Текст книги "Черноглазая блондинкат (ЛП)"

Автор книги: Джон Бэнвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Я приложил руку ко лбу и тихонько застонал. Затем открыл ящик конторки, в которой должны были храниться папки с документами, достал офисную бутылку и налил немного крепкого в бумажный стаканчик. Когда вы знаете, что облажались, ничего другого не остаётся, как уничтожить несколько миллионов клеток мозга.

Я созерцал уровень жидкости в бутылке, когда зазвонил телефон. Как же так получается, что после стольких лет проклятая машина всё ещё заставляет меня подпрыгивать? Я ожидал, что это Джо, и оказался прав.

– У этого жмурика в кармане был бумажник Питерсона – сказал он. – И к тому же его опознал на месте менеджер… Как, ты сказал, называется этот клуб?

– «Кауилья».

– Не знаю, почему я все время это забываю. Управляющий – Флойд Хэнсон.

– Что ты о нём знаешь?

– Если ты имеешь в виду, есть ли у нас что-нибудь на него, то нет. «Кауилья» – это ути-пути организация, и они не наняли бы в руководство никого с криминальным прошлым. Знаешь, в клубе состоят шериф, пара судей и половина крупных бизнесменов города. Если ткнёшь туда пальцем, то тебе наверняка его откусят.

– В деле есть что-нибудь о нарушениях в тот вечерь, когда Питерсона, или кто он там, сбили?

– Нет. Зачем? – Я услышал, как Джо снова стал подозрительным.

– Я слышал, что Питерсон был пьян в тот вечер и поднял шум в баре, – сказал я. – Дошло до того, что его оттуда вышвырнули. А потом кто-то нашёл его на обочине дороги безжизненным, как баранья туша.

– Этот кто-то – одна из девушек-гардеробщиц, возвращающаяся домой со своим парнем. Парень заехал за ней в конце смены.

– Что-нибудь на них? – спросил я.

– Не-а. Пара детей. Они вернулись и сообщили Хэнсону, управляющего. Он вызвал нас.

Я немного подумал.

– Ты всё ещё здесь? – спросил Джо.

– Здесь. Я думаю.

– Думаешь, зря тратишь время, да?

– Я позвоню своему клиенту.

– Ты позвонишь своему клиенту, – усмехнулся он и повесил трубку.

Я отпил еще немного из своей верной бутылки, но пошло уже не так хорошо. Для бурбона было слишком жарко. Я взял шляпу, вышел из офиса, спустился на лифте и вышел на улицу. Идея состояла в том, чтобы прочистить голову, но как это сделать, когда воздух горячий, как внутри печи, и на вкус как железные опилки? Я прошёл немного по тротуару, держась в тени, потом вернулся. Виски заставляло мою голову чувствовать себя так, будто она заполнена замазкой. Я вернулся в кабинет, закурил сигарету и уставился на телефон. Затем я снова позвонил Джо Грину и сказал ему, что разговаривал со своей клиенткой и убедил её, что она ошиблась, когда сказала, что видела Питерсона.

Джо рассмеялся.

– Эти женщины, – сказал он. – Вбивают в свои хорошенькие головки идею и заставляют вас бегать кругами, а потом говорят: «О, я тау-тау-тау, мистер Марво, я, должно быть, вонг».

– Да, пожалуй, так оно и есть, – сказал я.

Я слышал, как Джо не верит ни единому моему слову. Но ему было всё равно. Всё, чего он хотел, – это закрыть папку с делом Нико Питерсона и вернуть её обратно на пыльную полку, с которой он её достал.

– Она тебе всё равно заплатит? – спросил он.

– Конечно, – солгал я.

– Значит, все счастливы.

– Не знаю, насколько уместно это слово, Джо.

Он снова рассмеялся.

– Держи нос по ветру, Марлоу, – сказал он и повесил трубку. Джо – нормальный парень, несмотря на свой характер.

