. Прижал ее к себе, поднял в воздух и закружил, а она звонко смеялась.

– Привет, Тыковка! – Он поцеловал дочку.

Питер нарек ее Тыковкой, едва увидел у медсестры на руках. Личико у Кимберли было пухлое, круглое, и, хотя он, конечно же, знал, что новорожденные младенцы красотой не блистают, его дочурка была самой прекрасной на свете.

Ах нет: все-таки она была на втором месте.

Следом за Кимберли к Питеру подошла Джулианна; ради ее чуть асимметричной улыбки стоило жить. Питер не спрашивал себя: «Что есть жизнь?» и «Чего ради я пришел в этот мир?» Ответом на эти простые вопросы была высокая длинноногая красавица с роскошной шевелюрой.

Жена потянулась к нему и поцеловала, а довольная Кимберли так и висела, прижатая к отцовской груди.

– Что вы тут делаете? – спросил Питер.

Проходивший мимо человек бросил на него неприязненный взгляд, словно ему было известно о том, как Питер провинился.

– Да вот, решили тебя удивить, – ответила Джулианна.

Он отсутствовал всего ничего, однако ее голос показался далеким, таинственным, почти чужим. Возможно, сказывалось его чувство вины. Или же им вообще не следовало разлучаться ни на день.

– Удивили, – он с трудом растянул губы в улыбке. – Очень приятный сюрприз.

– Персональное обслуживание: личное такси из аэропорта домой, – проговорила Джулианна с игривым блеском в глазах.

– Насколько личное? – заинтересовался он.

Она улыбнулась и издала горловой, очень сексуальный звук.

– Мама, – укоризненно проговорила Кимберли своим звонким голосом, и Питер с Джулианной засмеялись, отлично зная, что последует дальше: хотя всего шести лет от роду, Кимберли уже порой стеснялась своих родителей, – тебя люди слышат!

* * *

Они пересекли площадку для парковки автомобилей; площадка была почти пуста, а их машина сиротливо приютилась в дальнем углу, как будто иного места не нашлось, когда Джулианна ее ставила. Это был старый «Сааб-900», в основном красный, кое-где проржавелый, купленный прежде, чем сменился внешний дизайн, – когда автомобиль еще походил на черепаху из мультфильма, что придавало ему определенное очарование.

Джулианна передала мужу ключи, он открыл заднюю дверцу и выпустил из салона Гручо. Желтый пес (помесь золотистого лабрадора неизвестно с кем) был счастлив видеть хозяина после разлуки: он отчаянно вилял хвостом, подпрыгивал, припадал к земле, бегал кругами. И наконец прижался к ногам, когда обожаемый хозяин сел на корточки и приласкал его:

– Привет, Гручо. Как дела, парень? Скучал без папы?

Пес издал радостный вой и с новой силой замолотил хвостом, вся задняя половина его тела заходила ходуном.

Питер засмеялся. Он так рад был видеть семью! Даже если Гручо знал о случившемся в Мэдисоне, он простил хозяина. Или не обратил внимания на его проступок. Ну еще бы: ведь не его же предали.

Питер поднял глаза и встретил взгляд Джулианны.

– Будем считать, что Гручо ответил: «Скучал», – проговорил он, поднимаясь.

– Ты просто чаще меня балуешь его вкусненьким, – ответила жена.

Открыв багажник, Питер аккуратно поставил в него чемодан. Загородив чемодан своим телом, расстегнул «молнию» и вытащил припасенный гостинец. Не показывая его, обернулся к Кимберли.

– Ты мне подарок привез? – спросила дочка.

– А ты как думаешь?

– Привез. Какой?

– Закрой глаза – узнаешь.

– Ну папа! – Она состроила недовольную гримасу, однако зажмурилась.

Подмигнув Джулианне, Питер достал из-за спины нечто, больше всего похожее на здоровенный ломоть желтого сыра. Кусок пенопласта с выемкой для головы – в самом деле, точь-в-точь аппетитный сыр. Питер надел подарок Кимберли на макушку.

