Текст книги "Люди Домино"

Автор книги: Джонатан Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Стирфорт предложил нам выпить по кружечке пива. Вокруг нас суетились всякие врачи и полицейские, но Джасперу достаточно было произнести одно слово – «Директорат», и все они растворились в ночи.

К сожалению, то же самое сделал и кот – выскользнул из моих рук и бросился в темноту, прежде чем я успел что-то предпринять, чтобы остановить его. Я пустился было на лихорадочные поиски, но Стирфорт, которому до смерти захотелось съесть пакетик свиных шкварок, сказал, чтобы я оставил это, и подтолкнул меня в направлении «Розы и короны».

Они вдвоем вошли внутрь (хотя это заведение и напоминало собой что-то вроде школьной дискотеки), а я остался на улице, чтобы позвонить по телефону.

Соединение долго не проходило, но наконец:

– Мама?

– Да, дорогой.

Изнутри грянули восторженные вопли, когда послышались первые аккорды «Давай, Эйлин», [28]28
  Популярная в начале 1980-х годов в Великобритании песня поп-группы Dexys Midnight Runners.


[Закрыть]и динамики врубили чуть ли не на полную мощность.

– Куда это тебя занесло, проказник?

– Долго рассказывать. Слушай, не знаю, как тебе об этом сказать… кто-то поджег дом деда.

В голосе мамы послышалась скучающая нотка.

– Правда?

– Он сгорел дотла.

– Вот как. – Я услышал, как кто-то говорит с ней.

«Опять Генри», – сказала она.

– Я был внутри, когда это случилось. – Меня уже начало бесить это ее полное равнодушие.

– Просто ужас какой-то. Ты мне непременно все расскажешь, когда я вернусь. – Она захихикала. – Кстати, Горди шлет тебе огромный воздушный поцелуй. Тебе поцелуй от Горди.

– Привет, Горди, – сказал я без всякого энтузиазма.

– Ну ладно, дорогой. Эти звонки стоят кучу денег. Пока, милый. – Даже не попрощавшись с ней, я сердито нажал кнопку «отбой».

Когда я вошел, заиграла «Сумасшедшая жизнь», [29]29
  Песня Рики Мартина.


[Закрыть]и Стирфорт отбивал пальцами ритм по столешнице. На припеве он начал совершать какие-то странные птичьи движения головой, а мистер Джаспер, потягивая пиво, с ужасом поглядывал на него.

В пабе почти никого не было. Все действие, видимо, происходило в соседнем зале, где десятки тинейджеров были заняты чем-нибудь из следующего списка: танцевали, пили, тискались, курили, отрубались. В воздухе почти ощутимо висел запах гормонов, головокружительный дух юности.

Стирфорт пододвинул мне кружку.

– «Стелла» [30]30
  Название бельгийского пива.


[Закрыть]устроит? Пинта доброго «женкина горя»? [31]31
  Народное название крепкого пива, каким и является «Стелла».


[Закрыть]

– Сегодня черный день, – пробормотал Джаспер голосом ослика Иа.

Не обращая внимания на многочисленные плакаты, призывавшие нас не курить, Стирфорт вытащил пачку сигарет и предложил мне. Я отрицательно замотал головой. Джаспер посмотрел с отвращением и пробормотал что-то похожее на «грязь».

Стирфорт сорвал с пачки целлофановую обертку.

– Вы знаете, что мы должны делать.

– Только не это. – Голос Джаспера дрожал и звучал неуверенно. – Только не они.

– Выбора нет, – сказал Стирфорт, извлекая из кармана зажигалку и поднося ее к кончику сигареты. Я заметил, что закурил он с огромным трудом, потому что, несмотря на его оживленно-беззаботный тон, руки у него тряслись.

Внезапно голова Джаспера дернулась вверх.

– Добрый вечер, сэр, – сказал он. – Мы обсуждаем… – Он замолчал. – Вы абсолютно уверены, сэр? Другого способа нет? – Гримаса. – Вы знаете мое мнение на этот счет, сэр. – Он пожевал верхнюю губу, потом неохотно кивнул. – Хорошо. Мы скажем Генри.

– О чем речь? – спросил я. – О чем вы собираетесь мне сказать?

