Текст книги "Вера"

Автор книги: Джон Ф. Лав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

6

Только Другие Люди относились к Фурду плохо. Никто не отказывался сотрудничать с ним (более того, по своей воле некоторые даже упорно пытались навязаться ему в друзья), но всегда существовали Другие Люди. С ними приходилось считаться. Другие Люди цеплялись за предрассудки, лелеяли насквозь прогнившие предубеждения – короче говоря, ненавидели его – и цокали языком на тех, кто иначе стаей прилетел бы приветствовать команду «аутсайдера». Этих самых Других Людей раздражала даже форма корабля, так как она не походила на обычную: была слишком простой, без морщин, наростов или торчащих наружу энергоустановок.

Другие Люди существовали везде. И они, чуть спросишь, цитировали своих знакомых, а те, в свою очередь, ссылались на кого-то еще, а потому, когда «Чарльз Мэнсон» прибывал на очередную планету и Фурду приходилось покидать корабль и иметь дело с тем, что Другие Люди называли реальным миром, коммандер постоянно оказывался в череде тенистых приемных, где, стоило ему войти, замолкали все разговоры и возобновлялись, лишь когда он выходил за дверь. В каждой такой приемной всегда находились Другие Люди, те, кто по-настоящему его ненавидел, и они вечно исчезали за минуту до появления коммандера, оставляя за собой еще теплое кресло, недопитый бокал или какую-нибудь надпись, намалеванную на стене. Фурд понимал, что многие действительно так думают. Знал, что в его отсутствие они повернутся друг к другу и расскажут о том, как этих вот, с «аутсайдера», не выносят какие-то Другие Люди.

Когда он и Тахл вышли из караульной и приблизились к коляске, ту со всех сторон окружало оружие. Шесть пулеметов среднего калибра смотрели на кузов повозки с двух трехтурельных шестиколесников, которые сопровождали Фурда от внешнего периметра; изящные автоматические пушки невозмутимо следили за любым движением с вершины внутреннего ограждения; а тяжелый калибр погрузили на десять огромных двенадцатигусеничников, те должны были обеспечить безопасность Фурда на последних милях до девятой площадки. Там, похоже, собралось чуть ли не все население Блентпорта, дабы посмотреть, как коммандер взойдет на борт «Чарльза Мэнсона». Или попытается взойти.

Снаружи из громкоговорителя донесся первый сигнал, и три, а то и четыре сотни солдат словно выпрыгнули из-под земли и молчаливо засуетились вокруг техники. После второго они исчезли, как будто их засосало внутрь машин. А по третьему начали открываться внутренние ворота, большая сетка из перекладин и рабицы около тридцати футов в ширину, и это отняло немало времени. Загорелся знак «ПРОЕЗД РАЗРЕШЕН», кнут возницы развернулся, сплюнул в тяжелом воздухе, и химеры, виляя из стороны в сторону массивными серыми задами, резко бросились вперед, поначалу безуспешно метнулись влево, вправо, а потом с неохотой провезли коляску через ворота. Десять двенадцатигусеничников незамедлительно сгрудились вокруг – два спереди, по три с каждой стороны, два сзади, – словно изолируя инфекцию, проникшую в рану; а потом кавалькада – она походила на дворнягу в окружении десяти слонов – двинулась по широкой длинной дороге, ведущей к посадочным площадкам и сердцу Блентпорта. Те же медленные механизмы, которые подняли ворота, с оглушительным грохотом захлопнули их, и огромная безмолвная стая безголосых белых птиц рассыпавшейся пудрой взметнулась с травы и тут же села вновь.

Автоматические пушки на изгибе ограждения, тянущегося на сотни футов по обе стороны от ворот, пристально следили за процессией, поводя в воздухе стволами по идеально откалиброванным траекториям, даже когда та удалилась на порядочное расстояние; но десять минут спустя Буссэ дал сигнал с ведущего транспорта в караулку, что «ВЪЕЗД НА ТЕРРИТОРИЮ ПОСАДОЧНОЙ ПЛОЩАДКИ РАЗРЕШЕН», и они отвернулись прочь, позабыв о Фурде навсегда.

