Текст книги "Свобода на продажу: как мы разбогатели - и лишились независимости"

Автор книги: Джон Кампфнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Местные и западные спецслужбы пристально следят за тем, кто и чем занимается в Дубае и Абу–Даби. Жители сообщают, что некоторые люди, у которых возникают проблемы из‑за незначительных нарушений закона, негласно освобождаются от ответственности, если соглашаются стать осведомителями. Как говорит мне один бизнесмен, есть и другая мотивация:

Одним людям дают право проживания в обмен на доносы. Другим при возникновении у них проблем обещают, что их не вышлют из страны, пока они будут сотрудничать. Все исходят из предположения, что осведомители есть в каждом офисе… Но мне скорее нравится тот факт, что если я что‑нибудь натворю, меня поймают за пару дней.

Похоже, у Пакта много разновидностей. Число угроз, отслеживаемых западными посольствами, в последние годы неуклонно растет, но пока они остаются только угрозами. Возможно, наиболее очевидной причиной отсутствия терроризма является роль, которую играет ОАЭ в отмывании денег некоторых фигурантов – при помощи местных банков и фирм, выстроенных в тщательно составленные цепочки. Некоторые говорят, что это «джентльменское соглашение»: вы можете использовать территорию страны для отдыха, развлечений и обогащения, пока проводите свои военные операции подальше отсюда. В выигрыше остается не только «Аль–Каида». Отец пакистанской ядерной программы Абдулкадир Хан признал, что был руководителем нелегальной группы, которая с помощью дубайской компании поставляла пакистанские ядерные технологии Ирану, Ливии и Северной Корее.

Роль ОАЭ не слишком отличается от роли Лондона, предоставившего исламским боевикам место, где они могли зарабатывать и хранить деньги до 11 сентября 2011 года («Лондонистан»), точно так же, как он является тихой гаванью для олигархов с сомнительной репутацией («Лондон– град»). Российские «братки» попроще также считают Дубай своим домом. Сообщается, что в любой момент половину всех номеров в отелях высшего класса занимают россияне. Время от времени звучит стрельба. Самый известный случай произошел в роскошном «Бурдж–аль–Араб» в 2006 году: тогда был застрелен сирийский торговец бриллиантами. Отрасли, связанные с драгметаллами, наркотиками и проституцией, также контролируются главным образом российскими ОПГ. Большая часть девушек для эскорта и проституток прибывает через аэропорт Эль–Айн, заканчивая свой путь в борделях, замаскированных под ночные клубы. Из них самую дурную репутацию имеет «Сайклон», где, по слухам, цена девушек зависит от их национальности (россиянки дороже всех). Глобализация создает рынок, а тот, в свою очередь, удовлетворяет спрос. На экспатских сайтах полно сплетен о таких местах, но о них не говорят в приличном обществе или в официальных СМИ. Время от времени туда приходят с облавами и закрывают их. Затем они вновь открываются после «ремонта» или всплывают в других местах. Это неприглядная сторона Пакта.

«Мы хотим обеспечить нравственную репутацию», – говорит Николас Лабусхагне, уроженец Южной Африки, один из многих иностранных консультантов, приглашенных в качестве советников правящей семьи. По его словам, Дубай хочет избавиться от репутации города с плохим вкусом и низкими моральными стандартами. Ключ – решение проблем образования и здравоохранения, а также эффективное управление. Он говорит о новом Академгородке, о тысячах новых мест в университете и технических колледжах. Смысл того, что он рассказывает – примерно тот же, что в словах нескольких других людей, с которыми я беседовал в Абу-Даби. Это очень далеко от того, что на Западе понимают под либеральной демократией, но это настолько же далеко от происходящего в других странах региона. Я спрашиваю его, в какой степени речь идет о чисто внешних проявлениях респектабельности, а в какой – о чем‑то большем? «Мы действительно стремимся разработать положительную модель развития, которой могли бы последовать остальные страны региона, – отвечает Лабусхагне, – дело тут не только в деньгах».

