Текст книги "Черноглазая блондинкат (ЛП)"

Автор книги: Джон Бэнвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Там бассейн, – сказал Хэнсон, указывая на чистую белую дверь, – а потом гимнастический зал.

Когда мы проходили мимо, дверь открылась, и оттуда вышла женщина в белом махровом халате. На ней были резиновые пляжные туфли, а на голове, как тюрбан, было обернуто большое белое полотенце. Я заметил широкое лицо и зелёные глаза. Я почувствовал, что Хэнсон рядом со мной на мгновение заколебался, но затем ускорил шаг, коснувшись рукой моего локтя и увлекая меня за собой.

На этот раз за стойкой сидела молодая женщина в очках в синей оправе. Она приветствовала своего босса жеманной улыбкой; меня же она проигнорировала.

– Вам было несколько звонков, мистер Хэнсон, – сказала она. – Сейчас на линии мистер Генри Джеффрис.

– Скажи ему, что я перезвоню, Филлис, – сказал Хэнсон, выдавив одну из своих натянутых улыбок. Он повернулся ко мне и снова протянул руку. – До свидания, мистер Марлоу. Было интересно встретиться с вами.

– Спасибо, что нашли время.

Мы подошли к двери и вышли на площадь красного ковра.

– Я бы пожелал вам удачи в вашем расследовании, – сказал он, – только не думаю, что оно к чему-нибудь приведёт.

– Определённо, так кажется.

Я оглядел деревья, сверкающую лужайку, берега с разноцветными цветами.

– Хорошее место для работы, – сказал я.

– Да, так и есть.

– Может быть, я зайду как-нибудь вечером, сыграю партию в бильярд – или снукер, как бы сказали вы, – может быть, попробую домашнего бренди.

Он не смог удержаться от легкой ухмылки:

– Вы знаете кого-нибудь из членов клуба?

– Вообще-то, да, в некотором роде.

– Пусть они возьмут вас с собой. Мы будем вам очень рады.

Чёрт возьми, подумал я, но довольно мило улыбнулся, приложил палец к полям шляпы и отправился восвояси.

* * *

Я был озадачен. Что, собственно, происходило в течение последнего часа? Экскурсия с гидом по окрестностям, история бугенвиллеи, лекция о благотворительности, чайная церемония – к чему было всё это? Почему Хэнсон уделил столько времени болвану, который задавал любопытные вопросы о не очень значительной смерти на соседней улице? Неужели он просто парень, которому нечем заняться, и он коротает часть ленивого утра, развлекая представителя грязного мира за позолоченными воротами клуба «Кауилья»? Почему-то в этом я не был уверен. А если нет, то что он знал такого, о чём предпочел мне не говорить?

Я оставил «олдс» припаркованным под деревом, но, конечно же, солнце снова сдвинулось, как оно это настойчиво делает, и передняя часть машины потихонечку пропеклась. Я открыл все двери, отошёл в тень и выкурил сигарету, ожидая, пока воздух внутри машины немного остынет.

Пока я стоял там, у меня появилось ощущение, что за мной наблюдают. Это было похоже на ощущение, которое испытываешь, когда лежишь на теплом пляже и прохладный ветерок обдувает твои обнаженные лопатки. Я огляделся по сторонам, но никого не заметил. Затем я услышал позади себя быстрые шаги – именно от их быстроты я подпрыгнул. Я обернулся и увидел маленького человечка, которого видел незадолго до этого, когда он заглядывал в стеклянную дверь на нас с Хэнсоном. Теперь я видел, что он не мальчик; на самом деле, прикинул я, ему где-то за пятьдесят. На нём были форменные брюки цвета хаки и рубашка цвета хаки с короткими рукавами. У него было маленькое морщинистое лицо и когтистые руки, а глаза были такими бледными, что, казались совсем бесцветными. Он держал лицо наполовину отвернутым и искоса смотрел на меня. Он казался очень напряженным, как какой-то робкий дикий зверь, лиса или заяц, который подошёл ко мне из любопытства и готов был броситься прочь при малейшем моем движении.

– Доброе утро, странник, – дружелюбно поздоровался я.

При этих словах он кивнул сам себе с лукавой улыбкой, как будто то, что я сказал, было именно тем, чего он ожидал от меня, чтобы обмануть его и внушить ложное чувство безопасности.

– Я тебя знаю, – сказал он хриплым голосом, почти шёпотом.

– Знаешь?

– Конечно, знаю. Я видел тебя с Крюком.[38]38
  Капитан Крюк, Пропавшие Мальчики – персонажи сказочных повестей шотландского писателя сэра Дж. М. Барри о Питере Пэне.


