Текст книги "Джеймс Бонд: Официальная биография агента 007 (ЛП)"

Автор книги: Джон Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Когда рассвело, он оценил обстановку. Слева находилась длинная линия немецких укреплений. Семь или восемь «Тигров» были укрыты камуфляжной сеткой, и Бонд слышал ворчание их моторов. Деревня оживала. Отчасти она была разрушена снарядами, но военных в ней хватало. Лаяла собака, из походных кухонь поднимался дым. Через бинокль Бонд видел с полдюжины мужчин, одетых в серое и следующих на завтрак. Вроде бы ничего необычного. Позавтракав, бойцы двинулись к линии фронта. Из укрытий выехали два танка. К находящейся на краю деревни больнице, обозначенной красными крестами, подъезжали грузовики и отъезжали. Стоп. Зачем больнице столько обслуживающих грузовиков? В течение часа Бонд насчитал их пятнадцать штук. Надо бы узнать.

Когда водитель грузовика притормозил перед узким и крутым участком дороги, на подножку его кабины неожиданно запрыгнул человек в британской военной форме. Не успел водитель как следует понять, что это значило, как человек тут же открыл дверцу кабины и ударил его по шее. Водитель был вынужден остановиться. После лёгкой драки за рулём машины сидел уже запрыгнувший в кабину человек. На нём была немецкая форма, а рядом с ним на сиденье лежал бессознательный водитель грузовика, одетый в британскую военную форму.

Подъехав к госпиталю, Джеймс Бонд перевалил водителя через плечо и понёс его внутрь.

– В лесу англичане! – крикнул он по-немецки находящемуся там персоналу.

Британская форма, надетая на водителя грузовика, возымела своё действие: забегали санитары, завыла сирена, началась паника.

– Погоди, ты куда? – спросил Бонда человек в белом халате, когда он оставил тело водителя и направился к выходу.

– Мне нужно отогнать грузовик, – пояснил Бонд.

Сев за руль, он отъехал от больницы, бросил грузовик в том месте, где завладел им, и скрылся в лесу. Потом добрался до своих.

Через десять дней немцы уже отступали под натиском союзнических войск. Бонд был в передовой группе, отбивавшей у немцев Розенфельд. В госпитале было полно раненых, некоторые лежали на матрацах в коридоре.

– Видите, как у них всё чётко организовано? – сказал Бонду британский бригадный генерал, вместе с которым они осматривали больничные палаты.

– Даже после того, как они, казалось бы, разбиты.

Бонд кивнул.

– А тот высокий доктор, с моноклем, как-то странно на вас смотрит, – продолжил генерал. – Вы что, раньше встречались?

– Это не доктор. Когда я был здесь десять дней назад, на нём была форма эсэсовского генерала, – ответил Бонд.

– Вот как?

– Да. Это наверняка и есть тот самый Семлер. После сегодняшнего дня ему уже не суждено будет стать спасителем нацистской Германии.

Служба контрразведки провела в госпитале три дня. Был проверен весь больничный персонал, вскрыты все подвальные тайники. Большинство «персонала» оказалось сотрудниками СС, а в подвальных тайниках было обнаружено множество оружия. Госпиталь в Розенфельде действительно собирались сделать командным пунктом нацистского сопротивления. Немецкая идея «Вервольфа» провалилась.

7. Скандал

Насколько я понял от Уркхарта, в конце войны между Бондом и начальством Секретной службы случилось нечто вроде скандала. Когда я спросил об этом Бонда напрямую, он тряхнул головой.

– Скандал? Упаси боже. Ничего не было.

– Но вы ведь оставили Секретную службу.

– Оставил. Так же, как и многое другое. Война закончилась. С меня было достаточно.

– Достаточно чего?

– Давайте не будем об этом. Мне просто надоело, и всё.

Говоря последние слова, Бонд сжал свои челюсти, и лицо его слегка побледнело. Было видно, что вспоминая тот период, он нервничает, и выглядело это пугающе. Задышав глубже, он постарался успокоиться и мягко добавил:

– Будем так говорить, мне захотелось чего-то нового. А теперь. прошу меня извинить.

