Текст книги "Черноглазая блондинкат (ЛП)"

Автор книги: Джон Бэнвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Он вонзил иглу в руку Эверетта и взглянул на Клэр:

– Он слаб. У него на лице написана слабость. Вы должны отвезти его в клинику. Я могу дать вам несколько имён, людей, которым можно позвонить, мест, куда можно поехать и осмотреться. Иначе, без малейшего сомнения, вы его потеряете. – Он вытащил иглу и убрал её в сумку вместе с пустым флаконом. Он снова повернулся к Клэр:

– Вот моя визитка. Позвоните мне завтра.

Клэр снова села на край кровати, сложив руки на коленях. Она выглядела так, словно кто-то её ударил. Её брат пошевелился и застонал.

Лоринг резко отвернулся.

– Я вас провожу, – сказал я.

Он холодно посмотрел на меня.

* * *

Мы спустились через тёмный дом. Лоринг был одним из тех людей, чьё молчание красноречивее, чем слова. Я чувствовал, как от него волнами исходят презрение и ненависть. Не моя вина, что жена бросила его и теперь хочет выйти замуж за меня.

Мы прошли через темную оранжерею и вышли в ночь. Туман лип к моему лицу, как мокрый шарф. В море на мачте чьей-то лодки, стоявшей на якоре, мерцал огонёк. Лоринг открыл дверцу своей машины, бросил туда сумку и повернулся ко мне.

– Не понимаю, почему ты всё время появляешься в моей жизни, Марлоу, – сказал он. – Мне это не нравится.

– Мне самому это не очень нравится, – сказал я. – Но я благодарен вам за то, что вы пришли сюда сегодня. Вы думаете, он мог умереть?

Он пожал плечами:

– Как я уже сказал, он молод, а молодые люди, как правило, переживают всевозможное саморазрушение.

Он уже собирался сесть в машину, но остановился.

– Что тебя связывает с этой семьей? Я бы сказал, что вы вряд ли находитесь на одном социальном уровне.

– Я выполняю кое-какую работу для миссис Кавендиш.

Он издал звук, который кто-нибудь другой мог бы принять за смех.

– У неё, должно быть, очень большие неприятности, если ей пришлось обратиться к тебе.

– У неё нет никаких неприятностей. Она наняла меня, чтобы я нашёл кое-кого из её друзей.

– Почему она не обратилась в полицию?

– Это личное дело.

– Да, ты хорошо умеешь совать нос в чужую личную жизнь, не так ли?

– Послушайте, док, – сказал я, – я никогда сознательно не причинял вам вреда. Мне жаль, что ваша жена вас бросила…

Я почувствовала, как он напрягся в темноте.

– Как ты смеешь говорить о моём браке?

– Не знаю, как, – устало сказал я. – Но я хочу, чтобы вы знали: я не желаю вам зла.

– Ты думаешь, это имеет для меня значение? Ты думаешь, что что-то в тебе представляет для меня хоть малейший интерес?

– Нет, пожалуй, нет.

– Кстати, что у тебя с лицом?

– Один парень ударил меня стволом пистолета.

Он снова холодно рассмеялся:

– Ты имеешь дело с приятными людьми.

Я сделал шаг назад:

– В любом случае, спасибо, что пришли. Если вы спасли чью-то жизнь, это не может оказаться плохим делом.

Казалось, он хотел сказать что-то ещё, но вместо этого сел в машину, захлопнул дверцу, завёл мотор и быстро дал задний ход, затем проскользил вперёд по гравию и исчез.

С минуту я стоял в сырой темноте, подняв к небу изуродованное лицо и вдыхая солёный ночной воздух. Я подумал было вернуться в дом, но потом решил этого не делать. Мне больше нечего было сказать Клэр, во всяком случае, сегодня. Но она вернулась в мою жизнь. Ну да, вернулась.