[Закрыть]

– Тут ты ошибаешься, – сказал я. – Не знаю никакого Крюка.

Он снова улыбнулся, сжав губы:

– Конечно, знаешь.

Я покачал головой, догадываясь, что это ещё один из сбившихся с пути бродяг мистера Каннинга. Я бросил сигарету на сухие листья у своих ног и наступил на неё, затем закрыл три дверцы машины и залез в четвертую, за горячий руль. Опустил стекло.

– Мне пора, – сказал я. – Приятно было поговорить.

Всё ещё держась от меня на пол-оборота, он бочком подошёл к машине.

– Ты должен быть осторожен с этим Крюком, – сказал он. – Смотри, чтобы он не заставил тебя служить.

Я вставил ключ в замок зажигания и нажал на стартер. Есть что-то величественное и волнующее в раскатистом журчании большого восьмицилиндрового V-образного двигателя, когда он работает на холостом ходу; это всегда заставляет меня думать об одной из тех дам из нью-йоркского общества на рубеже веков, величавых в хлопотах и шляпках, и мягкими бледными рельефными шеями. Когда я завёл двигатель, эта штука превратилась в Тедди Рузвельта, всё – шум и буйство.

– Hasta la vista, muchacho,[39]39
  Увидимся, парень (исп.).


[Закрыть] – сказал я, коротко помахав малышу. Однако он положил руку на окно, не отпуская меня.

– Он – капитан Крюк, – сказал он, – а мы – Пропавшие Мальчики.

Я уставился на него – его лицо было примерно в полуметре от моего – и вдруг он рассмеялся. Это был самый странный смех, которые я когда-либо слышал, – пронзительное ржание, отчаянное и безумное.

– Верно, – сказал он, – не так ли? Он, Крюк – мы, те мальчишки. Хи-хи-хи!

Он зашаркал прочь, всё ещё двигаясь как краб, смеясь про себя и качая головой. Я посмотрел ему вслед потом нажал на газ и поехал к воротам. Марвин отсалютовал мне и поднял шлагбаум, наклонив лицо как-будто он опять подавился. Я проехал мимо, повернул направо и умчался, чувствуя себя на свободе, как нормальный человек, сбежавший из психушки.

Когда я вернулся в свой офис в здании Кауэнга, меня поджидало сообщение от телефонной службы. Оператор, которая передала мне его, был той самой, с гнусавым голосом – он всегда заставляет меня думать, что у меня в ухе застряла оса.

– Ээээ… Звонила миссис Энгвиш,[40]40
  Anguish (англ.) – тоска.


[Закрыть] – сказала она.

– Миссис что? Тоска?

– Именно так она представилась. Я всё записала. Сказала, что встретится с вами в «Ритц-Беверли» в полдень.

– Я не знаю никого по имени Тоска. Что это за имя такое?

– Я всё записала, вот в блокноте: «Миссис Доротея Энгвиш, отель «Ритц-Беверли», двенадцать часов.

Зажглась лампочка, которая должна была сделать это раньше – мои мысли всё ещё были о клубе «Кауилья».

– Лэнгриш, – сказал я. – Доротея Лэнгриш.

– Именно так я и сказала.

– Верно. – Я вздохнул и положил трубку.

– Спасибо, Хильда, – проворчал я. Это не её имя, но я так её называю, когда вешаю трубку. У неё голос Хильды, не спрашивайте меня почему.

* * *

«Ритц-Беверли» был шикарным заведением и относился к себе очень и очень серьезно. Швейцар был одет в плащ, напоминающий фрак, и котелок в английском стиле; он выглядел так, как будто готов был отвернуть нос от чего угодно, даже от десяти долларов чаевых. Вестибюль размером с половину футбольного поля был отделан чёрным мрамором, а посреди него на большом круглом столе стояла хрустальная ваза с гигантскими каллами. Тяжёлый аромат цветов щекотал ноздри и вызывал желание чихнуть.

Миссис Лэнгриш назначила мне встречу в Египетской комнате. Это был бар с бамбуковой мебелью и статуями двойников Нефертити, держащих факелы, и настольными лампами с абажурами, сделанными из материала, который мог быть папирусом, но, очевидно, был простой бумагой. Всю стену занимала раскрашенная карта Нила. По реке плыли арабские лодки, в ней же плавали крокодилы, а над рекой летали белые птицы – кажется, их называют ибисами, – а по берегам, конечно же, стояли раскрашенные пирамиды и сонный Сфинкс. Всё это было впечатляюще, и хотя они несколько перестарались, но это всё ещё был бар.

