Текст книги "Люди Домино"

Автор книги: Джонатан Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Довольно этого беспомощного бормотания. Кстати, я должен сказать, что большая часть рассказа Генри Ламба о китайском ресторане – чистой воды вымысел; эта несчастная девица просто хотела избавиться от назойливого поклонника и пыталась найти способ, который не слишком бы обидел этого простачка. Да, бедняга Генри был безнадежно поглощен созерцанием ее соблазнительной фигуры, а когда сообразил, что на самом-то деле девице на него наплевать, было уже слишком поздно.

Измотанный треволнениями и событиями предыдущего вечера, принц Уэльский рано улегся спать. Как и идиот Ламб после его первой встречи с Дедлоком, принц изо всех сил старался выкинуть этот эпизод из головы, относиться к нему как к яркому сну или крайне несмешному розыгрышу, но происшествие за завтраком вернуло его к реальности, и вчерашнее во всей его удручающей мрачности снова всплыло перед ним. Мать ответила на его просьбу об информации, прислав маленькую квадратную карточку, четверть которой была занята позолоченной маркой в виде королевской короны и перечислением всех ее званий и титулов. Ниже дрожащим неуверенным почерком были большими буквами написаны три следующих слова:

СТРИТЕР – ЭТО БУДУЩЕЕ

И потому Артур Виндзор был взволнован и не в себе, когда вскоре после девяти часов, одетый в отглаженную Сильверманом пижаму и с томиком Райдера Хаггарда под мышкой, пожелав доброй ночи атлетического сложения слуге, стоящему на страже у дверей, улегся в кровать и постарался поудобнее устроиться на подушке.

Он был абсолютно уверен, что спать ему придется в одиночестве. Лаэтиция через Сильвермана сообщила, что желает провести ночь в своей отдельной спальне – явление сие в последнее время повторялось с нарастающей регулярностью, и Артуру это казалось признаком ее убывающего желания. В полутора главах от конца «Дочери мудрости» [39]39
  «Дочь мудрости» – название одного из романов Генри Райдера Хаггарда.


[Закрыть]принц загнул уголок страницы, положил книгу на столик рядом с кроватью, выключил свет и несколько минут спустя погрузился в сон.

Когда он снова открыл глаза, то почувствовал, что в комнате есть кто-то еще и что именно ее приход и разбудил его. Темнота в спальне была далеко не полной, и он различил знакомый силуэт.

– Лаэтиция? – позвал он с неожиданной надеждой, возбуждаясь. – Ты что – передумала?

Когда фигура приблизилась, он услышал шелковую музыку ее самой сексуально благоухающей ночной рубашки, источающей слабый аромат тех духов, которыми она пользовалась в первые месяцы их любви. Он закрыл глаза в сладостном предвкушении того, что должно последовать, – ее гладкий язык на его лице, ее мягкие ладони, спускающиеся по его телу.

Но не последовало ничего. Совершенно ничего.

– Дорогая? – прошептал он. – Мы так давно не были вместе. Не дразни меня.

По-прежнему ничего. Даже запах ее исчез.

Артур сел на кровати, щелкнул выключателем лампы на столике, сбросил с себя одеяло, завернулся в просторный халат и открыл дверь.

Охранник стоял на своем месте.

– Добрый вечер, сэр.

Принц моргнул, отчаянно пытаясь вспомнить имя.

– Том, так, кажется?

– Да, сэр, так.

– Вы кого-нибудь впускали в мою комнату, Том?

Даже одна эта мысль, казалось, оскорбила его.

– Конечно нет, сэр.

– А мою жену вы, случайно, не видели?

– Насколько мне известно, принцесса Уэльская проводит ночь… в другом месте, сэр.

Это что – издевка? Уж не насмехается ли над ним этот человек? Господи милостивый, неужели всем вокруг известно, что его жена более не желает его?

– Да, вы правы, – холодно произнес принц. – Но вы мне дадите знать, Том, если меня кто-нибудь будет спрашивать?

