Текст книги "Свобода на продажу: как мы разбогатели - и лишились независимости"

Автор книги: Джон Кампфнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

В провинциальной России не только репортеры, но и любой, кто испортит отношения с властями, с их деловыми и криминальными партнерами, подлежит расправе. По словам Романа Шлейнова,

местные власти реагируют на публикации гораздо беспощаднее федеральных. Главы местных администраций пользуются в отношении журналистов свободой действий. На своей территории они – царьки, подражающие действиям центральных властей в гипертрофированной форме.

Тут просматривается определенное сходство с Китаем, где злоупотреблений в регионах может быть больше, чем в центре, но общие параметры устанавливает центральное руководство.

Когда Путина спросили, что он ответил бы критикам, обвиняющим его в ограничении свободы СМИ, он ответил:

Очень просто. У нас в России никогда не было свободы слова, поэтому я не понимаю, что может подавляться. Мне кажется, что свобода – это возможность выражать свое мнение, но должны существовать определенные границы, очерченные законом.

Это российская версия сингапурского понятия «маркера», хотя здесь обычно пределы очерчены лестничной клеткой, а средством служит и полуавтоматическое огнестрельное оружие. Журналисты, наряду с небольшой группой активистов движения за гражданские права и адвокатов, нарушают, по словам обозревателя Марии Липман, условия российского эквивалента «Пакта о неучастии». Общественность соглашается не вмешиваться в политику, получая взамен шанс воспользоваться выгодами энергетического бума.

Сейчас, когда Россию потрясает глобальный кризис, путинская эра, возможно, подходит к концу. В 2000–2008 годах Путин стоял во главе страны в период самого заметного экономического роста и самой прочной политической стабильности, какие стране довелось пережить в течение жизни целого поколения. И каким был рывок: страна, почти разорившаяся в 1998 году, накопила третьи по величине в мире валютные резервы. Показатель ВВП на душу населения вырос с менее чем г тысяч долларов в 1998 году до 9 тысяч долларов в начале 2008 года. Со ставкой подоходного налога всего 13% и бесплатной передачей каждому россиянину в собственность его квартиры совокупный чистый доход оказался выше, чем предполагалось. В отличие от многих западных стран, ипотечные и потребительские кредиты для России не стали проблемой. Все это стало возможно благодаря стремительному подорожанию сырья на мировых рынках. Увеличение цены барреля нефти на 1 доллар увеличивал денежные поступления в казну на 1 миллиард долларов. Кремль с осторожностью подходил к составлению бюджета, предполагая снижение цен на сырье, и организовал Стабилизационный фонд, куда из доходов были направлены 160 миллиардов долларов. Считалось, что этого должно быть достаточно для защиты от внезапных потрясений.

Однако выиграли далеко не все. Большинство пенсионеров едва сводят концы с концами. Некоторые люди остались без жилья из‑за афер застройщиков. Другим не удается встать на ноги после столкновения с финансовыми пирамидами времен предыдущего экономического кризиса. Незащищенные члены общества продолжают страдать, как и в 90–е годы. Но дело в том, что немало людей довольно успешно вели дела и считали себя достаточно свободными в частной жизни. У кого дела шли хорошо, у того они шли очень хорошо. Спортивные автомобили, дизайнерские магазины и дорогие рестораны к середине 2000–х годов стали нормой для небольшой, но весомой доли населения больших городов. Говорили, что в Москве подают лучшие за пределами Японии суси. Столица России – счастливый обладатель большего числа БМВ 6–й серии, чем любой другой город мира. Прогнозировалось, что Россия перегонит Германию и станет крупнейшим в мире потребителем роскошных автомобилей. Это изобилие помогло возрождению национальной гордости – веры в то, что россияне смогут снова высоко держать голову, находясь в компании представителей других стран. Эта самоуверенность продолжает проявляться в смеси гордыни и обиды.

Путин обещал своему народу новый Пакт – или, вернее, возвращение прежнего: контроль над публичной сферой снова приобретают те, «кто в этом разбирается», а взамен население получает утраченную безопасность. Хотя процветание стало уделом немногих, восстановление основ означало, что работники бюджетной сферы и другие граждане, которым не досталась доля богатства, получат по крайней мере стабильность и регулярную заработную плату. Основная разница между путинским и советским режимами заключается в отношении государства к частной сфере. Путин не имел намерения восстанавливать запрет на выезд за границу или указывать людям, где им жить или работать. Граждане могут отправляться куда захотят и жить, как им заблагорассудится, – пока не создают проблем.