– Площадка девятнадцать, – объявил Буссэ по коммуникатору Фурда, хотя это было совершенно излишне, кавалькада и так проезжала через перекресток с огромным знаком «ПЛОЩАДКА 19». – Одна из удаленных малых площадок. До вашего корабля около пятнадцати минут, если мы никого не встретим по пути.

– Похоже, уже встретили, – ответил Фурд, имея в виду дрон, который следовал за ними, бесшумно паря в сотне футов над землей, его манипуляторы висели под днищем выпущенными кишками.

Буссэ не ответил, и коммандер попытался перекричать шум машин вокруг:

– Этот дрон подчиняется вам?

– Да, коммандер. Настолько же, насколько этот эскорт.

Слева от них раскинулась посадочная площадка 19. Утопленную в земле решетку из бетона и металла около тысячи футов в длину и четырехсот в ширину пересекали навесные мостики и окружали антигравитационные генераторы; их установили в травянистых склонах, плавно спускавшихся к ее поверхности. Вокруг вздымались мачтовые краны и грузоподъемники, подобно сборищу хирургов, склонившихся над операционным столом. Площадку окружала широкая, окаймленная деревьями дорога, вдоль которой громоздились низенькие здания, по большей части инженерного толка. Остальные службы размещались под землей. Площадка была маленькой, а потому могла оснастить корабль размером с малый крейсер, может, класса 079 или 080, но не больше.

Сейчас тут почти ничего не было. Ни корабля, ни людей – лишь несколько человек торчали у окон и что-то говорили в коммуникаторы, пока мимо проезжала коляска с эскортом.

На площадке 14 стоял легкий крейсер класса 047. Дорога шла в гору, и, когда процессия взобралась наверх, Фурд оглянулся. Площадку полностью очистили, только заостренный плоский корпус корабля сиял лезвием метательного ножа, и коммандер все понял еще до того, как взревели стартовые сирены, а Буссэ принялся орать в коммуникатор, отдавая приказы занять укрытие.

– Полковник, вы хотите сказать, что нам надо спрятаться под коляской?

– Я хочу сказать, что этот корабль сейчас взлетит и я понятия не имею, что случится потом.

– А разве у вас уже не должны появиться какие-то соображения на этот счет?

Буссэ оборвал связь.

Снаружи стартовая сирена поднялась на полтона, а машины эскорта сомкнулись защитным кругом вокруг повозки. Ту трясло, так как химеры испугались и панически дергались в разные стороны. Два дрона взлетели выше и переместились дальше по обе стороны дороги.

– Коммандер, – начал Тахл, – возможно, нам следует…

– Нет времени. Это всего лишь «ноль-четыре-семь», но если он действительно решит атаковать, нам конец. Даже сотня машин его не остановит.

Но Фурд уже понял, что собирается делать корабль. Коммандер откинулся назад и стал наблюдать, как тот бесшумно, безупречно поднимается в воздух на магнитных двигателях для маневров в атмосфере и направляется к ним. Эскорт – не столь бесшумно, но так же безупречно – сомкнул круг обороны вокруг повозки. Несмотря на размеры, бронетехника походила на игрушечные модельки, расставленные на дороге гигантской невидимой рукой – рукой, что сейчас вернулась, сжимая в кулаке серебряный нож. Корабль подлетел ближе.

Он остановился лишь однажды. Когда пыль и выхлопные газы, поднятые двигателями, стали оседать, в тишине, разрываемой все более громким криком химер, корабль медленно, намеренно пролетел меньше чем в тридцати футах над ними. Всего лишь 047, но его длинный плоский корпус казался бескрайним. Животные ревели, но не из страха, а от ярости на неправильность этого бесшумного полета. Ни дуновения, ни звука, словно над ними, скользя, открывалась бесконечная створка серебряного люка, и процесс было не остановить.

Позже Фурд узнал, что именно на этом корабле служили трое раненых.