Я мог бы оставить всё как есть. Я мог бы сделать так, как сказал Джо, мог бы позвонить Клэр Кавендиш и сказать, что она, должно быть, ошиблась, что это не мог быть Нико Питерсон, которого она видела в тот день в Сан-Франциско. Но почему это должно было её убедить? У меня не было для неё ничего нового. Она и так знала, что погибший на Латимер-роуд был одет в одежду Питерсона и у него в нагрудном кармане был его бумажник. Ей также было известно, как она сама сообщила мне перед тем, как я с ней расстался в тени листвы Лангриш-Лодж, что тот парень, Флойд Хэнсон, опознал тело. В тот вечер она была в «Кауилье» и видела, как Питерсона, пьяного и шумного, вывели из здания двое громил Хэнсона, и она всё ещё была там час спустя, когда гардеробщица и её приятель вернулись сообщить, что нашли Питерсона мёртвым на обочине дороги. Она даже выходила наружу и видела, как тело грузили в «скорую помощь». И несмотря на всё это, она была уверена, что именно Питерсона она заметила на Маркет-стрит через пару месяцев после того, как он предположительно умер. Что я мог сообщить такого, что заставило бы её передумать?

У меня было ощущение, что во всём этом что-то было не так, что мне что-то не договаривают. Подозрительность становится привычкой, как и всё остальное.

* * *

Остаток дня я провел в праздности, но не смог выбросить из головы дело Питерсона. На следующее утро я отправился в контору и сделал несколько телефонных звонков, проверяя Лэнгришей и Кавендишей. Я ненамного продвинулся. Самое интересное, что я узнал о них, было то, что, несмотря на все их деньги, в их шкафах не было скелетов, по крайней мере, ни одного, о котором кто-либо слышал. Но всё ведь не может быть настолько просто, не правда ли?

Я спустился на лифте и пересёк дорогу у того места, где припарковал «олдс». Я оставил машину в тени, но солнце обмануло меня и, завернув за угол, вовсю светило в лобовое стекло и, конечно же, на руль. Я открыл все четыре окна и быстро поехал, чтобы обдуть всё ветерком, но это не помогло. Интересно, что было бы, если бы английские пилигримы, а не испанцы первыми высадились на этом берегу? Думаю, они молились бы о дожде и низких температурах, и Господь прислушался бы к ним.

В Пэлисэйдс, где океан был совсем рядом, было прохладнее. Мне пришлось пару раз спрашивать дорогу, прежде чем я нашёл клуб «Кауилья». Въезд находился на покрытой листвой дороге в конце длинной высокой стены, по которой разливались цветы бугенвиллеи.[32]32
  Бугенвиллея (лат. Bougainvillea) – род вечнозеленых растений семейства Никтагиновые (Ночецветные). Распространены в Южной Америке.


[Закрыть] Ворота не были электрифицированы, как я ожидал. Они были высокими, богато украшенными и вызолоченными. Они были открыты, но путь преграждал полосатый деревянный шлагбаум. Привратник вышел из своей маленькой будки и одарил меня слащавым взглядом. Это был молодой человек в щегольском бежевом мундире и фуражке с тесьмой на козырьке. Казалось, что на его длинную шею одета булавочная головка, и его кадык подпрыгивал вверх и вниз, как шарик для пинг-понга, когда он сглатывал.

Я сказал, что я здесь, чтобы повидать управляющего.

– Вам назначено?

Я ответил, что нет, и он как-то странно скривил рот и спросил, как меня зовут. Я показал ему свою визитку. Он долго хмурился, рассматривая её, как будто информация, содержащаяся на ней, была написана иероглифами. Он снова проделал то же самое со своим ртом – это было что-то вроде беззвучного рвотного позыва – и отправился в сторожку, недолго поговорил с кем-то по телефону, зачитав содержимое моей карточки, затем вернулся, нажал кнопку, и препятствие поднялось.

– Держитесь левее, там будет написано «Приемная», – сказал он. – Мистер Хэнсон будет вас ожидать.

Подъездная дорожка вилась вдоль длинной высокой стены, увитой бугенвиллеями. Цветы были самых разных оттенков: розовые, малиновые, нежно-лиловые. Кому-то здесь они определённо нравились. Росли и другие растения: гардении, жимолость, необычные жакаранды[33]33
  Жакаранда (лат. Jacaranda) – род растений семейства Бигнониевые. В большинстве случаев это большие или средней величины вечнозелёные деревья, растущие в основном в тропической и субтропической зоне.


[Закрыть] и апельсиновые деревья, наполнявшие воздух своим сладковато-острым ароматом.

