Текст книги "Люди Домино"

Автор книги: Джонатан Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

5

На следующий день я решил съездить в дедовский дом. Ни один другой член семейства (и ни один из его халявщиков дружков) не предложил мне своей помощи, и, как единственный из родственников, который когда-либо признавался в искренней любви к нему, я чувствовал лежащий на моих плечах груз ответственности.

День прошел в рутинной суете – шуточки Хики-Брауна, ланч с Барбарой, хождение в экспедицию, грязный взгляд Филипа Статама, целая вечность, проведенная в безделье за компьютером, пока я сидел, уставившись в экран и ждал пяти часов. Когда наконец это закончилось, я порулил к Лондонскому мосту, с трудом затащил велосипед в вагон поезда, направлявшегося в Далвич, точнее на Темпл-драйв, 17, где мой дед поселился еще задолго до моего рождения.

Покрутив педали на подъеме в горку, я свернул на его улицу, проехал мимо выстроившихся в ряд платанов и щитов, истерически возвещавших, что этот квартал находится под юрисдикцией неусыпных граждан. Для меня это было путешествием во времени. Туннелем в мое детство.

Дед жил в небольшом стандартном домике, втиснутом в ряд себе подобных. Дом приходил в упадок – залежи книг на подоконниках, вьющиеся вокруг решетки пожухлые сорняки, приколотый на двери клочок бумаги с надписью от руки: «Торговым агентам вход запрещен».

Я вошел внутрь, оттолкнул ногой горку почты, накопившейся на коврике, и меня тут же захлестнула мучительно-грустная волна воспоминаний. В доме был все тот же запах. Запах жареных сосисок – толстых, жирных, обугленных – единственное, что старик умел готовить. И этим же он неизменно кормил меня, когда я приезжал к нему на каникулы, это же было на столе, когда я мальчишкой возвращался после тех операций в больнице, этим же он кормил меня в тот вечер, когда умер мой отец.

Запах прошлого заполнил мои ноздри, и я как подкошенный свалился в большое кресло в гостиной. В тот момент я бы все отдал, чтобы снова стать восьмилетним мальчиком, чтобы дед был жив-здоров, чтобы все казалось не таким жестоким и более невинным.

Что-то маленькое и пушистое потерлось о мою ногу, и я, опустив глаза, увидел упитанного серого кота, с надеждой уставившегося на меня. Я осторожно протянул руку. Зверек не пустился наутек, и я погладил его, а он в ответ принялся довольно мурлыкать.

– Ты, наверное, голодный, – сказал я.

В кухонном столе обнаружилась пара жестянок с кошачьей едой. Я открыл одну и вывалил ее содержимое в блюдце – котяра с удовольствием набросился на еду. Съев первую порцию, он принялся клянчить еще.

Кроме кота в доме обнаружилось кое-что еще, мне не знакомое. Как и всегда, гостиная была завалена книгами, но это были другие книги. Я помнил потрепанные сценарии (Галтон и Симпсон, [18]18
  Рей Галтон (р. 1930) и Алан Симпсон (р. 1929) – английские сценаристы, работавшие на радио и телевидении в период с 1954-го по 1974 год.


[Закрыть] «Шоу Гуна», [19]19
  «Шоу Гуна» – программа, транслировавшаяся по английскому радио с 1951-го по 1960 год.


[Закрыть]ЭОО, [20]20
  ЭОО, или «Это опять он», – комедийная радиопрограмма, выходившая на Би-би-си с 1939-го по 1949 год.


[Закрыть] «Военно-морской жаворонок» [21]21
  Ситком (комедия ситуаций) об английском военном корабле «Траутбридж».


[Закрыть]) – стопки комедий высотой в полстены. Но теперь все было иначе. Я увидел книги по самым невразумительным эзотерическим темам – объемистые, дорогие на вид тома в твердых обложках по прорицанию, телепатии, хиромантии, картам Таро, масонству, о Распутине, метемпсихозе, госпоже Блаватской, астральной проекции, Нострадамусе, Элифасе Леви, [22]22
  Элифас Леви (1810–1875) – французский оккультист, маг.


[Закрыть]приготовлении к человеческим жертвоприношениям и о конце света. Книги с пугающими, удивительными названиями. Книги со странным запахом, вызывающие дрожь при прикосновении.

Теперь ничего этого, конечно, не осталось.

