Текст книги "Крестный отец Катманду"

Автор книги: Джон Бердетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Глава 17

Я попросил секретаря Кхун Куланкона вызвать нам такси, чтобы мы могли вернуться в Крунгтеп. По дороге память о непотребстве женской пересыльной тюрьмы и распаде личности Рози Маккой навалилась на нас тяжким грузом, но, подозреваю, по разным причинам. Я не обратил внимания, сколько раз водитель бросал взгляды в зеркальце заднего вида, хотя смутно чувствовал его нервозность.

Лек, как большинство тайцев, считал, что фаранги – существа другого порядка и смешно даже пытаться их понять. Выступление Рози только укрепило его в этом мнении. Мысль о том, что необходимо совершить преступление, чтобы зажить лучше и стать чище, также была ему недоступна. В Таиланде люди становятся преступниками, потому что им от прошлых жизней досталась дурная карма. Но по доброй воле, если на то нет веских причин, испортить свое кармическое будущее – это уж как-то очень по-марсиански. Я же все прекрасно понимал. И представлял, как бы себя повел, если бы объявили, что мне предстоит провести двенадцать лет в тайской тюрьме.

– Как думаешь, Зинна ее убьет?

– Не знаю. Если ему донесут, что она перестала владеть рассудком и мелет что попало, прикажет подсунуть какую-нибудь дрянь, чтобы все выглядело так, будто она умерла от передозировки. Викорн поступил бы точно так же.

– Извините, мне надо пописать, – объявил таксист и свернул на площадку у рощицы.

Я смотрел, как он вылез из машины, сначала взялся за молнию на ширинке, а затем побежал. Я действовал слишком медленно. Следовавший за нами открытый пятитонный грузовик, из тех, что перевозят войска, остановился перед носом такси, и нас моментально окружили мускулистые парни в камуфляже. В сопровождении двух юных солдат – они показались мне не старше подростков – к нам подошел энергичный малый с лейтенантскими нашивками. С обеих сторон машины на нас уставились дула автоматов.

– Пожалуйста, выходите, – предложил лейтенант.

Я невольно покосился на Лека. Он как-то не очень вязался с обществом военных.

– Послушайте, – обратился я к лейтенанту. – Я догадываюсь, в чем дело. Но он ничего не знает, просто мой помощник, не более чем курсант.

Военный присмотрелся к Леку, заметил тушь на лице, длинные волосы, бросающуюся в глаза женственность и усмехнулся.

– Отпустите его, – прошипел я, но лейтенант только снова усмехнулся.

Его армейский ум, не иначе, заключил, что мы с Леком любовники. Солдаты решили позабавиться по дороге на базу.

И позабавились. Когда я остановился перед дверью кабинета генерала Зинны в военном городке, мои уши звенели от криков Лека, среди которых самыми невыносимыми были следовавшие за стонами боли восклицания: «Чем я вас обидел?»

Я решил использовать это выражение в общении с генералом.

Как только я появился в его кабинете, он отпустил двух вооруженных охранников. Генерал был на пять дюймов ниже меня и на двадцать лет старше, но в драке легко бы положил меня на обе лопатки. У него была широченная грудь и сильно развитая мускулатура, какой Будда иногда награждает коротышек в качестве компенсации за их маленький рост. Я представил, как он в детстве решал, кем ему стать, когда вырастет, и свел список до двух пунктов: армейский генерал и оперный баритон. Правда, насчет второго он серьезно не задумывался. Пикантность ситуации заключалась в его печально известном пристрастии к мальчикам. Однако он принадлежал к той категории «голубого» сообщества, для которой эрекция являлась чем-то вроде дубинки полицейского, которой они сокрушали любовников, в то время как Лек состоял из любви, вряд ли когда-нибудь занимался сексом и поэтому был достоин презрения.

– Чем я вас обидел? – спросил я.

Седые волосы генерала были так коротко подстрижены, что казалось, будто он обрит наголо. При его росте он держался важно и напыщенно.

Зинна встал, обошел стол, подковки его сапог прозвенели по плиткам пола. Он остановился в дюйме передо мной и ткнул в грудь указательным пальцем, словно хотел опрокинуть.

Только злость за Лека придала мне храбрости схватить его палец и загнуть назад. Он не вздрогнул, а посмотрел мне в глаза, словно хотел понять, хватит ли у меня духу его сломать.

