Текст книги "Во имя справедливости"

Автор книги: Джон Катценбах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Глава 6
Дренажная труба

Легкий южный ветерок больше не справлялся с влажной духотой наступающего дня. На темно-синем небе над Мексиканским заливом клубились огромные бело-серые облака. Кауэрт, с полиэтиленовым пакетом, спешил к своей машине. Пару резиновых перчаток и электрический фонарик он приобрел накануне в магазине. Услышанное от двоих заключенных не выходило у него из головы. Теперь он надеялся, что сегодня наконец обретет недостающую часть головоломки и сможет получить полное представление о том, что на самом деле произошло. Журналист заметил полицейского, только столкнувшись с ним нос к носу.

Тэнни Браун стоял, прислонившись к машине Кауэрта, прикрыв глаза от солнечного света.

– Куда-то спешите? – спросил лейтенант.

Кауэрт замер как вкопанный.

– У вас хорошо работает разведка, – наконец выдавил он. – Ведь я приехал только вчера вечером.

– Спасибо за комплимент, – отвесил неглубокий поклон Браун. – Но у нас в Пачуле настолько ничего не происходит, что ваше прибытие в любом случае не осталось бы незамеченным.

– Значит, вы полагаете, что в курсе всех местных событий?

– Ну конечно же нет, – пропустил колкость мимо ушей полицейский. – Вы к нам надолго?

– Какой-то дурацкий у нас получается разговор… – замялся журналист.

– Ладно, спрошу по-другому, – нахмурился полицейский. – Раз вы здесь, вы наверняка ищете ответ еще на какие-то вопросы. Иначе зачем было приезжать?

– Логично.

– А что это за вопросы?

Кауэрт не спешил с ответом, наблюдая за переминавшимся с ноги на ногу полицейским. Журналист вдруг подумал, что Брауну было свойственно нагнетать вокруг себя тревожную атмосферу, так что самое светлое утро уже не радовало. Лейтенант нервничал и выглядел смущенным.

– Я думал, вы все уже разузнали о Фергюсоне и о нас, – пробормотал он.

– Вы ошиблись.

Тэнни Браун улыбнулся и недоверчиво покачал головой.

– Вы тяжелый случай, мистер Кауэрт, – проговорил он без злобы и с легким любопытством.

– Что вы имеете в виду, лейтенант?

– Вижу, если вам что-то втемяшится в голову, вы не успокоитесь, пока не добьетесь своего.

– Если вы намекаете на то, что у меня есть серьезный повод сомневаться в том, что Роберт Эрл Фергюсон совершил преступление, в котором его обвинили, вы совершенно правы.

– Можно мне кое-что спросить у вас, мистер Кауэрт?

– Валяйте.

Набрав побольше воздуху в грудь, полицейский наклонился и прошептал:

– Вы видели его. Вы разговаривали с ним. Вы были рядом с ним и могли ощутить его запах, почувствовать его самого. Что, по-вашему, он собой представляет?

– Я не знаю.

– Неужели у вас не бежали мурашки по коже, когда вы разговаривали с Фергюсоном? Разве вы испытали бы такие ощущения, беседуя с ни в чем не повинным человеком?

– Ощущения не в счет, меня интересуют улики.

– Вы правы, конечно, но не пытайтесь убедить меня в том, что журналисты игнорируют свои ощущения. Итак, что, по-вашему, представляет собой Роберт Эрл Фергюсон?

– Не знаю.

– Всё вы знаете!

В этот момент Кауэрт вспомнил драконов, вытатуированных на бледной коже рук Блэра Салливана. Казалось, эти драконы ползут вниз по рукам Салливана, извиваясь в такт сокращениям его мышц. Драконы были блеклого красного и синего цветов с зеленой чешуей. Они выпустили когти и разинули пасти, и, когда Салливан вытягивал руки вперед, чтобы что-нибудь или кого-нибудь схватить, драконы тоже бросались на его жертву. Кауэрту очень хотелось прямо сейчас рассказать полицейскому все, что он услышал от Салливана, но решил приберечь этот козырь.

