Текст книги "Черноглазая блондинкат (ЛП)"

Автор книги: Джон Бэнвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Мы с шуршанием влились в поток машин на Кауэнге, направляясь на юг со скоростью двадцать пять миль в час. Было немного странно двигаться так тихо в такой большой машине. В таких машинах обычно передвигаешься в мечтах. Хендрикс открыл шкафчик орехового дерева, встроенный в дверь рядом с ним, достал оттуда тюбик с чем-то, отвинтил крышку, выдавил дюйм густой белой мази и начал втирать её в руки. Аромат, исходивший от этого вещества, казался знакомым. Я взглянул на этикетку: «Лосьон для рук "Ландыш" от Лэнгриш». Это могло бы показаться интересным совпадением, если бы не тот факт, что большинство людей в этом городе, которые жили над чертой бедности, пользовались продуктами «Лэнгриш». Во всяком случае, мне так казалось – с тех пор как я познакомился с Клэр Кавендиш, эти проклятые духи были повсюду.

– Скажите, – спросил Хендрикс, – как вы узнали, что меня интересует именно чемодан?

Я отвернулся от него и посмотрел на дома и витрины магазинов, мимо которых мы проезжали по Кауэнге. Что я мог ему сказать? Я сам не знал, откуда взялось это слово; оно просто выскочило, удивив даже меня. На самом деле мне пришло в голову не «чемодан», а испанское слово «малета»,[81]81
  Maleta (исп.) – чемодан.


[Закрыть] и я автоматически перевёл его.

Малета. От кого я это слышал? Это могли быть только мексиканцы. Должно быть, я всё ещё каким-то образом мог что-то слышать после того, как Гомес ударил меня своим здоровенным серебристым пистолетом в доме Нико, свалив на пол в кучу. Должно быть, они начали поджаривать Линн Питерсон, когда я лежал у их ног со звёздочками и щебечущими птицами, кружащимися вокруг моей головы, как у кота Сильвестра после того, как его ударила Твити Пай.[82]82
  Твити (англ. Tweety), Твити Пай (Tweety Pie) – мультипликационный персонаж из серии «Looney Tunes» и «Merrie Melodies» в мультсериале Warner Bros. Жёлтый кенар. Чаще всего Твити появляется на экране вместе с Бабулей и котом Сильвестром, являясь домашней канарейкой.


[Закрыть]

Хендрикс начал барабанить своими сосисочными пальцами по кожаному подлокотнику рядом с ним.

– Я жду вашего ответа, мистер Марлоу, – сказал он всё так же любезно. – Откуда вы узнали, что речь идёт о чемодане? Может быть, вы разговаривали с Нико? Вы видели предмет, о котором идёт речь?

– Я догадался, – запинаясь, ответил я и снова отвернулся.

– Тогда вы, должно быть, ясновидящий. Это полезный дар.

Седрик вывез нас из Кауэнги, и теперь мы ехали на запад по бульвару Чандлер. Хорошая улица Чандлер, ничего плохого в ней нет: широкая, чистая и хорошо освещенная ночью. Впрочем, это был не парк, а просто одна из маленьких причуд Хендрикса. Он был игривым парнем, я это видел.

– Послушайте, Хендрикс, – сказал я, – скажите, пожалуйста, в чём дело? Скажите, ваш чемодан был у Питерсона, он умер, и вы его потеряли, или что он не умер и забрал его с собой. Какое это имеет отношение ко мне?

Он бросил на меня печальный взгляд, казалось, принадлежащий глубоко оскорблённому.

– Я же сказал, – сказал он. – Питерсон погибает, потом вдруг оказывается, что он не умер, а потом я слышу, что вы идёте по его следу. Это меня заинтересовало. Когда у меня возникает зуд любопытства, я должен его удовлетворить – если вы простите мне нескромность.

– Что было в чемодане?

– Я об этом тоже сказал.

– Нет, это не так.

– Вам нужна подробная опись, так что ли?

– Не обязательно вдаваться в подробности.

Его лицо внезапно стало уродливым, и он напомнил мне толстого парня, которого я знал в колледже, по имени Марксон, если не ошибаюсь. Марксон был сыном богача, избалованным и вспыльчивым. Он легко краснел, как и Хендрикс, особенно когда был раздражен, или когда ему говорили, что он не сможет получить то, чего хочет. Через пару семестров он уехал – его выгнали, как рассказывали некоторые, за то, что он привёл в свою комнату девушку и там её избил. Мне не нравятся Марксоны этого мира; на самом деле, они – одна из причин, по которой я занимаюсь своим делом.