Мой последний визит в регион состоялся через неделю после краха «Леман бразерс» в Нью–Йорке. Большинство финансистов и руководителей туристического и девелоперского бизнеса, встреченных мною в Дубае и Абу–Даби, выражали осторожную убежденность в том, что им удастся избежать экономического коллапса, заставшего врасплох Запад. Один гендиректор, признавая потенциальную опасность ситуации, рассказал мне, что, тем не менее, самой большой текущей проблемой для него оказывается необходимость разбираться со слезными просьбами о работе – любой работе – от старых знакомых из Британии, которые потеряли все, что у них было, или боятся, что это им предстоит. «Я тону в электронных письмах от людей, которые хотят, чтобы я рассмотрел их автобиографии», – сказал он. Большинство моих собеседников были тогда вполне уверены, что Дубай, несмотря на ипотечные долги, отделается «мягкой посадкой». Они убеждали себя, что ОАЭ оторвано от экономик Запада и что здешний Пакт в отношении благосостояния более надежен, чем у «старых стран».

Скорость и глубина экономического краха потрясла королевскую семью. Шейхи Халифа и Мохаммед, каждый по–своему, видели свои города–государства маяками нового консюмеристского мира, – но не только. Они видели их образцом для других, особенно ближневосточных, стран и плавильным котлом различных культур, сведенных вместе соблазном процветания. На фоне того, что тысячи людей покидают страну, правительство анонсировало расширенный бюджет для стимулирования экономики. Дополнительные 50 миллиардов долларов должны быть вложены в инфраструктурные проекты помимо уже выделенных 200 миллиардов. Такие меры легко было предпринять в стране, где ключевые политические фигуры имели долю во всех основных корпорациях. Финансировал все старший член семьи, Халифа, пришедший на помощь более молодому и расточительному Мо. Безрассудному и обремененному долгами Дубаю помог богатый нефтью и более сдержанный Абу–Даби.

Была еще одна история спасения (bail‑out), которую власти хотели сохранить в тайне больше, чем какую‑либо иную. Начиная с осени 2008 года США и другие западные страны втайне упрашивали и принуждали ОАЭ выручить их в тяжелые времена. В частности, была испрошена компенсация за старые одолжения, например, за секретные американские гарантии безопасности для шейхов и за готовность смотреть сквозь пальцы на их старые дела с окружением «Аль–Каиды».

Генри Полсон, министр финансов в правительстве Буша, провел несколько секретных встреч с руководителями и министрами стран Залива, призывая их вкладывать деньги в доведенную до края американскую автомобильную промышленность и другие отрасли экономики. Суверенные фонды уже получили большой куш благодаря инвестициям в американскую экономику, но были еще десятки миллиардов, которые можно было инвестировать. Президент Буш чествовал в Кэмп–Дэвиде нескольких членов королевских семей Эмиратов, включая ряд виднейших фигур чрезвычайно закрытого Инвестиционного фонда Абу–Даби. В тот момент казалось, что, кроме Абу–Даби, свободных денег в мире не осталось нигде. Буш сказал им, что пришло время отплатить за старую дружбу. Еще одна любопытная встреча состоялась в начале ноября 2008 года, когда британский премьер–министр Гордон Браун нанес двухдневный визит в ОАЭ. Эта поездка привлекла мало внимания в Великобритании, поскольку совпала с объявлением результатов президентских выборов в США. Премьер–министр призывал Китай и страны Персидского залива использовать свои суверенные фонды для активной поддержки МВФ, после того как последний был вынужден распечатать кубышку с тем, чтобы выдать экстренные кредиты европейским странам, которым угрожало банкротство (Исландии, Венгрии, Украине…). Браун говорил о конкретной проблеме, но она была только частью проблемы гораздо более масштабной. Запад оказался на мели. Так называемый демократический мир с шапкой в руке пришел к своим новым хозяевам.

