Текст книги "Джеймс Бонд: Официальная биография агента 007 (ЛП)"

Автор книги: Джон Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

И в это время приехали румыны. Обычная канитель началась. Влачек, как и водилось, занял своё почётное место. После секундной паузы стартовала игра. Бонд внимательно следил за своим противником. Впервые он увидел, как взяв карты, тот колеблется. Вместо привычной механической игры он сделал паузу. И проиграл.

В зале тут же раздался заинтересованный гул. Крупье, с побледневшим лицом, вновь сдал карты. На сей раз Бонд увидел, что у Влачека дрожит рука. Всё же румын сохранил самообладание и высоко поднял ставку – так, как делал это всегда. По щеке его скатились капельки пота. Он повернул свои карты. семь! Но у Бонда было восемь. Тогда Влачек вспотел окончательно и поднял ставку ещё выше. И вновь проиграл.

Дальше произошло нечто непредвиденное. Румын вцепился в свои тёмные очки и сдёрнул их с себя. Впервые Бонд увидел его глаза. Они смотрели прямо на него и были полны страха. Влачек попытался встать со своего места, но стоящий позади него Матис положил руку ему на плечо. «Сидите, господин, – сказал он, – игра ещё не закончилась».

Бонд достал из кармана свои очки, в которые Дюверже вставил линзы из очков Влачека. Карты вновь были перетасованы, и Бонд наконец понял причину побед своего противника. На рубашках карт были отчётливо видны блестящие царапины цифр их номинальной стоимости. В этом и заключалась суть трюка под названием «Ясновидец».

Бонд продолжил игру и играл до тех пор, пока все лежащие перед румыном фишки – стоимостью в пятьсот тысяч фунтов – не оказались на его стороне. И только после этого Матис разрешил Влачеку подняться. Но и это было не всё. Заключительный этап имел место на втором этаже – в кабинете Де Лессепа. Все четверо румын были вызваны туда. Разбор проходил в присутствии Джеймса Бонда, Рене Матиса и представителей охраны казино. Матис настаивал на том, что этот случай должен стать достоянием общественности, но Де Лессеп был против. Он сказал, что это всё-таки Монако, а не Франция. Подобная реклама для такого маленького государства могла привести к нежелательным результатам. В конце концов сошлись на том, что румыны возвращают в казино большую часть выигрыша и подписывают бумагу, что больше ни в одном казино мира они не появляются. Во Францию же им вообще въезд закрыт – об этом уже позаботится Матис.

Когда вопрос был улажен, румыны спустились по центральной лестнице здания и покинули его навсегда. Бонд также спустился вниз и послал Эспозито сообщение об успешном завершении задания. Когда он вернулся, чтобы выпить с Матисом, его руки кто-то коснулся, и повернувшись, он увидел, что это была высокая яркая блондинка.

5. Канун войны

КОГДА БОНД РАССКАЗЫВАЛ историю с «Ясновидцем», чувствовалось, что делает он это с удовольствием, и в голосе его сквозила лёгкая ностальгия по тем далёким временам.

– Итак, – завершил он, – мне приятно думать, что когда-то я спас банк Монте-Карло.

– И это действительно оказалось полезным для британской Секретной службы? – спросил я. – В смысле того, как задумывал это Мэддокс?

Бонд рассмеялся.

– И да, и нет. Шпионский мир тогда был не таким, как сейчас. Была в нём доля фарса и нестандартных комбинаций. Сейчас всё это мне кажется своего рода игрой, но тогда я относился к происходящему вполне серьёзно. К слову, мы все к этому так относились, и Мэддокс особенно. Он любил планировать подобные дела и получать удовлетворение в случае успеха. На следующую ночь после выдворения румын он прибыл в Монте-Карло, и Де Лессеп организовал для нас ужин – и какой ужин! Матис тоже был там, равно как и представители туристического бизнеса Монако. Я пришёл на вечер с Памелой, а Мэддокс – с местной актрисой. Поражение румын действительно способствовало повышению престижа всей Службы, и это произошло как раз в тот момент, когда она больше всего в этом нуждалась. Конечно, у нас появились друзья в казино, которые при случае помогали нам, кроме того, нас стало уважать французское Второе бюро. С Матисом, как вы помните, мы всегда были в приятельских отношениях. Но сказать, что успех этого задания стал и моим личным успехом, я не могу. В какой-то степени я думаю, что расплачиваюсь за него до сих пор.