– Разумеется, сэр.

Артур уже готов был удалиться в свою спальню и серьезно обдумывал мысль прикончить последние полторы главы «Дочери мудрости», когда вдруг услышал смех Лаэтиции.

– Вы слышали, Том?

– Слышал что, сэр?

Принц не ответил, а, ошеломленный, пошел по коридору в направлении источника звука. Услышав его еще раз – этот чистый незамысловатый звук смеха Лаэтиции, он обнаружил, что с трудом сдерживает слезы, потому что в последний раз слышал такой раскованный смех своей жены в те времена, когда они еще не были женаты. Он добрался до конца коридора, но его жены здесь не обнаружилось.

В течение нескольких ужасных секунд он думал, что, возможно, его подвело воображение… но нет – смех повторился, и Артур пошел на его звук по другому коридору, вверх по лестнице, через столовую, гостиную, по бесконечным проходам, мимо многочисленной прислуги, – они все останавливались как вкопанные, завидев его, вжимались в стену и опускали глаза в ковер – вековые традиции привили иммунитет против задавания неудобных вопросов. Артур прошел мимо всех них, слишком гордый, чтобы просить о помощи, путаясь в полах своего халата, шлепая тапочками. Он шел все дальше и дальше по этому лабиринту.

По стандартам семейства Виндзоров, Кларенс-хаус не очень велик и не очень древен (по своей громаде и величию дом определенно уступал той собственности, которую он, принц, в конечном счете унаследует, взойдя на трон своих предков), но когда он шел наобум в тот вечер, ему казалось, что дом стал больше, чем прежде, что он вырос и разросся, приобрел новые причудливые формы. Подгоняемый смехом жены, он брел по комнатам, которых и не помнил вовсе, – оранжерея с растениями удивительной раскраски, громадная библиотека с книгами на невероятных языках, комната, которая казалась странным музеем, заполненным головами убитых на охоте ужасных животных и древних доспехов, предназначенных для существ, не вполне человекоподобных.

Наконец он оказался в зале зеркал, каждое из которых превращало его облаченную в халат фигуру в нечто нескладное и экстравагантное. Потом он увидел ее – в конце зала, она ждала на пороге двери, ее любимая ночная рубашка свободно ниспадала, оставляя ниже шеи широкий клин, лоснящийся от пота. Она улыбалась, тяжело дышала и ждала, когда он подойдет к ней.

– Лаэтиция!

Принц моргнул – и она исчезла, лишь дверь осталась чуть приоткрытой. Дрожа от мучительного возбуждения, Артур бросился за ней в погоню.

В комнате его ждал мистер Стритер. Босой, он сидел на полу и, когда вошел Артур, как раз вводил иглу шприца, наполненного какой-то розоватой жидкостью, в вену рядом с большим пальцем ноги.

– Шеф! – На лице Стритера расцвела радостная улыбка, словно он только что встретился со старым знакомым в баре. – Ты чего-то рановато. – Он выдавил содержимое шприца в вену.

Артур устало повернулся и посмотрел в проем двери. Никакого зала зеркал по другую сторону – всего лишь обычная кишка коридора, по которому он проходил тысячу раз.

– Стритер?

Принц говорил тщательно, осторожно, опробуя языком каждый слог, словно проверял – настоящий ли он.

Светловолосый надевал носки и туфли, убирал шприц.

– В чем дело, дружище? Вид у тебя какой-то пришибленный.

– Я думаю… – медленно проговорил Артур.

– Ну? – нетерпеливым тоном сказал Стритер, как водопроводчик, запрашивающий за работу непомерную цену.

– Я думаю, мне приснился страшный сон, – сказал наконец Артур. – Настоящий ночной кошмар.

Принц заметил, что у Стритера при себе чайник и две чашки. Стритер наполнил по одной для себя и для принца.

– Я разговаривал со своей матушкой. Она говорит, что вы – будущее.