У меня в голове был образ Клэр Кавендиш, и я ожидал, что мать будет соответствовать дочери. Боже, как я ошибся. Я услышал её прежде, чем увидел. У неё был голос ирландского портового грузчика, пронзительный, громкий и хриплый. Она сидела за маленьким позолоченным столиком под большой пальмой в горшке и рассказывала официанту в белом халате, как заваривать чай.

– Прежде всего надо вскипятить воду – вы знаете, как это делается? Затем вы ошпариваете чайник – заметьте, это надо сделать хорошенечко, – и кладёте чай в чайник по ложке на каждую чашку, и ещё одну. Затем оставляете его на три минуты, чтобы он подготовился. Подумайте о яйце всмятку – три минуты, не больше, но и не меньше. И теперь вы готовы его залить. Ну, теперь понятно? Потому что это… – она указала на чайник, – по крепости, как девичьи выделения, и на вкус примерно так же.

Официант, холёный латиноамериканец, под ровным загаром выглядел побледневшим.

– Да, мадам, – сказал он испуганным голосом и поспешил прочь, держа провинившиеся чайник с чаем на расстоянии вытянутой руки; если бы он не был профессионалом, то вытер бы лоб.

– Миссис Лэнгриш? – сказал я.

Она была очень маленькой и очень толстой. Одежда напоминала бочку с прорезанными в ней отверстиями, сквозь которые торчали её руки и ноги. Лицо у неё было круглое и розовое, а крашенные хной волосы были уложены небольшими упругими волнами. Единственное, что я увидел в ней от Клэр, – это её глаза; эти блестящие чёрные радужки были семейными. Она была втиснута в костюм-двойку из розового атласа, на ней были громоздкие белые туфли и шляпка, которую, должно быть, состряпала в выходной день та же модистка, которая создала ту маленькую чёрную штучку, которая была на Клэр в тот раз, когда мы впервые встретились. Она посмотрела на меня и выгнула накрашенную бровь:

– Ты Марлоу?

– Совершенно верно, – сказал я.

Она указала на стул рядом с собой:

– Присядь, я хочу хорошенько тебя рассмотреть.

Я сел. Она внимательно вгляделась в моё лицо. От неё, как и следовало ожидать, приятно пахло – каждый раз, когда она двигалась, её костюм, сшитый из материала, который, по-моему, называется тафта, издавал потрескивающие звуки, а из складок вырывался аромат духов.

– Тебя наняла моя дочь, не так ли?

Я достал портсигар и спички и закурил. Нет, я не забыл предложить ей одну, но она отмахнулась.

– Миссис Лэнгриш, – сказал я, – как вы узнали обо мне?

Она усмехнулась.

– Ты имеешь в виду, как я тебя выследила? Ага, ты ведь это хотел спросить, не так ли? – Официант вернулся с чайником и нервно наполнил её чашку. – Посмотрите на это сейчас, – сказала она ему. – Вот так и должно быть, достаточно крепко, чтобы заставить мышь мчаться рысью.

Он облегченно улыбнулся.

– Благодарю вас, мадам, – сказал он, взглянул на меня и ушёл.

Миссис Лэнгриш плеснула в чай молока и добавила четыре кусочка сахара.

– Мне не разрешают делать так дома, – мрачно сказала она, откладывая щипцы для сахара. Она нахмурилась. – Доктора – тьфу!

Я промолчал. Никогда бы не подумал, что кто-то способен не позволить этой леди что-нибудь сделать.

– Не хотите ли чашечку? – спросила она.

Я вежливо отказался. Два приёма чая за один день – это было больше, чем я мог вынести. Она отпила из чашки, держа блюдце под подбородком. Мне показалось, что она причмокнула губами.

– Поговаривают о потерянном ожерелье, – сказала она. – Неужели это так?

– Это Клэр… это миссис Кавендиш вам сказала?

– Нет.

Тогда это должен был быть муж. Я откинулся на спинку стула и курил сигарету, стараясь выглядеть расслабленным. Люди склонны думать, что частные детективы глупы. Наверное, они думают, что мы слишком глупы, чтобы пойти служить в полицию и стать настоящими детективами. Иногда так и есть. И иногда очень удобно – изображать тупицу. Это расслабляет людей, а расслабленные люди становятся беспечными. Однако я видел, что с миссис Доротеей Лэнгриш дело обстоит иначе. Возможно, она выглядела как ирландская прачка и разговаривала как землекоп, но ум её был такой же острый, как и булавка в её шляпе.

