Текст книги "Кролик разбогател"

Автор книги: Джон Апдайк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

Эй.

Эй.

Ты красивая.

Перестань, работай.

Он входит и кончает, потолок нависает над ним, тело его изгибается, словно привязанное к шару, который все набухает, набухает, и он чувствует, как его семя извергается на простыню. С большей силой, чем когда накачиваешь в темную глубь. Странно, чтоб такое случилось с немолодым мужчиной. Он соскальзывает с кровати и ищет в ящике носовой платок, стараясь не скрипеть, чтоб не разбудить Дженис, или мамашу Спрингер, или эту Пру – столько дырок окружает его. Вернувшись в постель и постаравшись как можно лучше убрать после себя, хотя мокрое место появляется там, где его не ждешь, возможно, ты не сразу чувствуешь, когда началось извержение, – и он пытается заснуть. Думая о своей дочери – ее бледное круглое лицо появляется перед его мысленным взором, молочно-белое, спокойное. И слышится шепот: «Хасси!»

Преподобный Арчи Кэмпбелл является с визитом несколькими днями позже – как условились. Он маленький, щупленький, зато голос у него глубокий и бархатный – не говорит, а изрекает, и так небрежно, улыбчиво и звонко роняет слова, что они летят по улице и заворачивают за угол. У него слишком крупная, по сравнению с телом, голова. И длинные заметные ресницы – он иногда закрывает глаза, словно желая продемонстрировать дрожащие веки. Обрядовый воротничок он носит с тонкой черной рубашкой без пуговиц и пиджаком в крекированную полоску. Когда он улыбается, его толстые, как у президента Картера, губы обнажают ровные, но мелкие зубы с чернотой в промежутках. Гарри интересуют педики – что ими правит, зачем они стали такими.

Мамаша Спрингер предлагает ему кофе, но он говорит:

– Что вы, благодарю вас, Бесси. Это мой третий визит за вечер, еще немного кофеина – и меня начнет трясти.

Фраза заворачивает за угол и удаляется к Джозеф-стрит.

– В таком случае, – говорит ему Гарри, – чего-нибудь более стоящего, преподобный отец. Виски? Джина с тоником? Официально-то у нас ведь еще лето.

Кэмпбелл окидывает взглядом компанию, проверяя их реакцию, – Нельсона и Пру, сидящих на сером диване, Дженис, присевшую на принесенный из столовой стул, мамашу Спрингер, неловко переминающуюся с ноги на ногу: ведь ее предложение выпить кофе отвергнуто.

– Что ж, я, пожалуй, не против, – растягивая слова, произносит священник. – Немножко горячительного может быть очень кстати. Нет ли у вас, случайно, водки, Гарри?

Дженис тотчас приходит на выручку:

– Там, в глубине углового буфета, Гарри, бутылка с серебряной этикеткой.

Он кивает.

– Кому-нибудь еще? – И смотрит на Пру, поскольку за эти несколько дней пребывания под одной с ними крышей она показала, что не чурается горячительного. Ей нравятся ликеры: они тут с Нельсоном привезли из поездки по магазинам вместе с картонками пива «Калуа» квадратные бутылки «Круэнтро» и «Амаретто ди Саронно» – долларов на двадцать, а то и на тридцать. А кроме того, они обнаружили в угловом буфете немного мятного ликера, оставшегося от ужина, который Гарри и Дженис давали в феврале Мэркеттам и Гаррисонам, и зеленая жидкость поблескивает у локтя Пру в самые неожиданные минуты – даже утром, когда они с мамашей смотрят «На краю ночи».

Нельсон говорит, что не отказался бы от пива. Мамаша Спрингер говорит, что она будет пить кофе – если преподобный отец хочет, у нее есть кофе без кофеина. Но Арчи держится своего, лишь слегка наклоняет голову в знак благодарности и подмигивает остальным. Кролику ясно: этот малый не просто чудак. Они собирались посадить гостя в серое кресло под цвет дивана, но он опередил их и, вытащив кособокий старый сирийский пуф из-под столика рядом с напольной лампой, где мамаша хранит всякие мелочи, оседлал его. Устроившись таким образом, преподобный отец с улыбкой смотрит на всех них снизу вверх, проворно, как обезьяна, вытаскивает из нагрудного кармана трубку и коричневым указательным пальцем утрамбовывает в ней табак. Дженис встает и отправляется с Гарри на кухню, куда тот идет готовить напитки.