Когда я был молод, пару тысячелетий назад, я думал, что знаю, что делаю. Я знал о капризах мира – козёл танцует, как он любит делать с нашими надеждами и желаниями, – но, когда дело касалось моих собственных действий, я был совершенно уверен, что сижу на водительском сиденье прямо, крепко держа руль обеими руками. Теперь я знаю другое. Теперь я знаю, что решения, которые мы думаем, что принимаем, на самом деле принимаются только задним числом, и что в то время, когда всё происходит на самом деле, всё, что мы делаем, – это плывём по течению. Меня не очень беспокоит осознание того, как мало я контролирую свои дела. Большую часть времени я доволен тем, что скольжу по течению, погружая пальцы в воду и щекоча странную рыбу, которая не в своей стихии. Однако бывают случаи, когда я жалею, что не предпринял хоть каких-то усилий, чтобы заглянуть вперёд и просчитать последствия того, что я делаю. Я размышляю о своём втором посещении клуба «Кауилья», которое, могу с уверенностью сказать, будет чертовски сильно отличаться от первого…

* * *

Был полдень, и там было полно народу. Шёл какой-то съезд и среди бугенвиллей слонялось множество мужчин с высокими стаканами в руках, в основном стариков в цветных рубашках и клетчатых бермудах,[83]83
  Бермуды – название одного из видов шорт.


[Закрыть] не все из них твёрдо держались на ногах. Все они были в красных фесках, похожих на перевернутые цветочные горшки с кисточками. Дергающийся привратник Марвин позвонил в кабинет управляющего и помахал мне рукой. Я оставил «олдс» под тенистым деревом и направился к клубу. На полпути я встретил юного-пожилого парня, который заговорил со мной в прошлый раз. Он сгребал листья с дорожки. Казалось, он не узнал меня. Я всё равно его поприветствовал.

– Капитан Крюк здесь? – спросил я.

Он бросил на меня нервный взгляд и продолжил орудовать граблями. Я попробовал ещё раз:

– Как поживают сегодня Потерянные Мальчики?

Он упрямо покачал головой.

– Я не должен с тобой разговаривать, – пробормотал он.

– Неужели? Кто сказал?

– Ты знаешь.

– Капитан?

Он настороженно поглядывал то туда, то сюда.

– Тебе не следовало упоминать его, – сказал он. – Из-за тебя у меня будут неприятности. – Ну, я бы не хотел этого. Только…

Позади нас раздался голос:

– Ламарр? Разве я не говорил тебе не надоедать посетителям?

Ламарр вздрогнул и сделал увёртливое движение плечами, словно ожидая удара. Флойд Хэнсон подошел, как обычно, засунув руку в карман свежевыглаженных брюк. Сегодня он был одет в светло-голубой льняной пиджак, белую рубашку и галстук-шнурок с головой быка, вырезанной из какого-то блестящего черного камня.

– Здравствуйте, мистер Хэнсон, – сказал я. – Ламарр вовсе не надоедает.

Хэнсон кивнул мне со своей кривой улыбочкой, положил руку на плечо Ламарра, одетого в хаки, и тихо сказал ему:

– А теперь беги, Ламарр.

– Конечно, мистер Хэнсон, – запинаясь, ответил Ламарр. Он бросил на меня взгляд наполовину обиженный, наполовину испуганный. А затем он зашаркал прочь со своими граблями на буксире. Хэнсон смотрел ему вслед со снисходительным выражением лица.

– У Ламарра доброе сердце, – сказал он, – только он фантазёр.

– Он думает, что вы капитан Крюк, – сказал я.

Он кивнул, улыбаясь.

– Не знаю, откуда он знает про Питера Пэна. Наверное, кто-то когда-то читал ему эту повесть, а может, его водили смотреть постановку. В конце концов, даже у ламарров этого мира были матери. – Он повернулся ко мне. – Чем могу быть полезен, мистер Марлоу?

– Вы слышали о Линн Питерсон? – спросил я.

Он нахмурился.

– Да, конечно. Трагическое происшествие. Кажется, ваше имя встречалось в сообщениях о её смерти в газетах?

– Возможно. Я был с ней, когда убийцы забрали её.

– Понимаю. Представляю, каково вам было.

– Да, – сказал я. – «Каково», подходящее слово.

– Почему они «забрали её», как вы выразились?

– Они искали её брата.

– Даже если он мертв?

– Мёртв ли?

Хэнсон ничего на это не ответил, только посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом, наклонив голову набок.

– Вы пришли, чтобы задать мне ещё несколько вопросов о Нико? – спросил он. – На самом деле мне больше нечего вам сказать.

– Знаете парня по имени Лу Хендрикс? – спросил я.

Он задумался.

– Это у которого казино в пустыне? Я с ним встречался. Он бывал здесь в клубе раз или два.

– Он не член клуба?

– Нет. Он был тут как гость.

