Текст книги "Черноглазая блондинкат (ЛП)"

Автор книги: Джон Бэнвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Я не знал, что она проснулась, но она проснулась. Должно быть, она снова прочитала мои мысли, потому что спросила в своей страстной манере:

– Ты спишь со всеми своими клиентами?

Я повернул голову в её сторону.

– Только с клиентками, – сказал я.

Она улыбнулась. В самых лучших и милых улыбках есть намёк на меланхолию. С этой было также.

– Я рада, что оказалась здесь сегодня, – сказала она. – Я так волновалась, а потом ты так холодно посмотрел на меня, когда я приехала, что я подумала, что должна развернуться и уйти.

– Я тоже волновался, – сказал я. – Рад, что ты осталась.

– Ну, а теперь мне пора.

Она поцеловала меня в кончик носа и села. Груди у нее были такие маленькие, что, когда она лежала, их почти не было видно. От их вида у меня пересохло во рту. Они были как бы плоскими сверху и пухлыми снизу, и кончики их были восхитительно загнуты вверх, что заставило меня улыбнуться.

– Когда мы снова увидимся? – спросил я. В такой ситуации ничего оригинального в голову не приходит.

– Надеюсь, скоро.

Она повернулась боком и сидела на краю кровати спиной ко мне, надевая чулки. Это была красивая спина, высокая, стройная, сужающаяся к низу. Мне хотелось закурить, но я никогда не курю в постели после занятий любовью.

– Что ты теперь будешь делать? – спросил я.

Она посмотрела на меня через голое плечо.

– Что ты имеешь в виду?

– Сейчас два часа ночи, – сказал я. – Вряд ли в твоих привычках возвращаться домой в такой час, не так ли?

– О, ты имеешь в виду, будет ли Ричард интересоваться, где я была? Он сам где-то там, наверное, с одной из своих девушек. Я же сказала: у нас с ним полное взаимопонимание.

– Договорённость, по-моему, ты употребила именно это слово.

Она снова отвернулась от меня, возясь с застежками.

– Договоренность, понимание – какая разница?

– Назови меня придирчивым, но я думаю, что разница есть.

Она встала, влезла в юбку и застегнула её сбоку. Мне нравится смотреть, как женщины одеваются. Конечно, это не доставляет такого удовольствия, как смотреть, когда они раздеваются. Здесь, скорее, больше эстетических впечатлений.

– Во всяком случае, – сказала она, – его нет дома, и он не узнает, когда я вернулась. Это не то, за что он стал бы переживать.

Я и раньше замечал, как она говорит о своём муже, как ни в чем не бывало, без горечи. Было ясно, что этот брак давно умер и похоронен. Но если она и считала, что даже бывший муж больше не способен ревновать, то она не знала мужчин.

– А что твоя мать? – спросил я. Теперь я и сам сел.

Она пыталась застегнуть пряжку большого кожаного ремня, но остановилась и озадаченно посмотрела на меня.

– Моя мать? А что с ней?

– Она не услышит, когда ты придёшь?

Она рассмеялась.

– Ты был в доме, – сказала она. – Разве не заметил, какой он большой? У каждого из нас своё крыло: она с одной стороны, Ричард и я – с другой.

– А что насчёт твоего брата – он где болтается?

– Ретт? О, он как поплавок.

– Чем он занимается?

– Что ты имеешь в виду? Моя туфля с твоей стороны? Боже, мы как будто расшвыряли всё по всей округе!

Я нагнулся, нашёл её туфлю и передал ей.

– Я имею в виду, он работает? – спросил я.

На этот раз она бросила на меня лукавый взгляд.

– Ретту не нужно работать, – сказала она так, словно объясняла что-то ребенку. – Он – зеница ока своей матери, и всё, что ему надо, – оставаться румяным и милым.

– Мне он показался не очень милым.

– Ему не было необходимости быть таким для тебя.

– А тебе, я вижу, он тоже не очень нравится.

Она снова замолчала, размышляя.

– Я, конечно, люблю его, ведь он мой брат, даже если у нас разные отцы. Но нет, не думаю, что он мне нравится. Может быть, он бы и стал мне нравиться, если бы он когда-нибудь повзрослел. Но я сомневаюсь, что это произойдёт. Во всяком случае, пока жива мама.

Мне показалось невежливым оставаться в постели, пока она деловито готовилась к встрече с миром, пусть даже это был мир ночи, поэтому я встал и начал одеваться.

Я уже одел рубашку, когда она подошла ко мне и поцеловала.

