Текст книги "Крестный отец Катманду"

Автор книги: Джон Бердетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Но вы убили Фрэнка Чарлза. Поставили своим представителем, зная, что японцы рано или поздно с ним разделаются.

– Детектив, вы ужасно наивны и из-за этого неправильно судите о человеческих характерах. До сих пор считаете Фрэнка Чарлза жертвой только потому, что его грохнули. Все происходило как раз наоборот. Если фарангов одолевает алчность, они не знают удержу. Сообразив, как работает схема, Фрэнк превратился в фанатика. Ах Тинь умоляла его угомониться: он продавал слишком много, что нарушало баланс. Однако он не только не послушался, но и сам начал обрабатывать камни. Подогревал до тысячи шестисот градусов по Цельсию, добавлял бериллий и очень преуспел в этом деле. По сравнению с нашими людьми подходил к процессу более методично. Даже потратил деньги и приобрел новые печи и описание процесса, что позволило ему соблюдать время обжига до миллисекунды. Видите ли, детектив, суть Фрэнка Чарлза, так сказать, источник его бытия, – алчность. Вполне симпатичный малый, он действительно хотел снять хотя бы один сносный фильм, но его всю жизнь гнула жадность. Он был жадным-жадным-жадным. Поэтому так растолстел и поэтому захотел на шестидесятилетие десять девчонок в одном джакузи. Никаких психологических тонкостей, лишь старомодная алчность и хищнический американский дух.

Мне надоело, что она высмеивает мою наивность. Я долго молчал, обдумывая дело от начала до конца. И через пять минут все еще качал головой.

– Но тот способ, каким его убили, Мими, то, как он умер… Это ведь ужасно!

Она невозмутимо затянулась и затушила сигару.

– Вы представляете, насколько дотошными могут быть японские ювелиры? Всю жизнь, словно поблескивающие насекомые, трудятся на микроскопическом уровне – сбривают микрон здесь, микрон там, контролируют свой мир до такой степени детализации, что можно сойти с ума. Неудивительно, что все они мужчины. Страсть властвовать – вне шкалы человеческих ценностей. Представьте, что происходит, когда такой мужчина обуреваем ненавистью или жаждой мести.

Я быстро заморгал.

– Но кем бы ни был преступник, он как-то раздобыл копию фильма. Знал, что картина не шла на широком экране и о ней не слышало ни одно важное лицо…

Я запнулся, поскольку Мой метнула один-единственный взгляд в глубину дома, где скрылась служанка. Я понял: больше она не скажет о деле ни слова – незачем. Но все-таки решил задать еще вопрос:

– Значит, это было в интересах Конграо – подставить козла отпущения? Содействовать преступлению и одновременно обеспечить надежное алиби, а именно: доказать, что ставший жертвой Фрэнк Чарлз совершил самоубийство во время съемок фильма? Вот почему Уитерспун, тоже член Конграо, получил приказ послать мне копию? Вы все еще торгуете с японцами? Полагаю, их нужно было как-то успокоить?

Мой не ответила. Разговор был окончен. У меня остался последний туз.

– Доктор, токсиколог обнаружил в крови Фрэнсиса Чарлза тубокурарин хлорид. Каким образом ювелир сумел его достать? Откуда вообще узнал, что он потребуется? Фрэнк Чарлз был парализован, но в полном сознании, когда Сузуки пилил его череп, вскрывал и ел мозги.

Вместо ответа Мой одарила меня одной из тех улыбок, когда уголки ее губ поднимались вверх и обнажали клыки.

Я встал и, пройдя через дом, где не обнаружил никаких следов служанки, оказался с другой стороны. Там два охранника Мой разговаривали с копом, сидящим в полицейской машине – той, на которой я сюда приехал. Увидев меня, охранники распрямились, но я заметил, что они глупо ухмыляются какой-то истории водителя. Я сел на заднее, а не на переднее, как обычно, сиденье.

– Куда? – спросил шофер.

Я посмотрел из бокового окна на великолепный дом Мой и реку за ним, на голых ребятишек из трущоб, орущих и ныряющих с причала.