«Давай, давай, – говорили его глаза, – налетай!»

Я сделал ему так больно, как только осмелился, но ломать палец не решился и отпустил. Надо признать, его болевой порог гораздо выше моего. Зинна несколько секунд с любопытством смотрел на свою руку, затем кивнул на грубый деревянный стул, а сам остался стоять.

– Ответь, с какой целью ты заявился в женскую тюрьму со своим валетом, и можешь отправляться на все четыре стороны.

– Он не мой валет, он мой помощник. И что бы вы ни задумали, имейте в виду: он ни при чем. Кстати, что, ваши люди – все «голубые»? У меня такое впечатление, что они все, как один, влюбились в него.

Мой вопрос, казалось, его позабавил. В глазах генерала появилась смешинка.

– А если и так, это противозаконно? Ты собираешься их арестовать?

– Нет, – ответил я. – Не имею права. Это очевидно.

– Очевидно, – кивнул он. – Очень жаль, что твой босс, полковник Викорн, до сих пор этого не понимает. – Он отступил на два шага и окинул меня внимательным взглядом. – Думаю, ты приходил туда повидаться с австралийской сучонкой. – Он выговорил это слово с сочным презрением. – Это ты ее арестовал?

Поскольку я не ответил, он окликнул находящегося за дверью секретаря. Вошел рядовой лет тридцати, ростом выше шести футов, скроенный словно из железа. Но меня встревожило не столько его телосложение, сколько прячущийся в этом теле ум. Этот человек не шаловливый молодой новобранец, а убийца, которому доставляет удовольствие его работа.

Я кашлянул.

– Послушайте, думаю, что могу объяснить в дв… дв… двух словах. Вы считаете, что полковник Викорн арестовал вашего наркокурьера, потому что решил пойти на обострение. Ваше десятилетнее соглашение подходит к концу, и каждый из вас пытается добиться преимуществ. Но вы ошибаетесь. Мой босс не стал бы действовать так грубо – вы не тот человек, к кому применима подобная стратегия. Всем это известно. В дело вмешалась третья сторона.

Я заметил, что пробудил в Зинне интерес.

– Вот как? Кто такой?

– Тибетец.

Это слово вызвало странную реакцию. Генерал переглянулся со своим головорезом, затем пододвинул стул, сел напротив меня и минут пять не говорил ни слова.

– Имя? – наконец спросил он.

– Доктор Норбу Тиецин.

Мне показалось, что и генерал, и его секретарь одновременно вздрогнули. Зинна поднялся и некоторое время властным шагом расхаживал по кабинету, каждым кругом все больше утверждая свою власть. Затем приказал секретарю выйти и, когда дверь за ним закрылась, повернулся ко мне.

– Говори.

– Только после того как увижу своего помощника за окном в добром здравии.

– С каких пор приказания отдаешь здесь ты?

– Вы можете вырвать у меня ответ при помощи пытки. Но это займет какое-то время и Викорн посчитает, что ему следует отомстить. Можно гораздо эффективнее использовать ваше драгоценное время – просто покажите мне Лека в окно. И еще: в моей власти сделать так, чтобы ваши переговоры о новом десятилетнем соглашении прошли как можно спокойнее и без эксцессов. Вы так не считаете?

Зинна пожал плечами и взял телефонную трубку.

– Похоже, тут настоящая любовь. – Он косо взглянул на меня, прежде чем заговорить в микрофон. – Выведи-ка во двор транссексуала, которого только что привезли ребята. Так, чтобы я мог видеть то ли его, то ли ее из окна. А если замечу на нем видимые отметины, кое-кому надеру задницу.

Пока Лека выводили, мы с Зинной, хоть, казалось, это было неуместно, предались воспоминаниям о том, как больше десяти лет назад проходили их переговоры с Викорном. К тому времени я всего несколько лет работал полицейским после курсантской школы. Генерала удивило, насколько хорошо сохранились в моей памяти те события. Но такое вряд ли забудешь.

Тогда и Викорну, и Зинне было по пятьдесят с небольшим, они достигли вершины власти и горели желанием помериться силами, сойдясь друг с другом в самой отчаянной схватке, какие мне только приходилось видеть. Переговоры проходили на границе с Бирмой, где Зинна организовал фабрику наркотиков, способную производить миллион таблеток в день. В качестве рабочей силы на фабрике использовались карены, [37]37
  Карены – группа народов на юге и юго-востоке Мьянмы и северо-западе Таиланда. Говорят на каренских языках, входящих в тибето-бирманскую языковую подсемью.