– Спокойной ночи, Филип Марлоу, – сказала она. – Или, полагаю, уже доброе утро… – Она хотела повернуться, но я удержал её за локоть.

– А что сказала твоя мать насчет разговора со мной? – спросил я.

– Что она сказала? – Она пожала плечами. – Немного.

– Удивляюсь, почему ты не спросила меня, о чём мы говорили. Тебе не любопытно?

– Я спрашивала.

– Но не так, как будто тебе действительно хотелось узнать.

Она повернула ко мне лицом и одарила бесстрастным взглядом.

– Хорошо, тогда что она сказала?

Я усмехнулся.

– Немного.

Она не улыбнулась в ответ.

– В самом деле?

– Она рассказала мне, как делают духи. И она рассказала мне о твоём отце, о том, как он погиб.

– Это жестокая история.

– Одна из самых жестоких. Она крепкая женщина, чтобы пережить такое и продолжить делать всё то, что она делала.

Её губы слегка сжались.

– О да. Она крепкая, это точно.

– Она тебе нравится?

– Тебе не кажется, что ты задал мне уже достаточно вопросов для одной ночи?

Я поднял руки.

– Ты права, – сказал я. – Это просто…

Она ждала.

– Ну? Это просто – что?

– Просто я не знаю, доверять тебе или нет.

Она холодно улыбнулась, и на секунду я увидел в ней мать, её жёсткую мать.

– Заключи пари Паскаля,[70]70
  Пари Паскаля – предложенный математиком и философом Блезом Паскалем аргумент для демонстрации рациональности религиозной веры.


[Закрыть] – сказала она.

– Кто такой Паскаль?

– Француз. Жил давным-давно. В некотором роде философ.

Она вышла в гостиную. Я босиком последовал за ней. Она взяла сумочку и повернулась ко мне. Гнев заставил её побледнеть.

– Как ты можешь говорить, что не доверяешь мне? – спросила она и кивнула в сторону двери спальни. – Как ты можешь после всего этого?

Я пошёл и налил себе ещё виски, повернувшись к ней спиной.

– Я не сказал, что не доверяю тебе, я сказал, что не знаю, доверять тебе или нет.

Это так её разозлило, что она даже топнула ногой. Я представил себе, как Линн Питерсон останавливается в дверях дома своего брата и делает то же самое, но по другой причине.

– Знаешь, кто ты? – спросила она. – Ты педант. Знаешь, что такое педант?

– Шепелявый крестьянин?[71]71
  Игра слов. Pedant – англ. педант, peasant – англ. крестьянин.


[Закрыть]

Она сверлила меня взглядом. Кто бы мог подумать, что глаза такого цвета могут излучать такой огонь?

– И ты точно не комик.

– Мне очень жаль, – сказал я. Вероятно, это выразило не то, что мне хотелось. – Я принесу пальто.

Я распахнул его для неё. Она продолжала стоять на месте, всё ещё уставившись на меня, её подбородок дрожал.

– Я вижу, что ошибалась на твой счёт, – сказала она.

– В каком смысле?

– Я думала, ты… О, не важно.

Она сунула руки в рукава пальто. Я мог бы заставить её обернуться; мог бы обнять её, мог бы сказать, что мне жаль, и сказать это так, чтобы не было никаких сомнений, что это действительно так. Потому что мне действительно было жаль. И я мог бы откусить себе язык. Она была, пожалуй, самым прекрасным событием в моей жизни, даже более прекрасным, чем Линда Лоринг, и вот я, с моим большим ртом, сомневаюсь в её надёжности и шучу, как дешёвый клоун. Вот тебе и Марлоу, индеец, который выбрасывает жемчужину, намного более ценную, чем всё, что есть у его племени.

– Послушай, – сказал я, – сегодня кое-что произошло.

Она снова повернулась ко мне, внезапно встревоженная и настороженная.

– О? – сказала она. – Что?

Я рассказал ей, как отправился к Питерсону, как пришла Линн, пока я обыскивал дом, как появились мексиканцы и всё остальное. Мой рассказ кратким и по делу. Пока я говорил, она не сводила глаз с моего рта, словно читала по губам.

Когда я закончил, она стояла совершенно неподвижно, медленно моргая.

– Но почему, – сказала она мёртвым голосом. – Почему ты не рассказал мне всё это раньше?

– Были другие дела.

– Боже мой! – Она помолчала, качая головой. – Я тебя не понимаю. Весь этот вечер, когда… – она беспомощно махнула рукой, – спальня, всё это… как ты мог не рассказать мне… как ты мог от меня это скрыть?

