Текст книги "Райские птички (СИ)"

Автор книги: Джон, Маверик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Маверик Джон, Пералес Стелла
Райские птички

Глава 1

В июле светает около пяти часов утра. Ночные ангелы-живописцы торопливо складывают в ящички чёрные, синие и лиловые краски, а утренние, лениво потягиваясь и зевая, встают к мольбертам. У них другая палитра – живая и горящая. На заре океан становится червонно-золотым, а скалы розовеют прозрачно и тонко, словно выточенные из розового кварца.

Джереми легко столкнул лодку в воду – мелкие, теплые волны ластились к бортам.

Океан и небо отражаются друг в друге. Горизонт мягко закругляется, создавая странную оптическую иллюзию, будто мир – очень маленький шар, который можно обойти всего за пару дней. Но Джереми знает – это не так. На синих просторах очень легко затеряться, особенно если настроение водной стихии вдруг переменится. Он видел океан разным – мирным и приветливым, как в это раннее утро, и злобным, с яростным воем кидающим волны на галечный пляж.

Чего только не оставляет буря на берегу: обломки пенопласта, из которых можно вырезать фигурки, просоленные башмаки, пряжки, зеленоватые от морской воды монеты, жестянки и пластмассовые цветы. Однажды вынесло нечто похожее на пустой черепаховый панцирь, на внутренней стороне которого были накарябаны слова на неизвестном языке. Джереми тщательно изучал эти артефакты и прятал в кустах, а иногда – если попадалось что-то красивое – дарил Вилине.

Как светились её глаза – прозрачнее моря – когда она тонкими, словно вырезанными из бумаги пальцами притрагивалась к вещице, и какой медовый румянец разливался по бледным щекам! И как теплело на душе, когда она радовалась подаркам:

– Спасибо, Колючка. Откуда ты их только достаёшь, эти штуковины?

Джереми со вздохом оставил вёсла, улёгся на дно лодки и уставился в перевёрнутое небо. Розоватая дымка таяла, уступая место светло-голубому ровному сиянию – точь-в-точь как глаза у Вилины.

Да, ей уже двадцать один, и она скоро выйдет замуж. А ему жениться рано – в шестнадцать лет по законам Эколы не женятся.

Говорят, что любовь – это всего-навсего химический процесс. Иногда он возникает спонтанно, но чаще инициируется искусственно. Так им объяснили в школе и показали на диаграммах, что и откуда берётся и куда девается. Зачем доверять природе то, что – гораздо эффективнее – можно распланировать самим?

И всё-таки... Если ты сидишь на уроке и думаешь, какое платье она сегодня надела или сколько косичек заплела – одну или две, а может, распустила волосы – разве это не любовь? Если ты смолишь лодку, выходишь в океан, ловишь рыбу или собираешь моллюсков на берегу и думаешь о ней – разве это не любовь?

Волны сочувственно шептались, качая маленькое суденышко. Джереми, задумался и не заметил, как заснул. А когда проснулся – лодку уже порядком отнесло от берега.

– Черт! Попадет теперь от Хорька, – прошептал он сердито, глядя из-под руки на сияющее солнце, и начал грести к берегу.

Он еще тащил лодку из воды, а его уже разыскивали.

– Джееееее! – Хайли возбуждённо махал руками, торопясь и увязая в гальке.

Джереми снял наушники.

– Чего?

Тотчас его окутала музыка, наползающая со стороны Эколы. Сладкая и рассыпчатая, как вчерашний кекс. Джереми поморщился. Сквозь музыкальную пелену резкими всплесками пробивались одинокие крики чаек.

Хайли худ и чёрен, в джинсовых шортах и по пояс гол, а в его тугих кудряшках пузырится солнце.

– Так ты в наушниках! А я распинаюсь тут зазря. Что слушаешь?

– Тишину.

Приятель покосился на него недоверчиво.

– А я соул-рэп. Но одним ухом. А то так отключишься с концами и проворонишь всё на свете.

– Тишину нельзя слушать одним ухом, – сказал Джереми.

Если ты болтаешь со своим лучшим другом, пытаешься сквозь назойливый самодельный хит разобрать шелест волн, а думаешь, в каком она сегодня настроении – разве это не любовь?