Коммандер запомнил 047 лучше, чем события, предшествовавшие взлету «Чарльза Мэнсона» с девятой площадки, но не потому, что оказался прав относительно намерений крейсера. То был всего лишь символический жест, реально напасть они не могли, но он доказывал нечто такое, что Фурд понимал разумом, но никогда не видел вживую.

Всего лишь 047, но коммандер не преувеличивал, когда говорил, что даже сотня машин эскорта его не остановит; тем не менее даже тысяча таких кораблей не смогла бы справиться с «аутсайдером». Разные порядки величин. Фурд сидел в раскачивающейся повозке, в тени нескончаемого крейсера, и размышлял о них.

047 наконец пролетел мимо, еще пару сотен футов выдержал прежнюю высоту, а потом взмыл в серое небо; он мог уйти вверх прямо с площадки, но символ есть символ. Фурд открыл коммуникатор и тоже совершил крайне нехарактерный для себя поступок.

– Полковник Буссэ?

– Да, да, я знаю, вы были правы, он не напал.

– Я должен перед вами извиниться. Мы оба знали, что он не станет нападать, но вы командовали эскортом, а я – нет. Только один из нас мог позволить себе умничать и полагаться на предположения. Простите меня.

– Благодарю вас, коммандер, вы крайне любезны. Но мы ничего не сделали. Все еще впереди.

Порядки величин, подумал Фурд. Сила 047 затмила мощь эскорта, как валун – горсть гальки. Но за этой демонстрацией возвышался еще больший масштаб: рядом с «Чарльзом Мэнсоном» крейсер потерялся бы, как камень в тени горы.

И еще была «Вера». А вера – Фурд вспомнил о том, что вбивали в него священники из приюта, – могла двигать горы.

7

Девятая площадка распростерлась внизу, и Фурд впервые за последние два дня увидел свой корабль, чьи очертания уже давно превратились для него во всегда узнаваемый символ. Тот стоял на каждом перекрестке дорожной карты, созданной течением жизни коммандера; сплетал линии, которые у других людей соединялись знаками дома, семьи или друзей, а потому Фурд какое-то время смотрел только на корабль и не замечал ничего из того, что происходило вокруг.

Девятая площадка была переполнена до отказа. Ремонтную, обслуживающую и грузовую технику, согнанную сюда со всего Блентпорта, просто бросили там, где она стояла, когда работы завершились. То ли пять, то ли шесть тысяч человек сидели, стояли или ходили по площадке и вокруг нее. Когда Суонн поставил «Чарльза Мэнсона» вне очереди и до дальнейшего распоряжения отменил переоснащение других кораблей, люди стали не спеша собираться рядом с «аутсайдером», но процесс пошел быстрее, как только поползли слухи о происшествиях прошлой ночью и этим утром. В основном тут находились рабочие Блентпорта да офицеры и матросы с кораблей Флота, но тут и там в толпе виднелась сине-серая униформа войск местного гарнизона, солдат было по меньшей мере человек триста. Похоже, подразделение, высланное Буссэ, не то чтобы открыто взбунтовалось, но отказалось уйти, когда им приказали.

Офицеры, члены экипажей, рабочие, солдаты – все они могли обернуться как друг против друга, так и против «Чарльза Мэнсона», настолько переменчивы здесь были побуждения. Над площадкой стоял рокот, выражавший воцарившуюся неопределенность. Казалось, она одновременно не позволяла проявиться открытой враждебности, но давала повод выйти далеко за пределы обычной агрессивности.

А в середине толпы возвышался «Чарльз Мэнсон». Прекрасный, с точеными серебряными очертаниями, тысячи шестисот футов в длину, он от кормы шириной триста футов, где выпирали наружу главные двигатели, сужался до заостренного носа, о который можно было уколоть палец. Материальный, конкретный и бросающийся в глаза, корабль походил на существительное, а россыпь людей и машин вокруг – на предлоги.

– Скоро все закончится, – раздался из коммуникатора голос Буссэ. В нем чувствовалось то ли напряжение, то ли усталость, а может, Фурду всего лишь показалось.