– Вы никогда не наблюдали за двумя старыми злобными псами, мистер Кауэрт? – негромко спросил Тэнни Браун, вновь наклонившись к журналисту. – Видели, как они сначала топчутся на месте, присматриваясь друг к другу? Я никак не мог понять, почему они иногда бросаются в драку, а иногда нет. Порой они словно что-то чуют и расходятся с миром. При этом они иногда даже виляют своими облезлыми хвостами. А бывает, ни с того ни с сего начинают рычать, скалить клыки и через мгновение уже катаются в пыли с таким остервенением, будто всю жизнь ждали того момента, когда смогут перегрызть друг другу глотку. Как вы думаете, мистер Кауэрт, – немного помолчав, спросил лейтенант, – почему эти псы иногда расходятся с миром, а иногда дерутся?

– Не знаю.

– Наверное, они что-то чувствуют.

– Наверное.

Тэнни Браун прислонился к машине, поднял голову и стал разглядывать пролетавшие в синеве облака. Казалось, он разговаривает с небесами:

– Когда я был маленьким, я считал белых какой-то особой породой людей. И немудрено: ведь только у белых была хорошая работа, были большие машины и красивые дома. Признаюсь, я довольно долго ненавидел белых. Потом я повзрослел. В школе я учился вместе с белыми. Я сражался плечом к плечу с белыми в армии. Потом я вернулся домой, вместе с белыми окончил колледж и стал одним из первых чернокожих полицейских. В то время в полиции служили почти одни белые. Сейчас в полиции двадцать процентов негров, и число их растет. Я сажал в тюрьму и белых, и черных. С каждым днем я узнавал о жизни все больше и больше. Знаете, что я понял? Зло не зависит от цвета кожи. Ему все равно, какого вы цвета. Злые люди бывают белыми, черными, желтыми, зелеными, красными. Какими угодно. Это не очень сложно понять, не правда ли, мистер Кауэрт? – спросил лейтенант, возвращаясь с неба на землю.

– Да, совсем не сложно.

– Ну и слава богу. Мы же простые деревенские жители. А я вообще уже старый пес и что-то нутром чую.

Кауэрт и Браун стояли возле машины, уставясь друг на друга. Наконец лейтенант вздохнул и провел огромной ладонью по коротко остриженным волосам:

– Все это довольно смешно.

– Что именно?

– Придет время, и вы сами всё поймете… Кстати, куда вы направляетесь?

– Искать клад.

– Можно мне с вами? – усмехнувшись, спросил полицейский. – Искать клад весело. Я ведь полицейский, и мне на работе недостает радости и веселья. У нас в лучшем случае в ходу черный юмор… Или вы лучше поедете один, а я буду за вами следить?

Кауэрт понял, что от лейтенанта ему не избавиться, и распахнул дверцу:

– Садитесь в машину.

Несколько миль они проехали в полном молчании. Кауэрт внимательно следил за дорогой, а Браун с отсутствующим видом смотрел в окно. Наконец молчание стало действовать журналисту на нервы, и он заерзал на сиденье. Обычно ему удавалось раскусить человека почти с первого взгляда, но что представляет собой Тэнни Браун, он так до сих пор и не понял. Журналист покосился на погруженного в свои мысли полицейского и в очередной раз попытался оценить его, как диковинную вещь перед началом аукциона. Скромный коричневый костюм свободно висел на широкоплечем и мускулистом полицейском, как на вешалке, словно Браун специально заказал его на два размера больше, чем надо, чтобы казаться в нем меньше. Несмотря на жару, узел его красного галстука был затянут под самый воротник бледно-голубой рубашки. Протерев платком очки в тонкой золотой оправе и нацепив их на нос, лейтенант Браун выглядел почти профессором-культуристом. Потом полицейский извлек блокнот и по-журналистски стремительно что-то в него записал. Закрыв блокнот, он убрал ручку, снял очки, помахал рукой в воздухе, словно прогоняя посетившие его мысли, и сказал, кивнув в сторону окна:

– Десять лет назад здесь все было по-другому. А двадцать лет назад все здесь было не таким, как десять лет назад.