– Ну и простор у вас тут, – тихо говорит он ей.

– Не язви.

– Что же в моих словах такого язвительного?

– Все. – Она наливает себе немного кампари в стакан для апельсинового сока и молча наполняет мятным ликером одну из восьми маленьких круглых ликерных рюмочек, которые она купила вместе с графинчиком у Кролла несколько лет тому назад, примерно в то время, когда они вступили в «Летящий орел». Они почти никогда этими рюмочками не пользуются. Когда Гарри возвращается в гостиную с водкой и тоником для Кэмпбелла, с пивом для Нельсона и с джином и тоником для себя, Дженис идет за ним следом и ставит ярко-зеленый кругляшок на край стола у локтя Пру. Пру вроде бы и не замечает.

Преподобный Кэмпбелл уговорил мамашу Спрингер сесть в вольтеровское кресло, где намеревался устроиться Гарри, и даже вытянул мягкую подставку, чтобы она могла положить на нее ноги.

– Прямо скажем, – говорит она, – сразу стало легче лодыжкам.

Уложенная таким образом в кресло, старуха выглядит хрупкой и как бы задвинутой на семейные задворки. Дженис, взглянув на лежащую в кресле такую неприглядно-беспомощную мать, предлагает:

– Мама, я принесу тебе кофе.

– Прихвати и блюдо с шоколадным печеньем – я его как раз выложила. Хотя я не думаю, чтобы кто-нибудь из нас, пьющих спиртное, захотел печенье.

– Я, бабуля, захочу, – говорит Нельсон. Со времени приезда Пру лицо его стало совсем другим: угрюмая замкнутость сменилась выжидательной пустотой, какой-то наивной покорностью, которая ничуть не меньше раздражает Гарри.

Поскольку священник отказался сесть в серое кресло, занять его приходится Гарри. Опускаясь в кресло, Гарри невольно вытягивает ноги, и Кэмпбелл отпрыгивает, точно лягушка, вместе с пуфом на несколько футов в сторону, чтобы его не задели большие замшевые туфли Гарри. Ухмыляясь собственному проворству, шупленький человек говорит звонко:

– Ну что ж. Как я понимаю, кое-кто здесь хочет жениться.

– Только не я, я уже женат, – быстро выдает Кролик доморощенную шутку. У него возникает нелепое опасение, что Кэмпбелл сейчас протянет ручку, лежащую на краю пуфа, в нескольких дюймах от туфель Гарри (а ручки его, как и зубы, кажутся немытыми – под каждым ногтем залегла тень), нагнется и развяжет ему шнурок. Гарри отодвигает ноги подальше.

Пру грустно улыбнулась его шутке, не поднимая глаз, – рюмочка с зеленой жидкостью стоит пока нетронутая у ее локтя. А сидящий рядом с нею Нельсон сосредоточенно смотрит прямо перед собой, не чувствуя, что на верхней губе у него пена от пива. Пьет и ест как младенец – Кролик помнит, как Нельсон барабанил ложкой, держа ее в левом кулаке, сколько они ни старались, чтобы он держал ее в правой руке, по подносу своего высокого стулика в их старой квартире на Уилбер-стрит, высоко над городом. Но он никогда не был неаккуратным ребенком – всегда старался быть хорошим. Отсюда этот его вечно сосредоточенный вид. Гарри хочется плакать при виде этих невинных усов из пены на губе парня. Продают они его с потрохами. Пру осторожно, не глядя, обхватывает пальцами рюмку.

Из глубины вольтеровского кресла раздается усталый голос мамаши Спрингер:

– Да, они хотят, чтобы это было в церкви, но не на широкую ногу. Только ближайшие родственники. И как можно быстрее, мы даже думали – на будущей неделе. – Ноги ее в грязных голубых кроссовках с закругленными носами и поцарапанной полоской белой резины выглядят по-детски маленькими, когда они не на полу, а на подушечке подножки.

Ее прерывает резкий голос Дженис:

– Мама, в такой спешке нет необходимости. Надо дать время родителям Пру устроить свои дела, чтобы они могли приехать из Огайо.