Было не похоже на Бонда заниматься такого рода самоанализом. Сомнение в себе никогда не было чертой его характера. Мне было интересно узнать, что кроется за этой его фразой.

– Расплачиваетесь чем? – спросил я.

– Тем, что никогда не смогу быть обычным человеком.

– А вы хотели бы им быть?

– Конечно. Теперь я это понимаю, но уже поздно что-либо менять. Я такой, как есть, и ничего с этим не поделаешь. И зная себя слишком хорошо, понимаю, что другим быть уже не смогу. Это моя жизнь – я завербован для неё. Да, я жду этого чёртова вызова в Лондон, но на самом деле я дорого отдал бы за то, чтобы просто пожить спокойно. И в некотором смысле, во всём этом виноват Мэддокс.

– Только он один? Вы можете противопоставить ему себя и сказать, что вы сами непричастны к сложившейся ситуации?

– Туше! Конечно, причастен. Признаюсь, я был трудным подростком, и Мэддокс не мог этого не видеть. Он манипулировал мною, вот и всё. – Бонд усмехнулся, показав свои крепкие зубы. – Да, он дал мне то, что мне было нужно, но. на самом деле он просто наслаждался ситуацией, сукин сын.

Мы засиделись. Кофе в чашках остыл, официанты стали накрывать столы для ужина.

– Поехали, прокатимся, – предложил Бонд. – Здесь недалеко есть автомобиль моего друга. По дороге расскажу вам обо всём подробнее, и может быть, вы лучше поймёте меня.

Автомобиль, о котором говорил Бонд, был белым «Роллс-ройсом Корниш». Он находился в гараже ниже отеля. Когда Бонд выехал на нём на улицу, я увидел, что его правое заднее крыло было помято, а через весь корпус проходила солидная царапина. На переднем пассажирском сиденье лежал махровый женский халат и ещё женские солнцезащитные очки в золотой оправе.

– Бросьте их назад, – сказал Бонд.

Он повёл расслабленно и уверенно, но в стиле его вождения чувствовалось скрытое презрение к этому автомобилю.

– Жаль, что «Роллс-ройс» превратился в очередной символ статуса для богатых американцев, – сказал он.

– Вам не по вкусу эта машина?

– Чересчур уж она роскошна. Последний нормальный автомобиль, который произвела эта фирма, был «Сильвер Рейт» 1953 года. Один такой с кузовом от Мюллинера – и это было бы нечто.

Было типичным для Бонда жаловаться на роскошь, пользуясь ею.

– А каковы ваши любимые автомобили? – спросил я.

– Конечно, старый добрый «Бентли». Автомобиль должен быть частью тебя, отражением твоего характера.

Мы свернули на Блэк-Хол-Лейн. Океан был ярко-синим, а остров удивительно красивым. Остановившись у форта Святой Екатерины, Бонд со знанием дела принялся рассказывать мне о пиратах и о каперах. И ещё о нынешней гибели фауны острова.