Стритер рассмеялся.

– Мы – будущее, шеф. Мы с тобой вместе. – Он передал принцу чашку. – Пей. Пора нам приступать.

Артур взял предложенную чашку и едва успел поднести ее к губам, как Стритер хлопнул в ладоши, и свет в старом бальном зале погас, а перед принцем снова предстала живая картина.

Его прапрапрабабка, императрица Индии, сидела, переливаясь, перед ним, такая же холодная и несокрушимая, как и прежде, хотя на этот раз Артуру показалось, что в ее движениях чувствуется какая-то удовлетворенность, нечто чуть ли не посткоитальное. Рядом с ней находились трое незнакомцев, трио мужчин в выходных костюмах с лоснящимися, прилизанными волосами.

– Стритер… – начал было принц, но существо, присланное его матерью, сделало движение рукой, призывая его к тишине, и в жесте этом было не больше уважения, чем в отношении родителя к надоедливому ребенку во время долгой автомобильной поездки.

– Не будь ты таким нетерпеливым, шеф. Просто расслабься и получай удовольствие. – Он ухмыльнулся в полумраке. – Я так думаю, были времена, когда твоя женушка давала тебе подобные советы.

Артур хотел было возразить на это мучительно точное замечание, но тут распахнулась дверь и вошла полупрозрачная фигура мистера Дедлока – полы его фрака развевались, на лице застыло выражение бесшабашной решимости.

Старая королева, которой вот уже сто шесть лет как не было в живых, скривила губы в отвратительном подобии улыбки.

– Чему мы обязаны столь редкому удовольствию?

Человек из Директората, казалось, был возбужден и чувствовал себя не в своей тарелке.

– Прошу меня простить, ваше величество. Простите эту спешку и мое неучтивое вторжение. Но у меня не оставалось выбора – я должен был вас увидеть.

Королева с молчаливым безразличием разглядывала своего подданного.

– Ваше величество, я не верю, что Левиафан – тот, за кого себя выдает. Вы ведь, разумеется, помните, что это имя упоминается в Библии? Это морское чудовище, громадный змей, монстр о семи головах.

– Ах, Дедлок, Дедлок. – Голос королевы звучал неодобрительно – так билетный контролер разговаривает с пойманным не в первый раз поездным зайцем, который выдумывает очередное бредовое объяснение отсутствию у него билета. – Нет ни малейшей нужды в таких театральных жестах. Левиафан говорил, что вы, вероятно, так и будете реагировать. Прошлой ночью он сказал мне, что сомневающиеся непременно найдутся.

– Прошлой ночью, мадам?

– Он снова приходил ко мне во сне и сказал, что я должна делать. Я должна в его честь построить часовню у Балморала. Он защитит наши границы. Он сохранит нашу империю и сделает так, что наш Дом будет править ею вечно.

– А вы никогда не думали, что мы можем добиться всего этого без помощи вашего Левиафана?

Королева, казалось, даже не услышала этого вопроса.

– Кажется, я не представила вас моим стряпчим, – сказала она. – Они сейчас вовсю работают над контрактом.

Трое человек, как заводные манекены, вышли из-за спины королевы.

– Прошу вас познакомиться – фирма Холворма, Квилинана и Килбрета.

Первый из троих протянул руку и заговорил на безупречном английском – на каком разговаривают лучшие выпускники аристократических частных школ.

– Рад познакомиться, мистер Дедлок. Джайлс Холворм.

Вперед вышел следующий стряпчий и тоже протянул руку.

– Джим Квилинан, – сказал он с напевным ирландским акцентом. – Очень рад с вами познакомиться.

– Робби Килбрет, – сказал третий стряпчий – этот говорил на глуховатом шотландском диалекте. – Рад встрече.

– Джентльмены, – сказала королева. – Вы получили инструкции. Вы знаете, где искать мальчика? Левиафан указал вам направление?

Холворм поклонился.

– Да, ваше величество.