Приёмная представляла собой бревенчатую хижину с множеством узких окошек и красным ковром перед дверью. Я шагнул внутрь. В воздухе стоял сосновый привкус, а из скрытых под потолком динамиков тихо звучала флейта. За столом, представлявшем собой большой почтенный предмет со стопками ящиков с медными ручками и прямоугольником зеленой кожи на крышке, на котором индейский вождь мог бы подписать отказ от своих племенных земель, никого не было. Повсюду стояли различные предметы эпохи освоения Америки: полноразмерный индейский головной убор на специальной подставке, старинная серебряная урна, на другой подставке – богато украшенное седло. На стенах висели луки и стрелы различных конструкций и размеров, пара пистолетов с рукоятками из слоновой кости и в рамках фотографии Эдварда Кёртиса,[34]34
  Эдвард Шерифф Кёртис (англ. Edward Sheriff Curtis; 16 февраля 1868 – 19 октября 1952) – американский фотограф. Уникальная коллекция фотографий Дикого Запада и индейцев, созданная Кёртисом, насчитывает несколько тысяч изображений.


[Закрыть] с изображением благородных храбрецов и их скво с мечтательными глазами. Я как раз рассматривал крупный план одного из этих этюдов – вигвамы, костёр, кружок женщин с заплечными сумками, – когда услышал позади себя тихие шаги.

– Мистер Марлоу?

Флойд Хэнсон был высоким и стройным, с длинной узкой головой и гладко зачесанными назад намасленными чёрными волосами с кокетливой сединой на висках. На нём были белые брюки с завышенной талией и складками, о которые можно было порезаться, мокасины с кисточками, белая рубашка с отложным воротником и джемпер без рукавов с узором из больших серых ромбов. Он стоял, засунув левую руку в боковой карман брюк, и смотрел на меня насмешливым взглядом, как будто я выглядел слегка комично, но он был слишком воспитан, чтобы смеяться над этим. Я заподозрил, что это не относилось ко мне лично, и именно так он смотрит на большинство вещей, которые попадают под его пристальное внимание.

– Это я, – сказал я. – Филип Марлоу.

– Чем могу быть полезен, мистер Марлоу? Марвин, наш привратник, сказал мне, что вы частный детектив.

– Да, – сказал я. – Когда-то давно, я работал на окружного прокурора. Теперь я свободный художник.

– Ну да. Понятно.

Он выждал ещё мгновение, спокойно глядя на меня, затем протянул мне правую руку для рукопожатия. Это было похоже на то, как если бы вам дали подержать какое-то гладкое животное с прохладной кожей. Самым поразительным в этом был уровень спокойствия. Когда он не двигался и не говорил, то, казалось, что внутри него что-то автоматически отключается, как будто для сохранения энергии. У меня было такое чувство, что ничто в мире не может его удивить или произвести впечатление. Пока он стоял и смотрел на меня, мне самому с трудом удавалось сохранять спокойствие.

– Речь идёт о несчастном случае, который имел место здесь пару месяцев назад, – сказал я. – Несчастном случае со смертельным исходом.

– О? – Он ждал продолжения.

– Парня по имени Питерсон сбил водитель, который потом скрылся.

Он кивнул:

– Совершенно верно. Нико Питерсон.

– Он был членом клуба?

Это вызвало холодную улыбку:

– Нет, мистер Питерсон не был членом клуба.

– Но вы знали его – я имею в виду, достаточно знали, чтобы опознать.

– Он часто приезжал сюда с друзьями. Мистер Питерсон был весьма общительным человеком.

– Должно быть, для вас было потрясением увидеть его на дороге в таком состоянии.

– Да, так оно и было. – Его взгляд, казалось, блуждал по моему лицу; я почти чувствовал это, как прикосновения пальцев слепого, исследующего черты моего лица, чтобы зафиксировать их в своём сознании. Я начал было что-то говорить, но он перебил меня:

– Давайте прогуляемся, мистер Марлоу, – сказал он. – Сегодня приятное утро.

Он подошёл к двери и встал сбоку, поднятой ладонью приглашая пройти вперёд. Когда я проходил мимо, мне показалось, что он снова слабо улыбнулся, довольно и насмешливо.

Он был прав насчёт утра. Небо было сводом чистой синевы, в апогее переходящей в лиловый. Воздух был наполнен смешанными ароматами деревьев, кустарников и цветов. Где-то перебирал свой репертуар пересмешник, а среди кустарника слышалось тихое приглушенное шипение работающих разбрызгивателей воды. В Лос-Анджелесе есть свои приятные моменты, если вы достаточно богаты, чтобы иметь привилегию находиться в местах, где они происходят.