Конвой добрался до поворота, ведущего к девятой площадке, и остановился. Одна за другой машины сбавляли обороты двигателей. Когда шум затих, ему на смену пришел гул – говорили собравшиеся вокруг люди. Звук был неразборчивым, столь же неразборчивым, как и причины, породившие его.

Два дрона, тенью следовавшие за конвоем с тех пор, как процессия миновала внутренние ворота, отлетели в сторону и присоединились к остальным пяти – уже не четырем, заметил Фурд, а пяти, – парившим прямо над «Чарльзом Мэнсоном». С какой целью и по чьему приказу они действовали, коммандер даже не представлял.

– Я тоже не в курсе, – ответил Буссэ, когда Фурд спросил его, – а потому забудьте о них. Сейчас они значения не имеют.

Большинство людей на площадке и травянистых склонах вокруг нее встали и теперь смотрели то на конвой, то на корабль. Шум от голосов поднялся где-то на полтона. Понять, что чувствовала толпа, было невозможно, она окружала все вокруг, непроницаемая, как и «Чарльз Мэнсон». Тот стоял тихо и спокойно, но каждый люк и отверстие в его корпусе были наглухо задраены.

Двигатели машин конвоя с грохотом взревели, и процессия двинулась по дороге.

На вооружении «Чарльза Мэнсона» состояло множество ракет всех размеров, форм и конструкций. Последние пятьдесят, включая две странные, собранные по указаниям Фурда, доставили этим утром. Тягач, перевозивший их, бросили там, где подъездная дорога выходила на площадку. Поэтому конвой, вместо того чтобы эффектно въехать прямо на забитую народом арену, застрял у входа. Из машин, грохоча сапогами, отдавая честь и выкрикивая приказы, изверглись солдаты, которые быстро выставили оцепление вдоль дороги, сдерживая толпу. Капрал подбежал к грузовику, похоже, намереваясь отогнать его в сторону. Он поднялся по лестнице, висящей вдоль громадного борта машины, и исчез в кабине. Наступила пауза.

– Чего ты там копаешься? – крикнул один из сержантов Буссэ.

– Эта штука не сообщает мне стартовых кодов.

Из скромных размеров группы, собравшейся около въезда на площадку, раздался еле слышный смех. Откровенно хохотать народ стал, когда сержант схватил громкоговоритель и потребовал, чтобы «водитель этого транспортного средства срочно вышел вперед». Веселье чуть поутихло, когда, быстро посовещавшись, отряд нашел человека, который знал, как обойти стартовые коды ракетных грузовиков, и он в свою очередь взобрался в кабину. Спустя минуту тягач взревел, громадина двинулась вперед, но тут же врезалась в маленького робота-сварщика, протащив его несколько футов по дороге, в коротком всплеске рефлекторной жизни тот принялся гладить бока грузовика в поисках зазоров между пластинами обшивки. Люди стали хохотать пуще прежнего, смех подхватили те, кто столпился чуть ли не у самого корабля. «Умно, – подумал Фурд, – и совершенно неожиданно. Но слишком большой риск, да и недолго это продлится».

Фиаско продолжалось. Восемь из десяти машин конвоя рванули вперед и выстроились большим полукругом там, где кончалась подъездная дорога, не впуская внутрь никого, кроме коляски и оставшихся двух автомобилей. Наконец повозка, гремя колесами, вкатилась на девятую площадку, и в тот же момент полукруг сомкнулся, эскорт повторил маневр, который они проделали еще у внутренних ворот.

На въезде собралась совсем маленькая толпа; большинство людей находилось на самой площадке. Те, кто стоял поблизости, завидев коляску, а возможно, заметив Фурда или Тахла, ушли в сторону. Из машин конвоя тут же посыпались солдаты, отгоняя зевак еще дальше; пока военных было больше. Конвой, сохраняя построение, поехал в сторону «Чарльза Мэнсона», находившегося в центре. Бойцам пришлось маршировать следом. Сначала с шага они перешли на рысь, потом на медленный бег, а затем на форменный спринт. «Не пережми, – безмолвно молил Фурд Буссэ. – Нужно настоящее головотяпство, а не комедия».

