Текст книги "Свобода на продажу: как мы разбогатели - и лишились независимости"

Автор книги: Джон Кампфнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

И все же богатые и обеспеченные реагировали, как всегда, хладнокровно. Самая густонаселенная демократия в мире была нейтрализована с удивительной легкостью.

Л. К. Адвани, в то время министр информации и телерадиовещания, который позднее возглавил Бхаратия джаната парти, вспоминал, как легко оказалось укротить СМИ. Он рассказывал группе журналистов вскоре после введения чрезвычайного положения, что кое‑кто «сопротивлялся этим драконовским мерам по подавлению инакомыслия и пострадал за это». Что касается остальных, то «когда вас только попросили нагнуться, многие из вас предпочли ползти».

Большинство историков и современные обозреватели предпочитают останавливаться на положительных аспектах. Чрезвычайное положение было отменено спустя 10 месяцев. Ганди обратилась непосредственно к электорату, предполагая, что получит поддержку своей политике твердой руки, и, как ни удивительно, проиграла, после чего оставила пост. Несмотря на свое несовершенство, индийская демократия во время чрезвычайного положения показала себя.

В последние годы Индира Ганди была в значительной степени реабилитирована. Судя по опросам общественного мнения, она – самый популярный индийский политик современности. «Люди помнят, что она была сильной, – объясняет известный обозреватель Свапан Дасгупта. – Она всерьез относилась к враждебным силам внутри страны и так же воспринимала Пакистан». Согласно этому воззрению, Индии с тех пор была навязана череда премьер– министров, у которых недоставало энергии или голосов в парламенте, чтобы настоять на выполнении радикальных программ. Большинство их уходило после одного срока. Дасгупта и многие его единомышленники видят в Нарендре Моди единственного политика, который, будучи способен на жесткое руководство, может пойти по стопам Индиры. Я спросил Дасгупту, есть ли у него на примете иностранные примеры, и он назвал Ли Гуанъяо. Следует напомнить, что во время чрезвычайного положения сын и близкий советник Индиры Санджай Ганди часто рассуждал о сингапурском авторитаризме как образце для Индии. Для многих индийцев Сингапур тогда стал первой зарубежной страной, которую они посетили. Они восхищались успехами Ли в деле снижения межобщинной напряженности, профессионализмом сингапурских чиновников, чистотой улиц и комбинацией рыночной экономики с сильными государственными органами. Дасгупта называет еще одного возможного наставника:

Путин унаследовал разрушенную сверхдержаву и вернул ей честь и гордость. Он вытащил Россию своими силами. Да, есть перекосы, мафия, например, и нетерпимость к инакомыслию. Вы могли бы назвать его деспотом, однако он не диктатор и обладает поддержкой большинства избирателей. Самое важное из этого, что он снова превратил Россию в первостепенную страну.

«Сияющая Индия» и другие лозунги последних двух десятилетий глобализации предполагают, что Индия – это первостепенная страна. Индийский средний класс опьянен разговорами о сверхдержаве. Писатель Панкадж Мишра объясняет, что для того, чтобы эти амбиции реализовались в стране с такой удручающей бедностью и неравенством, элита должна создать параллельную вселенную. Это мир бангалорских колл–центров, ИТ–гигантов, Болливуда и международного стяжательского пыла таких индустриальных гигантов, как «Тата». Этот мир существует рядом с трущобами, зловонными водостоками, болезнями и голодом, но способен удерживать неприятные проявления старой Индии на расстоянии. Мишра согласен с Дасгуптой в отношении сравнения Индии с Россией. Деловая и политическая элиты обеих стран разработали свои проекты модернизации, ориентируясь на Запад. Это отличает Индию и Россию от Китая. По мнению Мишры, это обусловливает «болезни роста»:

Беспокоят фашистские настроения… Но ведь это Индира Ганди способствовала широкому распространению в индийском среднем классе смеси страха, агрессивности, презрения и апатии, способствовала установлению общественного климата, в котором распространенные в Индии проявления бесчеловечности кажутся нездешними.