Он резко встал со своего места, пожелал мне удачного дня и зашагал в отель. Я увидел его только через два дня, в течение которых пробовал поговорить об этом периоде его жизни с сэром Уильямом Стивенсоном, но и тот был уклончив.

– Он повздорил с М., – сказал мне Стивенсон. – Того как раз назначили главой Сикрет сервис. Просчёт М. был в том, что он не сразу оценил Бонда по достоинству, хотя и Бонд вёл себя как глупый мальчишка. В общем, спросите его об этом сами.

Понимая всю щекотливость проблемы, я решил лишний раз не ворошить её, но Бонд сам вернулся к этой теме. Когда два дня спустя я увидел его сидящим в баре в одиночестве, он первым позвал меня. Он был довольно приветлив, даже не намекнул на наше недавнее осложнение и стал рассказывать мне о послевоенном периоде.

Как я понял из того, что он мне сказал, он не знал, чем заняться в Англии в мирное время. Официально он всё ещё был прикреплён к Добровольческому резерву Королевских военно-морских сил. Взяв двухнедельный отпуск, он решил наведаться к тётушке Чармиан. «Я думал, что это будет единственным местом, где я буду в ладу с собой», – сказал он. Всё, однако, обстояло гораздо сложнее. Тётя поведала ему, что его брат Генри женился и в настоящее время работал в казначействе. «Самое место для него», – ответил Бонд. «И ещё эта, как её. твоя бывшая невеста.» «Муриэль?» «Да, Муриэль. Она сейчас в Кентербери* IIгород на юго-востоке Англии/I. Живёт там со своим мужем. У неё двое детей, и она интересовалась, как у тебя идут дела». «Другие новости?» – спросил Бонд. «Умер твой дедушка, и дядя Грегор унаследовал дом в Гленко, который должен был унаследовать твой отец. Дядя много пьёт и постоянно ведёт разговоры о том, чтобы его продать». Было видно, что тётя чрезвычайно огорчена этим фактом, но к своему удивлению Бонд обнаружил, что его это совершенно не интересует. Не заботило его и прошлое. В запертом ящике своей комнаты он нашёл всё ещё хранившиеся там письма от Марты де Брандт и от других некогда любимых им женщин. Большую часть из них он сжёг. «Бентли» его по-прежнему стояла в гараже. Шины её были сдуты, кузов поржавел. Закрыв двери гаража, Бонд подумал, что будущее его будет где угодно, только не здесь. «Я возвращаюсь на Службу», – сказал он тёте Чармиан. «Решать тебе»,

– ответила она.

Однако перевод Бонда на действительную секретную службу оказался делом непростым. Фактически это был перевод военнослужащего на гражданскую должность. Бонд подал своё заявление в начале февраля 1946го. Спустя несколько дней его вызвали в офис на шестом этаже штаб-квартиры в Риджентс-парке. Недавно назначенный на пост главы Секретной службы сэр Майлз Мэссерви, бывший адмирал и секретарь Объединённого комитета начальников штабов, встретил его недружелюбно. Он не поприветствовал Бонда, даже не предложил ему сесть.

Вместо этого Бонд наткнулся на холодный взгляд стальных глаз, суровое обветренное лицо, коротко остриженные волосы и туго завязанный галстук. И ещё эта трубка. как-то не очень понравилась она Бонду. То, как новый начальник смотрел на него, напомнило ему взгляд директора колледжа, отчитывающего его за приключение со сводной сестрой Бринтона.

– Коммандер Бонд, – сказал, наконец, М. Голос его был чётким и сухим.

– Я изучил ваше личное дело. – Он постучал по лежащей на столе довольно толстой папке, содержание которой было бы интересным и Бонду. – Интересная карьера, уникальный опыт.

Бонду не понравилось, как он произнёс слово «уникальный».