– В каком смысле?

– Видите автозаправочную станцию? Ресторан, где проезжающие едят, не выходя из машин? Магазин самообслуживания? Цифровые колонки с компьютерным управлением на заправке?

– Вижу. Ну и что?

– Пять лет назад здесь была крошечная бензоколонка. Ее держал старикашка, наверняка состоявший в пятидесятые годы в ку-клукс-клане. Здесь было два ржавых насоса. Над заправкой болтался звездно-полосатый флаг, а на стене была вывеска: «Тавары для рыбакоф и ахотникоф». В пяти словах хозяин умудрился сделать четыре орфографические ошибки. Но место его заправки было первоклассное. Он продал ее и заработал кучу денег. Теперь наверняка живет себе припеваючи в каком-нибудь коттеджном поселке под названием «Лисий лес», или «Щучий омут», или «Елисейские поля», – рассмеялся Браун. – Неплохо устроился. Когда выйду на пенсию, я тоже не прочь переехать на Елисейские поля. А может, я переселюсь в Валгаллу? Кажется, для полицейского это более уместно. Или для этого мне нужно пасть в бою с мечом в руке?

– Пожалуй, да. – Журналист чувствовал себя не в своей тарелке. Ему казалось, что широкоплечий полицейский заполнил собой весь салон автомобиля, словно, помимо своего материального тела, он обладал еще множеством других, непостижимых и пока невидимых Кауэрту свойств и качеств. – Так, говорите, здесь многое изменилось?

– Посудите сами. Мы едем по хорошему асфальту, положенному на деньги налогоплательщиков. Теперь у нас всем заправляют крупные корпорации. Хотите поменять масло в двигателе вашего автомобиля – поезжайте в мастерскую, принадлежащую корпорации. Вам нужно поставить пломбу в зуб – обращайтесь в ассоциацию зубных врачей. Хотите что-нибудь купить – идите в торговый центр. Теперь нападающий в школьной футбольной команде чаще всего чернокожий, и при этом сын учителя, а лучший защитник другой команды – белый, и при этом сын слесаря.

– Однако там, где живет бабушка Фергюсона, не заметно особых перемен.

– Это точно. Там настоящий заповедник старого Юга – грязь и нищета. Летом жарко, зимой холодно. Печка на дровах, удобства на дворе. Там действительно ничего не изменилось. Такие места еще есть, но именно по контрасту с ними хорошо заметно, как сильно изменилось все остальное.

– Современная автозаправочная станция – это, конечно, замечательно, – сказал Кауэрт, – но что происходит в головах у людей?

– Разумеется, люди меняются гораздо медленнее, – рассмеялся Браун. – Все в равной степени аплодируют и чернокожему сыну учителя, когда он делает меткий бросок, и белому сыну слесаря, когда он его отважно парирует. Однако, если чернокожий парень захочет встречаться с сестрой белого или наоборот, думаю, аплодисменты сразу стихнут. Впрочем, вам, журналистам, должно быть, это известно лучше меня.

Кауэрт кивнул, хотя и не вполне понимал, с какой целью лейтенант сделал это замечание – чтобы поддразнить его, оскорбить или сделать ему комплимент. Они ехали вдоль какой-то придорожной стройки. Желтый бульдозер ровнял зеленое поле, оставляя позади полосу красной земли. Бульдозер ревел и грохотал, рабочие в касках и промокших от пота комбинезонах складывали в штабеля деревянные брусья и шлакобетонные блоки. Когда машина миновала стройку и грохот бульдозера утих, Кауэрт спросил:

– А где сегодня Уилкокс?

– Брюс занимается авариями, которые случились сегодня ночью. Я отправил его на вскрытие пострадавших в качестве официального свидетеля. Это заставляет задуматься о том, что в машине лучше пристегиваться, не пить за рулем, а строительным рабочим вроде тех, что мы с вами только что видели, лучше не выдавать зарплату по четвергам.