– Я не «скрыл это от тебя», – сказал я. – То, что происходило между тобой и мной, казалось более важным.

Она снова сердито покачала головой, не веря своим ушам.

– Кто были, эти мексиканцы?

– Они охотились за Нико. У меня сложилось впечатление, что у него есть что-то, принадлежащее им, или он им что-то должен – наверное, деньги. Ты что-нибудь об этом знаешь?

Она сделала ещё один жест рукой, на этот раз нетерпеливо пренебрежительный.

– Конечно, нет. – Она в отчаянии оглядела комнату, потом снова посмотрела на меня. – Это поэтому у тебя такое лицо? – спросила она. – Это сделали мексиканцы?

Я кивнул. Она думала об этом, пытаясь сложить картину и понять её.

– А теперь у них есть Линн. Они могут причинить ей вред?

– Они пара довольно жестоких ребят, – сказал я.

Она поднесла руку ко рту.

– Боже мой, – повторила она едва слышным шепотом. Всё это было слишком для неё; ей было трудно даже поверить в происходящее.

– А полиция, – сказала она, – полиция знает?

– Да. Один мой знакомый, из конторы шерифа. Это он уезжал, когда ты приехала.

– Он был здесь? Ты рассказала ему обо мне?

– Конечно, нет. Он понятия не имеет, кто ты и на кого я работаю. И он никогда этого не узнает, если только не поставит меня перед Большим жюри,[72]72
  Большое жюри (англ. Grand Jury) – в США коллегия присяжных заседателей, которая определяет обоснованность и целесообразность предъявления кому-либо официальных обвинений. Большое жюри названо так потому, что традиционно оно имеет большее число присяжных заседателей, чем суд присяжных (также известный как Малое жюри).


[Закрыть] а этого он делать не собирается.

Она снова заморгала, ещё медленнее, чем раньше.

– Я боюсь, – пробормотала она. Но помимо страха в её голосе слышалось удивление, удивление человека, который не может понять, как он смог попасть в такую передрягу.

– Тебе нечего бояться, – сказал я. Я попытался дотронуться до ее руки, но она быстро отстранилась, как будто мои пальцы могли испачкать рукав её пальто.

– Мне пора домой, – холодно сказала она и отвернулась.

Я спустился вслед за ней по ступенькам из красного дерева. Холодный порыв ветра, исходящий от неё, должен был бы повиснуть сосульками у меня на бровях. Она забралась в машину и едва успела захлопнуть дверцу, как завела мотор. Она уехала в облаке выхлопного дыма, который попал мне в рот и обжёг ноздри. Я снова откашлялся и поднялся по ступенькам. Отличная работа, Фил, сказал я себе с отвращением, отличная работа.

Оставалось несколько шагов, чтобы оказаться в доме, когда зазвонил телефон. Кто бы это ни был, в такое время ночи он вряд ли будет звонить сообщить радостную весть. Я добрался до телефона как раз в тот момент, когда он перестал звонить. Я выругался. Я часто ругаюсь, когда остаюсь дома один. Это как-то облагораживает это место, уж не знаю как.

Я допил свой бокал, отнёс его на кухню вместе с бокалом Клэр, вымыл в раковине и поставил сушиться вверх дном. Я устал. У меня болело лицо, а в затылке снова заиграли тамтамы.

Я всё ещё с горечью хвалил себя за отличную работу, которую проделал сегодня с Клэр, когда телефон зазвонил снова. Это был Берни Олс. Каким-то образом я знал, что это будет Берни.

– Где тебя черти носили? – рявкнул он. – Я уже подумал, что ты умер.

– Я выходил на минутку пообщаться со звёздами в небе.

– Очень романтично. – Он сделал паузу, вероятно, для пущего эффекта. – Мы нашли даму.

– Линн Питерсон?

– Нет – Лану Тёрнер.[73]73
  Лана Тёрнер (англ. Lana Turner, урождённая Джулия Джин Тёрнер, англ. Julia Jean Turner, 1921–1995) – американская актриса. Являлась секс-символом 1940—1950-х годов.


[Закрыть]

– Рассказывай.

– Поднимайся сюда и посмотри сам. Водохранилище Энсино. Езжай по Энсино-авеню, поверни направо, когда увидишь знак «Вход воспрещен». И прихвати нюхательную соль – зрелище не из приятных.