– То же и с Европой, – добавил он. – Не могу не испытывать ностальгию по старому миру. Да, в нём было много всего. Но им можно было и наслаждаться, если у вас были деньги и немножечко свободы. У меня было и то, и другое. Итак, как я уже говорил, мне было семнадцать, когда я с успехом выполнил своё первое задание. Меня официально зарегистрировали в Сикрет сервис, и я получил своё назначение на станцию «П» (Париж) во Франции. Благодаря моему первому опыту, а также юности и успеху у женщин, одни коллеги стали называть меня «Казино Бонд», а другие – «Наш молодой альфонс». Не очень приятно. Возможно, они мне завидовали, но так или иначе я старался не обращать на это внимания. Я был одиночкой. Мэддокс был единственным человеком, которому я доверял. Я подчинялся непосредственно ему, и всё время был очень занят. Для того чтобы не было подозрений, Мэддокс настоял на том, чтобы я продолжил своё обучение в женевском университете. 1938-ой ещё не закончился. Для богатого молодого студента жизнь там была нетребовательна, и фрау Нисберг с радостью приняла меня обратно. Конечно, я уже не был прежним мальчиком-непоседой, каким она меня помнила. Повзрослевший и возмужавший, я превратился в самостоятельного человека. Не было больше пьяных ночных посиделок с однокурсниками, не было и лыжных заездов, доказывающих, что я крут. Я стал более спокойным, более швейцарским, что ли. Одевался элегантно, курил заграничные сигареты, из-за которых весь мой дом пропах, как бордель. Машину держал в гараже герра Нисберга, расположенном сразу же за магазином. Иногда я уезжал на ней на несколько дней, а иногда и на несколько недель. Фрау Нисберг, наверное, думала, что у меня появилась какая-нибудь богатая и любвеобильная поклонница, и со стороны это действительно могло так показаться: ведь мой телефон порой звонил прямо посреди ночи, а когда фрау Нисберг заходила в мою комнату на следующее утро, то находила её совершенно пустой. Когда же я возвращался небритый и не выспавшийся, то её вера в то, что в этом виноваты женщины, лишь укреплялась. Она думала, что они не дают мне нормально учиться, хотя я учился – работе шпиона. Если бы герр Нисберг рассказал фрау Нисберг о том, что как-то он заметил три аккуратных округлых отверстия в одной из дверей моей машины, то она, наверное, пришла бы в ужас. Однажды после нескольких недель отсутствия я какое-то время был прикован к постели, и навещал меня доктор, которого она никогда раньше не видела. Увидев пятна крови на моей одежде, она посоветовала мне быть осторожнее. Я, в принципе, и был осторожным, ведь именно это и помогло мне выжить. Мэддокс сказал, что постепенно я становлюсь профессионалом.

– И в чём же заключалась ваша работа в тот период? – спросил я.

– Обычная агентурная рутина – курьер или связной. Курсировал по Европе, узнавал новые маршруты. Например, как попасть в Г ерманию через Страсбург или в Италию через Симплон. Несколько раз проходил и в Испанию через Пиренеи – минуя таможню.

– А прикрытие?

– Разное. Иногда – английский студент, изучающий иностранные языки с целью последующей работы в Министерстве иностранных дел, а иногда и просто богатый молодой англичанин на отдыхе, катающий в своём «Бентли» какую-нибудь красотку. Последнее, конечно, было предпочтительнее.

– Это было для вас хорошей школой?

– Несомненно. Мэддокс преподавал мне Европу – не в смысле туризма, а в смысле опутывающей её шпионской сети. Я научился общаться с полицейскими разных уровней – когда подкупить, когда обмануть, а когда и скандал устроить. Также я обучился навыкам маскировки. И ещё во мне появилось это. шестое чувство. Инстинкт самосохранения. Не знаю, как именно он работал, но спасал меня постоянно.

«Конечно, иначе бы мы с вами сейчас не беседовали», – подумал я.

– А что маскировка?

– Ничего сложного. Изменяются лишь несколько главных, узнаваемых особенностей человека. Конечно, мне было проще в том плане, что с ранних лет я знал языки и имел опыт общения с уличными компаниями, приобретённый ещё в Египте и во Франции. Фактически я просто продолжал своё детство. Манипулировал действительностью – так, как делал это в Итоне – будучи наполовину в обществе и наполовину против него. Своего рода привилегированный аутсайдер, тщательно планирующий свои приключения таким образом, чтобы избежать каких-либо эмоциональных сложностей.

Постепенно Бонд перешёл на рассказ о том, как он впервые убил человека. Это произошло в Берлине. Долгое время после этого он вспоминал случившееся с содроганием. И ему повезло, что это было единственным отрицательным последствием этой истории.