– Мы ещё не знаем, сможете ли вы оказаться нам полезным, – продолжил М. – Времена меняются довольно быстро, сами понимаете. То, что было на войне, может стать неприменимым к мирному времени. Поэтому я предлагаю вам небольшое испытание. В Америке. Вы будете прикреплены к тамошнему Управлению стратегических служб* //предшественница ЦРУ//. Они как раз собираются расширяться, и просили нас помочь им с кадрами, имеющими опыт военно-полевой работы. Думаю, вы, как никто, подойдёте им.

Бонд не знал, радоваться ему или нет. С одной стороны, идея поработать с американцами могла оказаться привлекательной. Но с другой – так обычно поступают с сотрудниками, которых считают лишними, спихивая их куда подальше.

Он обсудил всё это с молодым начальником штаба, недавно назначенным М. – полковником сапёрной службы.

– Американцы ждут – не дождутся, когда вы к ним присоединитесь, – сказал ему тот. – Смотрите, не переборщите там с бурбоном и молодыми секретаршами.

Вскоре Бонд вылетел в Нью-Йорк в качестве сотрудника британского посольства. Воспоминания об убийстве японца в Рокфеллеровском центре всё ещё преследовали его. Ему было всего двадцать пять, но чувствовал он себя гораздо старше. Десять лет он находился в состоянии войны, предотвращая заговоры и уничтожая врагов, сейчас же всё это осталось позади, и он был сыт всем этим по горло. Теперь предстояло просто пожить.

В рассказе «Только для ваших глаз» Флеминг упоминал, что лучшее, по мнению Бонда, в Америке – это бурундуки и тушёное мясо устриц. Бурундуков в Нью-Йорке Бонду увидеть не удалось, а вот тушёное мясо устриц он попробовал. Это произошло в устричном баре на Центральном вокзале Нью-Йорка. После французского рыбного супа, отведанного им с Мартой де Брандт в предвоенные годы, устрицы показались ему столь же изысканным блюдом. Также в Нью-Йорке он попробовал много других вещей. После нескольких лет, проведённых в воюющем Лондоне, этот город поражал его своим изобилием. Он купил себе здесь зажигалку «Зиппо» за двадцать пять центов, и бритву «Хоффритц», которой пользуется до сих пор. Ещё зубные щётки, носки и набор клюшек для гольфа – от «А» до «Ц». И ещё он открыл здесь для себя паром «Статен-Айленд Ферри» стоимостью в пять центов за проезд.

Он остановился в пятизвёздочном отеле «Станхоп» напротив музея «Метрополитен» – по рекомендации Стивенсона. Также по рекомендации Стивенсона он обедал в самых дорогих ресторанах.

Через несколько дней он вылетел в Вашингтон. В посольстве его встретили как почётного гостя, но он тут же обнаружил, что это было совершенно излишним. Меньше всего ему хотелось ужинать с послом или обсуждать сплетни на дневных приёмах. Да и сам Вашингтон ему не понравился. Слишком много в нём было мрамора и памятников. Начальник Канцелярии предложил ему прогулку вокруг Белого Дома, на что Бонд вежливо ответил, что охотнее посмотрел бы на вашингтонскую газовую фабрику* – на том их разговор и закончился. IIфабрика по переработке угля в светильный газ, погашена в середине 50-ых, ныне на этом месте расположен паркII Единственная вещь, которая пришлась Бонду по душе – это была его квартира. Ему предоставили служебную квартиру на первом этаже кирпичного дома на Н-стрит в Джорджтауне. Район ему также понравился: там жили в основном богачи, жёны которых всё норовили лечь с ним в постель, чтобы реализовать свои мазохистские желания. Им пришёлся по душе этот грубый и высокомерный англичанин, и Бонду ничего не оставалось, как дать им то, чего они желали.

Однако не стоило забывать и о работе. Ален Даллес и Уильям Донован (он же «Дикий Билл») в этот период как раз занимались реорганизацией своей службы в Центральное Разведывательное Управление. Знания и опыт Бонда в этом деле могли оказаться полезными. У него установились хорошие отношения с Донованом, а Ален Даллес позже стал ему даже чем-то вроде личного друга, но к остальным сотрудникам их службы Бонд относился с некоторой долей пренебрежения. Возможно, это было ошибкой, поскольку ему ответили той же монетой, сформировав к нему стойкую неприязнь (именно это и заставило уже Флеминга посетить Вашингтон несколько месяцев спустя и помочь Доновану в составлении устава ЦРУ).