В последние годы я встречался с дедом реже, чем следовало бы, а дома у него вообще почти не бывал. По правде говоря, всего два раза – когда искал работу, и мы весь день просматривали объявления в газетах, а в другой раз, несколько месяцев назад, когда мы занимались почти тем же, только теперь искали жилье, и он нашел мне квартиру в Тутинг-Беке. После этого, когда я познакомился с Эбби, наши встречи с ним сошли на нет.

Испытывая чувство вины и оправдывая себя утешительной ложью, я твердил себе, что, мол, я занят на работе и обживаюсь в новой квартире и дело не в частоте моих визитов к нему, а в их качестве. Но легче от этого на душе у меня не становилось.

И тем не менее я недоумевал, почему раньше не заметил этих книг. Думаю, он приобрел их недавно, но корешки у них были потрескавшиеся, между страницами виднелись закладки из клочков бумаги, на полях были сделаны пометы – я сразу же узнал его руку. Так что книги имели вид довольно зачитанный.

Меня отвлекло радостное «мяу» и новое, решительное соприкосновение с моей ногой. Кот укоризненно посмотрел на меня и засеменил на кухню. Я последовал за ним, собираясь открыть еще одну банку, но тут зверек развернулся, побежал вверх по лестнице и исчез в спальне. Ожидая найти там дохлую мышь или недельной давности беспорядок, я вошел в спальню и обнаружил, что тут тоже произошли перемены.

Здесь стояли небольшая кровать (незастеленная, с брошенными в беспорядке одеялами), столик с номером «Миррор», забрызганным кофе, и механическим будильником, стрелки которого замерли на 12.14. Новой здесь была большая фотография в рамке, висевшая на дальней стене. На фотографии был я в детстве – старый рекламный снимок из сериала «Худшее случается в море» – с торчащими зубами, веснушчатый, запечатленный в момент, когда меня просили еще раз улыбнуться в камеру моей неестественной улыбкой. Несколько мгновений я стоял и смотрел. Видеть что-то из того времени – все равно что быть свидетелем чьей-то чужой жизни, я словно наблюдал события, случившиеся с кем-то, кого я в глаза никогда не видел, а познакомился только по газетным заметкам.

Я обратил внимание, что фотография висит косовато. Кот изогнул шею и поднял мохнатую мордочку кверху, словно тоже смотрел на фотографию и не одобрял такого беспорядка. Потом начал мяукать.

– Подожди, – сказал я, – сейчас дам тебе поесть.

Я подошел к фотографии и попытался выровнять ее, но она была плохо отбалансирована и никак не хотела висеть ровно. В раздражении я отодвинул ее в сторону.

Именно в этот момент я и начал чувствовать: что-то тут серьезно не в порядке, – ощутил первые движения червяка в сердцевине яблока.

За фотографией была серая ровная металлическая поверхность. Никаких петель или отверстий на ней я не увидел, только нечто похожее на скважину под ключ, а внутри – острые металлические заусенцы. Это была какая-то непонятица, еще одна тайна в доме моего деда.

Зазвонил дверной звонок.

Кот испуганно мяукнул, втиснулся ко мне между ног и так и остался там, дрожа.

Я ощутил совершенно необъяснимый приступ страха. После секундной паузы звонок повторился. Бросив последний взгляд на металлическую плиту, я поплелся вниз и открыл дверь.

Передо мной стоял человек с кукольным лицом – мистер Джаспер.

– Привет, Генри.

Его появление здесь было настолько из ряда вон выходящим, что я на какое-то время потерял дар речи.

– Нам нужна ваша помощь, – сказал он. – Пригласите меня в дом.

Кот спустился вместе со мной и теперь, дрожа от страха, терся у моих ног.

– Что вы здесь делаете? – спросил я наконец.

– Вы что – не хотите пригласить меня в дом? – Джаспер говорил таким тоном, будто обращался ко мне с какой-то совершенно естественной просьбой, словно его вторжение в дом старика было совершенно нормальным. – Ваш дед предпринял кое-какие меры безопасности. Здесь и в больнице. Нам понадобится ваша помощь.

– Моя помощь? Какого черта вам надо?

– Впустите меня в дом, мистер Ламб.

– Нет, – сказал я, и страх неожиданно пронзил меня. – Я думаю, вы должны немедленно уйти. Это посягательство на неприкосновенность жилища.