У мистера Джаспера вид был такой, будто он готов вот-вот расплакаться. Липкие опивки надежно приклеили его кружку к деревянному столу.

– Это грязное место, – сказал он. – Грязное. – В его голосе слышалась какая-то лихорадочная напряженность. – Вас ждали, Генри. Вы знали об этом? Они сказали нам, что вы придете.

– Кто вам сказал? Что вы такое говорите?

Джаспер скорчил гримасу, словно каждое слово доставляло ему боль, каждый слог дорого ему обходился.

– В одном месте недалеко отсюда, глубоко под землей в отдельном бункере сидят двое военнопленных. У них руки по локоть в крови сотен людей. Их никогда не выпустят живыми.

У нас за спиной грохотали звучные барабаны евро-попа.

– Отбывая срок, эти заключенные не разговаривали ни с одной живой душой. Не обменялись ни с кем ни единым словом. Но вот на прошлой неделе они этак небрежненько сообщили своему охраннику две вещи. Во-первых, они назвали имя. А во-вторых, предупредили нас…

– Какое это имеет отношение ко мне?

– Они сообщили нам о вашем деде еще до того, как это с ним случилось. Потом они назвали нам ваше имя.

– Кто эти люди? Откуда им известно о моем существовании?

– Не могу сказать. Но да простит меня господь – у нас нет иного выхода, как только представить вас.

Стирфорт вытер губы тыльной стороной ладони, звучно отрыгнул.

– Завтра – момент истины, Генри. На вашем месте я бы напился. Пользуйтесь последним деньком свободы. – Он затянулся сигаретой, потом выпустил тонкую сероватую струйку дыма. У меня возникло сильное подозрение, что он принадлежал к тому типу людей, которые курят не потому, что это им нравится, а потому что думают: это круто. Он подмигнул кому-то у бара – тощей девице в джинсах в обтяжку. – Прошу меня извинить, джентльмены. – Он поднялся на ноги и с важным видом пошел прочь. – Цыпочка высший класс.

Джаспер пробормотал что-то себе под нос, но я заметил, что он не сводит глаз со Стирфорта.

Я вдруг вспомнил и посмотрел на часы.

– Проклятье!

– В чем дело?

– Вы имеете в виду, помимо сгоревшего дома моего деда?

Джаспер кивнул с рассеянным видом, будто такие вещи приключались с ним постоянно.

Я схватил свое пальто.

– Я опаздываю.

– Куда?

– На свидание. – Впервые за этот день мне захотелось улыбнуться.

Прежде чем я ушел, Джаспер железной хваткой вцепился в мое запястье.

– Завтра с утра первым делом – на «Глаз». Исход войны неясен, сейчас все решается. – Он откинулся на спинку стула и пригубил пиво. – Поспешите. Чтобы Эбби вас не ждала.

Я опрометью бросился к двери и скорее – к вокзалу, радуясь свободе. И только потом меня вдруг осенило: а откуда это Джаспер знает ее имя?

Она ждала перед входом в кинотеатр «Клапа пикчер-хаус», ее красивое лицо было искажено гримасой раздражения. Наверное, видок у меня был далеко не лучший, потому что, стоило ей увидеть меня, как раздражение на ее лице сменилось сочувствием и тревогой. Она суетилась вокруг меня, разглаживала мои волосы, расправляла на мне пиджак, снимала хлопья сажи с лацканов.

– Что случилось? От тебя пахнет дымом.

Я не знал, что ей можно рассказать.

– Я был в доме деда. А там произошло несчастье… пожар.

– Ах ты бедняга. – Она поцеловала меня невинным поцелуем в лоб. – Да ты как будто на войне побывал.

– Так все запутано.

– Слушай, фильм мы пропустили. Вид у тебя – хуже некуда. Давай лучше домой.

Я кивнул в благодарном согласии.

– Извини, что так получилось.

– Ничего страшного. – Она усмехнулась. – Придется тебе компенсировать мне потери.

Три остановки по Северной линии – и мы снова были дома. Эбби приготовила бобы на тостах, мы молча посидели рядышком, и атмосфера между нами густела невысказанным.

– Как дела на работе? – спросил я наконец.

– А, как обычно, – сказала она. – Скучновато. Еще пара богачей разводится. Я начинаю думать, что жизнь должна быть совсем другой – более полной.

