Текст книги "Люди Домино"

Автор книги: Джонатан Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– Этого не должно было случиться. Они сказали, что ей ничто не грозит.

– Они вас обманули, – сказал я. – Конечно, они вас обманули.

– Ты не понимаешь. – Теперь я увидел, что не ошибся – у него действительно слезы стояли в глазах. – Я сделал это только ради нее. Я хотел вернуть ее. Я хотел начать все сначала.

Выглядел он жалко – великий Джо Стритер, Яго для короны, Квислинг [68]68
  Видкун Квислинг – норвежский политик, нацист, после Второй мировой войны был расстрелян по обвинению в государственной измене. Имя Квислинг стало во всем мире символом предательства.


[Закрыть]для этой твари, а теперь всего лишь еще один олух, цеплявшийся за жизнь любой ценой, еще один неудачник, еще один авантюрист, ввязавшийся в игру не на той стороне. Мефистофель на паперти.

Я думаю, самое доброе, самое достойное и порядочное, что я мог сделать, – это протянуть ему руку помощи. Вот если бы мы были персонажами какого-нибудь голливудского фильма, в которых эволюция героев непременно вытекает из полученных ими жизненных уроков, именно так и произошло бы.

Но в тот день на берегу реки события развивались иначе. Я ударил Джо Стритера ногой в лицо, и, должен признаться, хруст его ломающихся зубов был один из самых приятных звуков, какие я слышал в жизни. Он выплюнул выбитые зубы и закричал на меня в ярости и отчаянии, умоляя о милосердии.

И тогда я со всей силы ударил подошвой по его пальцам.

С последним воплем он отпустил перила и жалко шлепнулся в реку. Я сочинял язвительное замечание по этому поводу, когда тринадцать с половиной стоунов [69]69
  Стоун – мера веса, около 7 кг.


[Закрыть]королевской плоти врезалось мне в бок, и мы оба свалились в бурлящую воду.

Я уже даже попрощался с жизнью. Несколько мгновений мы все трое – принц, Джо Стритер и я – барахтались в Темзе, бестолково молотя руками, задыхаясь от холода и безуспешно борясь с течением. Вдруг я почувствовал, что ко мне подбирается что-то скользкое и сильное, и тогда я понял, что это еще не конец. Пока не конец.

Думаю, я даже попытался закричать, но рот был полон речной водой. Что-то скользнуло сзади по моей шее, оплело плечи, крепко обхватило за грудь. Последнее, что я помню, – это ощущение движения, как меня быстро волокут по речной воде, затаскивают в брюхо этой твари, в черные глубины Левиафана.

То, что лежало в Темзе в тот день, было прекрасно и удивительно. Ламб должен был бы приветствовать его песнями хвалы и благодарности. Он должен был бы целовать его. Он должен был бы склониться перед ним и почитать его как живого бога.

28

Первая моя мысль была: я попал в чистилище.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать свое главное чувство. Это была скука – расслабляющая, отупляющая, изнуряющая скука.

Я сидел за столом в офисе – теплом, сухом и явно обыкновенном. Передо мной был включенный компьютер, на мониторе висела какая-то таблица. Рядом – телефон, кипа папок мышиного цвета, канцелярские принадлежности в ящике стола. Воздух был наполнен привычными звуками – слабым гудением компьютеров, всхлипами ксерокса, назойливым комариным писком телефонов. Откуда-то, как обычно, доносился несмолкаемый хруст чипсов.

Я повернул голову, чтобы посмотреть на тех, кого инстинктивно считал своими коллегами, но так никого и не смог толком разглядеть. Лица были загорожены мониторами, смазаны расстоянием или затенены.

Не зная, что делать дальше, я занялся тем, что обычно делал на работе. Я откинулся на спинку стула и вперил взгляд в экран, хотя эта таблица с чужими буквами, отвратительным алфавитом и невразумительными колонками цифр не имела для меня никакого смысла.