Джаспер обнажил зубы в деланом подобии улыбки. Словно испугавшись этой гримасы, кот проскользнул у меня между ног и прыснул прочь.

– Вы что – следили за мной?

– Вы пожалеете, если не впустите меня. Мы дунем, плюнем – ваш домик и развалится.

– Уходите. – Дрожь в моем голосе была почти незаметна. – Или я вызову полицию.

– Ах, мистер Ламб, полиция нам не указ.

И тут он сделал нечто воистину странное. Задрал голову и уставился куда-то вверх.

– Я согласен, сэр, – сказал он, и ничто в его манере не предполагало, что он обращается ко мне. – Я думал, что он будет выглядеть получше. – Его взгляд обшарил меня. – И постройнее, если откровенно. И почище.

– С кем это вы разговариваете? – спросил я.

Джаспер улыбнулся.

– Я ухожу, – сказал он. – Но запомните: в том, что произойдет дальше, вам некого винить, кроме себя самого.

Он развернулся и пошел прочь. Я слушал, как цокают по асфальту его дорогие туфли, но скоро шумы Лондона (рычание машин, вой сирен, чахоточный кашель автомобильных стереодинамиков) поглотили этот звук, и не осталось ничего, свидетельствовавшего, что Джаспер вообще был здесь, ничего, подтверждавшего, что он не игра воображения большого города.

Когда я проснулся на следующее утро, мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить события, случившиеся после вторника. Несколько благодатных секунд все это казалось нематериальным и эфемерным, как сон. Но когда я выбрался из постели, натянул халат и растрепанный, с опухшими глазами поплелся на кухню, все вернулось на свои места, и я громко застонал от этих воспоминаний.

К моему удовольствию, Эбби уже встала и сидела в пижаме на диване. Моя домохозяйка принадлежала к тому разряду женщин, которые выглядят особенно привлекательно в самом своем растрепанном и совершенно неотразимом виде – когда только выбираются из кровати, неприбранные, нечесаные и немного пахнущие сном.

– Привет, – сказала она.

– Доброе утро. – Хотя я и жаждал встреч с нею, но когда видел ее, смущался и не мог найти слов.

– Ты в порядке?

– В полном, – солгал я. – Чудн ые какие-то денечки выпали.

– Я понимаю.

Я с трудом проглотил слюну.

– Если хочешь, могу рассказать тебе об этом сегодня вечером.

– Да, хочу.

Я заметил в ней что-то новое.

– А где твоя горошинка?

– А-а, я от нее избавилась. Вообще-то такие штуки не для меня.

Может, виной тому мое воображение, но я был уверен, что она покраснела.

Когда я пришел на работу, возле моего стола стояла Барбара и аккуратно укладывала мои вещички в картонную коробку. Степлер, цветок в горшке, пачку салфеток, древнее фото моего отца.

– Здравствуйте, – сказал я. – Что вы делаете?

– Генри, – девушка побледнела, – вы что – ничего не знаете?

Я и спросить не успел, что она имеет в виду, как на столе зазвонил телефон, требуя моего внимания.

Я поднял трубку.

– Генри Ламб слушает.

– Это Питер. Вы мне нужны на пару слов. Срочно.

Я положил трубку и недоуменно повернулся к Барбаре, которая в ответ только сочувственно пожала плечами.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал я, направляясь в кабинет Хики-Брауна, куда вошел, даже не потрудившись постучать.

Рядом с моим начальником стояла знакомая фигура.

– Вы помните мистера Джаспера? – спросил Питер.

– Доброе утро, – сказал человек с отпилингованным лицом.

– Здравствуйте, – сказал я.

Мистер Джаспер улыбнулся.

– Буду ждать вас в коридоре.

Он вышел, не забыв закрыть за собой дверь.

Хики-Браун вздохнул, уселся на свое место и сделал жест рукой, показывая, что мне следует сесть напротив.

– Извините, если вам кажется, что все это через край, – сказал он. – Я понимаю, у вас была трудная неделя.

– Да что такое происходит, черт возьми?

Питер посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом – то ли из осторожности, то ли и правда ничего не знал, я так и не понял.

– Мистер Джаспер ответит на все ваши вопросы.

– Да? А кто он такой – этот мистер Джаспер?

– Я вам уже говорил. Он из особого отдела. Я бы на вашем месте не беспокоился. Это часть Службы.