Я ехал с открытым окном. Прохладный ночной воздух мягко касался моей распухшей щеки, но не так мягко, как пальцы Клэр Кавендиш до того момента, как я всё испортил и отправил её в ночь, напуганную и злую. Я не мог выбросить её из головы. Это было даже хорошо, так как мысли о ней означали, что мне не нужно было думать о сестре Нико Питерсона и о том, что, вероятно, ждет меня на водохранилище. Мне также не хотелось зацикливаться на том, что я совершил ужасную ошибку, выведя из себя этих двух мексиканцев. Если бы я этого не сделал, если бы сохранил хладнокровие и подобрал к ним ключик, возможно, я смог бы помешать им забрать женщину. Маловероятно, но не невозможно. Это тоже могло бы заставить меня чувствовать себя виноватым, но уже по другому поводу.

До Энсино было не так уж долго ехать, но, несмотря на то, что улицы были пусты, я ехал медленно, вовсе не стремясь попасть туда раньше, чем придётся. Терри Леннокс жил в Энсино, в большом «английском» особняке на двух акрах элитной земли. Это было в те времена, когда его жена была ещё жива, и он повторно на ней женился – у них это случилось дважды, что должно стать, своего рода, определением двойного несчастья.

Я всё ещё скучал по Терри. Он вовлекал в неприятности всех, кто его окружал, но он был моим другом, а в этом мире, в моём мире, это редкость – я не так легко завожу друзей. Интересно, где он сейчас и чем занимается? Последнее, что я слышал о нём, что он был где-то в Мексике и тратил деньги своей покойной жены. Наверное, теперь от них осталось не так уж много, подумал я, ведь Терри был таким транжирой. Я сказал себе, что в один прекрасный день снова выпью «буравчик»[74]74
  Буравчик, иногда также гимлет или джимлет (англ. Gimlet) – коктейль, основанный на джине с добавлением лаймового сока. Иногда джин заменяют водкой.


[Закрыть] в его честь у «Виктора». Это было наше с Терри любимое место, и я пару раз заходил туда поднять за него тост, когда думал, что он мёртв. На какое-то время Терри удалось нас всех одурачить.

Я так устал, что чуть не снёс знак «Вход воспрещен». Повернул направо и сразу увидел впереди огни. На обочине были припаркованы нос к носу две патрульные машины, а также потрепанный «шеви» Берни и «скорая помощь» с открытыми задними дверцами. Было что-то такое в этой сцене, здесь, в этом пустынном месте, под соснами, стоящими на страже.

Я притормозил, а когда вылез из машины, у меня чуть не свело поясницу, настолько я окоченел от этой поездки. С тоской подумал о своей постели, пусть даже без Клэр Кавендиш. Я становлюсь слишком стар для такой работы.

Берни стоял рядом с парнем в белом халате, который, как я подумал, мог быть либо медиком, либо одним из людей коронера. У их ног лежало что-то похожее на тело, накрытое одеялом. У меня была сигарета, но я бросил её на землю и наступил на неё.

После того, как я сделал несколько шагов, мне пришлось вернуться назад и убедиться, что она полностью погасла. Сжечь Западный Голливуд – это одно дело, об этом меня предупреждал старик с улицы Нико Питерсона, а Энсино – это совсем другое. Пожар в Энсино пробьет большую брешь в фондах половины страховых компаний в округе Лос-Анджелес и за его пределами. Дом Терри Леннокса – вернее, дом его жены – стоил сто тысяч, а то и больше. Но беспокоиться было не о чем – земля промокла после недавнего дождя, и все вокруг пахло сыростью и хвоей.

Неподалеку от Берни трое или четверо полицейских в форме и двое парней в штатском в шляпах освещали фонариками землю. Сосновые иголки поблескивали на свету. У меня сложилось впечатление, что никто не был заинтересован в поисках. Пара мексиканцев в машине уже давно пересекла бы границу, и никакие улики не привели бы к ним.

– Почему ты так долго? – спросил Берни.

– Сделал несколько остановок, чтобы полюбоваться пейзажем и предаться поэтическим размышлениям.

– Ну, конечно, ты так и сделал. Ну давай, рассказывай, чем ты занимался после того, как я от тебя уехал?

– Наверстывал упущенное, – сказал я. Я посмотрел на покрытое одеялом тело, лежащее на земле. – Это она?

– Согласно водительскому удостоверению. Опознание не будет лёгким. – Он приподнял угол одеяла носком одного из своих неуклюжих ботинок. – Тебе так не кажется?