Тем не менее, несмотря на все предостережения, никто из представителей широкого диапазона политиков, с которыми я общался, не видел перспективы возврата к периоду чрезвычайного положения. Современная, глобализированная сторона Индии – страна за пределами трущоб и бедных деревень – гордится своим бурлящим общественным дискурсом и колоритной демократией. Действительно, некоторые неправительственные и другие организации, реализующие общественные инициативы, предполагают, что здесь может быть повод для осторожного оптимизма. Они указывают на растущее представительство низких каст и женщин в панчаятах, органах деревенского самоуправления, и в городских местных советах. Они указывают на растущий опыт избирателей, включая формально неграмотных. Они указывают на невозможность предсказать исход выборов в стране (так, в 2004 году эксперты предсказывали победу Бхаратия джаната парти – и серьезно ошиблись). Они полагают, что особенности и мотивация голосования изменились. Политическая идентификация по–прежнему зависит от принадлежности к определенной касте или религии, однако в некоторых случаях обусловлена скорее ответственностью. Например, жители Дели дважды выбрали ту же администрацию, признав инфраструктурные улучшения. По их словам, ничего из этого не было сделано сверху и процесс шел снизу.

Проблема Индии заключается не в отсутствии демократических институтов, а в управлении, неспособном обеспечить социальные и экономические свободы подавляющему большинству населения. После государственного социализма в первые годы независимости политики и бизнесмены сосредоточились на интеграции в мировой рынок, используя власть как средство обогащения. Преуспевающие классы – люди, которые за прошедшие 20 лет могли бы воспользоваться новообретенным богатством страны для осуществления улучшений, – смотрели сквозь пальцы на ошибки общества или были причастны к их совершению. Они могли активно участвовать в делах общества: в Индии, в отличие от авторитарных государств, их не наказали бы за то, что они создают правительству проблемы. Однако они предпочли самоустраниться. Поэтому уровень их вины, несомненно, выше.

Глава 6
Италия: театр одного актера

Снижение качества демократии воплощается в политике, не требующей мобилизации или участия граждан. Ей нужен просто хороший отклик.

Эцио МАУРО

Двадцать восьмого апреля 2008 года, через несколько дней после ошеломляющей победы на выборах, Сильвио Берлускони пригласил своего лучшего друга–политика отпраздновать с ним успех. Владимир Путин с радостью согласился. «Я долго не видел его. Я скучал по нему», – заявил президент России, приехав в дом Берлускони в Коста–Смеральда на Сардинии. Вилла «Чертоза» (27 комнат) предлагает ВИП–гостям и друзьям семьи (это одно и то же) ботанический сад, искусственное озеро с дистанционно управляемыми водопадами, греческий амфитеатр на четыре сотни мест и, на всякий случай, ядерное убежище.

Семья Путиных регулярно посещала это место. Несколькими годами ранее, летом, две их дочки–школьницы гостили в этом доме. Одна из дочерей Берлускони прилетела домой из Австралии, чтобы вместе с ними насладиться морем и ночной жизнью в клубах миллионеров в Порто–Черво и Порто–Ротондо – под наблюдением телохранителей.

Владимир и Сильвио имели естественное сходство и аналогичные установки: им нравились деньги, красивые женщины и верные жены. У них не было времени для судей, журналистов и вообще любого, кто задает слишком много вопросов. Ночью накануне они смотрели шоу в исполнении полуобнаженных танцовщиц. Затем эти двое бодрствовали до 4 часов утра, обсуждая мировые передряги. Поэтому с некоторым трепетом и немалым мужеством Наталья Меликова, корреспондент российской «Независимой газеты», поднялась на пресс–конференции, которую позднее этим утром провели итальянские хозяева, и попросила Путина прокомментировать три слуха, которые циркулируют в Москве. Правда ли, что одна из его дочерей перебралась в Мюнхен? Правда ли, что он собрался разводиться со своей женой Людмилой? И что можно сказать по поводу сообщений о его тесной дружбе и предстоящей свадьбе с Алиной Кабаевой, очаровательной 24–летней бывшей гимнасткой, которую читатели одного из журналов назвали самой желанной женщиной в России и которая сейчас является членом Госдумы от прокремлевской партии «Единая Россия»?