На дворе был всё еще 1938 год. Бонд получил задание, какое получал и раньше – передать секретную информацию начальству в Лондон. Сикрет сервис тогда сотрудничала с малочисленной группой немецкого сопротивления – антифашистами, вынашивающими планы по устранению разного рода нацистских лидеров. Именно эта группа совершила покушение на фюрера в 1944-ом, известное как заговор Штауффенберга. Но и в 1938-ом группа не сидела сложа руки. Получая от британцев посильную финансовую помощь, в ответ она посылала им сверхсекретную информацию. Большая часть этого двустороннего обмена контролировалась станцией «П», сотрудником которой являлся Бонд. Его беглый немецкий как нельзя лучше подходил к роли курьера. Обычно, отправляясь в Германию, он останавливался в отеле «Адлон». Отель этот совершенно ему не нравился. Он был воплощением той Германии, которую Бонд не любил – грузной, чванливой и авторитарной. В нём всегда было полно членов партии и их жирных сторонников. Мэддокс считал отель относительно безопасным с той точки зрения, что тот не находился под самым носом у нацистов, но Бонд не был в этом так уверен. В прошлый раз там внезапно произвели проверку в связи с тем, что его изволил посетить Геринг. Бонд тогда избежал обыска только благодаря своему нахальству и заносчивости. На своём отличном немецком он уверенно проинформировал сержанта гестапо, что позволит провести у себя обыск только в том случае, если об этом сообщат его другу Гиммлеру. Сержант проявил недовольство. Бонд же продолжал настаивать на своём. Он знал, что никакой сержант не посмеет побеспокоить рейхсфюрера по такому поводу, и обман удался. Это было удачей – если бы сержант оказался понаглее и блеф Бонда бы вскрылся, то последствия для него были бы весьма неприятными.

Способ Бонда вступить в контакт со связным был несложным и хорошо проверенным. Уходя на ужин и оставляя ключ консьержу, он платил ему солидные чаевые и предупреждал, что некая молодая особа, возможно, будет интересоваться им, и пусть консьерж отдаст ей ключ. Что плохого в том, что богатый молодой иностранец герр Бонд пожелает провести ночь с женщиной? Возвращаясь с ужина, он уже найдёт связного (вернее, связную) в своей постели. Встреча с ней будет немногословной (в номере могут быть микрофоны) и должна будет походить на обмен любезностями между иностранцем и девушкой по вызову. Будет шампанское, смех и всё остальное. Обмен документами произойдёт параллельно с «оплатой её услуг». Каждый раз, когда Бонд посещал «Адлон», связная была одна и та же

– высокая, худая и умно выглядящая блондинка. Он никогда не интересовался её именем, а чувство опасности лишь усиливало возникающую между ним и ею страсть. Мысль о том, что любая такая встреча может оказаться для них последней, заставляла их тела крепче прижиматься друг к другу. Каждый раз девушка казалась Бонду всё красивее и красивее. Впоследствии он придёт к выводу, что она была самой искусной любовницей в его жизни. Он был практически влюблён в неё – страсть, анонимность, и никаких обязательств. Где-то в три или четыре часа утра девушка просыпалась, тихо одевалась и уходила. Мысль о ней была одной из причин, по которой Бонд стремился в командировку в Берлин снова и снова.

В мае 1938-го он ехал туда уже в четвёртый раз. Против всех правил он захватил с собой бутыль парфюмерии от Герлена – «Голубые сумерки». Его изысканный аромат, казалось, вполне подойдёт девушке. Оставив подарок на прикроватном столике, Бонд, как обычно, заплатил консьержу, передал ему ключ от номера и ушёл ужинать.