Ее мать говорит, устало поведя рукой в сторону Пру:

– Она говорит, ее родители, может, и не станут беспокоиться и не приедут.

Девчонка вспыхивает и крепче обхватывает пальцами рюмку – видно, намеревается приложиться к ней, как только перестанет быть в центре внимания.

– Мы не так близки, как ваша семья, – говорит она. И, подняв свои прозрачные зеленые глаза на священника, поясняет: – Нас семеро детей. Четыре моих сестры замужем, и два брака из четырех уже лопнули. Отец очень этим недоволен.

Мамаша Спрингер поясняет:

– Она воспитана в католической вере.

Священник широко улыбается:

– А по-моему, Пруденс – типично протестантское имя.

Румянец на щеках Пру, словно от порывистого ветра, снова разгорается.

– При крещении меня назвали Терезой, а подружки в школе считали меня скромницей – вот и прозвали Пру [25]25
  Сокращенное от имени Пруденс, что по-английски означает «благоразумие, скромность».


[Закрыть].

Кэмпбелл хихикает:

– В самом деле! Потрясающе!

Хоть он и молод, волосы у него на макушке, как видит Кролик, поредели. Благодарение Всевышнему, эта возрастная проблема не волнует Гарри: у его предков с обеих сторон до конца жизни были хорошие волосы – правда, у папы к концу жизни волосы из седых стали желтыми, тонкими, как кукурузные рыльца, и слишком сухими, так что было трудно расчесать. Говорят, решающую роль играют гены матери. Кролику никогда не нравилось, что у Дженис такой высокий лоб, точно она вот-вот начнет лысеть. А Нельсон еще слишком молод, так что ни о чем нельзя судить. Старик Спрингер обычно зализывал волосы назад и потому всегда, даже субботним утром, выглядел точно парень на рекламе воротничков рубашки, а когда лежал в гробу, ему неправильно расчесали волосы: в газете перевернули фотографию при воспроизведении и в похоронном бюро работали по ней. А Мим, насколько он помнит, в качестве первых знаков бунта высветлила себе пряди волос, свой естественный цвет она называла в десятом классе цветом «протестантской крысы», а мама говорила ей: «Лучше так выглядеть, а не как скунс». И в самом деле, с этими светлыми патлами у Мим был вид этакой крутой девчонки, позора семьи. Такая уж она, жизнь – вечно ты себя чем-то позоришь. Голос молодого священника легко перекатывает слог за слогом, его неожиданных взвизгов не слышно.

– Бесси, прежде чем мы условимся по поводу деталей – таких, как дата и список гостей, – мне думается, мы должны еще выяснить некоторые основные моменты. Нельсон и Тереза, любите ли вы друг друга и готовы ли вы оба навеки принять на себя обязательство, на котором, по представлению церкви, зиждется каждый христианский брак?

Вопрос вызывает недоумение. Пру шепотом говорит: «Да» – и делает глоточек из своей рюмки.

У Нельсона такой остекленелый взгляд, что мать окликает его:

– Нельсон!

– Я же сказал, что я это сделаю, верно? – жалобно произносит он, вытирая рот. – Я все время торчал здесь, стараясь что-то придумать. В университет я не вернусь: я теперь уже никогда его не окончу из-за этой истории. Чего же вы еще от меня хотите?

Все замыкаются в молчании, кроме Гарри, а он говорит:

– Я считал, что тебе никогда не нравилось в Кенте.

– Мне действительно там не очень нравилось. Но я потратил на это время, а раз так, то почему бы не получить диплом, чего бы он ни стоил, а он немногого стоит. Все лето, пап, ты шпынял меня по поводу колледжа, и мне хотелось сказать тебе: о'кей, о'кей, ты прав, но ты же не знал всего, ты не знал насчет Пру.

– В таком случае не надо на мне жениться, – быстро, тихо произносит Пру.

Мальчишка искоса – а она ведь сидит рядом с ним на диване – бросает на нее взгляд и еще глубже уходит в подушки.

– Да нет уж, лучше женюсь, – говорит он. – Пора мне остепениться.