– Вы собираетесь сказать мне то, что я хочу знать? – спросил Хендрикс.

– Скажите мне, что это, и, может быть, я скажу. А может, и нет.

Он смотрел на меня и качал головой.

– Вы упрямый человек, мистер Марлоу.

– Так мне говорят.

– Я могу серьезно разозлиться на вас – на ваши манеры, если не ещё на что-нибудь. Я думаю, может стоит сказать Седрику, чтобы он вернулся и подобрал Джимми. Джимми – это тот молодой человек в прискорбной шляпе, который пригласил вас в машину. Джимми выполняет для меня в большей степени – как бы выразиться? – грязную работу.

– Если этот бандит тронет меня хоть пальцем, я сломаю ему спину, – сказал я.

Хендрикс широко раскрыл свои поросячьи глазки.

– Ох-хо! – сказал он. – Какие же мы все вдруг стали жёсткие.

– Не знаю насчёт нас, – сказал я, – но я стану, если до этого дойдёт.

Теперь Хендрикс засмеялся. Он весь колыхался, как желе в костюме.

– Ты – ничтожная ищейка, – сказал он, не повышая голоса. – Ты хоть представляешь, что мои люди могут с тобой сделать? Юный Джимми, может быть, и не произвёл на тебя особого впечатления, но уверяю тебя, Марлоу, откуда он пришёл, есть ещё много джимми, и каждый из них больше и омерзительнее предыдущего.

Я похлопал негра по плечу.

– Ты можешь высадить меня здесь, Седрик. Люблю поразмять ноги.

Он, конечно же, проигнорировал меня и беспечно продолжал ехать дальше.

Хендрикс откинулся на спинку сиденья и принялся разминать руки – на этот раз без лосьона.

– Давайте не будем ссориться, мистер Марлоу, – сказал он. – Когда мы подобрали вас у вашего офиса, вы не были похожи на человека, занятого неотложными делами, так зачем же спешить сейчас? Останьтесь ненадолго, наслаждайтесь поездкой. Мы можем поговорить и о других вещах, если хотите. Какие темы вас интересуют?

Мне пришло в голову, что он хорошо вписался бы в клуб «Кауилья», с его фальшивым британским акцентом и чопорными манерами. Я не удивился, узнай я, что он состоит его членом. Потом до меня дошло: Флойд Хэнсон, должно быть, и рассказал ему обо мне. Как я мог забыть о своем визите в клуб «Кауилья» и разговоре с управляющим? Сигарета всё ещё была у меня в руке, и я закурил. Хендрикс нахмурился, нажал кнопку на подлокотнике и открыл окно рядом с собой. Я как бы случайно выпустил дым в его сторону.

– Может быть, произведём обмен, – сказал я. – Вы расскажете мне всё, что знаете о смерти Питерсона, а я расскажу вам всё, что знаю о его возвращении к жизни.

Это была рискованная ставка, тем более что всё, что я знал о Питерсоне, живом или мёртвом, представляло собой небольшую горку бобов – на самом деле, и это было даже не так; горки не было, а те немногие бобы, которыми я обладал, были сухими и безвкусными. И всё же стоило попытаться.

Хендрикс смотрел на меня, смотрел и думал. Наверное, он тоже считал бобы.

– Всё, что я знаю об этом, – сказал он, – или, по крайней мере, то, что мне сообщили, так это то, что однажды тёмной ночью в Пасифик-Пэлисэйдс беднягу сбил очень безответственный водитель, который потом удрал.

– Вы отправлялись туда посмотреть, где это произошло?

Он снова нахмурился.

– Зачем? – спросил он. – А надо было?

Его хмурый взгляд на этот раз был вызван беспокойством, а не неодобрением моей сигареты. Я решил, что он, должно быть, действительно думает, что я знаю много такого, о чём не рассказываю. Сколько ещё я смогу тянуть?

– Ну, – сказал я, стараясь казаться самодовольным и знающим, – если он не был убит, то что же произошло той ночью? Там было тело, которое привезли в морг и опознали как тело Питерсона, а затем кремировали. Это потребовалось бы как-то организовать.

Честно говоря, я и сам не придавал особого значения этой стороне дела. Там было тело, кто-то действительно умер, и кто бы это ни был, Линн Питерсон сказала, что это был её брат. Но если умер не Питерсон, то кто? Возможно, пришло время снова поговорить с Флойдом Хэнсоном.