Вернувшись раньше обычного, он тихо открыл дверь. В комнате горел лишь прикроватный ночник. Девушка лежала на кровати спиной к нему и не двигалась – наверное, спала. Её медовые волосы были рассыпаны по подушке. Бонд тихо окликнул её. Она сонно пошевелилась и не ответила. Тогда он разделся, лёг в кровать рядом с ней, и почувствовал, как она стала поворачиваться к нему. Внезапно он увидел. нет, не увидел, а ощутил, что она набрасывается на него. Парик цвета медовых волос откинулся, и взору Бонда открылось грубое мужское лицо с толстым слоем косметики. Это была не девушка, а человек, который ждал его, чтобы убить. Под шёлком дорогой ночной рубашки Бонд ощутил твёрдые как сталь мышцы противника. Ничего не оставалось, как сопротивляться. Бонд протянул свои руки к его горлу и сжал его. В какой-то момент он ослабил хватку, и человек приподнялся и отшвырнул его от себя. Упав рядом с прикроватным столиком, через секунду Бонд ощутил своего противника на себе, который тут же ударил его в горло. Бонд попытался подняться, но руки того вцепились в его шею. Он вытянул свободную руку в сторону – инстинктивное движение выживания. Сознание затуманивалось, и он понимал, что нужно во что бы то ни стало ударить противника. Рука наткнулась на какой-то предмет на столике. Схватив его, Бонд вскинул руку и со всей силы огрел им неприятеля по голове. Предмет разбился, и по руке Бонда потекла жидкость со сладким гвоздичным ароматом. Человек ослабил хватку, и Бонд ударил его снова – на этот раз в горло. Крик неприятеля превратился в хрип и бульканье. Поддавшись вперёд, Бонд увидел своё оружие – зубчатый осколок флакона «Голубых сумерек». На полу смешивались кровь и туалетная вода.

В критические моменты сознание Бонда обострялось и становилось предельно ясным – об этом писал и Флеминг. Человек, лежащий сейчас на полу перед ним, был мёртв. Бритоголовый, уже без парика на голове, в своей бледно-розовой ночной рубашке и с искажённым лицом, он выглядел гротескно. Бонд прислушался. Снаружи не было слышно ни звука. При необходимости он мог бы воспользоваться и оружием (оно у него было), но сделать этого не пришлось – судя по всему, приятели убийцы находились где-то далеко, чтобы не вызывать подозрений. Тогда Бонд поднял труп незнакомца на кровать, вернул ему на голову парик и прибрал в номере. Затем оделся, взял свои вещи и вылез в окно, спустившись по пожарной лестнице. Следующим вечером он уже был в Швейцарии.

Конечно, случаи, подобные данному, происходили с ним не так уж часто. Большинство его заданий проходили гладко, без сучка-задоринки. Но иногда он и допускал ошибки, как это было, например, в Стамбуле.

Стамбульское дело на первый взгляд было рутинным – настолько рутинным, что Бонд не подготовился к нему скрупулёзно – так, как должен был подготовиться. Оно было поручено ему буквально через несколько недель после случившегося в «Адлоне», и он хотел побыстрее за него взяться, чтобы поскорее забыть тот ужас, который ему пришлось пережить.

Он получил это задание, потому что с британской разведывательной сетью в Турции возникли проблемы. Обычно деньги им передавались через станцию «Н» (Никосия) на Кипре, но поскольку её курьер был арестован турками, то в качестве вынужденной меры Мэддокс принял решение сделать это через станцию «П». К счастью, Бонду были по душе долгие рельсовые поездки. Взяв с собой лёгкий костюм и книжку Эрика Эмблера, он выехал ночью из Парижа на Симплон-Восточном экспрессе. В подкладку его пиджака был вшит чек на предъявителя на двадцать тысяч фунтов стерлингов, предназначенный для турецкого Этибанка.

Бонд любил поезда, поскольку они напоминали ему поездку в Россию, которая ему очень понравилась. Он наслаждался едой, обслуживанием, постоянным изменением пейзажа за окном, перестуком колёс и рёвом паровозного гудка.

За время путешествия в Стамбул не произошло ничего необычного. Никаких аварий, внезапных остановок, бедствий или таинственных незнакомцев. Даже таможенники не досадили Бонду ничем и лишь коротко кивали перед тем, как пометить его чемодан мелом или пожелать ему спокойной ночи. По прибытию на вокзал Сиркеджи он взял такси – старый потрёпанный «Крайслер», каких немного в Стамбуле. Поскольку был уже час ночи, этот уголок бывшей византийской империи представлялся Бонду самым романтичным городом в мире. Луна, висевшая в небе над большой мечетью Сулеймана, отбрасывала на Босфор свой мерцающий свет.