– Мы можем пожениться и вернуться на год в Кент, чтобы ты закончил. – Руки Пру лежат теперь на коленях, и в них рюмочка с зеленой жидкостью; она смотрит в нее и говорит размеренно, точно вытаскивая из этого крошечного колодца давно отрепетированные слова – ответы на жалобы Нельсона.

– Не-а, – говорит пристыженный Нельсон. – Это, по-моему, глупо. Если уж жениться, так по-настоящему, чтоб была и работа, и старый разбитый «универсал», и тесный домишко, и прочая бодяга. В Кенте меня не научат лучше сбагривать людям эти папины японские игрушки. Вот если бы мамашке и бабуле удалось выкрутить ему руки, чтоб он взял меня.

– Бог ты мой, как ты все искажаешь! – восклицает Гарри. – Мы тебя возьмем – как может быть иначе? Но ты будешь куда ценнее для компании и, что гораздо важнее, для себя самого, если окончишь колледж. И только потому, что я это твержу, на меня смотрят здесь так, точно я зверь. – Он поворачивается к Арчи Кэмпбеллу и, забыв, как низко тот сидит, говорит поверх его головы, словно обращаясь к кому-то стоящему сзади: – Извините за эту перепалку – к вашим делам она не имеет никакого отношения.

– Да нет, – медоточиво возражает священник, – это вполне вписывается в картину. – И спрашивает Пру: – А вы где предпочли бы жить ближайший год? Первый год супружества, как сказано в книгах, задает тон всей остальной жизни.

Пру каким-то сердитым жестом откидывает на спину волосы.

– У меня нет особенно радостных воспоминаний о Кенте, – признается она. – Я была бы рада начать жизнь в новом месте.

Трубка Кэмпбелла наполняет комнату сладковатым уютным ароматом. Скорее всего ему еще и тридцати не исполнилось, а уже нет такого мяча, который бы он не отбил на своем поле. Профессионал – это Кролик уважает.

– Вы, возможно, удивляетесь, почему они не хотят выждать этот год, – ядовитым тоном произносит мамаша Спрингер.

Большая голова на хлипком туловище поворачивается, и молодой священник широко улыбается:

– Нет, я об этом не думал.

– Она же в положении, – без всякой надобности объявляет старуха.

– Не без помощи Нельсона, конечно, – улыбается священник.

– Мама, такое ведь бывает, – пытается утихомирить ее Дженис.

– Можешь мне этого не говорить, – отрубает мамаша. – Я не забыла, что так было и с тобой.

– Мама!

– Это ужасно, – объявляет Нельсон с дивана. – Зачем мы притащили сюда этого несчастного человека? Мы с Пру вовсе не просили, чтобы нас венчали в церкви, я вообще не верю во все это.

– Не веришь? – спрашивает Гарри: он потрясен, оскорблен.

– Нет, пап. Если человек умер, так умер.

– Вот как?

– Да перестань ты, ты же знаешь, что это так, в душе все это знают.

– Никто не знает наверняка, – спокойно произносит Пру.

Нельсон в ярости спрашивает ее:

– Сколько мертвецов ты за свою жизнь видела?

Гарри помнит, что у Нельсона, даже маленького, вот так же белело вокруг рта, когда он выходил из себя. У него на нервной почве случались колики в животе, и он хватался за балясины лестницы, поднимаясь наверх за своими учебниками. Но они его все равно отправляли в школу. Гарри тогда еще вкалывал в «Верити», а Дженис полдня работала в магазине, и у них не было няни. Няней была школа.

Преподобный Кэмпбелл, невозмутимо попыхивая своей ароматной трубкой, задает Пру новый вопрос:

– А как относятся ваши родители к тому, что вы собираетесь вступить в брак с человеком, не принадлежащим к римско-католической церкви?

Легкий румянец возвращается, глаза становятся еще более зелеными.

– Собственно, католичкой была только мама, да и она, по-моему, к тому времени, когда я появилась на свет, почти отошла от веры. Меня, правда, крестили, но конфирмации не было, хотя у нас хранилось платье для конфирмации, которое надевали сестры. Пожалуй, можно сказать, что папа выбил это из нее. Не желал он кормить такую ораву.

– А какой он был веры?

– Никакой.