Хайли переминался с ноги на ногу. Его плечи антрацитно блестели, словно намазанные маслом.

– Потом будешь тишину слушать. Пошли, тебя Хорёк к себе требует.

– И как он только замечает, кто пришел, а кто – нет? Ну, пропустил я эту медитацию, ну и что? Мир из-за этого перевернулся?

Хорьком в Эколе звали школьного психолога. Не из-за фамилии Фреттхен – вряд ли кто-то знал, как она переводится с немецкого. А потому, что зубы у него выдавались вперёд, как у грызуна. Впрочем, Хорёк был парнем добродушным. Тощий, рыжеватый и лысоватый, он любил поболтать с вверенными его попечению подростками. Каждый день вызывал в свой кабинет то одного, то другого, а иногда и по нескольку человек сразу, и вел пространные беседы "за жизнь", или предлагал ответить на пару ничего не значащих вопросов, или придумать рассказ по картинке. Последнее называлось ассоциативным тестом и казалось Джереми особенно бессмысленным.

Страстью Хорька была кулинария. Проявлялась она приступами – рыбный приступ, вегетарианский, сырно-молочный, кофейно-шоколадный или экзотический. На экзотику Фреттхена, к счастью, тянуло не часто, а когда такое случалось, он ползал по скалам, выковыривая из щелей в камнях жуков, ловил кузнечиков и выискивал на пустыре за рабочим посёлком какие-то специальные травы. Получалось необычно и вкусно – если не задумываться об ингредиентах. Редкие смельчаки отваживались попробовать, но кто соглашался – не раскаивались.

За шоколадные и молочные фантазии Хорька уважала вся Экола. Таких тортов и коктейлей не подавали ни в одном из местных баров и кафе. Увы, но рецептами он не делился ни с кем, утверждая, что нет их вовсе, рецептов, а только интуиция и вдохновение.

Рыбные приступы сблизили Хорька с Джереми. В школе – а кабинет Фреттхена располагался на первом этаже школьного здания – они почти не общались. Иногда при встрече кивнут друг другу – и всё. Психологические сеансы, даже если это были разговоры о жизни, протекали официально. И Фреттхен, и Джереми – оба понимали, что в такие моменты психолог Эколы представлял не себя, а некую систему.

И только на пустынном берегу, среди разложенных рыбацких сетей, водорослей, рыбёшек, мидий и крабов – Хорёк становился самим собой. Джереми охотно делился с ним уловом. Расхаживая босиком по пляжу и отгоняя крикливых чаек, они перебирали добычу и разговаривали о том, о чём никогда не решились бы поговорить в пыльной тишине кабинета.

– Расслабься, – Хайли хлопнул друга по плечу и подмигнул, – утреннюю медитацию отменили.

– В честь чего это? – недоверчиво покосился на друга Джереми. – А зачем он тогда меня вызывает?

– Какой-то супервайзер прибыл. В честь него и отменили. Зато всех по очереди тягают в кабинет к Хорьку, и они вдвоём с этим мужиком ведут перекрёстный допрос.

– Не было печали!

– Да ладно, никто еще от болтовни не умер, – Хайли ловко сплюнул и почесал одной босой ступней другую. – Я уже был у них, и Боб тоже.

– Что за мужик то хоть?

– С виду – мелкий, невзрачный и одет просто – чёрная рубаха, белые штаны, – пожал плечами Хайли, – а Хорёк перед ним на задних лапах скачет. В костюм вырядился и галстук нацепил – видать важная птица, гость этот. А этот, мелкий, улыбается вежливо, а глазами так и сверлит, так и сверлит. И вопросы задает. Ну, пошли? Сам увидишь!

Джереми нехотя поплёлся за другом. За пляжем начинался "детский городок" – спальные корпуса в разводах граффити, газоны, клумбы, скамейки, игровые площадки. А дальше – стадион. За стадионом двухэтажное здание школы с парадным входом и садом со скульптурами и фонтанчиками.

– Какие вопросы хоть задают? – допытывался Джереми.

– Да всякие!

Теперь Хайли приходилось перекрикивать уличный шум. Музыка лилась отовсюду – из открытых окон и репродукторов, развешанных на каждом углу, выплёскивались тонны мелодических помоев. Работница в синем халате и белой косынке, стоя на коленях, мыла щёткой тротуар. Джереми щурился на резкий свет, отражённый распахнутыми настежь окнами.