Всё верно, мексиканцы хорошо поработали над ней. Её лицо было гораздо больше, чем когда я видел её в последний раз; оно раздулось до размера тыквы, и было всё чёрно-синим. Черты лица тоже были не на своих местах. Кроме того, на горле, под подбородком, был вырезан глубокий второй рот. Это, должно быть, Лопес своим ножичком. На секунду я снова мысленно увидел Линн, стоящую у раковины в доме Питерсона с подносом для льда в руках и поворачивающуюся, чтобы сказать мне, где искать шейкеры от «Канада Драй».

– Кто её нашел? – спросил я.

– Парочка ребят на машине искала тихое местечко, чтобы поразвлечься по-взрослому.

– Как она умерла?

Берни издал что-то вроде смешка.

– Взгляни на неё – что думаешь?

Парень в белом халате сказал:

– Имеется не совместимая с жизнью глубокая сплошная поперечная рана в передней части шеи, задевающая как венозные, так и артериальные сосуды.

Я уставился на него. Он был пожилым, уже повидал всё на свете и выглядел таким же усталым, как и я.

– Извини, – небрежно сказал Берни, – это доктор… Как вас?..

– Торренс.

– Это доктор Торренс. Док, познакомьтесь, это Филип Марлоу, детектив-ас. – Он повернулся ко мне. – Он имеет в виду, что ей перерезали горло. На тот момент, когда это случилось, я бы назвал это актом милосердия. – Он взял меня под руку, и увлёк за собой, мы немного отошли.

– Скажи мне правду, Марлоу, – тихо сказал он. – Эта дама что-то значит для тебя?

– Я встретил её сегодня… вчера – в первый раз. Зачем?

– Док говорит, что парни с ней славно повеселились. Понимаешь, что я имею в виду? Это было до того, как они набросились на неё с зажженными сигаретами, кастетами и ножом. Мне жаль.

– Мне тоже жаль, Берни. Но это бесполезно – в этом направлении вы ничего не добьётесь. Я видел её только один раз, и мы едва успели перекинуться десятком слов, как ворвались мексиканцы.

– Вы с ней выпивали.

Я вырвала свою руку из его.

– Это не отправило бы нас в магазин за обручальными кольцами. Я постоянно выпиваю с самыми разными людьми. Держу пари, что ты тоже.

Он отступил назад и посмотрел на меня.

– Она, должно быть, была симпатичной, пока до неё не добрались мексы.

– Берни, оставь это, – вздохнул я. – Я не был знаком с Линн Питерсон, во всяком случае, не в том смысле, как ты думаешь.

– Ладно, ты её не знал. Она появляется, когда ты перетряхиваешь дом её брата…

– Ради бога, Берни, я не «перетряхивал» его!

– Как бы то ни было, она появляется, а следом за ней врываются два мекса, бьют тебя по голове и смываются, унося её в своих злобных лапах. Теперь она мёртвая на обочине пустынной дороги в Энсино. Если бы ты был на моём месте, ты бы сказал: «Всё в порядке, Фил, не беспокойся об этом, иди по своим делам, я уверен, что ты никак не связан с убийством этой несчастной леди, хотя ты и искал её предположительно мёртвого брата?» Ну, сказал бы?

Я снова вздохнул. Дело было не только в том, что я был сыт по горло измышлениями Олса – я смертельно устал.

– Ладно, Берни, – сказал я. – Я знаю, что ты просто выполняешь свою работу, за которую тебе платят. Но ты потеряешь уйму времени, будешь раздосадован и недоволен, если продолжишь пытаться связать меня с этим.

– Ты уже связан с ним, – почти выкрикнул Берни. – Это ты шнырял повсюду в поисках этого Питерсона, а теперь его сестра мертва. Если это не связь, то что?

– Я знаю, что она мертва. Вы только что мне её показали, и Альберт Швейцер[75]75
  Альберт Швейцер (нем. Albert Schweitzer; 1875–1965) – немецкий и французский протестантский теолог, философ культуры, гуманист, музыкант и врач, лауреат Нобелевской премии мира (1952).


[Закрыть] изложил всё с кровавыми подробностями. Но послушай меня, Берни: это не имеет ко мне никакого отношения. Вы действительно должны в это верить. Я, что называется, невинный свидетель.

Берни фыркнул.

– Да, честное слово, – ответил я. – Такое иногда случается, ты же знаешь. Ты стоишь в очереди у окошка кассы в банке, а двое грабителей врываются следом за тобой, хватают всё до последнего цента в хранилище и, прежде чем скрыться с добычей, стреляют в управляющего. Тот факт, что ты был там по делу, вносил деньги на свой счет или снимал их, не означает, что ты связан с ограблением. Так ведь?