Были у Бонда и другие проблемы. Как-то на одном ужине молодой французский дипломат – явно вишист – позволил себе нелестные высказывания относительно деятельности британцев в Северной Африке. Бонд ответил ему на французском диалекте, который нечасто услышишь в Вашингтоне, встал со своего места и ударил его. В результате тот упал, разбил почти оригинальный секретер от Чиппендейла и сломал себе челюсть в трёх местах.

Другой инцидент произошёл с ним несколько дней спустя, на презентации фильма о вторжении союзников в Нормандию. Бонд прибыл на презентацию подвыпившим, в компании капитана американских ВМС, и весь фильм смеялся. «Снимайся лучше в вестернах – это безопаснее», – посоветовал он присутствующему на презентации главному актёру фильма.

Люди, которые знали Бонда, понимали, что он это не со зла, и прощали ему его выходки. Однако вскоре с ним произошёл случай, простить который ему так и не смогли.

Всё началось с того, что один богатый и влиятельный конгрессмен, друг британского посла, узнал через Уильяма Стивенсона о существовании Бонда, и захотел с ним познакомиться. Он пригласил его на выходные в свой загородный дом под Олбани. Бонд согласился, поскольку там было и поле для гольфа. Так получилось, что в ночь визита конгрессмен напился, и его тридцатилетняя жена предложила Бонду с ней переспать. Он, конечно, вежливо ей отказал. Как выяснилось позже, лучше бы не отказывал.

На следующие выходные конгрессмен вновь пригласил его. Бонд попытался сослаться на дела, но конгрессмен настоял. Бонду ничего не оставалось, как захватить с собой комплект купленных им ранее клюшек и принять приглашение. На поле для гольфа развернулось нечто типа соревнования, и Бонд хорошо чувствовал себя в весёлой мужской компании, с удовлетворением отмечая отсутствие жены конгрессмена. Если она обиделась на Бонда за его отказ – тем лучше. Однако на следующее утро она появилась, приземлившись на площадку возле дома на своём двухместном лёгком самолёте «Пайпер Каб». С её прибытием обстановка стала нервозной. Женщина была груба с мужем, неприветлива с гостями, а потом конгрессмен внезапно объявил, что его ждут дела в Вашингтоне и уехал. Бонд сказал, что ему тоже пора, но жена конгрессмена остановила его. «Погодите, ведь день только начинается», – сказала она. «Мне нужно успеть на вечерний самолёт в Вашингтон», – ответил он. «Так я отвезу вас на своём. Оставайтесь». Бонд остался. Был ещё гольф, была выпивка, и было жареное мясо. К десяти вечера все гости разошлись. Остались только Бонд и хозяйка дома. Когда она стала расстилать постель, Бонд решил быть твёрдым. «Я не буду этого делать», – сказал он. «Но почему?» «Не хочу портить отношения. Ни с вами, ни с вашим мужем. И вообще, мне нужно в Вашингтон». «Прекрасно, – обиженно ответила женщина. – Я отвезу вас, как и обещала».

Она была умелым пилотом, но Бонд должен был учесть, что на тот момент она была не совсем трезвой. Во время полёта ему казалось, что она пытается напугать его. Ему было страшно от её воздушных трюков, но он старался не подавать вида. Они летели вдоль автомагистрали и в какой-то момент стали терять высоту. Бонд спросил её, что происходит. Она не ответила. Он спросил её ещё раз. Она вновь не ответила. «Что с нашей высотой, чёрт возьми?» – спросил он её в третий раз. Она нагрубила ему и отпустила ручку управления. «Не нравится высота – управляй сам!» Бонд взялся за ручку, но было уже поздно. Самолёт был почти у самой магистрали. Выровнять его не удалось, и он ударился о землю и загорелся. Бонда спасло то, что его выбросило из кабины. Женщине так не повезло.

