Текст книги "Черноглазая блондинкат (ЛП)"

Автор книги: Джон Бэнвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Ты ублюдок, – тихо сказал Эверетт. – Ты был тем, кто заставил меня начать. Ты был тем, кто дал мне это штуку в первый раз. – Его рука дрожала, и пистолет в ней тоже дрожал. Это было не очень хорошо. Дрожащее оружие может легко выстрелить; я уже видел, как это происходит. Эверетт был близок к тому, чтобы удариться в слёзы, но это были слёзы ярости. – Это был ты.

– О, не будь таким мелодраматичным, Ретт, – сказал Терри с лёгким смешком. – В те дни ты был очень нервным мальчиком, и я подумал, что маленькая щепотка счастливого порошка пойдёт тебе на пользу. Прости, если я ошибся.

– Как ты смеешь приходить сюда, в этот дом, – сказал Эверетт, и его рука задрожала ещё сильнее, а ствол пистолета отклонился так, что я стиснул зубы.

– Послушай, – сказал я, – послушай, Ретт, почему бы тебе не отдать мне пистолет?

Молодой человек на мгновение уставился на меня, а затем издал пронзительный визгливый смех.

– Неужели детективы так разговаривают? Я думал, так бывает только в кино. – Он сделал притворно серьёзное лицо и понизил голос, чтобы он звучал так же как мой: – Почему бы тебе не отдать мне пистолет, Эверетт, пока никто не пострадал. – Он поднял глаза к потолку. – Неужели ты не понимаешь, глупец? В том-то и дело, что кто-то обязательно пострадает. Кто-то очень сильно пострадает. Разве не так, Терри? Не так ли, мой старый товарищ по играм из Акапулько?

Вот тогда-то Терри и совершил ошибку. В подобных ситуациях кто-то всегда так делает; кто-то всегда делает неправильный, глупый шаг, и за этим следует ад. Он вдруг соскочил с табурета и рванулся вперед, как пловец, ныряющий в набегающую волну, приземлился на живот и схватил стеклянную пепельницу, стоявшую на полу рядом со стулом, на котором я сидел. Он хотел швырнуть её в Эверетта, этот смертоносный диск. Он не понимал, что когда ты лежишь на животе, то не можешь сделать бросок достаточно сильным. Кроме того, Эверетт был слишком быстр для него, и Терри всё ещё размахивался, когда Эверетт сделал шаг вперед, держа пистолет в вытянутой руке, направил его в голову Терри и нажал на курок.

Пуля попала Терри в лоб, чуть ниже линии волос. Какое-то мгновение он лежал, распластавшись, с пепельницей в одной руке, а другой упираясь в пол рядом с собой, пытаясь подняться. Но он не собирался встать, никогда больше. В голове у него образовались две дырки – одна во лбу, другая, побольше, сзади, у основания черепа. Из этой второй хлестала кровь и ещё какое-то липкое серое вещество. Его голова упала, и лицо ударилось о ковёр.

Эверетт как будто собирался ещё выстрелить, но я успел добраться до него прежде, чем он успел это сделать. Мне не составило большого труда отобрать у него пистолет. На самом деле, он просто отдал его мне. Он обмяк, как девчонка, и теперь стоял с дрожащей нижней губой, глядя на Терри, который лежал на полу, истекая кровью. Одна из ног Терри, правая, несколько раз дернулась и замерла. Я заметил, как уже не раз до этого, что порох пахнет жареным беконом.

За спиной Эверетта снова открылась дверь, на этот раз это была Клэр. Она остановилась в дверях и посмотрела на открывшуюся перед ней сцену с выражением ужаса и недоверия. Затем она шагнула вперёд, оттолкнула брата и упала на колени. Она подняла голову Терри и положила её себе на колени. Она ничего не сказала. Она даже не заплакала. Она действительно любила его, теперь я это ясно видел. Как я мог не догадаться?

Она посмотрела на меня, на пистолет в моей руке.

– Неужели ты?..

Я отрицательно покачал головой.

Она повернулась к брату:

– Это ты?

Он не смотрел на неё.

– Я никогда тебя не прощу, – сказала она ему спокойным, почти официальным голосом. – Я никогда тебя не прощу и, надеюсь, ты сдохнешь. Надеюсь, ты сделаешь себе передозировку, очень скоро, впадёшь в кому и никогда из неё не выйдешь. Я всегда ненавидела тебя, и теперь знаю почему. Я знала, что однажды ты разрушишь мою жизнь. – Эверетт по-прежнему не смотрел на неё, не отвечал, и не произносил ни слова. В конце концов, сказать ему было нечего.