– Он приходил в дом моего деда. Он сказал, что полиция ему не указ.

Хики-Браун не осмеливался смотреть мне в глаза.

– Он, наверное, пошутил.

– Пошутил? А почему Барбара собирает мои вещи? Вы что – избавляетесь от меня?

– Вас переводят.

– Как это?

– Вы сами виноваты, Генри. Ваша работа классификатора закончилась.

– Что?

– Лучше поторопитесь. Он вас ждет.

Хики-Браун поднялся, прошел мимо меня и открыл дверь, давая понять, что наш разговор окончен – точка.

Я вышел из кабинета и обнаружил, что Джаспер стоит, опираясь на то, что было моим столом, и мило болтает с Барбарой. Она похихикивает в ответ, проводит пальцами по волосам, притрагивается пальцем к уголку рта и вообще кокетничает.

Увидев меня, Джаспер ухмыльнулся.

– Вот и вы!

Барбара, странным образом воодушевленная, поцеловала меня в щеку.

– Удачи вам, Генри.

Я стоял онемевший и неподвижный, словно манекен в витрине, а Джаспер сунул мне в руки коробку с моими вещами.

– Держите. Нам лучше поспешить.

– Прямо сейчас?

Джаспер кивнул.

Барбара сжала мою руку.

– Молодец, – прошептала она. – Удачи.

Я нервно откашлялся.

– Всем до свидания, – сказал я, обращаясь к присутствующим. – Похоже, я переезжаю.

Коллеги будто и не слышали моих слов. Ответом мне было лишь тюканье пальцев по клавиатуре, телефонные звонки, ленивые вздохи ксерокса. Кто-то, конечно, методично хрумкал чипсами. Сыр с луком, кажется. Я чуял запах.

Как только мы вышли из здания, Джаспер выхватил у меня из рук коробку и швырнул ее в ближайшую урну.

– Почему вы это сделали? – сказал я, стараясь, чтобы мой голос не звучал слишком жалобно.

– Там, куда мы идем… – Джаспер вышагивал впереди меня, – уж вы мне поверьте, вам горшок с цветком не понадобится.

Я семенил за ним, стараясь не отстать. Мы прошли мимо Южного банка, мимо Национального театра, НКТ, [23]23
  НКТ – Национальный кинотеатр (National Film Theatre – NFT), ведущий репертуарный кинотеатр Великобритании.


[Закрыть]ресторанов, книжных киосков, художников, рисующих на асфальте, мимо продавцов «Биг иссью» [24]24
  Газета, основанная в 1991 году в благотворительных целях, продается на улицах.


[Закрыть]и скейтбордистов, людей в шубах, жарящих каштаны. Мы направлялись в сторону огромного сверкающего сооружения «Глаза».

– И где же находится ваш отдел?

– Вы сразу узнаете, как увидите.

– Не понимаю.

– Кстати, – перевел разговор на другую тему Джаспер, – я думаю, вам следует купить новый костюм. Это старье носить уже больше нельзя. Это будет неприлично.

– Вот как.

– Эта девица у вас в офисе… Барбара, кажется. Вы, наверное, не знаете, есть у нее кто-нибудь близкий? – Тон Джаспера сменился со скрытой угрозы на нечто более похожее на приятельские отношения.

– Что? – переспросил я.

– Ну есть у нее, скажем, приятель? Кто-нибудь особенный в ее жизни?

Я в ответ оторопело:

– Понятия не имею.

– Гммм. Любопытно. – Похоже, он смаковал какой-то образ, возникший в его воображении, и наконец воскликнул: – Она идеальна, мистер Ламб. Эта девушка была просто идеальна!

– Что вы имеете в виду?

Мне пришло в голову, что это какая-то офисная шутка и, может быть, меня ради чьей-то забавы на один день выдали в руки сумасшедшего. Я украдкой огляделся – нет ли где скрытой камеры.

Джаспер резко остановился.

– Мы пришли.

Я, ошарашенный, поднял голову.

– Но это же «Глаз».

– Заходите.

Десятки туристов томились в очереди, которая продвигалась вперед черепашьим шагом. Джаспер прошел мимо них в первый ряд, и самое удивительное было то, что никто, казалось, и не возражал, почти как если бы нас вообще не заметили. Я обратил внимание, что, несмотря на всю свою браваду и самодовольство, Джаспер, казалось, внимательно оглядывал каждого из них, словно искал кого-то знакомого. Я заметил, что он не раз оглянулся и нервно осмотрел очередь за нами.