Все проблемы этих новых времен относительны. Дубай бахвалился легкими деньгами и (в глазах своих арабских соседей) легкомысленной жизнью. Он злоупотреблял в экономике ипотечным бумом, чрезмерной кредитной экспансией и другими безответственными финансовыми мерами. Во многих отношениях Дубай – это в большей степени бренд, чем страна. Он зависит от своей репутации денежного и роскошного места, и ему мало на что будет опереться, если позолота облезет. В краткосрочной перспективе он пострадает. Но благодаря Абу–Даби он не погибнет и должен подготовиться к новому началу.

Для тех, кто не оказался вынужден распродавать имущество и уезжать (это в основном те, кто покупал недвижимость давно, еще по низким ценам), жизнь, скорее всего, изменится мало. «Белое племя» Аравии может продолжать делать покупки в таких же магазинах, что и дома. Они могут продолжать работать в обстановке, аналогичной той, что была в родной стране. Они могут продолжать загорать, играть в теннис, выпивать (в помещении), когда захотят. От них ничего не требовали, кроме как зарабатывать и тратить деньги. Это самый мягкий из вариантов Пакта, и для многих он оказался привлекательным. Это соглашение о деньгах в самом чистом виде. Всем, от британского офисного служащего до ливанского предпринимателя, иранского импортера, американского правительства, – всем пришлось пойти на компромисс, – чтобы воспользоваться соблазнительным предложением.

Глава 5
Индия: густонаселенный вариант

Миф о толерантности остается в силе. В действительности… мы, несомненно, одно из самых бесчеловечных свободных обществ в мире.

ТАРУН ТЕДЖПАЛ

Двое вооруженных охранников притаились за низкими воротами дома Тисты Сеталвад. Я подхожу. Они скорее расслаблены, чем готовы к бою. Я пришел, чтобы увидеться с одним из самых храбрых в Индии борцов за гражданские свободы, внучкой бывшего генпрокурора, женщиной, решившейся выйти за пределы господствующей идеологии, чтобы разоблачить государственные злоупотребления и тайный сговор в отношении того, что считается самой большой демократией мира.

Журналист по профессии, Тиста Сеталвад издает ежемесячный журнал «Кэмьюнэлизм комбэт». Она учредила его, поскольку ее встревожило то, что национальные СМИ отказались от отображения неприглядных сторон жизни, предпочитая описывать Индию идущей по сияющему пути к современности и процветанию. Например, они прекратили расследование роли политиков и спецслужб в многочисленных межобщинных столкновениях, которые происходили в Индии на протяжении ряда лет. «Медиа молчат о жестокости и кастовой системе», – говорит мне Тиста. Мы сидим на скамейке во внутреннем дворе между домом и ее ветхим офисом. По ее мнению, «отношения между читателем и газетами превратились в товар. Сегодня протесты и реальная политика не попадают в новости».

Я спрашиваю, зачем нужна вся эта охрана вокруг дома. Оказывается, ей по несколько раз в неделю звонят с угрозами. Сотрудники Центральных сил промышленной безопасности (это одно из государственных военизированных формирований) круглосуточно охраняют ее, особенно в Мумбаи и во время ее поездок по родному штату Гуджарат. Это несколько подбадривает, но не более. Телохранители, которых обеспечивает индийское государство, не относятся к числу самых надежных в мире. Ее охранники стараются изо всех сил, но не смогли предотвратить по меньшей мере шесть нападений на ее автомобиль. Многие во власти рассматривают Сеталвад как источник неприятностей. Ряд розничных торговцев периодикой больше не берут ее журнал: их предостерегли, и они послушались.