– Я тебя понимаю.

– Генри?

– А?

– Что с тобой происходит?

Я поколебался.

– Не могу тебе сказать. Очень бы хотелось, но не могу.

– Если тебе понадобится кто-нибудь…

– Спасибо.

Она наклонилось и поцеловала меня в губы – долгим, неторопливым поцелуем. Я удивился тому, что мне хватило сил ответить на ее поцелуй.

– Эбби? – сказал я. Мы лежали на диване бок о бок, сплетя руки в робком объятии. – Что бы ты сказала… как бы ты прореагировала, если бы я тебе сообщил, что в этой стране много лет идет гражданская война? Что, если бы я тебе сказал, что маленький отряд ведет с королевским семейством войну не на жизнь, а на смерть с тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года?

Эбби рассмеялась.

– Боже мой, Генри, ты так не похож на других парней, с которыми я встречалась.

Я уставился на нее ледяным взглядом.

– Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, – сказала она.

– Конечно, – ответил я, презирая себя за малодушие и страх. – Конечно. Это просто шутка.

9

Плавая в околоплодной жидкости, Дедлок, чья морщинистая нагота была прикрыта одними трусами, взирал на меня сквозь стекло своего саркофага.

– Вы не смогли извлечь ничего ценного из дома вашего деда. Дневник старика сгорел в огне.

– Боюсь, это так. Да.

Дедлок погреб в мою сторону, и тут мне вспомнилась акула, которую я видел однажды в аквариуме, – мы тогда с дедом отправились в путешествие на каникулы. Беззубая и седая, она уже много лет не добывала себе пропитание убийством, потому что добрую половину жизни вынуждена была глотать тухлое мясо, что бросали в воду служители, но все же, несмотря на это, в глазах ее горела жажда убийства. Глядя на нее через стекло, я знал, что она ждет только случая, малейшей ошибки со стороны хозяев – и тогда она тут же снова попытается убить, схватит добычу своей беззубой пастью и проглотит целиком.

– Это неприемлемо, Генри, вы больше не клерк-классификатор. Все тайны этого дома стали грудой пепла. Единственный человек, который может нам помочь, в коме. А Дом Виндзоров собирает против нас силы.

По бокам от меня стояли Стирфорт и Джаспер, оба помалкивали, пока меня распекали. У Стирфорта был такой вид, словно он не побрился утром и страдал от более тяжелого, чем обычно, похмелья. На подбородке темнела густая щетина.

– У нас нет выбора, сэр, – сказал он. – Мы все это понимаем.

Когда Дедлок повернулся ко мне, его глаза светились жутким подобием радушия.

– Генри Ламб?

– Да?

– Настало время подробно рассказать вам, почему мы ведем эту войну, почему Дом Виндзоров – заклятый враг этого города. Пришло время открыть вам эту тайну.

Джаспер прикоснулся к моему плечу.

– Мне очень жаль. Ваша невинность всегда вызывала у меня симпатию.

– Вам лучше присесть, – сказал Дедлок. – Ноги нередко отказывают людям, когда они узнают правду. Еще я прошу вас не кричать. «Глаз» – самый прибыльный аттракцион города, и я не хочу распугать посетителей. – Он снова усмехнулся той же самой своей ухмылкой – пародией на добродушие. – Итак, – сказал он, изображая, насколько ему это удалось, фамильярное подмигивание. – Мы удобно сидим?

Выходя, я быстро прошел через мираж, миновал очередь экскурсантов и направился к клочку травы на задворках «Глаза». Там я нашел изолированный уголок, где меня еще раз обильно вырвало. После этого я выпрямился, вытер платком рот и попытался привести в порядок дыхание. У моих ног приземлилась чайка и принялась методично склевывать мою блевотину.

Отчаянно пытаясь не думать о том, как могут развиваться ставшие мне только что известными события, я поплелся к реке и, дойдя до берега, уставился в ее мутные воды.

Кто-то подошел ко мне.

– Значит, они вам сказали?

Это была пожилая женщина, вся высохшая от возраста, однако сохранившая некое старческое самообладание, судя по которому ее мало что могло напугать.

– Я полагаю, вы пришли продать мне стеклопакеты? – сказал я.

Подобие улыбки.