[Закрыть]которых бирманские военные превратили в рабов и, разумеется, за жирный кусок прибыли уступили Зинне.

Пока мы с Зинной толковали о тех временах, у меня в голове вертелись и складывались в картинки обрывки воспоминаний. Мысленно я видел себя совсем еще юнцом – впечатлительным, восторженным, горячим и полностью под пятой Викорна. Полковник послал меня на территорию, которой исторически владели не карены, а хмонги. [38]38
  Хмонги проживают на севере Лаоса. Организация хмонгов «Чао Фа» борется против существующего лаосского правительства.


[Закрыть]В мою задачу входило разведать местность, перед тем как сядет вертолет. Викорн всех поразил, прилетев не на одной черной птичке, а прихватив с собой целую армаду из тринадцати винтокрылых машин, нанятых на день у торговца оружием из Камбоджи.

Зинна пришел в ярость, испугался, но не подал виду. Они вели переговоры за столом армейского образца в долине, где хмонги выращивали мак. Затем что-то пошло не так, и из-за выступа появились весьма свирепого вида солдаты с базуками и бросились в нашу сторону, что очень сильно смахивало на военную атаку. Тут мы как полоумные рванули когти к последнему, не успевшему улететь вертолету. И уже с высоты делали им непристойные жесты, означающие, что генетически они не так уж далеко ушли от водяных буйволов, и в то же время держали пальцы скрещенными, чтобы они не вскинули базуки на плечи и не пальнули в нас, пока мы еще в радиусе действия их ракет.

– Близко, – пропел Викорн, когда замечательная сверлящая воздух блестящая болванка пролетела мимо нас (она напомнила мне о стремительно рвущейся назад, в нирвану, завершившей свой цикл воплощений душе, отчего даже я испытал некоторую ревность).

Когда вертолет, закладывая вираж, накренился, я увидел, как хмонгские женщины складывают в кучи мешки с опиумом-сырцом. А другие надевают их на бамбуковые палки, которые кладут на плечи и несут в деревню, как делали это тысячу лет.

– Никогда не видел, чтобы Викорн так быстро двигался, – усмехнулся Зинна.

Он явно считал, что выжал из полковника все, что можно, в последовавших напряженных переговорах, хотя тот оставил в соглашении бреши, через которые могла проехать запряженная буйволами повозка.

Генерал дернул подбородком в сторону окна. Два солдата поставили Лека прямо перед стеклом. Вид у него был совершенно униженный.

Я так разозлился, что подумывал, не ударить ли Зинну в промежность. Даже ощутил, как бью его носком ботинка. Сладко будет видеть, как он корчится на полу, – ради этого можно снести и побои. Но затем что-то странное произошло в моем сознании. Сама собой в мозгу стала повторяться мантра Тиецина. Возникло то же чувство, что в чайной, – ощущение, будто я плыву, мысленно освобождаясь от тирании пребывания здесь и сейчас. Даже страдающий Лек стал вдруг нереальным.

Зинна упорно глядел на меня.

– Ну?

Я с усилием сосредоточил внимание на пяти чувствах.

– В тот день, когда была арестована австралийка, нам поступила информация. Звонок был из Катманду в Непале. Мы проверили его. Ничего необычного, если бы не факт, что звонивший находился в Гималаях. В девяноста девяти случаях из ста таким образом торговец наркотиками наносит удар в спину своему бывшему партнеру. Когда в информации заключается нечто особенное, мы ставим в известность иммиграционную службу. Это был именно тот случай, поэтому я приехал в аэропорт и помогал осуществлять арест. Это все, что я могу вам рассказать.

– Но сегодня ты ездил с ней повидаться.

– Конечно. Хотел выяснить, нельзя ли получить еще информацию. Я же коп.

Зинна презрительно ухмыльнулся.

– Ты не коп, ты шавка Викорна. Встаешь на задние лапки по команде хозяина. – Генерал помолчал, чтобы я полнее прочувствовал оскорбление. – Ты ведь знал, что она наша?

– Мы ничего не знали. – Я почесал ухо. – Но она перевозила очень много «дури». И поскольку была не нашей, резонно было предположить, что принадлежит вам.