В этом отношении Путин оправдал ожидания. Благосостояние, которого были лишены несколько поколений россиян, оказалось отличным антидотом от политической активности. Концентрация власти в руках Путина и элиминация альтернативных источников власти привели к полнейшему безразличию к политике общества, усыпленного потреблением.

Многие журналисты продолжали рисковать даже в путинскую эпоху. Но многие мои знакомые выбрали спокойную жизнь. Зачем раскачивать лодку, если есть возможность наслаждаться жизнью, отдавая в виде налогов чуть более 10% дохода, проводить отпуск в Сен–Жан–Кап–Ферра и жить в одном из многих охраняемых коттеджных поселков, которые как грибы растут на окраинах Москвы? Такой компромисс похож на избранный моими сингапурскими друзьями – с той разницей, что многие из этих людей в начале 90–х годов защищали нарождающуюся ельцинскую демократию и с жаром участвовали в политических дебатах.

Они присоединились к всемирному Пакту и воспользовались предоставленными им привилегиями. Вспоминаю один из майских вечеров 2008 года в Москве. Рекламный щит напротив Большого театра напоминал прохожим, что Россия только что победила Канаду в финале мирового чемпионата по хоккею и что «Зенит» из Санкт–Петербурга одолел «Глазго рейнджере» в финале кубка УЕФА в Манчестере. «Мы делаем это лучше», – гласила реклама. Главное – драматическое сражение за кубок Лиги европейских чемпионов между «Манчестер юнайтед» и моим клубом, «Челси», – было впереди. Говоря словами одного из российских болельщиков, это означало, что Москва «взрослеет». Хотя я был в России свидетелем многих разительных перемен, но все же остолбенел, увидев карнавал на Красной площади, английских футбольных фанатов, которым позволили въехать в страну без виз и которые гоняли мяч неподалеку от мавзолея Ленина, и спекулянтов, торгующих билетами. Это немаловажное пиар–достижение Кремля вскоре потускнело на фоне еще большего успеха.

В ту субботу проходил финал конкурса «Евровидение». Моего друга, рок–промоутера Артемия Троицкого, пригласили на передачу Второго канала наряду с тщательно отобранными звездами эстрады и их поклонниками. Ток– шоу в прямом эфире давно остались в прошлом – власти не желали рисковать из‑за озвучивания нежелательных высказываний, – но здесь речь шла о чистом развлечении. Под открытым небом соорудили сцену, чтобы отслеживать реакцию московской публики на событие, происходившее в Белграде, столице Сербии. Меня удивило и заинтриговало то, что мне разрешили присоединиться к Троицкому, но, принимая во внимание бесталанность британского участника, я решил помалкивать. Британец выступил последним. Я не высовывался. Российская баллада в исполнении одного из самых известных певцов страны, Димы Билана, уверенно шла к победе. Когда Билан закончил свое победное исполнение песни «Поверь» (Believe), расстелив на сцене российский флаг, трансляцию переключили на московскую студию. Люди среднего возраста в меховых шубах, похоже, имеющие отношение к шоу–бизнесу, хватали микрофон, чтобы заявить, что Билан заслужил победу, что его успех доказывает величие России и даже – что все они должны благодарить премьер–министра и президента за победу. Когда дело дошло до Троицкого, он сказал, что, по его мнению, песня была дрянь, а славянские страны и те, кто раньше входил в Советский Союз, заранее договорились о том, какими должны быть результаты голосования. Все вокруг просто задохнулись от возмущения. «Предатель!» – закричала одна женщина. «Я думала, вы патриот», – заявила вторая. «Я уважала то, что вы делаете, – сказала третья, – но теперь я вижу, кто вы такой».