– Вы кого-то ищете? – спросил я.

– Врага, мистер Ламб. Враг не дремлет.

– Враг? – переспросил я, все больше убеждаясь в том, что это обернется каким-нибудь изощренным розыгрышем.

Мы добрались до начала очереди, прошли мимо билетера, который нам и слова не сказал, и остановились перед открытой кабиной, наполненной группой японских туристов. Все они ощетинились путеводителями и камерами, совершенно не замечая нас двоих.

Джаспер показал мне на кабину.

– После вас.

Туристы нас не замечали.

– Но тут народа битком.

– Доверьтесь мне.

Я не шелохнулся.

– Мистер Ламб, то, что вы должны сейчас увидеть, более чем совершенно секретно. Если вы только словом обмолвитесь о том, что увидите сегодня, против вас будут приведены в действие самые крайние меры. Вам это ясно?

Я кивнул, чувствуя легкое головокружение, словно это был сон и я знал, что мои поступки не окажут никакого воздействия на реальный мир.

– Ну так идите же тогда.

– Не могу. Кабина переполнена.

Джаспер, казалось, потерял терпение.

– Да идите же.

Он подтолкнул меня, и я вошел в кабину. К моему удивлению, я прошел сквозь толпу туристов так, словно они были не более чем туманом – болотные огоньки, вцепившиеся в сувениры, цифровые камеры и ламинированные карты города.

Джаспер ловко вошел следом за мной.

– Дым и зеркала… – пробормотал он тоном, каким говорят, пытаясь успокоить ребенка, разбуженного ночью кошмаром.

Внутри кабины было темнее и просторнее, чем я предполагал. Словно во сне я услышал, как с пневматическим шипением закрылась дверь, а затем кабина начала ровно подниматься. Внутри стоял запах, который показался мне смутно знакомым и вызывал ассоциации со штукатуркой и бородавками. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить. Это была хлорка – запах общественного бассейна.

Вид на Лондон нам затеняло нечто, похожее на емкость с водой, которая занимала почти половину кабины, словно мы по ошибке зашли в аквариум. Через воду мы различали лондонские достопримечательности – преломление перекорежило их, сделало необычными: собор Святого Петра вытянулся до неприличия, палаты Парламента сверкали и казались хрупкими, высотки Канари-Варф, [25]25
  Торговый и деловой центр в восточной части Лондона.


[Закрыть]удлиненные и искаженные цитадели коммерции, мерцали, словно ты смотрел на них сквозь матовое стекло.

Но еще большее беспокойство у меня вызвало то, что плавало в емкости. Это был мужчина, очень дряхлый, с морщинистой отвисшей кожей со старческими пигментными пятнами. Он был обнажен, если не считать выцветших оранжевых плавок, и, казалось, плавал под водой; его древнее тело, подсвеченное снизу солнцем, купалось в ореоле желтого света.

Как это он дышит под водой, спрашивал я себя, но в конце концов отмел мысль о том, что он жив, как явно абсурдную.

Потом, хотя я и понимал, что это совершенно невозможно, старик заговорил. Губы его двигались под водой, но слышал я его совершенно отчетливо, как если бы он стоял рядом. Голос у него был низкий, скрипучий, печальный, говорил он со странными модуляциями.

– Добро пожаловать, Генри Ламб! – сказал он с такой теплотой, словно знал меня давным-давно. – Меня зовут Дедлок. Это Директорат. Вы только что были мобилизованы.

6

– Мы в Директорате не имеем дел с добровольцами. – Человек, назвавшийся Дедлоком, раскачиваясь в воде, улыбался мне с вызывающей бодростью, не отвечающей его возрасту. – Теперь вы – один из нас.

Я открыл рот, собираясь что-нибудь сказать, но в голову не приходило ни единого слова. Вместо этого я смотрел на торс старика, зачарованный рядами складок на его коже, этими клапанами плоти, которая подрагивала и пульсировала, словно жила независимой жизнью.

Жабры?

Нет, не может быть, чтобы у этого человека были жабры.

Дедлок сверлил меня свирепым взглядом.

– Мы в разгаре войны. И боюсь, мы ее проигрываем.