Позади нас Ричард Кавендиш поднялся на ноги и заковылял вперёд. Увидев Терри и яркую кровь, пропитавшую голубое платье его жены, он остановился. Несколько секунд ничего не происходило, потом Кавендиш вдруг рассмеялся.

– Ну-ну, – сказал он. – Человека ранили, да?

И он снова рассмеялся. Я решил, что он думает, что видит сон, что всё, что он видит, нереально. Потом он снова двинулся вперёд и, перешагнув через тело Терри, протянул руку и погладил Клэр по голове, а затем, пошатываясь, прошёл через дверной проём, и, что-то бормоча себе под нос, исчез.

Наконец Клэр заплакала. Я подумал подойти к ней, но что бы я сделал? Было уже слишком поздно что-либо предпринимать.

Я не стал звонить Берни. Я решил, что на какое-то время с него хватит, и с меня, конечно, тоже хватит – я не хотел, чтобы он снова кричал на меня, обзывал и приказывал проделывать с собой такие вещи, с которыми не справился бы даже самый великий в мире акробат. Так что вместо этого я позвонил Джо Грину, доброму старому Джо, который пил с тобой пиво, шутил и болтал об игре в мяч, и чьи трусы в жаркую погоду скатывались у него в промежности.

Джо, как всегда, был на дежурстве, и через двадцать минут после моего звонка он прибыл в Лэнгриш-Лодж, сопровождаемый двумя патрульными машинами. К тому времени Эверетт Эдвардс уже свернулся калачиком на диване, который его пьяный шурин только что освободил. Он плакал горькими слезами, но, похоже, не от раскаяния, а от какого-то разочарования, хотя я не могу сказать, почему он должен был чувствовать себя разочарованным. Возможно, он считал, что Терри умер слишком быстро и безболезненно. Или, может быть, он был разочарован банальностью того, что произошло; может быть, он хотел какой-нибудь грандиозной сцены с фехтованием на мечах, репликами и валявшимися повсюду трупами, такой, которую мог бы написать другой Марлоу, тот, который видел кровь Христа, струящуюся где-то там.

Джо стоял посреди комнаты и озабоченно хмурился. Здесь он был не в своей тарелке. Он привык взбираться по лестницам многоквартирных домов, вышибать двери, прижимать к стене шпану в пропотевших майках и засовывать им в рот ствол своего «спешл» 38-го калибра, чтобы они перестали орать. Таков был мир Джо. То, что он здесь увидел, выглядело как салонная игра среди декораций загородного клуба, в которой что-то пошло не так.

Он присел на корточки и, прищурившись, посмотрел на пулевые отверстия в черепе Терри, потом на Эверетта Эдвардса, съежившегося на диване, потом на меня.

– Господи Иисусе, Фил, – сказал он вполголоса, – что это за чертовщина?

Я развёл руки и пожал плечами. С чего начать?

Джо с ворчанием поднялся на ноги и повернулся к Клэр Кавендиш. Клэр, с потрясённым лицом, с окровавленными руками, свисавшими по бокам, в синем платье, мокрым и блестящем от крови, казалось персонажем из старой пьесы, написанной давным-давно каким-нибудь древним греком. Джо начал с того, что назвал её миссис Лэнгриш, что послужило мне сигналом вмешаться и поправить его.

– Это Кавендиш, Джо, – сказал я. – Миссис Клэр Кавендиш.

Клэр, казалось, ничего не замечала, просто стояла как статуя. Она была в шоке. Её брат, лежавший на диване, сочно всхлипнул. Джо снова посмотрел на меня и покачал головой. Он был явно не в своей тарелке.

В конце концов он передал Клэр одному из патрульных, здоровенному ирландцу с рыжеватыми волосами и веснушками, который одарил ее улыбкой Барри Фицджеральда[105]105
  Барри Фицджеральд (англ. Barry Fitzgerald, 1888–1961) – ирландский актёр, обладатель премии «Оскар».


[Закрыть] и сказал, что ей не о чем беспокоиться. Он нашёл где-то одеяло, накинул его ей на плечи и заботливо вывел из комнаты. Она прошла без малейшего сопротивления, скользнув к двери в своем окровавленном платье, грациозная, как всегда, с прямой спиной, без всякого выражения на лице, демонстрируя нам всем свой прекрасный профиль.