Я ждал новых вопросов о тибетском информаторе и, честно говоря, не очень понимал, как буду отвечать.

– Информатор вам представился? Так и сказал, что он доктор Тиецин?

Я вскинул руки ладонями вверх.

– Помилуйте, имя можно придумать какое угодно.

Зинна больше минуты смотрел на меня нервирующе пристально, затем будто потерял интерес.

– Да, имя может придумать каждый. Даже такое.

– Может, на тибетском языке это что-то вроде шутки? – предположил я и, отвечая на его скептический взгляд, добавил: – Понимаете, как если бы кто-то назвался Микки-Маусом или Наполеоном Бонапартом. Тибетская национальная шутка.

– А что тебе известно о тибетской культуре? – неожиданно спросил Зинна.

– Ничего.

К моему удивлению, он решил не продолжать разговор.

– Хорошо, можешь идти.

Я поднялся.

– Кстати, она ничего не сказала.

– Кто? – удивился Зинна.

– Австралийка Рози Маккой. Она ничего не сказала и, похоже, ничего не знает. Вы ведете дела умело. Ее ведь невозможно связать ни с кем из ваших людей?

– И с твоим тибетцем ее тоже нельзя было связать, пока вы ее не арестовали.

– Хотите, я поговорю с Викорном, и мы постараемся убедить иммиграционную службу прекратить дело? Сделаем это, чтобы заранее подсластить ваши грядущие переговоры.

– Нет, – ответил он, подумав. – С этим делом я предпочту разобраться сам. – Он одарил меня фальшивой улыбкой. – Вас не потревожу.

Когда я уже уходил, он огорошил меня замечанием:

– Все, что произошло в Непале: расстрел наследным принцем собственной семьи в июне 2001 года, гибель монархии, победа коммунистов… [39]39
  1 июня 2001 г. наследный принц Дипендра на традиционном обеде, посвященном встрече всей королевской семьи, расстрелял всех присутствующих, а затем застрелился сам.


[Закрыть]Знаешь, откуда ноги растут?

– Нет.

– Так вот, узнай. Там двадцать лет возили наркотики из Тибета в Непал. Операция гораздо масштабнее, чем все, что мы имеем в Таиланде. Кто контролировал правительство, тот заправлял доставкой товара. По размаху не сравниться и Колумбии. Но это Гималаи; что там происходит – не знает никто, даже американцы. На Тибете разведка ЦРУ почти не действует – сведения поступают только от людей далай-ламы из Дхарамсалы и от немногочисленных шпионов из Лхасы. – Зинна многозначительно посмотрел на меня. – Эти люди умеют молчать.

– Откуда вам известно? – спросил я с порога.

– Тибетец рассказал.

– Тиецин? Он был здесь? Или звонил вам из Катманду?

Генерал мотнул головой. Видимо, это должно было означать, что он не собирается отвечать на эти вопросы.

– Но зачем возить товар через Тибет? Почему не через Пакистан и Индию? Мумбай, Дели и Калькутта печально прославились тем, что стати центрами транспортировки наркотиков.

– Именно поэтому, – отозвался Зинна. – Эти места слишком известны. Все западные спецслужбы присутствуют в Индии в неимоверном количестве – не только ЦРУ и Управление по борьбе с наркотиками, но также французские, немецкие, голландские, не говоря о британской М16. Но когда товар исчезает на Тибете, никаких следов не остается. И не может быть никаких информаторов. Зато существует сотня путей из Тибета в Непал, о которых знают только тибетцы, шерпы и гуркхи. Наркотики переносят пешим способом, и нервным покупателям так спокойнее. – Он бросил на меня насмешливый взгляд.

В такси, по дороге в город, мы с Леком почти все время молчали. А когда въехали в пригороды, он спросил:

– Ты, наверное, хочешь знать, трахнули меня или нет?

– Не хочу ничего знать такого, о чем ты не хочешь рассказывать.

– Есть очень много способов трахнуть таких, как я. Какая разница, как это сделали?

Через десять минут, выходя из такси, он сказал:

– Не остается ничего иного, как идти домой и хорошенько выплакаться. К утру я приду в себя.