Несколько минут во рту у меня была такая сушь, что я и слова не мог сказать. Но вот наконец мне удалось выжать из себя:

– Война? А кто воюет-то?

Старик изо всех сил шарахнул кулаком по стенке аквариума. Мы с Джаспером отпрянули в сторону, а я подумал: что сталось бы с Дедлоком, если бы стекло треснуло и вода вылилась, – начал бы он биться и трепыхаться, как выброшенная на берег рыба?

– На протяжении шести поколений в этой стране идет тайная гражданская война. Эта организация – единственное, что стоит между народом Британии и его забвением.

Я пребывал в полном недоумении.

– Я не понимаю.

– В понимании нет необходимости. С этого момента вы просто должны выполнять приказания. Вам ясно?

Смутно вспоминаю, что я кивнул.

– Вы не должны никому говорить о том, что видели здесь. Об истинных целях Директората знают всего около двух десятков человек.

Я даже умудрился выдавить из себя возражение.

– А что будет, если я отвечу «нет»?

– С вами? Абсолютно ничего. А вот с вашей добрейшей матушкой… С вашей очаровательной домохозяйкой… – Он, казалось, немного смягчился. – Ваше жалованье многократно увеличится по сравнению с тем, что вы имели на прежней работе. Вдобавок мы предлагаем прекрасное пенсионное обеспечение. Нет худа без добра, Генри Ламб, нет худа без добра…

У меня закружилась голова, мне показалось, что это помещение с его невероятным обитателем отодвинулись от меня, стали далекими и нечеткими, как мир, на который смотришь через перевернутый телескоп.

– Вода… – неуверенно проговорил я. – Вы под водой.

– Околоплодная жидкость, – прошипел старик, корча гримасу, словно прогоняя какое-то отвратительное, давно забытое воспоминание. – Это не моя идея. – Его глаза презрительно скользнули по моему телу.

– Вы были близки со своим дедом, молодой человек?

Я сказал – да, был близок.

Он кивнул.

– А имя Эстелла вам что-нибудь говорит?

Мне только и удалось что выдавить из себя «нет».

– Вы должны были слышать это имя. Неужели он никогда о ней не говорил?

– Никогда.

Человек в аквариуме издал ужасающий скрежещущий звук, и я для себя решил, что это ближайший эквивалент вздоха.

– Если вы и в самом деле ничего не знаете, то война, возможно, уже проиграна.

– Какая война? С кем вы сражаетесь? Кто враг?

– Вы знаете их, – сказал Дедлок, и в голосе его были слышны ненависть и желчь. – Вы встречаетесь с ними, куда бы ни пошли. – Губы его дернулись, словно он не мог решить, то ли ему улыбнуться, то ли изобразить презрительную ухмылку. – Мы сражаемся с британской королевской семьей с тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года. Мы находимся в состоянии войны с Домом Виндзоров.

Я помню, что пробормотал какие-то возражения, а потом ноги мои стали как ватные, все начало терять резкость, и на меня опустилась темнота.

Дедлок не сводил с меня глаз, в которых читались презрение и разочарование.

– Ай-ай-ай, похоже, и среди нас есть слабаки.

Я потерял равновесие и, шагнув назад, свалился в руки мистера Джаспера, но, перед тем как вырубиться, снова услышал голос старика – горький и саркастический.

– Его дед будет ужасно горд.

Я пришел в себя на следующее утро, несколько часов спустя после того, как будильник обычно выгонял меня из сна; чувствовал я себя как боксер после нокаута, меня мутило и немного потряхивало. Рядом с кроватью стоял стакан с водой, лежали пакетик «алказельцера» и маленькая квадратная карточка кремового цвета, на которой было нацарапано следующее:

«Явиться утром в понедельник. Мы пришлем машину в 8».

За этим шла неубедительно задушевная приписка:

«Желаем хороших выходных».

Помывшись и почувствовав, что проснулся не меньше чем на семьдесят процентов, я включил компьютер, залез в Интернет и в «Google» набрал слово «Директорат». Результат – нуль. Если верить лучшей поисковой машине в мире, то организации, которая, по словам Дедлока, была последней надеждой народа Британии, не существовало.

До ухода Эбби я позавтракал вместе с ней и, парируя ее недоуменные вопросы импровизациями на тему получения неожиданного повышения, спросил, один ли я вернулся вчера домой. Она стрельнула в меня странно разочарованным взглядом. Да, сказала она. Вчера вечером она никого не видела и не слышала, кроме меня.