Они застегнули наручники на Эверетте и тоже его увели, всё в тех же пижаме и мокасинах. Он ни на кого не смотрел. Его глаза покраснели от слёз, а на щеках виднелись размазанные сопли. Интересно, понимает ли он, что его ожидает в ближайшие недели и месяцы, не говоря уже о последующих годах, которые ему придется провести в Сан-Квентине,[106]106
  Сан-Квентин (англ. San Quentin) – тюрьма штата Калифорния, располагающаяся на мысе Сан-Квентин, в округе Марин. Сан-Квентин была открыта в июле 1852 года и является старейшей в штате.


[Закрыть] если только его мать не купит адвоката, достаточно упорного и умного, чтобы вытащить его оттуда через какую-нибудь юридическую лазейку, которую никто и не подумал заткнуть. Не в первый раз сыну из богатой семьи сойдёт с рук убийство.

А потом, когда увели её сына и дочь, кто же ещё должен был появиться, как не Мама Лэнгриш, в сетке для волос и маске из белой грязи. Она посмотрела на тело на полу, которое кто-то накрыл одеялом, но, казалось, не поняла, что это. Она посмотрела на меня, потом на Джо. Она ничего не могла понять. Она была просто печальной, старой женщиной, растерянной и потерянной.

* * *

Когда всё закончилось и патрульные машины уехали, мы с Джо стояли на гравии рядом с его машиной и курили.

– Господи, Фил, – сказал Джо, – ты когда-нибудь думал заняться какой-нибудь другой работой?

– Всё время, – ответил я. – Всё время.

– Ты же знаешь, что тебе придется приехать в управление для официального заявления.

– Да, – сказал я, – знаю. Но послушай, Джо, сделай мне одолжение. Сначала я поеду домой и высплюсь, а завтра первым делом приеду в управление.

– Не знаю, Фил, – сказал он, озабоченно потирая подбородок.

– Прежде всего, Джо, даю тебе слово.

– О, ну тогда давай.

– Ты мой приятель.

– Я слабак, вот кто я.

– Нет, Джо, – сказал я, бросив сигарету на гравий и раздавив ее каблуком, – это я слабак.

Я отправился домой, принял душ, лёг в постель и проспал всю оставшуюся ночь. В семь зазвонил будильник. Я кое-как встал, выпил чашку обжигающего кофе, поехал в участок, как и обещал Джо, и дал показания дежурному.

Я сказал не так уж много, но достаточно, чтобы Джо был доволен и удовлетворил суд когда дело «Штат Калифорния против Эверетта Эдвардса Третьего» дойдёт до него. Меня, конечно, вызовут в качестве свидетеля, но я не возражал. Что меня действительно беспокоило, так это перспектива давать показания со свидетельского места и видеть Клэр Кавендиш, сидящую в первом ряду суда и пристально смотрящую на своего брата, известного теперь как подсудимый, того самого, который убил её любовника. Нет, такая перспектива меня не радовала. Я вспомнил, как её мать в тот день в «Ритц-Беверли» говорила, что в этом деле могут пострадать люди. Я думал, она имела в виду, что я могу причинить вред её дочери, но она говорила не об этом. Она имела в виду меня; я был тем, кто собирался нанести вред, и каким-то образом она тогда это знала. Я должен был её послушать.

Когда я вышел из участка, «олдс» уже оказался на солнце, от капота исходил жар. Руль собирался стать ужасно горячим.

Вы думаете, я собираюсь сказать, что позже в тот же день я пошёл к «Виктору» и выпил «буравчик» в память о моём погибшем друге. Но я этого не делал. Терри, которого я знал, умер задолго до того, как Эверетт Эдвардс пустил ему пулю в лоб. Я бы никогда не сказал ему этого, но Терри Леннокс был моим представлением о джентльмене. Да, несмотря на пьянство, женщин и людей, с которыми он общался, таких как Менди Менендес, несмотря на то, что, когда дело доходило до этого, он не заботился ни о ком, кроме себя, Терри был, в каком-то невероятном смысле, человеком чести.