На другой стороне лужайки участники съезда издали неровные возгласы приветствия. Хэнсон посмотрел в их сторону, прикрыв глаза ладонью. – Как видите, сегодня у нас «шрайнеры».[84]84
  Shriners или A.A.O.N.M.S. (англ. Ancient Arabic Order of the Nobles of the Mystic Shrine – Древний арабский орден дворян тайного святилища) является североамериканским парамасонским обществом, основанным Уолтером Флемингом и Уильямом Ж. Флоренсом в Нью-Йорке в 1870 году.


[Закрыть] Проводят благотворительный турнир по гольфу. Они, как правило, становятся немного шумными. Не хотите ли выпить?

– Думаю, это не повредит. Только если это не чай.

– Присаживайтесь, мистер Марлоу, – сказал Хэнсон. Он подошёл к буфету, на котором стояли бутылки.

– Что вам предложить? – спросил он.

– Виски вполне устроит.

Он порылся в бутылках.

– У меня тут есть немного «олд кроу» – подойдёт? Сам я предпочитаю мартини.

Он налил мне неразбавленного, добавил несколько кубиков льда, подошёл и протянул мне стакан. Я сидел на аккуратном диванчике со скошенными деревянными ножками и высокой спинкой.

– Вы не присоединитесь? – спросил я.

– Нет, пока я на работе. У мистера Каннинга твёрдые взгляды на опасность, исходящую от бутылки. – Он изобразил свою мерцающую улыбку.

– Не возражаете, если я закурю? Или у мистера Каннинга такое же отношение к травке?

– Пожалуйста. – Он посмотрел, как я закуриваю. Я предложил ему свой портсигар, но он покачал головой. Он подошёл к своему столу и устроился, прислонившись к нему спиной и скрестив руки и лодыжки.

– Вы настойчивый человек, мистер Марлоу, – сказал он беспечно.

– Хотите сказать, что я заноза в заднице.

– Я этого не говорил. Я восхищаюсь настойчивостью.

Я потягивал свой напиток, курил и осматривал комнату.

– А чем именно вы занимаетесь, мистер Хэнсон? – спросил я. – Я знаю, что вы управляющий, но что именно от вас требуется?

– Вы удивитесь, сколько административного персонала вовлечено в управление таким клубом.

– Мистер Каннинг даёт вам свободу действий?

Его глаза слегка сузились.

– Более или менее. У нас, можно сказать, есть взаимопонимание.

– Какое именно? – Мне казалось, что я знаю много людей, которые понимают друг друга.

– Он оставляет управление клубом на меня, и я не беспокою его, когда возникают трудности. Если только трудности не… как бы это сказать? – мне трудно самому с ними справиться.

– И что тогда?

Он улыбнулся, и в уголках его глаз появились морщинки.

– Тогда мистер Каннинг берёт всё на себя, – тихо сказал он.

Я поймал себя на том, что моргаю, как будто в глаза попала пыль. Бурбон, казалось, наводит свои чары ужасно быстро.

– Я вижу, – сказал я, – вы питаете здоровое уважение к своему работодателю.

– Он такой человек, который вызывает уважение. Кстати, как вам напиток?

– Мой напиток очень хорош. На вкус он напоминает запах горящего гикори[85]85
  Гикори, или Кария (лат. Сагуа), – род деревьев семейства Ореховые (Juglandaceae).


[Закрыть] осенними вечерами в глухих лесах Кентукки.

– Ну, мне кажется, вы в некотором роде поэт, мистер Марлоу.

– В свое время прочёл пару строк Китса. И Шелли тоже. – О чём, чёрт возьми, я говорю?

Мой язык, казалось, внезапно обрел свой собственный разум.

– Но я пришёл сюда не для того, чтобы говорить о поэзии, – сказал я. Я почувствовал, как скольжу по дивану, и попытался сесть прямо. Я посмотрел на стакан в своей руке. Алкоголь в нём дрожал, а кубики льда стучали друг о друга с мягким звуком, как будто они обсуждали меня между собой. Я снова, моргая, оглядел комнату. Солнце ярко светило в окно, пронзая, как лезвие меча, деревянные жалюзи.

Хэнсон внимательно наблюдал за мной.

– Зачем вы пришли сюда, мистер Марлоу? – спросил он.

– Я пришел поговорить с вами о Питерсоне, так? – сказал я. – То есть Нико Питерсоне.

У меня снова возникли проблемы с языком; он, казалось, увеличился примерно в два раза больше обычного и сидел во рту, как горячая мягкая картофелина с щетинистой кожурой.