Впрочем, бежать долго не пришлось. Примерно через пятьдесят метров конвой наткнулся еще на одну кучу оставленных машин, вокруг и среди которых сидели или стояли люди, ожидая, когда их выпроводят. Конвой остановился. Солдаты нагнали процессию, а так как им отдали приказ держать любопытных подальше, то они тут же всех разогнали. К сожалению, никто не спросил у собравшихся, нет ли среди них водителей брошенной техники. После спешного совещания было решено оттащить ее в сторону.

Разумеется, главным препятствием стал очередной тягач. Этот, правда, оказался меньше предыдущего, а его тормоза недолго сопротивлялись тяге двух двенадцатиколесников: он поддался совершенно неожиданно, покатился в сторону и врезался в пожарную машину. Та покачнулась, завалилась набок и взорвалась.

Затрезвонила сирена. Фурд смотрел на колонну черного маслянистого дыма, взбирающуюся в небо медленно и целеустремленно, словно она была сделана из кирпичей, которые прямо сейчас клали друг на друга невидимые строители. Коммандер начал думать, что Буссэ все-таки пережал. Но в автомобилях конвоя везли полную противопожарную экипировку, солдаты быстро окружили грузовик и за несколько секунд пеной потушили огонь. Дымный столб, неожиданно лишившись источника, еще какое-то время парил в воздухе, напоминая восклицательный знак без точки, а потом неторопливо исчез. Из толпы послышался смех, правда, уже не такой громкий: многие обратили внимание на скорость и точность, с какими бойцы разобрались с пожаром, так не походившие на неповоротливость, с которой они въехали на площадку.

Конвой двинулся вперед, за ним тянулась цепочка из отставших солдат, он напоминал недавно выпоротого шута, волочащего за собой мочевой пузырь свиньи, он, шатаясь, перебирался от одного фиаско к другому, прокладывал просеку из помятых, искореженных, обожженных и перевернутых машин. Он то пробивался сквозь толпу, то огибал ее, путь напоминал затейливый лабиринт диагоналей и завитков, он ехал с неуклюжей торжественностью, казалось, только растущей от насмешек, сыплющихся со всех сторон, но, чтобы ни случилось, с каждым маневром все ближе подбирался к «Чарльзу Мэнсону». Фурд несколько раз хотел позвонить Буссэ, поздравить, но не стал; эффективность задумки могла скоро выдохнуться, и, скорее всего, сейчас полковник упорно пытался вычислить, насколько далеко сможет их завести его план. И что делать, когда все планы рухнут.

Когда люди увидели, что конвой приближается к «Чарльзу Мэнсону», они стали подходить от краев площадки к центру, где стоял корабль. Эскорту осталось до «аутсайдера» всего пятьдесят метров, но там уже собралось несколько сотен человек. Пока особой враждебности никто не выказывал, некоторые по-прежнему смеялись.

Конвой замер. Последовала небольшая пауза, а шесть дронов, парящих наверху, резко снизились, их крюки и манипуляторы висели в нескольких метрах от надфюзеляжного гаргрота корабля. Впечатление было такое, словно люди не сами шли к нему, а «Чарльз Мэнсон» притягивал их невидимыми нитями, как будто вытаскивал рыбу из воды. Впечатление осталось, даже когда хрупкая атмосфера, созданная Буссэ, начала развеиваться, и из толпы послышались раздраженные голоса.

Пока отряды полковника в последний раз изливались из машин конвоя, расчищая проход к «аутсайдеру», Фурд даже не взглянул на свой корабль. Он смотрел на тяжело вооруженные фигуры, мелькавшие перед окнами повозки, и понимал: в этот раз все иначе, так как напряжение было взаимным. Уже пошли отдельные стычки, но они быстро распространялись и грозили в ближайшие секунды вылиться в полномасштабный бунт. В пятидесяти метрах от корабля план Буссэ выдохся.

