Текст книги "Чёрные очки (aka "Проблема с зелёной капсулой")"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 18
ДЕЛО ПРОТИВ ИКС

В восемь вечера четверо мужчин сидели у камина в номере Эллиота в «Голубом льве».

– Теперь мы знаем, – говорил доктор Фелл, загибая пальцы по очереди, – кто убийца, как он действовал и почему. Мы знаем, что вся серия преступлений была делом рук одного человека, не имеющего сообщников. Нам известны неопровержимые доказательства, свидетельствующие против него. Как видите, вина его не вызывает сомнений.

Суперинтендент Боствик решительно хмыкнул, а майор Кроу удовлетворенно кивнул.

– Несмотря на все это, – заметил он, – сама мысль о том, что этот тип живет среди нас...

– И отравляет атмосферу... – добавил доктор Фелл. – Вот именно. Это и расстраивает суперинтендента. Атмосфера влияет абсолютно на все – даже на самые безобидные поступки. Вы не можете переставить на столе чайную чашку, поехать на автомобиле или купить пленку для кинокамеры, чтобы не ощутить ее влияния. В результате спокойнейший уголок мира, вроде этого, переворачивается вверх дном. Револьверы сами собой стреляют в саду перед домом, где люди до сих пор в глаза их не видели. На улицах бросают камни. В голове у главного констебля и суперинтендента полный сумбур. И все это – следствие влияния одного человека.

Достав из кармана часы, доктор Фелл посмотрел на них и положил их на стол перед собой. Потом он медленно набил и зажег трубку, высморкался и продолжил:

– Покуда вы размышляете о доказательствах, я бы хотел прочитать лек... поговорить об искусстве отравления и познакомить вас с некоторыми фактами. В частности, поскольку это применимо к нашему делу, мы можем выделить определенную группу убийц. Как ни странно, я никогда не сталкивался с такой классификацией, хотя их характеры, как правило, настолько схожи, что отличаются лишь степенью жестокости и изощренности. Они архилицемеры и являются вечной угрозой для жен – я имею в виду отравителей-мужчин.

Видит бог, отравители женского пола тоже достаточно опасны. Но мужчины – куда большая угроза для общества, так как в своих преступлениях они опираются на принципы бизнеса, стремясь делать деньги с помощью стрихнина или мышьяка. Их не так много, но они достаточно знамениты, и их лица схожи друг с другом. Конечно, есть исключения, не попадающие ни под какую категорию, – например, Седдон. Но думаю, что если мы возьмем дюжину хорошо известных примеров из жизни, то обнаружим одну и ту же маску на лице и одну и ту же грязь в мыслях. Судите сами, соответствует ли этой группе наш убийца.

Прежде всего, эти мужчины – образованные и даже культурные люди, обладающие развитым воображением. Об этом свидетельствуют их профессии. Палмер, Притчард, Лэмсон, Бьюкенан и Крим были врачами, Ричсон – священником, Уэйнрайт – художником, Армстронг – адвокатом, Хох – химиком, Уэйт – дантистом, Вакье – изобретателем, Карлайл Харрис – студентом-медиком[33]33
  Читатель отметит, что в перечне отсутствует имя Криппена. Это намеренный пропуск. Многие из нас подозревают, что Криппен не собирался убивать Белл Элмор и что чрезмерная доза гиосцина была случайностью. Сошлюсь на мнение такого авторитета, как сэр Эдуард Маршалл Холл (см. великолепную «Жизнь» мистера Эдуарда Марджорибэнка, с. 277и далее). Криппен отказался ходатайствовать о признании отравления случайным так как это вовлекло бы в дело Этель ле Нев. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Это сужает область поисков. Нас не интересует безграмотный тупица, огревший кого-то по голове в баре. Мы ищем более изощренного преступника. Конечно, большинство (если не все) из перечисленных выше тоже в какой-то мере были тупицами – я последний буду это отрицать. Но они были тупицами с утонченными манерами, живым воображением и первоклассными актерскими дарованиями – некоторые из них способны удивить изобретательностью методов убийства или отведения от себя подозрений.