– Не упоминая его сестру. – Я нахмурился. – Хотя я уже упоминал о ней. Линн, так её зовут. Звали. Симпатичная женщина. Красивые глаза. Красивые зелёные глаза. Конечно, вы её знаете.

– Неужели?

– Конечно. – Теперь у меня были трудности с моими «с»; они всё время цеплялись за мои передние зубы, как завязанные в узел кусочки зубной нити. – Она была здесь в тот день, когда я пришёл к вам. Когда это было? Впрочем, это не имеет значения. Мы встретили её, когда она выходила из… из…выхдиа…, из ба… из бассейна. – Я наклонился вперед чтобы поставить стакан на низкий стеклянный столик перед диваном, но просчитался и отпустил его раньше, когда оставалось ещё несколько дюймов, и он с резким треском приземлился на стекло.

– Знаете что, – сказал я, – мне кажется, я…

Затем мой голос, наконец, сдался. Я снова сполз на диван. Хэнсон казался очень далеко и высоко от меня и как-то подрагивал, как будто я тонул и смотрел на него из-под воды сквозь колышущуюся поверхность.

– С вами всё в порядке, мистер Марлоу? – спросил он голосом, который эхом отдался у меня в ушах. Он по-прежнему стоял, прислонившись спиной к столу и скрестив руки на груди. Я видел, что он улыбается.

С большим усилием я заставил свой голос снова заработать.

– Что ты подмешал в напиток?

– Что это? Вы, кажется, глотаете слова. Я-то думал, что вы из тех, кто умеет держать себя в руках, мистер Марлоу. Похоже, я ошибся.

Я протянула руку в безумной попытке схватить его, но он был слишком далеко, и, кроме того, не думаю, что бы у моих пальцев хватило сил за что-то зацепиться. Внезапно я потерял над собой контроль почувствовал, что тяжело падаю на по, как мешок с зерном. Потом свет медленно погас.

Это был не первый раз в моей жизни, когда мне подсунули Микки Финна,[86]86
  На слэнге Микки Финн (или просто Микки) – это напиток, смешанный с психоактивным препаратом или инкапаситирующим агентом (особенно хлоралгидратом), который даётся кому-нибудь без его ведома с намерением вывести его из строя.


[Закрыть] и, вероятно, не последний. Как и со всем остальным, вы учитесь справляться с этим или, по крайней мере, с последствиями. Как сейчас, например, когда я пришёл в себя и понял, что лучше не открывать глаза сразу. Во-первых, когда вы находитесь в таком состоянии, даже самый приглушенный луч дневного света может ударить вам в глаза, как брызги кислоты. С другой стороны, всегда лучше позволить тому, кто тебе это подсыпал, думать, что ты всё ещё в отключке – так ты получишь время, чтобы поразмышлять о ситуации и, возможно, обдумать свой следующий шаг, в то время как твоё тело приспосабливается к сложившимся обстоятельствам и окружению, в котором оно находится.

Первое, что я понял, я был связан. Я сидел на стуле с прямой спинкой и был привязан к нему верёвкой. Мои руки тоже были связаны за спиной. Я не шевелился, просто сидел, опустив подбородок на грудь и закрыв глаза. Воздух вокруг меня был тёплым, как шерсть, и мне казалось, что я слышу, как вода мягко плещется с глухим, гулким звуком. Был ли я в ванной? Нет, это место было больше. Потом я почувствовал запах хлорки. Значит, бассейн.

Голова у меня была словно набита ватой, а синяк на спине, который поставил мне Лопес, обрёл совершенно новую жизнь.

Рядом кто-то застонал. В стоне чувствовался хриплый звук, который сообщил мне, что стонущий испытывает большие страдания, возможно, даже умирает. На секунду мне показалось, что это я услышал себя. Затем в нескольких ярдах раздался голос:

– Дайте ему воды и приведите в чувство.

Я не узнал этот голос. Это был голос мужчины, немолодого. В нём была какая-то резкость. Кому бы он не принадлежал, его обладатель явно привык отдавать приказы и подчиняться им.

Затем послышались рвотные позывы, хриплый кашель и плеск воды о камень.

– Он почти готов, мистер К., – произнёс другой голос. Этот, кажется, был мне знаком или, по крайней мере, я слышал его раньше. Произношение было знакомым, но не тон.

– Не позволь ему этого, – сказал первый голос. – Ему придется ещё немного заплатить, прежде чем мы его отпустим.

Наступила пауза, и я услышал приближающиеся шаги с резким, гулким стуком кожаных ботинок по тому, что должно было быть мраморным полом, он остановился передо мной.