Во многих отношениях российское телевидение продвинулось вперед со времен СССР. Качество продукции – превосходное. Телевикторины и развлекательные программы популярны точно так же, как в остальном мире. Здесь работают непревзойденные мастера оболванивания, «выпекающие» «звезд» так же бойко, как и в любой западной стране. Стихийное выражение еретических взглядов, однако, не допускается. Троицкий вовсе не наивен. Он знал, как вести себя с системой в советские времена, чтобы иметь возможность продвигать музыкальные группы. Он был в авангарде ельцинской революции, его приглашали на самые популярные теле– и радиошоу. После того, как Путин пришел к власти, редакторы стали относиться к нему с некоторым подозрением, но Троицкий не сразу это почувствовал. Его пригласили для участия в специальном, с участием знаменитостей, выпуске шоу «Кто хочет стать миллионером?», но за день до съемок ему позвонил один из продюсеров, чтобы сообщить: в список участников внесены изменения. Продюсер неуклюже извинился, сославшись на «изменившиеся обстоятельства». Были и другие случаи. Телеведущая Светлана Сорокина, друг Троицкого, спросила гендиректора Первого канала Константина Эрнста, в чем дело. Эрнст ответил: «Света! Ты и сама отлично знаешь. Он неуправляем». Вскоре после этого Сорокину саму отлучили от эфира. Сначала ей сказали, что ее вечернее ток–шоу должно идти в записи из‑за «опасных» мнений гостей и аудитории. Затем передачу закрыли. В 2008 году «Новая газета» опубликовала статью о «черных списках» на российских телеканалах. Троицкий оказался в таком списке. Газета процитировала источник на ТВ, сообщивший, что одно из замечаний Троицкого, сделанное на шоу в 2004 году, показалось Кремлю оскорбительным: тот сказал, что при Ельцине была свобода, но не было безопасности, а при Путине не стало ни того, ни другого.

Даже Троицкий, человек известный и искушенный, был ошеломлен количеством злобы, выплеснувшейся на него тем вечером на шоу «Евровидения». Речь‑то в конце концов шла о поп–музыке, которая вряд ли является для России вопросом жизни и смерти. Пока мы ехали ранним утром домой, он получил множество эс–эм–эс со словами поддержки и с угрозами. Он нарушил Пакт. Вопрос был не настолько важен, чтобы применять к нему жесткие меры, но предупреждение было послано.

Не существовало никакой необходимости реагировать на слова Троицкого так, как отреагировали его так называемые «друзья» в ходе шоу. Никакого открытого давления не было. Однако таков оказался их выбор: они предпочли колоритную демонстрацию патриотизма, надеясь на получение выгодных контрактов. Очевидно, что новая бизнес–культура слаженно работает в паре с авторитарным мышлением.

Самоцензура стала среди журналистов и других фигурантов общественной жизни естественным инстинктом. К сообществу правозащитников (или тому, что от него осталось) относятся как к неисправимым романтикам. В неправительственных организациях видят агентов враждебных внешних сил. Российский парламент, который в течение всего президентского срока Путина штамповал нужные ему решения, принял ряд законов, запрещающих «антигосударственное поведение». Один из законодательных актов дает спецслужбам право убивать врагов государства в России и за границей. Другой позволяет правоохранительным органам рассматривать инакомыслие как экстремизм или государственную измену – преступления, за которые предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок до 20 лет. Понятие государственной измены пересмотрено так, что теперь в него входит «преступления против основ конституционного строя». Защитники прав человека утверждают, что это знаменует возврат к сталинским временам. Почти никто, однако, не жалуется.

Западные государства продемонстрировали характерное для таких случаев непонимание ситуации и приверженность двойным стандартам. Ирония заключается, в частности, в том, что Великобритания – страна, политические отношения которой с Россией все это время были отвратительными, – способствовала российскому экономическому буму. В 2006 году Великобритания стала вторым крупнейшим инвестором в России. Однако большая часть денег поступала другим путем. Когда Питер Мандельсон, одно из ближайших доверенных лиц Блэра, признал в середине 90–х годов, что «новые лейбористы» были «чрезвычайно снисходительны к людям, ставшим неприлично богатыми», даже он, возможно, не вполне представлял себе, что из этого может выйти. При лейбористах Лондон подавал себя новой мировой элите как менее зарегламентированную и более подходящую (в смысле налогообложения) юрисдикцию в сравнении с любым своим конкурентом. Правительство обеспечило чрезвычайно привлекательные способы законно уйти от уплаты налогов и уменьшило вероятность того, что вас поймают, если вы попытаетесь от нее уклониться. Неудивительно, что российские олигархи поселились в британской столице. Среди россиян город стал известен как «Лондонград», место, где «обладатели ультрасостояний», как их именуют агенты по торговле недвижимостью, могут беспрепятственно наслаждаться роскошью. Здесь обосновалась четверть миллиона россиян.