Я уже был готов закричать (без четверти три в среду чувства обостряются до невыносимых пределов), когда на столе ожил телефон. А вы знаете, что я чувствую, когда звонят телефоны.

– Алло?

– Доброго вам утра, сэр. – Человек говорил так, будто мочился в это время.

– Кто это?

В трубке раздался другой голос – с другим акцентом.

– Не мог бы ты притопать в кабинет, приятель? Тут надо одно дельце порешать.

– Где?..

Меня тут же оборвал третий голос, более ломкий, чем предыдущие.

– Мы в конце коридора, мой друг. Вторая дверь справа.

Я осторожно положил трубку, встал из-за стола и, по-прежнему не видя лиц своих сослуживцев, бочком направился к двери. На ходу, вздрагивая от отвращения, я понял, что стены, пол и потолок в этой конторе сделаны не из бетона или кирпича, а из какого-то мягкого, горячего губчатого вещества. Несмотря на все усилия забыть, я помню, что идти по этим коридорам было все равно что пытаться бежать из тряского замка, сооруженного из мяса.

На дверях был фирменный логотип – цветной кружок, – а под ним название компании, в офисе которой я, очевидно, находился:

ЛЕВИАФАН

Но что по-настоящему напугало меня, напугало до конвульсий, так это те самые четыре жутких слова:

ХРАНЕНИЕ И ПОИСК ИНФОРМАЦИИ

Когда Артур Виндзор открыл глаза, оказалось, что он тоже сидит – в чистоте, тепле, сухости и уюте, хотя и испытывает некоторую скуку.

Не то чтобы это было странно. Мы всегда гордились своими безукоризненно высокими стандартами гостеприимства, хотя нас неизменно и постигает разочарование в связи с тем, что наши гости обычно не в состоянии вполне оценить, какую изумительную работу мы проделываем здесь, в Левиафане.

Принц сидел за длинным столом на козлах, в сырой, плохо освещенной комнате без окон. Рядом с ним восседала толстая женщина и с механической эффективностью сортировала неустойчивые кипы папок.

Поскольку после прошлой их встречи она прибавила немало фунтов, Артур не сразу узнал ее.

– Мама?

– А я все думала, что это тебя задержало, – сказала королева, даже не потрудившись оторваться от своей работы.

– Мама, – снова сказал принц, – что это за место?

Монархиня улыбнулась, и в этом выражении самодовольной легкомысленности Артур увидел сходство с тем жутким восторгом, который светился в глазах его прапрапрабабки.

– Ты что – не знаешь? – сказала она. – Это же Левиафан. Мы теперь – часть этой бестии. – Она подтолкнула кипу папок к нему в руки. – Займись-ка делом и рассортируй эти папки в алфавитном порядке.

Артур с недоумением уставился на то, что было ему вручено и казалось совершенно непонятным и загадочным.

– Мама, я не знаю этого алфавита.

Королева осуждающе поцокала языком.

– Так выучи.

– Зачем мы этим занимаемся? Мы с этим монстром заодно?

– Левиафан – это будущее, Артур. Он будет руководить нами, поддерживать нас, охранять. Наша империя будет процветать. Он сделает безопасными наши границы, защитит нас от агрессии.

– Нет, – неуверенно сказал Артур. – Это все неправда.

– Неправда? Да как же это может быть неправдой?

– Посмотрите, что он делает с нашим народом.

– Насколько я могу судить, Левиафан лишь слегка упорядочивает их жизни. Господь свидетель, большинству из них это необходимо. Я рассматриваю это как некое возвращение военной службы. А ты ведь знаешь, как горячо я это одобряю.

– Бога ради!

– Ну ладно. Если ты не веришь мне – поговори с управляющим. Он довольно разумное существо. Двери его всегда открыты. Шестой этаж, в конце коридора, вторая дверь справа.

Артур повернулся было, чтобы идти.

– Мама?

– Да, дорогой?