Доктор Джордж Харви Лэмсон, доктор Роберт Бьюкенан и Артур Уоррен Уэйт совершили убийство ради финансовой выгоды соответственно в 1881, 1882 и 1915 году. В то время жанр беллетристики, известный нам как детектив, пребывал в зачаточном состоянии. Но взгляните на методы каждого из них.

Доктор Лэмсон убил свою жертву – восемнадцатилетнего племянника-калеку – с помощью изюмин, отравленных аконитином и запеченных в пирог. Он зашел так далеко, что разрезал пирог в присутствии мальчика и директора его школы. Все трое съели по куску за чаем, поэтому Лэмсон мог заявлять о своей невиновности, когда отравился только юноша. О сходном приеме я, кажется, читал в каком-то детективном романе.

Доктор Бьюкенан отравил свою жену морфием. Он знал, что любой врач заподозрит этот наркотик по суженным зрачкам жертвы. Поэтому доктор Бьюкенан добавил в морфий немного белладонны, которая предотвратила сужение зрачков, и получил от лечащего врача свидетельство о естественной смерти. Это был блистательный прием, который увенчался бы успехом, если бы доктор Бьюкенан не проговорился о нем другу.

Артур Уоррен Уэйт, ребячливый и веселый преступник, пытался отравить своих состоятельных тестя и тещу с помощью микробов пневмонии, дифтерии и гриппа. Способ оказался чересчур медленным, и он в конце концов прибег к менее изощренному способу, обычным ядам, но его первой попыткой было отравление тестя туберкулезными бациллами в спрее для носа.

Доктор Фелл сделал паузу.

Он нырнул в свою стихию и был преисполнен серьезности. Если бы здесь присутствовал суперинтендент Хэдли, он потребовал бы придержать коней и закончить лекцию. Но Эллиот, майор Кроу и суперинтендент Боствик только кивали, понимая ее связь с убийцей из Содбери-Кросс.

– Какова же наиболее характерная черта отравителя? – снова заговорил доктор Фелл. – Она состоит в следующем. Среди друзей он обычно пользуется репутацией славного парня. Он веселый собеседник, душа общества и хороший спортсмен. Иногда он может проявлять слегка пуританские наклонности в отношении религиозных обрядов или даже поведения в обществе, но друзья и собутыльники легко прощают ему это.

Томас Гриффитс Уэйнрайт, этот приверженец правил хорошего тона, который отравлял людей, чтобы получать их страховку, сто лет назад считался самым гостеприимным хозяином. Уильям Палмер из Раджли был абсолютным трезвенником, но ничто не доставляло ему большей радости, чем угощать друзей выпивкой. Преподобный Кларенс В.Т. Ричсон из Бостона очаровывал благочестивую публику, где бы ни появлялся. Доктор Эдуард Уильям Притчард, с огромным лысым черепом и столь же огромной каштановой бородой, был идолом различных религиозных братств в Глазго. Видите, как все это применимо к человеку, который нужен нам?

Майор Кроу кивнул.

– Да, – мрачно отозвался Эллиот, перед мысленным взором которого возник образ убийцы.

– Но оборотная и, возможно, самая существенная сторона их характера – такое слепое равнодушие к чужим страданиям, такое хладнокровное обрекание людей на ужасную гибель, что наше ординарное воображение не может этого постигнуть. Вероятно, больше всего нас поражает их безразличие не столько к смерти, но и к предсмертным мукам. Все помнят знаменитый ответ Уэйнрайта на вопрос, почему он отравил миссис Эберкромби. «Честное слово, не знаю. Разве только потому, что у нее были такие костлявые лодыжки».

Конечно, это была бравада, но она выражает истинное отношение отравителя к человеческой жизни. Уэйнрайт хотел получить деньги, значит, кто-то должен был умереть. Уильям Палмер нуждался в деньгах для ставок на ипподроме, поэтому его жене, брату и друзьям следовало подмешать стрихнин. Для отравителя это вполне логичный вывод и столь же очевидное оправдание. Он «должен был что-то получить». Преподобный Кларенс Ричсон, с его магнетическим взглядом, отрицал со слезами на глазах, что женился на мисс Эдмундс ради ее денег или положения. Но он отравил бывшую любовницу цианистым калием, чтобы она не препятствовала его браку. Сентиментальный доктор Эдуард Притчард приобрел не так много, убивая жену медленно действующими дозами рвотного камня в течение четырех месяцев, и всего несколько тысяч, отравив свою тещу. Но он хотел быть свободным. Он «должен был это получить».