– Как насчет небольшой прогулки? Это не отнимет у вас много времени.

Я нехотя согласился, и мы вместе пошли вдоль берега – мимо туристов, уличных музыкантов, бродяг, офисных клерков на раннем ланче и агрессивного вида подростков на скейтбордах. Никто из них не был посвящен в тайну, известную мне, истину, которая превращала жизни каждого из них в извращенную шутку.

– Эк вас ошарашила эта тайна, – сказала старуха таким тоном, будто говорила о чем-то ничуть не более тревожном, чем нехватка в национальном масштабе блинчиков с маслом. – Ничего – привыкнете.

– Вы мне скажете, кто вы такая?

– В отличие от всех остальных, Генри, я окажу вам любезность и назову то имя, с которым родилась. – Она улыбнулась. – Джейн Морнинг. Вы можете называть меня мисс Морнинг.

– Так вы… Он… – Я сделал неопределенный жест в сторону «Глаза».

– До его вероотступничества и бегства на Би-би-си мы с вашим дедом много лет вместе работали в Директорате.

– Я понятия не имел.

– Об истинных целях Директората в Англии знают не больше двух-трех десятков человек. Ваш дед в вас души не чаял, но он вряд ли был готов доверить вам одну из самых сокровенных тайн британской разведки.

– Вот почему им понадобился я. Из-за деда.

Мисс Морнинг кивнула.

– Место обитания Эстеллы – вот что не дает разгореться войне. Это место всегда было тайной вашего деда. Теперь, когда его нет… – Она посмотрела так, словно не знала – плакать ей или смеяться. – Но, как говорится, ставки сделаны.

– Ваши слова только нагоняют туману.

– Сейчас идет поиск Эстеллы. Ваш дед знал, что этот день настанет, и подготовился к этому. Но что-то пошло наперекосяк. Определенные силы проявили к нам интерес, и нам вряд ли удастся пережить их внимание. – Она помолчала. – Вы, кажется, напуганы?

– Напуган.

– Это в высшей степени благоразумно с вашей стороны. Но скоро дела пойдут еще хуже. Если только я немного знаю Дедлока, – а я боюсь, что прекрасно его знаю, – то сегодня вечером он прикажет отвести вас к заключенным.

– А кто эти заключенные? – спросил я. – Откуда они про меня знают?

– Не заставляйте меня произносить их имена. Вслух. На публике.

– Да почему – нет?

– У имен есть власть. У их имен – больше, чем у каких-либо других. Я вас предупреждаю, Генри. Они будут лгать вам. Если они когда и говорят правду, то так, чтобы это послужило их интересам. Ни одного их коварного слова не принимайте на веру. Они – воплощение хаоса. Они получают удовольствие от разрушения ради разрушения. И для них нет ничего сладостнее, чем развращение невинной души.

– Я вас не понимаю.

– Тогда, боюсь, вам придется узнать все это самому. – Мисс Морнинг открыла сумочку и протянула мне скромный квадратик визитки. – Позвоните мне, если возникнет нужда. А нужда у вас возникнет.

– Не могли бы вы выразиться яснее?

– Не сегодня.

– Почему?

– Потому что у вас вряд ли хватит сил продолжать, если вы узнаете все.

Хотя на бумаге эта фраза и может показаться театральной, должен сказать, что произнесена она была тоном совершенно холодным и обыденным.

– И еще кое-что, – сказала она.

– Да?

– У меня его кот. Он сумел меня найти. – Печальная улыбка. – Как по-своему сумели найти меня и вы.

Она решительно поклонилась мне на прощание и скрылась в толпе.

Если бы я думал, что от этого будет какая-то польза, я бы сообщил вам эту тайну прямо сейчас. Я бы предал ее бумаге – и к черту последствия. Но я не понимаю, как это могло бы исправить положение. Я не понимаю, какие блага может принести ваша посвященность в отвратительные тайны Дома Виндзоров, в их безумное предательство, их вожделения, да она только начинит ваши страшные сны липким сумеречным ужасом.

Я стоял неподвижно, в голове был полный сумбур. И вдруг – из огня да в полымя.

– Генри? Это вы?

Передо мной стоял кто-то пухленький, держа в руках наполовину съеденный здоровенный сэндвич с сыром и маринованным огурцом.