– Думаете, Уилкокс сам этого не понимает?

– Никому не вредно вспоминать об этом почаще. Кроме того, присутствие на вскрытии закаляет нервную систему.

– Думаете, Уилкокс станет от этого хладнокровнее?

– Безусловно. Рано или поздно он обязательно научится держать себя в руках в любой ситуации. Кроме того, он очень проницательный и наблюдательный человек. Вы не поверите, но мало кто умеет так хорошо работать с людьми и бережно обращаться с уликами. На самом деле он выходит из себя не так уж и часто.

– Хорошо бы он сдержался, когда вы допрашивали Фергюсона.

– Боюсь, вы все еще не поняли, как все мы были взвинчены из-за убийства девочки.

– Вы и сами прекрасно знаете, что это не оправдание.

– Вы так ничего и не поняли. Вы просто не желаете меня понимать.

Эти слова слегка смутили Кауэрта, но спустя пару минут он вновь принялся за свое:

– Вы представляете себе, что произойдет, когда я напишу, что Уилкокс ударил Фергюсона?

– Я догадываюсь, что, по-вашему, произойдет.

– Дело Фергюсона будет пересмотрено.

– Не исключено.

– У меня складывается такое впечатление, словно вы что-то знаете, но не говорите.

– Ничего подобного. Я просто понимаю, как работает система, о которой мы говорим.

– Система не допускает избиения подозреваемого, чтобы добиться от него признания.

– Разве я говорил, что мы его избивали? Я сказал, что Уилкокс просто влепил Фергюсону пару пощечин. Ладонью, не кулаком. Он просто хотел привести его в чувства. По-вашему, добиться признания от убийцы легко и просто? Кроме того, он во всем признался почти через сутки после этих пощечин. Не вижу никакой связи между этими пощечинами и его признанием.

– Фергюсон утверждает другое.

– Не сомневаюсь, что, по его словам, мы его непрерывно пытали.

– Да.

– Не давали ему ни есть ни пить, все время над ним измывались, не пускали в туалет, запугивали? Разумеется, эти методы известны и стары как мир. Значит, он говорит именно это?

– Практически да. Вы это отрицаете?

– Разумеется, отрицаю, – усмехнулся Браун. – Все было не так. В противном случае мы выбили бы из этого скрытного подонка гораздо более убедительное признание. Мы узнали бы, как он уговорил Джоанну сесть к нему в машину, куда он дел свою одежду и кусок ковра из своей машины.

Слова полицейского были очень убедительны.

– Надеюсь, вы упомянете в вашей статье, что я вполне официально отрицаю все домыслы Фергюсона? – спросил лейтенант.

– Обязательно.

– Но на общую тональность статьи это не повлияет?

– Не повлияет.

– Мне кажется, что вы почему-то предпочитаете верить Фергюсону, а не мне.

– Я этого не говорил.

– Почему же его версия событий кажется вам правдоподобнее моей?

– Этого я тоже не говорил.

– Ну да! – Браун повернулся к Кауэрту, яростно сверкая глазами. – Это типичный журналистский прием. Вы всегда пишете: «Я просто объективно излагаю все версии происшедшего, и пусть читатель сам разберется в том, где правда, а где ложь!»

Опешивший репортер кивнул, соглашаясь. Полицейский покачал головой и отвернулся к окну.

Они миновали перекресток, о котором говорил Блэр Салливан, и Кауэрт стал вглядываться в даль.

– Что вы ищете? – спросил его Браун.

– Несколько ив и дренажную трубу под дорогой.

Полицейский нахмурился, задумавшись.

– Езжайте прямо, – наконец сказал он. – Не очень быстро. Это место вон там. – И он показал пальцем вперед. – Мы нашли ивы, что нам искать теперь? – спросил Браун, когда они остановились.

– Я и сам точно не знаю.

– Не валяйте дурака, мистер Кауэрт!

– Мы будем искать в дренажной трубе. Мне сказали, что надо искать в дренажной трубе.

– Кто вам это сказал? И что там надо искать?