– Я знаю, что могу положиться на ваше благоразумие. Встретимся завтра.

Стряпчие согласно кивнули и, пятясь, чтобы не поворачиваться спиной к монархине, с мучительной уважительностью удалились из комнаты.

– Не правда ли, они забавные? – сказала королева, когда они вышли.

– Мадам?

– Да, мистер Дедлок? Что вы хотите узнать?

– Я хочу, чтобы вы подумали, мадам. Прошу вас. Подумайте хорошенько, прежде чем предпринимать какие-то действия, в которых вы потом можете раскаиваться.

– Приходите завтра. Тогда все увидите сами. Когда мы закончим, вы падете на колени и будете поклоняться ему вместе со мной.

– Завтра, мадам? А что произойдет завтра?

Королева чуть подалась к Дедлоку, и Артуру Виндзору показалось, что даже со своего места вдалеке он видит огоньки безумия, пляшущие в ее глазах.

– Нечто замечательное, мистер Дедлок. Нечто величественное. Завтра Левиафан спускается на землю.

13

Направляясь назад в свою квартиру приблизительно через полчаса после того, как я простился со старушкой, я заметил, что точная копия моего старого велосипеда, брошенного на работе в тот день, когда меня приняли в Директорат, была пристегнута к тому самому фонарному столбу, который использовал я для своей развалюхи. Странно, подумал я. Какое совпадение.

Войдя в дом, я увидел Эбби за кухонным столом, она попивала винцо с последним человеком, которого я предполагал здесь увидеть.

– Барбара?

Одетая в неприглядное ворсистое платье, с неудачной короткой стрижкой, эта пухлая девица хихикнула, увидев меня.

– Генри, привет.

– Вы как здесь оказались?

– Я пригнала ваш велосипед. Вы оставили его на работе. – По краям ее щек зарозовело что-то вроде румянца. – Я его пристегнула цепочкой возле дома.

Меня это тронуло.

– Очень мило с вашей стороны. Я о нем совершенно забыл.

– Вам он на новой работе не нужен?

– Вообще-то не нужен. Обычно за мной присылают машину.

Барбара восхищенно просияла.

Тут вмешалась Эбби.

– Мы как раз тут сидим – знакомимся, – сказала она. – Я сказала, что Барбара могла бы оставить велосипед мне, но она, похоже, была полна решимости увидеть тебя.

Барбара зарумянилась.

Эбби со значением посмотрела на меня.

– Мы думали, ты появишься раньше.

– Я был в больнице.

Барбара, услышав это, прониклась восхищенным сочувствием, Эбби посмотрела на нее с нескрываемым раздражением.

– Я так вам сочувствую, – сказала Барбара. – Есть какие-нибудь изменения?

– Не думаю, что в его состоянии произойдут какие-нибудь изменения.

– Выпей, – сказала Эбби. – За компанию.

Я сел, налил себе вина и спросил у Барбары, как у нее дела на работе.

– Вы же знаете, какие там дела. Материалов больше, чем мы можем обработать. Даже хранилище в Норбитоне переполнено. А Питер ведет себя как-то странно.

– Значит, никаких изменений, – сказал я, и Барбара услужливо рассмеялась.

– Меня постоянно посылают в экспедицию. – Пухлая девица наклонилась ко мне. – А эта женщина оттуда – ну, которая жирная и потливая. Я ее боюсь.

– Да-да, знаю, – сказал я. – Я помню. Но вы-то как поживаете?

Пока Барбара болтала о всяких пустяках, Эбби свернулась на своем стуле и угрюмо прихлебывала вино.

– Я вчера провела великолепнейший вечер с вашим мистером Джаспером, – сказала Барбара.

И тут подозрение зародилось в моем мозгу.

– Вот как?

– Очень милый человек. Такой внимательный.

Меня это встревожило, хотя я и не знал почему.

– И вы еще будете с ним встречаться?