Совершив путешествия по странам, которые предположительно относятся к авторитарному лагерю, я хочу проверить, как Пакт действует в условиях демократии, причем уникальной демократии. Конституционные достижения Индии за 6о лет независимости впечатляют. Эта страна с населением, превышающим 1 миллиард человек, с 2 тысячами этнических групп и 200 языками неуклонно, за исключением короткого периода, следовала путем многопартийной демократии, разделения властей, независимого правосудия и защиты свободы выражения. Теоретически она отвечает чуть ли не любому критерию демократии. Но кроме ритуала голосования, какие именно свободы она обеспечивает – и кому? Обеспечивает ли она людям, как намекали мне некоторые в Китае, действительную возможность жить так, как они хотят?

Сеталвад начала издавать журнал после ряда столкновений на религиозной почве между индуистами и мусульманами в начале 90–х годов. Ее сотрудники не только описывали случаи насилия, но и интересовались реакцией на них спецслужб. В одном из первых номеров своего журнала Сеталвад обратила внимание на то, что в районах, где заправляли индийские националисты, полиция поощряла преследование мусульман и других меньшинств:

Полиция в Индии, при всем своем бездушном пренебрежении гражданскими свободами и грубом нарушении прав человека, в прошлом не прибегала к дискриминации… После 1990 года, с растущей «коммунализацией» политиков и полиции, мусульмане в ряде штатов стали мишенью произвольного задержания, жестокого обращения и пыток.

Сеталвад и ее команда потратили много лет на расследование одного из самых жестоких моментов истории независимой Индии. В феврале 2002 года неподалеку от города Годра в штате Гуджарат на западе Индии 58 индуистов, многие из них женщины и дети, были сожжены заживо, когда бандиты подожгли поезд. Они возвращались из Айодхьи, центра конфликта мусульман и индуистов по поводу сооружения храма на территории разрушенной могольской мечети. Десятки мусульман арестовали, им были предъявлены обвинения. В ответ они заявляли, что индуисты издевались над ними. Главный министр штата Гуджарат Нарендра Моди объявил день траура, чтобы провести похороны в самом большом городе штата – Ахмадабаде. Толпы людей, многие из которых были одеты в темно–оранжевые шарфы и короткие брюки цвета хаки (униформу индуистских националистов) и вооружены мечами, взрывчаткой и газовыми баллонами, неистовствовали в своем стремлении отомстить. Они лили керосин в горло мужчинам, женщинам и детям, а после поджигали его. Как показало расследование, руководители полиции и политики из правящей Бхаратия джаната парти безучастно наблюдали за происходящим либо даже помогали погромщикам, снабжая их компьютерными распечатками с адресами. Были убиты более тысячи человек, большинство – мусульмане. Около 230 мечетей и святынь разрушили до основания. На призывы осудить насилие Моди цитировал третий закон Ньютона: «Всякое действие равно противодействию». Он не извинился и не выразил сожаление о случившемся.

У Сеталвад много врагов, однако Моди особенно не одобряет ее попытки добиться правосудия. Он не один из тех колоритных полевых командиров, что заправляют в разоренных, разваливающихся странах. Это один из самых известных в стране политиков, лицо современной Индии. Спустя считанные месяцы после беспорядков Моди был переизбран на пост главного министра штата. В 2007 году он победил снова, оставшись (беспрецедентный случай!) на третий срок. Моди – скромно одевающийся мужчина, которого считают образцом финансовой дисциплины и который обладает вызывающим симпатию ораторским даром, – уже стал ключевой фигурой на национальной сцене. Многие наблюдатели говорят, что его приход на пост премьер–министра – вопрос времени. Его привечает индийская деловая элита – главы таких гигантов, как «Тата», «Релайенс», «Эртел» и «Инфосис». Эти люди, чьи портреты многие годы украшают обложки журналов «Форбс» и «Форчун», указывают на роль Моди в обеспечении в штате Гуджарат неуклонно высоких показателей роста бюджетной дисциплины, эффективности и предпринимательского духа. Гуджарат известен как новаторский штат, маяк для остальной части страны, индийская версия Сингапура. У дверей Моди всегда очередь западных предпринимателей. Его штат привлекает больше внутренних инвестиций, чем любой другой. Говорят, что, в отличие от остальной Индии, поезда в Гуджарате действительно ходят по расписанию.