А может, и нет. Может быть, пришло время забыть о Нико Питерсоне, его сестре, клубе «Кауилья» и Клэр Кавендиш… Клэр? Остальное было бы легко выбросить из головы, но не черноглазую блондинку. Я уже говорил это раньше и знаю, что у меня будет повод повторить еще раз: от женщин одни неприятности, что бы ты ни говорил, что бы ни делал. Я подумал о нарисованных розах на лампе возле моей кровати. Этот плафон, как и обои Оскара, определенно придётся заставить уйти.

Хендрикс снова задумался. При всём своём среброязычном красноречии, он не был самым быстрым, когда дело доходило до работы ума.

– Должно быть, Нико сам всё организовал, – сказал он наконец. – Несчастный случай, сбившая машина, кремация. Это же очевидно, не так ли?

– Ему бы понадобилась помощь. Кроме того, ему бы понадобилось тело. Я не думаю, что он нашёл добровольца – ни у кого нет таких сговорчивых друзей.

Хендрикс снова помолчал, потом покачал головой, как будто вокруг него летали мухи.

– Всё это не имеет значения, – сказал он. – Меня всё это не волнует. Всё, что я хочу знать, – жив ли он, и если да, то где он. У него есть этот чемодан, и он мне нужен.

– Ладно, Хендрикс, – сказал я, – буду с тобой откровенен. И не сердись на меня за это – я сел в эту машину не по своей воле, запомни.

– Всё в порядке. – Он нахмурился. – Начинай выравнивать.

Я постучал сигаретой по краю пепельницы в подлокотнике. У неё была маленькая крышка с пружинкой. Кто-то – должно быть, Седрик – забыл её вычистить, и от неё исходил едкий запах. Вероятно, это был запах, который испустили бы мои легкие, если бы мне вскрыли грудную полость. Иногда я думаю, что мне следует навсегда бросить курить, но если бы я это сделал, мне не осталось бы никаких увлечений, кроме шахмат, и я продолжал бы только разбивать себя в шахматы.

Я сделал хороший глубокий вдох, без дыма.

– По правде говоря, – сказал я, – я знаю о Питерсоне не больше вашего. Меня наняли расследовать его смерть, потому что возник вопрос, действительно ли она произошла. Я поговорил с несколькими людьми, включая его сестру…

– Ты разговаривал с ней?

– Минут пять, в основном, чтобы сказать, что я хочу, чтобы она добавила в напиток, который смешивала для меня. Потом ворвались двое мужчин с юга, и всё.

– Линн Питерсон ничего тебе не сказала? – Теперь он сидел очень тихо и очень внимательно смотрел на меня.

– Ничего, – ответил я. – Клянусь. Времени не было.

– Она говорила тебе что-нибудь о чемодане?

– Нет.

Он задумался.

– С кем ещё ты говорил?

– Почти ни с кем. Со стариком, который живёт напротив Питерсона. С барменом в «Кафе Барни», куда Питерсон время от времени заглядывал выпить. С управляющим клубом «Кауилья», – теперь уже я бросил на него испытующий взгляд, – по имени Хэнсон, Флойд Хэнсон. – Имя не произвело желаемого эффекта – на самом деле, оно вообще не произвело никакого эффекта, и я даже не был уверен, что он узнал его. – Знаешь его? – спросил я как можно небрежнее.

– Что? – Он не слушал. – Да, да, я его знаю. Я иногда хожу туда, в клуб, на ужин или ещё что-нибудь подобное. – Он моргнул. – А при чём тут Хэнсон?

– Питерсона убили возле клуба «Кауилья».

– Я знаю… знал это.

– Хэнсон был одним из первых, кто оказался на месте аварии той ночью.

– Так оно и было. – Он помолчал, кусая уголок рта. – У него было что рассказать тебе?

– Нет.

Теперь Хендрикс снова достал лосьон «Ландыш» Мамы Лэнгриш и ещё раз нежно обработал руки. Может быть, это успокаивало его нервы или помогало думать. Для этого дела ему пригодилась бы любая помощь.

– Послушай, Марлоу, – сказал он, – ты мне нравишься. Мне нравится, как ты держишься. У тебя есть мозги, это очевидно. К тому же ты умеешь держать язык за зубами. Мне бы не помешал такой человек, как ты.

Я рассмеялся.