– Наверняка, – сказала она. Голос ее прозвучал слишком уж уверенно, и она добавила: – Я надеюсь…

Эбби зевнула, потом с демонстративным удивлением посмотрела на часы.

– Боже мой – неужели уже так поздно?

– Какая занудная особа, – сказала она, как только за Барбарой закрылась дверь.

Я поставил чайник на плиту.

– Ну, занудной я бы ее не назвал.

– Она явно находит тебя очаровательным.

– Что ты имеешь в виду?

– Приехала сюда, чтобы привезти эту груду старого железа. Как-то это неловко.

– Думаю, это жест любезности.

– Жест любезности? – Мое предположение явно показалось ей нелепым. – А я думаю, она на тебя запала.

Я слышал, как закипает чайник.

– Что это ты имеешь в виду?

Эбби сложила на груди руки.

– Это видно по ее глазам.

– Ерунда. С какой стати Барбаре интересоваться мной? Так ты будешь кофе или нет?

Эбби прошлепала прочь из кухни.

– Этого еще не хватало, – пробормотал я. – Слушай, а может, ты просто ревнуешь?

Единственным ответом мне был хлопок двери – она удалилась в свою комнату.

Я серьезно подумывал – не постучаться ли мне в эту дверь, не заключить ли Эбби в объятия и не признаться ли в том, что я совершенно безнадежно и всепоглощающе влюблен в нее (и что Барбара ни в малейшей степени меня не интересует), но тут меня отвлек дверной звонок.

На пороге топтался водитель Директората.

– Берите пальто, – прохрипел он. – Старосты хотят вас на пару слов.

Я постарался как можно шумнее снять пальто с вешалки и подготовиться к уходу, но Эбби не вышла из своей комнаты, а меня снедала гордыня – и я не сказал ей, что ухожу.

У Барнаби в машине работало «Радио-четыре» [40]40
  «Радио-четыре» на Би-би-си передает разнообразные разговорные программы, включая новости, драматические постановки, комедии, передачи о науке и истории.


[Закрыть]– передавали какую-то вечернюю дребедень с участием двух преподавателей, которые бурно спорили о раннем творчестве Герберта Уэллса.

– Ученые, – сплюнул Барнаби, когда мы проехали мимо станции Тутинг-Бек и начали обычный долгий выезд из Южного Лондона.

– Но разве вы не были одним из них? – робко спросил я.

– Ну да, – сказал Барнаби, и в голосе его послышалась еще большая, чем обычно, воинственность. – Только разница в том, что я знал, о чем говорю. И продолжал бы говорить до сих пор, если бы эти мерзавцы не подставили меня. Если бы они не состряпали этого вранья…

– Где сегодня Джаспер? – спросил я, не желая слышать еще одну вспышку раздражительности Барнаби. – Где Стирфорт?

На лице водителя появилась гримаса.

– Слишком трусливы. Настоящие бабы. Та еще парочка.

– Я не верю, что они трусы, – тихо сказал я. – Все дело в Хокере и Буне – они кого угодно напугают.

Ворчанье с переднего сиденья.

– Вы их когда-нибудь видели?

– Нет, – ответил он, хотя по тому, как он это сказал, я понял, что он лжет.

Я хотел было продолжить расспросы, но Барнаби включил звук на максимум и весь остаток пути не отвечал ни на какие вопросы.

Десятки репортеров и фотографов, которые толкутся и прихорашиваются перед домом номер десять в дневные часы, давно уже разошлись по домам, а те, кто остался – солдаты, охранники, полицейские в штатском, – все они безропотно, покорно расступились передо мной, и я снова подивился тому, что слово «Директорат» действует как лучшая из отмычек.

На этот раз я вошел в дом на Даунинг-стрит один. Барнаби остался в машине, где с мрачным видом переворачивал страницы книги «Эрскин Чайлдерс и драма утопизма: о (ре)конфигурации большевизма в „Загадке песков“». [41]41
  Роберт Эрскин Чайлдерс (1870–1922) – английский писатель, автор известного романа «Загадка песков».