Тем не менее в течение нескольких лет Моди отказывают во въезде в Соединенные Штаты из‑за нарушений прав человека. Это решение индийская деловая элита считает оскорбительным и незаслуженным. Индийские бизнесмены пытались оказать давление на Вашингтон, чтобы он изменил свое решение, и были уверены в своем успехе. Они утверждают, что деньги в конце концов все решат. В течение ряда лет после обретения независимости для элиты было характерно сильное чувство ответственности за развитие страны в целом. Сейчас все, что ей нужно – это зарабатывать деньги и хорошо жить. «Я сама из той же привилегированной элиты. Но если мы не можем принять вызов таких, как Моди, то в чем же смысл нашей демократии?» – интересуется Сеталвад.

Почему так важны именно эта личность, этот случай насилия среди множества других и этот штат? Все, с кем я разговаривал, неравнодушно относятся к Моди. Для одних он – спаситель, для других – диктатор (иногда и тот, и другой). Многие обычные избиратели, не только в Гуджарате, и многие международные и местные лидеры бизнеса явно намерены пренебречь любыми его проступками, поскольку видят в нем шанс прогресса для Индии. Они считают, что он создает благоприятные условия для бизнеса, оазис предпринимательства в стране, где многолетним чаяниям препятствовали наличие огромного, в массе своей бедного и необразованного населения, плохая и разлагающаяся инфраструктура, политический хаос. Это напоминает образ мыслей тех, кто приветствовал приход к власти Владимира Путина в России и поддерживал Коммунистическую партию в Китае. Хаос – это слово, которое используют многие россияне для описания времен Горбачева и Ельцина, а также китайцы, чтобы предостеречь от того, что могло бы случиться, если бы манифестанты с Тяньаньмэнь добились своих целей.

Моди – последний из политиков, с кем связывала свои надежды индийская деловая элита. Страна прошла длинный путь от замысла отца–основателя Махатмы Ганди – уроженца штата Гуджарат, человека, который сделал прялку символом движения за независимость. Ганди представлял себе Индию страной, в которой ликвидация нищеты, религиозный плюрализм и защита меньшинств от произвола индуистского большинства стали бы постоянными приоритетами. Джавахарлал Неру и его дочь Индира Ганди расширили рамки влияния государства, национализировав банки и проведя земельную реформу. Несмотря на рост экономики, отставание Индии от развитых государств увеличивалось. Серия финансовых кризисов привела в 1991 году к внезапным радикальным переменам и принятию правительством ИНК Нарасимхи Рао и его министра финансов Манмохана Сингха мер по экономической либерализации. Рао объявил, что болезненное состояние экономики благоприятствует тому, чтобы «вымести паутину прошлого и осуществить перемены». Рынок капитала был частично выведен из‑под контроля государства, рынки труда стали доступными, и кредит превратился в обычное явление. Гурчаран Дас в своей авторитетной работе по исследованию экономических реформ сравнивает ослабление государственного влияния на финансы с открытием Дэн Сяопином Китая миру. Дас утверждает, что революция Рао была, если уж на то пошло, важнее, чем политическая революция Неру 1947 года.

Современная Индия родилась в 1991 году – по крайней мере, это последовательно утверждают апологеты свободного рынка. Она примкнула к глобализированным государствам, предложив новый и потенциально привлекательный пакт народу – или скорее всем тем, кто оказался бы способен присоединиться к нему. Согласно его условиям, десятки миллионов людей предоставлены сами себе и зарабатывают деньги. Государство не мешает им и смотрит сквозь пальцы на уклонение от уплаты налогов и другие нарушения. Новые богачи вольны принимать участие в политической деятельности (это в конце концов демократия!), но, делая это, они попусту потратили бы силы. Богатые, не занимаясь политикой и государственной деятельностью, уверены, что политики всех уровней будут заботиться об их интересах, пока они будут заботиться об интересах политиков, то есть – об их кошельках.