– А с этим что? Он уже должен был очнуться.

Внезапно чья-то рука схватила меня за волосы и рывком приподняла голову, так что мои глаза распахнулись, как у куклы. Свет не слишком сильно ударил в меня, но в первые несколько секунд всё, что я смог видеть перед собой, было горящим белесым туманом с какими-то размытыми фигурами, движущимися в нём.

– Он очнулся, в порядке, – сказал первый голос. – Всё хорошо.

Туман начал рассеиваться. Я был в помещении с бассейном. Оно было большим и длинным, с высокой куполообразной стеклянной крышей, сквозь которую струился солнечный свет. Стены и пол были покрыты большими плитами белого с прожилками мрамора. Бассейн был футов пятьдесят длиной. Я не мог видеть, кто стоял позади меня, всё ещё держа мою голову за волосы. Передо мной, чуть в стороне, стоял Хэнсон, бледный и выглядевший больным, в светло-синем пиджаке и галстуке-шнурке с булавкой в виде бычьей головы.

Рядом с Хэнсоном стоял невысокий, коренастый пожилой человек, совершенно лысый, с заостренным черепом и густыми чёрными бровями, которые выглядели так, словно их нарисовали. На нём были коричневые сапоги до колен, блестевшие, как свежесорванные каштаны, саржевые брюки и чёрная рубашка с открытым воротом. На шее у него висел набор волчьих зубов, нанизанных на веревочку, и индейский амулет из какой-то кости с нарисованным посередине большим раскосым голубым глазом. В правой руке он держал малаккскую трость, которую англичане, кажется, называют «чванливой палкой». Он выглядел как уменьшенная версия Сесила Б. Демилля,[87]87
  Сесил Блаунт Демилль (англ. Cecil Blount DeMille, 1881–1959) – американский кинорежиссёр и продюсер, лауреат премии «Оскар» за картину «Величайшее шоу мира» в 1952 году.


[Закрыть] скрещенного с отставным дрессировщиком львов.

Теперь он подошёл и уставился на меня, наклонив набок лысую голову и слегка похлопывая себя по бедру бамбуковой палкой. Потом перестал, наклонился и приблизил своё лицо к моему, его жёсткие голубые глаза, казалось, заглядывали мне в самую душу.

– Я Уилберфорс Каннинг, – представился он.

Мне пришлось проделать некоторую работу по восстановлению функций моих губ и языка, прежде чем я смог снова заставить свой голос работать.

– Я догадался, – сказал я.

– Ага, догадался. – Хэнсон с тревогой вертелся у него за плечом, как будто боялся, что я могу освободиться от пут и наброситься на малыша. Да, для этого были все шансы. Если не принимать во внимание веревки, крепко удерживающие меня на стуле, то у меня было столько же сил, как у паршивого кота.

– Откуда у тебя это рана на щеке? – спросил Каннинг.

– Меня укусил комар.

– Комары не кусаются, они жалят.

– Ну, у этого были зубы.

Я покосился мимо Каннинга на бассейн. Голубая вода выглядела болезненно притягательной. Я представил, как плаваю по его прохладной шелковистой поверхности, умиротворенный и спокойный.

– Флойд сказал мне, что вы очень любопытный человек, мистер Марлоу, – сказал Каннинг, всё ещё наклоняясь вперёд и пристально глядя мне в лицо. Он почти ласково коснулся концом своей палки моей щеки и раны на ней. – Любопытство доставляет неудобства.

Послышался ещё один стон; он донёсся откуда-то справа. Я попытался взглянуть в ту сторону, но Каннинг крепко прижал палку к моей щеке и не дал мне повернуть голову.

– А теперь слушайте меня внимательно, – сказал он. – Просто сосредоточьтесь на том, что у вас есть. Почему вы задаёте все эти вопросы о Нико Питерсоне?

– Какие все эти вопросы? – спросил я. – Есть только один, насколько я могу судить.

– И какой же?

– Мёртв он или только притворяется.

Каннинг кивнул и сделал шаг назад, а тот, что стоял позади меня, наконец отпустил мои волосы. Освободившись, я повернул голову. В дюжине футов от правой стороны бассейна, лицом к воде сидели Гомес и Лопес, бок о бок на стульях с прямыми спинками, к которым они, так же как и я, были привязаны тонкими, туго скрученными веревками, Лопес, как я заметил, был уже мёртв. Голова его была сплошь в порезах и синяках, а спереди по гавайской рубашке струилась наполовину высохшая блестящая кровь. Его правый глаз заплыл, а левый, налитый кровью, выпучился из глазницы и дико таращился. Кто-то очень сильно ударил его по голове, достаточно сильно, чтобы выбить глаз. Его заячья губа теперь была рассечена в дюжине мест.