Летом 2007 года я поспорил с Алистером Дарлингом, министром финансов, о феномене «Лондонграда». Я спросил, есть ли такое унижение, на которое Великобритания не пойдет ради сверхбогатых иммигрантов? Намерено ли правительство, как многие настаивали, хотя бы рассмотреть вопрос об обложении нерезидентов налогами? Он озадаченно посмотрел на меня, пытаясь улыбнуться. Я рассказал ему, что многие мои знакомые россияне были изумлены легкостью, с которой британское правительство впускает в страну так много людей с сомнительной репутацией. Он пожал плечами, сказал, что я «преувеличиваю» серьезность проблемы, и пробормотал что‑то о роли английской столицы как «мирового финансового центра». Такова британская часть Пакта.

Британская разведка была озабочена появлением в стране целой субкультуры баснословно богатых людей с сомнительной репутацией. Некоторые сотрудники МИД вовсе не обрадовались решению предоставить политическое убежище Борису Березовскому. Отмечая серьезное увеличение активности ФСБ, службы государственной безопасности указывали на сложные хитросплетения российских деловых и политических интересов. В апреле 2006 года было учреждено Агентство по борьбе с особо опасной организованной преступностью – наподобие американского ФБР. Блэр пообещал, что новый орган «превратит в ад» жизнь гангстеров, наркобаронов и торговцев людьми. Считается, что «русская мафия» – один из наиболее могущественных авторов теневой экономики. Ее доля оценивалась по крайней мере в 20 миллиардов ф. ст. С момента основания Агентства единственным его значительным успехом в борьбе с «русской мафией» стал арест трех мелких компьютерных хакеров, которые шантажировали британских и ирландских букмекеров. Затем все было спущено на тормозах. Создается впечатление, что англичане, когда дело доходит до русских, неохотно расследуют какие‑либо преступления, кроме незначительных, связанных с наркотиками и проституцией. Это усиливает подозрения в том, что у Уайтхолла отсутствует политическая воля для расследования отмывания денег россиянами, – ибо это подорвало бы репутацию Сити как мирового финансового центра.

Тогда все оказались вовлечены в эту историю. Пиар– компании зарабатывали деньги, распространяя кремлевскую пропаганду. Финансисты заключали сделки. То, насколько широко раскинулась сеть дружеских связей, обнаружилось позднее в несколько неожиданном месте – на острове Корфу. Оказалось, что Мандельсон, который позднее был назначен министром торговли в правительстве лейбористов, и Джордж Осборн, министр финансов теневого кабинета консерваторов, независимо друг от друга заигрывали с Олегом Дерипаской, одним из наиболее неоднозначных российских олигархов, тесно связанным с Кремлем. Наибольшее возмущение вызвали просьбы Осборна финансировать его партию, однако действия Мандельсона могли, на самом деле, наделать больше шума. Зачем он, будучи в тот момент комиссаром ЕС по торговле, регулярно посещал роскошную яхту, принадлежащую финансовому магнату, въездная виза которого в США (пусть не в Великобританию) была аннулирована?

Члены Палаты лордов выстраивались в очередь на «консультирование» разных олигархов. Они получали щедрые гонорары за работу по созданию сомнительной политической респектабельности. Один из них рассказал мне, что давал советы финансисту о том, как предъявлять газетам иски за расследование его методов ведения бизнеса. Журналисты все чаще отказывались расследовать случаи коррупции: россияне обращались в британские юридические фирмы, чтобы угрожать прессе. Издатель одной из национальных газет поделился со мной: «Нам сказали держаться подальше от олигархов. Слишком много проблем».