– Вы все это подстроили? Вы подсунули мне мистера Стритера? Вы хотели сделать меня рабом амперсанда.

– А в чем дело?

– Зачем вы хотели, чтобы я убил Лаэтицию? Зачем вам это понадобилось?

Королева самодовольно улыбнулась.

– Ты уверен, что хочешь это знать?

Артур, конечно же, ответил, что уверен.

– Твоя жена беременна. Боюсь, я просто не могла вынести мысль, что какой-либо из моих наследников может родиться от этой лживой сучки.

– Это правда? – с удивлением спросил Артур. – Беременна?

– Я думаю, она скрывала это от тебя, пока не была абсолютно уверена. Жаль, что тебе не хватило духа прикончить ее. Но с другой стороны, ничего иного от тебя ожидать и не приходится – размазня. – Она икнула, и ее лицо приобрело темный оттенок амперсандовской розовости.

Артур отошел от матери, громко топая, чтобы не слышать ее издевательств, миновал столы на козлах, за которыми сидели служащие, чьи лица, как он ни приглядывался, оставались нечеткими. Дойдя до выхода, он бросил через плечо:

– Сегодня вечером война закончится.

Королева хихикнула.

– Ах, Артур.

Теперь ее лицо было ярко-пунцовым, и принцу показалось, что под ее кожей что-то двигается, что свищи и фурункулы выходят на поверхность с неимоверной скоростью. Она начала смеяться, и Артур вдруг вспомнил омерзительную смерть женщины в терминале «Евростара», той обреченной курьерши, которая угасла на его глазах, издавая громкие звуки, похожие на взрывы водяной бомбы в жаркий летний день.

От избытка амперсанда лицо королевы стало раздуваться, пухнуть и пульсировать. Артур не мог вынести этого зрелища. У него было жуткое ощущение, что он точно знает, как будут развиваться события.

– Ах, мой дорогой мальчик, – захихикала его мать, ее тело начало разрушаться от какого-то невыносимого внутреннего давления. – Неужели ты не видишь? – Она зашлась истерическим смехом. – Война уже выиграна.

Я постучал в дверь и услышал три голоса изнутри:

– Войдите!

В центре небольшого кабинета стоял длинный черный стол, за которым сидели трое мужчин в черных викторианских одеяниях. За ними была дверь нефритового цвета, и я бы предпочел никогда не узнать, что за нею находится. По одному ее виду я понял, что готов отдать все, чтобы только ее не открывать.

Впрочем, я был не единственным посетителем. Спиной ко мне, сгорбленный и смиренный, на стуле сидел Джо Стритер и печально прихлебывал чай с опущенной головой.

Когда я вошел, первый из троицы поднял на меня глаза. Он говорил с отточенным английским акцентом, как аристократ в юмористическом скетче.

– Кто вы такой?

– Да, собственно, никто.

Сидевший с ним рядом тоже поднял голову. Когда заговорил он, я услышал ирландский акцент.

– И все-таки кто вы?

– Всего лишь клерк-классификатор.

У третьего человека оказалось шотландское произношение.

– Похоже, снег на вас никак не повлиял.

– Я бы хотел услышать кое-какие объяснения, – сказал я, пытаясь придать голосу уверенности. – Там люди умирают, и я должен знать, что происходит.

– Мы открытая организация, – сказал англичанин. – Спрашивайте что хотите.

– Почему это место – офис?

– Разумеется, мы – офис. Передвижной, быть может, но все же офис. На Земле был заблокирован только филиал. Когда его разблокировали, сюда перенесли штаб-квартиру, и я имею удовольствие сообщить, что они прибыли без малейшего промедления.

– Я долгие годы ждал, чтобы увидеть это место, – сказал шотландец, – и должен сказать, что не разочарован.

– Это офис, – настойчиво повторил я. – Левиафан – это, черт его побери, офис.

Ирландец пожал плечами.

– А чего вы ожидали?