– Что нравится, да что не нравится... он меня спрашивает – кем хочешь стать? А я ему, прикинь, – уборщиком! Не хочу, говорю, чтобы за мной убирали другие!

По черепичной крыше корпуса ползли два работника, соскребая жестяными совками птичий помет. Из репродукторов неслось во всю мощь:

"Белка – в дупле,

Птичка – в гнезде,

Ну а мы на воле!

В родной стране – Эколе!"

– Не хочу, мол, быть как те чайки, что засрали всю Эколу.

– Какой тупой текст! – раздражённо заметил Джереми. – Кто только их сочиняет?

– Да ладно, забей, – махнул рукой Хайли, – так этот мужик и говорит – почему ты работников называешь "другими"? Они такие же люди! И закатил лекцию на полчаса. Потом за Боба принялся, а тот такой – задууумался, брови поднял на пол-часа. Ну, ты же знаешь Торопыгу Боба, – друзья переглянулись с усмешкой, – хочу, говорит, быть земледельцем... Выращивать кукурузу, картошку, помидоры, огурцы – и как пошёл перечислять все овощи и фрукты, какие только знает. Бедный Хорёк аж галстук задергал, как удавку!

– Вы с Бобом заранее договорились, что ли?

– Ага, – самодовольно осклабился Хайли.

– Глупо, – покачал головой Джереми. – Как дети малые. Ты, правда, думаешь, что они свои опросы ради удовольствия проводят?

– А для чего?

Хайли беззаботно насвистывая, вышагивал, сжимая кулаки в карманах, отчего его и без того узкие шорты нелепо топорщились.

– Не знаю.

– Не знаешь, так и не говори. Да ты и сам не лучше нас. Я хоть рисую, а Торопыга каллиграфией занимается. А ты? Триоль все уши о твоих музыкальных способностях прожужжала, а толку? Заладил одно – я рыбак, у меня лодка!

Джереми вздохнул.

– Рыбу ловить, – не унимался Хайли, – кто угодно может. Любой работник...

– Да не кричи ты, – рассердился Джереми. – Я уже оглох. Музыка орёт, и ты орёшь. Ясно, что любой работник может. Сочинять бездарные шлягеры тоже любой дурак умеет. Из глины лепить уродцев. И на стенах малевать. По-твоему, это труднее, чем готовить еду, мести дороги или чистить крыши? Как ты не понимаешь, что океан – это другое. Не выпендрёж, не дешёвые понты. Он живой и настоящий.

"Кому-то для счастья нужны паруса

И свежий попутный ветер",

– неслось из репродуктора.

– Вот, видишь? – усмехнулся Джереми.

Они остановились у ограды школьного садика. За сеткой-рабицей, среди олеандров, пальм и ярких тропических цветов толпились, наступая друг другу на нелепые башмаки, садовые гномы. С бородами и без, длинноволосые, маленькие – с кустик толстянки, и большие, почти в человеческий рост. От разноцветных шляп и колпаков рябило в глазах.

– Подождать тебя? – спросил Хайли, сунув пальцы в ячейки сетки.

– Не надо, в столовой встретимся. Ты иди пока. Я скоро.

Джереми постоял немного, разглядывая садовый народец. Два человека в Эколе увлекались изготовлением гномов. Роберт – белобрысый верзила, угловатый, как шкаф. Фигурки у него получались изящные и хрупкие, и, как на подбор, голубоглазые – не гномы, а просто эльфы, разве что без крыльев. Их тонкие белые кисти просвечивали насквозь, а в летяще-скользящих позах ощущались одновременно кроткая восторженность и едва уловимое женское коварство. У Вилины, напротив, гномики твёрдо стояли на земле, были широкоплечи и смуглы, а один – притулившийся в дальнем углу палисадника – ну очень походил на Джереми. Такой же кучерявый, скуластый и зеленоглазый. По-мальчишески худой, с узкой спиной и широкими ладонями. Он и одет был так, как Джереми обычно одевался: растянутая майка, цветастые бермуды до колен, наушники на шее и кепка, козырьком назад. Забрался в самое укромное место садика, весь оплетённый повиликой, и отвернулся слегка, словно оберегая их с Вилиной общую тайну.