С этого момента трата денег превратилась в национальное хобби. Экономический рост рассматривался как символ национальной зрелости. В 1999–2008 годах экономические показатели Индии утроились. В июле 2006 года американский журнал «Форин эффэйрс» провозгласил Индию «историей успеха процветающего капиталиста», сбрасывающего оковы на пути к благосостоянию. «Индийская мечта» превратилась в притягательную смесь древней «духовности», отчасти романтического взгляда на ее демократию и возможности для иностранцев найти «Старбакс» почти на каждом углу. Газета «Таймс оф Индиа» публиковала ежедневные сообщения о поглощениях и сделках под заголовками вроде «Индия наготове» и «Индия захватывает мир». Политикам из Бхаратия джаната парти больше всего пользы приносил ее лозунг «Сияющая Индия». «Слуги рынка», как их назвали, вундеркинды информатизации, новый честолюбивый работник колл–центра в Бангалоре и Хайдарабаде – все работали на идею: мы присоединяемся к мировому клубу.

Идеал национальной самодостаточности Ганди уступил полному открытию глобального рынка и союзу с Западом. Множество проблем, касающиеся прав человека и социальной справедливости (от Мьянмы до Тибета и Палестины), больше не рассматриваются индийским правительством как приоритетные. Идея неприсоединения была оставлена. В свою очередь, администрация Буша в июле 2005 года сумела убедить колеблющийся Конгресс позволить Индии стать ядерной державой. Индия получила специальное разрешение. Буш верил, что содействие экономическому и военному подъему демократической Индии поспособствует сдвигу баланса сил в мире в сторону «свободы». Так же, как Сингапур, ОАЭ и Китай, Индия достигла договоренности с Америкой: все должны соблюдать аналогичные экономические правила в обмен на тактичное сотрудничество и готовность всех сторон смотреть сквозь пальцы на неприглядные действия государства.

Восторженное описание в зарубежных СМИ Индии как подающего надежды государства, успешно конкурирующего с Китаем, пробудило патриотизм и ослабило межобщинную сплоченность, характерную для первых лет независимости. Бхаратия джаната парти воспользовалась обеими этими тенденциями для того, чтобы превратить хиндутву, чувство принадлежности к индийцам, в национальную идею.

В течение 20 лет либерализации бедные, живущие менее чем на 2 доллара в день и составляющие 75% населения, жили как бы в параллельном мире. Их положение, такое же бедственное сейчас, каким оно было всегда, неразрывно связано с недоеданием и неграмотностью. Уклад угнетенных индийцев и их унижения отражены в резко критических текстах Панкаджа Мишры, Арундати Рой и других. Книги и фильмы описывают сотрудничество владельцев трущоб с полицией и политиками, вымогательство и рэкет, побои, постоянные угрозы переселения и сноса, беды, которые приносят муссоны. Исследовательские учреждения предоставляют путаные статистические данные, характеризующие уровни неравенства. При впечатляющем экономическом росте на здравоохранение тратится менее 1% бюджета. Показатели детского недоедания остаются выше, чем во многих странах Африки, расположенных к югу от Сахары. Исследования ЮНИСЕФ показали, что половина женщин и три четверти детей младше трех лет страдают анемией. Проблема не в недостатке информации или прозрачности, а в недостатке воли.

Амартия Сен спросил однажды, как Индия придет к процветанию, если она является наполовину калифорнийской Кремниевой долиной, наполовину Черной Африкой. Но это случилось, причем с легкостью. В городах вроде Мумбаи близость имущих к неимущим представляет неудобство для первых, и они делают все, что в их силах, чтобы избежать такого соседства. Городские трущобы, от Джуху до Дхарави[29]29
  Джуху – один из наиболее богатых районов Мумбаи. Дхарави – район трущоб, один из крупнейших в мире. – Прим. пер.