[Закрыть]

Гнетущее ощущение, возникшее, когда я решительно направился в этот мишурный дом, на сей раз, мягко говоря, было сильнее, чем в прошлый. Я прошел в библиотеку, шагнул за дверь-картину, спустился в глубины, миновал безмолвную галерею уродов и вурдалаков, на цыпочках прошел по сумеречному коридору и наконец оказался у последней камеры, этого жуткого места заточения Старост.

Охранник, чья рука, белея костяшками пальцев, крепко держала автомат, грубовато кивнул, и мне показалось, что где-то глубоко под маской военного безразличия я увидел проблеск участия, слабый намек на сочувствие.

В камере меня ждали люди-домино, они сидели в шезлонгах, а их корявые волосатые ноги покачивались взад-вперед. С моего прошлого визита здесь ничего вроде бы не изменилось – помещение было таким же безжалостно аскетичным, если не считать одного особенного нововведения.

В центре круга стоял телевизор, звук которого был включен чуть ли не на максимум. Я услышал переливы заранее записанного смеха, скрип дурацких шуток, вкрадчивый голос одного из наиболее популярных комиков, но, только узнав дрожащий фальцет собственного голоса, каким он был в мои девять лет, я, ошарашенный, понял, чтосмотрят эти существа.

На экране юный я вошел в декорации, которые вечно шатались, и произнес свою коронную фразу, вызвав бурю записанного на пленку веселья.

Хокер и Бун сидели, мрачно уставившись в экран телевизора, словно это была лекция по фотосинтезу, которую они должны были высидеть до конца в «Двойной науке». [42]42
  «Двойная наука» – ситком, передававшийся по «Радио-четыре» на Би-би-си.


[Закрыть]

Меньший из двух простонал:

– Господи помилуй.

Хокер печально покачал головой.

– Я должен быть с вами откровенен, старина.

– Должен быть честным.

– Это не самая смешная штука из тех, что мне доводилось видеть.

– Давайте будем искренними, мистер Л. Это так же смешно, как чума.

– Это почти так же смешно, как… – Хокер задумался на секунду, потом хихикнул, – как прокаженная монахиня.

Отвратительная ухмылка перекосила лицо Буна, превратив его в подобие нелепой резиновой маски.

– И нам должно быть прекрасно известно.

Я встал перед ними, не забыв убедиться, что не перехожу меловую линию.

– Почему вы это смотрите? – спросил я, услышав знакомые грохот и скрежет музыкальной темы.

– Не кино, а настоящая помойка, правда, сэр?

Хокер выключил телевизор, губы его сложились в презрительную гримасу.

– Экая гадость, сэр! Первосортная вонючка!

Бун помахал руками у себя перед носом, словно прогоняя воображаемую вонь.

– Тьфу!

– Фэ-э-э!

Я позволил им закончить.

– Я хочу, чтобы вы сообщили мне, где Эстелла, – сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее.

Хокер посмотрел на меня пустым взглядом, потом приложил ладонь к уху.

– Кто-кто?

– Эстелла, – ровным голосом повторил я, хотя и знал, что он прекрасно услышал мои слова.

– Ах да. Так и нужно было сказать! Мы собирались сообщить вам об этом в прошлый раз, но вы так стремительно унеслись, что мы не успели. Грубовато, я бы сказал. Довольно бесцеремонно.

– Чертовски неблагодарно, – сказал Бун. – В особенности с учетом того, что мы на уши вставали, чтобы вы чувствовали себя у нас как дома.

– Где Эстелла? – снова спросил я, изо всех сил стараясь говорить спокойным голосом.

Бун поднялся на ноги и обозрел крохотное пространство камеры.

– Вам этого не хватает, сэр? Прежнего шоу?

– Прежнего порядка?

– Рева грима?

– Запаха толпы?