Она поставила чашку и блюдце и окинула комнату уничтожающим взглядом.

– Взгляни на это место, – сказала она. – Так может выглядеть бордель в Каире. Не то чтобы я когда-нибудь была в Каире, – весело добавила она.

Она взяла меню – оно было сделано в виде древнего свитка с фальшивыми иероглифами на полях – и поднесла его к носу, прищурившись.

– Ах, – сказала она, – я не могу это прочесть, забыла свои очки. Вот, – она сунула мне меню, – скажи, у них есть пирожные?

– У них есть всякие пирожные, – сказал я. – А какое бы вы хотели?

– У них есть шоколадный торт? Я люблю шоколад. – Она подняла пухлую маленькую ручку и помахала, подошёл официант.

– Скажи ему, – сказала она мне.

Я сказал ему:

– Леди попробует кусочек «Тройного какао – Помадный восторг».

– Очень хорошо, сэр.

Он опять удалился. Он не спросил, хочу ли я чего-нибудь. Должно быть, знал, что я всего лишь обслуга, как и он.

– Клэр наняла тебя вовсе не из-за жемчуга, – сказала миссис Лэнгриш. Она порылась в сумочке и наконец достала маленькую лупу с костяной ручкой. – Моя дочь не из тех, кто теряет вещи, особенно такие, как жемчужные ожерелья.

Я посмотрела на одну из статуй рабынь. Её глаза, густо очерченные чёрным, имели форму слезы и были неестественно длинными, в половину её головы со шлемом из золотых волос. Скульптор подарил ей красивую грудь и ещё более красивый зад. Скульпторы такие; они стремятся угодить – то есть угодить мужчинам в комнате.

– Я хочу ещё раз спросить вас, миссис Лэнгриш, – сказал я, – как вы узнали обо мне?

– Ах, не беспокойся об этом, – сказала она. – Найти тебя было нетрудно, – она бросила на меня дразнящий взгляд. – Ты не единственный, кто способен провести расследование.

Я не собирался отвлекаться:

– Мистер Кавендиш сказал вам, что я был у вас дома?

Прибыл кусочек «Тройного Какао – Помадный Восторг». Миссис Лэнгриш, чьи маленькие глазки превратились в жадные щёлочки, внимательно, как сам Шерлок, изучила его с увеличительным стеклом.

– Ричард неплохой парень, – сказала она, как будто я критиковал ее зятя. – Ленивый до мозга костей, конечно.

Она съела вилкой кусок торта.

– О, вот хорошо, – сказала она. – М-м-м…

Интересно, что сказали бы врачи, если бы увидели, как она поглощает эту вредную радость?

– Как бы то ни было, – сказал я, – вы собираетесь сказать мне, зачем пригласили меня сюда?

– Я же сказала, что захотелось взглянуть на тебя.

– Простите меня, миссис Лэнгриш, но теперь, когда вы взглянули, думаю, что…

– О, перестань, – безмятежно сказала она. – Слезь со своего высокого коня. Уверена, что моя дочь щедро тебе платит, – я мог бы сказать ей, что на самом деле её дочь до сих пор не заплатила мне ни цента, – так что удели несколько минут её бедной старой матери.

Терпение, Марлоу, сказал я себе, терпение.

– Я не могу обсуждать с вами дела вашей дочери, – сказал я. – Это касается только её и меня.

– Конечно, это так. Разве я сказала, что это не так? – На подбородке у неё появился мазок крема. – Но она моя дочь, и я не могу не задаться вопросом, зачем ей понадобилось нанимать частного детектива.

– Она вам сказала…

– Знаю, знаю. Бесценное жемчужное ожерелье, которое она потеряла.

Она повернулась ко мне. Я старался не смотреть на белое пятно у неё на подбородке.

– За какую дуру вы меня принимаете, мистер Марлоу? – спросила она почти ласково, и, как бы улыбаясь. – Это не имеет никакого отношения к жемчугу. У неё какие-то неприятности, так? Это шантаж?

– Могу только повторить, миссис Лэнгриш, – устало повторил я, – я не в том положении, чтобы обсуждать с вами дела вашей дочери.

Она всё ещё смотрела на меня и теперь кивнула.

– Я знаю, – сказала она. – Я услышала это с первого раза.

Она положила вилку, удовлетворенно вздохнула и вытерла рот салфеткой. Я поиграл с мыслью заказать что-нибудь выпить, что-нибудь с горькой настойкой и веточкой зелени, но передумал. Представил себе, как миссис Лэнгриш насмешливо рассматривает мой стакан.