– Вот самая странная история из всех, какие я слышал. – Говоря это водителю, я не сводил глаз с тощих мальчишек. – Давным-давно сюда приехал с Запада богатый человек. Случилось так, что он запутался в собственной мечте, предсказав до мельчайших деталей, каким образом умрет.

– Что? Так куда едем?

Я задумался.

– В «Силом». Это грязная трехзвездочная гостиница напротив индуистского храма.

Храм назывался «Шри Мариамман», и вокруг него всегда толпились продавцы цветов, благовоний и амулетов. Понятия не имею, почему в центре Бангкока должен находиться индуистский храм, но он невероятно знаменит и славится святостью, если судить по количеству охры и красной пудры, которое люди рассыпают на его святилища, и числу полуголых индийских святых, приезжающих сюда помолиться из таких мест, как Варанаси. Обычно они останавливаются в той же трехзвездочной гостинице, где японский ювелир господин Сузуки совершил самоубийство. Строго говоря, не было никакой следственной необходимости посещать его бывший номер. Все касающиеся его смерти улики хранились в полицейском управлении. Но я испытал что-то вроде животной потребности оказаться в том месте, где коротышка японец – согласно одному из донесений он был ростом пять футов два дюйма – привел себя в состояние управляемого оргазма ярости. Неудивительно, что менеджер отеля, суеверный таец, до сих пор не заселял номер и даже ставил перед дверью чашу с плавающими бутонами лотоса. Он пропустил меня, не задавая вопросов, как только я показал ему удостоверение полицейского.

Комната была очень маленькой и стоила всего пятьсот баг за ночь. Крохотное окно, безукоризненно чистое изнутри, казалось темным от уличной гари. Сузуки переехал сюда из пятизвездочного отеля, после того как его коллеги по торговой делегации уехали в Японию. Неужели это они назначили его убийцей? Или не подозревали о том, что он намеревался сделать? Ведь ему наверняка требовалась помощь.

Вопреки всякой логике я предпочитал думать о нем как об одиночке. Не хотел верить, что для выполнения своего плана он прихватил с собой целую команду головорезов из якудзы, хотя в полицейских донесениях говорилось, что делегацию сопровождали несколько телохранителей. Я решил, что, пользуясь силой своей личности, японец заманил Фрэнка Чарлза в его убогую комнату на сой 4/4, но каким образом он ввел американцу-тяжеловесу полный шприц тубокурарин хлорида – на это у меня не хватало воображения. Как только яд парализовал жертву, убийца включил домашний DVD-проигрыватель, чтобы следовать инструкциям режиссера собственного экзотического «самоубийства». Или он до этого столько раз смотрел кинофильм, что прекрасно помнил каждую деталь? Ему, разумеется, требовалась дисковая пила, но для квалифицированного ювелира достать такой инструмент не составит проблемы.

Сузуки более других пострадал от мошенничества Фрэнка Чарлза и Конграо – журналисты писали, что он лишился всего и остался с кучей долгов.

Судя по всему, он решил, что торговля сапфирами падпарадша – его звездный час, и рискнул всеми своими средствами, даже заложил бизнес. Но, купив ярко окрашенные камни, обнаружил, что они стоят лишь малую толику того, что он за них заплатил.

Человек чести и страстный поклонник японского искусства владения мечом, постоянно упражняющийся в этом мастерстве, он, как мне казалось, был непробиваемым интровертом и никому не рассказал, что задумал. Считал, благородство его последнего поступка посмертно вернет ему в глазах общества доброе имя.

Я представил, как он трудится над усаженным на кровать в доме на сой 4/4 обездвиженным телом американца и размечает череп, где, согласно кинофильму, следовало сделать распил. Представил, как дисциплинированной душой этого низенького человечка полностью овладевает демон мести. Он ел мозги из черепа, сырые, как суши.

Через несколько часов после убийства Фрэнка Чарлза японец вернулся сюда, сел на пол скрестив ноги и, глядя в грязное окно, выпустил себе кишки.