– Барбара! – Я выдавил из себя деланую улыбку. – Как поживаете?

– Грех жаловаться. Расскажите, как вы. Как жизнь, – она понизила голос, – в новом отделе?

Я подавил горький смешок, недоумевая, какую историю прикрытия ей наплели.

– Трудная, но… интересная.

Барбара хмыкнула и шумно вгрызлась в сэндвич, но, казалось, дальнейших тем для разговора у нее не было.

– Как там Питер? – спросил я.

– Отлично, – сказала она между двумя укусами. – Все время рассказывает мне о концертах, на которые ходит.

Я закатил глаза, и на несколько мгновений нас объединило совместное раздражение.

– Вообще-то, – прочавкала Барбара, – мне звонил один из ваших коллег. Мистер Джаспер. Помните? Он представился, когда мы зашли в кабинет. Довольно высокий мужчина с такой гладенькой кожей.

Думаю, она не заметила, какая кислая стала у меня мина, когда она назвала это имя. Какого черта Джасперу нужно от Барбары?

– Он пригласил меня в ресторан, – ответила она на мой незаданный вопрос. А потом с ноткой торжества в голосе: – На пиццу.

Я не знал, что сказать ей на это.

– Он кажется очень милым человеком. – Голос у нее стал как у малого ребенка. – Он ведь и в самом деле милый.

– Он интересный, – сказал я. – Полон всевозможных сюрпризов.

Барбара посмотрела на наручные часы.

– Мне пора. Рада была вас повидать.

– Я тоже, – вежливо, но совершенно бессмысленно пробормотал я, потому что Барбара уже ушла, оставив меня наблюдать за потоком незнакомых людей и задавать себе вопрос: догадывается ли хоть один из них, насколько хрупок наш мир.

Мы с моей домохозяйкой сидели перед телевизором в робком объятии. Эбби изо всех сил пыталась устроиться поудобнее, хотя ей в этом и мешала моя рука, обхватившая ее. Я пытался подавить тошноту, которая обосновалась у меня в желудке с тех самых пор, когда я узнал правду про войну. Эбби обратила внимание на мою бледность, но я сказал, что просто новая работа отнимает у меня слишком много сил. Я не забыл угроз Дедлока.

Щадя ее чувства, я надел джемпер лимонного цвета, что она подарила мне на день рождения.

Она переключалась с канала на канал.

– Бедный сукин сын, – сказала она, остановившись на Би-би-си 1. [32]32
  Один из первых телеканалов корпорации, созданный в 1930-х годах.


[Закрыть]

Я заставил себя сосредоточиться на экране.

– Кто?

– Принц Артур, – сказала она, когда на экране появилось изборожденное морщинами, скорбное лицо принца Уэльского. – Ему сегодня шестьдесят, а до трона все так же далеко. Неудивительно, что у него такой разнесчастный вид.

– Гмм.

– Нет, ты посмотри на него – вечно такой кислый.

– Гмм.

– А жена такая хорошенькая. Никогда не понимала, что она в нем нашла.

– Угу.

– Ты здоров? Ты словно где-то на другой планете.

– Трудный день, – пробормотал я.

– Знаешь, ты можешь поговорить со мной.

Я рассмеялся, и, судя по выражению на лице Эбби, звук этот был не из самых приятных.

Когда раздался звонок в дверь, я обрадовался этому предлогу подняться с дивана.

Небо было черным, затянутым тучами, а на нашем пороге стоял мистер Стирфорт. Он выглядел более грузным, чем всегда, одет был в какой-то бронежилет и брюки цвета хаки с огромным количеством карманов.

– Что это с вами? Видок еще тот, – сказал он.

– У меня все отлично.

Стирфорт фыркнул.

– Это вам тайна покоя не дает. Лучше вам поскорее к ней привыкнуть.

– Чего вы хотите?

– Одевайтесь. Вы увидите их сегодня.

– Увижу кого?

– Их имен я не могу назвать. Их настоящих имен. Но я их называю… – Он с трудом проглотил слюну. – Я их называю люди-домино.

– Как?

– Одевайтесь, – пролаял он, а потом, не в силах сдержать ухмылку: – Миленький джемперок.