Джереми вздохнул, поднялся по ступеням и отворил парадную дверь школы.

В уши ударило звуковой волной – по коридору с визгом носилась малышня, между ними лавировали подростки, стараясь перекричать гул голосов.

– Джереми, привет! – Торопыга Боб вразвалочку шагал навстречу. Курносый нос, круглые, безмятежные глаза и широкая улыбка. Он всегда улыбался – маленький, полноватый и добродушный.

Не успел Джереми пожать приятелю руку, как в живот ему с разбегу ткнулся белобрысый коротышка лет шести.

– Простите! – пискнул он и понёсся дальше, пригнув растрёпанную голову, как маленький бычок на игрушечной корриде.

– Вечно тут шум-гам!

– А, не обращай внимания, дети ... Ты к Хорьку?

– Да, Хайли сказал, он меня вызывает.

– Он всех вызывает. Я тоже ходил. Сказал, что хочу выращивать картошку, огурцы, помидоры...

– Хватит, хватит, я уже от Хайли наслушался про твои огородные мечты.

Боб радостно засмеялся:

– Хорьку тоже не понравилось.

– Ну, еще бы. У них на нас совсем другие планы. Физический труд – удел работников. А мы должны развиваться, расти духовно, медитировать на благо мира во всем мире и заниматься искусством.

– Ооо, – восхищенно произнес Боб, – как ты длинно говоришь. Я так не умею.

– Ну ладно, Торопыга, пока, – Джереми потрепал приятеля по пухлому плечу, – знаю я тебя – с тобой и два часа можно простоять. Меня Хорёк ждет.

Протолкавшись сквозь броуновское движение расшалившейся малышни, он добрался до двери психолога и постучал.

– Входите, – раздался тонкий голос Фреттхена.

Глава 2

– Джереми! – крикнула Вилина и радостно помахала другу.

Её крик утонул в смехе, музыке и гомоне. Джереми скрылся за дверью психолога.

Жаль, что не удалось поздороваться и поболтать пару минут. Скоро таких минут станет ещё меньше.

Поговаривали, что каждой молодой паре вместе с домом выделяют помещение для творчества – кому студию, кому мастерскую. А для писателей обустраивают настоящий рабочий кабинет. Муж бывшей соседки по комнате с восторгом рассказывал, как здорово пишется в солидном кожаном кресле за дубовым столом.

Да, повезло им родиться в Эколе. Живут, как в раю. Недаром Фреттхен зовёт их райскими птичками.

Ну, а пока нет собственной мастерской, приходится довольствоваться школьной.

– Вилина! Вилина!!! – две подружки-шестилетки из младшей группы – Инесс и Табита – догнали её в конце коридора. – Ты придёшь после сиесты на детскую площадку? У нас игра с мальчишками! В баскетбол! Будешь нашей болельщицей?

Одна – блондинка с выгоревшими льняными прядками, другая – чёрная, как спелая вишня, с пружинками жёстких волос. Две закадычные подружки и обе обожают Вилину. Если и ссорятся, то только из-за того, кто будет сидеть у неё на коленях, пока она читает книжку.

– Приду, конечно, – за улыбкой спряталась лёгкая грусть. Как-то они будут без неё, когда она уйдёт из детского корпуса во взрослую жизнь.

Девчонки повисли на ней цепкими обезьянками и не отстали, пока она не поцеловала каждую. Одну – в щёку розовую, как бочок спелого яблока, а другую – в шоколадную, как глазурь на мороженом.

За раздвижной стеклянной дверью мастерской открывается вид на школьный сад. Дорожки, покрытые розоватым камнем, петляют между пальмами, папоротниками и яркими клумбами. И скульптуры – скульптуры повсюду. Кроме гномов, что прячутся среди цветов и кустарников, на высоких постаментах установлены лучшие работы Экольчан – улыбчивые кошки и собаки с преданными взглядами, любимые персонажи фильмов и все, на что хватило фантазии молодым скульпторам. Те работы, что не нашли себе места в саду, теснятся внутри – на стеллажах от пола до самого потолка. А на скульптурных станках уже рождаются новые творения.