Во взгляде Джулианны читалось: «Ты спятил!»

– Мило, – промолвила она. Явно солгала – дурацкая шляпа в виде сыра ей не понравилась, однако Джулианна едва сдерживала смех.

Открыв глаза, Кимберли стащила подарок с головы, чтобы рассмотреть.

– Ух, здорово! – Она повертела «сыр» в руках и снова водрузила на макушку. – Спасибо! Такая здоровская штука!

Питер открыл дверцу, приглашая дочь с собакой забираться на заднее сиденье.

– Вот видишь, – сказал он жене.

Удивленно качнув головой, Джулианна еще раз его поцеловала – на этот раз чуть дольше предыдущего – и ответила:

– Ты всегда знаешь, что нравится девушкам.

– Угм, – согласился он, еще переживая упоительный поцелуй, и хотел вернуть ей ключи от машины.

– Нет уж, – жена открыла дверцу со стороны пассажирского сиденья.

– Эй, а как же персональное обслуживание?

– Это позже, – ответила Джулианна с намеком на нечто большее, чем шоферские услуги.

Питер обиженно поджал губы, и она засмеялась:

– Видишь ли, сейчас-то у нас «час пик».

Та, что играла Анжелу

Ну и медленно же они тащились!

Езда со скоростью десяти миль в час по Лонг-Айлендскому шоссе в «час пик» казалась чудом. Автомобили ползли как улитки, а чаще и вовсе стояли.

Питер крепко сжимал руль; пальцы стискивали обод куда сильней, чем требовалось. Он всегда нервничал, когда вел машину, и это была одна из причин, почему он поселился в центральной части Нью-Йорка. За баранку приходилось садиться нечасто. Лишь изредка он катался в любимый Джулианной магазин здорового питания в район Вест-Сайда или – совсем уж неподалеку – в «Икеа» за какой-нибудь очередной бытовой техникой, а однажды они всей семьей ездили в Бостон. Но обычно «Сааб» мирно стоял в гараже в полуквартале от дома, где они жили, а Питер, уж если куда выбирался, счастливо ездил подземкой.

– Ну и как оно тебе? – поинтересовалась Джулианна.

– Мм? – Он бросил на жену быстрый взгляд, не уверенный, о чем именно она спрашивает; чувство вины немедленно заявило о себе. Пробудилось, точно беспокойное живое существо.

– Как тебе Мэдисон? – пояснила жена. – И пьеса?

– А, ну… э-э… По большей части, пьеса была странная, – солгал он. – Я в жизни не представлял себе этот роман в виде спектакля.

– Только в виде блокбастера?

– Вот-вот. С Джулией Робертс в главной роли.

Это была шутка. Дело в том, что Питеру в свое время предлагали продать права на экранизацию. Сделка была на мази, а на главную роль действительно пригласили Джулию Робертс. Однако киношники неосторожно проболтались, что предполагают сделать Анжелу постарше: лет тридцати, а не пятнадцати. Вместо школьницы они собирались представить на экране разведенную мать двоих детей, которая торгует своим телом, чтобы оплачивать счета, но ее лишили родительских прав, когда она пристрастилась к героину, и теперь она стремится бросить наркотики и вернуть себе детей. Короче говоря, готовилось нечто вроде сильно запоздавшего сиквела «Красотки». Услышав о планируемом надругательстве, Питер вежливо поблагодарил кинопродюсера за потраченное время и тут же позвонил своему агенту Майку Левину и сказал, чтобы тот не продавал роман. Уж не настолько Питер нуждался в деньгах, чтобы позволить так уродовать книгу.

– Но актриса, игравшая Анжелу, была великолепна, – сообщил он жене.

– Ты ее такой и представлял?

Питер на мгновение задумался, представив себе не артистку театра, а Дину, когда она просила его подписать книгу. Вспомнил легкий румянец волнения на ее красивом лице.

Возможно, Дина с самого начала знала, что между ними произойдет.