Пока разъяренный Путин, сжав губы, обдумывал ответ, Берлускони воскликнул: «О! Неужели правда?». Путин, который однажды посоветовал французскому журналисту, который задал вопрос о Чечне, чтобы тот «сделал себе обрезание», ответил Меликовой: «В том, что вы сказали, нет ни одного слова правды». Он решил попытаться разъяснить ситуацию и укрепить свою репутацию галантного мужчины: «Вы упомянули статью в одной из наших бульварных газет. В других публикациях подобного рода упоминаются и другие успешные, красивые молодые женщины и девушки. И думаю, что не будет неожиданным, что я скажу, что они все мне нравятся. Так же, как и все российские женщины». Он сделал паузу, чтобы выслушать аплодисменты итальянских журналистов и нескольких пожилых местных жителей, которым позволили лицезреть их идолов, и продолжил: «Думаю, никому не будет обидно, что я скажу, что я лично считаю, что наши российские женщины самые талантливые и самые красивые. Если кто и может составить конкуренцию, то это могут быть только итальянки. Грацие».

Затем Путин перешел на более серьезный тон: «Существует частная жизнь, вмешиваться в которую никому не позволено. Я всегда отрицательно относился к тем, кто с гриппозным носом и со своими эротическими фантазиями лезет в чужую жизнь». Берлускони продолжил этот пассаж, насмешливо сделав вид, что скосил провинившегося репортера из автомата. Затем он пошутил об обмене опытом между российской и итальянской прессой. Было видно, что Меликова расстроена. Другие нервно рассмеялись. Позднее пресс–секретарь попытался не придавать большого значения этому инциденту: «Это был просто жест, шуточный жест. На самом деле, он был оправдан, поскольку дал техническую паузу, необходимую для длинного перевода с русского». «Я видела жест Берлускони и знаю о его репутации шутника, – сказала Меликова. – Я надеюсь, обойдется без последствий». Для таблоида «Московский корреспондент», который первоначально опубликовал материалы о Путине и Кабаевой, «последствия» уже наступили. Интернет–сайт газеты был немедленно заблокирован. Эта газета, которая выходила к тому моменту всего несколько месяцев, специализировалась на рассказах о жизни знаменитостей и слухах и входила в растущую медиаимперию Александра Лебедева, бывшего сотрудника КГБ, сделавшегося бизнесменом–миллиардером. (Позднее он совершит эффектное приобретение лондонской вечерней газеты «Ивнинг стэндарт».) Артем Артемов, глава издательского дома Лебедева, отверг какую‑либо связь с упомянутой историей, утверждая, что работа сайта была временно прекращена, поскольку тот вышел за рамки своего бюджета. Но вопрос о «последствиях» прояснился, когда газета вышла с опровержением на первой полосе, в котором, кроме прочего, говорилось: «Нам очень жаль, если информация, опубликованная в нашей статье, показалась оскорбительной героям публикации. Мы приносим свои извинения всем, кто считает, что данный материал принес им моральные страдания».

Пока журналисты сталкивались с осложнениями, Берлускони и Путин лично решали деловые вопросы, и в течение определенного времени бизнес между двумя странами процветал. Италия была вторым крупнейшим потребителем российского газа в Европе и, наряду с Германией, экономически наиболее успешной страной ЕС. Итальянская компания «Эни» и российский «Газпром» были тесно связаны. «Аэрофлот» вел сложные переговоры с «Алиталия» о возможном поглощении испытывающей затруднения итальянской авиакомпании. В этом отношении два лидера просто следовали примеру, показанному Борисом Ельциным и рядом итальянских премьер–министров. Деловые контакты были прочными даже в советские времена.

Дружба Путина и Берлускони началась в 2001 году: Берлускони только что одержал свою вторую победу на выборах, а Путин уже год работал над установлением своей гегемонии над Россией. Берлускони будет встречаться с Путиным в среднем чаще, чем с коллегами по ЕС, не говоря о президенте Буше. Он будет последовательно защищать российского президента от претензий по поводу гражданских прав и авторитаризма. Как утверждал Берлускони, все легче, когда есть

высокая оценка, доверие, уважение и дружба… Это глубокая дружба, которая, как во всем в жизни, помогает лучшему пониманию и принятию решений в целях достижения наилучшего – в данном случае в интересах не только наших стран, но и мирового сообщества.