Это приводит нас к следующей характерной черте отравителя: его невероятному тщеславию. Собственно говоря, этот порок присущ всем убийцам. Но отравитель обладает им в многократно преувеличенном размере. Он тщеславен по отношению к своему уму, своей внешности, своим манерам, своему умению обманывать. Ему не чужд артистизм – как правило, он хороший актер. Притчард открыл гроб, чтобы в последний раз поцеловать в губы мертвую жену; Карлайл Харрис обсуждал с капелланом науку и богословие по пути к электрическому стулу; Палмер демонстрировал перед следователями свое негодование. Подобные театральные сцены бесконечны, и их корни в тщеславии.

Конечно, тщеславие не обязательно видно невооруженным глазом. Отравитель может быть мягким голубоглазым человечком профессорского типа, как Херберт Армстронг или стряпчий Хей, который избавился от жены, а потом пытался избавиться от конкурента в бизнесе с помощью мышьяка в ячменных лепешках. Хуже всего выглядит, когда самодовольство преступника трещит по швам на следствии или скамье подсудимых. Но тщеславие мужчины-отравителя нигде не дает о себе знать с такой силой, как в его власти – или тем, что он считает своей властью, – над женщинами.

Почти все они обладают – или думают, что обладают, – этой властью. Армстронг располагал ею в полной мере, хотя и в скрытом виде. Уэйнрайт, Палмер и Притчард использовали ее, совершая убийства. Харриса, Бьюкенана и Ричсона она приводила к затруднениям. Даже косоглазый Нилл Крим претендовал на такую власть. Она сопровождает все их действия. Хох – настоящий Синяя Борода – избавился от дюжины жен посредством мышьяка, спрятанного в авторучке. Не многие зрелища были нелепее Жана-Пьера Вакье, отравителя из Байфлита[34]34
  Байфлит – деревня в графстве Суррей, на юго-востоке Англии.


[Закрыть], поглаживающего напомаженные бакенбарды на скамье подсудимых. Вакье подмешал стрихнин в бромид хозяину пивной, надеясь, благодаря власти над женщинами, прибрать к рукам его жену и его заведение. Когда его волокли силой из зала суда, он кричал: «Je demande la justice!»[35]35
  Требую правосудия (фр.).


[Закрыть] – и, вполне возможно, искренне полагал, что не добился его.

Как мы видим, все эти отличные парни совершали убийства ради финансовой выгоды. За исключением Крима – он был безумен, и его дикие вымогательства с помощью шантажа не стоит принимать слишком всерьез. Но в основе других преступлений лежала жажда денег и роскоши. Жену и любовницу убивают тоже для того, чтобы отравитель стал богаче. Она стоит на пути реализации его талантов. Если бы не она, он мог бы добиться успеха и обрести желанный комфорт. Мысленно он уже считает себя выдающейся личностью, которая вправе претендовать на все блага мира. Следовательно, надоевшая супруга или любовница становится всего лишь символом, каким могут оказаться тетя или соседка. Во всем виноваты прогнившие мозги, которые отличают и убийцу из Содбери-Кросс.

Майор Кроу, задумчиво уставившийся на огонь в камине, сделал яростный жест.

– Это правда, – кивнул он и посмотрел на Эллиота. – Вы доказали это.

– Да, сэр. Надеюсь, что доказал.

– Все, что он натворил, пробуждает желание отправить его на виселицу, – проворчал майор. – Даже причина, по которой ему не удалось выйти сухим из воды, если я правильно вас понимаю. Все шоу провалилось только потому...

– Оно провалилось, потому что он пытался изменить всю историю преступлений, – отозвался доктор Фелл. – А такое никогда не удается, можете мне поверить.

– Погодите, сэр! – сказал Боствик. – Я чего-то не понимаю.

– Если у вас когда-нибудь появится искушение отравить кого-нибудь, – серьезно произнес доктор Фелл, – запомните, что из всех видов убийства отравление труднее всего совершить безнаказанно.