А быть может, она всего лишь восхищалась романом.

– Да, – ответил он наконец. – Именно такой она мне и виделась.

– А как она в жизни? Мила?

Питер замялся:

– Да я с ней, в общем-то, и не разговаривал толком. – Он опасливо глянул на жену. Чувствует ли она, что он виноват? Вдруг она видит, как чувство вины сидит у него на плече, словно пьяный чертенок, и швыряет собственный кал ему в душу? – А что? – спросил Питер, скрывая смятение.

– Не знаю, – отозвалась Джулианна. – Я как-то всегда тревожилась: а ну как ты закрутишь роман с актрисой, которая сыграет Анжелу?

– С Джулией Робертс? – предположил Питер, пытаясь обратить в шутку то, о чем было известно лишь ему. Ему да Дине.

– Ну, необязательно с ней, но, видишь ли… Скажем, вот она – твоя героиня во плоти. Говорит слова, которые ты придумал. Играет… э-э… любовные сцены, которые ты…

– …написал, – подсказал Питер.

Джулианна повела плечами, соглашаясь, не подыскав лучшего слова, и закончила мысль:

– Разве ты смог бы устоять?

– Уму непостижимо: как ты можешь тревожиться, что я закручу с кем-то роман? – проговорил он, с грустью подумав, что жена знает его лучше, чем он сам.

– Тревога подступает, только если мне скучно, – Джулианна кончиками пальцев коснулась его щеки. Целебное касание. До чего полезное слово – «целебный». – А я ужасно скучала, пока тебя не было.

– Придется что-то с этим сделать.

– Да уж. Вам многое придется наверстать, Питер Робертсон.

Воистину так, подумалось ему. Повернувшись к жене, он вдруг увидел, как расширились ее глаза.

– И кажется, это произойдет скорее раньше, чем позже, – добавила Джулианна.

Сбитый с толку, он проследил ее взгляд. Машины впереди тронулись.

– Давно пора, – Питер вздохнул с облегчением.

Наконец-то пробка рассосалась.

Словно в чужом доме

Он едва не проехал свою улицу.

Здесь стояли пяти– и шестиэтажные каменные дома, по обеим сторонам улица была обсажена деревьями. На первых этажах и в подвалах ютились разнообразные магазинчики: в одном торговали вышедшей из моды одеждой, в другом – гитарами, в третьем продавали подержанные компакт-диски… Типичнейший уголок Ист-Виллидж. Большинство квартир тут сдавались внаем, но многие уже были проданы по каким-то сумасшедшим ценам. Если в середине семидесятых квартиру с одной спальней можно было снять за двести пятьдесят долларов в месяц, то нынче она продавалась за миллион. Или даже больше.

Его улица была Десятая Ист-стрит, между авеню А и Первой. Когда-то в Ист-Виллидж селились нищие художники и наркоманы; теперь же тут обитал народ куда более благородный и обеспеченный – преуспевающая творческая интеллигенция и удачливые наркодельцы.

Питер жил в шестиэтажном, с белыми стенами доме; обширное парадное крыльцо располагалось выше уровня земли, а под ним был вход в подвальные квартиры. За мощной дубовой дверью с овальным оконцем находились двадцать четыре почтовых ящика; на каждом из первых пяти этажей дома было по четыре небольших квартиры, еще две – в подвале, а шестой этаж занимали две многокомнатные квартиры – с тремя спальнями в каждой. Миновав первую входную дверь, можно было нажать кнопку и связаться с консьержем, и тогда он открывал вторую такую же дверь, ведущую в холл.

Питер шагнул через порог. И сейчас же его охватило чувство, сходное с боязнью замкнутого пространства; он не мог вздохнуть – но не оттого, что легкие стиснуты страхом, а просто воздух не шел в гортань, как будто Питер вообще не заслуживал благодатной возможности дышать. Ведь он совершил кощунство, осквернил святыню, широко распахнул двери для грядущих бед.