[Закрыть], находятся в пределах видимости пассажиров кроссоверов.

Они располагаются вблизи аэропортов, железнодорожных путей и основных автострад. Кондиционированные торгово– развлекательные центры помогли отсеять людей, с которыми в противном случае покупатели бы сталкивались на уличных базарах. Один из самых популярных центров для мумбайского среднего класса – «Атриа». Он открылся в 2006 году в округе Ворли. В нем первый в Индии салон «Роллс–ройс», магазин «Эппл» и фудкорт. Он расположен всего в нескольких ярдах от гофрированных навесов, завода по переработке отходов и от других примет трущобного быта.

В эти годы в структуре расходов индийских богачей и только добивающихся богатства не было ничего необычного. Они делали то же самое, что и их коллеги от Сингапура до Москвы и Шанхая, от Лондона до Милана. Потребительские пристрастия были универсализированы и обезличены. Возможно, единственным отличием является индийское ощущение дискомфорта при необходимости выдерживать неприятные взгляды бедняков, когда богатые следуют к своим герметически укрытым радостям.

Паван Варма изучал развитие среднего класса в течение двух десятилетий экономической реформы. Он делит эту группу на четыре сегмента: а) очень богатые (около 6 миллионов человек), б) потребляющий класс (эквивалент среднего класса в развитых странах), в) карьеристы (добившиеся определенного успеха, но настойчиво стремящиеся еще более увеличить свой доход), г) соискатели (они не очень богаты, но надеются, что их детям когда‑нибудь удастся разбогатеть). Первые два сегмента наиболее важны в политическом и экономическом отношении, тогда как последние два усиливают их уверенность в себе.

Парадокс заключается в том, что все эти группы рассматривают себя как заложников сил, находящихся вне их контроля. Теоретически это так. Они являются субъектом беспрецедентного демократического процесса, в котором сотни миллионов неграмотных или малограмотных людей определяют исход выборов. Какая еще страна может похвастаться системой универсального права участия в выборах национального, региональных и местных правительств в таком крупном масштабе? Как и прежде, имеют место покупка голосов и подтасовка, но даже самые суровые критики признают, что избирательный процесс отражает волю народа. Это означает – волю сотен миллионов бедняков. Удивительно ли, что буржуазия усвоила психологию осажденной крепости? Состоятельные люди приходили на избирательные участки настолько реже бедных, что газетам пришлось зазывать буржуазию к урнам. Последняя кампания «Таймс оф Индиа» прошла под лозунгом «Индия, пробудись». Это означало: богачи, проснитесь, не отдавайте свою судьбу в чужие руки.

Мини–крепость Сеталвад расположена неподалеку от пляжа Джуху, в северном Мумбаи, который является синонимом Болливуда. В стороне от магистралей стоят длинные ряды побеленных вилл, многие с вооруженной охраной. Отель «Мариотт» – любимое место деловых встреч актеров, продюсеров и финансистов. Я беседую здесь о демократии с режиссером Шекхаром Капуром, одним из немногих индийских голливудских, а не болливудских, кинодеятелей. Его последним проектом является фильм о нехватке воды, сильно отличающийся от его предшествующих «глянцевых» произведений. Капур рассказывает:

Экономическое процветание является здесь главной силой. Только богатые и обладающие властью обладают в Индии реальной свободой… Здешние системы извращены. Например, судебная система работает на высоком уровне, но не для бедных.

Я спрашиваю, как вышло, что у Индии такая речистая интеллигенция и такая низкая политическая культура?

Единственный способ продвижения в политике – участие в коррупции. Политики думают, что имеют право на компенсацию после того, как потратили столько времени на то, чтобы быть избранными.