Не успела Вилина сделать и нескольких шагов, как перед ней словно ниоткуда возник высокий крепкий парень – белокожий и белобрысый. Заморгал белыми ресницами, покрываясь румянцем:

– Доброе утро, Вилина!

– Здравствуй, Роберт! Как дела?

– Ждал тебя, чтобы показать свою новую работу, – сообщил он важно.

– Конечно, я с удовольствием посмотрю!

Он тут же развернулся и зашагал вперед, к своему станку.

Вилина пошла следом, улыбаясь и отвечая на приветствия.

– Какая прелесть! – совершенно искренне ахнула она, взглянув на свежеслепленную фигурку.

На станке, высыхая, красовалась изящная русалка. Она лежала на боку, приподнявшись на локте, и очень напоминала Вилину. Такие же миндалевидные глаза, тонкий нос, едва заметная улыбка в уголках губ и длинные, рассыпчатые волосы.

– Тебе нравится? – Роберт тревожно вглядывался в её лицо, словно пытаясь угадать, правду ли она говорит или хвалит из вежливости.

– Да, очень нравится, – поспешила заверить его Вилина.

– Это на конкурс "Океан и его обитатели". Ты же любишь океан, правда? – он так настойчиво искал в её глазах одобрения, что стало неуютно.

– Да, мне нравится океан, и его обитатели, и русалки, и гномы, и все, что ты лепишь, – пропела она. – Прости, мне надо идти. Хочу поработать немножко.

– Я зайду за тобой в обед, – пробасил он ей в спину, – вместе пойдем в столовую.

– Хорошо, – откликнулась она на ходу, обернувшись и помахав рукой.

Вилина надела наушники, но не включила музыку. В Эколе хватало всего – только не тишины. Гимны и речёвки сменялись романтичными балладами и блюзом. Радиоточка не умолкала ни на минуту и не давала сосредоточиться на своих мыслях. Даже в студии негромко, но настойчиво бубнил приёмник. Только ночью становилось, наконец, тихо. Шелест волн и шорох пальмовых листьев под лёгким ветром – и благословенная тишина.

Отбой наступал ровно в десять, и сразу после него Вилина шла на пляж – слушать океан, дышать свежим бризом и смотреть на крупные, дрожащие, как слёзы на глазах, звезды. Так она и подружилась с Джереми, который готов был жить под скалой на "рыбацком пляже", питаясь одной рыбой.

Сначала они просто гуляли вдвоем, болтая ни о чём и обо всём сразу, а потом он стал частью её жизни. Как кофе по утрам и маленькая шоколадка на ночь. Можно, конечно, прожить и без кофе, и без шоколадки, но будет уже не то.

– Мне, кажется, он в тебя влюблён, – томно тянула соседка по комнате Айрин.

Толстушка Айрин любила поболтать перед сном, закинув руки за голову. Все разговоры у неё крутились вокруг парней и, конечно же, она не могла обойти вниманием Джереми.

– Айрин, ты бредишь, – посмеивалась Вилина, выключая ночник, – какая любовь? Он еще ребёнок.

– Да ну, какой ребёнок, – не унималась подружка, – он уже бреется! Я видела у него щетину. Да, да, совсем недавно. Я стояла за ним в очереди, в столовой. Видимо, он не успел побриться. Хотя, тебе, наверное, лучше знать. Признайся, вы с ним целовались?

– О чем ты говоришь! Ты обо всех судишь по себе. Мы просто дружим. Да у него и в мыслях нет ничего подобного. С чего ты взяла?

– Я вижу, как он на тебя смотрит! С каким обожанием!

– Да меня все дети обожают. Особенно девочки из младшей группы. Выдумщица, вот ты кто.

– А я бы с ним закрутила, – хихикала Айрин, – он такой красавчик! Такие скулы, подбородок волевой. И губы твердые. И глаза! Глаза зелёные, как у кошки! И руки большие. Говорят, по руке можно угадать...

– Ну, хватит! – сердилась Вилина. – Оставь свои фантазии при себе, пожалуйста. Вот, скоро выйдешь замуж за своего Кристофера и крути с ним сколько угодно.

– Ага! Это ревность, дорогая!

– Никакая не ревность. Просто ты болтаешь чепуху!