– Вы что-нибудь знаете о духа́х, мистер Марлоу? – спросила она.

– Узнаю по запаху.

– Конечно, конечно. Но знаете ли вы что-нибудь об их производстве? Нет? Думаю, нет.

Она откинулась на спинку стула и слегка пошевелилась внутри своего розового костюма. Я почувствовал, что мне предстоит выслушать лекцию, и постарался как можно лучше настроиться на то, что, как мне казалось, должно было показаться готовым к восприятию отношением. Что я здесь делаю? Может быть, к своей выгоде я веду себя слишком по-джентльменски?

– Большинство производителей парфюмерии, – сказала миссис Лэнгриш, – создают свою продукцию, основываясь на аромате роз. Мой секрет в том, что я использую только то, что называется розовым абсолютом, который получается не методом дистилляции, а с использованием растворителей. Так получается гораздо лучше. Знаете, откуда он берётся? – Я покачал головой; это было всё, что от меня требовалось: слушать, кивать, качать головой, быть внимательным.

– Из Болгарии! – воскликнула она тоном игрока в покер, открывающего свой стрит-флеш.[41]41
  В покере – вторая (после роял-флеш) по старшинству комбинация карт – любые пять карт одной масти по порядку.


[Закрыть] – Совершенно верно, из Болгарии. Там собирают лепестки утром, до восхода солнца, когда цветы более всего благоухают. Требуется, по меньшей мере, двести пятьдесят фунтов лепестков, чтобы получить унцию розового абсолюта, так что вы можете представить себе его стоимость. Двести пятьдесят фунтов за одну унцию – подумать только! – Её взгляд стал задумчивым. – Я сколотила состояние на цветке. Можете ли вы в это поверить? Дамасская роза, Rosa damascena.[42]42
  Роза дамасская – многолетний кустарник; вид секции Gallicanae рода Шиповник семейства Розовые (Возасеае). Разновидность дамасской розы – казанлыкская роза является объектом промышленного разведения в качестве эфиромасличной культуры, из её лепестков добывают розовое масло в Болгарии.


[Закрыть] Это прекрасная вещь, мистер. Марлоу, один из даров Божьих, дарованных нам от Его великих и добрых щедрот. – Она снова удовлетворенно вздохнула.

Она была богата, она была счастлива, и она была наполнена «Тройным какао – Помадный восторг». Я ей немного завидовал. Затем её взгляд потемнел:

– Скажите, мистер Марлоу, для чего вас наняла моя дочь? Вы сделаете это?

– Нет, миссис Лэнгриш, не сделаю. Не могу.

– И я полагаю, вы не возьмёте денег. Вы же знаете, я очень богата.

– Да. Ваша дочь рассказала мне.

– Вы можете назвать свою цену. – Я просто смотрел на неё. – Боже мой, мистер Марлоу, вы жестокий и упрямый человек.

– Нет, – ответил я. – Я просто обычный парень, пытающийся заработать доллар и остаться при этом честным. Таких, как я, тысячи, миссис Лэнгриш, миллионы. Мы занимаемся своей скучной работой, по вечерам возвращаемся домой уставшие, и от нас не пахнет розами.

Некоторое время она молчала, только сидела и смотрела на меня с полуулыбкой. Я был рад заметить, что она вытерла крем с подбородка. Эта капля коровьего жира ничего хорошего ей не добавляла.

– Вы слышали о Гражданской войне в Ирландии? – спросила она.

Это на секунду сбило меня с толку.

– Я знал одного парня, который участвовал в какой-то ирландской войне, – сказал я. – Я думаю, это была Война за независимость.

– Это было перед этим. Войны за независимость обычно случаются перед гражданской войной. Это в порядке вещей. Как звали вашего друга?

– Расти Ригэн. Он не был моим другом – по правде говоря, я никогда с ним не встречался. Его убила девушка. Это длинная и не очень поучительная история.[43]43
  См. роман Рэймонда Чандлера «Глубокий сон» (1939).


[Закрыть]

Она не слушала. По её взгляду я понял, что она где-то в далеком прошлом.

– Мой муж погиб на той войне, – сказала она. – Он был на стороне Майкла Коллинза – вы знаете, кто такой Майкл Коллинз?

– Повстанец? Из Ирландской Республиканской Армии?

– Да, один из них. Его тоже убили.

Она взяла пустую чашку, заглянула в неё и вернула на место.

– Что случилось с вашим мужем? – спросил я.