Глава 18

Если понимаю, что я сумасшедший, означает ли это, что я нормальный? Задаю этот вопрос, поскольку сейчас двадцать две минуты четвертого утра. В это время я со стоном просыпаюсь каждую ночь – точно в двадцать две минуты четвертого. Знаю, что шум, который я слышал – тот, что меня разбудил, хотя и кажется, будто он доносится со двора, словно там кто-то ходит, – на самом деле продукт моей психики. Сердце бешено стучит, пот так обильно выступает на лбу, что подушка становится мокрой, и я, лежа на спине, застываю от страха.

Ты, фаранг, наверное, думаешь, я недостаточно сбрендил, чтобы слышать воображаемые звуки при свете дня, когда сознание не спит? Достаточно. Вот опять: теперь не во дворе, а внутри черепа – странное, пугающее чириканье, будто попавшая в силок птица предупреждает остальных: опасно, не лезьте сюда.

Как советовала та монахиня, глубоко вдыхаю, до самого солнечного сплетения, места, где живет свихнувшийся нерв, который заставляет меня паниковать. Не могу оторвать глаз от своей вздымающейся груди, а затем закрываю веки.

«Ну-ну, воспользуйся мгновением, – говорю я себе, – не отворачивайся, что бы это ни было. – Проглатываю застрявший в горле ком и повторяю: – Ну же, посмотри дьяволу в глаза, и пусть он первый отведет взгляд».

Я страшусь этой картины, а она снова и снова встает передо мной: маленькое тельце Пичая в который раз соскальзывает в печь. Боюсь глубины горя, которое, словно подземная река, несет меня в самый ад. Есть ли путь назад? Я, как ночной ныряльщик в холодное море, заставляю себя дышать ровнее и постепенно успокаиваю мечущийся ум.

«Ну вот, – говорю я себе, – а теперь смотри!»

Но неужели обязательно, чтобы каждый раз звонил телефон, стоит мне набраться храбрости и решить действовать? Сигнал настоящий, а не воображаемый – я еще могу распознать. Проморгавшись от такого быстрого перехода к обыденности, я хватаю мобильник и, умудрившись не промахнуться мимо зеленой кнопки, кладу его рядом с собой на подушку. Звонящий себя не называет. В этом нет необходимости.

– Как дела?

Я выжидаю мгновение.

– Куда, черт побери, вы пропали? Я постоянно пытался до вас дозвониться.

– Ищущий да обрящет.

– Загорали в Калифорнии?

Он усмехнулся:

– Вижу, дела не так уж плохи, если вы способны на сарказм.

– Это не сарказм, а раздражение. В данный момент мне не требуются душеспасительные беседы. Спасибо.

Снова смешок.

– Отлично, вы стали сильнее. Так скажите, что вы делаете в данный момент. Такое впечатление, что вы обряжаетесь в доспехи, чтобы насадить на шпагу дракона.

– Ненавижу вашу телепатию. Если бы не она, я бы мигом порвал с вами как с шарлатаном.

– Воля ваша. Пожалуйста, порвите со мной как с шарлатаном. Сделайте этот решительный шаг. Придется отложить ваше просветление в этой жизни, но ничего страшного. Просто обеспечьте себе возрождение в пристойном теле в хорошем культурном окружении. Это тоже, разумеется, нелегко. В лучшем случае придется потерпеть несколько сотен неудач в катастрофических социоэкономических обстоятельствах, прежде чем представится новый шанс. Это только считая возрождения в человеческом обличье. Для других возрождений я бы предпочел формы млекопитающих с более коротким сроком жизни – экономит время.

– Вы говорите как торговец, – проворчал я.

– Я же вам рассказывал: было время, когда я всеми силами старался стать частью торгашеской Америки.

Я вздохнул.

– Так зачем вы звоните?

– На самом деле это вы мне позвонили. Я тоже пытался связаться с вами, но не давал ваш страх. Если хотите знать, то ясновидцу вы представляетесь зародышем с зашитыми глазами.

– Я собирался взглянуть в лицо своему самому сокровенному страху.

Он кашлянул.

– Вот по этому поводу я и звоню. Ваша отвага похвальна, но сейчас не время.

– Почему?

– Вы еще слишком слабы. В вашем тонком теле слишком много дыр, и демон сокрушит вас, если вы атакуете его в лоб. Расслабьтесь и ни о чем не думайте.

Я медленно выдохнул.

– Послушайте, пока вы не отключились, мы должны кое-что обсудить. Небольшую деловую проблему экспорта-импорта.

Внезапно его голос стал гладким словно шелк, будто многоопытная мать успокаивала встревоженного ребенка.