В управлении я выяснил, где держат личные вещи Сузуки, зашел в хранилище и подписал формуляр. Пришлось подождать, пока женщина принесет мне необычно длинный металлический ящик. Правила требовали, чтобы я надел пластиковые перчатки. Так я и поступил и достал лежащий в углу ящика тяжелый предмет. Инструмент был намного меньше, чем я ожидал, меньше тех дисковых пил, которыми пользуются хирурги, но, как я решил, такой же мощный, если не мощнее. Диск был достаточной величины, чтобы прорезать человеческую кость на глубину четверть дюйма. Это был инструмент ювелира – режущая кромка диска усилена промышленными алмазами. А еще диск был запачкан кровью. Среди вещей нашелся и другой диск – DVD, черный, без каких-либо надписей со стороны этикетки. Я поднес диск к свету, чтобы разглядеть выжженную на нем дату.

Следующим заинтересовавшим меня предметом был самурайский меч – вот почему ящик такой длинный. Измазанный кровью клинок покоился в пластмассовых ножнах. Я не специалист, но по дамасскому узору на лезвии и по тяжести заключил, что меч отличного качества.

Я сделал все, что мог, и, вздохнув, собрался уходить. Можно было, конечно, отдать на анализ кровь с дисковой пилы, чтобы подтвердить, что она в самом деле принадлежала Фрэнку Чарлзу, но у меня на это не оставалось времени. Завтра Тиецин отгружает нам товар. Да и какая разница? Миру достаточно знать, что в одну ночь с разницей в несколько часов в Бангкоке произошло два не связанных между собой самоубийства: умерли крохотный японский ювелир и невероятно растолстевший американский кинорежиссер. Что я могу добавить нового? Именно так хотели представить дело и Конграо, и японские торговцы драгоценными камнями. Но мне все же требовалось раскрыть убийство.

Глава 50

Завтра Тиецин отгружает нам товар. Ты заметил, фаранг, как стыдливо я обронил эту опасную фразу среди хитроумных наворотов предыдущей главы? У тебя когда-нибудь дрожали колени так, как они дрожат теперь у меня? Тебе не хотелось в таких ситуациях напиться до полного отруба? Мне хочется.

Согласно договору, Тиецин обязан предупредить нас о передаче товара за двадцать четыре часа в течение определенного временного окна – названных им суток. Я отправил ему по факсу копию аккредитива, чтобы его банкиры могли проверить подлинность документа. И он ответил мне текстовым сообщением, состоящим из одного слова – «завтра». Я не спал всю ночь, и меня уже дважды тошнило в раковину, хотя времени было только шесть часов утра.

«Мне не справиться», – говорил я лицу в зеркале. «Справишься», – отвечало лицо.

Мое сознание строило козни против меня: у меня не оставалось выбора.

«А если среди тех, кто станет употреблять наркотик, окажутся дети? – спрашивал я себя. И тут же оправдывался: – Ты берешь у Викорна деньги. Ты согласился на эту работу. Мужчина ты или нет?»

Так продолжалась война одного «я» против другого. Убежден, я мог бы превратиться в стопроцентного фаранга, но у меня был в запасе хитрый азиатский план, который ты, наверное, осудил бы за нерешительность, но я считал, что он может сработать, даже если потом Викорн захочет меня прикончить. Это уже не имело значения. Лучше умереть раньше и (относительно) невинным. Взгляни на мой послужной список: я десять лет в Королевской тайской полиции и до сих пор не совершил ни одного тяжкого преступления. Даже незначительного, насколько могу припомнить (не считаю преступлением курение травки, иногда закон ошибается). Найдется ли другой тайский полицейский, готовый поклясться на буддийском каноне, что он так же чист? К черту все это. Тара никогда не переедет жить ко мне в Бангкок, так что не надо обманываться, будто у меня есть жизнь. Что мне терять?

И еще, фаранг, можешь ли ты похвастаться скальпельной психологией мученика? Вроде такой: «Пока не поздно, я предпочитаю смерть дальнейшей деградации»? Очень мощная мантра, хотя есть риск, что рано или поздно она заведет туда, куда призывают уста.