– За ним пришли посреди ночи. Я не знала, куда его забрали. И только на следующий день его нашли. Его привезли на берег в Фаноре, в те дни – уединенное место, и зарыли по шею в песок. Они оставили его там лицом к морю, наблюдать за приливом. В Фаноре требуется много времени, чтобы прилив достиг максимума. Его обнаружили, когда вода снова отступила. Мне не позволили увидеть тело. Наверное, рыбы уже набросилась на него. Его звали Обри. Обри Лэнгриш. Не слишком ли необычное имя для ирландца? Знаете, в Гражданской войне участвовало не так уж много протестантов. Нет, не много.

Я позволил боли утихнуть, затем сказал:

– Мне очень жаль, миссис Лэнгриш.

Она повернулась ко мне:

– Что? – Думаю, она забыла, что я здесь.

– Мир – жестокое место, – сказал я. Люди всегда рассказывают мне об ужасных вещах, которые произошли с ними и их близкими. Мне было жаль эту печальную старушку, но мужчина устает всё время проявлять сочувствие.

– Я была на седьмом месяце, когда он погиб, – сказала она задумчиво. – Значит, Клэр никогда не знала своего отца. Я думаю, это повлияло на нее. Она притворяется, что это не так, но я знаю.

Она протянула руку и положила её на мою. Меня потрясло это прикосновение, но я старался не показать это. Кожа её ладони была теплой и хрупкой, и на ощупь напоминала… ну, папирус, или то, что я представлял себе папирусом.

– Вы должны быть осторожны, мистер Марлоу, – сказала она. – Не думаю, что вы понимаете, с кем имеете дело.

Я не был уверен, кого она имела в виду – себя, свою дочь или кого-то еще.

– Я буду осторожен, – пообещал я.

Она не обратила на это внимания.

– Могут пострадать люди, – сказала она настойчивым голосом. – Сильно пострадать. – Она отпустила мою руку. – Понимаете, что я имею в виду?

– Я не собираюсь причинять вреда вашей дочери, миссис Лэнгриш, – сказал я.

Она смотрела мне в глаза каким-то странным взглядом, который я не мог распознать. У меня было такое чувство, что она слегка смеётся надо мной, но в то же время хочет, чтобы я понял то, о чём она меня предупреждает. Она была суровой старухой, вероятно, безжалостной, вероятно, недоплачивала своим работникам и, возможно, могла бы убить меня, если бы захотела. И все же в ней было что-то такое, что мне не могло не нравиться. В ней была сила духа. Это были не те слова, которые я чувствовал себя обязанным использовать очень часто, но в данном случае они казалось мне подходящими.

Затем она встала, сунула руку в карман жакета и потянула за торчащий из него ремешок. Я тоже встал и достал бумажник.

– Всё в порядке, – сказала она, – у меня здесь открыт счёт. Во всяком случае, вы ничего не заказывали. Полагаю, что вы хотели бы выпить. – Она издала смешок. – Надеюсь, вы не ожидали, когда я буду вас спрашивать. Не стоит стесняться меня, мистер Марлоу. Говорю же, каждый сам за себя.

Я улыбнулся ей:

– До свидания, миссис Лэнгриш.

– Да, кстати, пока вы здесь, может быть, поможете мне. Мне нужен шофёр. Последний парень был ужасным мошенником, и мне пришлось от него избавиться. Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы подойти?

– Навскидку – нет. Но если я кого-нибудь вспомню, я дам вам знать.

Она задумчиво смотрела на меня, как будто пытаясь разглядеть меня в форме и фуражке с козырьком.

– Очень жаль, – сказала она. Она натянула белые хлопчатобумажные перчатки, такие можно купить в «Вулворте». – Знаете, на самом деле моя фамилия Эдвардс, – сказала она. – Я потом снова вышла замуж, уже здесь, а мистер Эдвардс впоследствии распрощался со мной. И я предпочитаю Лэнгриш. В этом есть что-то особенное, не так ли?

– Да, – сказал я. – Да, это так.

– И на самом деле я не Доротея. Меня окрестили Дороти и всегда звали Дотти. Это не слишком хорошо смотрелось бы на флаконе духов, не так ли – Дотти Эдвардс?

Мне пришлось рассмеяться.

– Наверное, нет, – сказал я.

Она посмотрела на меня, усмехнувшись, и, согнув указательный палец, стукнула меня костяшками пальцев по галстуку на груди.

– Запомни, что я тебе скажу, Марлоу, – сказала она. – Если люди не будут бдительны, то могут пострадать.

Потом повернулась и заковыляла прочь.