Липкие шутки и намеки подруги раздражали. К счастью, Айрин и Кристофер вскоре поженились, соседка съехала в собственный домик с уютным кабинетом и просторным залом, и неприятные разговоры прекратились.

Зато появилась другая проблема. Оказалось, что Вилина совершенно не переносит одиночества.

Когда она после шумной свадьбы Айрин вернулась в пустую и тихую комнату, ей вдруг стало не по себе. Настолько не по себе, что захотелось бежать на улицу и сидеть всю ночь на скамейке под звёздами, лишь бы не быть одной в четырех стенах.

Однако она сумела себя пересилить и, измучившись от бессонницы, уснуть под утро с включенным ночником.

День прошел как в тумане – будто приснился – а ночь принесла с собой грозу. В небе громыхнуло так, словно где-то рядом прогремел взрыв, и в окно полыхнуло яркой вспышкой.

Вилина всегда плохо переносила громкие звуки и яркий свет. Даже от фейерверка её начинала мучить непонятная тревога. Пока все радовались и кричали от восторга, она кусала губы и мечтала, чтобы всё поскорей закончилось.

Гроза и пустая комната сошлись как два проводка в системе зажигания – Вилину буквально подкинуло на кровати и вынесло в коридор. Она сумела удержать рвущийся наружу крик, но волна ужаса, которая вышвырнула её из комнаты, понесла дальше, прочь, туда, где люди.

Хорошо, что никто не попался навстречу и она, благополучно избежав позора, упала в объятия маленькой и крепкой учительницы по музыке – она дежурила в корпусе у девочек, в комнате для преподавательского состава.

– Вилина, дорогая, успокойся! – бархатный голос выдержанной и невозмутимой китаянки по имени Мэйли Лэй подействовал магически. Будто реле щелкнуло, и Вилину отпустило.

Она расслабилась под колючим пледом и даже почувствовала, как он сотнями иголок впивается в кожу сквозь тонкую ночнушку. Как же это приятно – чувствовать реальность происходящего рядом со спокойной и надежной, как китайская стена, Мэйли. Пить ледяную воду из кулера мелкими глоточками, пока твои волосы гладит живая, горячая рука.

– Бедная, раненая птичка.

Так она сказала, Мэйли. Постелила на диванчике и уложила Вилину, и укрыла, и сидела рядом, пока та не уснула.

Плечо настойчиво теребили. Вилина обернулась и сняла наушники.

– По радио объявили полдень, – сказал Роберт. – Обедать пора. Ты что – не слышала?

– Нет, заработалась, замечталась.

– О, какой забавный слонёнок! Ты любишь слонов?

– Ну как тебе сказать... да, они умные. Один мой друг их очень любит.

– Какой друг? – насупился Роберт.

– Да из младшей группы, – махнула рукой Вилина, и Роберт расцвел:

– А, эти... да малыши тебя любят. Я заметил. Наверное, ты будешь хорошей мамой.

Они вышли через стеклянную дверь, пересекли сад и через пару минут очутились в столовой.

Вилина взяла поднос и двинулась вдоль лотков с ланчем – чили-суп, клэм-чаудер или томато-бискит?

Она поставила на поднос розоватый суп-пюре и обернулась к Роберту с лукавой улыбкой:

– А тебе не все равно, какой я буду мамой?

– Скорее нет, чем да, – многозначительно ответил он.

К супу добавилась паста с баклажанами и вишнёвый пирог на десерт.

Апельсиновый сок. И банан. Она его съест позже, дома. Во время сиесты.

Погружаясь душой в странные сказки писателя по фамилии Андерсен, хорошо пожевать что-нибудь сладкое и потом заснуть, выронив книжку, и смотреть сладкие сны...

Новая соседка – Терисса – притащила с собой целую библиотеку. И все сплошь – сказки. Андерсена Вилина никогда раньше не читала.

– Ты забрала у Фреттхена результаты тестов?

Роберт сидел напротив с таким видом, будто изобрёл, наконец, вечный двигатель и Вилина – первая, кому предстоит это узнать.

– Ты имеешь в виду тест на совместимость?

– Ну да, – он взял ложку и помешал густой сливочный суп с вкраплениями овощей и моллюсков, старательно делая вид, что ничто не интересует его сильнее собственной тарелки.

– Нет, хотела сегодня забрать, а что?