– Может быть, вы имеете в виду, легче всего? – удивился майор Кроу. – У меня не слишком буйное воображение, но иногда и мне приходит в голову мысль... Каждый день вокруг нас умирают люди якобы естественной смертью, но кто знает, скольких из них в действительности убили?

– Ох! – тяжко вздохнул доктор Фелл.

– Что значит «ох»?

– То, что я слышал такое и раньше. Возможно, вы правы. Мы этого не знаем. Но от вашего аргумента голова кругом идет. Предположим, сто человек умерли в Уигане за год. Вы подозреваете, что некоторых из них, возможно, отравили. И на этом основании вы утверждаете, что отравление совершить проще всего. Повторяю: то, что вы сказали, может быть правдой – возможно, кладбища отсюда до Джон-о-Гротса[36]36
  Джон-о-Гротс – мыс, северная оконечность Шотландии.


[Закрыть] переполнены останками убитых, взывающими об отмщении. Но, черт побери, нужны доказательства, чтобы считать это правдой!

– Тогда объясните вашу позицию.

– Если основываться только на тех случаях, которые мы можем использовать как тест, – когда яд обнаружен в теле, – становится очевидным, что отравление – та разновидность убийства, которую труднее всего совершить безнаказанно, поскольку очень немногим это удавалось.

Отравитель обречен с самого начала в силу свойств своего характера. Он никогда не может остановиться. Если ему случайно удается выйти сухим из воды в первый раз, он продолжает убивать с помощью яда, пока его не поймают. Вспомните вышеприведенный перечень. Допустим, вы или я могли бы кого-то застрелить, зарезать, задушить или проломить кому-нибудь череп. Но мы не прониклись бы такой страстной любовью к револьверу, кинжалу, носовому платку или дубинке, чтобы использовать их раз за разом. А отравитель делает именно это.

Даже его первое преступление достаточно рискованно. Обычный убийца подвергает себя одиночному риску, а отравитель – тройному. В отличие от орудовавшего пистолетом или кинжалом его работа не заканчивается с самим процессом отравления. Он должен убедиться, что жертва не прожила достаточно долго, чтобы обвинить его; должен продемонстрировать, что у него не было ни возможности ввести яд, ни причины делать это, и, наконец, что самое рискованное, он должен обзавестись ядом, происхождение которого невозможно отследить.

Снова и снова повторяется одна и та же мрачная история. Икс умирает при подозрительных обстоятельствах. Известно, что Игрек обладал веской причиной желать ему смерти и возможностью добавить яд в его еду или питье. Тело эксгумировано. Яд обнаружен. Далее необходимо только отследить то, как Игрек приобрел яд, и дальнейшие события становятся неизбежными – арест, суд, приговор и последняя прогулка в восемь утра.

Наш друг в Содбери-Кросс знал все это. Для этого не нужно было изучать криминологию – достаточно читать ежедневную газету. Но он решил спланировать убийство таким образом, чтобы противопоставить тройному риску тройное алиби. Он попытался сделать то, что еще не удавалось ни одному преступнику. Это не удалось и ему, поскольку толковый детектив, вроде мистера Эллиота, способен разгадать все детали этого тройного плана. А теперь позвольте показать вам еще кое-что.

Доктор Фелл достал из внутреннего кармана бумажник, набитый разнообразным хламом, с которым ему не хватало духу расстаться. Среди прочего он не без труда обнаружил нужное письмо.

– Я говорил вам, – продолжал доктор, – что Маркус Чесни написал мне всего несколько дней назад. Я ревностно охранял письмо от посторонних глаз, не желая, чтобы оно ввело вас в заблуждение. В нем слишком много подлинных доказательств, и это сбило бы вас с толку. Но прочтите его сейчас, в свете выводов, к которым мы пришли, и посмотрим, как вы будете это интерпретировать.

Он положил письмо на стол, рядом со своими часами. Письмо начиналось с адреса отправителя и даты: «Бельгард», 1 октября» – и в основном касалось теорий, которые они уже слышали. Но палец доктора Фелла указал на два абзаца ближе к концу:

«Все свидетели, выражаясь фигурально, носят черные очки. Они не могут видеть четко и различать цвета. Они не знают, что происходит на сцене, а еще менее – среди публики. Покажите им впоследствии запись происшедшего черным по белому, и они поверят ей, но даже тогда не смогут объяснить увиденное.