Я поехал в «Быка и медведя» перекусить – глядя, как Мама Лэнгриш кормится шоколадным тортом, я проголодался, да и вообще, было время обеда. Пока я тащился по Стрип, держась за руль одним пальцем, я снова подумал о том, чтобы позвонить Клэр Кавендиш и сказать ей, что не хочу заниматься этим делом. Она ещё не прислала мне подписанный контракт, и никакая часть презренного металла ещё не поменяла владельца, так что я вполне мог с ней распрощаться. Но не так-то просто отпустить такую женщину, пока тебя не заставят, да и тогда тоже нелегко. Я вспомнил, как она сидела в моем кабинете в шляпке с вуалью, курила свой «блэк рашн» через эбеновый мундштук, и понял, что не могу этого сделать, не могу порвать с ней, пока не могу.

* * *

Я не могу решить, что хуже: бары, которые притворяются ирландскими, с их пластиковыми трилистниками и палицами, или «лондонские» заведения, такие как «Бык». Я мог бы описать его, но у меня не хватает духу; просто представьте мишени для дротиков, деревянные пивные кружки и фотографию верхом на лошади молодой королевы Елизаветы – нынешней – в розовой рамке. Я сел за столик в углу и заказал сэндвич с ростбифом и кружку эля. Они подавали его тёплым, как и на Ламбет-Уок;[44]44
  Улица в Лондоне.


[Закрыть] что касается сэндвича, то вы, конечно, начинаете смотреть на вещи более трезво, пережёвывая кусок переваренной говядины, жёсткой, как язык англичанина. Куда теперь мне отправиться в поисках Нико Питерсона? Если он действительно жив, то должен быть кто-то, кто знает, где он и что задумал. Но кто? Потом я вспомнил, что Клэр Кавендиш упоминала о киноактрисе, с которой Питерсон работал. Как же её звали? Мэнди какая-то – Мэнди Роджерс, да, Джин Харлоу этого бедняги. Возможно, с ней стоит поговорить. Я сделал глоток пива. Оно было цвета крема для обуви и на вкус напоминало мыльную пену. Я задумался, как Британия смогла править морями, если она поит этим своих моряков?

Я встал из-за стола, подошёл к телефонной будке и набрал номер своего старого приятеля, Хэла Уайзмена. Хэл работает по той же специальности, что и я, только он работает на студии «Эксельсиор». У него там был причудливый титул – начальник службы безопасности, что-то в этом роде, – но он не обращал на это внимания, а почему бы и нет? Он проводил своё время, нянча старлеток и удерживая молодых актёров на прямой и узкой дорожке, или, по крайней мере, не слишком кривой и не слишком широкой. Время от времени ему приходилось использовать свои связи в офисе шерифа, чтобы снять с одной из звёзд «Эксельсиора» обвинения, связанные с наркотиками, или освободить студийного менеджера от привлечения к ответственности за вождение в нетрезвом виде или избиение жены. Это была неплохая жизнь, говорил он. В ожидании его ответа, я занялся тем, что пытался языком извлечь застрявший между верхними коренными зубами кусочек хряща. Ростбифы Старой Англии, безусловно, вязкие и цепкие.

Наконец он снял трубку.

– Привет, Хэл.

Он сразу узнал мой голос.

– Привет, Фил, как дела?

– Просто отлично.

– Ты на вечеринке с коктейлями или что-то в этом роде? Я слышу шум веселья на заднем плане.

– Я в «Быке и медведе». Здесь никто не гуляет, обычная публика. Слушай, Хэл, ты знаешь Мэнди Роджерс?

– Мэнди? Да, я знаю Мэнди. – Он вдруг стал осторожным. Хэл не был писанным маслом красавцем – что-то среднее между Уоллесом Бири[45]45
  Уоллес Фицджеральд Бири (англ. Wallace Fitzgerald Beery, 1885–1949) – американский актёр, лауреат премии «Оскар». За свою карьеру, длившуюся около сорока лет, Бири появился почти в 250 фильмах.


[Закрыть] и Эдвардом Робинсоном,[46]46
  Эдвард Голденберг Робинсон (англ. Edward G. Robinson, настоящее имя Эмануэль Голденберг (англ. Emanuel Goldenberg); 1893–1973) – американский актёр. Американский институт киноискусства поместил его на 24-е место в списке «100 величайших звёзд кино».


[Закрыть] – поэтому его успех у женщин трудно объяснить, если только ты не женщина. Возможно, он был отличным собеседником. – А почему ты спрашиваешь?

– Есть один парень, который с ней работал, – сказал я. – Типа, агент. По имени Нико Питерсон.

– Никогда о нём не слышал.