На этот раз скрыть происшедшее от прессы было уже невозможно. На месте падения самолёта репортёры устроили нечто типа состязания. Бонд просто обязан был встретиться с мужем погибшей женщины и поговорить с ним, объяснить ему. Это оказалось труднее, чем он думал. Конгрессмен очень любил свою жену, и случившееся стало для него настоящим шоком. Бонд так и не смог сказать ему правду. Однако сотруднику британского посольства, который должен был дать интервью прессе, он выложил всё как есть. Это усложнило дело. Тот сказал ему сегодня же садиться на самолёт и покинуть Вашингтон. И вообще, впредь Бонд должен держаться подальше от жён политиков.

– Мне захотелось ударить его, – сказал мне Бонд. – Я всего лишь поведал ему правду, а он усмотрел в этом желание свалить происшедшее на мёртвую женщину… Хотя его наказ не приближаться к жёнам политиков я свято выполняю до сих пор.

– И вы покинули Штаты?

– Конечно. Случившееся так и осталось на мне несмываемым позором.

– Как вас встретил М.?

– Я ожидал, что он поймёт меня.

– А он?

– Долго набивал свою трубку, а потом стал ею пыхтеть. Сказал: «Хм, неприятно. Да, неприятно.» И пообещал разобраться. Но отчёт, прибывший вскоре из Вашингтона, был не в мою пользу. В те времена вылететь с работы было проще простого. С окончанием войны многие сотрудники разведки попали под сокращение. Даже Флеминг перевёлся в газету «Кемсли». Настала и моя очередь.

– М. так и не помог?

– Нет. Сидел только и сосал свою трубку. Была комиссия, было служебное расследование. В конце концов, меня отстранили.

– Несмотря на прошлые заслуги?

– Это уже не имело значения. Не помогло и то, что ранее меня рекомендовали к ордену Святого Михаила и Г еоргия. О том, чтобы мне его вручить, речи, конечно, уже не было.

– И что вы сказали М.?

– «Благодарю вас за содействие, сэр». М. ничего не ответил. Мы даже не пожали друг другу руки. Так что мне предстояло начинать новую жизнь.

– Вы начали её с нуля?

– Нет, у меня на счету было триста фунтов в «Глин Миллс Банке». Как-то утром, прогуливаясь в парке среди людей, я вдруг понял, что я – всего лишь один из них. Обычный человек. И что я могу жить спокойной жизнью, без пистолета под подушкой и без страха внезапно быть убитым. М. освободил меня от всего этого. Эта идея показалась мне настолько захватывающей, что я пересёк Парк-Лейн, вошёл в отель «Дорчестер» и заказал себе там бутылку «Дом Периньона». Я хотел праздновать.

Для начала я должен был найти себе работу. Я был молод, недурён собой и знал несколько языков. Кроме того, у меня не было семьи, и я никого не имел на иждивении. Я был оптимистичен, но вскоре узнал, что точно такие же данные имели и тысячи других бывших военнослужащих.