– Даже не проси, – сказал я. Он поднял руку размером с небольшой свиной бок. Почему толстякам так нравятся кольца? Кольца на таких пальцах всегда наводят меня на мысль о призовых свиньях.

– Я не предлагаю тебе работу – сказал он. – Я знаю, что зря потрачу время. Но я хотел бы нанять тебя для поисков Нико Питерсона.

Я снова рассмеялся, и на этот раз добавил в смех немного веселья.

– Ты что, не слушаешь? Кто-то уже поручил мне поиски Питерсона.

Он закрыл глаза и покачал головой:

– Я имею в виду, по-настоящему искать его. Ты, очевидно, ещё не вложил в это дело своё сердце.

– Почему ты так думаешь?

Он открыл глаза и впился в меня взглядом.

– Потому что ты его не нашёл! Я знаю тебя, Марлоу, я знаю, какой ты. Если ты что-то задумал, ты это сделаешь. – К этому времени его британский акцент сильно ослабел. – Сколько тебе платят, пару сотен? Я дам тебе тысячу. Седрик! – Он протянул руку. Сидевший на переднем сиденье негр наклонился боком, не отрывая глаз от дороги, открыл бардачок, достал оттуда длинный чёрный кожаный бумажник и передал его через плечо. Хендрикс взял его, щелкнул застёжкой, достал из внутреннего кармана пять стодолларовых прямо из-под печатного пресса и развернул их передо мной веером. – Половина сейчас, половина как найдёшь. Что скажешь?

– Я говорю «фу», – сказал я. Я затушил сигарету в пепельнице и позволил пружинной крышке захлопнуться. – Меня уже наняли, чтобы найти Питерсона – если он жив, что, скорее всего, не так. Но если это так, и я найду его, я сделаю это не ради тебя. Ты понял? У меня есть свои стандарты. Они не очень высокие, не очень благородные, но, с другой стороны, они не продаются. А теперь, если вы не возражаете, я вернусь к своей работе. Седрик, останови машину – и на этот раз сделай это, или я оторву тебе голову.

Седрик взглянул в зеркало в сторону Хендрикса, тот коротко кивнул, мы приняли вправо и остановились. Хендрикс всё еще держал деньги в руке, но теперь он тяжело вздохнул, убрал банкноты в бумажник и защёлкнул застежку.

– Это не имеет значения, – сказал он, поджав губы так, что стал похож на детёныша – скажем, гиппопотама. – Если ты найдешь его, я узнаю. Тогда я приду за ним. И когда это произойдет, надеюсь, вы не станете мне мешать, мистер Марлоу.

Я открыл дверь – казалось, в ней было столько же стали, сколько в корабельной переборке, – и поставил ногу на тротуар. Потом я обернулся.

– Знаете, Хендрикс, – сказал я, – вы все одинаковы, все вы, ребята, занимающиеся рэкетом. Вы думаете, что раз у вас за спиной бесконечные пачки денег и команда громил, то никто вам не откажет. Ну, а кто-то просто скажет «нет», и будет продолжать это повторять, независимо от того, сколько Джимми вы пошлёте к нему.

Хендрикс улыбался мне с неподдельным восторгом.

– Ах, мистер Марлоу, вы человек духа, вот вы кто, и за это я вами восхищаюсь, – радостно кивал он, снова превратившись в истинного британского джентльмена. – Надеюсь, наши пути вновь пересекутся. И у меня есть справедливое предположение, что так и будет.

– Если так и случиться, будьте осторожны, чтобы не споткнуться. До свидания.

Я вылез из машины и захлопнул за собой дверь. Когда машина с урчанием выехала на проезжую часть, я услышал, как Хендрикс снова высморкался. Это было похоже на далёкий звук горна в тумане.

Было уже далеко за полночь, и я лежал на кровати в одной рубашке, курил сигарету и смотрел в потолок. Прикроватная лампа горела, и эти нарисованные розы отбрасывали тени на стены – они выглядели как пятна крови, которые кто-то начал смывать, а потом бросил.

Я думал о том и об этом, и то, и другое означало Клэр Кавендиш. На той стороне кровати, где я сейчас лежал, раньше лежала она, и я мог чувствовать на подушке запах её волос, или, по крайней мере, думал, что могу. Я говорил себе, что был прав, отпустив её. Она была не только хороша собой, но и богата, а такие женщины просто не для меня.