Ты спросишь: «Почему не подумал обо всем заранее? Зачем оставил на последнюю минуту?» Ответ такой: по собственной трусости. Не хотел взглянуть правде в глаза. Мучился гамлетовским комплексом – не мог решиться. Теперь придется. Будда выразился очень ясно. Он навестил меня прошлой ночью во сне в образе детского пластмассового Будды и объяснил, как выйти из этого неприятного положения. Единственная трудность с советом от Гаутамы: он совершенно не ценит плоти. Для него нет разницы между двумя берегами – он господин обоих. А я не понимаю, от чего у меня чувство страха в кишках: от сознания совершаемого преступления или плана Будды, как его предотвратить.

Общим для буддистов разных направлений является то, что все мы считаем: после смерти человек сначала не сознает свое новое состояние. Оно становится понятным по поведению окружающих, которые больше не видят и не слышат покойного, что немногим отличается от обычной городской паранойи: «Я что, уже умер? Неужели всегда был мертв?» Вот какие мысли вдохновляют ум, чудесным образом сосредоточенный благодаря сознанию, что еще до наступления утра его могут выдолбить насквозь.

Тем не менее я зашел в расположенный в конце улицы магазин хозяйственных товаров, где продают баллоны для газовых плит, и выбрал два среднего размера – такие целый месяц обеспечивают потребности в приготовлении пищи нормальной тайской семьи. К ним купил две маленькие походные горелки. У тебя уже складывается картина, фаранг? Все это я отвез домой на такси. А потом приобрел первую в своей жизни машину. Почему бы и нет? Я же консильери, мне положено авто. Но поскольку ожидаемая продолжительность жизни моего четырехколесного была невелика, ограничился подержанной «тойотой».

Чем больше я обдумывал свой тайный план, тем сильнее проникался гордостью и испугом. Наступила середина дня. Следующие несколько часов обещали быть непростыми – я предвидел, что придется выкурить не одну сигарету с травкой.

И вот я в управлении, где и должен быть. Вожусь с бумажками и постоянно проверяю телефон, не пришло ли новое сообщение от Тиецина. Хотя если бы оно пришло, я бы услышал пиканье. Я ждал окончательного сигнала, который сообщит мне, какое из двадцати ранее оговоренных мест в Бангкоке тибетец выбрал для передачи товара.

Он просчитал, что даже Викорн и Зинна, объединившись, не сумеют обложить двадцать точек, чтобы отнять наркотик, не заплатив денег. Иначе им пришлось бы привлечь к себе ненужное внимание. Он прислал по факсу карту Бангкока с двадцатью крестиками. Генерал Зинна немедленно отметил, что половина мест расположено на реке, следовательно, тибетец собирается приплыть по воде. Викорн смотрел на это иначе: «Он хочет, чтобы мы считали, что он прибудет по воде, хотя не собирается этого делать».

Из-за вопроса: каким образом Тиецин намерен ввезти товар в страну? – старые псы затеяли настоящую свару. Я присутствовал в оперативной комнате Зинны, когда они схлестнулись друг с другом. Обстановка была такая, словно Тиецин планировал вторжение в Бангкок. Генерал считал, что он доставит товар морем, а затем сампаном по реке Чаопрайя. Викорн сомневался, что на морской маршрут достаточно времени. Его, как профессионала, интересовало, каким способом можно пересечь современную границу с таким количеством наркотика и раствориться вместе с товаром. По его мнению, могло быть два решения: через Камбоджу или Бирму. Но и в том и в другом случае тибетцу прежде всего предстояло доставить наркотик из Гималаев – непростое дело в нынешней обстановке. Если он даже прикормил людей из правительства Непала, оставалась еще Индия.

Викорн только притворялся, что гадает, как поступит Тиецин, а на самом деле ждал, когда сумеет выяснить это точно. Теперь ты понимаешь, почему коп богаче генерала.