Вскоре я рассчитываю устроить мое маленькое представление для группы друзей. Если оно пройдет удачно, могу я попросить Вас о любезности приехать и посмотреть спектакль? Насколько я понимаю, Вы сейчас в Бате, и я могу прислать за Вами автомобиль в любой день, который Вы выберете. Обещаю обвести Вас вокруг пальца всеми возможными способами. Но так как Вы здесь новичок и едва знакомы с действующими лицами, я буду справедлив и подам Вам намек: следите внимательно за моей племянницей Марджори».

Майор Кроу присвистнул.

– Вот так, – усмехнулся доктор Фелл, складывая письмо. – Это – вместе с тем, что мы собираемся увидеть и услышать сегодня вечером, – довершит наше дело.

В дверь скромно постучали. Доктор Фелл посмотрел на часы и окинул взглядом группу. Все кивнули, давая понять о своей готовности. Доктор положил часы, когда дверь открылась и знакомая фигура, кажущаяся неузнаваемой в обычной одежде вместо привычного белого халата, просунула голову в комнату.

– Входите, мистер Стивенсон, – пригласил доктор Фелл.

Глава 19
ЗАПИСЬ ПРОЧИТАНА

Когда машина Эллиота подъезжала к «Бельгарду», она была переполнена, хотя Боствик и майор Кроу следовали за ней в другом автомобиле. Большую часть заднего сиденья занимал доктор Фелл; остальное загромождал большой ящик, который велели Стивенсону взять с собой. Сам Стивенсон, выглядевший заинтригованным и одновременно встревоженным, сидел рядом с Эллиотом.

Дело подходило к концу. Эллиот потянул ручной тормоз и окинул взглядом освещенный фасад дома. Прежде чем позвонить в дверь, он ждал, пока другие не присоединятся к нему. Вечер был холодным и с легким туманом.

Дверь открыла Марджори. При виде официального выражения их лиц она быстро огляделась вокруг.

– Я получила ваше сообщение. Сейчас все дома. Впрочем, мы и так не собирались уходить.

– Мы очень сожалеем, мисс, что приходится беспокоить вас в свадебный вечер.

Казалось, он не может отделаться от этой темы – она превратилась для него в навязчивую идею.

– Но мы не задержим вас надолго.

Сердитый взгляд майора Кроу заставил его умолкнуть.

– Суперинтендент!

– Сэр?

– Незачем обсуждать личные дела леди. Понятно? – Хотя майору было не по себе, он старался говорить весело, обращаясь к Марджори. – Боствик прав в одном. Мы уйдем так быстро, как только сможем. Ха-ха! Так о чем это я? Ах да! Пожалуйста, проводите нас к остальным.

Актер из майора был никудышный. Марджори посмотрела на него, потом на большой ящик, за ручку которого ухватился Стивенсон, и ничего не сказала. Лицо ее покраснело – за обедом она явно пила бренди.

Девушка проводила их в библиотеку – уютную комнату в дальней стороне дома с открытыми книжными полками и массивным камином из неотесанного камня, в котором потрескивали дрова. На коврике перед камином стоял ломберный стол, за которым доктор Чесни и профессор Инграм играли в триктрак. Хардинг развалился в кресле с газетой в руке. Из-за бинтов на шее его голова казалась неестественно застывшей.

Он и доктор Чесни были немного навеселе, а профессор Инграм – абсолютно трезв. Комнату освещали только бра – душный воздух был насыщен запахом кофе, сигар и бренди в бокалах из толстого стекла. Игру сразу же прервали, хотя профессор продолжал задумчиво катать по столику кости.

Доктор Чесни повернул к вошедшим красное веснушчатое лицо.

– Ладно, – проворчал он. – В чем дело? Выкладывайте.

Майор Кроу кивнул, и Эллиот шагнул вперед.

– Добрый вечер, – поздоровался он. – Думаю, все вы уже встречали доктора Фелла. А мистера Стивенсона вы, конечно, знаете.