Гручо радостно кинулся по коридору с бледно-зелеными стенами, пронесся мимо квартир 1-А и 1-Д, добежал до лифта и уселся в ожидании. Кимберли нажала кнопку вызова; Джулианна прильнула к мужу, положила голову ему на плечо.

У Питера на языке вертелось признание. Он хотел быть честным. Он никогда прежде не лгал жене. Никогда в жизни! Не предавал ее, не изменял, даже мысли такой у него не мелькало. Почему же сейчас? Ну как такое могло случиться – да к тому же так быстро, легко? Как оно вообще могло произойти?

Прибывший лифт звякнул, открылась дверь. Когда они вошли в кабину и Кимберли нажала кнопку шестого этажа, Питер поглядел в зеркало на задней стенке.

Странное дело: семейство в зеркале выглядело счастливым.

* * *

Входная дверь вела в кухню – маленькую, но удобную. Здесь стоял новый холодильник и древняя плита с вечно моргающей контрольной лампочкой. Кухонные панели были из грязно-коричневого пластика двадцатилетней давности. Они выглядели безобразно, когда Питер с Джулианной купили эту квартиру восемь лет назад – цены на недвижимость тогда сильно упали, не то что сейчас. С той поры панели лучше не стали, но к ним все привыкли и даже сроднились.

Кухонные шкафчики были из настоящего дерева, а дверцы висели на старомодных петлях. Один из выдвижных ящиков заедал; Питер вечно забывал, какой именно ящик застревает, и страдал от собственной забывчивости: стоило потянуть за ручку, она отлетала, и сам он с трудом удерживался на ногах. Тостер они с Джулианной получили в подарок на свадьбу: единственный подарок, который дожил с той поры – не сломался и не был выброшен за ненадобностью. В дальнем углу кухни было место Гручо, и там же стояли две белые миски, усеянные черными изображениями косточек и оттого похожие на шкуру далматинца.

За кухней располагалась комната, которую Питер с Джулианной называли «жилой». Здесь они ели, смотрели телевизор, читали. Белые стены были увешаны фотографиями в рамках, картинами, безделушками. Окна выходили на восток, в них было видно небо и крыши двух соседних зданий. Обеденный стол был старинный, подаренный родителями Джулианны – из натурального дуба, изрядно потертый и поцарапанный, и такие же стулья. У одного стула Гручо сильно погрыз ножку, когда, в самом начале своей жизни у Робертсонов, как-то раз остался один и не знал, чем себя занять. Диван с темно-зеленой обивкой вечно был в собачьей шерсти, сколько бы раз Джулианна ни проходилась по нему пылесосом. На кофейном столике горой возвышались книги и журналы, и тут же лежала россыпь пультов от телевизора, музыкального центра, видеомагнитофона и DVD-проигрывателя. Ни Питер, ни Джулианна толком не понимали, как с этими пультами обходиться, однако им как-то удавалось включать и выключать то что нужно.

В «жилой» комнате они именно жили.

Питер опустил чемодан возле дивана и огляделся. Комната казалась странно чужой и незнакомой. Вроде бы он ее когда-то видел, но воспоминание было далеким и смутным.

Из «жилой» комнаты он вышел в узенький коридор, который вел к ванной и спальням, и…

Питер остановился у двери в свой кабинет. К ней было привинчено старинное дверное кольцо с выгравированным по-французски девизом: Dieu et mon droit – «Бог и мое право», над которым лев и конь с двух сторон держали сердце. Выше был изображен флаг и дата – 1853. Кольцо переехало сюда из квартиры, принадлежавшей деду Питера; он давным-давно умер, и Питеру не у кого было спросить, что означают этот герб, девиз и дата.

Повернув рукоять, он открыл дверь. Она отворилась наполовину, петли взвизгнули, и дверь застряла – как всегда.

Питер шагнул в кабинет. Зрители, посмотревшие спектакль в театре на Уилли-стрит в Мэдисоне, мгновенно узнали бы обстановку – то была спальня Анжелы. Полки над столом висели такие же, как у нее, только на них стояли книги, а не коллекция плюшевых медвежат. А в окне был овальный витраж с изображением Девы Марии.