Кто-то несколько раз выстрелил в воздух, толпа отступила. Конвой тут же разорвал круг и двинулся вперед, к «Чарльзу Мэнсону», и в этот раз было заметно, насколько легко он избегает столкновений с людьми или машинами. Фурд указал военным место, где располагался шлюз, хотя снаружи оно ничем не выделялось на поверхности корабля.

«Аутсайдер», по сравнению с которым все на площадке казалось крохотным, из-за происходящего вокруг был практически незаметен; он не двигался и не издавал ни звука.

Солдаты быстро перестроились, затыкая промежутки между машинами конвоя, хотя им явно не давали такого приказа. Клацанье оружия, топот ботинок, пока бойцы занимали позиции, затихли спустя секунды после всплеска машинных двигателей и первых предупредительных выстрелов.

Военные больше не казались забавными. Меньше чем за полминуты, ничего не переворачивая и не поджигая, они заняли территорию, создав рукав между коляской и «Чарльзом Мэнсоном», пятидесятиметровую улицу с таким плотным оцеплением из техники и вооруженных людей по обе стороны, что толпа за ним практически скрылась из вида. И то ли по случайности, то ли в качестве финального жеста, засомневавшись в последние мгновения их оборонительной миссии, почти равное количество солдат держало под прицелом как людей снаружи, так и пространство внутри.

В обычной ситуации бездействие «Чарльза Мэнсона» выглядело бы угрожающим, но безмолвие и неподвижность корабля казались настолько глубокими, что словно шли изнутри, как будто сквозь его корпус проникла какая-то смертельная болезнь. «Аутсайдер» не делал ничего, а вокруг него разгорался бунт. Он не делал ничего, пока разворачивали рукав, а машины конвоя ринулись прямо к нему, и два автомобиля, возглавлявшие линии оцепления, замерли буквально за мгновение до столкновения с корпусом. Он не делал ничего, когда Буссэ первым выпрыгнул наружу и приказал взять под охрану место, где располагался вход в корабль. Фурд заметил, что туда направлено такое же количество стволов, сколько на толпу. Он связался с полковником.

– Вы не сказали мне о том, что будете прикрывать шлюз. Полагаю, это для вида.

– Взгляните на них, коммандер. Вид такое дело, двойственное.

Фурд закрыл коммуникатор, нахмурился, обдумывая слова Буссэ, и взглянул в переднее окно. Мускулы на шее и плечах возницы дрогнули – в этот раз он не стал пользоваться кнутом, только дернул поводья. Коляска пошла вперед. До самого конца шахранин управлял ею с безукоризненной точностью.

Экипаж катился вдоль линий оцепления, громко скрипя и громыхая в неожиданно наступившей тишине, с днища и колес падали куски грязи. Толпа судорожно заколыхалась, люди вытягивали шеи, изворачивались, лишь бы увидеть, что творится внутри охраняемой территории. Химеры ритмично и тяжело дышали, походя на мастурбирующих динозавров; для них путешествие закончилось.

Шлюз «Чарльза Мэнсона» так и не открылся.

Нависающий над площадкой корпус корабля походил на серебряный отвесный утес. Он затмевал все вокруг, но его безмолвие и неподвижность были настолько глубокими, что у Фурда даже появилось сомнение в том, что корабль вообще здесь присутствует. Коляска добралась до него и остановилась. Коммандер кинул последний взгляд на паутину в углу – он понятия не имел, могла ли она видеть в принципе, – а потом посмотрел на Тахла. Тот кивнул в ответ.

Шахранин осторожно вышел первым. Он помог Фурду спуститься, безмолвно и легко последовал за ним, неукоснительно соблюдая дистанцию в три шага.

Буссэ уже вышел им навстречу, но замер, когда Фурд жестом сказал ему остановиться, а сам повернулся к вознице.

– Не надо, коммандер, не нужно этого делать, – прошипел Тахл, но Фурд не обратил на него внимания.

– Я так понимаю, вы не говорите на языке Содружества? – спросил он кучера.

Тот пристально, но без всякого выражения взглянул на него и, по-видимому, подтвердил предположение, ничего не ответив.