Гомес тоже был в полном беспорядке, его голубой костюм, как будто присыпанный пудрой, был разорван и забрызган кровью. По крайней мере, один из них опорожнил кишечник, и запах был не из приятных. Стоны издавал Гомес. Голос его звучал полубессознательно и испуганно, как у человека, которому снится, что он падает с крыши высокого здания. Мне казалось, что это только вопрос времени, когда он присоединится к своему коллеге в более счастливом будущем. Человек, забитый до смерти, и ещё один на пути туда – ужасное зрелище, но я не собирался оплакивать эту пару. Я вспомнил Линн Питерсон с перерезанным горлом, лежащую на сосновых иголках на прогалине у дороги той ночью, и Берни Олса, рассказывающего мне, что с ней сделали перед смертью.

Теперь тот, кто держал меня за волосы, вышел так, что я мог его увидеть. Это был Бартлетт, дворецкий, тот самый старик, который подавал чай Хэнсону и мне, когда я в первый раз пришёл в клуб. Он был одет в полосатый жилет и чёрные утренние брюки под длинным белым фартуком, завязанным сзади аккуратным бантом, рукава рубашки были закатаны. Он не выглядел моложе, чем раньше, и его кожа все ещё была серой и дряблой, но в остальном он был совсем другим человеком. Как я мог не заметить, какой он крепкий, крепкий и мускулистый, с короткими толстыми руками и грудью, похожей на бочонок? Бывший боксер, догадался я. Спереди на фартуке виднелись пятна крови. В правой руке он держал дубинку, такую маленькую и изящную, какой вы никогда ещё не видели, отполированную и блестящую от частого использования. Ну, я думаю, дворецким в ходе их работы приходится выполнять все виды обязанностей. Интересно, не взял ли он дубинку у Лопеса, ту самую, которую Лопес использовал против меня.

– Я уверен, вы помните этих джентльменов, – Каннинг махнул рукой в сторону мексиканцев. – Как видите, у мистера Бартлетта была с ними серьезная консультация. Хорошо ещё, что вы отключились так крепко, потому что это был шумный обмен мнениями, и порой его было больно наблюдать. – Он повернулся к дворецкому. – Убери их отсюда, ладно, Кларенс? Флойд тебе поможет.

Хэнсон в ужасе уставился на него, но тот не обратил на это никакого внимания.

– Хорошо, мистер Каннинг, – сказал Бартлетт. Он быстро повернулся к Хэнсону. – Я возьму этого джентльмена, а ты доставишь другого.

Он подошел к креслу Гомеса, ухватился за его спинку, наклонил, оставив на двух ножках и потащил к двери на другой стороне бассейна, той самой двери, через которую Линн Питерсон вышла в тот самый день, когда я увидел её здесь с полотенцем на голове. Хэнсон с выражением глубокого отвращения на лице взял стул Лопеса, также наклонил его и последовал за Бартлеттом. Ножки стула перемещались по мраморным плиткам с таким звуком, как будто кто-то проводил ногтями по школьной доске. Голова Лопеса упала набок, глазное яблоко вывалилось и повисло.

Каннинг снова повернулся ко мне и снова легонько хлопнул себя по бедру своей «чванливой палкой».

– Они были не очень откровенны, – сказал он, кивнув головой в сторону уходящих мексиканцев.

– Откровенны в чём? – спросил я. У меня внезапно возникло острое желание закурить. Я подумал, не закончу ли я, как мексиканцы, избитым до полусмерти и вытащенным отсюда, всё ещё будучи привязанным к этому проклятому стулу. Какой паршивый, унизительный конец.

Каннинг помотал лысой головой из стороны в сторону.

– Сказать по правде, я вообще не ожидал много от них узнать, – сказал он.

– Это должно было их утешить.

– Я не собирался предложить им утешение.

– Не собирались, это заметно.

– Вы сочувствуете им, мистер Марлоу? Они были просто парой животных. Нет, даже не животных – животные не убивают ради забавы.