Гарри ударяется в воспоминания:

– Прадедушка Нельсона был из католиков. Его мать была ирландка. Это я говорю о моем деде. Черт подери, а я считаю, что...

Все взгляды устремлены на него.

– ...если хоть немножко не верить, то потонешь.

Произнося это, он смотрит на Нельсона главным образом потому, что взволнованное, побелевшее вокруг рта лицо мальчишки у него как раз перед глазами. Короткий ежик, на взгляд Гарри, делает его похожим на бритого каторжника, у которого отросли волосы. Мальчишка фыркает:

– Делай что хочешь, пап, но только не тони.

Дженис наклоняется к Пру и грудным голосом зрелой женщины, как она теперь завела моду говорить, манерно изрекает:

– Хотелось бы мне, чтобы ты сумела убедить своих родителей приехать на свадьбу.

Мамаша Спрингер говорит более умиротворяющим тоном, поскольку тут ведь священник:

– Так или иначе, у нас тут к епископалианцам относятся почти так же, как к католикам.

Пру трясет головой, рыжие волосы ее взлетают – затравленный зверь. Она говорит:

– У нас произошел разрыв. Они не одобряли кое-чего, что было до Нельсона, не одобрили бы и того, что я в таком положении.

– А что же ты такого натворила? – спрашивает Гарри.

Она словно не слышит и произносит, как бы разговаривая сама с собой:

– Я научилась заботиться о себе без их помощи.

– Вот что я вам скажу, – мягко говорит Кэмпбелл; трубка у него погасла, и его внимание целую минуту было поглощено тем, чтобы ее разжечь. – Мне несколько затруднительно прийти к решению... – на губах его появляется хитрая улыбочка, как у парня из фильма «Сумасшедший», – относительно того, как венчать такую пару, когда одна принадлежит к римско-католической церкви, а другой, как он только что нам сообщил, является атеистом. В данном случае. – Он кивает на Нельсона. – Теперь епископ дает нам больше свободы в этих вопросах, чем раньше. На днях я обвенчал разведенного японца – родители его, правда, принадлежали к епископальной церкви – с молодой женщиной, которая хотела, чтобы слова «Наша всеобщая Матерь Божия» заменили во время службы на слово «Господь». Мы сумели отговорить ее от этого. В данном случае, люди добрые, я, право же, не вижу, чтобы Нельсон и его совершенно очаровательная невеста были вообще готовы или хотели принять, если можно так выразиться, наш вариант чуда. – Он выпускает большое облако дыма и, как обычно делают курильщики трубок, поджимает губы, ожидая возражений.

Мамаша Спрингер зашевелилась – кажется, хочет подняться из своего глубокого кресла.

– Так вот: не бывать тому, чтобы внук Фреда Спрингера венчался в римско-католической церкви! – Голова ее снова падает на мягкий подголовник. Подбородок багровеет.

– О! – весело восклицает Арчи Кэмпбелл. – Я не думаю, чтобы мой дорогой друг отец Макгэри тоже мог их обвенчать. Юная леди даже не ходила к конфирмации. Знаете что, – добавляет он, сцепив руки на колене и глядя в пространство, – множество прекрасных здоровых браков было совершено в мэрии. Или в унитарианской церкви. Мой друг Джим Хэнкок из этой церкви в Мэйден-Стринге не раз брал на себя венчание, которое представляло для нас проблему.

Кролик вскакивает. Здесь происходит что-то ужасное – правда, он не очень понимает, что так ужасно и для кого.

– Кто-нибудь, кроме меня, хочет еще выпить?

Кэмпбелл, не глядя, протягивает ему пустой стакан, да и у Пру в рюмочке уже ничего нет. Зелень мятного ликера вся переместилась в ее глаза. А священник говорит ей и Нельсону:

– Право же, в определенных обстоятельствах даже для самих верующих это, возможно, наиболее правильный путь. А потом можно устроить свадьбу и в церкви – мы сплошь и рядом наблюдаем такое скрепление брачных уз.

– А почему бы им просто не жить здесь во грехе? – спрашивает Гарри. – Мы не возражаем.

– Очень даже возражаем, – произносит мамаша: она так и кипит.

– Эй, пап, – обращается к нему Нельсон, – ты не принесешь мне еще пива?