Тахл стоял, не двигаясь, и наблюдал за полковником (тот снова присоединился к группе, прикрывавшей вход в корабль) и своим командиром, вычисляя относительные углы и расстояния между собой, Фурдом, Буссэ, шлюзом и линиями оцепления. Коммандер по-прежнему разговаривал с возницей, но Тахл уже не слушал. Слова его не интересовали.

– Я немного говорю по-шахрански, – сказал Фурд, – достаточно, чтобы сказать спасибо, но так или иначе это может показаться вам снисходительным. Поэтому…

Возница не открыл рот, даже чтобы сплюнуть, но не сводил с Фурда глаз, темных и невыразительных. Его вторые веки горизонтально моргнули. На площадке наступила полная тишина, и химеры принялись шаркать, словно в застенчивости. Одна из них пустила газы.

В трех шагах от Фурда Тахл закончил расчеты.

– Поэтому…

Коммандер сбился, слова не шли. Он все еще подыскивал правильное выражение, когда возница умер. Кто выстрелил, было не понять, так как игольники славились бесшумностью, правда, состояли на вооружении флота и блентпортского гарнизона. Осколок заостренной нержавеющей стали жадно вонзился кучеру в горло, скинул с повозки, шахранин неопрятной кучей свалился под ноги Тахлу, а тот, не глядя, перепрыгнул через труп и бросился прямо к Буссэ.

У Тахла было в запасе меньше секунды. Когда пошел отчет первого растянувшегося мгновения после выстрела, а солдаты только начали реагировать, шахранин проскользнул между еще не взбудораженными телами, словно кот между мусорными баками, и добрался до полковника. Нормальное течение времени восстановилось. Посередине группы, прикрывающей шлюз, находились Буссэ и Тахл. Первый рухнул на колени, а второй стоял позади него, левой рукой держал за волосы и выпущенными когтями правой касался, не раня, шеи полковника. Двое солдат, находившиеся ближе остальных, ринулись на помощь Буссэ, если бы они могли остановиться, когда выскочили из ножен ядовитые когти, они бы остановились; но, обладая комплекцией Фурда, они не сумели вовремя погасить инерцию движения, а потому набросились на Тахла сзади. Тот повалил на землю обоих – одного каблуком правой ноги, другого локтем левой руки – и даже не повернулся к ним лицом, не отпустил Буссэ, солдаты еще не успели упасть, а он снова сосредоточил все свое внимание на полковнике. Тахл понимал, что они бы отступили, если бы смогли, а потому не убил их.

Шахранин все просчитал, видел, что жить ему осталось максимум секунд двадцать. Его держали под прицелом все бойцы конвоя: и те, кто стоял около шлюза, и те, кто находился в оцеплении. Он замер, ожидая, когда первый шок и смешанные мотивы стрелков вытравят их нерешительность.

Тахл стоял как открытая мишень, он не хотел прикрываться Буссэ, да это было невозможно. Пока никто не выстрелил, так как когти шахранина, точные, как микроманипуляторы, замерли около шеи полковника; но не все солдаты считали безопасное возвращение Фурда на корабль или жизнь собственного командира главной целью. Как только люди обдумают такую возможность, кто-нибудь – может, тот же самый человек, который убил возницу, – выстрелит в Тахла, или в Фурда – тот в одиночестве, практически всеми забытый, стоял около повозки, – или даже в Буссэ. Тахл предположил, что военным хватит секунд двадцати (коммандер давал не более пятнадцати, так как со своей стороны видел то, чего помощник заметить не мог: смирение на лице полковника, словно тот все это время знал, что ему придется умереть ради последних метров до корабля. Фурд вспомнил фотографию в кабинете, и у него заныло сердце).

А потом «Чарльз Мэнсон» наконец ожил.

Что-то инопланетное чувствовалось в неожиданном переключении корабля от полной тишины к крайней активности. Столь масштабное изменение было невозможно привязать к событиям на площадке; ничто не могло вызвать или спровоцировать такую реакцию, она не стала результатом чьих-то действий, ее нельзя было расценить как ответ или предупреждение. Неожиданная и резкая, она больше походила на укус тарантула.