Отель, который подобрал Бонду Мэддокс, назывался «Пера Палас» и был оборудован люстрами, комнатными пальмами, позолоченной мебелью и прочими элементами роскоши. Номер Бонда был просторным, с множеством зеркал и балконом, выходящим на Золотой Рог* //залив, впадающий в Босфор//.

В ту ночь Бонду не спалось. Вместо сна он прогуливался по городу почти до рассвета и осматривал его достопримечательности. Выйти на контакт с курьером предстояло на следующий день. Имя связного было Азом, и Бонд должен был найти его на пароме, отправляющемся через Босфор в половину четвёртого. Ещё во Франции Мэддокс показал ему несколько фотографий серьёзного, коротко остриженного человека с чёрными глазами и пышными усами. «Найти его будет нетрудно», – сказал Мэддокс.

Чек на предъявителя Бонд должен был поместить в чёрный портфель – такой же портфель будет и у Азома. После обмена портфелями миссия Бонда будет завершена.

Паромы через Босфор курсировали довольно часто, и Бонду предстояло не ошибиться в выборе того, который отправится к половине четвёртого. Заранее прибыв на станцию, он дождался назначенного времени и сел на паром, отплывший в 15.28. Портфель с чеком в двадцать тысяч фунтов был у него под мышкой.

Хотя на дворе был май, со стороны Чёрного моря дул ветер, и над Золотым Рогом висели тучи. Палуба судна была полупустой. Бонд решил, что большинство пассажиров находятся внутри, и отправился в зал для чаепитий. Войдя в него, он рассмотрел находящихся там людей. Один из мужчин, выглядевший лет на сорок пять, имел коротко остриженные волосы и внушительные усы. Вдобавок к этому, рядом с ним находился чёрный портфель. Бонд вспомнил фотографии. Да, определённо это он. Азом.

Курьер пил чай с лимоном. Бонд недолюбливал чай, но ради такого случая купил себе порцию и подсел к связному. Тот ему улыбнулся, и Бонд кивнул в ответ. Внезапно он пожалел, что не говорит по-турецки. С отвращением сделав несколько глотков чая, он встал со своего места, прихватив с собой портфель Азома вместо своего. Когда судно пристало к берегу, Бонд высадился с него и пересел на паром, отправляющийся обратно.

Симплон-Восточный экспресс отбывал в Европу в пять часов вечера, и времени у Бонда оставалось лишь на то, чтобы оплатить счёт в отеле, захватить багаж и прибыть на вокзал прямо к отходу поезда. Он так и сделал и через некоторое время уже сидел в своём купе, чувствуя себя вполне удовлетворённым от успешно выполненного задания. Выкурив турецкую сигарету и выпив заказанную у дежурного порцию ракии – ядовитую форму алкоголя – он почитал Эмблера и поужинал. Что-то заставило его вспомнить о портфеле. «А действительно ли всё прошло гладко?» – неожиданно подумал он.

Встав со своего места, он взял лежащий на полке портфель и открыл его. Внутри оказались сэндвич, книга на турецком языке в мягкой обложке, несколько счетов и паспорт на имя Юсуфа Разида. Это был не Азом. Фотография его, конечно, была похожа на те, что показал Бонду Мэддокс, но это был не их связной. Азом просто оказался человеком с типичной турецкой внешностью.

Сначала Бонда чуть не хватил удар. Курьер, очевидно, опоздал на паром, и Бонд обменялся портфелем с совершенно посторонним человеком. И что же теперь делать? Возвращаться в Стамбул и попытаться разыскать обоих? Но уже наверняка поздно. И что скажет Мэддокс?

После бессонной ночи Бонд решил оставить всё как есть и дожидаться развязки. В Париже шеф встретил его радушно и поблагодарил за успешное выполнение задания. Бонд решил, что тот пока просто не в курсе того, что произошло на самом деле.