Невозмутимость Алистера Дарлинга выглядела еще более пугающей, если учесть, что шестью месяцами раньше, в ноябре 2006 года, Александр Литвиненко, сотрудник КГБ, ставший диссидентом, был отравлен в самом центре Лондона. Этим убийством Кремль обозначил еще один маркер: любой россиянин, бросающий вызов режиму, в любой точке мира будет наказан. Сначала британцы заявили, что при всей своей снисходительности к экономическим связям в отношении дела Литвиненко они займут твердую позицию. На этом настаивал в первую очередь сэр Энтони Брентон, британский посол в Москве. Брентон уже вызвал раздражение россиян тем, что посещал собрания оппозиции. В ряде своих меморандумов посол призывал Даунинг–стрит придерживаться более жесткой линии в отношении Путина и без экивоков указывал на авторитарные тенденции политики Кремля. Несколькими неделями позднее Британия выступила с заявлением о том, что в Лондоне раскрыт заговор, имевший целью убийство Березовского, и объявила, что выдворяет четырех российских дипломатов в ответ на отказ Москвы выдать человека, подозреваемого в убийстве Литвиненко. Россия ответила аналогичным образом, то есть высылкой, одновременно усилив кампанию по дискредитации Бренто– на. Хулиганы из прокремлевской молодежной организации «Наши» завели привычку скакать перед машиной Брентона при каждом выезде с территории посольства и прерывать выкриками его выступления на встречах с общественностью. Усиливало подозрения в причастности ФСБ к травле Брентона и то, что «Наши», очевидно, получали копии расписания встреч посла, что и позволяло активистам его выслеживать.

«Наши» – это не маргиналы. Основанная заместителем главы путинской администрации Владиславом Сурковым организация была призвана играть центральную роль в кремлевском проекте создания идеологии и служить средством ее распространения. Сурков, прозванный «серым кардиналом», ввел в оборот термин «суверенная демократия», определив ее как

образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими.

Таким образом, отрицалось представление о том, что возможен только один вид демократии, и выдвигалось соображение о том, что каждая страна должна иметь свободу выбора собственной модели и достаточно суверенитета, чтобы эту модель развивать. Приверженцы этой концепции определяли себя как идеологическую общность через сочетание национализма, антизападной риторики и враждебности к «олигархическому капитализму» (хотя олигархи поумнее предлагали деньги людям из «Наших», чтобы держать их на расстоянии). Организация рекламировала себя как молодежную, современную и социализирующую. Подростковый дух приключения и веселые игры в туристических лагерях соседствовали здесь с возможностью проявить нетерпимость к врагам и с идеологией определенного рода. Спустя год после своего создания организация насчитывала более 200 тысяч членов, 10 тысяч из которых – «комиссары» – входили в постоянный актив. Хулиганов из «Наших» все чаще использовали наряду с милицией для разгона демонстраций. Иногда эти события происходили вдали от камер западных репортеров, иногда их снимали операторы. Во время одного из таких событий в мае 2007 года группа протестующих, в состав которой входили члены Европарламента, пыталась привлечь внимание к нарастающей враждебности населения России по отношению к гомосексуалистам. Демонстрантов, в том числе британского активиста–правозащитника Питера Тэтчелла, повалили на землю и избили. Арестованы были пострадавшие, а не нападавшие.

Месяцем позднее, в следующий уик–энд после того, как Гордон Браун сменил Блэра в особняке на Даунинг–стрит, посол Брентон на свой страх и риск полетел в Лондон. Он настоял на встрече с новым премьер–министром и министром иностранных дел Дэвидом Милибэндом. Брентон рассказал им, что путинская Россия опасна, что убийство Литвиненко было только началом, и попытался убедить в необходимости придерживаться жесткой линии.

Британия оказалась вовлечена в еще одно, не менее важное сражение – за контроль над обширными энергетическими ресурсами России. Западные нефтяные транснациональные компании, в том числе «Би–Пи» и «Шелл», заключившие ряд контрактов на условиях, которые россияне позднее сочли абсурдно щедрыми, перешли дорогу Кремлю. «Би–Пи» учредила вместе с рядом олигархов совместное предприятие ТНК -BP, в котором последней полагалось 50%. В этой связи россияне позднее предъявили претензии: доля неоправданно высока. Российское участие в значительной степени обеспечило рост акций «Би–Пи» в этот период. Компания получила значительную прибыль, а Кремль захотел забрать ее и отдать своим союзникам. Большинство иностранных нефтяных компаний прогнулось под давлением. Компания «Шелл» продала «Газпрому» значительную долю своего пакета (20 миллиардов долларов) в проекте «Сахалин-2». «Би–Пи» держалась до конца. За ее сотрудниками следили, на них нападали на улицах. В офисах проводились облавы. Двух молодых россиян, получивших британское образование, обвинили в шпионаже. Всем заправляли лидеры российского бизнеса и политики. Они знали, что «Би–Пи» придется подчиниться. Это и произошло. Британская компания понимала: это лучше, чем ничего. От внимания английского правительства не ускользнуло, что деловые отношения двух стран процветают вне зависимости от того, насколько плохи их дипломатические отношения. Двусторонние финансовые связи были слишком тесными и приносили слишком большую выгоду обеим сторонам, чтобы жертвовать ими ради принципов или высоких политических целей.