– Сходи сам. У меня полные руки. – Тем не менее он останавливается перед Пру и берет ее маленькую рюмочку: – Ты уверена, что это хорошо для малыша?

Во вскинутом на него взгляде – холод. Он-то держится так по-отцовски и тепло, а у нее глаза точно прихваченная морозом трава.

– О да, – говорит она ему. – Вот пиво и вино пить плохо – от них раздуваешься.

К тому времени, когда Кролик возвращается из кухни, Кэмпбелл уже дал себя уговорить. Есть возможность сделать так, как они хотят: свадьба в церкви, свадьба, приемлемая в глазах всех этих Грейс Штул. Теперь, зная это, он уже не спешит. Под поистине девичьими ресницами глаза у него такие же черные, как у Дженис и у матушки, глаза Кернеров. Речь держит мамаша Спрингер – закругленные носы ее голубых кроссовок подрагивают.

– Не надо принимать все, что говорит мальчик, буквально. В его возрасте я сама не знала, во что я верю: я считала, что в правительстве сидят одни дураки, а вот гангстеры – люди правильные. Это было в пору сухого закона.

Нельсон сумрачно смотрит на нее такими же темными, как у нее, глазами.

– Бабуля, раз это так много для тебя значит, мне, право, все равно – пусть будет как будет.

– А что думает на этот счет Пру? – спрашивает Гарри, ставя перед ней любимый напиток. А может, думает он, эта ее застылость и маленькие паузы перед тем, как дать волю улыбке, объясняются просто страхом: ведь это в ней растет новая жизнь, а не в ком-то другом.

– Я думаю, – произносит она так тихо, что все замирают, чтобы услышать ее, – что в церкви было бы приятнее.

Нельсон говорит:

– А я – это уж точно – не хочу идти в эту жуткую новую бетонную мэрию, которую они построили на том месте, где был «Бижу». Один знакомый парень рассказал мне, что подрядчик положил себе в карман миллион, а в цементе уже появились трещины.

– Гарри, – с облегчением произносит Дженис, – я не прочь выпить еще кампари.

Кэмпбелл приподнимает свой вновь наполненный стакан – он ведь сидит чуть ли не на полу:

– Выпьем, люди добрые. – И излагает свои условия: – Обычно делается так: первая встреча, затем по крайней мере три беседы-поучения и наставление в христианстве. Будем считать, что это и есть первая встреча. – И дальше обращается уже непосредственно к Нельсону, при этом Гарри слышит, как в мягком бархатном голосе появляются вкрадчивые нотки: – Нельсон, церковь отнюдь не считает каждую брачующуюся пару парой святых. Но она требует, чтобы брачующиеся представляли себе, на что они идут. Не я даю клятву – ее даете вы с Терезой. Брак – это не просто обряд, это таинство, предложение Господа приобщиться к святости. И не только на миг. Каждый день, проведенный вместе, должен быть таинством. Вы чувствуете, какой это имеет смысл? В старом молитвеннике были прекрасные слова: там говорилось, что в брак «не следует вступать легкомысленно и вопреки совету, а должно вступать благоговейно, осторожно, по совету, на трезвую голову и в страхе Божьем». – Произнеся это, он осклабился и добавил: – В новом молитвеннике о страхе Божьем ничего не говорится.

– Я же сказал, я не против, – жалобно говорит Нельсон.

– И сколько эти беседы и наставления будут продолжаться? – несколько суховато спрашивает Дженис. Такое впечатление, будто она сидит на этом столовом стуле, а под ней – яйцо, из которого вот-вот вылезет цыпленок; Гарри говорит себе, что надо будет потрахаться с ней сегодня ночью, чтобы расслабилась.

– О-о, – тянет Кэмпбелл, закатывая глаза к потолку, – я думаю, принимая во внимание разные обстоятельства, мы могли бы провести все три за две недели. У меня тут, как сказал один священнослужитель, случайно при себе книжка-календарь. – Прежде чем добраться до нагрудного кармашка своего пиджака, Кэмпбелл с наигранным спокойствием выбивает табак из чубука трубки, и этот жест показывает Гарри все преимущества быть гомиком: весь мир для этого малого – сплошной спектакль. Он шагает по водам – вся грязь, предшествующая появлению на свет младенцев, никогда не пачкает его туфель. Перед таким снимаешь шляпу: ничто не трогает его. Вот это настоящая религия.