– Кто это был? – спросила Эбби, разделяя свое внимание между мной и телевизором, который начал показывать детские фотографии наследника престола.

– Это по работе. Мне нужно уйти.

– Так поздно?

– Извини. Я тут ничего не могу поделать.

Она посмотрела на меня взглядом, в котором сочувствие смешивалось с недоверием.

– Объяснил бы ты мне, что все-таки происходит.

– Верь мне, – мрачно сказал я. – Как это делаю я.

На улице моросил дождь – мелкий и противный. Барнаби ждал в машине; ссутулившись на своем сиденье, он погрузился в чтение книги под названием «Распространение иронии: нарративы Челленджера через призму постмодернизма».

– Какой отвратительный джемпер, – сказал он и демонстративно уткнул нос в рукав своего пиджака.

Стирфорт уже сидел в машине.

– А Джаспер с нами не едет? – спросил я.

Водитель сплюнул в окно.

– Хиловат. Пристегивайтесь.

Я сделал, как было велено, и Барнаби завел двигатель с покорным видом человека, который подвозит в школу чужих детей.

– Мы куда едем? – спросил я.

– Доедем – увидите, – ответил Барнаби.

Стирфорт толкнул меня локтем под ребра.

– Дедлок хочет поговорить.

– Отлично. – Я оглянулся, ища глазами телефон. – Как?

– Дайте мне минуту. – Стирфорт скорчил гримасу, словно страдал жесточайшей формой запора. – Сейчас он выходит.

От конвульсивных спазм и подергиваний лицо этого крупного человека скривилось, перекосилось и начало приобретать странные мучительные очертания. Он явно испытывал сильную боль, которая закончилась, похоже, лишь тогда, когда сидящий напротив меня человек преобразился полностью. Возможно, передо мной все еще было тело Стирфорта, но черты его самым невероятным образом изменились, и он превратился в некое подобие человека из аквариума. Даже голос его стал другим, теперь это был высокий дребезжащий голос очень старого человека.

– Добрый вечер, Генри Ламб, – сказал он.

Я вздрогнул от удивления.

– Дедлок?

– Не пугайтесь. Стирфорт – мой сторожевой пес. Питбуль Директората. Некоторое время назад он согласился подвергнуться небольшой процедуре, которая позволяет мне иногда одалживать его физическую форму.

– Невероятно.

– И если уж речь зашла о форме… Какой чудный джемпер. – Тело Стирфорта издало несколько бульков, которые, как я предположил позднее, видимо, были смехом. – У нас не осталось выбора, – сказал он. – Сегодня вы встречаетесь с заключенными. Вам необходимо выудить у них одну весьма ценную информацию. Местонахождение женщины по имени Эстелла. Вы меня поняли, Генри Ламб? Я вполне ясно выразился?

– Кто эти заключенные? Откуда им столько всего известно?

– Я не хочу называть их имена. Пока еще рано.

– Дедлок, мне необходимо знать, кто эти люди.

Дождь пошел сильнее, каждая капля словно молотком колотила по стеклу.

– Ай-ай, – то, что находилось сейчас в Стирфорте, издало дребезжащий смешок. – Разве кто-нибудь говорил, что они – люди?

Раздался еще один, последний, треск, и лицо Стирфорта, по которому бежали капельки пота, расслабилось и вернулось в свое обычное состояние.

– Что это такое было, черт побери?

Стирфорт рывком вытащил из кармана платок и протер лицо.

– Теперь вы понимаете цену войны, – пробормотал он. – И мы не можем себе это позволить. В сколь-нибудь длительной перспективе.

Проезжая сквозь ночь, машина миновала Южный Лондон, переехала через реку и направилась к центру города. Поездка проходила в тишине, если не считать звуков ливня, бьющегося о лобовое стекло, окна, крышу.

Наконец мы миновали Трафальгарскую площадь, свернули на Уайтхолл и остановились перед металлическими надолбами, охраняемыми вооруженным человеком с автоматом на шее. Волосы прилипли к его лбу, форма промокла. Охранник дал знак Барнаби опустить окно.

– Сообщите, по какому делу, – сказал он со всем бескомпромиссным обаянием немецкого пограничного чиновника.

– Меня зовут Барнаби. Это Стирфорт. Мы работаем на мистера Дедлока.