Следующим утром Бонд на «Бентли» выехал в Женеву. Мысленно он готовил себя к объяснениям по поводу предстоящих жалоб из Турции. Но их не поступало. Станция «Н» возобновила свой контроль над британской агентурной сетью в Турции. Мэддокс был благодарным Бонду за помощь, и Бонд решил ничего не рассказывать ему о своей оплошности. Хотя окончательно успокоиться по поводу того, что же произошло с теми двадцатью тысячами фунтами стерлингов, он не мог. И лишь восемнадцать лет спустя он узнал ответ.

Во время своего повторного пребывания в Турции (о котором Флеминг написал в романе «Из России с любовью»), Бонд встретился там со своим другом Назимом Калкаваном, который пообещал показать ему одно хорошее местечко в Стамбуле. Оно располагалось возле мечети Соколлу Мехмед-паши. Местечко оказалось рестораном, в котором, по словам Калкавана, подавали самую вкусную еду в Турции и владельцем которого был один его старый друг. Ресторан находился у воды и представлял собой красивое старое здание в турецком стиле. «Я представлю тебя его владельцу, – сказал Калкаван, едва они вошли туда. – Познакомься, это – Юсуф Разид». Бонд увидел коротко остриженного человека с пышными усами, который почти не изменился за эти восемнадцать лет. Чёрные глаза остановились на Бонде, и их хозяин подмигнул ему. «Один раз мы уже виделись с этим господином, – сказал он Назиму, – но так и не познакомились.» «Его зовут Джеймс Бонд»,

– ответил тот. «Мистер Бонд, – продолжил Юсуф, – до сих пор мне так и не представилось случая поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали, и поэтому позвольте мне сделать это прямо сейчас. И впредь, каждый раз, когда будете в Стамбуле, я жду вас в своём ресторане».

Это был один из самых незабываемых ужинов за всю карьеру Бонда – он до сих пор вспоминает о нём как о настоящем банкете. Сперва были икра и водка – особая турецкая водка и серая крупно-зерновая икра из Самсуна*, потом – рыба луфарь, встречающаяся только в Босфоре. //город на севере Турции на берегу Чёрного моря// Основное блюдо состояло из жареных цыплят, нафаршированных рисом, кедровыми орешками, изюмом и печенью, после которого шли другие кушанья – ещё более экзотические. Как и следовало ожидать, Разид отказался выписывать им счёт, и Назим спросил его, в чём дело. «Вопрос уже улажен на уровне британского правительства»,

– пояснил ему Бонд.

*

Всё лето 1938 года Бонд был занят и лишь на несколько дней смог вырваться к тёте Чармиан в Кент. Поездка несколько взволновала его. Нет, дом и тётя были на месте, и тётя была всё так же лояльна к нему, как и прежде, но Бонд чувствовал, что она догадывается, что все её опасения в отношении того, кем он стал, оправдались. Он хотел было убедить её в том, что это не так, но потом подумал, что она слишком умна для этого. Уезжая, он пообещал ей, что скоро приедет ещё, но они оба знали, что этого не будет.

Через несколько дней Бонда отправили в Россию. Он словно вернулся в детство – к тем страшным дням, проведённым в Перловске. Предстояла поездка на поезде через Негорелое, чтобы встретиться с человеком в Москве. Бонд путешествовал официально – по дипломатическому британскому паспорту. Несмотря на это, едва он пересёк польскую границу, как им овладел страх.

В контакт с нужным ему человеком он вступил без проблем. Тот был учёным-биохимиком и вместе с женой и детьми проживал в двухкомнатной квартире в квартале Ленинские Горы рядом с университетом. Разочарованный своей работой в Москве, он захотел продолжить научные изыскания в Кембридже – информация об этом поступила в Лондон по академическим каналам. Бонд должен был сообщить ему, что в Кембридже его уже ждут, и обговорить с ним детали переезда.

Ленинские Горы были новой Москвой русской революции – чудовищной, невыносимой и серой, с утёсообразными домами для рабочих. Биохимик Федёв проживал на восьмом этаже одного их них. Это был маленький небритый человек с яркими напуганными глазами. В квартире его витала атмосфера безнадёжности.