Хотя Старосты покатились со смеху, я постарался сдержаться и прежним тоном повторил:

– Где Эстелла?

– Жаль, что вы такой никудышный актеришка, да, мистер Л.?

– Если бы у вас был хоть какой талантишко, вы бы могли сделать карьеру. А так вы теперь никто, сэр? Верно я говорю, Бун?

– Конечно нет, мой старый мандарин. Он настоящий ноль.

– Где, – мой голос начал выдавать копившееся во мне нетерпение, – Эстелла?

– Экий надоеда.

– Кто-то сильно возмущен.

– Юный мистер Ламб сегодня встал не с той ноги.

Я сверлил их взглядом.

– Мне необходимо знать, где она.

– Ишь, какой пройдоха!

– У вас отвратительный характер, мистер Л.

Я изо всех сил старался не слушать.

– Я хочу знать, где находится Эстелла.

– И вы полагаете, что на этом все закончится, сэр? Вы думаете, что стоит вам найти эту даму, и они позволят вам вернуться к прежнему образу жизни? Нетушки, старина. Из Директората никто так просто не уходит. Вы так до самого конца и будете тащить этот воз.

– Где Эстелла? – сказал я.

Бун ухмыльнулся.

– Даже те, кто не присоединяется к шайке Дедлока, в конечном счете умирают за нее, – сказал он. – Например, ваш папочка.

Я почувствовал, как щупальца страха обвивают меня.

– Не смейте говорить о моем отце.

Хокер радостно захлопал в ладоши.

– Великолепно, сэр! А то вы уже начали звучать как заезженная пластинка.

– Ваш папуля, – сказал Бун, – никогда не вступал в Директорат. Ваш дедушка ему ни слова об этом не сказал.

– Он хотел, чтобы его сыночек жил нормальной, скучной жизнью.

– Так оно и было, мистер Л. Ваш папуля был скучнейшим из людей.

– Это неправда! – возразил я.

– Боже мой, да этот парень был настоящий олух!

– И все же… – Бун ухмыльнулся.

Хокер потер рука об руку.

– Как-то раз мы оказали вашему дедушке услугу. Мы рассказали ему о Процессе.

– О Процессе? – Я чувствовал себя на краю пропасти. – О чем вы говорите?

– И взамен мы просили совсем немногого, правда, Хокер?

– Конечно немногого, Бун. Мы ведь не жадные ребята.

– Речь шла только о самых малых услугах. О пустяковейших пустяках.

– И что же он вам обещал? – выдохнул я.

– Он обещал нам свою плоть и кровь, – сказал Хокер.

– И мы были готовы и ждали в тот день, когда с вашим отцом произошел тот несчастный случай.

– Несчастный случай! – прокричал Хокер. – Ах, моя маленькая овечка, [43]43
  Фамилия героя – Lamb – в переводе с английского означает «овца».


[Закрыть]теперь вы знаете всю правду.

– Мы заглядывали в обломки машины, в которых он умирал, веселились и смеялись. А еще тыкали в него здоровенной палкой.

Теперь два этих монстра согнулись пополам от безудержного смеха и никак не могли остановиться.

– А какое было у него лицо, – сказал Бун, – когда он там умирал! Он-то думал, мы прибыли его спасать!

– А помнишь, – проговорил Хокер, с трудом вставляя слова между приступами смеха, – помнишь, как мы поливали ему ноги бензином?

На этот раз я сдержался. Я не завопил, не закричал, не стал беспомощно молотить кулаками по стеклянным стенам камеры. Не возникло у меня и искушения ворваться в круг. Вместо этого я спокойно подошел к двери и постучал, давая знак охраннику выпустить меня.

– Ту-ту! – пропел один из Старост. – Приходите к нам снова поскорее. Ведь вы придете, сэр?

– В следующий раз повезет больше, мистер Л.

Новый взрыв смеха. Я услышал, как снова ожил телевизор, услышал резкие первые аккорды старого саундтрека, под который проходила моя жизнь еще до того, как в нее вошло зло. Выходя на ватных ногах в коридор, я надеялся только на то, что эти скоты на заметили моих слез.