– Я ждал чего-нибудь чудовищного.

– Но мы и так чудовищны, – рассмеялся ирландец. – Чудовищно успешны.

Шотландец, глядя на меня, засветился улыбкой.

– Корпорация Левиафан – самый крупный и успешный в известной вселенной бизнес архивирования и хранения информации.

– Архивирования и хранения? – сказал я. – Вы шутите?

– Хранение информации – это всеобщая проблема, приятель.

– И что же?

Англичанин улыбнулся.

– Левиафан предлагает решение. Мы находим планету с подходящей средой и коренным населением, способным хранить интересующую нас информацию в силу возможностей их физической природы, и просто загружаем эту информацию в их организмы. Большая часть планет в этой части галактики приспособлена под нужды Левиафана.

Я смотрел на них с ужасом и недоверием.

– Вы используете человеческие существа как живые хранилища?

Англичанин улыбнулся.

– Вы ведь срубаете деревья, чтобы делать бумагу. Принцип тот же.

– Как вы можете? Ведь вы такие же, как мы. Вы – человеческие существа.

Шотландец пожал плечами.

– Между нами, мистер Ламб. Среди нас теперь не так уж много таких, кого по справедливости можно назвать человеческими существами.

С какой стати мы должны извиняться? Мы всего лишь удовлетворили спрос. Если бы мы не предложили эту услугу, если бы не переоборудовали планеты в каталожные ящики, то можете не сомневаться, это сделал бы кто-нибудь другой и почти наверняка по куда как менее приемлемым ценам. Таковы законы бизнеса.

Впервые с того момента, как я вошел в эту комнату, заговорил Джо Стритер, слабым жалостливым голосом.

– Вы сказали, что сделаете меня героем. Вы обещали возвести меня к богам.

Тут я не мог сдержать себя, не мог не рассмеяться.

Джо повернул ко мне свое маленькое хитрое лицо.

– Что тут такого смешного?

– Вы не станете богом, – выдохнул я. – Вы будете клерком-классификатором.

Шотландец покачал головой.

– Вы нас подвели, Джозеф. Вам не удалось убедить принца принять ваш образ мышления.

– Но ему помогали! – взвился Стритер. – Конечно, теперь я это понимаю.

Словно для того чтобы усилить ощущение совершенно неправдоподобного сна, населенного людьми, о которых ты не вспоминал годами, и смутно знакомыми обитателями телика, дверь за моей спиной с шумом распахнулась и в комнату стремительно вошел наследник престола.

Англичанин раскинул руки в льстивом приветствии.

– Добрый день, сэр. Мы счастливы, что вы смогли к нам присоединиться.

Принц почти и не взглянул на людей за столом. Его гнев был направлен на старого приятеля.

– Стритер!

– Чего надо, шеф? – На мгновение вернулся прежний Джо, маленький наглый авантюрист, который когда-то, видимо, охмурил мою несчастную Эбби.

Да не твою, Генри Ламб. Ты что – еще не понял этого? Она никогда не была твоей.

Лицо Стритера покрылось розово-алыми пятнами. Он уронил чашку – та упала на пол и разбилась.

Шотландец посмотрел на него.

– Нам придется отпустить тебя, сынок.

– Да вы что, парни? – завопил Стритер. – Давайте по справедливости.

Его явно мучили боли, и у меня были большие подозрения, что впереди его ожидают еще более сильные. Пол под ногами Стритера начал разжижаться, превращаясь в грязь вокруг его ботинок. Он поднял на нас глаза, в которых застыл ужас.

– Пожалуйста, – прохрипел он. – Пожалуйста, помогите мне.

Я в ужасе смотрел на него, не в силах пошевелиться. Но принц, как ни странно, отрицательно покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Довольно. На этот раз мне хватит твердости.

Джо умоляющим взглядом посмотрел на принца и тихо застонал.

– Наконец-то, – довольно заурчал Артур, – наконец-то я окропил себя кровью.