Солдат заглянул в салон машины, потом неловко отступил назад.

– Извините, джентльмены, – сказал он. Потом еще раз, испуганно: – Примите мои искренние извинения.

Барнаби возмущенно пробормотал что-то, поднял окно и направился к самому знаменитому адресу в Англии.

Я думаю, что, наверное, в недоумении тряхнул головой.

– Не может быть, чтобы вы это серьезно.

Стирфорт не смог скрыть горделивую нотку в голосе.

– Добро пожаловать на Даунинг-стрит.

Дом номер десять по Даунинг-стрит напичкан ложными дверями. Дом строился, перестраивался, изменялся, увеличивался, улучшался, переосмыслялся на протяжении многих поколений сонмом архитекторов, жаждущих произвести впечатление; почти все, сделанное одним дизайнером, позднее было целиком и полностью переиначено другим. В результате это место приобрело атмосферу искусственных руин, заполненных никуда не ведущими коридорами, лестницами, изящно извивающимися, чтобы неожиданно исчезнуть, дверями, открывающимися в кирпичные стены. Это место повторов и ловушек, тут мало что является тем, чем кажется, и ничему здесь нельзя доверять.

Стирфорт повел меня внутрь (дверь номера десять постоянно открыта, ручки нет), затем – подлинному, сужающемуся коридору, который, к моему разочарованию, оказался таким же серым и непритязательным, как коридоры в моей прежней конторе. Наконец мы добрались до винтовой лестницы, на стенах здесь висели портреты прежних премьеров, начиная с самого последнего власть имущего, а затем хронологически уходящие назад во времени.

Стирфорт повел меня назад в прошлое. Поначалу я узнавал многих политиков, изображенных на портретах, – мужчин и женщин, которые на моей памяти занимали эту высокую должность, но чем ниже мы спускались, тем старше становились портреты и тем менее узнаваемы их обитатели; по мере продвижения в прошлое одежда на них изменялась от накрахмаленных воротничков и галстуков до напудренных париков и сюртуков, до кружев и жабо, а когда мы достигли нижних пролетов, люди на портретах и вовсе не были похожи на государственных деятелей. В конце ряда были люди в звериных шкурах, они взирали на проходящих из исторической эры, которую я, кажется, вообще не узнавал.

В самом низу лестницы располагалась богатая библиотека, стены были уставлены стеллажами, плотно набитыми книгами, но не такими, какие предполагаешь увидеть здесь, не парламентскими архивами, текстами контрактов и протоколов, а другими, с более тревожными названиями, вроде тех, что я видел в доме деда, хотя и более необычными. В этом помещении висел запах запретного. Я нередко вспоминаю заголовки тек книг, увиденные мною мельком, и меня пробирает дрожь.

Единственное место, не заполненное книгами, было занято портретом какого-то человека Викторианской эпохи в натуральную величину – лицо его еще было молодо, но возраст уже оставил на нем свой безжалостный отпечаток; его темные волосы привольно разметались по воротнику, глаза смотрели с дерзким любопытством. Мне показалось, я узнал эту улыбку. У меня есть некоторые подозрения почему, но даже теперь я бы не хотел ничего утверждать.

Стирфорт подошел к портрету, вытащил металлическую трубку с двумя зубцами, похожую на ту, которой Джаспер проверял деда, и направил ее на картину. Послышался электронный звук, легкий щелчок – и картина отъехала назад. Нет, не картина – теперь я увидел, что это была дверь.

Вспыхнул галогеновый свет, выхватив из темноты стальные двери кабины лифта.

Стирфорт вошел внутрь и позвал меня.

Я, как автомат (спрашивая себя, почему безумие этой жизни больше, кажется, не удивляет меня), сделал то, что мне было сказано.

Стирфорт нажал кнопку, дверь с пневматическим шипением закрылась, и я услышал, как портрет с щелчком встал на свое место. Лифт начал плавно опускаться.

– Есть ли какой-либо смысл спрашивать, куда вы меня везете?

Стирфорт ничего не ответил.

– Стирфорт?

Лифт остановился, двери раздвинулись, Стирфорт вывел меня наружу, и мы оказались в конце еще одного длинного коридора. Два охранника – оба вооруженные – приветствовали нас мрачными кивками.