Уже никто не мог назвать «Чарльз Мэнсон» гладким или безмолвным. «Аутсайдер» взревел сиренами, засверкал огнями, забился, словно в лихорадке, на его корпусе набухли серебряные пузыри и вскрылись пастями, губами, отверстиями с торчавшими орудиями ближнего боя. Экипаж «аутсайдера» даже не позаботился навести их на конкретные цели. Некоторые из пушек вращались туда-сюда или вверх-вниз, другие направились точно на площадку, иные же просто целились куда-то в воздух. Это не имело значения. На толпу смотрели коротковолновые лазеры, пушки Гаусса, петлевики, умиротворители, дезинтеграторы, удушители, пульсаторы, переносные лучевики. Даже атака всего флота Гора не могла оправдать применение такого арсенала в замкнутом пространстве планеты; и эта огневая мощь принадлежала кораблю, чья команда состояла из людей, которые или потеряли, или никогда не имели человеческих побуждений. Тахл продумал маневр в надежде отвоевать определенное количество времени, просчитанное им до секунды; теперь же, казалось, в его распоряжении была вечность.

Зрачок шлюза открылся. Язык трапа лизнул землю. Многие из шестидесяти трех членов команды «Чарльза Мэнсона», как и Фурд, прошли тренировку в спецназе, и теперь десять человек быстро и аккуратно окружили группу солдат около шлюза, в середине которой замерли Тахл и Буссэ. Позади них с пистолетом в руке стояла Кир, прекрасная и страшная, она махнула Фурду, чтобы тот поднимался на борт, а за ней высился «Чарльз Мэнсон», массивный и беспричинный, угрожая всему и не объясняя ничего.

Один за другим бойцы, окружившие Тахла, опустили оружие. Некоторые в оцеплении сделали то же самое, но остальные по-прежнему держали шахранина на прицеле или развернулись, следя за Фурдом, когда тот пошел вперед. Тахл внимательно следил за их позами, помня, что люди, в отличие от шахран, не владели дополнительным языком тел, и пытался предсказать, кто же из солдат выстрелит первым и в кого. Он по-прежнему крепко держал Буссэ, но хватку не усиливал.

Фурд шел к кораблю – такое небольшое расстояние, последние несколько метров длинного и неприятного путешествия – и пытался предсказать событие, которое хотел вычислить Тахл. Если кто-то сорвется, то это будет солдат, стоящий в оцеплении. В Фурда могли выстрелить сзади – в этом случае он ничего не мог поделать, разве только идти к кораблю спиной вперед, но о таком он даже думать не хотел, – тогда решение убийцы станет относительно хладнокровным и в конечном итоге менее вероятным. Нет, кому-то откажет здравый смысл, выпустит пулю человек, который все вынес, но не смог равнодушно наблюдать за тем, как безоружный командир «аутсайдера» проходит мимо; возможно, выстрелят спереди, но, скорее всего, сбоку. Фурд чувствовал, как поворачиваются лица и автоматы, словно он был связан с каждым солдатом невидимыми нитями, которые держались в плоти коммандера на крохотных булавках.

Его вычисления оказались менее точными, чем у Тахла, но, тем не менее, он все понял верно. Как и ожидал Фурд, опасность пришла сбоку, от кого-то из правой линии оцепления. Когда коммандер поравнялся с ним, то ощутил напряжение, идущее от солдата, увидел, как дуло автомата начинает двигаться в его сторону, и, еще не почувствовав угрозы, Фурд повернулся, вытащил собственный пистолет и поверх ствола посмотрел в лицо молодому солдату, настолько молодому, что у него еще прыщи не сошли, а юноша неожиданно испугался одной мысли о том, что собирался сделать. Фурд расслабил палец, застывший на спусковом крючке. Все нормально: рефлексов хватило, стрелять не потребуется, и Тахл верно оценит ситуацию и сделает такой же вывод. А потом, к своему немалому изумлению, коммандер увидел, что у солдата осталась лишь часть головы, и какое-то время даже пытался решить, можно ли сохранить испуганное выражение лица, когда от него осталась только половина.