Путинское пренебрежение свободой выражения, а также опасности, с которыми приходилось сталкиваться нелояльным российским журналистам, давно известны. Но разве для предполагаемых демократий планку не устанавливают выше? Легко недооценить угрозу итальянским свободам, если сосредоточиться на буффонаде Берлускони. С его склонностью к вульгарности (итальянцы называют Берлускони brutta figura), ему нравится разыгрывать карикатурный образ. Это настолько тщеславный и самовлюбленный человек, что он сделал подтяжку лица и маскирует пересадки волос банданой. Он стремится снискать расположение богатых или могущественных персон, от Путина до другого своего «лучшего друга», Тони Блэра. Он оскорбил, кажется, почти всех своих коллег по мировой политике, от королевы Елизаветы II и канцлера Германии Ангелы Меркель до Барака Обамы (по словам итальянского лидера, человека «симпатичного, молодого и загорелого»).

История Берлускони – нечто большее, чем возвышение шутника. Все избиратели время от времени могут терять рассудок и выбирать людей некомпетентных или демагогов.

Правильно функционирующая система сдержек и противовесов должна справляться с такими просчетами. Итальянцы, однако, проголосовали за Берлускони трижды, последний раз в 2008 году, отдав за него подавляющее большинство голосов. Это человек, который воодушевляет итальянцев предаваться их национальному времяпрепровождению, попутно зарабатывая деньги, и который использовал парламент, чтобы ослабить две силы, могущие противостоять власти – суды и СМИ. Итальянский вариант Пакта предполагает взаимную близорукость. Мнение избирателей о способности государства улучшить их жизнь настолько низкое, что все, чего они хотят от государства – это чтобы оно смотрело сквозь пальцы на то, чем они занимаются. Взамен они обязуются не беспокоить своих лидеров. Эта страна, находящаяся в сердце ЕС, НАТО, Большой восьмерки и других международных образований, по большинству индикаторов конституциональной и политической теории является несостоятельным государством. Тем не менее она продолжает вполне успешно функционировать. Восхождение Берлускони на вершину политической жизни и бизнеса, его долгое пребывание у власти многое говорят о чаяниях и приоритетах итальянских избирателей. Это также служит предостережением для остальных стран Европы и государств за ее пределами.

«Мы живем с ним двадцать лет. Это не случайность», – говорит Феруччо де Бортоли, главный редактор самой заметной итальянской деловой газеты «Иль Соле Вентикваттроре» (II Sole 24 Ore), человек, который следит за Берлускони и досаждает ему на протяжении всей его карьеры. Де Бортоли обращает внимание на противоречивый подход в Италии к демократии как таковой: «Берлускони – итальянская модель успеха в обществе. Он таков, каким людям хотелось бы быть. Им понравилось бы заработать такие деньги и остаться не пойманными». В стране есть более 5 миллионов маленьких фирм, в каждой из которых работает не более десяти человек, и поэтому владельцы небольшого бизнеса занимают в итальянском обществе особое место. Берлускони является выражением сущности буржуазии. Он думает, как они. Он поступает, как они. Почти инстинктивно он делает то, что делают они. У него те же вкусы, то же чувство юмора. И люди наверху, к которым они испытывают уважение – предприниматели и другие, заработавшие состояние, – склонны рассматривать систему сдержек и противовесов как неблагоприятную для обогащения. Де Бортоли объясняет мне:

Деловые и правящие круги рассматривают демократию как издержки, а не как преимущество. Многие предприниматели и управляющие жалуются на то, что им приходится общаться с журналистами, разрешать доступ к конфиденциальной информации для проверки. Они задают мне и моим журналистам вопросы типа «Почему бы вам не сделать что‑то для вашей страны?» или «Почему вы хотите разрушить мои отношения с рынком?»

Эти люди хотят, чтобы государство защищало их, одновременно не мешая заниматься своим делом, а также (при уклонении от налогов, как говорят, в пять раз активнее, чем в среднем в Европе) зарабатывать деньги и оставлять их себе. К всеобщему удовольствию, эта задача была выполнена христианскими демократами. Сейчас люди возлагают свои надежды на Берлускони. Вот почему он так мало делает для сокращения бюрократии и устранения монополизации рынка и коррупции.