Британские компании редко демонстрировали высокие моральные принципы, когда речь шла о бизнесе с Россией. Когда бы ни возникала надобность в их услугах у российских энергетических гигантов, они всякий раз были рады пойти навстречу. Когда некоторые активы ЮКОСа, компании, отнятой у брошенного в тюрьму Ходорковского, всплыли на Лондонской фондовой бирже, это привлекло ряд конкурирующих покупателей. Финансист Джордж Сорос оказался единственным, кто призывал бойкотировать это предложение. Андрей Илларионов, бывший советник Путина по экономике, перешедший в лагерь критиков режима, назвал первичное размещение акций на фондовом рынке «преступлением против российского народа». Эти голоса никем не были услышаны. К концу 2007 года акции более 20 крупнейших российских компаний с суммарной рыночной капитализацией около 625 миллиардов долларов котировались на бирже в Лондоне (это гораздо больше, чем на Нью–Йоркской фондовой бирже, где требования раскрытия информации строже). Американцы, какие бы неудачи ни преследовали их по части регулирования финансовых рынков, были далеко не так одержимы готовностью пресмыкаться перед российскими «денежными мешками».

Многие россияне, с которыми я общался, были озадачены жалобами на неприглядные сделки с участием олигархов. Англичане сами виноваты, говорили они. Если они не хотели, чтобы кого‑нибудь травили полонием, если они не хотели экономического шантажа, не следовало с таким энтузиазмом приветствовать российские деньги.

В марте 2008 года было объявлено, что Брентон покинет Москву. Министерство иностранных дел Великобритании отрицало, что выбросило белый флаг, и утверждало, что срок пребывания посла в России просто подошел к концу. Кремль представил отъезд Брентона как свою победу, намекая, что Лондон решил помириться. Работающие в России британские компании, которые закулисно выражали недовольство непримиримой позицией Брентона, облегченно вздохнули.

Феномен «Лондонграда» подразумевает, что прохладные политические отношения не обязательно мешают тесным деловым узам. Большинство западноевропейских стран придерживается еще более лояльного подхода, рассматривая эти два аспекта в неразрывной связи: они уступают, не желая вступать в конфликт. Государства вроде Германии и Италии, в наибольшей степени зависящие от российских нефти и газа, реже всего задают Кремлю неприятные вопросы о соблюдении прав человека. Не прошло и нескольких месяцев после того, как Герхард Шредер покинул пост канцлера Германии, как он уже занял пост главы комитета акционеров чрезвычайно важного для России проекта – самого дорогого в истории газопровода «Северный поток». Одним из последних шагов, предпринятых Шредером в качестве главы государства, стало подписание несколькими неделями ранее соглашения на 5 миллиардов долларов о поставках в Германию природного газа. Когда Гидо Вестервелле, лидер оппозиционной Свободной демократической партии, указал на это странное совпадение и раскритиковал новое назначение Шредера, тот добился судебного запрета в попытке заткнуть Вестервелле рот. «Я не могу понять, за что меня критикуют», – заявил он на пресс–конференции, состоявшейся в центральном офисе «Газпрома», в Москве. Аналогичное предложение было сделано и Романо Проди, как только тот ушел с поста премьер–министра Италии. Его попытались заманить на пост главы «Южного потока», параллельного проекта «Газпрома». Проди, по крайней мере, отверг предложение. Еще одним человеком, отклонившим подобные авансы, стал Дональд Эванс, бывший министр торговли США и близкий друг Джорджа Буша. Путин лично предложил ему занять руководящий пост в компании «Роснефть» как раз в тот момент, когда вопрос о незаконном присвоении ею активов ЮКОСа изучал Европейский суд по правам человека.