– Это не деловой звонок. Вы все еще в постели? Если да, повернитесь на живот и положите подушку на плечи. Сделали?

– Да.

– Хорошо. А теперь я повторю вам мантру определенным тоном. Сосредоточьтесь именно на тоне моего голоса, а не на словах. Расслабьтесь. Вы можете пока не понимать, но сегодня ночью вы вели себя хорошо. Набрались мужества пред ликом дракона. Это прекрасно. Теперь все, что вам требуется, – это тренировка, чтобы у вас появился шанс победить. Ну как, засыпаете?

Когда я открыл глаза, было уже позднее утро. А когда наконец добрался до управления, обнаружил новое электронное сообщение от агента ФБР.

«Связалась с нашими умниками из Квонтико, хотела еще раз поинтересоваться твоей жертвой – Фрэнком Чарлзом. Оказывается, я была не права, когда утверждала, что он вышел невредимым после своих разводов. Первые два нанесли ему значительный урон. Но он был тогда молод и сохранил способность высасывать деньги из голливудской системы. Третий развод отнял большую часть того, что у него было. Феминизм тогда набрал полные обороты, а виноватой стороной оказался он (загулял с горничной-филиппинкой, пока жена навещала мать). И пришлось ему оглядываться по сторонам в поисках источников денег. Кто-то его убедил, что Непал совершенно неизвестен американцам и поснимать там игровые или документальные фильмы, возможно, удачная мысль.

Он отправился туда, как считал, на разведку. Затем второй раз. А потом случилось нечто такое, что никто не в состоянии до конца объяснить.

Внимание: он нашел деньги для своего фильма. В пресс-релизах утверждалось, что фильм о том, как тибетцы бегут через горные перевалы в Непал, о страданиях в „третьем мире“, умирающих детях, брошенных в тюрьмы на пытки мужчинах, о женщинах с новорожденными малышами, которым приходится самим бороться за жизнь, об обморожениях и так далее. Но фильм так и не был показан. Не вышел на экраны и, следовательно, не принес денег. Но самое странное, что Фрэнк Чарлз, по природе хвастун, никому не показал его даже в кулуарах. Во всяком случае, об этом никто не знает, а я разговаривала со многими знатоками кино из тех, которые помнят, кто был вторым осветителем во время съемок „Унесенных ветром“.

На этом завершаю. В следующий раз свяжись со мной по скайпу. Трудно долго оставаться в Виргинии без того, чтобы не посмотреть на настоящего иностранца.

Кимберли».

Сукум отказался встречаться со мной на сой Ковбой, поэтому я велел ему дожидаться меня у станции надземки «Асок». А сам, чтобы сэкономить время, отправился на поезде. Такая поездка – наглядный урок врачующей власти денег. Восемь лет назад из окна поезда надземки открывался вид на десятки недостроенных зданий, обреченных на существование в виде мертвых скелетов, где никто не обитал, кроме бездомных и собак. Так было после финансового кризиса девяностых годов двадцатого века. Затем настроение у бога рынка изменилось, и благодаря спекуляции башни из стекла и бетона принялись расти как грибы после дождя.

Сукум ждал меня у входа на станцию, одетый в свои обычные черные брюки, белую рубашку и черные ботинки – наряд, по которому все его узнавали. А вот пиджак он на этот раз решил оставить в управлении.

Мы воспользовались подземным пешеходным переходом под «Асок» и вышли на поверхность в нескольких шагах от сой Ковбой. Здесь начинается один из старейших в городе районов красных фонарей, который был очень популярен среди американцев, приезжавших в Таиланд на побывку во время войны во Вьетнаме. Названия баров и клубов говорят сами за себя: «У Сьюзи Вонг», «Сыромятный кнут», «Сельская дорога», «У Фанни», «Игрушечный бар», «Лисички», «Пожарное депо». Мы начали с английского по виду паба на углу Двадцать третьей сой, перед которым стояло извергающееся из кондиционера роскошное облако конденсата. Сидели за столиком на улице, а туман расщеплял свет и создавал над нашими головами радугу.