От здания клуба мы пошли по гладкой, изогнутой дорожке, которая вела мимо ещё более обширных кустов бугенвиллеи. Здесь изобилие цветов было ослепительным, и, хотя они, казалось, не имели особого запаха, воздух был тяжёлым от их влажного присутствия.

– Эти цветы, – сказал я, – такое ощущение, что они визитная карточка этого места.

Хэнсон на мгновение-другое задумался:

– Да, пожалуй, можно и так сказать. Это очень популярное растение, как вы, наверное, знаете. На самом деле это почти официальный цветок Сан-Клементе, да и Лагуна-Нигуэль тоже.

– Что вы говорите!

Было заметно, что он решил проигнорировать сарказм.

– У бугенвиллеи интересная история, – сказал он. – Интересно, вы с ней знакомы?

– Если и знал, то забыл.

– Она родом из Южной Америки. Впервые была описан неким Филибером Коммерсоном, ботаником, сопровождавшим французского адмирала Луи-Антуана де Бугенвиля в кругосветном исследовательском путешествии. Однако считается, что первым европейцем, увидевшим его, была любовница Коммерсона Жанна Барэ. Он провёл её на борт переодетой мужчиной.

– Я думал, что такое случается только в авантюрных романах.

– Нет, это было довольно распространено в те времена, когда моряки и пассажиры могли отсутствовать дома годами.

– Так эта Жанна… как, вы сказали, её фамилия?

– Барэ. С буквой «э» на конце.

– Точно. – Я не надеялся, что моё французское произношение сможет соответствовать его, поэтому даже и не пытался. – Эта девушка обнаруживает растение, её приятель описывает его, и при этом его называют в честь адмирала. Кажется, это не совсем справедливо.

– Пожалуй, вы правы. Мир в целом имеет тенденцию быть немного несправедливым, не находите?

На это я ничего не ответил. Его наигранный, фальшивый британский акцент начинал действовать мне на нервы.

Мы вышли на поляну, затенённую эвкалиптами. Я кое-что знал об эвкалиптах – не причисленные к покрытосеменным, разновидность миртовых, происходят из Австралии, – но я не счел нужным выставлять напоказ свои знания перед этим крутым собеседником. Он, вероятно, просто изобразит ещё одну из своих нервных, пренебрежительных улыбочек. Он указал за деревья:

– Поля для игры в поло вон там. Отсюда их не видно.

Я постаралась выглядеть впечатленным.

– Насчёт Питерсона, – сказал я. – Не могли бы вы рассказать мне о том, что произошло той ночью?

Он продолжал идти рядом со мной, ничего не говоря и даже не дав понять, что услышал мой вопрос, глядя в землю перед собой, как Клэр Кавендиш, когда мы вместе прогуливались по лужайке в Лэнгриш-Лодж. Его молчание поставило меня перед дилеммой, стоит ли задавать этот вопрос снова и, возможно, выставить себя дураком. Есть люди, которые могут это сделать – вывести вас из себя, просто оставаясь спокойными.

Наконец он заговорил:

– Я не совсем понимаю, что вы хотите от меня услышать, мистер Марлоу.

Он остановился и повернулся ко мне.

– На самом деле мне интересно, что именно вас интересует в этом несчастном случае.

Я тоже остановился и поковырял носком ботинка землю на дорожке. Теперь мы с Хэнсоном стояли лицом друг к другу, но без всякой враждебности. Вообще-то он не выглядел склонным к проявлению враждебности, да и я, если уж на то пошло, тоже, если только меня к этому не подталкивают.

– Допустим, есть заинтересованные лица, которые попросили меня заняться этим делом, – сказал я.

– Полиция уже занималась этим довольно тщательно.

– Да, я знаю. Проблема в том, мистер Хэнсон, что люди, как правило, имеют неправильное представление о полиции. Они ходят в кино и видят, как эти копы в широкополых шляпах и с пистолетами в руках безжалостно преследуют плохих парней. Но дело в том, что полиция хочет спокойной жизни, как и все мы. В основном их цель состоит в том, чтобы все прояснить и привести в порядок, написать аккуратный отчет и подать его вместе со стопками и стопками других аккуратных отчетов и забыть обо всем этом. Плохие парни знают это и принимают соответствующие меры.

Хэнсон посмотрел на меня и слегка кивнул, словно в такт своим мыслям.

– А кто в данном случае плохие парни? – спросил он.

– Ну, для начала водитель машины.

– Только для начала?

– Я не знаю. Некоторые стороны смерти Нико Питерсона вызывают определенные вопросы.