Я стал писать. Писал в разные организации. Все мои письма начинались со словами: «Уважаемый сэр! Мне хотелось бы узнать.» На каждое десятое я получил ответ. Мне предлагали работу менеджера, клерка, частного детектива. Прошло две недели. Я поздно вставал, пропускал завтрак и продолжал писать свои письма. Обедал в закусочной на Кингз-роуд, а после обеда вновь садился писать. Приближался день арендной выплаты за квартиру на Линкольн-стрит – об этом мне напомнила моя курносая квартирная хозяйка, работающая секретаршей в Министерстве обороны. Случайно я встретил своего бывшего военного коллегу, работавшего тогда начальником охраны в Харродсе* //универмаг Лондона//. По старой дружбе он предложил мне работу одним из его охранников. Это было последней каплей. Я решил плюнуть на всё и зарабатывать себе на жизнь тем, что умел, а именно – игрой в карты на деньги. Вырядившись в тёмно-синий костюм, я дождался девяти вечера и направился в клуб «Блейдз», членом которого являлся ещё со времён войны. Я нарочно прошёл мимо бара, чтобы не покупать напитки, которых просто не мог позволить себе купить, и направился прямо в игорный зал. Прежде я всегда играл ради выигрыша и никогда – ради денег, теперь же всё было по-другому. Конечно, я волновался. Я стал искать себе подходящего противника и нашёл его: пожилого миллионера по фамилии Кендрик, который обычно проигрывал. Сел напротив него и начал играть. Торопясь заработать, я делал высокие ставки и за первые полчаса умудрился спустить двести фунтов. Кендрик, конечно, возрадовался, а я запаниковал. Неожиданно я вспомнил старый трюк Эспозито – тот самый «Райфл Стэк» или подтасовку. Трюк был несложным, и подвоха вряд ли кто заметил бы, и уж точно не заметил бы его Кендрик. Однако я здорово трухнул и так сильно вспотел, что уже был готов встать из-за стола и уйти. Всё же я нашёл в себе силы и пошёл до конца. Я отыграл у Кендрика восемьдесят фунтов. Это была моя самая неудачная карточная игра, которую я когда-либо имел. Уходя из клуба, я намеревался на следующий день позвонить моему коллеге, работавшему в Харродсе, но той же ночью встретил человека, который изменил все мои планы.

– Кого же? – нетерпеливо спросил я.

– Мэддокса. Проходя мимо отеля «Ритц», я заметил знакомую фигуру с лысой головой, входящую туда через большие вращающиеся двери. Я окликнул его, и он обернулся. Я не видел его уже три года. После сдачи Франции немцам он направился в Лондон, где получил должность полковника Военной разведки, а потом большую часть войны провёл на Ближнем востоке. Мне показалось, что он обрадовался, увидев меня. Конечно, мы выпили. Выглядел он довольно успешным – дорогая блестящая обувь, хорошо сидящий на нём клетчатый костюм и французский Орден Почётного легиона. «Работаю консультантом», – пояснил он. «И кого консультируете?» – спросил я. Оказалось, что он жил в Венсене* //пригород ПарижаП и работал с французскими коммерческими предприятиями, имеющими связи с Африкой. Я спросил, если его устраивает его нынешняя жизнь. «Я когда-нибудь был похож на того, кого не устраивает жизнь?» – ответил он. Вскоре из города вернулась и его жена – красивая француженка-блондинка, с которой он был очень заботлив. Я знал, почему: она принадлежала к тому типу женщин, которые принимают мужчин и их деньги как нечто само собой разумеющееся. Когда она ушла в номер, он предложил мне поужинать. Всё прошло как в старые добрые времена и чем-то напомнило мне мой первый с ним вечер, когда он вербовал меня на работу в Секретную службу. Я рассказал ему всё: о взлётах и падениях моей карьеры, о скандале в Вашингтоне и о поведении М. Некоторое время он молчал. А потом сказал: «Джеймс, я буду с тобой откровенен. Помнишь, когда я вербовал тебя для работы в Сикрет сервис, то сказал, что однажды встав на этот путь, ты с него уже не свернёшь. Так вот, я хотел бы, чтобы ты стал работать на меня».

*

Следующим утром Бонд уже сидел в самолёте, готовящемся вылететь в Париж. За поездку платил Мэддокс. Из одежды Бонд захватил с собой пижамы, голубые рубашки и комплект туалетных принадлежностей. Всё это было упаковано в несколько потрёпанный чемодан из свиной кожи, с которым он уже не раз вылетал на задания. Сам же он был одет в тёмносиний костюм, чёрный шёлковый галстук и мокасины – это стало уже своего рода его гражданской униформой. В нарушение своих привычек он заказал себе холодную водку с тоником. Когда её принесли, он стал потягивать напиток, глядя в иллюминатор на видневшееся за крылом самолёта водохранилище Стайнс* IIводоём неподалёку от аэропорта ХитроуП. Интересно, что готовит ему этот маленький прохвост Мэддокс?