В мае 2003 года де Бортоли был уволен с поста редактора «Коррере де ла сера». Проштрафился он тем, что рассердил Берлускони, опубликовав серию оскорбительных комментариев и карикатур. Основанная в 1876 году «Коррере» является гигантом среди итальянских газет с ежедневным тиражом более 700 тысяч экземпляров. Это интеллектуальная, либеральная, в какой‑то мере старомодная ежедневная газета, входящая в число тех нескольких, которые по–настоящему интересны читающей публике. Газета туринской и миланской буржуазии, она долгое время играла центральную роль в жизни страны. Де Бортоли позаботился, чтобы газета сохранила независимость. Она выступила против участия Италии в войне в Ираке и последовательно разоблачала политическую коррупцию. Ее карикатурист первой полосы Джанелли нередко изображал Берлускони в виде ухмыляющегося карлика в блестящей шляпе–котелке и башмаках на высоких каблуках. Последней каплей для владельцев послужила колонка, которая критиковала фразу из речи Берлускони: «Никому из тех, кто был коммунистом, не будет позволено прийти к власти». Один из авторов газеты заметил: «Муссолини говорил то же самое. У него [Берлускони] нет причин бояться. А у меня есть». В конце концов отозвался же Фини, политический союзник Берлускони, о Муссолини как о «величайшем государственном деятеле столетия».

Берлускони, сын миланского банковского служащего, создал свою небольшую строительную фирму в двадцать с небольшим лет. Его превращение в богатейшего человека Италии, состояние которого оценивается в 10 миллиардов долларов, – это история делового умения, сомнительных сделок и множества загадок. Кто – или что – именно были источниками его финансирования в различные моменты его карьеры, остается неясным. Известность в национальном масштабе Берлускони приобрел в 70–х годах, когда создал свою империю – сначала в виде собственности в Милане, а затем в сфере СМИ, приведя свою компанию «Медиасет» и ее холдинговую компанию «Фининвест» к господству над тремя крупнейшими частными телеканалами («Канале 5», «Ретекваттро» и «Италиа 1») и фактически установив монополию в негосударственном секторе телевидения. Эти каналы, предлагающие пакет низкопробных игровых шоу, мыльных опер и телепрограмм с сексуальным подтекстом, стали чрезвычайно популярны. В политических и деловых начинаниях Берлускони активно поддерживал Беттино Кракси, долго руководивший Социалистической партией. Личные привязанности в Италии имеют гораздо большее значение, чем политические, и приятели всегда помогают друг другу. Телеканалы Берлускони финансировались банками, контролируемыми социалистами. После того как медиаимперия Берлускони оформилась, он использовал ТВ для оказания финансовой поддержки политической машине Кракси и для улучшения его имиджа. Кракси, в свою очередь, изменил закон о СМИ, приспособив его для потребностей Берлускони. Он стал крестным отцом дочери Берлускони на секретных крестинах (она была рождена вне брака). Он также был шафером на второй свадьбе Берлускони.

С момента окончания Второй мировой войны вплоть до краха Советского Союза Италией правила коалиция, возглавляемая правоцентристскими христианскими демократами, которые видели свою главную задачу в том, чтобы держать на расстоянии коммунистов. Правительства терпели крах практически сразу после того, как формировались, но реальная власть оставалась в одних и тех же руках. Была образована система государственного присвоения имущества. Распад режима холодной войны нарушил это ощущение неуязвимости и безнаказанности. Вместе с Джулио Андреотти, главой христианских демократов, Кракси был одной из главных фигур «Взяткограда» (Tangentopoli) – коррупционной сети, опутавшей послевоенную итальянскую политику. Бегство в Тунис, где Кракси умер в изгнании, позволило ему избежать итальянского правосудия. Андреотти, которого называли и Принцем тьмы, и Вельзевулом, – даже более подозрительная фигура. Он был привлечен к суду по обвинению в заказе на убийство в 1979 году Мино Пекорелли, журналиста, который обнаружил связь Андреотти с мафией и его причастность к похищению премьер–министра Альдо Моро. В 1999 году суд оправдал Андреотти, но по апелляции он был признан виновным в 2002 году и приговорен к 24 годам тюремного заключения. Он был немедленно освобожден в связи с возрастом (ему было тогда 83 года) и в следующем году снова оправдан.

Кракси и Андреотти олицетворяли Первую республику, Берлускони – Вторую. Государственные аппараты обеих различались мало. Конечный результат был одинаков: политика лишилась респектабельности и доверия и насквозь прогнила.