Шло время, и мы отработали на сой Ковбой дюжину баров, включая «Пожарное депо», «Лисички», «Сыромятный кнут» и «У Сьюзи Вонг». Другими словами, я старательно обходил «Клуб пожилых мужчин» – заведение, принадлежащее моей матери. Было около шести вечера – неплохое время для того, чтобы задавать вопросы. Официально открылись лишь немногие бары, и девушки, только-только воспряв от сна, высыпали на улицу в шортах и майках поесть с выстроившихся вдоль мостовой прилавков, которыми заправляли семьи из Исаана, зачастую из тех же деревень, что и работницы баров, поэтому здесь, в сердце столицы, царила атмосфера сельской ярмарки.

В связи с делом Толстого Фаранга нам удалось собрать кое-какие сведения. Фрэнк Чарлз в свое время посещал все эти бары, некоторые совсем недавно, но не уводил с собой девушек, хотя щедро платил за ласки. В «Киске» он насладился минетом, который ему по очереди делали в углу три профессионалки.

– Хороший был клиент, – покачала головой мамасан из «Киски». – Вежливый, щедро платил, покупал выпивку. И девушки о нем отзывались как о джентльмене. Лучший тип фаранга, работать с ним было одно удовольствие. Платил за отсос столько же, как если бы уводил девушек наверх.

На улице я заметил, что Сукум проголодался. Он не стопроцентный исаанец – выходец с великой равнины к северу от Бангкока, но его деревня находится достаточно далеко на севере, чтобы он развил в себе вкус к сомтаму и клейкому рису. Должен признать, что китайская лапша с тунцом и имбирный салат выглядели довольно привлекательно, поэтому я сдался и мы заказали сомтам, том ям гун, зеленый карри со свининой и пять маленьких плетеных коробочек клейкого риса, чтобы взять все это с собой в «Клуб пожилых мужчин», где верховодила Нонг.

До недавнего времени мать, казалось, стала отдавать предпочтение свободным юбкам и пиджакам, скроенным для занимающих ответственные посты дам среднего возраста, но, познакомившись с биографией Тины Тернер, вернулась к облегающим леггинсам и майкам фасона своих трудовых дней. Честно говоря, выглядела она вполне сексуально, хотя, когда глубоко затянулась сигаретой «Мальборо» из красной пачки и достала очки для чтения, чтобы взглянуть на предложенную ей Сукумом фотографию Фрэнка Чарлза, стали видны морщины, которых больше не скрыть.

– Точно он здесь бывал, – кивнула мать. – Я сочла его перспективным клиентом и поручила заботам Сали. А она уж расстаралась, я за ней наблюдала – выложилась на полную. Но он так и не повел ее наверх. Я спросила – почему? Они же чуть не совершили все здесь, прямо в баре. И денег, судя по всему, ему бы хватило. «Она великолепна, – ответил он. – Но я ищу что-нибудь более необузданное». Встал и ушел. Через пару часов я случайно выглянула на улицу и заметила, как он прогуливается под руку с Сумасшедшей Мой.

Мы с Сукумом застыли в изумлении, а затем одновременно спросили:

– С доктором Мими Мой, аптекарем и фармацевтом?

Нонг усмехнулась из-за облака дыма.

– Он же сказал, что ищет что-то необузданное. Вот и нашел.

Внезапно я вспомнил, что много лет назад мать знала Мой. В тот короткий, но бурный период их скандального знакомства доктор решила, что ей неплохо на какое-то время заняться проституцией – просто так, от скуки. Она знакомилась с самыми низкопробными клиентами Нонг, но ни разу не согласилась переспать ни с одним из них. Работала, если только напивалась, а трезвой не могла заставить себя флиртовать с волосатыми краснорожими западными мужиками в шортах – чувствовалось, что ей противно с ними даже рядом сидеть. Мать из уважения к ее социальному статусу терпела целую неделю, а затем выставила вон.

Подошла моя очередь одарить Сукума самодовольно-торжествующей улыбкой. Всем было известно, что он сделал карьеру на Сумасшедшей Мой.

– Тебе и карты в руки, детектив, – бросил я и скользнул за стойку за бутылкой пива (по совету Лека я должен был каждый день выпивать по одной). Только я успел ее осушить, как пикнул мой мобильный телефон: пришло текстовое сообщение от Мэнни.

«Пол. В. бушует. Немедленно сюда».

Почувствовав, как кровь отливает от лица, я похлопал Сукума по плечу.

– Если понадобится моя помощь, звони.

– Ты куда?

Я показал ему сообщение от Мэнни.

– Поздравляю, кхун Сукум, твое повышение не за горами и расследование полностью в твоих руках.