– Какие вопросы?

Я отвернулся от него и пошёл дальше. Однако, сделав несколько шагов, я понял, что он не идёт за мной, остановился и оглянулся. Он стоял на тропинке, засунув руки в карманы брюк, и, прищурившись, смотрел на линию эвкалиптов. Я начал понимать, что он был человеком, который много думал. Я вернулся к нему.

– Вы опознали тело, – сказал я.

– Не совсем. Не формально, во всяком случае. Думаю, это сделала его сестра в морге на следующий день.

– Но вы же были на месте преступления. И вы вызвали полицию.

– Да, верно. Я видел тело. Зрелище было не из приятных.

Потом мы вместе двинулись дальше. К этому времени солнце выжгло все следы утреннего тумана, свет стал резким, а воздух таким чистым, что далёкие звуки проносились сквозь него так же плавно, как дротики. Откуда-то издалека доносился скрип и хруст садовой лопаты, погружавшейся в то, что походило на суховатую глину. Меня поразило, как повезло Хэнсону, что у него была работа, которая каждый день помещала его в эту среду, среди деревьев, цветущих растений и поливаемой травы, под небом голубым, чистым и ярким, как глаз ребёнка. Да, сначала появились люди, которым повезло больше всех, а потом и все остальные. Не то чтобы я мог здесь работать: вокруг слишком много дикой природы.

– Кто-то другой первым оказался у тела, – сказал я, – верно?

– Да, молодая женщина по имени Мэри Стовер. Здесь, в клубе, она была гардеробщицей. Её парень приехал, чтобы забрать её после смены и отвезти домой. Едва они свернули на Латимер-роуд как увидели тело мистера Питерсона. Они вернулись и рассказали мне о своей жуткой находке.

Забавно, как легко даже такие искушенные люди, как Хэнсон, начинают использовать язык дешёвых романов. Действительно, своя жуткая находка.

– Могу я поговорить с мисс Стовер? – спросил я.

Он нахмурился:

– Не уверен. Вскоре она вышла замуж за своего молодого человека, и они вместе переехали на Восточное побережье. Не Нью-Йорк. Может быть, Бостон? Боюсь, что не смогу вспомнить.

– Как её фамилия по мужу?

– А. Спросите чего полегче. Я только в тот раз и встретился с этим молодым человеком. При тех обстоятельствах знакомство было весьма поверхностным.

Теперь настала моя очередь серьёзно подумать. Он наблюдал за мной с веселым блеском. Наша неожиданная встреча, казалось, доставляет ему большое удовольствие.

– Что ж, – сказал я, – думаю, найти её будет не так уж трудно. – Я видел, что он понимал, что это всего лишь разговоры, и понимал, что я тоже это понимаю.

Мы пошли дальше. За поворотом тропинки мы наткнулись на пожилого негра, который переворачивал глинозём в розовой клумбе – это была та самая лопата, которую я слышал за работой минуту назад. Он был одет в выцветший джинсовый комбинезон, а его волосы представляли собой плотную шапку из тугих седых прядей. Он украдкой бросил на нас быстрый взгляд, так что стали видны белки его глаз, и я вдруг вспомнил, как нервная лошадь Ричарда Кавендиша смотрела на меня в окно моей машины.

– Доброе утро, Джейкоб, – окликнул его Хэнсон.

Старик ничего не ответил, только бросил на него ещё один нервный взгляд и продолжил свою работу. Когда мы прошли мимо, Хэнсон тихо сказал:

– Однажды он появился у ворот, напуганный и голодный. Нам так и не удалось заставить его рассказать нам, откуда он пришёл и что с ним случилось. Мистер Каннинг, разумеется, распорядился, чтобы его приняли, дали кров и куда-нибудь определили.

– Мистер Каннинг? – спросил я. – Кто это?

– О, вы не знаете? Я думал, что вы, расследуя это дело, всё это уже выяснили. Уилбер Каннинг – основатель этого нашего клуба. Это Уилбер через «е». На самом деле его зовут Уилберфорс – родители назвали его в честь Уильяма Уилберфорса,[35]35
  Уильям Уилберфорс (англ. William Wilberforce; 1759–1833) – британский политик и филантроп, христианин, член партии тори, член парламента Британии. Известен активной деятельностью по борьбе против рабства и работорговли.


[Закрыть] великого английского парламентария и лидера аболиционистского движения.

– Да, – сказал я как можно более сухим тоном. – Кажется, я слышал о нём.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Я имею в виду Уильяма Уилберфорса.