Щупальце, ощетинившееся наростами, выскользнуло из стены, дотянулось до рта Стритера и проникло внутрь – ввинтилось в его горло, накачивая его иноземными словами и цифрами, наполняя непомерным объемом информации. Глаза Стритера увеличились до невероятных размеров. Не выдержав ужаса всего происходящего, его разум надломился.

Пол под его ногами разверзся, как топь. Она засосала ноги бедняги Джо, поглотила его бедра, гениталии, туловище и, невзирая на его крики, продолжала затягивать все дальше в свои глубины.

Артур, казалось, и не заметил этого. Он повернулся к англичанину, ирландцу и шотландцу.

– Я хочу аннулировать сделку, заключенную моей прапрапрабабкой.

– Крайне сожалею, – сказал англичанин, – но, боюсь, это невозможно. В конце концов, мы подписали договор. И разумеется, он не допускает двойного толкования.

– Я отказываюсь вести переговоры со слугами. Позовите управляющего.

– Вы хотите поговорить с боссом? – спросил ирландец.

Артур кивнул.

Шотландец ухмыльнулся и указал рукой в сторону нефритовой двери.

– Через эту дверь, сэр, если вы настаиваете.

Ирландец потянулся через стол и нажал кнопку переговорного устройства.

– Извините за беспокойство, сэр, но не могли бы вы принять принца на пару слов?

Звук, донесшийся из аппарата, был абсолютно неописуемым. Такие звуки не могут рождаться на земле. Жуткий, убийственный рев, невыносимый крик чего-то рожденного за миллиарды световых лет от Саут-Бэнк.

Между прочим, это наш управляющий. Самый успешный генеральный директор из тех, кого когда-либо удавалось заполучить Левиафану. Этот человечишка должен за честь считать одного дозволения быть представленным ему.

– Он говорит, вы можете войти, – ровным голосом произнес англичанин, очевидно давно усвоивший противный язык чудовища. – Не советую вам попусту тратить время. По собственному малоприятному опыту знаю, что он не любит, когда его заставляют ждать.

– Могу я взять с собой друга? – невозмутимо спросил Артур.

Шотландец пожал плечами.

– Вам лучше поторопиться.

Принц приблизился к нефритовой двери и поманил меня за собой.

– Вы хотите, чтобы я пошел с вами? – спросил я, отчаянно надеясь услышать «нет».

Принц кивнул. Я неохотно подошел.

С другой стороны двери доносились звуки движения генерального директора. Мы слышали, как он ползает и скользит, слышали его гремучее дыхание, биение его хвостов, хриплые глотательные звуки, что он производил, готовясь к нашему прибытию.

– Пожалуйста, – сказал я. – Пожалуйста, не заставляйте меня идти туда.

– Это необходимо.

Все внутри меня протестовало против этого, я испытывал тот же атавистический страх, что и неандерталец, вглядывающийся в темноту, когда за его спиной угасает пламя костра.

– Я не могу.

– Генри, вы для этого и родились.

За нами поднялся англичанин.

– Постойте. Могу я узнать имя молодого человека?

– Да-да, – встал со своего места шотландец. – Хороший вопрос.

И конечно, то же самое сделал и ирландец.

– Скажите-ка нам.

Принц медленно повернулся к ним и распростер руки, защищая меня.

– Идите, – резко бросил он. И с улыбкой обратился к юридической фирме Холворма, Квилинана и Килбрета, к тем жалким отступникам, анекдот о которых так и недорассказал мой дед. – Его зовут Генри Ламб, – сказал Артур. – И он – механизм вашего уничтожения.

Внезапно англичанин, ирландец и шотландец набросились на нас, они шипели от злости и двигались быстрее, чем любое человеческое существо. Клацая зубами, орудуя ногтями, они отталкивали принца и тянулись ко мне, словно гончие, у которых отнимают добычу. Шотландец был прав – в этих существах действительно осталось мало человеческого.