– Сегодня на пляже, после вечерней медитации Хорек объявит результаты. Можешь не торопиться – получишь сюрприз.

– Да? – Вилина легко, с улыбкой согласилась. – Ну что ж, последую твоему совету.

Смысла бежать к психологу перед вечерней медитацией не было.

Она вернулась домой, приняла душ и долго лежала в прохладной постели, с томиком сказок на подушке.

Кто станет её мужем? Фредерик? Он симпатичный. Высокий и породистый.. Но уж очень болтливый. Просто не закрывает рта, с таким устанешь. Что ж – хотя бы родятся красивые дети.

Марио – очень сексуальный. У него бархатные глаза и мягкий голос. Грация хищника и красивое тело. Одна беда – глуповат. Нет ничего утомительнее, чем глупый человек рядом.

Алан – спортсмен. Твердый, напористый. С ним надежно. Но бегать по утрам? О, нет, только не это!

Роберт. Спокойный и молчаливый. С ним комфортно. Они оба – скульпторы.

Так сказать, смотрят в одном направлении. Не красавец, но и не урод. Большой и сильный.

Так кто же?

Жаль, что в этом списке нет Джереми. С ним одним легко и весело. Но жизнь есть жизнь. В ней нет места детским играм и детским симпатиям.

Сон так и не пришёл. После сиесты она честно поболела за девчонок, а со спортивной площадки прямиком отправилась на "длинный" пляж. Отсидела медитацию, но так и не сумела сосредоточиться.

Небо словно нарочно не желало темнеть. Разложили костры, но ещё сквозила фиалковая голубизна в ярко-розовых мазках заката.

Скорей бы упала ночь, и взметнулось пламя, и Хорёк объявил то, чего Вилина ждет с замиранием сердца.

– Ты не замерзла? – Джереми тихо подошел сзади и сел рядом. – Хочешь мою рубашку?

– Дже, ты будешь сидеть тут голый?

– А что? Я выносливый! Океан закалит любого. Иногда волны такие высокие, что пока выберешься на берег, промокнешь с ног до головы. А ветер, знаешь какой? Замёрзнешь так, что зуб на зуб не попадает. И ничего – ни разу даже не чихнул!

– Хвастунишка, – улыбнулась Вилина, наблюдая за тем, как он отгребает широкой ладонью горку песка и чертит что-то на тёмной, чуть влажной поверхности.

– Привет! – Роберт подсел с другого бока.

Он победно улыбался, а широкое лицо с бледной кожей и яркими губами так и лучилось самодовольством.

– Привет! Я так и не поняла – ты то забрал свои результаты?

– Я? Да! Смотри, Хорёк готов вещать.

Подмигнув, он игриво толкнул её в бок.

– Дорогие друзья! Прошу внимания, прошу внимания! – Хорек пытался утихомирить разыгравшуюся молодёжь. Костры под темнеющим небом, мягкий песок и вечерняя свежесть настроили отоспавшихся в сиесту парней и девчат на веселье, песни и танцы.

– Ти-хо! – разнёсся сильный голос Мэйли, – ребята, Марк приготовил важное сообщение!

Её слова заставили всех умолкнуть, и в наступившей тишине Марк Фреттхен торжественно объявил:

– По результатам тестов на совместимость у нас образовалась новая счастливая пара! Вилина Харрисон и Роберт Хатчинсон! Ура! Поздравим их, друзья!

Пляж откликнулся радостным гулом и аплодисментами.

– По-з-дра-вля-ем!

– Жених, поцелуйте невесту! – тонкий голос Хорька перекрывал шум и вонзался иглами в барабанные перепонки.

Вилину оторвало от земли, прижало крепко-крепко к твёрдому телу Роберта, а губы сковало солёным и влажным поцелуем.

– По-з-дра-вляем! – неслось со всех сторон. В небе словно ударил гонг – звонко и гулко – и всё вокруг окрасилось в кроваво-красный цвет.

– Салют! Вилина, смотри, это салют! В нашу честь!

Возбужденное лицо Роберта меняло окраску вместе с соцветиями звёзд, взрывающими ночную тьму.

Вилине стало не по себе. Она оглянулась на Джереми, но его уже не было. Только на сыром песке виднелось нарисованное сердечко, пронзённое стрелой.