Текст книги "Путь к Эвенору"

Автор книги: Джоэл Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Подняв правый указательный палец и держа Око остальными, Андреа легонько коснулась внешнего уголка правого глаза. Там набухала слеза – дрожала, разрасталась, пока наконец не выкатилась из глаза, скатилась по щеке и вспыхнула, упав на одну из черных лент.

Там, куда упала огненная слеза, лента растаяла, осталась лишь дыра с рваным краем.

Андреа уронила еще одну огненную слезу, и еще, и еще – пока не полился огненный дождь, растворяя ленты тьмы, пока и от них, и от слез не осталась лишь щепотка пепла, которую Андреа, снова делая шаг вперед, просто стряхнула со своих туманно-белых одежд.

* * *

...и оказался в мерцающей мгле, стоя коленями на булыжниках. В ушах слышался дальний рев. Я поднялся на ноги. Куда бежать? Справа – я не столько видел ее, сколько ощущал – была стена, но вокруг меня сомкнулся туман, и в других направлениях могла быть и открытая степь, и зияющая бездна.

Господи, Энди, побыстрее там. Было бы очень приятно, если бы меня спасли хоть в последний момент.

Может быть, я сумею взобраться на стену. Если Бойоардо полезет за мной – я смогу прыгнуть на него сверху. Даже вдвое сильнее меня, он не был неуязвим. Если позволит время, я успею взобраться достаточно высоко, чтобы обрушиться на него, сшибить наземь – и если не придавить насмерть, то хотя бы оглушить, пока он не отбросил ограничения плоти, которые сам себе поставил.

Ну да. Размечтался. А еще меня Майской королевой выберут.

Туман поредел – и я увидел вырубленные в стене ниши, все разных размеров. И в первой, прямо у меня перед глазами – пару кроссовок.

Твою мать...

Это были не просто кроссовки. Это были именно мои старые кроссовки. По крайней мере та первая пара, что я запомнил.

Стах всегда предпочитал покупать уцененку, и выбрал пару какой-то фирмы – уж не «Пи-Эф Флаерс» ли? – которые производитель уценил из-за неровной строчки на швах. Неровный шов – чуть-чуть кривоватый, ничего страшного – был на них по-прежнему; как и маленькая потертость на подошве, где кто-то – вероятно, инспектор отдела контроля соскреб марку фирмы, когда кроссовки лишили права носить ее имя.

Та же синяя лента вдоль резиновой подошвы, те же плоские шнурки, чистые и белые, как в тот день, когда они были новые.

Они напомнили мне о быстром-быстром-быстром беге в жаркий летний день, о прыжках через изгороди, о задних дворах, где я крался, и не только тогда, когда за мной гонялся этот проклятый сенбернар, а просто потому, что было мне десять лет, было лето, а бегать, прыгать и красться – этим ты и занимаешься в летний день, когда тебе десять лет.

В следующей нише лежала перьевая ручка с белой точкой на колпачке, настоящий «Шеффер», и я знал, что, возьми я ее и сними колпачок, она начнет писать самыми черными в мире чернилами, потому что именно этими чернилами она писала, когда мамуля подарила мне ее – в тот день, когда я принес свой первый табель с одними четверками и пятерками. Откуда она знала, что я наконец принесу домой хороший табель? Или ручка все время лежала у нее, пока я учился в начальной школе?

Пять пятерок и три четверки, как гласил табель – он лежал в следующей нише и ждал меня.

Рассказ об этом занимает больше времени, чем занял у меня осмотр стены – вряд ли я стоял перед ней больше секунды.

Мой плюшевый медвежонок тоже был здесь: уродливый черно-белый панда, одно ухо оторвано, вместо глаз – стеклянные коричневые пуговки со старого пальто. Он лежал и терпеливо ждал – так же, как всегда лежал в изголовье моей постели.

Медведи – они такие.

Бойоардо говорил о Месте, Где Лишь То, Что Ты Любил, Может Помочь Тебе.