Берни задумался, покусывая большой палец. Он знал, что я прав, но в таком деле, как это, все копы ненавидят упускать единственную возможную зацепку, которая, по их мнению, у них есть. Наконец он издал вызывающее отвращение рычание и замахал на меня рукой, словно пытался прихлопнуть муху.

– Давай, – сказал он, – убирайся отсюда. Ты мне надоел, лицемерный клоун.

Нехорошо, когда тебя обзывают. Лицемерного я, может быть, и принял бы, но оказаться в роли Коко[76]76
  Клоун Коко – анимационный персонаж, созданный Максом Флейшером. Впервые он появился в качестве главного героя в фильме «Из чернильницы» (1918–1929), крупном мультсериале эпохи немого кино.


[Закрыть] с красным носом и в туфлях двадцатого размера[77]77
  15-ый американский размер соответствует 48-ому российскому. Чему соответствует 20-ый не берусь даже предположить.


[Закрыть] – это совсем другое.

– Я домой, Берни, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и даже уважительно. – У меня был долгий и трудный день, и мне нужно прилечь и отдохнуть. Если я узнаю что-нибудь о Нико Питерсоне, или его сестре, или о ком-нибудь из его семьи или друзей, и если я думаю, что это имеет отношение к этому делу, я обещаю, что не буду это скрывать от вас. Хорошо?

– Иди и свари свою голову,[78]78
  Оскорбление, в форме пойти и сделать себе что-то плохое.


[Закрыть] – ответил он. Затем он отвернулся от меня и отправился назад, туда, где Торренс-медик руководил укладкой изувеченного тела Линн Питерсон в заднюю часть машины «скорой помощи».

Я думал, что на этом дело и закончилось. Берни, как я и предполагал, не уделил мексиканцам должного внимания. Он сказал, что связался со своим другом из пограничной полиции в Тихуане на предмет возможного местонахождения Гомеса и Лопеса, но тот ничем не помочь не смог. Кое-что меня в этом удивило. Во-первых, что у Берни есть друг, причём именно в Тихуане. Во-вторых, оказывается, там была пограничная полиция. Так вот кто эти парни на переходе, те самые в рубашках цвета хаки с потными подмышками, которые смотрят на тебя скучающими глазами и машут тебе рукой, едва вынимая зубочистки изо рта. Я должен не забыть проявить к ним больше уважения, когда в следующий раз буду медленно двигаться в сторону Мексики.

Во всяком случае, я не знаю, насколько Берни старался выследить убийц Линн Питерсон. Она не была заметной фигурой вроде Клэр Кавендиш, например. Оказалось, что Линн была танцовщицей и работала в клубах Бэй-Сити. Я кое-что знал об этой жизни, о жульничестве и его оттачивании. Я мог себе представить, каково это было для неё. Парни с волосатыми ладонями всё время пытаются тебя лапать. Ночные менеджеры со своими, негласными условия труда. Выпивка и наркотики, мутная ночная усталость и пепельные рассветы в дешёвых гостиничных номерах. Она мне понравилась, то немногое, что я успел заметить. Она заслуживала лучшего и от жизни, и от смерти.

Мне пришлось заставить себя перестать думать о двух мексиканцах. Тлеющая ярость, которую я испытывал к ним, сжигала мне душу. Вы должны забыть о потерях и двигаться дальше. Рана на моей щеке быстро заживала, а шишка на затылке уменьшилась до размеров голубиного яйца.

Через пару дней я поехал на похороны Линн. Её тело хранили в похоронном бюро в Глендейле, не знаю почему – может быть, потому, что она там жила. Её кремировали, как и брата. Церемония заняла около трёх минут. На похоронах присутствовали двое: я и рассеянная старушка с волосами из стальной ваты и криво нанесённым губной помадой ртом поверх настоящего. Потом я попытался заговорить с ней, но она отшатнулась от меня, как будто думала, что я могу быть продавцом щёток. Она сказала, что ей надо домой, что её кошка должно быть уже проголодалась. Когда она не говорила, то продолжала шевелить своим нарисованным ртом в каком-то беззвучном бормотании. Интересно, кто она такая – не мать Линн, в этом я был совершенно уверен. Может быть, тётя, а может, просто её квартирная хозяйка. Я хотел расспросить её о Линн, но она не захотела остаться, а я и не пытался её удержать. Голодную кошку надо кормить.

* * *

Я вернулся в офис и припарковал «олдс». За дверью здания «Кауэнга» тощий молодой парень в красно-зеленой клетчатой куртке и шляпе «порк-пай»[79]79
  Порк-пай, англ. свиной пирог – шляпа с короткими полями и низкой цилиндрической тульей.