Линда Лоринг, которая сейчас в Париже, была из их числа, и поэтому я не слишком стремился жениться на ней, хотя она продолжала настаивать. Однажды мы с Линдой оказались в постели, и я думаю, она действительно любила меня, но почему она думала, что любовь неизбежно приводит к браку, я не знал. Её сестра была замужем за Терри Ленноксом и в итоге получила пулю в голову и изуродованное лицо. Вряд ли это может быть примером супружеского счастья. Кроме того, я уже не молод и, возможно, уже ни на ком не женюсь.

Зазвонил телефон, и я понял, что это Клэр. Я не знал, откуда мне это известно, но я знал, что это так. Вот так у меня с телефонами – я их ненавижу, но, похоже, каким-то странным образом нахожусь с ними на одной волне.

– Это ты? – спросила Клэр.

– Да, это я.

– Уже поздно, я знаю. Ты спал? Прости, что разбудила тебя. – Она говорила очень медленно, словно в трансе. – Я не могла придумать, кому ещё позвонить.

– Что случилось?

– Я хотела бы… я хотела бы знать, не мог бы ты приехать ко мне домой?

– К тебе домой? Сейчас?

– Да. Мне нужен… мне нужен кто-нибудь, чтобы… – Ее голос начал дрожать, и ей пришлось остановиться на несколько секунд чтобы взять себя в руки. Её голос был близок к истерике. – Это Ретт, – сказала она.

– Твой брат?

– Да – Эверетт.

– Что с ним случилось?

Она снова сделала паузу.

– Я была бы вам очень признательна, если бы вы смогли приехать сюда. Как вы думаете, вы могли бы? Я не прошу слишком многого?

– Сейчас буду, – сказал я.

Конечно, я приеду. Я бы отправился к ней, если бы она позвонила с обратной стороны Луны. Странно, как внезапно всё может измениться. Минуту назад я поздравлял себя с тем, что избавился от неё, но теперь внутри меня словно распахнулась дверь, и я выбежал через неё со шляпой в руке и развевающимися фалдами пальто. Почему я прогнал её, отпуская глупые остроты и ведя себя как дурак? Что, чёрт возьми, со мной было не так, чтобы посылать такую великолепную женщину в ночь с её сжатыми, как тиски, губами и бледным от гнева лбом? Неужели я думал, что я такой крутой парень, что могу позволить себе оттолкнуть её, как будто весь мир переполнен подобными Клэр Кавендиш, и стоит мне только щёлкнуть пальцами, как по ступенькам к моей входной двери поспешит другая, опустив голову и аккуратно ставя одну ногу перед другой маленькими восьмерками?

* * *

Снаружи улица была пустынна, с холмов спускался тёплый туман. Через дорогу в свете уличного фонаря неподвижно стояли эвкалипты. Они были похожи на группу обвинителей, молча смотревших на меня, когда я садился в «олдс». А разве они не говорили мне об этом? Разве они не говорили, что я был дураком в ту ночь, когда стоял на ступеньках из красного дерева и смотрел, как Клэр Кавендиш спешит вниз, не пытаясь её остановить?

Я ехал через весь город, слишком быстро, но, к счастью, патрульных машин не было. Передо мной сквозь туман летела четверть луны, когда я достиг берега и повернул направо. Призрачные волны разбивались в лунном свете, а дальше в ночи была пустая чернота, без горизонта. Мне нужен кто-нибудь, сказала она. Мне нужен кто-нибудь.

Я свернул к воротам Лэнгриш-Лодж и выключил фары, как просила Клэр. Она не хотела, чтобы кто-нибудь знал о моём приезде; под словом «кто-нибудь» она подразумевала свою мать, а может быть, и мужа. Я обогнул дом и припарковался напротив оранжереи. В некоторых окнах горел свет, но, похоже, ни в одной из комнат не было людей.

Я заглушил мотор и сидел, опустив стекло, слушая далекий шум океана и странный сонный плач морских птиц. Мне нужна была сигарета, но не хотелось её зажигать. Туманный воздух, обдувающий мне лицо, был тёплым и влажным. Я не был уверен, что Клэр узнает, что я приехал. Она сказала мне, где остановиться, и сказала, что найдёт меня. Я приготовился ждать. Это та часть истории моей жизни, в которой я поздней ночью сижу в машине, с затхлым запахом сигарет в ноздрях и криком ночных птиц в ушах.