Мы вместе помыли посуду, и она отправилась на встречу с какими-то друзьями, оставив меня бездельничать перед телевизором. Я бесцельно переключал каналы с викторины на ситком, с ситкома на детектив, спрашивая себя, уж не показывают ли всю эту муру, чтобы скрыть истинное положение дел в мире, ту грязь и мерзость, что окружают нас.

В воскресенье, отчасти из-за того, что я не смог придумать ничего лучше, а отчасти из-за того, что мистер Джаспер довольно настоятельно намекнул на это, я отправился в город, где купил себе новый серый костюм, пару сорочек и нижнее белье и где на короткое время мир снова показался мне почти нормальным.

Ближе к вечеру я посетил деда. В палате было больше народу и шумнее, чем прежде, она была набита семьями, которые, исполнившись чувства долга, пришли навестить полузабытых родственников, помещение заполняли их виноватые лица, их скучающие чада и поникшие виноградные гроздья. Они сидели, подавляя зевки, произнося бессмысленные слова, и каждую минуту поглядывали на часы – сколько там еще осталось до того, как их попросят на выход.

Я взял обтянутую тонкой кожей руку деда в свои и лишь раз нарушил молчание, чтобы сказать:

– Что же такое ты скрывал от меня? Что тебе приходилось прятать?

Никакого ответа, кроме нескончаемых укоризненных побикиваний реанимационной системы.

Безделье неожиданно закончилось. Утром в понедельник я вскочил с кровати, принял душ и позавтракал не меньше чем на час раньше того, что требовалось. Я смотрел утренние новости, которые, как обычно, навевали ощущение кризиса и катастрофы, такое же волнение и тревогу я испытывал, наверное, в первый раз отправляясь в школу. Эбби появилась в пижаме и халате, невыразимо изящная, хотя и с опухшими после сна глазами.

– Ты что-то рано.

– Сегодня у меня первый день на новой работе.

– Я знаю. – Она усмехнулась. – Уж я-то этого не могу забыть.

– Очень даже можешь, – пробормотал я. – Что тебе за радость помнить дела постояльца.

Она протянула руку и взъерошила мои волосы.

– Ты больше, чем постоялец.

Я покраснел как рак.

– Новый костюм?

Да, ответил я, купил новый.

– Я так и подумала. Но ты что – поедешь в нем на велосипеде?

– Хочешь верь, хочешь нет, но за мной присылают машину.

Эбби вопросительно выгнула брови.

– Твои дела и правда пошли в гору.

Она исчезла в кухне и несколько минут спустя появилась, неся тарелку с шоколадными мюслями. Я встал, посмотрел на себя в зеркало и повернулся, чтобы попрощаться с ней.

– Ну, желаю удачи.

– Пока. И тебе тоже.

Я направился к двери.

– Генри?

Я повернулся.

– Мне очень нравится твой костюм.

– Спасибо.

– Ты прекрасно выглядишь… – Проказливое выражение мелькнуло на ее лице. – Я бы точно не отказалась.

Последовала еще более длительная, чем прежде, пауза, в течение которой я, если по-честному, и сказать не могу, кто из нас покраснел сильнее.

– Пока, – сказал я и принялся возиться с замком.

Лицо мое горело от смущения и невероятной надежды. Я спустился до половины лестницы и был уже в нескольких шагах от улицы, когда меня вдруг осенило. По злой иронии судьбы сегодня у меня был день рождения.

У тротуара стояло видавшее виды такси, к окну которого был прилеплен клочок бумаги с надписью «ЛАМБ». Водитель (неопрятный, непричесанный, незнакомый с бритвой) был поглощен толстой книгой в твердом переплете. Я постучал по стеклу, и он неохотно опустил его.

– Доброе утро, – сказал я, изо всех сил стараясь выглядеть уверенным. – Я Генри Ламб.

Водитель посмотрел на меня.

– Мне сказали, что вы будете ждать.

Еще один долгий, оценивающий взгляд. Наконец:

– Можете называть меня Барнаби. Вам лучше сесть.

Я распахнул дверь и забрался на заднее сиденье. Внутри все было в длинной белой шерсти, от которой исходил запах мокрой собаки и которая смертельной хваткой вцеплялась в одежду.