В 1992–1994 годах казалось, что Италия возрождается. На короткое время избиратели начали думать, что государственные институты могут заслуживать уважения. Суды, наконец, с энергией взялись за коррупционную сеть, раскинувшуюся настолько широко, что все партии и практически любой крупный политик оказались причастными к ней. Десятки чиновников и бизнесменов были арестованы и подвергнуты тюремному заключению во время операции «Чистые руки» (Mani Pulite). Кое‑кто из них покончил с собой. Политический ландшафт изменился: все старые партии исчезли, появились новые. Сформировалась структура, нацеленная на обеспечение стабильности и четко отделяющая левых от правых. Подошли к концу десятилетия корыстных соглашений. В это свободное пространство и вошел Берлускони. Он основал партию, весьма отличавшуюся от любой из прежних. «Вперед, Италия» действовала как корпорация, возглавляемая друзьями и деловыми знакомыми Берлускони, и финансировалась главным образом его «Фининвестом». В 1994 году, спустя всего три месяца после своего основания, «Вперед, Италия» впервые одержала победу на выборах. Берлускони вошел в коалицию [«Полюс свобод»] с ультраправой партией Джанфранко Фини, который прежде считался парией. Затем Берлускони заключил сделку с Северной лигой Умберто Босси. По иронии, операция «Чистые руки» помогла возглавить итальянское государство человеку, чье возвышение было обусловлено именно коррумпированной старой системой. Бизнес итальянского правительства был его бизнесом. Эту победу можно было рассматривать как однократную. В самом деле, его первое пребывание во власти продолжалось недолго. Многие избиратели в демократических государствах голосуют за «белую ворону», только чтобы позднее раскаяться в своем решении и изменить его при первом удобном случае. Но с Берлускони было по–другому. Избирателям не понадобилось много времени, чтобы он вернулся.

Берлускони совершил свой «большой скачок» в 2001 году. Правительство левоцентристской коалиции «Оливковое дерево» направило свою энергию на приведение итальянской экономики в соответствие с требованиями Европейского валютного союза. Берлускони предложил избирателям более приятный вариант и сокращение налогов. Фактически в свой второй срок он мало чего добился, сосредоточившись на собственной защите от судебного преследования: ряд коррупционных дел попали в суды. Парламент стремительно одобрил три законопроекта: о лишении доказательной силы информации о незаконных переводах денежных средств за рубеж, о декриминализации искажения бухгалтерской отчетности, о предоставлении права ответчикам менять судей путем передачи дел в суды другой юрисдикции. Когда первый и третий законы суд признал неконституционными, Берлускони отреагировал еще более радикальным законопроектом: он приобрел иммунитет от судебного преследования. Он выступил с собственным толкованием конституционной нормы, заявив, что ее следует распространить на лиц, занимающих пять главных постов в государстве: на президента, премьер–министра, спикеров обеих палат парламента и главу Конституционного суда. Затем Берлускони озаботился защитой своей медиаимперии. Законодательство разрешило «Медиасет» сохранить свои каналы, а также предоставить большую субсидию для перехода на цифровое вещание.

Политическое влияние Берлускони не уступало его влиянию на СМИ. Он, будучи владельцем крупнейших частных телеканалов, упрочил свой контроль и над государственным вещанием. Берлускони добился того, что непокорные редакторы или управляющие были изгнаны, обычно негласно, через договоренность с советами каналов. Он добился того, что программы, которые ему не нравились, исчезли с экранов. Наиболее известный случай относится к ноябрю 2003 года, когда «Раи Тре», третий канал, был вынужден снять с эфира шедшее поздно ночью политическое сатирическое шоу «Райот» – после того, как в нем высмеяли премьер–министра. Режиссеру и сценаристу Сабине Гуццанти, которая также участвовала в съемках, «Медиасет» предъявил иск, обвинив ее во «лжи и инсинуациях». Гуццанти сняла об этой истории фильм «Да здравствует Сапатеро!», который стал в Европе популярной артхаусной картиной.

Печать для Берлускони значила меньше, однако и здесь он сделал все, чтобы подавить критику. История газеты «Лa Репубблика» короче и менее известна, чем история «Коррере», но, по словам ее главного редактора Эцио Мауро, «Ла Репубблика» неутомима в освещении нападок со стороны Берлускони на то, что осталось в стране от демократии. Редакции таких газет тщательно охраняются. Меры безопасности у римской штаб–квартиры «Ла Репубблика» тщательно продуманы: вооруженная охрана, пропуска и отдельные кабинки для сканирования.