Наступило и миновало пять вечера. Затем шесть. Аккредитив хранился в сейфе в кабинете Викорна. Я мог получить его в течение пяти минут. Баллоны с газом лежали в багажнике моей машины.

Половина седьмого. До нас с Викорном дошло одновременно: Тиецин будет тянуть до последней минуты. В соответствии с договором он должен был назвать место передачи товара до полуночи, в противном случае мы могли считать сделку несостоявшейся. Полковник позвонил мне по телефону.

– Как считаешь, он дотянет до последнего?

– Не знаю. Что думает генерал Зинна?

– Зинна? Даже предположить ничего не может. Тибетец совершенно задурил ему голову.

Ты испытывал когда-нибудь такое чувство, фаранг, что твоя натура не для современных условий? Что теоретически ты знаешь, как жить лучше, но логистика нервной системы против тебя. Я продолжат представлять, как воспользуюсь своим положением консильери, чтобы сопровождать наркотик к месту хранения, после того как за него расплатится Викорн, а затем при помощи газовых баллонов сожгу товар и разорю двух нарковоротил. Но от этой мысли, пока я сидел за столом, мое тело начинало сводить судорогой. Я сомневался, что сумею все выполнить – оно просто меня не послушается.

Сообщение от Тиецина пришло в десять вечера. Я немедленно позвонил по сотовому Викорну и генералу, выхватил аккредитив из рук полковника, который вышел на порог кабинета, взял ключи от машины и выскочил из управления.

– Точка номер тринадцать, – бросил я в телефон Зинне, спускаясь по лестнице в гараж. – Тринадцатая точка на реке у торгового порта в Клонг Toe.

Я первым прибыл на место и поставил машину так, чтобы, если мои расчеты верны, пикап Викорна оказался рядом. И не глушил двигатель, пока не появился высокий фургон с двумя химиками, один из которых представлял полковника, другой – генерала. Оба были профессионалами, и каждый знал, что честный отчет – вернейший способ остаться в живых. Я не сомневался в их неподкупности – купить их не сумел бы даже этот тибетский шизик.

Раздался хруст армейских покрышек по асфальту. Да, прибыл Зинна в сопровождении двадцати человек – нам с Викорном едва удалось отговорить его от подразделения в сто солдат. Помяни дьявола, и он тут как тут: полковник приехал в обычной полицейской машине всего с несколькими телохранителями на мотоциклах. Он давно пришел к мысли, что от Тиецина не будет неприятностей до тех пор, пока мы ему платим звонкой монетой.

Тибетец удивил нас высокотехнологичными замашками и для более точного определения места дал координаты спутниковой системы навигации, поэтому и Викорн, и Зинна следовали за своими лейтенантами, которые, толкаясь от рвения, определили местоположение условленной точки по ручным приборам. Судя по всему, нам предстояло пройти еще немного к реке, затем повернуть направо к причалу, где стояли огромные черные ржавые торговые суда из Китая, Кореи и Вьетнама. Мы оказались между двумя контейнеровозами под носом «Цветка Шанхая» и «Розы Дананга».

– Вот он, – показал я на судно у противоположного конца причала, которого раньше не было видно. Мы заметили его, только когда вышли на указанные Тиецином координаты. – Он дал нам не точку своего местонахождения, а привел в то место, откуда мы его увидим.

– Увидим что? Я ни черта не вижу.

– Молитвенные флаги, – ответил я, не в силах скрыть усмешку. – Вон на том корабле снизу до верха мачты.

– За каким дьяволом ему это понадобилось? – проревел Зинна.

– Его люди наблюдают за нами с того самого момента, как мы здесь появились, – объяснил Викорн тоном, в котором чувствовались уважение и удивление. – Сейчас он знает о нас все: сколько с нами людей, какое у них оружие и даже их моральное состояние.

Оказавшись наконец на корабле, украшенном тихо колышущимися на ночном ветру тибетскими молитвенными флагами, мы увидели дикого тибетца собственной персоной – он сидел один, в распахнутой парке, на черной металлической швартовой тумбе. С собранными на затылке седыми волосами и расширенными значками он казался сумасшедшим.