Создание коалиций – прибыльный бизнес. Национальные министерства, подобные министерству телекоммуникаций и транспорта, обеспечивают наилучшие возможности для того, чтобы снимать сливки с контрактов. Аналогичная система действует на каждой ступени лестницы.

Но иногда кто‑нибудь ломает стереотипы. Одной из наиболее привлекательных характеристик выборов в ряде демократических стран является их способность поощрять «выскочек». Адольф Д'Соуза из их числа. Когда я спросил адрес, он ответил, что его окружной офис расположен рядом с храмом, в «гараже номер один». Окруженный пластиковыми креслами, упаковочными ящиками, водяным кулером и стопами бумаги, он рассказывает о своем маленьком политическом эксперименте. Д'Соуза (активист в католической церкви Джуху со школьных времен) в 2002 году основал квартальную политическую группу «Платформа сознательных граждан», которая должна была наблюдать за действиями кандидатов для Муниципальной корпорации (совета) Мумбаи. Рейтинги кандидатов были такими низкими, что они решили в следующий раз предложить собственных, что и помогло ему пробиться наверх. На местных выборах 2007 года Д'Соуза получил на 600 голосов больше, чем кандидат от партии Индийский национальный конгресс, и стал представителем района 63. Его команда истратила на избирательную кампанию всего 57 тысяч рупий (около 8оо ф. ст.). По его оценке, противники истратили гораздо больше.

«Я не давал во время кампании особенных обещаний. Я просто сказал людям, что если они хотят что‑то изменить, они должны не просто голосовать, но и участвовать», – говорит Д'Соуза. Его районный комитет собирается дважды в месяц, чтобы принять коллективные решения. Их он должен выполнить. Большая часть его времени посвящена безотлагательным проблемам округа: плохим дорогам, мусору, который не убирают, трудностям с канализацией и грязной воде. Для того, однако, чтобы сделать что‑нибудь, например, побудить подрядчиков двигаться быстрее, неизменно требуются деньги, а если их нет, то у тебя, скорее всего, ничего не получится: «Здесь ты можешь выйти из любой ситуации, заплатив деньги. На этот счет есть неписаное правило».

Д'Соуза живет с отцом и передвигается по району на рикшах. Ему ежемесячно платят 10 тысяч рупий (около 140 ф. ст.), что было бы достаточной суммой для большинства индийских граждан, но смехотворно для индийского политика. Оценки коррумпированности трех уровней индийской политики разнятся. Считается, что значительное большинство политиков, независимо от их профессионализма, использует пребывание в должности, особенно на муниципальном уровне и уровне штата, для обогащения. Люди указывают на чудака – Манмохана Сингха, которого можно было бы назвать «незапятнанным». На ужинах, где о политике говорят со смешанными интересом, презрением и безразличием, такие вопросы вызывают только смех.

Для множества потенциальных кандидатов политика представляет собой способ расстаться с бедностью – с собственной бедностью. Писатель Панкадж Мишра говорит:

Тысячи людей выбираются из массы обездоленных и занимают места в парламентах. Они не имеют специальной подготовки, иногда даже недостаточно грамотны. Среди них много преступников.

Даже если они не относятся к криминалу, им нравится внешний блеск. Политиков называют «самыми компетентными людьми». Если вы хотите, чтобы что‑то было сделано, член местного парламента или совета может помочь решить вопрос – за определенную цену. Наличие просителей перед их офисом свидетельствует о том, что они продвинулись дальше коллег. Они могут пользоваться автомобилем и могут позволить себе путешествие за границу. Д'Соуза говорит, что отказывается брать взятки: «Мои коллеги в совете считают меня наивным, но я не обращаю внимания на то, что являюсь единственным, кто плывет против течения». Я спрашиваю его, сколько он мог бы получить в виде взяток. Он отвечает: «Пять миллионов рупий [70 тысяч ф. ст.] Я мог бы за эти пять лет сделать то, на что в противном случае понадобилась бы вся жизнь. Можете рассматривать это как упущенную возможность».