Я знаю Мауро с 90–х годов, еще со времен нашей работы в Москве в качестве корреспондентов. Он охотно рассуждает об обмене свободы на безопасность и процветание и о роли Берлускони в этой сделке. Я расспрашиваю Мауро о свободе выражения: в конце концов в Италии процветает и громко заявляет о себе интеллигенция. Несмотря на давление и неудачи, многие газеты проводят успешные расследования и публикуют резкие комментарии. Мы обсуждаем интернет, и Мауро делится со мной любопытным наблюдением, которое, по его словам, справедливо не только для Италии. По его мнению, интернет–революция способствует не кооперации, а разобщению людей:

С интернетом у нас нет ни стен, ни границ. «Везде» – значит «здесь». Мы не связаны прошлым, однако мы исключаем себя из общественного дискурса… Если хотите, можете называть это демократией, но было бы лучше назвать это демократическим одиночеством. Гражданин чувствует себя одиноким, ощущает оторванность от информации и считает, что он может действовать в одиночку. Когда‑то существовала возможность раскрытия личных ощущений и ценностей в рамках общих интересов. В настоящее время гражданин больше не верит в эффективность организованных массовых акций. Гражданин превращается в наблюдателя. Политика – это просто большое событие. Государство говорит гражданам: «Вы чувствуете себя одинокими, ну так позаботьтесь о своей жизни, а остальное предоставьте мне. Общественные связи – это моя забота».

Его слова – лучшее подтверждение сингапурского Пакта, которое мне приходилось слышать во время своих поездок. И все же, хотя итальянская сделка может быть аналогичной сингапурской, Берлускони гораздо менее впечатляющая фигура, чем Ли. Какими бы ни были замечания по поводу свободы слова и демократии в Сингапуре (как я говорил выше, у меня их множество), у его основателя была не только стройная политическая доктрина, но и ряд принципов, исходя из которых ее следовало оценивать. Между тем, одну страну считают авторитарной, вторая же принадлежит к кругу демократий. Это еще один пример размытых разделительных линий, ярлыков, маскирующих действительность. Для Берлускони, как и для Путина, политическая власть и экономическая мощь неразрывно связаны.

Еще одной родственной Берлускони душой является таиландский миллиардер, популист, демагог и премьер–министр Таксин Чинават. Он был любимцем среднего класса, который верил, что без сильного государства и сильного лидера они не заработали бы тех денег, которые смогли заработать. После более чем пяти лет пребывания у власти в сентябре 2006 года он был свергнут в ходе военного переворота и обвинен в коррупции и злоупотреблении властью.

В каждом из этих случаев правители использовали выборы и видимость конституционности, чтобы укрепить власть, которая соединяет демократию и авторитаризм. По мнению Мауро, в истории был один весьма показательный пример. Итало Бальбо, доверенное лицо и наиболее вероятный преемник Бенито Муссолини, один из самых безжалостных руководителей чернорубашечников, был также и пионером авиации. Он возглавил два массовых перелета через Атлантику. Когда его эскадрилья (24 самолета) достигла США, на его долю выпали восторг толпы, парады, даже ленч с президентом Франклином Д. Рузвельтом. В глазах многих Бальбо воплощал благородство и молодецкий стиль. Для них это было важнее его политических убеждений. Мауро уверяет меня, что Италия сейчас имеет дело с аналогичной проблемой. Тем не менее он предостерегает от прямого, упрощенного уподобления Берлускони Муссолини. По его словам, то, что происходит сейчас, имеет менее явный характер: «Люди видят в Берлускони 'старого итальянца' – изворотливого, забавного. В действительности он человек очень современный, очень европейский. В Европе мало разбираются в этом новом типе лидерства».

Мауро цитирует Норберто Боббио, философа. Убежденный поборник принципов верховенства права, разделения властей и ограничения государственной власти, Боббио был либеральным социалистом, противником авторитарных догм марксизма. Мауро утверждает, что Боббио считал серьезнейшей опасностью то, что «политики всегда ищут способ распутать клубок проблем. Популизм предлагает им быстрое решение – разрубание этого клубка мечом». Мауро называет это «современным популизмом» или «демагогической демократией». По его словам, этот тип представляют