Прилетев на место, Бонд увидел, что в Париже мало что изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз – тот же прокуренный запах в аэропорту Ле Бурже, тот же грохот такси на мощёных дорогах и те же баржи, бороздящие местные реки. От Площади Италии таксист отвёз его на бульвар Сен-Жермен, высадив на углу улицы Жакоб, рядом с площадью Фюрстенберг, где Бонд когда-то проживал с Мартой де Брандт. Те же деревья во внутреннем дворике, та же коричневая парадная дверь, только уже облупленная.

Конечно, Мэддокс намеренно поселил его именно в этом месте Парижа. Он предоставил ему офис на острове Сите* //остров на Сене, рядом с площадью Фюрстенберг//, с чудесным видом на реку и на любимый ресторан Бонда «Жюль». Именно в нём Бонд и предложил Мэддоксу поесть, несмотря на то, что тот уже забронировал для них столик в ресторане «Тур дАржан».

– Ну и что мне предстоит делать? – спросил Бонд своего покровителя после того как они поели рыбные кнели, отварную говядину, абрикосовый пирог и сыр камамбер, запив всё это очень вкусным кофе и слабокислым домашним вином, а потом вышли в парк и выпили ещё и коньяку.

– Всего лишь быть моим советником, – ответил ему Мэддокс.

– И всё?

– Всё. Мне понадобится твоя помощь в обеспечении безопасности французского банковского синдиката, начальником безопасности которого я являюсь. Обещаю, что скучно тебе не будет. Срубишь немного деньжат. Ты даже сможешь обзавестись здесь богатой и красивой французской женой.

В тот яркий весенний день предложение Мэддокса выглядело весьма соблазнительным, и Бонд на него повёлся. В течение следующих четырёх лет он играл роль наёмника или солдата удачи. Обученный британской Секретной службой, фактически он стал работать на французов. Но это его заботило мало. Он уже устал от политики. Политиков он считал чем-то вроде клоунов, отличающихся друг от друга лишь степенью коррумпированности. Он просто работал. Как сказал он Мэддоксу, его работа чем-то походила на охранника в Харродсе, только была гораздо масштабнее.

По ходу этой своей деятельности ему приходилось много путешествовать – в основном по Африке. Он побывал в Марокко, пересёк Сахару, узнал Дакар – своеобразное смешение Франции и чёрной Африки. В Конакри – столице Гвинеи – он обнаружил ночной клуб, где темнокожие официантки были одеты в длинные юбки и белые парики. В Тимбукту* //город в Мали// он купил себе «жену» за пятнадцать овец. Также он путешествовал по реке Нигер и познакомился с племенами сенегальцев.

В Лондон желания ехать у него уже не было. Он заказал перекрасить свой «Бентли» и перегнать его поближе – в Париж. Сверкая серой краской, автомобиль теперь стоял в гараже рядом с его маленькой квартиркой у площади Фюрстенберг. «Прямо каюта судна, а не квартира», – говорил о ней Мэддокс, имея в виду то, что она находилась на крыше дома. Вопрос с богатой французской женой пока ещё решён не был.

В плане профессиональной деятельности Бонд вполне оправдывал свою зарплату. В Бамако* //город в Мали// он предотвратил подрыв большой плотины, недавно возведённой французами через реку Нигер. В аэропорту Алжира сорвал попытку похитить груз золота, предназначавшийся для банка Франции. В Париже занимался расследованием похищения сына одного из небедных коллег Мэддокса. Того похитили прямо из дому, и Бонд отправился на встречу с похитителями, обманув их, что несёт им выкуп. Он понимал, что в случае неудачного исхода операции ребёнка могут убить, и обвинят в этом его, однако пошёл на этот риск. Похитители скрывались в одном из многоквартирных домов в Бельфоре* //город на востоке Франции//. Бонд стал стрелять первым, попав в двух из них. Остальные сдались, и Бонд вернул мальчика домой в целости и сохранности.