[Закрыть] отделился от стены и встал передо мной.

– Ты Марлоу? – У него было худое, желтоватое лицо с выступающими скулами и бесцветными глазами.

– Я Марлоу, – сказал я. – А ты кто?

– Босс хочет поговорить с тобой. – Он посмотрел через моё плечо туда, где у тротуара была припаркована большая чёрная машина.

Я вздохнул. Когда такой парень останавливает вас по дороге на работу и сообщает, что его работодатель хочет с вами поговорить, вы понимаете, что у вас неприятности.

– А кто твой босс? – спросил я.

– Просто садись в машину, ладно? – Он распахнул вправо на дюйм или два пиджак, и я увидел там что-то чёрное и блестящее, плотно сидящее в наплечной кобуре.

Я подошёл к машине. Это был праворульный «бентли». Должно быть, кто-то привёз его из Англии. Парнишка со средством убеждения под мышкой открыл заднюю дверцу и отступил, пропуская меня внутрь. Наклонившись, я на секунду подумал, что он положит руку мне на макушку, как это делают копы в кино, но что-то в моём взгляде подсказало ему не заходить слишком далеко. Он закрыл за мной дверь. Она издала громкий, тяжёлый лязг, словно захлопнулась дверь банковского сейфа. Затем парень вернулся на свой насест у стены.

Я огляделся. Внутри было много хрома и полированного ореха. Бледно-кремовая обивка имела тот запах новой кожи, который всегда особенно силён в этих дорогих английских моделях. Впереди, за рулем, сидел чернокожий мужчина в шоферской фуражке. Он даже не пошевелился, когда я сел, и продолжал смотреть прямо перед собой, через ветровое стекло, хотя я на секунду поймал его взгляд в зеркале заднего вида. Это не был дружелюбный взгляд.

Я повернулся к парню, который оказался рядом со мной.

– Итак, – сказал я. – О чём вы хотите поговорить?

Он улыбнулся. Это была тёплая и широкая улыбка, улыбка счастливого и преуспевающего человека.

– Вы знаете, кто я? – вежливо осведомился он.

– Да, – сказал я, – я знаю, кто вы. Вы – Лу Хендрикс.

– Хорошо! – Улыбка стала ещё шире. – Ненавижу представляться, а вы? – него был сочный, натренированный британский акцент. – Такая пустая трата драгоценного времени.

– Конечно, – сказал я, – очень скучно для таких занятых парней, как мы.

Он, казалось, не возражал против немного пошутить.

– Да, – сказал он непринужденно. – Вы – Марлоу, всё в порядке, я слыхал о вашем остроумии.

Он был крупным мужчиной, достаточно большим, чтобы, казалось, заполнить всю заднюю часть этого огромного автомобиля. У него была голова в форме обувной коробки, сидевшая на трех или четырех складках жира в том месте, где раньше был подбородок, и клок густых окрашенных в цвет промасленного тика волос был приклеен сбоку к его плоскому черепу. Глаза у него были маленькие и весело блестели. На нем был двубортный костюм, сшитый из множества ярдов шёлка лавандового цвета, и распушенный малиновый галстук с жемчужной булавкой. Для бандита он определенно был модно одет. Я бы не удивился, если бы, взглянув вниз, обнаружил там гетры. «Великолепный Лу», – называли его за глаза. У него было казино в пустыне. Он был одним из больших парней в Вегасе, вместе с Рэнди Старром и парой других таких же крепких орешков игорного бизнеса. Говорили, что, кроме «Парамаунт Пэлэс», у него было много интересов: проститутки, наркотики и тому подобное. Он такой шалун, наш Лу.

– Мне достоверно известно, – сказал он, – что вы ищете человека, о котором мне было бы кое-что интересно узнать для себя.

– О? И кто бы это мог быть?

– Человек по имени Питерсон. Нико Питерсон. Имя звучит как звонкий колокольчик, не правда ли?

– Кажется, слышу звон, – сказал я. – Кто ваш надёжный информатор?

Его улыбка стала лукавой.

– Ах, мистер Марлоу, – вы же не станете раскрывать источник, почему же ждёте этого от меня?

– В этом вы правы. – Я вытащил портсигар, достал сигарету, но закуривать не стал. – Я уверен, вы знаете, – сказал я, – Нико Питерсон мёртв.

Он кивнул, отчего его дополнительные подбородки задрожали.

– Мы все так думали, – сказал он. – Но теперь мне кажется, что мы все ошибались.