Какое-то чувство протеста, желание уязвить священника, возмутиться против этой так гладко прошедшей сделки побуждает Гарри сказать:

– Угу, мы ведь хотим, чтоб их обкрутили до появления младенца. А он ожидается к Рождеству.

– Это уже как Господу будет угодно, – с улыбкой произносит Кэмпбелл и добавляет: – Будь это он или она.

– В январе, – шепотом произносит Пру, поставив на стол рюмку.

Гарри не может сказать, довольна она или недовольна тем, как он с поистине рыцарской галантностью то и дело вспоминает о младенце, тогда как остальные стараются обходить это молчанием. Пока они договариваются о времени, Нельсон и Пру сидят на диване, точно пара больших тряпичных кукол, которых невидимые руки держат из-под подушек за торс и голову.

– У Фреда день рождения был в январе, – объявляет мамаша Спрингер и со вздохом пытается вылезти из вольтеровского кресла, чтобы проводить священника.

– Ох, мама, – говорит Дженис. – Да у одной двенадцатой земного шара день рождения в январе.

– Ятоже родился в январе, – произносит Арчи Кэмпбелл, вставая. И широко ухмыляется, показывая плохие зубы. – Родился после долгих молитв. Мои родители были люди пожилые. Удивительно, как я вообще появился на свет.

На другой день теплый дождь сбивает с деревьев в парке вдоль аллеи Панорамного Обзора пожелтевшие листья, когда Гарри и Нельсон едут через Бруэр в магазин. Парень там все еще persona non grate [26]26
  Нежелательное лицо ( лат.).


[Закрыть], но он попросил разрешения проверить, в каком состоянии находятся разбитые им машины, одну из которых Мэнни взялся отремонтировать. «Меркури», получивший два удара в бок, поврежден более серьезно, и для него труднее подобрать запчасти. Кролик-то думал продать его как лом, когда парень уедет в колледж, и списать в убыток. Но у него не хватило духу сказать мальчишке, чтобы он хотя бы не смотрел на останки. Потом Нельсон возьмет «корону» и съездит навестить Билли Фоснахта, пока тот не отбыл в Бостон учиться на врача-эндодонтолога. Однажды Гарри сверлили канал – у него было впечатление, что ему щекочут под глазным яблоком. Какой ужасный способ зарабатывать себе на жизнь! Но может быть, стопроцентно хорошего способа и не существует. Дворники на ветровом стекле, шурша резиной, безостановочно поют свою песню, а поток транспорта по Бруэру замедляет свой бег – по всему бульвару Акаций горят хвостовые красные огни. В Замке снова начались занятия, и желтые школьные автобусы маячат среди машин. Жаль, что он больше не курит, думает Гарри. У него возникает желание поговорить с парнем.

– Нельсон!

– Угу?

– Как ты себя чувствуешь?

– О'кей. Когда я проснулся, у меня немного болело горло, но я принял две таблетки витамина С по пятьсот миллиграммов, которые Мелани уговорила Бесси приобрести.

– Она была прямо помешана на здоровье, верно? Мелани. У нас до сих пор стоит на кухне ее «Гранола».

– Угу. Ну это было частью ее игры. Вы же знаете: игры в цыганку-мистификатора. Она все время читала этого гуру – забыл, как его звали. Произносится как чих.

– Ты скучаешь по ней?

– По Мелани? Нет. А почему я должен скучать?

– Разве вы не были по-своему близки?

Нельсон избегает прямого ответа.

– Слишком много она стала брюзжать под конец.

– Ты думаешь, они с Чарли поехали вместе?

– Понятия не имею, – говорит мальчишка.

Шуршание дворников, переключенных на среднюю скорость, заставляет Кролика вздрагивать всякий раз, как они проходят по стеклу, точно не он, а кто-то другой распоряжается в машине. Призрак. Совсем как в том фильме о «встречах с третьим миром», когда грузовик с Ричардом Дрейфуссом начинает весь сотрясаться и фары сзади светят вверх, а не сдвигаются в сторону. Кролик переводит скорость со средней на малую.