– Идите! – закричал принц, схватившийся с англичанином. – Бога ради, делайте то, что вы должны делать.

Я взялся за ручку двери и вдруг почувствовал, как меня тянут за рубашку. Ирландец и шотландец явно намеревались сразиться со мной в рукопашной. Но я помнил свой долг и решительно высвободился из их хватки.

Они уже не могли меня остановить. Я вошел внутрь и на долю секунды…

…снова оказался в 1986 году, мне снова было восемь лет, и я шел на съемочную площадку, чтобы произнести свою остроту. Я почувствовал жар студийных вспышек, увидел операторов, ухватил краем глаза деда – он смотрел на меня и терпеливо ждал, когда я произнесу написанные им слова.

Потом обман рассеялся, и остались только я и генеральный директор – скопление зубов, щупалец, когтей и громадный молочно-белый глаз, словно выдолбленный зубилом, – видение мисс Морнинг во плоти.

Хотелось закричать. Способность к рациональному мышлению тут же оставила меня, я почувствовал слабость и уже был готов потерять сознание, как в день первой встречи с Дедлоком. Но все же мне удалось удержаться на ногах. И даже выдавить из себя единственное, что пришло в голову, – старую дурацкую шутку, которую никто не понимал и которая до сих пор преследовала меня. Мою реплику. Ту самую старую реплику. Заклинание в самой сердцевине Процесса.

«Я тут ни при чем…»

Слишком поздно поняв, что происходит, чудище стало сопротивляться, используя силу своего могучего разума против моего. Слыша, как пульсирует кровь в голове, я собрал последние силы и договорил фразу.

«Это дед виноват».

Процесс сделал свое дело – согнул время, сжал материю, и, словно издалека, я увидел свое прошлое, лежащее передо мной, как железнодорожные пути, ведущие к одному пункту назначения, конечной станции, давным-давно выбранной для меня. Процесс выхолостил меня, изменил для единственной цели – чтобы удержать джинна в бутылке, паука в банке.

То, что случилось потом, было похоже на втягивание, всасывание, вдыхание. Я чувствовал, как эта тварь, громадный змий, чудище о семи головах, яростно борется со мной, бьется и противится моему притяжению, но в конце концов я втянул его в себя и связал там, в глубине, где должна находиться моя душа.

29

Город, конечно, выжил, как и всегда выживал.

С другой стороны, деятельность Директората официально прекращена. Дедлок, Джаспер, Барнаби и Стирфорт сгинули, война закончилась, а тайны программы «Дубль», к счастью, ушли в небытие вместе с человеком, чье настоящее имя (если верить хоть чему-то из того, что он говорил мне) было Ричард Прайс, в тот момент, когда он накачался до счастливой бесчувственности в номере для новобрачных одного из лучших отелей Лондона.

Но я подозреваю, что Директорат не исчез до конца. Слишком долго он боролся за существование, слишком трудные пережил времена, чтобы исчезнуть вот так, не оставив и следа. Думайте об этом, что хотите, но не признать тараканью способность к выживанию у этого учреждения вы не можете. И потом, насколько мне известно, несчастная, преображенная Барбара остается на свободе.

Если сущность Левиафана съежилась и сжалась внутри меня, то его физическая оболочка, его мертвая плоть все еще качалась на волнах Темзы, остывала и начала разлагаться. Многие ученые проявляли к нему жаркий интерес, хотели вскрыть и исследовать, но в конце концов ради здоровья граждан и безопасности государства тушу решили просто сжечь, громадный змий был предан огню, а могущественная корпорация Левиафан, лидер рынка хранения и поиска информации, по частям засунута в топку.

Чтобы извлечь чудовище из воды, распилить и расчленить его для транспортировки, потребовались неимоверные усилия военных и гражданских служб по ликвидации чрезвычайных ситуаций, тем не менее времени на это ушло немало. Мясо начало разлагаться с невероятной скоростью, и, поговаривают, вонь висела на улицах несколько дней.