Бонд был тронут любезностью этого человека. Его упитанная жена подала им чай. Бонд выпил его и передал учёному бумагу с сообщением. Когда тот прочитал его, на глазах его выступили слёзы. Он поблагодарил Бонда, но сказал, что его правительство никогда не разрешит ему уехать. Тогда Бонд сказал, что есть и другие способы безопасно попасть на Запад. На лице учёного тут же отразился ужас. Он попросил Бонда прекратить этот разговор – за ним ведь могли вести наблюдение. На этом беседа и закончилась.

Хотя Бонд и не ожидал особого успеха от этой встречи, всё же он остался разочарован. Проведя грустный вечер с чиновником из посольства, он рано отправился спать – назавтра предстояла обратная поездка. Он остановился в пристройке к посольству – во-первых, это спасало его от проблем с русской полицией, а во-вторых, гарантировало ему достойный завтрак. Уже утром, когда он ел, к нему вошёл глава Канцелярии.

– Скверное дело с этим учёным, – сказал тот.

– Каким учёным? – спросил Бонд.

– Разве вы не слышали? Некто Федёв выбросился этой ночью из окна восьмого этажа. Сообщение газеты «Правда».

У Бонда тут же пропал аппетит.

– Вы думаете, что это было самоубийство? – спросил он.

Дипломат пожал плечами.

– Кто его знает? В этой стране много кровавых отходов.

Всю обратную дорогу Бонда посещали мрачные мысли. С одной стороны он понимал, что Федёв фактически был обречён, но с другой, если бы не его вмешательство, тот сейчас был бы жив. Неожиданно он вспомнил о судьбе своей матери. Вокруг него было слишком много смертей. Жизнь казалась ему чёрной и унылой – как безбрежные российские равнины.

Он надеялся, что по возвращении в Париж похоронные настроения пройдут. Этого, однако, не произошло. Что-то было неправильно. Он плохо спал по ночам, и снились ему кошмары, похожие на те, которых он видел после смерти своих родителей. Ни алкоголь, ни снотворные не помогали. И, как и в прошлом, поделиться со своими переживаниями ему было не с кем. На его счастье, Мэддокс заметил, что что-то с ним было не так. «Тебе нужен отдых, – сказал Мэддокс. – Причём активный, на свежем воздухе».

Так Бонд и познакомился с Флемингом. Без его поездки в Кицбюэль не было бы книжек о нём, да и я бы не узнал, что Джеймс Бонд существует на самом деле! Ведь именно в Кицбюэле Бонд познакомился с Марией Кюнцлер, которая написала мне об этом.

В 1938 году Кицбюэль был небольшим населённым пунктом у подножья одноимённой горной цепи в Тироле* //область Австрии//. Уже много лет это было любимым местом отдыха Флеминга, который регулярно приезжал туда, начиная с 1920 года.

Осенью 1938 года Бонд приехал в этот городок и поселился в отеле «Хирзингерхоф». Отель был небольшим, и его встреча с Флемингом была неизбежной. Постояльцами в основном были австрийцы; англичан, а тем более привлекательных англичан, там было немного, и поэтому и Бонд, и Флеминг тут же обратили на себя внимание женщин, устроив, таким образом, нечто типа соревнования. Оба с характером, оба шотландцы и оба выпускники Итонского колледжа, они получали удовольствие, противопоставляя себя друг другу. Кроме возраста, отличие заключалось ещё и в том, что Бонд держал себя серьёзно, а Флеминг любил подшучивать над теми, кто был серьёзен.

В целом Бонд признавал, что присутствие Флеминга было для него удачей. По его собственным словам, Ян вывел его из того гнетущего состояния, в котором он находился. Кроме того, он познакомил его с девушками, одной из которых была мисс Кюнцлер. Согласно Джеймсу Бонду, последняя была настолько лёгкого поведения, что не избегала возможности переспать со всеми желающими. Бонд был очень огорчён, узнав о том, что она уже умерла.