И все же Питер с трудом признал свой собственный кабинет. Даже тут он чувствовал себя не в своей тарелке, как будто встреча с Диной лишила его места, которое он называл домом, и Питер стал в нем чужим.

Он взял со стола пару старых наручников. Нынче они служили ему в качестве пресс-папье либо игрушки, которую можно крутить в руках, когда не стучишь по клавиатуре компьютера. Купил он их для того, чтобы лучше понять игры, в которые Анжела играла со своими клиентами. И то, как она чувствовала себя в рабстве у сводника, к которому в конце концов угодила. Работая над книгой, Питер желал, как можно точнее описать звук защелкивающихся наручников, ощущение холодной стали на запястьях. Хотел передать словами их власть и порожденный ими страх.

Сейчас, поигрывая наручниками, защелкивая их и вновь открывая, Питер просмотрел почту и послушал записи телефонного автоответчика.

Никаких неожиданностей: звонил литературный агент, издатель, несколько старых друзей, с которыми он теперь виделся редко. Почта – в основном счета да каталоги, кой-какие журналы, предложения беспроцентных кредитов.

Питер аккуратно положил наручники на толстую стопку бумаги. Распечатка. Девяносто пять тысяч слов. Рукопись романа «Прекрасная ложь», которая терпеливо дожидалась его возвращения, лежа на углу рабочего стола, – ожидала, когда он закончит правку и наконец даст своему творению свободу.

Затем он вынул из кружки, где стояли карандаши и ручки, старый стилет. Питер приобрел его в ломбарде так давно, что уже не помнил, когда это было. Во всяком случае, до знакомства с Джулианной. Стилет был серебряный, с девятидюймовым клинком, рукоять испещрена стертыми завитушками, и выгравированы инициалы П. Р. – Питер заказал гравировку, чтобы казалось, будто стилет у него был всегда. Прежде кинжал валялся без дела, а теперь Питер нашел ему применение: вскрывал письма.

Он взрезал один из конвертов – с виду очень официальный, бежевого цвета, и шрифт такой серьезный – и вынул вложенный лист бумаги. Тьфу, черт! Просроченный счет. Как это Питер про него позабыл? Где была его голова?

Вот только этого ему не хватало – после всего, что произошло в Мэдисоне.

Он рассердился.

И опечалился.

Тряхнул головой, засунул счет обратно в конверт, а конверт – в стопку других писем, решительно вычеркнув его из памяти. Убрал – и тут же позабыл, словно ничего и не было.

И без того достаточно сумятицы и беспорядка – в его мыслях, в жизни, да и в кабинете тоже. Куда ни глянь – повсюду какие-то безделушки, клочки бумаги, записки. Питер делал всяческие записи для прошлой книги, для нынешней, для тех, что еще только будут когда-нибудь написаны. А за одним из шкафов был тайник, устроенный предыдущим жильцом. Самый настоящий тайник, как в старом доме с привидениями; в нем хранились счета и налоговые декларации десятилетней давности. Кроме того, в кабинете стояли книги – от пола до самого потолка. Здесь было все, что Питер когда-либо читал или намеревался прочесть в скором будущем. И все издания «Анжелы по прозвищу Ангел»: дешевые книжицы в бумажной обложке соседствовали с переводами на немецкий, французский, японский.

Питер оглядел полку, занятую «Анжелой». На нее первым делом падал взгляд, когда входишь в кабинет. Из плотного ряда томов Питер извлек самое первое издание – книгу, которая была у Дины.

В задумчивости пролистав страницы, он глянул на посвящение: «Джулианне и Кимберли». И на страницу, где он выражал благодарность разным людям – главным образом тем, кто снабжал его необходимой информацией для романа. Список имен был куцый – многих и многих в нем не хватало, черт бы их всех побрал.

Виновные предпочитали оставаться неназванными.

Теперь он понял, почему.