По обе стороны от нас были стеклянные окна, за которыми находились небольшие комнаты или камеры – мы словно проходили по коридору серпентария в зоопарке. Здесь стояла полная тишина, если не считать звука наших шагов и переминания с ноги на ногу охранников. Я увидел, что в каждой из камер кто-то сидит. Все они были обнаженными. Все они казались больными, но их действия являли собой некие крайности человеческого поведения. Один из них, увидев нас, пришел в ярость и принялся что-то тараторить. Другой принял просительную позу, упершись ладонями в стекло, по его пухлым щекам побежали слезы. Третий, казалось, не замечал нас, приняв позу плода в чреве матери, его рыхлое тело сотрясалось в судорогах отчаяния. Был и один, показавшийся мне странно знакомым. Когда мы проходили, он выпустил густую струю мочи, а потом, присев на корточки, принялся радостно слизывать лужицу.

– По-моему, я его знаю.

Стирфорт хмыкнул.

– Министр здравоохранения. Кажется, предпоследний.

– Вы шутите.

Мы дошли до конца коридора, до последней комнаты, которая, в отличие от остальных, была погружена в полную темноту. Перед ней стоял еще один охранник с автоматом на шее. Он вытаращил на нас глаза – так смотрят социопаты на содержании государства, готовые не только убивать, ни минуты не колеблясь, но еще и с нетерпением ждут такой возможности.

– Мы не собирались показывать вам все это, – тихо сказал Стирфорт. – Но ваш дед не оставил нам выбора. Вы должны войти внутрь.

– А вы не пойдете со мной?

Пауза.

– Прошу вас, – сказал он, и мне показалось, что голос его задрожал.

– Стирфорт, в чем дело?

Здоровяк говорил таким голосом, что мне казалось, он вот-вот разрыдается.

– Люди говорят, что я ничего не боюсь. Но то, что там… – Голос его стал хрипловатым и задрожал, как у алкоголика, который собирается признаться в своих проблемах перед группой поддержки. – Они пугают меня.

– Да, но меня вы туда посылаете?

– Вы будете в полной безопасности, – сказал он, хотя было очевидно, что он и сам в это не верит. – Они не могут выйти из круга. Не входите в круг – и я обещаю, что все будет в полном порядке.

Стеклянная дверь бесшумно отползла в сторону, и Стирфорт отвернулся.

– Они ждут вас, – сказал он, и было невозможно не заметить темное пятно, которое стало расползаться по его военным штанам, устремляясь по левой брючине к ботинку. – Заходите внутрь, – больным голосом сказал он.

– Бога ради, скажите хотя бы, чего я должен ждать.

Но питбуль Директората даже не мог смотреть мне в глаза.

– Отлично, – сказал я и вошел внутрь. Дверь за моей спиной беззвучно закрылась.

Дрожащим от страха голосом я обратился к темноте:

– Меня зовут Генри Ламб. Я из Директората.

Несколько жутких мгновений ничего не происходило. Потом – свет. Яркий, ослепительный, почти невыносимый свет, от которого перед моими глазами заплясали цветные пятна. Мне пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем я привык к этому сиянию. Свет прожектора выделил большое круговое пространство в центре комнаты, границы его были очерчены мелом. В центре круга на аляповато раскрашенных шезлонгах – словно устроившись подремать перед заходом солнца на бережку в Брайтоне – сидели два самых странных человека, с какими меня когда-либо сталкивала злодейка судьба.

Два взрослых человека, один толстошеий и рыжий, другой худой, с тонким лицом и вихром темных волос. Оба (и вот это-то и было самое странное) были одеты, как одевались школьники в прежние времена – одинаковые синие блейзеры и чесоточные серые шорты. На том, что поменьше, была маленькая шапочка в полоску.

Увидев меня, они просияли.

– Привет! – сказал тот, что покрупнее. – Я – Хокер. А он – Бун.

Его компаньон подмигнул, глядя на меня, и одного этого было достаточно, чтобы мурашки поползли у меня по коже.

– Можете называть нас Старостами. [33]33
  Эти персонажи, впервые появляющиеся в романе «Сомнамбулист», называют себя Старостами, имея в виду школьных старост, чему соответствует и их одежда – коротенькие штанишки и пр.


[Закрыть]