Я играл с незажжённой сигаретой: вертел её в пальцах и тому подобное. Я пытался понять, как он узнал, что Питерсона засекли, хотя предполагалось, что он мёртв. Хендрикс был не из тех, кто знаком с Клэр Кавендиш. С кем ещё я разговаривал о Питерсоне? Джо Грин, Берни Олс, бармен Трэвис и старик, живший напротив дома на Нэйпир-стрит. Кто же ещё? Но, возможно, и этих было достаточно. Мир пористый, сведения просачиваются сами по себе, или так только кажется?

– Вы думаете, он жив? – спросил я, всё ещё пытаясь выиграть время. Он изобразил злорадствующую, жизнерадостную улыбку, которая сморщила уголки его блестящих маленьких глазок.

– Да ладно вам, мистер Марлоу, – сказал он. – Я занятой человек, и вы, конечно, тоже. Мы так резво начали, а теперь вы определенно начали волочить ноги.

Он пошевелился, как выброшенный на берег кит, достал из кармана большой белый носовой платок и громко высморкался.

– Смог в этом городе, – сказал он, убирая платок и качая головой. – Он разрушает мои дыхательные пути. – Он пристально посмотрел на меня. – А вас это беспокоит?

– Немного, – ответил я. – У меня уже есть с этим проблемы.

– Ах, да?

Внезапно ему стало не до того, чтобы тратить время впустую.

– Сломанная носовая перегородка, – сказал я, постукивая пальцем по переносице.

– Ну-ну, это, должно быть, было больно. Как это случилось?

– Студенческие годы, футбольный мяч, потом доктор-шутник, который пытаясь всё исправить снова сломал нос, сделав всё ещё хуже.

– Боже мой, – Хендрикс вздрогнул. – Мне невыносимо думать об этом, – и всё же я видел, что он хочет услышать больше. Я вспомнил его репутацию ипохондрика.[80]80
  Ипохондрия – состояние человека, проявляющееся в постоянном беспокойстве по поводу возможности заболеть одной или несколькими соматическими болезнями, жалобах или озабоченности своим физическим здоровьем, восприятии своих обычных ощущений как ненормальных и неприятных, предположениях, что, кроме основного заболевания, есть какое-то дополнительное.


[Закрыть] Как же получается, что преступная жизнь порождает столько неподдельных чудаков?

– Вы же знаете, что убили сестру Питерсона, – сказал я.

– Да, конечно. Как я слышал, столкнулась с двумя грубыми личностями с юга.

– Вы очень хорошо информированы, мистер Хендрикс. В газетах не говорилось, откуда взялись убийцы.

Он ухмыльнулся, как будто я отпустил ему большой комплимент.

– О, я держу ухо востро, – скромно сказал он. – Вы же знаете, как это бывает, – он стёр невидимое пятнышко с рукава своего костюма. – Вы думаете, эти южные джентльмены также охотились за её братом? Вы наткнулись на них, не так ли? – Он снова покачал головой. – Или, точнее, я думаю, это они наткнулись на вас – этот синяк на вашей щеке говорит о многом.

Он посмотрел на меня с сочувствием. Он был человеком, который знал о боли – о той, которую причиняют другим. Затем он принял деловой вид.

– Как бы то ни было, вернёмся к нашему делу – я был бы очень признателен нашему другу Нико, если, конечно, он всё ещё с нами. Видите ли, он регулярно выполнял для меня поручения в стране сомбреро и мула – ничего серьёзного, так, кое-какие мелочи, которые трудно достать здесь, где законы так излишне строги. В момент его предполагаемой смерти у него было кое-что моё, что с тех пор пропало.

– Чемодан? – спросил я.

Хендрикс одарил меня долгим, внимательным взглядом, его глаза заблестели. Затем он расслабился, позволив своему квадратному, задрапированному лавандой телу откинуться на мягкую кожу сиденья.

– Может, прокатимся? – спросил он и обратился к чернокожему, сидевшему впереди. – Седрик, покатай нас по парку, ладно?

Седрик снова встретился со мной взглядом в зеркале заднего вида. На этот раз он казался немного менее недружелюбным. Думаю, теперь он уже знал, что во мне нет ничего такого, на что ему стоило бы обижаться. Он отвёл машину от тротуара. Двигатель, должно быть, все время работал на холостом ходу, но я не слышал ни звука. Англичане точно знают, как строить автомобили. Обернувшись, я мельком увидел, как парнишка в шляпе отскочил от стены и настойчиво поднял руку, но ни Седрик, ни его хозяин не обратили на него никакого внимания. Таких как он здесь по дюжине на десять центов.