Мне не пришлось долго ждать. Не прошло и пары минут, как я заметил приближающуюся ко мне сквозь туман фигуру. Это была Клэр. На ней было длинное тёмное пальто, плотно застегнутое у горла. Я вышел из машины.

– Спасибо, что приехал, – сказала она взволнованным шёпотом. Я хотел обнять её, но не сделал этого. Она на секунду сомкнула пальцы на моём запястье, затем повернулась к дому.

Я последовал за ней. Французские двери были открыты, и мы вошли внутрь. Она не стала включать свет. Она-то знала дорогу в тёмном доме, но мне приходилось осторожно пробираться среди неясных очертаний мебели. Она провела меня вверх по длинной изогнутой лестнице и дальше по устланному ковром коридору. Здесь горели настенные светильники, верхний свет был выключен. Тёмное пальто она сняла внизу. Под ним на ней было кремовое платье. Её белые туфли промокли от дождя в саду, а лодыжки были тонкими и стройными, с глубокими впадинками сзади между костью и сухожилием, гладкими и светлыми, как внутренность морской раковины.

– Сюда, – сказала она и снова настойчиво сжала пальцами моё запястье.

Комната была похожа на сцену, не знаю почему. Может быть, дело было в том, как она была освещена. Здесь были два источника света – маленькая лампа на туалетном столике и большая, с коричневым абажуром около двух футов в диаметре, у кровати. Кровать была размером с плот, и Эверетт Эдвардс Третий, впавший в небытие, казался на ней очень маленьким. Он лежал на спине, сложив руки на груди, как мёртвый мученик на картине старого мастера. Его лицо было того же цвета, что и простыни, а длинные волосы промокли от пота. На нём была майка с засохшей рвотой, в уголках рта виднелись клочья засохшей пены.

– Что с ним такое? – спросил я, хотя вполне мог догадаться.

– Он болен, – сказала Клэр. Она стояла у кровати и смотрела на брата. Она напоминала мать мученика. – Он… он что-то принял.

Я поднял его левую руку, перевернул и увидел следы уколов, старые и новые, тянущиеся неровной линией от запястья к внутренней стороне локтя.

– Где шприц? – спросил я. Она сделала судорожное движение рукой:

– Я его выбросила.

– И давно он в таком состоянии?

– Я не знаю. Может быть, с час. Я нашла его на лестнице. Наверное, он бродил по дому и, должно быть, потерял сознание. Я как-то притащила его сюда – это моя комната, а не его. Я не знала, что делать. Тогда я позвонил тебе.

– С ним раньше такое бывало?

– Нет, чтобы так плохо – никогда, – она повернулась ко мне с потрясённым взглядом. – Думаешь, он умирает?

– Не знаю, – ответил я. – Дыхание не так уж плохо. Ты вызвала врача?

– Нет. Я не рискнула.

– Ему нужна медицинская помощь, – сказал я. – Где здесь телефон?

Она подвела меня к туалетному столику. Телефон был сделан на заказ, чёрный и блестящий, с серебряной отделкой. Я снял трубку и набрал номер. Как, чёрт возьми, у меня в голове оказался этот номер, я не знаю – как будто его вспомнили мои пальцы, а не я. Долго никто не отвечал, потом раздался резкий, холодный голос:

– Да?

– Доктор Лоринг, – сказал я. – Это Марлоу, Филип Марлоу.

Мне показалось, что я услышал быстрый вздох. Несколько секунд стояла гулкая тишина, потом Лоринг заговорил снова:

– Марлоу, – произнес он, словно ругаясь. – Зачем ты звонишь мне в так поздно? Зачем ты вообще мне звонишь?

– Мне нужна ваша помощь.

– У тебя хватает наглости…

– Послушайте, – сказал я, – это не для меня, это – для друга. Здесь человек потерял сознание, и ему нужна помощь.

– И ты звонишь мне?

– Я бы этого не сделал, если бы мог обратиться к кому-то другому.

– Сейчас я положу трубку.

– Подождите. А как же клятва, которую вы, ребята, даёте? Этот человек может умереть, если ему не помочь.

Наступило молчание. Клэр все это время стояла рядом со мной, наблюдая за мной так, словно могла понять по моему лицу, что Лоринг говорит мне.

– Что не так с этим человеком? – спросил Лоринг.

– У него передозировка.

– Он пытался покончить с собой?

– Нет. Он укололся.

– Укололся? – Я представил, какую он скорчил гримасу от отвращения.

– Да, – сказал я, – он наркоман. Это что-то меняет? Наркоманы тоже люди.