– Когда я спросил тебя, я имел в виду не здоровье. Скорее я имел в виду твое настроение. После вчерашнего.

– Ты имеешь в виду – из-за этого вонючего священника? А я не возражаю разика два сходить послушать его белиберду, если это нужно для чести Спрингеров или чего-то там еще.

– Я имел в виду, наверно, брак вообще. Нелли, я не хочу, чтобы тебя приневоливали.

Мальчишка так сидит, что попадает лишь в самый край поля зрения Гарри; впереди желтые автобусы сворачиваются к бруэрской средней школе, и цепочка машин снова начинает медленно ползти вдоль припаркованных автомобилей, усыпанных листьями, сброшенными с деревьев дождем.

– Кто говорит, что меня приневоливают?

– Никто не говорит. Пру кажется славной девушкой, если ты вообще готов к браку.

– Ты считаешь, что я не готов. Ты считаешь, что я ни к чему не готов.

Гарри выжидает, чтобы улеглась вспышка враждебности, и старается говорить рассудительно, как Уэбб Мэркетт:

– Знаешь, Нельсон, я не уверен, что есть такой мужчина, который был бы на сто процентов готов к браку. Про себя я точно знаю, что не был готов – иначе я не вел бы себя так по отношению к твоей матери.

– Что ж, да, – говорит малый несколько угасшим голосом: не удалось отца зацепить. – Но она свое взяла...

– Я никогда не имел на нее за это зуб. Да и на Чарли тоже. Ты бы должен это понять. После того как мы снова съехались, оба мы вели себя примерно. Даже изрядно веселились вместе. Мне только жаль, что нам пришлось склеивать свои отношения у тебя на глазах.

– Ну. – Нельсон произносит это словно задыхаясь, напряженно и продолжает смотреть себе в колени, даже когда Гарри резко сворачивает на Эйзенхауэр-авеню. Парень прочищает горло и говорит: – Если не считать истории с Джилл. Вот этого, могу поспорить, они не переплюнут.

При этом он издает нечто похожее на хмыканье. Джилл – священное имя для парня: он никогда не говорит о ней. Машина набирает скорость, спускаясь с холма, и детишки испанцев и черных, поднимающиеся на холм в школу, бездумно играют с опасностью, когда крылья машины чуть не задевают их, тем временем Гарри неуклюже продолжает:

– Времена, наверно, были такие.

– Многие ребята, которых я знаю по Кенту, рассказывали истории похуже.

– В этих новых традициях не все, по-моему, правильно. Девчонка переспала с парнем – о'кей, танго в одиночку не танцуют, на парне лежит определенная ответственность, никто не отрицает. А потом, насколько я понимаю, девчонка категорически отказывается делать аборт, хотя за эти двадцать лет вместе с уймой всяких не очень хороших вещей появилось и нечто хорошее, а именно: можно сделать аборт в открытую, в больнице, в чистоте и безопасности, все равно как вырезать аппендикс.

– Ну и что?

– Так почему она отказывается?

Мальчишка взмахивает рукой – Кролику кажется, что он сейчас схватит баранку; пальцы его крепче сжимают ее. Но Нельсон просто повел рукой, как бы показывая широту возможностей.

– У нее на это была уйма причин. Я сейчас забыл, какие именно.

– Я хотел бы услышать какие.

– Ну, во-первых, она говорила, что знает женщин, которых так изуродовали абортами, что они потом не могли иметь детей. Ты говоришь, это все равно как вырезать аппендикс, но тебе же никогдане делали аборта. Она не считает этоправильным.

– Я не думал, что она такая рьяная католичка.

– Она и не была ею, да и не является. Просто она говорила, что это противоестественно.

– А что естественно? В наши дни и в наше время, чтобы так попасться, это же неестественно.

– Ну, пап, она застенчивая. Недаром ее прозвали Пру. Пойти по такому поводу к доктору – да она в жизни не согласится.

– Еще бы она согласилась. Значит, застенчивая, а как ребенка сообразить, так не постеснялась. На сколько ты моложе ее?

– На год. Немного больше. Какое это имеет значение? Она ведь не просто хотела иметь ребенка, она хотела иметь ребенка от меня. Во всяком случае, так она говорила.