– Еще бы, – отозвался доктор Чесни, пытаясь справиться с хрипловатостью, вызванной бренди. – Что это вы притащили, Хобарт?

– Его кинопроектор, – ответил Эллиот и обратился к профессору Инграму: – Сегодня, сэр, вы выражали желание посмотреть фильм, снятый во время шоу мистера Чесни. Если нет возражений, я хочу предложить всем просмотреть его. Мистер Стивенсон любезно согласился привезти оборудование. Надеюсь, вы дадите согласие установить его здесь. – Он старался говорить беспечным тоном, которому обучил его суперинтендент Хэдли. – Заранее извиняюсь за не слишком приятное зрелище. Но могу заверить, что просмотр поможет и нам, и вам.

Вновь послышалось тарахтение костей по столику. Профессор Инграм бросил взгляд на количество очков, подобрал кости и посмотрел на Эллиота.

– Ну-ну, – пробормотал он.

– Сэр?

– Говорите прямо. – Профессор опять бросил кости. – Это реконструкция преступления в стиле французской полиции, во время которой виновный должен закричать и во всем признаться? Не мелите вздор, инспектор. Это ни к чему не приведет, да и просто нелепо с психологической точки зрения – по крайней мере, в отношении этого дела.

Его тон был легкомысленным, но смысл слов – вполне серьезным. Эллиот улыбнулся и почувствовал облегчение при виде ответной улыбки профессора.

– Честное слово, сэр, речь не идет ни о чем подобном, – поспешил отозваться он. – Мы не хотим никого пугать, а всего лишь просим вас посмотреть фильм, чтобы самим убедиться...

– В чем?

– В том, кем в действительности был доктор Немо. Мы тщательно изучили пленку. И если вы будете смотреть внимательно и с правильной точки зрения, то сможете определить, кто убил мистера Чесни.

Профессор Инграм положил кости в чашку, встряхнул и опять бросил их на стол.

– Значит, пленка разоблачает убийцу?

– Да. Мы так думаем. Вот почему хотим, чтобы вы ее просмотрели. Увидим, согласитесь ли вы с нами. Впрочем, я уверен, что согласитесь. Мы увидели это при первом же просмотре, хотя и не сразу поняли. Но нам кажется, что вы поймете. Это все упростит. Мы готовы произвести арест сегодня же вечером.

– Господи! – воскликнул Джо Чесни. – Вы имеете в виду, что собираетесь арестовать кого-то и повесить?

Он говорил с наивным удивлением, как будто такая возможность никогда не приходила ему в голову. Его лицо покраснело еще сильнее.

– Решать будет суд присяжных, доктор Чесни. Но у вас нет возражений против просмотра пленки?

– А? Нет-нет, никаких. По правде говоря, мне самому хочется ее увидеть.

– А у вас, мистер Хардинг?

Пальцы Хардинга нервно скользнули под воротником, коснувшись повязки. Прочистив горло, он взял стоящий рядом бокал и осушил его залпом.

– Нет. Фильм получился хорошо?

– В каком смысле?

– Изображение четкое?

– Достаточно четкое. У вас нет возражений, мисс Уиллс?

– Конечно нет.

– А ей обязательно это смотреть? – осведомился доктор Чесни.

– Мисс Уиллс, – медленно произнес Эллиот, – должна посмотреть пленку, даже если остальные откажутся.

Профессор Инграм опять бросил кости и проверил очки.

– Лично я более чем наполовину склонен отказаться. Как вы упомянули, сегодня я выражал желание посмотреть фильм, но получил от ворот поворот. Поэтому... – его лысина поблескивала в душной комнате, – мне очень хотелось бы послать вас к черту. Но я не могу этого сделать. Проклятый дротик для духовой трубки не давал мне покоя всю ночь, как и истинный рост доктора Немо. – Он со стуком поставил на стол чашку с костями. – Скажите, вы можете определить его рост по этой пленке?

– Да, сэр. Около шести футов.

Профессор резко вскинул голову. Доктор Чесни выглядел озадаченным, потом усмехнулся.

– Это точно? – осведомился профессор Инграм.

– Увидите сами. Мы хотим в первую очередь привлечь ваше внимание к другому моменту, но можете считать это установленным. Не возражаете, если мы используем музыкальную комнату для показа фильма?