– У вас, значит, есть собака? – спросил я, пытаясь завязать разговор. Я пристегнулся, а Барнаби вызвал двигатель к жизни.

– Собака? С чего вы взяли, что у меня собака? Ненавижу этих паршивых тявкалок.

Последовала долгая и очень неловкая пауза. Только проезжая мимо помоек Стоквелла, мы заговорили снова.

– А что вы читаете? – спросил я наконец, все еще пытаясь быть вежливым.

Барнаби, напугав меня, оторвал глаза от дороги, чтобы взглянуть на название.

– «Очерки Райдера Хаггарда и структуралистские проблемы современности».

– Ничего себе названьице.

Барнаби прореагировал на это с почти нескрываемой яростью, словно я оскорбил его сестру.

– Вы что, думаете – я водитель? Или таксист какой захудалый? Так вы подумали?

Я неуклюже дал задний ход.

– Да я даже толком не знаю, что я имел в виду.

– Так я знаю, что вы имели в виду. Я прекрасно знаю, что вы имели в виду. Послушайте, до того как меня завербовали дедлокские приспешники, я был намного больше, чем простой водитель.

– Правда? И чем же вы занимались?

– Я был профессором литературы в одном из самых передовых учебных центров этой страны. Я был признанным авторитетом по литературе страха конца столетия. Так что я хочу оставаться в курсе. Ничего удивительного. Вас это смущает?

– Конечно нет. – Хотя его воинственность и ошеломила меня, я был исполнен решимости оставаться вежливым. – И что же заставило вас оставить науку ради этого?

– А у меня что – был выбор? Эти корыстолюбивые мерзавцы загнали меня в угол. Подстроили мое увольнение из колледжа по самым отвратительным обвинениям. Вся эта история от начала и до конца была сфабрикована. Во всех этих обвинениях не было ни грана правды. Это было подлое, злобное нагромождение лжи. Вы меня понимаете, Ламб? Это все было вранье. Вся эта пакостная выдумка. Вы слышите, что я вам говорю?

– Безусловно, – поспешил сказать я. – Вне всяких сомнений.

Остальная часть поездки прошла в угрюмом молчании – мы ехали через Клапам, Брикстон и дальше в центральную часть Лондона по необычно обходному маршруту. Потом мы резко свернули и оказались на стоянке такси у вокзала Ватерлоо. Барнаби шумно выдохнул:

– Здесь можете выйти – дойдете пешком.

Неподалеку от «Глаза» меня ждал мистер Джаспер. Вокруг него по тротуару змеей вилась очередь экскурсантов, а пассажиры, исторгнутые из кабинок, уже вразвалочку удалялись по улице.

Странно, что в двадцать первом веке самый главный аттракцион города – это взгляд на тот же город с высоты птичьего полета. Невзирая на весь его заносчивый футуризм, в «Глазе» было что-то викторианское. В нем было ощущение надежности и времени, словно он стоял здесь десятилетиями, глядя на Лондон, который рос и расцветал внизу. Легко представить себе Человека-слона, [26]26
  Джозеф Кэри Меррик (1862–1890), известный также как Человек-слон, приобрел популярность из-за чудовищно деформированного тела.


[Закрыть]садящегося в кабину и с трепетом взирающего вниз сквозь стекло, рассыпающегося в благодарностях за всеобщую доброту, проявленную к нему.

– Доброе утро, мистер Ламб. – Джаспер был старше меня на год-два, но он неизменно обращался ко мне как к выпускнику школы на практике. – Миленький костюмчик.

Это было сказано с ядовитой иронией, но я тем не менее пробормотал в ответ слова благодарности.

– Как вам понравился наш водитель?

– Не уверен, что первое впечатление было благоприятным.

– Ну, к Барнаби нужно немного привыкнуть.

– Могу себе представить.

– Идемте. Дедлок ждет.

Дверь кабины была открыта, и я увидел внутри ту же компанию туристов, что и в прошлую пятницу, но сегодня они казались странным образом замороженными, окаменевшими и неподвижными, как статуи, указующие на достопримечательности, которые им не видны.

– Мы не поддерживаем иллюзию круглые сутки семь дней в неделю, – пробормотал Джаспер. – Недостаточное финансирование.

Смелее, чем в прошлый раз, я шагнул в этот мираж и предстал перед лицом старика. Он подплыл вплотную к стенке своего аквариума, пальцы его прижались к стеклу.