Успехи Бонда стали своего рода легендой, но это была странная жизнь. Временами он чувствовал, что повторяет модель существования своего отца

– скитаясь с места на место в поисках лучшего. Ему скоро должно было стукнуть тридцать, а он так и не устроился в жизни, оставаясь без роду и без племени. Он вообще сомневался в своей способности на длительные и серьёзные отношения с женщиной. Как и большинство убеждённых холостяков, он опасался женщин. Не то, чтобы боялся – на своём веку он познал их достаточно, но его угнетала мысль о том, что ему придётся видеть на следующее утро. Подобно романтику, его шокировало восприятие женщины как обычного человека. Размазанная к утру косметика, использование его дамой умывальника – всё это было не для него. Да и любые женские требования (кроме, конечно, сексуальных) его раздражали.

С таким отношением к женщинам было неудивительным, что Бонд оставался одиноким, тем более что с возрастом все эти его привычки лишь усиливались. Его любовницы – молодые и красивые, замужние или разведённые – принимали его негласные правила игры: удовольствие без обязательств, чувственность, но не чувства, страсть, но не привязанность. Бонд предпочитал, чтобы после занятия любовью женщины оставляли его в покое (и поскольку большинство из них имело мужей, они, конечно, так и делали).

Казалось бы, такому образу жизни можно было только позавидовать – Бонд был успешен и не испытывал нужды в деньгах, имел работу, которая была ему по душе, и не испытывал недостатка в женщинах. Однако сам Бонд удовлетворён всем этим не был. Он всегда относился с завистью к счастливым и крепким семьям, дающим потомство – семье Мэддокса в частности. Он частенько к нему захаживал, прослыв в среде двух его детей «Дядей Джеймсом». Дарил детям подарки, помнил их дни рождения, рассказывал им разные истории, показывал карточные фокусы и катал на спине вокруг сада. Окружающие думали, что из него получился бы неплохой отец. Также Бонд восхищался жёнами, которые были верны своим мужьям – это, кстати, была единственная категория женщин, которыми он реально восхищался, и это также стало одной из причин, почему он влюбился в жену Мэддокса – Регину. Конечно, он пытался её соблазнить. «Дорогой Джеймс, – ответил она, поцеловав его руку перед тем, как вернуть её на место, – ты слишком красив для меня. Несколько лет назад всё могло бы быть по-другому, но теперь.» Бонд вновь протянул к ней руку. Она вновь отвела её назад. «Кроме того, я могу в тебя и влюбиться, и подумай, к каким неприятностям это приведёт».

Потерпев несколько дней, Бонд понял, что влюблён в неё по уши. Это, правда, не останавливало его охоту за другими женщинами, скорее наоборот. В зависимости от настроения, он находил в отношениях с последними акт утешения или сексуальной мести. Но «неприступную принцессу» Регину соблазнить ему так и не удалось.

Они остались лишь друзьями – она советовала ему, какие читать книжки и напоминала, когда ему уже пора было стричься, а он покупал ей духи и рассказывал о своих женщинах. Их отношения остались дружескими только потому, что рядом с ней был её муж. Он, казалось, что-то подозревал и ревновал Джеймса, хотя ничего физического между последним и Региной не было. Возможно, он понимал, что моральная измена бывает хуже физической.

Тем временем ухудшилась ситуация в Алжире. Тамошние националисты усилили свою деятельность против французов. Были волнения, были подрывы бомб и были убийства. Запахло серьёзными проблемами. Алжирская жандармерия была уже не в силах сдерживать беспорядки. Произошло несколько нападений на банки синдиката, в ходе которых было убито несколько сотрудников, но арестов не последовало. В июле в Оране* IIгород на севере Алжира, на берегу Средиземного моряН был застрелен менеджер синдиката, и было украдено несколько миллионов франков. Происшедшее могло стать опасным прецедентом. Мэддокс лично посетил Оран, а потом переговорил с Бондом.

– На жандармерию полагаться уже не стоит, – сказал он. – До них ещё не дошло, что это уже война. Единственным нашим ответом должна стать немедленная атака.

Бонд был удивлён горячностью Мэддокса – на того это было не похоже. Он спросил его, что тот имеет в виду.

– Мы должны преподать националистам урок, – ответил Мэддокс. – Я всё узнал. За нападением на синдикат стоит некто Эль Безир – коммунист и глава спецотряда Фронта национального освобождения Алжира.