Он принялся расхаживать передо мной взад и вперед, три небольших шага в одну сторону, три небольших шага в другую, стуча каблуками по плиткам. Он был одним из тех вечно напряжённых, беспокойных мелких парней, и прямо сейчас он выглядел очень возбуждённым. На языке у меня появился знакомый металлический привкус, как будто я сосал до этого одноцентовую монетку. Это был вкус страха.

– Как вы думаете, я могу выкурить сигарету? – сказал я. – Обещаю не использовать её, чтобы прожечь эти веревки или что-нибудь в этом роде.

– Я не курю, – сказал Каннинг. – Отвратительная привычка.

– Вы правы, так и есть.

– У вас есть сигареты? Где они?

Я указал подбородком на нагрудный карман пиджака:

– Тут. И спички там же.

Он сунул руку мне в карман и вытащил серебряный портсигар с монограммой и спичечный коробок, я совсем и забыл, что прихватил его в «Кафе Барни». Он вынул из портсигара сигарету, сунул мне в рот, зажёг спичку, поднёс пламя. Я глубоко вдохнул горячий дым.

Каннинг сунул портсигар обратно мне в карман и снова принялся расхаживать по комнате.

– Латинские расы, – сказал он, – я их не очень уважаю. Пение, коррида, ссоры из-за женщин – вот их предел. Вы согласны?

– Мистер Каннинг, – сказал я, перемещая сигарету в угол рта, – я не в том положении, чтобы не согласиться с чем-то вами высказанным.

Он рассмеялся, издав тонкий писклявый звук.

– Это точно, – сказал он. – Не в том.

И снова зашагал. Выглядело так, как будто ему всё время необходимо было находиться в движении, как акуле. Интересно, как он заработал свои деньги? Нефть, предположил я, или, может быть, вода, которая была почти такой же драгоценностью в этом сухом ущелье, в котором первые поселенцы решили основать город.

– По-моему, есть только две достойные расы, – сказал он. – Даже и не расы, а, скорее, их отдельные представители. Знаете, кто?

Я покачал головой, и боль тут же заставила меня пожалеть об этом. Струя сигаретного пепла бесшумно скатилась по рубашке и упала мне на колени.

– Американский индеец, – сказал он, – и английский джентльмен. – Он весело взглянул на меня. – Странная пара, как полагаете?

– Ну, не знаю, – сказал я. – Думаю, что у них есть что-то общее.

– Например? – Каннинг остановился и повернулся ко мне, приподняв одну из своих густых черных бровей.

– Преданность земле? – сказал я. – Любовь к традициям? Страсть к охоте?..

– Вот именно, вы правы!

– …плюс склонность убивать любого, кто встанет у них на пути.

Он покачал головой и укоризненно погрозил мне пальцем.

– А вот теперь вы дерзите, мистер Марлоу. А это мне нравится не больше, чем любопытство.

Он снова зашагал, поворачиваясь и разворачиваясь. Я не спускал глаз с этой «чванливой палки»; удар ею по лицу – событие, которое я не скоро забуду.

– Иногда убийство необходимо, – сказал он. – Или, скорее, это можно назвать ликвидацией. – Его лицо потемнело. – Некоторые люди не заслуживают того, чтобы жить – и это просто факт. – Он снова подошёл ко мне и присел на корточки рядом со стулом, к которому я был привязан. У меня было неприятное чувство, что он собирается чего-то от меня добиться. – Вы знали Линн Питерсон, не так ли?

– Нет, я её не знал. Я встретился с ней…

Он пренебрежительно кивнул:

– Вы были последним, кто видел её живой. Это не считая, – он кивнул в сторону двери, – тех двух кусков дерьма.

– Наверное, так и было, – сказал я. – Она мне понравилась. То есть мне понравилось, какой я её увидел.

Он посмотрел мне в лицо сбоку.

– Правда? – На его левом виске подергивалась мышца.

– Да. Она показалась достойной женщиной.

Он рассеянно кивнул. Странное, напряженное выражение появилось в его глазах.

– Она была моей дочерью, – сказал он.

Это заняло некоторое время. Я не знал, что сказать, поэтому промолчал. Каннинг всё ещё смотрел на меня. На его лице появилась выражение глубокой печали; оно пришла и ушло за считанные мгновения. Он поднялся на ноги, подошёл к краю бассейна и некоторое время молча стоял спиной ко мне, глядя в воду. Потом он обернулся.

– Не притворяйтесь, что вы не удивлены, мистер Марлоу.

– Я не притворяюсь, – сказал я. – Я удивлён. Только я не знаю, что вам сказать.