– Савади круп, – произнес он.

Не такое уж плохое произношение. Тибетец приветствовал нас как равный равных: сжатые ладони на уровне глаз и нисколько не выше.

– Я вам говорил, – пробурчал Зинна. – Я говорил, что он явится по воде.

Все следили, как я переговаривался с Тиецином, не выпуская из рук аккредитив. Я держал документ у него перед глазами, но он не сделал попытки проверить его подлинность. Дернул подбородком куда-то в сторону за нашими спинами. Мы обернулись, но ничего не увидели, кроме черных силуэтов кораблей и тени между ними.

Затем один за другим стали появляться они – все в черном. У Зинны, Викорна и у меня от удивления отвалились челюсти.

– В рюкзаках? – ошарашенно выдохнул Викорн. Он не мог поверить в то, что увидел; от удивления его голос сорвался. – Он привез все пятьсот тридцать три кило в рюкзаках?

Я, застыв с разинутым ртом, смотрел на Тиецина, а его люди в маскировочных черных майках и брюках и с черными рюкзаками продолжали возникать из ниоткуда. Поток иссяк, когда их стало тридцать. Я подсчитал, что в каждом рюкзаке должно быть по семнадцать килограммов героина. Это составляет тридцать восемь фунтов. Тридцать восемь фунтов – максимальный груз, который в Гималаях берется нести за плату шерп.

– Мы думали о других возможностях. – Тиецин закатил глаза. – Но все они недостаточно эффективны. В конце концов пришлось сочинить мантру таможенника со всеми сопровождающими ритуалами. Пока все идет нормально. Кажется, сработало. – Он расплылся в улыбке.

– Вы же не хотите сказать, – ужаснулся Викорн, – что все летели на одном самолете? – Кровь отлила у него от лица.

– Конечно, нет. Половина прибыли утренним рейсом. Другая половина дневным.

– Вы, вы, вы… – начал я и запнулся. Слова никак не складывались в мысли и предложения.

– А чего вы ожидали? Мы, гималайцы, лучше не умеем. А теперь попросите своих дружков приказать химикам заняться делом, чтобы мы могли вернуться домой.

Викорн и Зинна организовали оцепление зоны, фургон химиков скатился к причалу, и ученые приступили к анализу содержимого рюкзаков. Пока они работали, один из тибетцев, тот, что в отличие от других не нес рюкзак с наркотиком, подошел к Тицеину и что-то прошептал на ухо. Йог внезапно поднял на меня глаза и посмотрел так, что стало физически неприятно. Будто пронзил возникший у него между глаз луч и вызвал головную боль. У меня похолодело в животе. Все, что не давало покоя днем, с новой силой нахлынуло на меня.

Тиецин не отрывал от меня взгляд, пока химики делали свое дело. Так что, когда те, улыбаясь, подтвердили, что порошок во всех тридцати рюкзаках – девяностодевятипроцентный героин, мои ноги стали ватными.

Все больше и больше людей Тиецина появлялось из темноты пристани. Теперь уже трудно было сказать, сколько их всего. Сначала я решил, что по крайней мере некоторые из них – тайцы, которых Тиецин нанял, используя свои подпольные связи, но затем изменил мнение. Можно вывезти тибетца из Тибета, но Ваджра все равно остается с ним: даже если его подстричь и побрить, в глазах светится нечто такое, что заставляет человека понять – он существует вовсе не так, как думает. Ясно было одно – это горцы, похитители яков, вооруженные маленькими, изящными автоматическими пистолетами и уже пять тысяч медитаций назад оставившие всякие сомнения. Для мистика Тиецин обладал практичным умом. Он с обезоруживающим презрением дернул подбородком в мою сторону. Теперь я стоял перед ним словно провинившийся школьник.

Тиецин тихо заговорил:

– Детектив, вы когда-нибудь слышали о таком кретине – Клайве Индийском?

– Да.

– И знаете, что он сделал с миром?

– Подарил ему Британскую империю.

– Которая финансировалась…

– Благодаря продаже опиума.