Те, кто приложился к щупальцам, почили вечным сном. На Трафальгарской площади прошла довольно слезливая поминальная служба под председательством премьер-министра, который, на счастье, оказался в Женеве во время снегопада, хотя эти события и заметно его состарили. Некоторым из его кабинета повезло гораздо меньше.

Те, кто не добрался до реки и не наглотался жидкой информации, быстро оправились. Было, конечно, много всякой неразберихи, возмущенных опровержений, слезных признаний и в конечном счете немало приторной скорби. В тот день многие люди оказались на грани гибели, но в большинстве своем были спасены. В конце концов все сделали единственное, на что были способны, – вздохнули поглубже и с удвоенной энергией вернулись к жизни, и водворился прежний заведенный порядок, с его рабочими неделями, утренними поездками и ежедневной толкотней в центре города.

Ну и конечно, я. Я тоже остался в живых.

После того как ловушка Процесса захлопнулась, все почернело, и из того, что происходило дальше, я запомнил только мимолетные вспышки, словно выхваченные из темноты. Вот сильные руки вытащили меня из воды, влили в горло какую-то теплую укрепляющую жидкость, опустили на что-то мягкое, и началась долгая убаюкивающая поездка в машине.

Когда меня нашли, я, судя по всему, был в горячке, без конца бормотал про снег, генерального директора, информацию. Первое, что я помню, это пробуждение здесь, в постели в Хайгрове, [70]70
  Хайгров – загородная резиденция принца Уэльского в Глостершире.


[Закрыть]где вы столько сделали, чтобы ликвидировать ущерб, нанесенный ошибками и заблуждениями ваших предков, и где вы проявили столь любезное гостеприимство, благодаря которому я чувствовал себя как дома.

С огромным удовольствием я узнал, что вас, вашу милую жену и меня ждет радость – ни больше ни меньше, чем рождение вашего сына или дочери, чье появление сейчас, когда я пишу эти строки, ожидается со дня на день.

Но есть кое-что самое невероятное, о чем я вам не рассказал.

Это голос у меня в голове. Заговорив в первый раз, он произнес только шесть слов, после чего замолк. Естественно, некоторое время я пытался убедить себя, что все это мне приснилось, что это некое странное побочное действие, слуховая галлюцинация, вызванная крайней усталостью.

Но в последние несколько дней стало хуже – гораздо хуже, и теперь для меня пришло время признать правду. Левиафан жил внутри меня и набирал силу.

То, что находилось внутри Эстеллы, было лишь филиалом Левиафана. То, что ношу в себе я, – его штаб-квартира, его мозг, его мыслительный центр. Боюсь, потребуется немалая жертва, чтобы упечь его навсегда.

Вообще-то говоря, мне кажется, я знаю, что будет дальше. Вы, наверное, уже и сами это поняли. За последние несколько дней моя одежда сильно увеличилась и обвисла. Мой голос стал выше, часто ломается и дает петуха, иногда совсем по-детски. Но странное дело, я чувствую себя лучше, чем прежде. Иногда мне даже хочется смеяться.

Можете делать с этой рукописью все, что пожелаете. Заприте ее в ящике стола. Сожгите. Можете даже опубликовать. Ведь, в конце концов, это только слова.

И последнее. Правда о голосе, который вырвался из моей головы на эти страницы.

В первый раз я услышал его в тот же день, когда очнулся здесь. От этих звуков меня затрясло. Это был не просто голос, а целый хор голосов, слившихся в один. Это был голос Левиафана, голоса англичанина, ирландца, шотландца, старой королевы, существа за нефритовой дверью, гул роботов и – в самой глубине, в неведомых темных недрах его существа – непривычно горький, но вполне самоуверенный голос мистера Стритера.

«Это не конец, – сказал он. – Встреча в пустоши еще впереди».