– Нет-нет, показывайте где хотите, – хлопотливо отозвался Джо Чесни, буквально излучая радушие. – Позвольте проводить вас. Только надо захватить выпивку, чтобы досмотреть все до конца.

– Спасибо, я знаю дорогу. – Эллиот с усмешкой повернулся к профессору Инграму: – Вам незачем хмуриться, сэр. Показ в музыкальной комнате не означает разновидность французского допроса третьей степени. Просто мне кажется, там вы сможете лучше увидеть некоторые вещи. Мистер Стивенсон и я пойдем первыми, а майор Кроу приведет остальных минут через пять.

Только выйдя из комнаты, Эллиот почувствовал, как пылает его лоб. Он также осознал, что вовсе не думает об убийце, которому теперь не выкрутиться. Ему причиняли боль совсем другие мысли.

В холле и музыкальной комнате было холодно. Эллиот нащупал выключатель за секретером и раздвинул серые портьеры. За окнами поднимался туман. Инспектор подошел к радиатору и включил паровое отопление.

– Расположите экран, – сказал он Стивенсону, – между створками двери. Поставьте проектор как можно ближе – мне нужно максимально крупное изображение. Можем прикатить радиолу и поставить проектор на нее.

Стивенсон кивнул, и они молча приступили к работе. Простыню прикрепили кнопками к дверным косякам; проектор подсоединили к розетке. Но казалось, прошло много времени, прежде чем на экране вспыхнул большой прямоугольник света. Позади него находился темный кабинет, где еще не так давно сидел Маркус Чесни и громко тикали часы. Эллиот расставил парчовые кресла по два с каждой стороны экрана.

– Готово, – сказал он.

В этот момент в комнату вошла причудливая маленькая процессия. Доктор Фелл руководил церемонией. Марджори и Хардинг заняли кресла с одной стороны экрана, а профессор Инграм и доктор Чесни – с противоположной. Майор Кроу, как и прошлой ночью, прислонился к роялю. Боствик и Эллиот встали по обеим сторонам двери, а доктор Фелл – рядом со Стивенсоном, у проектора.

– Предупреждаю, – заговорил доктор Фелл, дыша с присвистом, – что это будет нелегко для вас – особенно для мисс Уиллс. Но, пожалуйста, мисс Уиллс, придвиньте ваше кресло немного ближе к экрану.

Марджори в недоумении уставилась на него, но повиновалась. Ее руки так сильно дрожали, что Эллиот подошел и придвинул ей кресло. Теперь она находилось всего на расстоянии фута от простыни между створками дверей, хотя и по-прежнему сбоку.

– Благодарю вас, – буркнул доктор Фелл, чье лицо было не таким красным, как обычно. Он повысил голос: – Аминь! Поехали!

Боствик погасил свет. Эллиот снова обратил внимание на кромешную тьму, нарушенную, лишь когда Стивенсон включил проектор. Луч слегка осветил лица находившихся рядом. Так как аппарат стоял в пяти футах от экрана, изображение должно было выглядеть необычайно крупным, хотя и не в натуральную величину.

Проектор ритмично загудел, и экран начал темнеть. В комнате слышалось шумное дыхание. Эллиот различал разбойничью фигуру доктора Фелла, возвышавшуюся над сидящими, но воспринимал все это лишь как фон для происходящего на экране. Его мысли были сосредоточены на том, что им вновь предстояло увидеть и смысл чего становился удивительно ясным, если только немного подумать о нем.

По экрану сверху вниз поползла вертикальная полоса света, мерцая по краям. Снова открылись призрачные двери, и перед зрителями постепенно возникло четкое изображение комнаты за двустворчатой дверью. При виде огня, поблескивающего в камине, белого света лампы на столе, часов с белым циферблатом у Эллиота возникло ощущение, будто они смотрят на настоящую комнату, а не на экран, но сквозь вуаль, сводящую все цвета к серому и черному. Иллюзию усиливало тиканье часов, совпадающее с качанием маятника на экране. Перед ними была комната в Зазеркалье[37]37
  Имеется в виду сказка Льюиса Кэрролла (1832–1898) «Алиса в Зазеркалье».