Когда я вернулся домой, обнаружилось, что Эбби ждет меня – сидит за столом в гостиной в мужской футболке, держа в руках кружку с черносмородиновым соком.

– Привет, – сказала она.

– Здравствуй, – осторожно ответил я и, попытавшись определить, в каком настроении она пребывает, через несколько секунд решил рискнуть и улыбнулся.

К моему облегчению, она робко улыбнулась в ответ.

– Извини, что так получилось сегодня.

– Нет, это ты меня извини – я виноват.

– Я увидела тебя с этой девицей и… Наверное, я просто погорячилась.

– Честно говоря, – сказал я, снимая пиджак и опускаясь на диван, – Барбара меня ничуть не интересует.

Эбби усмехнулась, и тут я заметил, какая тоненькая на ней футболка, как она подчеркивает очертания ее груди, и не мог отвести глаз.

– Как дела на работе? – спросила она. А я спрашивал себя, заметила ли она, как я пялился на нее.

– Знаешь, – сказал я, – немного изматывает.

– Давай я налью тебе выпить.

– Стакан водички мне сейчас в самый раз, – сказал я и тут же услышал, как она зашлепала на кухню.

Вернувшись, она протянула мне стакан, но не успел я поднести его к губам, как почувствовал ее руки в моих волосах, ее дыхание на моей коже.

– Эбби?

Вода была забыта, я второпях поставил стакан на стол, а она уже целовала мою шею, щеки, виски. На мгновение ее язык застрял в моем левом ухе, и я застонал от наслаждения.

– Извини, – выдохнула она. – Бедный Генри.

Она поменяла положение и села мне на колени.

– Эбби?

– Ш-ш-ш. – Она страстно поцеловала меня в губы, а я ей вроде бы ответил (так, как, по моим представлениям, это надлежало делать).

– Я не ждала, что буду такое чувствовать, – сказала она, когда мы оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание. – Чтобы так скоро. В тебе есть что-то такое…

Опьяненный на мгновение, я позволил себе шутку:

– Я неотразим.

– Не надо портить такую минуту, – недовольно сказала она, кладя свою руку на мою и направляя ее себе под юбку, и я где-то в глубине желудка почувствовал ту же волну паники, что испытал при нашем первом поцелуе, страшную боязнь действия, предательский страх, который невозможно измерить.

– Ты уверена? – спросил я.

Она снова поцеловала меня, я ответил ей. Я только-только начал расслабляться и получать удовольствие, когда мои мысли вернулись к той ужасной камере, к монстрам внутри мелового круга, безжалостному смеху Старост.

И тут я вдруг понял, что Эбби больше не сидит у меня на коленях, а стоит рядом, озабоченная, разочарованная – разглаживает на себе футболку.

– В чем дело? – спросила она.

– Извини, – сказал я. – Я правда хотел…

– Все в порядке.

– Мне очень не хочется тебя разочаровывать.

– Ты меня не разочаровываешь, – сказала она, хотя с моей стороны было бы самообманом не заметить нотки обиды в ее голосе.

– Просто у меня был такой долгий день. Столько всего случилось.

– Конечно.

– И… О боже… – Что-то среднее между рыданием и непреодолимым позывом к рвоте начало подниматься к моему горлу – огромная, неперевариваемая опухоль истины.

Эбби разгладила мои волосы, прижалась ко мне, прошептала в ухо:

– Что такое? Что случилось?

– Извини. – Я старался проглотить слезы. – Но есть вещи, которые я не могу выкинуть из головы. Это относится к моему прошлому.

Эбби поцеловала меня в лоб.

– Расскажи мне.

– Я должен тебе рассказать… – Из носа у меня потекло, и я почувствовал, как скорбь и бешенство овладевают мною. – Я должен тебе рассказать, как умер мой отец.