– Мистер Каннинг – убежденный гуманист, как и его родители. Знаете, это его отец основал клуб. Наша цель – помогать, насколько это возможно, менее удачливым членам общества. Политика занятости старшего мистера Каннинга, которая действует и по сей день, предписывала зарезервировать определенное количество должностей для… ну, для тех, кто нуждается в помощи и защите. Вы уже встречались с Джейкобом и Марвином, нашим привратником. Если вы пробудете здесь ещё достаточно долго, вы встретите и других достойных людей, которые нашли здесь убежище. Клуб «Кауилья» имеет отличную репутацию среди мигрантов.

– Это очень впечатляет, мистер Хэнсон, – сказал я. – В ваших устах это место звучит как нечто среднее между домом отдыха и восстановительным центром. Почему-то у меня сложилось совсем другое впечатление. Но, без сомнения, такие люди, как Нико Питерсон, действительно ценят филантропический дух этого места.

Хэнсон снисходительно улыбнулся:

– Конечно, не все разделяют человеколюбивые принципы мистера Каннинга. Кроме того, как я уже сказал, мистер Питерсон не был членом клуба.

Сами того не сознавая, мы сделали полный круг и вдруг снова оказались у здания клуба. Однако мы оказались не у парадной двери, через которую я вошёл тогда, а где-то сбоку. Хэнсон открыл дверь со стеклянной панелью в полный рост, и мы вошли в широкую низкую комнату с обитыми ситцем креслами, маленькими столиками, на которых аккуратно, как черепица, были разложены стопки журналов, и каменным камином, таким же просторным, как гостиная в моем доме на Юкка-авеню. В Пасифик-Пэлисэйдс такой камин наверняка нашёл бы себе применение. В воздухе стоял слабый запах сигар и хорошего старого бренди. Я видел, как Уилберфорс Каннинг и его собратья-патриции собирались здесь вечером после ужина, обсуждая прискорбное падение общественной морали и планируя добрые дела. В моем воображении они носили сюртуки, панталоны до колен и напудренные парики. Иногда я начинаю фантазировать и ничего не могу с собой поделать.

– Садитесь, мистер Марлоу, – сказал Хэнсон. – Не хотите ли чаю? Обычно в это время я выпиваю чашку.

– Конечно, – сказал я, – чай – это прекрасно.

– Индийский или китайский?

– Наверное, индийский.

– «Дарджилинг»[36]36
  Дарджилинг (англ. Darjeeling) – чай, выращенный в окрестностях одноименного города в северной горной части Индии в Гималаях, собранный и изготовленный с соблюдением определённых условий. Другое название – «Чайное шампанское».


[Закрыть] подойдёт?

В этот момент я не удивился бы, если бы какой-нибудь сладкоголосый тип в белых шортах и блейзере ворвался в дверь, шепеляво осведомляясь, не хочет ли кто поиграть в теннис.

– Дарджилинг это чудесно! – сказал я.

Он нажал кнопку звонка у камина – совсем как на сцене, – а я опустился в одно из кресел. Оно было таким глубоким, что мои колени едва не нанесли мне удар в челюсть. Хэнсон прикурил сигарету от серебряной зажигалки, а затем, поставив локоть на каминную полку и скрестив ноги, посмотрел на меня сверху вниз. Выражение его лица, несколько болезненное, но терпеливое, было выражением лица сознательного отца, вынужденного серьезно поговорить со своенравным сыном.

– Мистер Марлоу, вас кто-то нанял, чтобы вы отправились сюда? – спросил он.

– Кто-то вроде кого?

Он, казалось, поморщился; вероятно, дело было в моей грамматике. Прежде чем он успел ответить, открылась дверь, и в комнату втиснулся пожилой человек в полосатом жилете.

Он выглядел таким бескровным, что трудно было поверить, что он живой. Он был невысокий и коренастый, с серыми щеками и серыми губами, с лысой серой макушкой, на которую были аккуратно наклеены несколько длинных прядей жирных седых волос.

– Вы звонили, сэр? – спросил он дрожащим голосом; его британский акцент был настоящим. Клуб «Кауилья» оказался каким-то индейским музеем с примесью Веселой Старой Англии.

– Чайник чаю, Бартлетт, – громко сказал Хэнсон, так как старик явно был глух. – Как обычно. – Он повернулся ко мне. – Сливки? Сахар? Или предпочитаете лимон?