– Как ты смеешь меня поучать!

– Я вас не поучаю, док, – сказал я. – Уже поздно, я устал, вы – единственный, кого я…

– Разве у этого человека нет семьи? У них нет своего врача?

Клэр все еще смотрела на меня, ловя каждое слово. Я отвернулся от неё и обхватил ладонью трубку.

– Фамилия Кавендиш, – тихо сказал я. – Или Лэнгриш. Это что-нибудь вам говорит?

Последовала ещё одна пауза. Одно из достоинств Лоринга, что он сноб – я имею ввиду нынешние обстоятельства.

– Ты имеешь ввиду Доротею Лэнгриш? – спросил он. Я услышал, как изменился его тон, как в нём появилось небольшая нотка почтительности.

– Совершенно верно, – сказал я. – Значит, вы понимаете, что надо быть осторожным.

Он колебался не больше секунды, затем сказал:

– Давай адрес. Я сейчас же приеду.

Я рассказал ему, как добраться до Лэнгриш-Лодж, о том, что надо погасить фары и припарковаться у оранжереи. Затем я повесил трубку и повернулся к Клэр.

– Знаешь, кто это был?

– Бывший муж Линды Лоринг?

– Совершенно верно. Ты его знаешь?

– Нет. Никогда с ним не встречалась.

– Он педант и нарцисс, – сказал я, – а ещё он врач – хороший и осторожный.

Клэр кивнула:

– Спасибо.

Я закрыл глаза и помассировал веки кончиками пальцев. Затем я посмотрел на неё и спросил:

– Как думаешь, ты сможешь раздобыть что-нибудь выпить?

На секунду она казалась беспомощной.

– У Ричарда где-то есть виски, – сказала она. – Пойду и посмотрю, что смогу найти.

– Кстати, а где Ричард? – спросил я.

Она пожала плечами:

– О, ты знаешь – его нет.

– А что будет, если он вернется и обнаружит твоего брата в таком состоянии?

– А что будет? Дик, наверное, рассмеётся и отправится спать. Он не обращает особого внимания на то, что происходит у нас с Реттом.

– А твоя мать?

На её лице промелькнула тревога.

– Мама не должна знать. Не должна.

– Разве ей не следует сказать? В конце концов, он её сын.

– Это разобьет ей сердце. Она ничего не знает о наркотиках. Когда Ричард сердится на меня, он угрожает рассказать ей. Это один из способов, как он пытается управлять мной. Один из многих.

– Я всё понял, – сказал я и снова растёр глаза; они казались слегка поджаренными на открытом огне. – Что насчёт выпить?

Она ушла, а я вернулся к кровати, сел на край и посмотрел на лежащего без сознания молодого человека с рвотой на рубашке и растрёпанными волосами. Я не думал, что он умирает, но я не эксперт, когда дело доходит до наркотиков и наркоманов. Эверетт Третий, совершенно очевидно, был из бывалых – следы от уколов на его руке выглядели давними. Рано или поздно его мать узнает, что поделывает её любимый сын, когда она не гладит его по волосам. Я просто надеялся, что она не узнает об этом самым горьким образом. Потеряв мужа, как с ней уже это случилось, последнее, что ей было нужно на этом этапе её жизни, – это ещё одна насильственная смерть в семье.

Клэр вернулась с бутылкой «Южного комфорта» и хрустальным бокалом. Она налила щедрую порцию и протянула мне. Я встал и наклонил к ней край стакана в знак признательности. Я не люблю «Южный Комфорт» – слишком приторный и сладкий, на мой вкус, – но сейчас сойдёт. Я начал было доставать портсигар, но передумал. Курить в спальне Клэр Кавендиш мне почему-то казалось неправильным.

Я снова взглянул на её брата.

– Где он берет наркотики? – спросил я.

– Я не знаю, где он теперь их берёт. – Она отвела взгляд, закусив губу. Даже в беде она была прекрасна. – Нико время от времени приносил ему немного, – сказала она. – Так я с ним и познакомилась – Эверетт нас познакомил. – Она грустно улыбнулась. – Шокирован?

– Да, – сказал я, – немного. Я не знал, что у вас с Питерсоном были такие отношения.

– Что ты имеешь в виду? Какие отношения?

– Из таких, что ты спишь с торговцем наркотиками.

Она вздрогнула, но быстро пришла в себя. Теперь, когда она знала, что помощь уже в пути и она может перестать быть ответственной за всё, она возвращалась в обычное состояние.