– Пока не скажу, – покачал головой журналист. – Сначала поищем…

Полицейский возмущенно фыркнул и пошел вслед за Кауэртом. Тот спустился по откосу и разглядывал ржавое жерло дренажной трубы, выглядывавшее из кустов среди камней, мха и вездесущего мусора. Кроме пивных банок, пластиковых бутылок и бумажных оберток, у трубы валялись чей-то старый ботинок и заплесневелый кусок жареной курицы. Из дренажной трубы сочилась черная струйка грязной воды. Немного поколебавшись, журналист сполз вниз, к трубе, – кусты цеплялись за одежду, ноги скользили в грязи. Полицейский без колебаний пополз вслед за журналистом.

– Скажите, здесь всегда так? – поинтересовался Кауэрт.

– Нет, после сильного дождя это место почти полностью заливает, но через день-два все снова высыхает.

– Подержите фонарик, – попросил журналист, надев перчатки.

Он опустился на четвереньки. Лейтенант Браун пристроился рядом и стал светить фонариком в трубу, а Кауэрт принялся разгребать скопившиеся в ней грязь и песок.

– Скажите, пожалуйста, мистер Кауэрт, вы в своем уме?

Ничего не ответив, журналист продолжал копаться в грязи, выгребая ее из трубы.

– Может, вы все-таки скажете, что именно?..

В этот момент луч фонаря осветил какой-то предмет, и Кауэрт стал рыть с удвоенным пылом. Полицейский понял, что журналист что-то заметил, и наклонился, пытаясь заглянуть в трубу. Наконец под гнилыми листьями и грязью Кауэрт разглядел рукоятку, схватился за нее и потянул на себя. Грязь не хотела отпускать то, что уже почти засосала, но журналист с усилием вырвал загадочный предмет, выпрямился, повернулся к лейтенанту Брауну и поднял руку, сжимая облепленный грязью нож с четырехдюймовым лезвием.

– Вот! – с торжествующим видом произнес Кауэрт.

– Надо полагать, это орудие убийства… – пробормотал опешивший лейтенант Браун.

Нож почернел от времени и воды, и Кауэрт испугался, что он вот-вот рассыплется в прах прямо у него в руке.

Смерив журналиста взглядом, Тэнни Браун взял нож за кончик лезвия, вытащил из кармана чистый носовой платок и аккуратно завернул в него находку.

– Я его забираю, – не терпящим возражений тоном заявил полицейский и спрятал нож в карман. – Жаль, что он так плохо сохранился, – пробормотал он, покачав головой. – Я отдам его на анализ в лабораторию, но вряд ли там много чего обнаружат. – Взглянув на дренажную трубу, полицейский скомандовал: – А сейчас уходим отсюда. И ничего больше не трогайте. Вдруг тут обнаружат еще какие-то улики!.. Если это место связано с каким-нибудь преступлением, его нужно сохранить в нетронутом виде, – заявил полицейский.

– Вы прекрасно понимаете, с каким преступлением связано это место! – огрызнулся Кауэрт.

– Какой же вы сукин сын!

Лейтенант Браун полез по откосу вверх. Он некоторое время стоял неподвижно, сжав кулаки, а потом внезапно пнул ногой открытую дверцу автомобиля. Звук удара громыхнул и растаял в раскаленном воздухе, как отзвук далекого выстрела.

Кауэрт сидел в кабинете и ждал. Тьма, выползшая из углов и из-под деревьев, внезапно опустилась на городок и поглотила Пачулу. Зимой здесь темнело очень быстро. От летних сумерек осталось одно воспоминание.

Журналист весь день не находил себе места, наблюдая за тем, как группа криминалистов из лаборатории прочесывает все вокруг дренажной трубы в поисках новых улик. Криминалисты рассовали по пронумерованным полиэтиленовым пакетам мусор, образцы почвы и еще что-то настолько бесформенное, что было непонятно, что это может быть. Кауэрт знал, что криминалисты больше ничего не найдут, но терпеливо наблюдал за их работой.