– Просто чай меня вполне устроит, – сказал я.

Бартлетт кивнул, сглотнул, бросил на меня водянистый взгляд и вышел.

– О чём мы говорили? – спросил Хэнсон.

– Вы хотели узнать, не нанял ли меня кто-нибудь, чтобы я пришел и поговорил с вами. Я спросил, кто, по-вашему, может быть таким человеком.

– Да, – сказал он, – совершенно верно.

Он постучал кончиком сигареты по краю стеклянной пепельницы, стоявшей рядом с его локтем на каминной полке.

– Я имел в виду, что не представляю, кто мог бы настолько заинтересоваться случаем мистера Питерсона и его печальным концом, чтобы взять на себя труд нанять частного детектива, чтобы вновь поднять это дело. Тем более что, как я уже сказал, полиция уже тщательно все проверила.

Я усмехнулся. Я могу хорошо усмехнуться, если попытаюсь.

– Расчёски, которыми пользуются копы, как правило, щербатые и забиваются всяким хламом, который не стоит уж слишком тщательно исследовать.

– И всё-таки я не могу понять, зачем вы здесь.

– Видите ли, мистер Хэнсон, – сказал я, поёрзав в глубине кресла в попытке принять достойное положение, – насильственная смерть всегда оставляет некоторые вопросы без ответов. По моим наблюдениям.

Он снова следил за мной из своей ящероподобной неподвижности:

– Какие ещё вопросы?

– Вы имеете в виду дело мистера Питерсона? Как я уже сказал, есть стороны его смерти, которые вызывают определенные вопросы.

– А я спросил, что это за вопросы?

Нет ничего лучше тихой неумолимости; шумная её разновидность никогда не работает так хорошо.

– Ну, например, вопрос о личности мистера Питерсона.

– Его личность. – Это был не вопрос. Его голос стал мягким, как ветер над полем боя после особенно кровавого сражения. – Какой может быть вопрос о его личности? В ту ночь я видел его на дороге. Невозможно было ошибиться, кто это был. К тому же на следующий день сестре показали его труп, и она не выразила никаких сомнений.

– Я знаю, но дело в том – и вот мы подошли к сути дела – кто-то недавно заметил его на улице, и он вовсе не был мёртв.

Есть тишина и есть тишина. Какую-то вы можете прочитать, какую-то – нет. Был ли Хэнсон удивлен тем, что я только что сказал, был ли он поражён этим, или он просто ничего не говорил, чтобы позволить себе подумать, я не знал. Я наблюдал за ним – ястреб не сделал бы этого пристальней, – но всё ещё не мог решить.

– Позвольте мне уточнить, – начал он, но в этот момент дверь снова открылась, и дворецкий Бартлетт, пятясь, вошёл с обезьянорукой сутулостью, неся широкий поднос с чашками и блюдцами, серебряным чайником, маленькими серебряными кувшинчиками, белыми льняными салфетками и не знаю с чем ещё. Он подошёл, поставил поднос на один из маленьких столиков, фыркнул и вышел. Хэнсон наклонился, налил чай в две чашки – через серебряное, не какое-нибудь, ситечко – и протянул одну мне. Я поставил её на подлокотник кресла. Мне тут же было видение, что я случайно сбиваю её локтем и обжигающая жидкость льётся мне на колени. В детстве мне нужна была тётя, одно из тех свирепых созданий в одеяниях из бумазеи, с лорнетом и усами, которая научила бы меня, как вести себя в подобных ситуациях.

Я видел, как Хэнсон снова готовится заявить, в своей разученной, утомлённой манере, что он забыл, о чём мы говорили.

– Вы хотели кое-что прояснить, – подсказал я.

Он снова занял место у камина и медленно помешивал серебряной ложечкой чай, помешивал и помешивал…

– Да, – сказал он и замолчал, снова задумавшись. – Вы говорите, что кто-то недавно видел мистера Питерсона на улице.

– Совершенно верно.

– То есть утверждает, что видел его.

– Этот человек был совершенно уверен.

– И этот человек?..

– Кто-то, кто знал мистера Питерсона. Кто-то, кто знал его хорошо.

При этих словах его взгляд стал пронзительно острым, и я подумал, не слишком ли много сообщил.

– Кто-то, кто хорошо его знал, – повторил он. – Это какая-то женщина?

– А почему вы спрашиваете?

– Женщины, как правило, более склонны к подобным вещам, чем мужчины.