[Закрыть] с часами, показывающими время роковой ночи, и окнами, впускающими ночной воздух.

Потом на них из кабинета устремил взгляд Маркус Чесни.

Изображение на экране было почти в полный рост, поэтому неудивительно, что Марджори вскрикнула. Не меньший эффект производило и жутковатое выражение лица Чесни, искаженное особенностями освещения и усиливавшее чувство реальности. Чесни в Зазеркалье серьезно занимался своими делами. Сидя лицом к зрителям, он отодвинул в сторону теперь кажущуюся серой коробку конфет и приступил к пантомиме с двумя маленькими предметами на столе...

– Я был слеп как летучая мышь! – шепнул профессор Инграм, склонившись вперед так, что луч проектора полоснул по его лысому черепу. – Дротик для духовой трубки? Как бы не так! Теперь я вижу...

– Это не важно! – прервал его доктор Фелл. – Не думайте об этом. Следите за левой стороной экрана, где появится доктор Немо.

Как по команде, на экране возникла высокая фигура в цилиндре, сразу повернувшись лицом к зрителям, которые уставились в черные очки. На близком расстоянии детали выглядели более крупными и четкими. Можно было разглядеть стершийся ворс цилиндра, мохнатый шарф с отверстием для носа и странную походку доктора Немо. Повернувшись спиной и подойдя к столу, он быстро начал подмену коробок конфет...

– Кто это? – осведомился доктор Фелл. – Посмотрите внимательно.

– Это Уилбер, – сказала Марджори, приподнявшись с кресла. – Разве вы не видите его походку?

Голос доктора Чесни был громким, но озадаченным.

– Девочка права, – заявил он. – Но это не может быть Уилбер. Парень мертв!

– Выглядит он, безусловно, как Уилбер, – признал профессор Инграм, напряженно вглядываясь в экран. – Погодите! Тут что-то не так. Это трюк. Я готов поклясться...

– Мы подходим к самому главному, – прервал его доктор Фелл, когда доктор Немо двинулся к другой стороне стола. – Мисс Уиллс, через пару секунд ваш дядя кое-что скажет. Он смотрит на Немо и собирается сказать ему что-то. Прочитайте слова по его губам и сообщите нам. Внимание!

Девушка стояла у экрана, склонившись вперед, и ее тень почти касалась его. Наступила неестественная тишина, нарушаемая только гудением проектора. Когда серые губы Маркуса Чесни начали шевелиться, Марджори заговорила почти одновременно с ним. Ее голос звучал тихо и отстранение, как будто она думала совсем о другом:

 
Не в силах, доктор Фелл, я вас любить
И не могу причину объяснить,
Но...
 

Вся группа встрепенулась.

– Что это значит, черт возьми? – осведомился профессор Инграм. – Что вы говорите?

– То, что он, – ответила Марджори. – «Не в силах, доктор Фелл, я вас любить...»

– Я же говорил, что это трюк! – перебил профессор. – Я не настолько безумен, чтобы этому поверить. Ведь я был там, слышал Маркуса и знаю, что он не произносил ничего подобного!

– Конечно нет, – подтвердил доктор Фелл. – Следовательно, вы не смотрите фильм, где снято происходившее прошлой ночью. Следовательно, нам подсунули не ту пленку. Следовательно, убийца тот, кто это сделал, уверяя нас при этом, что пленка подлинная. И следовательно, убийца...

Оканчивать фразу не понадобилось.

Увидев, что Джордж Хардинг вскочил с кресла, Эллиот в три шага пересек луч света. Хардинг неуклюже попытался нанести ему удар правой рукой в лицо. Но Эллиот как раз и надеялся на драку, мечтая и молясь о ней. Его неприязнь перешла в ненависть – все то, что сделал Хардинг, и все причины, по которым он это сделал, пронеслись у него в голове, как безмолвный крик, когда он яростно бросился на противника. Но сопротивления не последовало. Первая же попытка лишила Хардинга мужества. Его лицо исказила судорога жалости к себе, глаза закатились, и он свалился в обморок, цепляясь за юбку Марджори. Им пришлось приводить его в чувство с помощью бренди, прежде чем произнести традиционную формулировку, сопровождающую арест.