Удручает, что многие злоупотребления властью происходили не вдали от любопытных глаз, не в секретной тюрьме где‑либо в сибирской глуши. И не в сталинском Советском Союзе, а в стране, полностью интегрированной в глобальную экономику. Насилие возникло на порогах нуворишей. В декабре 2008 года милиция совершила налет на маленькие санкт–петербургские офисы «Мемориала» – правозащитной группы и исследовательского центра, где составляются списки жертв коммунистических чисток. Омоновцы в черных масках ворвались в головной офис «Мемориала» и изъяли архив. Налет совпал с беспрецедентной публичной кампанией по обвинению «Мемориала» в искажении истории России с целью подрыва патриотизма. Кампанию проводили лояльные Кремлю интеллектуалы. Глеб Павловский, один из приближенных политологов Путина, жаловался, что Россия уязвима перед «иностранными» подходами к своей истории. Российские СМИ почти не заметили налет на «Мемориал». Большинство людей эти события не обеспокоили. В любом случае у общества не было особого желания продолжать копаться в злодеяниях прошлого. Опросы общественного мнения неизменно показывали, что респонденты приветствовали восстановление старого советского гимна и что по крайней мере 50% опрошенных рассматривали роль Сталина в истории как положительную. Новая (или, скорее, традиционная) версия истории составляет теперь содержание школьных учебников.

Вскоре после налета на «Мемориал» посреди дня, на людной улице в центре Москвы были застрелены Анастасия Бабурова, 25–летняя журналистка, и Станислав Маркелов, адвокат–правозащитник. Маркелов, в частности, представлял интересы «Новой газеты» в нескольких судебных процессах. Но в день гибели он был занят другим: обжаловал досрочное освобождение из тюрьмы российского армейского офицера, обвиненного в изнасиловании и убийстве молодой чеченки. Маркелова застрелили в упор. Когда Бабурова, находившаяся рядом, попыталась вмешаться, ее тоже убили. Она стала четвертым журналистом «Новой газеты», погибшим за 10 лет. Их оплакало немногочисленное сообщество правозащитников. Подавляющее большинство москвичей, как обычно, осталось безразличным. «Нет страха у убийц. Потому что они знают, что их не накажут. Но нет страха и у их жертв. Потому что, когда защищаешь других, перестаешь бояться, – написала Елена Милашина, коллега Бабуровой. – Страх есть у тех, кто устранился и тихо пытается пережить плохие времена, которые почему‑то все никак не кончаются».

Такие случаи призваны были вселять страх. Но ужесточение мер затронуло не всех. Не только «Новая газета», но и несколько других изданий продолжали критиковать Кремль и публиковать репортажи, наносящие ущерб интересам властей. «Эхо Москвы» почти два десятилетия продолжает традицию сильной, независимой журналистики. По иронии, в 2001 году главным акционером этой радиостанции стал «Газпром» – один из столпов экономического и политического могущества Кремля. Рыночная экономика во всех случаях влияла на принимаемые Путиным решения. Так как газетные тиражи и аудитория радио сравнительно невелики, оставить некоторые из них в покое полностью в его интересах. Теперь он имеет возможность напоминать об этих газетах и радиостанциях всякий раз, когда западные лидеры задают ему вопросы о демократии.

Любопытно, что российский сектор интернета контролируется в гораздо меньшей степени, чем китайский.

Некоторым заметным блогерам время от времени власти рекомендуют прекратить работу либо смягчить тон, но попыток закрытия сайтов не было. Одной из очевидных причин такого сравнительно либерального подхода является демография. В России, стране со стареющим (по сравнению с Китаем) населением, считается, что в Сети время проводит по–прежнему меньшинство. Распространение интернета все еще ниже 25%, а пользователи сконцентрированы главным образом в Москве и других благополучных, по сравнению с остальными, городах[24]24
  Согласно данным ВЦИОМ, по состоянию на апрель 2012 года интернетом пользуются 55% россиян: 36% ежедневно, 13% – несколько раз в неделю, 5% – несколько раз в месяц, 1% – не менее одного раза в полгода. Прирост пользователей отмечен не только в Москве и Санкт–Петербурге, но и в других регионах страны. – Прим. ред.


[Закрыть]. Для Кремля имеет значение только телевидение. Как и в Китае, прямой эфир – редкость, а ток–шоу транслируются с задержкой на тот случай, если кто‑либо скажет что‑либо неприемлемое. Руководителей телесетей еженедельно собирают для согласования новостной повестки. Менеджеров снабжают списками оппозиционеров, отлученных от эфира. Лояльность основных ведущих, менеджеров каналов и знаменитых репортеров покупается баснословными зарплатами. Это тоже часть Соглашения.