– Ты уверен?

– Конечно, я уверен. В чём дело, Фил?

– Ты не мог бы устроить мне встречу с мисс Роджерс?

– Зачем?

– Я хочу поговорить с ней о Питерсоне. Его убили пару месяцев назад ночью в Пасифик-Пэлисэйдс.

– Ну, да? – Я слышал, как Хэл продолжает медленно закрываться, словно гигантский моллюск. – Как его убили?

– Наезд и бегство.

– И что?

– То, что у меня есть клиент, который платит мне за расследование смерти Питерсона.

– В ней есть что-то неочевидное?

– Возможно.

Наступило молчание. Я слышал, как он дышит; возможно, это был звук работы его мозга – долгие, медленные толчки.

– При чем тут Мэнди Роджерс?

– Совсем ни при чём. Мне просто нужны кое-какие сведения о Питерсоне. Он, в некотором роде, загадка.

– В некотором роде – что?

– Скажем так, в нём есть что-то неочевидное.

Ещё немного дыхания, ещё немного размышлений.

– Думаю, Мэнди с тобой поговорит, – сказал он, хмыкнув. – В последнее время она не слишком занята. Предоставь это мне. Ты же всё там же, мухоловке в Кауэнге, которую называешь офисом? Я тебе позвоню.

Я вернулся к своему столику, но, взглянув на недоеденный бутерброд и недопитую пинту тепловатого пива, пал духом и, вместо того чтобы сесть, бросил купюру рядом с тарелкой и ушёл. Большая пурпурная туча поднялась откуда-то и закрыла солнце, свет на улице стал угрюмым и мертвенно-бледным. Может быть, пойдёт дождь. Летом в этих краях это стало бы приятной новинкой.

* * *

Хэл, человек слова, позвонил днём. Мэнди Роджерс встретится со мной в студии; я должен приехать туда прямо сейчас. Я взял шляпу, запер контору и вышел на улицу. Облако всё ещё висело над городом, а может быть, это было другое такое ж, и капли дождя размером с серебряный доллар падали на мостовую. Я перебежал через дорогу и сел в машину как раз в тот момент, когда ливень разразился всерьёз. Дождь здесь бывает нечасто, но когда он начинается, то идёт вовсю. Дворники на «олдсе» нуждались в замене, и мне пришлось пригнуться над рулем, почти касаясь носом лобового стекла, чтобы видеть дорогу.

Хэл ждал меня у ворот студии, укрывшись в кабинке привратника. Он вышел, натянув на голову куртку, и прыгнул в машину рядом со мной.

– Чёрт побери, – сказал он, – три шага, и я весь мокрый – посмотри на меня!

Я уже упоминал, что Хэл очень хорошо одевается? На нём был светлый льняной двубортный костюм, зелёная рубашка и зелёный шелковый галстук, двуцветные коричнево-белые ботинки. А также золотой браслет, два или три кольца и часы «ролекс». Дела у него шли неплохо; может быть, мне тоже стоит заняться кинобизнесом.

– Спасибо, Хэл, – сказал я. – Я ценю это.

– Ну да. – Он нахмурился, стряхивая капли дождя с мягких плеч пиджака.

Весьма странно оказаться в съёмочных павильонах. Вы как будто видите сон наяву, встречая ковбоев и танцовщиц из шоу, людей-обезьян и римских центурионов, и все они просто идут, как любая другая группа обычных работников по пути в офис или на фабрику. Сегодня они выглядели еще более странно, чем обычно, так как большинство из них были с зонтиками. На зонтиках красовался логотип студии – ярко-жёлтое солнце, поднимающееся из темно-красного озера, и слова «Эксельсиор Пикчерз», украшенные золотыми завитушками.

– Это сейчас был Джеймс Кэгни?[47]47
  Джеймс Фрэнсис Кэгни-младший (англ. James Francis Cagney, Jr.; 1899–1986) – американский актёр театра и кино, артист водевилей и танцор. Американский институт киноискусства поместил его на 8-е место в списке «величайших актёров всех времен» (The 50 Greatest American Screen Legends). Принадлежал к числу наиболее востребованных актёров первых лет звукового кинематографа и «Золотого века Голливуда»


[Закрыть] – спросил я.

– Да. Мы взяли его напрокат у «Уорнер Бразерз», снимается у нас в боевике. Фильм дерьмовый, но Кэгни его вытянет. Для этого и существуют звёзды. Здесь поверни налево. – Ты знаешь слово blasé,[48]48
  Blasé (фр.) – пресыщенный.


[Закрыть] Хэл? Французское слово.