К концу дня они с Тэнни Брауном вернулись в полицейский участок, где журналиста привели в один из кабинетов и велели ждать там результатов лабораторной экспертизы ножа. За все это время они с лейтенантом не обменялись ни единым словом.

От нечего делать Кауэрт стал разглядывать висевшие на стене фотографии Тэнни Брауна и его родных на фоне церкви. Рядом с лейтенантом стояли жена и две дочери. У младшей были косички и брекеты во рту. Несмотря на строгое воскресное платье, она выглядела оживленной. У другой девочки, уже подростка, под белой блузкой вырисовывались женские формы. Лейтенант и его жена улыбались, стараясь выглядеть как можно естественней.

У Кауэрта защемило сердце. После развода он выкинул все фотографии, на которых был запечатлен вместе с женой и ребенком. Теперь он пожалел об этом.

Взглянув на другую стену, он увидел несколько дипломов за призовые места в ежегодных соревнованиях по стрельбе. Там же были грамота от мэра города и городского совета за мужество и медаль «Бронзовая звезда» в рамке, рядом с которой красовались копия приказа о награждении и фотография молодого и стройного Тэнни Брауна в тропической военной форме.

Открылась дверь, и в кабинет вошел лейтенант.

– За что вас наградили медалью? – спросил Кауэрт.

– Что?

Журналист кивнул в сторону медали на стене.

– А, это… Я служил санитаром. Наш взвод попал в засаду, и четырех солдат подстрелили на рисовом поле. Я их всех оттуда вынес, одного за другим. Собственно говоря, ничего особенного в тот день не произошло, но с нами был репортер из «Вашингтон пост». Наш лейтенант понял, что дал маху, когда завел нас прямо в засаду, и решил представить меня к награде, чтобы поднять настроение этого журналиста, который четыре часа провалялся вместе с нами в болоте, полном пиявок, под огнем противника… А вы были во Вьетнаме?

– Нет. Мне повезло в лотерее. Мой номер так и не выпал.

Кивнув, лейтенант уселся за письменный стол.

– Ничего, – сказал он.

– Отпечатки пальцев? Кровь? Что-нибудь другое?

– Нет, пока ничего. Мы отправим нож в лабораторию ФБР. Может, там что-нибудь обнаружат: у них более современное оборудование.

– Значит, совсем ничего?

– Патологоанатом говорит, что размер лезвия соответствует характеру ран, нанесенных Джоанне Шрайвер. Самые глубокие раны не глубже длины лезвия этого ножа. Это уже что-то.

Вытащив блокнот, Кауэрт стал быстро строчить:

– А вы можете определить происхождение этого ножа?

– Это обычный дешевый нож, какие продаются в любом магазине спортивных товаров. Мы попробуем что-нибудь выяснить, но на ноже нет ни серийного номера, ни клейма его изготовителя. – Лейтенант смерил Кауэрта взглядом. – К чему все это?

– Что?

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Хватит валять дурака. Кто сказал вам, где лежит нож? Это нож, которым убили Джоанну Шрайвер?

Кауэрт колебался.

– Мне что, ждать выхода вашей статьи, в которой вы об этом напишете?! – рявкнул полицейский.

– Могу сказать вам лишь одно. О том, где лежит этот нож, я узнал не от Роберта Эрла Фергюсона.

– Выходит, о том, где спрятан нож, которым могли убить Джоанну Шрайвер, вам сказал кто-то другой?

– Совершенно верно.

– Будьте добры, скажите, кто именно.

– Обещайте мне кое-что, лейтенант, – проговорил Кауэрт, поднимая глаза от блокнота. – Если я открою вам имя человека, который сказал мне про нож, возобновите ли вы следствие по убийству Джоанны Шрайвер? Потребуете ли вы этого от главного прокурора штата? Пойдете ли вы к судье с требованием пересмотра дела?

– Я не могу давать таких обещаний, пока ничего не знаю, – скривился полицейский. – Ну, говорите же!

– Я не уверен, что могу на вас положиться, лейтенант, – покачал головой Кауэрт.

Казалось, Тэнни Браун с трудом сдерживается.