– Каким вещам?

– Увидеть мертвеца, идущего по улице. Представить себе, что так оно и есть.

– Скажем так, этот человек был компаньоном мистера Питерсона, – сказал я, – и оставим всё как есть.

– И этот человек нанял вас, чтобы вы пришли сюда и навели справки?

– Я этого не говорил. И я этого не говорю.

– Это означает, что вы опираетесь на сведения из вторых рук? На слухи?

– Так было заявлено, и так я это услышал.

– И вы в это поверили?

– Вера не входит в программу моих действий. Я не занимаю никакой позиции. Я просто навожу справки.

– Верно. – Он протянул это слово, придав ему вздох падения. Он улыбнулся. – Вы не притронулись к чаю, мистер Марлоу.

Из вежливости я сделал глоток. Чай уже почти остыл. Я не мог вспомнить, когда в последний раз пил чай.

В стеклянной панели двери, через которую мы вошли, шевельнулась тень, и, подняв глаза, я увидел, что на нас смотрит мальчик, худой и остролицый. Увидев, что я его заметил, он быстро развернулся и исчез. Я повернулся к Хэнсону. Казалось, он не заметил фигуру в дверях.

– Куда вы звонили в тот вечер, – спросил я, – после того как увидели тело?

– В полицию.

– Да, но куда? В центральную или в офис шерифа?

Он почесал ухо.

– Не думаю, что знаю, – сказал он. – Я просто позвонил оператору и попросил вызвать полицию. Подъехала патрульная машина и полицейский на мотоцикле. Я думаю, они были из Бэй-Сити.

– Помните их имена?

– Боюсь, что нет. Там были двое полицейских в штатском и мотоциклист в форме. Наверное, они назвали мне свои имена, но если и так, то я их забыл. Я был не в том настроении, чтобы ясно воспринимать подобные вещи. Я не видел мертвецов с тех пор, как был во Франции.

– Вы были на войне?

Он кивнул:

– Арденны – Битва за выступ.[37]37
  Наступление в Арденнах (кодовое наименование нем. Die Wacht am Rhein – «Стража на Рейне»; англ. Battle of the Bulge – «Битва за выступ») – операция немецких войск на Западном фронте в ходе Второй мировой войны. Проведена 16 декабря 1944 – 29 января 1945 в Арденнах (юго-запад Бельгии) с целью изменить обстановку на Западном фронте, разгромив англо-американские вооружённые силы в Бельгии и Нидерландах.


[Закрыть]

После наступила тишина, и казалось, что по комнате пронеслось дуновение ледяного горного воздуха. Я подался вперед в кресле и откашлялся.

– Я не хочу отнимать у вас слишком много времени, мистер Хэнсон, – сказал я. – Но могу ли я ещё раз спросить вас, уверены ли вы, абсолютно уверены, что человек, которого вы видели мёртвым на дороге той ночью, был Нико Питерсон?

– А кто ещё это мог быть?

– Понятия не имею. Но можете ли вы сказать, что уверены?

Он уставился на меня своими холодными темными глазами.

– Да, мистер Марлоу, я уверен. Я не знаю, кого ваш наниматель впоследствии видел на улице, но это был не Нико Питерсон.

Я осторожно снял чашку и блюдце с подлокотника кресла и поставил их обратно на поднос, затем поднялся на ноги, мои коленные чашечки заскрипели. Сидеть в этом кресле было всё равно что сидеть на корточках в очень маленькой и очень глубокой ванне.

– Спасибо, что уделили мне время, – сказал я.

– Как поступите дальше? – спросил он. Он казался искренне заинтересованным.

– Не знаю, – ответил я. – Я мог бы попытаться найти ту девушку-гардеробщицу – Стовер, не так ведь?

– Да, Мэри Стовер. Честно говоря, подозреваю, что вы зря потратите время.

– Наверное, вы правы.

Он тоже поставил свою чашку на поднос, и мы вместе двинулись к двери, из которой вышел дворецкий. Хэнсон снова отступил назад и пропустил меня вперед. Мы шли по коридору с настенными светильниками в железных держателях и бледно-серым ковром, таким глубоким, что, клянусь, я чувствовал, как ворс щекочет мне лодыжки. Мы прошли еще через одну курительную комнату, где на стенах было больше индейских реликвий и гравюр Кёртиса. Потом мы оказались в другом коридоре, где воздух был тёплым и тяжелым, и пахло каким-то бальзамом.