– Ты ведь совсем не понимаешь женщин.

Мне вдруг стало интересно, слышала ли я когда-нибудь, как она произносит моё имя, называла ли она меня Филипом. Не думаю, что она это делала, даже когда мы были вместе в постели, в сиянии тех самых кроваво-красных роз.

– Нет, – сказал я, – не думаю, что понимаю. А есть такие, что понимают?

– Да, я встречала таких.

Я допил содержимое своего бокала. Оно действительно было тошнотворно сладким; должно быть, в него добавляли карамель или что-то в этом роде.

– Ты со мной откровенна? – спросил я. – Ты действительно видела Питерсона на Маркет-стрит в тот день?

Её глаза округлились:

– Конечно. Зачем мне лгать?

– Не знаю. Как ты сказала, я вас не понимаю.

Она села на кровать, сложила руки и положила их на колени.

– Ты прав, – тихо сказала она, – я не должна была иметь с ним ничего общего. Он… – она подыскивала подходящее слово, – он недостойный. Это звучит странно? Я не имею в виду, что он недостоин меня — видит Бог, я недалеко от него ушла. Он обаятелен, забавен и обладает изящным умом. В каком-то смысле он даже храбр, но внутри только пустота.

Я посмотрел ей в глаза. Внутри них она была где-то далеко-далеко. До меня вдруг дошло, что она говорит не о Питерсоне, а просто использует его, чтобы поговорить о ком-то другом. Это так и было, я был в этом уверен. И этот кто-то другой был дорог ей так, как никогда не мог быть дорог такой человек, как Нико Питерсон, – как никогда не мог быть дорог и такой человек, как я. Мне вдруг очень захотелось её поцеловать. Я не мог понять, как это возникло, я имею в виду, почему я захотел поцеловать её сейчас, когда она была так далеко от меня, думая о ком-то, кого она любила. Женщины – не единственные, кого я не понимаю, – я и сам себя ни капельки не понимаю.

Внезапно она приподняла голову и подняла руку.

– Я слышу машину, – сказала она. – Это, должно быть, доктор Лоринг.

Мы прошли через тёмный дом тем же путем, которыми поднимались, и вышли в сад. Машина Лоринга стояла рядом с моей. Когда мы подошли, Лоринг открыл дверцу и вылез наружу.

Лоринг был худощав, с маленькой козлиной бородкой и надменными глазами. Несколько раз мы обменивались грубостями, мы вдвоём. Я не знал, знал ли он, что его бывшая жена хочет выйти за меня. Вероятно, это не имело бы никакого значения; он не мог ненавидеть меня больше, чем уже ненавидел. И он уже какое-то время как умыл от Линды руки.

– Марлоу, – холодно произнес он. – Как видишь, я приехал.

Я представил его Клэр. Он коротко пожал ей руку и спросил:

– Где больной?

Мы вернулись через весь дом в спальню Клэр. Я закрыл за нами дверь, повернулся и прислонился к ней спиной. Я решил, что Клэр теперь и сама с этим справится. Эверетт был её братом, а мне лучше было держаться от Лоринга подальше.

Он подошёл к кровати и положил свою черную сумку на покрывало.

– Что это было? – спросил он. – Героин?

– Да, – тихо ответила Клэр. – Думаю, да.

Лоринг пощупал у Эверетта пульс, приподнял веки, посмотрел на зрачки, положил руку грудь и пару раз легонько надавил. Кивнул и достал из сумки шприц для подкожных инъекций.

– Я дам ему дозу адреналина, – сказал он. – Он скоро придет в себя.

– Вы хотите сказать, что это не… не серьёзно? – спросила Клэр.

Он бросил на неё злобный взгляд. Его глаза, казалось, съеживались в глазницах, когда он был зол или возмущен, что случалось довольно часто.

– Дорогая моя, – сказал он, – сердцебиение вашего брата меньше пятидесяти, а дыхание меньше двенадцати. Мне кажется, что сегодня ночью он был на грани смерти. К счастью, он молод и относительно здоров. Однако, – он перевернул вверх дном ампулу с прозрачной жидкостью и проткнул резиновый колпачок кончиком шприца, – если он и дальше будет потакать этой привычке, она почти наверняка убьёт его, и скорее раньше, чем позже. Есть люди, которые могут жить с героиновой привычкой – они живут плохо, но они живут, – но ваш брат, я ясно вижу, не из таких.