– Если вы ставите вопрос таким образом, то рискуете превратить в банальность его достижения. Он был первым, кто установил связь между наркотиками и оружием. Проходимец из Шропшира, которого непременно бы повесили, останься он в Англии, нашел способ оплачивать целую личную армию, и эта модель оказалась настолько эффективной, что ее стали копировать по всему миру. Наркотики, рабы и оружие – это великая триада, на которой до сих пор базируется человеческая цивилизация, даже если поменялись ярлыки и рабам предоставляют медицинскую страховку. Очевидный факт: антисоциальный характер современных монополий уходит корнями в эпоху Клайва Индийского. К тому времени, когда рухнула Британская наркоимперия, двадцать миллионов китайцев пристрастились к опиуму, и пьяные сифилитики с синюшными рожами, в красных тужурках грозили всему миру пулеметами «максим». Соединенное Королевство в своем нынешнем состоянии – производное от опиума. И ради чего затевался сыр-бор? Ответ: чтобы девочки в Кенте и Суссексе могли ходить в школу во всем белом и играть на скрипке, а не зарабатывать на панели. Если это достаточно веская причина, чтобы поработить мир и захватить Тибет, наркотик стоимостью сорок миллионов долларов – приемлемая цена за свободу и демократию. Согласен?

Тиецин вздохнул.

– Ты рассчитывал, что тебе достанется роль мученика, и в обмен на жертву и свою колющую глаза вонючую добродетель ты обеспечишь себе постоянное местечко в нирване? Что ты нечто вроде ревностного христианина, не пропускающего ни одного воскресенья, чтобы сходить в церковь? Разве я не ясно выразился, когда сказал, что добро не бывает добром до конца? Ты принял мантру, малыш, и не можешь пожаловаться, что тебя не предупреждали. Добро отпихнуть еще труднее, чем зло. Ты знаешь, это же дуализм: одно не существует без другого. Страшно подумать, каким, если бы не мы, ты выставил себя идиотом и ханжой и наслаждался бы этим минут пять, пока тебя не прикончил Викорн.

Он помолчал, разглядывая мою пораженную и испуганную физиономию.

– Все не так просто. Ты, как никто другой, должен это понимать. И вообще, у тебя нет прав лишать меня моей кармы. Это я все затеял. Это мой момент, а не твой. Кто, черт побери, ты такой, чтобы все портить только потому, что не способен жить в мире с собой? Не способен – спусти в сортир свое «я».

– Ко мне во сне явился Будда, – пробормотал я – И показал газовые баллоны.

– Неужели? Только давай не будешь при мне говорить о Будде вообще. Какой именно Будда? Уточни.

– Он был в облике детской игрушки.

– Вот тебе на! Неужели ты даже не научился правильно толковать собственные сны? Будда тебе говорит: пора вырасти, выбросить на помойку детскую веру и заняться чем-нибудь взрослым. Разве тебя не учили великому наставлению тхеравады: «Увидишь на пути Будду, убей его»?

– Это из дзен-буддизма, – поправил я.

– Вот как? Ну, все равно.

– А что такое «газовые баллоны»?

– Не надо понимать все буквально, болван. Газовые баллоны – это ты: сжатый газ – любой из нас, кто не достиг Дальнего Берега. – Тиецин в недоумении потер голову. – Что тут непонятного?

Он встал, подошел пугающе близко и прошептал мне на ухо:

– Каким бы ты ни нарисовал меня в уме, парень, забудь. Во мне не осталось эго. Китайцы своим маленьким замечательным электрошокером для скота выжгли каждую крошку, каждый корешок – в конце я втайне сам их поощрял. Уже тогда понимал: нет никакой возможности тянуть следующие шестьдесят лет с обрубком кровоточащего, израненного, с разбитым сердцем, обиженного, несчастного эго. Если бы оно у меня осталось, я бы заболел и умер тридцать лет назад. Но я не умер.

Несколько мгновений Тиецин внимательно смотрел на меня.