Я докурил сигарету до конца, и тогда подошёл Каннинг, с выражением отвращения вынул окурок у меня изо рта и отнёс его к стоящему в углу столику, держа перед собой зажатым между большим и указательным пальцами, как будто это был труп таракана, и бросил в пепельницу. Потом он вернулся.

– Как так получилось, что фамилия вашей дочери была Питерсон? – спросил я.

– Она взяла фамилию матери, кто знает почему. Моя жена не была замечательной женщиной, мистер Марлоу. Она была наполовину мексиканкой, так что, возможно, мне следовало об этом догадаться. Она вышла за меня замуж из-за денег, а когда достаточно их потратила – вернее, когда я положил конец её тратам, – сбежала с парнем, который оказался мошенником. Не слишком приятная история, я знаю. Не могу сказать, что именно этот отрезок моей жизни является предметом моей гордости. Всё, что могу сказать в своё оправдание, – я был молод и, наверное, очарован. – Он вдруг ухмыльнулся, обнажив зубы. – Или так говорят все рогоносцы?

– Откуда мне знать.

– Тогда вы счастливчик.

– Удача есть удача, мистер Каннинг. – Я взглянул на верёвки. – Сейчас, мне кажется, она не слишком на моей стороне.

Мой разум снова затуманился, что, вероятно, было вызвано ухудшением кровообращения из-за веревок. Но силы возвращались, я это чувствовал, если только это не было просто вызвано никотином. Интересно, как долго всё это будет продолжаться? И ещё – опять-таки, – чем всё это закончится. Я вспомнил выпученный глаз Лопеса и кровь на его рубашке. Уилбер Каннинг играл роль мягкотелого старика, но я знал, что в нем нет ничего мягкотелого, за исключением, может быть, его отношения к умершей дочери.

– Послушайте, – сказал я, – возможно ли предположить, что если Линн была вашей дочерью, то Нико – ваш сын?

– Да, они оба мои потомки, – ответил он, не глядя на меня.

– Тогда мне очень жаль, – сказал я. – Вашего сына я никогда не встречал, но, как я уже сказал, Линн показалась мне вполне в порядке. Почему вас не было на её похоронах?

Он пожал плечами.

– Она была бродяжкой, – произнёс он без всякого выражения. – А Нико был жиголо, когда не вёл себя ещё хуже. В них обоих было много от матери, – теперь он посмотрел в мою сторону. – Вы шокированы моим отношением к сыну и дочери, мистер Марлоу, хотя я потерял их обоих?

– Меня трудно шокировать.

Он не слушал. Он снова принялся расхаживать по комнате, и у меня закружилась голова, когда я смотрела на него.

– Я не могу жаловаться, – сказал он. – Я не был идеальным отцом. Сначала они одичали, потом убежали. И я не пытался их найти. Потом было уже слишком поздно что-либо исправить. Линн ненавидела меня. Нико, наверное, тоже, только ему кое-что от меня было нужно.

– Что именно?

Он не потрудился ответить.

– Может быть, вы не так уж плохи, как думаете, – сказал я. – Отцы часто судят себя слишком строго.

– У вас есть дети, Марлоу?

Я покачал головой, и снова что-то, похожее на набор больших деревянных игральных костей, загремело у меня в голове.

– Значит, вы не знаете, о чём говорите, – сказал он, и в его голосе было больше печали, чем прежде.

Хотя день, должно быть, клонился к закату, в большой комнате с высоким потолком становилось всё жарче. Это было похоже на августовский полдень в Саванне. К тому же сырость в воздухе, казалось, ещё сильнее затягивала веревки вокруг моей груди и запястий. Я не была уверен, что чувствительность когда-нибудь вернётся к моим рукам.

– Послушайте, мистер Каннинг, – сказал я, – или скажите, что вам от меня нужно, или отпустите. Мне плевать на мексиканцев – они заслужили всё, что получили от вашего Дживса.[88]88
  Реджинальд Дживс (англ. Reginald Jeeves) – известный персонаж Пэлема Грэнвила Вудхауза из его знаменитого цикла комических романов и рассказов о молодом богатом аристократе Берти Вустере и его камердинере Дживсе.


[Закрыть] В их случае, суровое правосудие вполне по заслугам. Но у вас нет причин держать меня здесь, как цыплёнка для воскресного ужина. Я ничего не сделал ни вам, ни вашему сыну, ни дочери. Я просто сыщик, стремящийся заработать на жизнь и не слишком преуспевший в этом.