– Я думал, вы уже кое-что поняли, – хрипло прошептал он.

– Что именно?

– Пока убийца не понесет заслуженного наказания, дело об убийстве Джоанны Шрайвер в этом городе никогда не будет закрыто.

– Согласен. Но не мешает понять, кто именно заслуживает наказания.

– А пока страдаем все мы, вместе взятые!!! – Браун стукнул кулаком по столу. – Говорите же, если вам вообще есть что сказать!

Некоторое время Мэтью Кауэрт лихорадочно соображал, что именно он точно знает, а в чем не уверен.

– О том, где спрятан нож, мне сказал Блэр Салливан.

Имя серийного убийцы произвело на полицейского должное впечатление – он был не просто удивлен, а потрясен:

– Салливан? При чем здесь он?!

– Вам следовало бы знать, что в мае тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года Салливан был проездом в Пачуле. На пути своего следования он убивал всех подряд…

– Мне это известно, но…

– И он сказал мне, где спрятан нож.

Некоторое время Браун переваривал услышанное, а потом спросил:

– Салливан сознался в убийстве Джоанны Шрайвер?

– Нет.

– Он сказал, что Фергюсон ее не убивал?

– Нет, так прямо не сказал, но…

– Что-нибудь в его словах входит в прямое противоречие с решением, вынесенным судом, приговорившим Фергюсона к смертной казни?

– Салливан знал про нож.

– Он знал про какой-то нож. Нам неизвестно, тот ли это нож, которым убили Джоанну Шрайвер. Без соответствующих доказательств это просто ржавый кусок железа. Послушайте, Кауэрт, вы же знаете, что Салливан не в своем уме! Он представил вам что-нибудь, что можно хотя бы с большой натяжкой назвать уликами?

Браун прищурился, анализируя полученную информацию, и Кауэрту подумалось, что полицейский не захочет создавать себе лишних проблем. Он уже поймал одного убийцу Джоанны Шрайвер, и этого ему было вполне достаточно.

– Нет. Никаких улик Салливан в мое распоряжение не предоставил.

– Тогда этого ножа недостаточно для того, чтобы вновь открывать дело, по которому уже вынесено судебное решение.

– Хорошо, готовьтесь прочесть мою статью в газете. Тогда посмотрим, для чего достаточно этого ножа.

Сверкнув глазами, лейтенант указал Кауэрту на дверь и рявкнул:

– Убирайтесь! Садитесь в машину и поезжайте в мотель! Пакуйте чемодан и бегом в аэропорт! Садитесь в самолет и летите в Майами! И чтобы ноги вашей здесь больше не было! Ясно?

Журналист побагровел от гнева:

– Вы мне угрожаете?

– Я вам даю дружеский совет! – покачал головой лейтенант.

– И?..

– И советую вам ему последовать.

Встав со стула, Кауэрт смерил лейтенанта долгим взглядом. Браун не опустил глаз. Некоторое время они буравили друг друга глазами, а потом полицейский стремительно отвернулся. Кауэрт вылетел из кабинета, хлопнув дверью, и быстро зашагал по коридору. Он просто кипел от ярости, и попадавшиеся на дороге полицейские шарахались в стороны. Журналист чувствовал спиной их взгляды, слышал, что, завидев его, все замолкают, а за его спиной пару раз с неодобрением пробормотали его имя. Он спустился вниз на лифте, в гордом одиночестве, и вышел на улицу. Только здесь он остановился и оглянулся на окна кабинета лейтенанта. Тэнни Браун стоял у окна и смотрел ему вслед. Их взгляды вновь встретились, и Мэтью Кауэрт едва заметно покачал головой.

Лейтенант Браун вздрогнул, отвернулся и отошел от окна.

Кауэрт немного постоял, чувствуя, как его со всех сторон обступает ночь, и пошел прочь. Сначала он шагал медленно, а потом – все быстрее и быстрее. Слова его будущей статьи уже не просто роились у него в голове, а маршировали в ногу с ним, выстраиваясь в его воображении стройными шеренгами.