– Тебе пора возмужать. Гора черной кармы, которая тебя так тревожит, и Джомолунгма вины, довлеющая над твоим сознанием и не позволяющая правильно судить о вещах, – забудь о них. Люди, которые станут употреблять этот наркотик, уже мертвы. Неужели не ясно? Они не в состоянии вырваться из дьявольского круга, потому что в прошлых жизнях сами торговали «дурью». У кого они приобретут ее: у нас или не у нас – не важно, поскольку должны купить и купят. Пойми, сам Клайв ширяется где-то там, в убогой комнате над супермаркетом в Шропшире, – еще один татуированный бездельник, парализованный грузом своей кармы, беспомощный без слуг-азиатов и шлюх, классический пример белого мужчины, никчемной особи нашего времени. Это не моя месть, мы говорим о священном законе мира. Все свершила сама земля, иначе мы никогда бы не провезли товар через таможню.

Тиецин перевел дыхание.

– Хочешь знать, что я собираюсь предпринять? Впитать все и силой тантры переработать каждую загубленную жизнь в позитивную энергию. Сказать, как я обрел для этого средства? Я не Будда, детектив, и не бодхисатва. Я не доктор буддизма, только истории Тибета, и я не монах. Я гораздо лучше всего этого. Я человек и хочу вернуть себе мою страну.

Он запнулся, словно размышляя, стоит ли признаваться во всем до конца. Наконец придвинулся еще ближе, так, что я ощущал ухом его дыхание.

– Я для тебя загадка, потому что физически невидим. Не проявляюсь ни на чьем внутреннем радаре. Я более не существую в том смысле, в каком существуешь ты. Я – твой священный закон. Убирайся отсюда немедленно вместе со своим сжатым газом.

Убедившись, что я повинуюсь, он добавил:

– Дома тебя кое-кто ждет.

Я уже отошел на десяток шагов, когда он крикнул мне вслед:

– И не забудь посмотреть через неделю Си-эн-эн.

Но уйти – это проще сказать, чем сделать. Приблизившись к машине, я увидел, что ее охраняют несколько человек Зинны. И понял, что, несмотря на помощь Тиецина, игра окончена. Я остановился, ожидая пули или, скорее, что меня схватят и будут пытать, пока не умру. Но вскоре обнаружил, что со стороны улицы хлынул поток солдат – их было гораздо больше, чем обещал Зинна. С другой стороны пристани тибетцы Тиецина покидали район, словно заранее договорились с военными.

Несмотря ни на что, я почувствовал потребность предупредить Викорна. Поздно. Зинна шел к полковнику, но шагов за пять остановился, поднял руку и щелкнул пальцами. Внезапно весь причал осветили прожектора со стоящего на улице армейского грузовика. Викорн и генерал оказались в центре лучей. В этом свете обнаружилась степень предательства Зинны: теперь на причале находилось не меньше двухсот хорошо вооруженных солдат и гораздо больше за пределами пристани. Генерал торжествующе и почти сконфуженно улыбался.

– Видишь, я победил, – сказал он.

Викорн посерел и слегка дрожал. Присмотревшись к нему, я заметил, что он близок к почти эпилептической ярости. Я по-настоящему расстроился, что его так надули и обставили. Теперь ничто не мешало Зинне увести из-под носа полковника весь товар и разорить его. Можно сказать, он уже его разорил.

Почему я испытывал к старику такую животную преданность? Я был подавлен и совершенно потерян.

– Похоже на то, – простонал Викорн.

Зинна окинул его довольным взглядом победителя.

– Нет смысла в кровопролитии, – произнес он срывающимся баритоном. – Особенно если вся пролитая кровь будет вашей.

– Справедливо, – согласился Викорн. – Совершенно справедливо. Если не считать… – Он едва заметно кивнул в сторону корабля справа от него.

Генерал был слишком на взводе, чтобы не заметить этого жеста. Он поднял голову и посмотрел на судно. Все последовали его примеру. В тот же миг вспыхнуло палубное освещение. Теперь их было прекрасно видно: около ста до этого прятавшихся в тени копов выступили вперед с винтовками «М-16» на изготовку.