Это был тот самый Терри, которого я знал или думал, что знаю. Что с ним случилось, что помешало ему быть порядочным, честным и преданным? Он обвинял войну, стучал себя в грудь и говорил, что с тех пор, как он вернулся с войны, в нём не осталось ничего живого. Я не купился на это, в этом было слишком много обречённо-романтического оттенка. Может быть, жизнь там, в солнечной Мексике, с катанием на водных лыжах и коктейлями на набережной, с необходимостью быть информатором Менди Менендеса и его посредником, что-то в нём разрушила, так что стиль, тонкий верхний отполированный слой остался, в то время как металл под ним был полностью изъеден кислотой, коррозией и язвами. Терри, которого я знал, никогда бы не подсадил на героин такого парня, как Эверетт Эдвардс. Он никогда бы связался таким бандитом, как Менди Менендес. И прежде всего, он никогда бы не заставил женщину, которая любила его, соблазнить другого мужчину для достижения своих собственных целей.

От последнего пункта я решил отказаться. Буду верить, что Клэр Кавендиш легла в мою постель по собственному выбору – я вспоминаю, как той ночью, когда Терри ещё стоял за шторой, она, понизив голос, приложила палец к губам, чтобы я не сказал, что мы вместе были в постели. И даже если ей нужен был не я, даже если она спала со мной только для того, чтобы втянуть меня в поиски Нико Питерсона, я буду верить, что это было её собственное решение, а не Терри толкнул её на это. Есть вещи, в которые просто нужно заставить себя поверить. Как она там сказала? Заключите пари Паскаля. Что ж, именно это я и сделаю. Я до сих пор не совсем понимаю, на что Паскаль ставил, но думаю, что это было что-то очень важное.

Только что я открыл ящик стола и рылся в нём, пока не нашёл старое расписание авиалиний и не начал искать рейсы в Париж. У меня нет ни малейшего шанса попасть туда, но мечтать об этом приятно. Вот только я всё время вспоминаю обручальное кольцо на дне бассейна в клубе «Кауилья» и думаю, не было ли это каким-то предупреждением.

Я сделал один символический жест, когда взял со столика возле кровати лампу с нарисованными розами, вынес её на задний двор и выбросил в мусорный бак, потом вернулся в дом и набил трубку. Это было для меня последним воспоминанием о Клэр Кавендиш. Она вошла в мою жизнь и заставила меня полюбить её – ну, может, и не заставила, но всё равно она знала, что делает, – а теперь её нет.

Не могу сказать, что я не скучал по ней. Её красота не ускользает с твоих пальцев, не оставляя их опаленными. Я знаю, что мне лучше без неё. Это то, что я постоянно говорю себе. Я знаю это и когда-нибудь тоже в это поверю.

В тот вечер, когда я пробрался в дом, она играла для Терри на пианино. Я думаю, это не вульгарно – играть для кого-то, кого ты любишь.

Она так никогда и не заплатила мне за то, для чего наняла.

От автора

В записках Рэймонда Чандлера сохранился список возможных названий для будущих книг и рассказов. Среди них были «Дневник крикливого клетчатого костюма», «Человек с разорванным ухом» и «Хватит орать – это я». Также в списке была и «Черноглазая блондинка».

Во всех романах о Марлоу его создатель довольно свободно обходился с топографией Южной Калифорнии, и я позволил себе такую же вольность. Однако существует множество деталей, которые должны были точно соответствовать действительности, но в которых я не был уверен. Поэтому я в значительной степени полагался на советы квинтета источников, хорошо знающих данную территорию. Это Кэндис Берген, Брайан Сиберелл, Роберт Букман и мои агенты Эд Виктор и Джеффри Сэнфорд. За их опыт, щедрость, терпение и хорошее настроение я хочу выразить им свою глубочайшую благодарность. Я особенно ценю заботу, мысль и изобретательность, посвящённые Кэндис Берген этому тексту, благодаря которым мне удалось миновать многочисленные подводные камни. И мне очень жаль, что павлин появился очень ненадолго.

Другие, кого я обязан горячо поблагодарить: Мария Фассе Ферри, Родриго Фресан, Грэм К. Грин и «Рэймонд Чандлер Истэйт», доктор Грегори Пейдж, Мария Рейт, Фиона Руан, Джон Стерлинг и мой редактор, несравненная Бонни Томпсон.

Наконец, искренне благодарю моего брата Винсента Бэнвилла, который познакомил меня с Марлоу, и чьи собственные криминальные романы показали мне, как их можно создавать.