Теперь я понимал. В Эвеноре, в приграничье Фэйри, это было место с большой буквы «М», но для меня оно всегда было с маленькой буквы.

Я прожил уже немало лет и знаю многое не понаслышке. Пробегай все лето в паре уцененных кроссовок, и они войдут в твою жизнь: не только на те недолгие недели или месяцы что они продержатся, но на все то время, пока длятся жаркие летние дни после школы, пока существуют тугие, пружинистые шаги, которые возможны только в паре новых кроссовок, пока существуют изгороди, дворы и сторожевые псы, которые никак не могут быть такими огромными и острозубыми, как мне запомнилось.

Они были мои – навсегда.

Мой мишка был здесь. А раз он здесь – никаким кошмарам не добраться до меня: ведь мой мишка спит в головах моей кровати, готовый развеять дурной сон своим привычным теплом.

Здесь все было моим. Это было мое место.

В следующей нише лежал нож. Складной. Достаточно неказистый и меньше, чем мне помнилось, но на скаутском знаке была та самая царапина. Мой нож.

Этот нож подарил мне когда-то Большой Майк, много лет назад, и вот он здесь, у меня в руке, и знакомый рельеф пластиковых накладок под пальцами.

Ну да, на поясе у меня боевой кинжал, куда дальше достающий в бою. Но он всего лишь металл, всего лишь оружие.

А это – мой нож.

Он многое значил для меня, он был здесь, чтобы помочь мне. Что там говорил Ахира? Что-то про то, что не одни только люди в нашей жизни имеют значение, что стоит больше заботиться о том, что мы делаем своими руками, чем пользуемся, потому что мы вкладываем частицу себя во все, к чему прикасаемся.

И я знаю, что складной нож без стопора – глупость, а не оружие в драке, а потому раскрыл шило посреди колодки и зажал нож в руке, пропустив шило между пальцами. Один удар – и оно вонзится глубоко, сильно, сквозь кожу, в глаза Бойоардо.

Мой нож.

Давайте сюда демонов.

Вдалеке что-то взревело – звук одновременно знакомый и странный. Не рев зверя – рык мотора. Я уж столько лет не слышал звука мотора, до скольких считать не умею.

Из тумана вышел Бойоардо – точное мое подобие. Плащ вился вокруг его ног.

– Как мило с твоей стороны дождаться меня здесь, Уолтер Словотский, – моим голосом произнесло мое лицо. – Ты испортил мне игру; теперь я испорчу тебе. – Он улыбнулся. – Я всегда знал, что все кончится тут, в этом Месте.

Он нанес удар – но я закрылся левой. Она тут же онемела и повисла, но правая еще работала, и я нанес ему прямой в лицо.

– Пошел ты! – сказал я.

Он успел отклонить голову, но тонкое стальное острие вспороло ему щеку до самой кости. Он пошатнулся.

Но этого было слишком мало. Он ударил меня наотмашь, поднял и швырнул оземь. Я тяжело грохнулся на плиты, нож вылетел и канул в туман. Я пополз было за ним, но Бойоардо встал у меня на пути.

– Ты проиграл, – сказал он.

Дальний рев стал ближе.

Я узнал этот звук – Господи Боже, я узнал его! Восемь цилиндров, дающих мощность больше, чем у трех сотен лошадей, толкающих вперед тонны стекла и металла, раскрашенные черным и желтым, как шершень.

Ахира был прав. Нам надо заботиться о том, что мы создаем, чем владеем, с чем соприкасаемся, потому что в каждой из наших вещей есть частичка от нас – и нам надо думать о том, каковы мы. А в Место, Где Лишь То, Что Ты Любил, Может Помочь Тебе, лучше всего попадать, если ты был открыт миру и много с чем соприкоснулся, потому что неизвестно, что тебе здесь может понадобиться.

– Ошибаешься, Бойоардо, – сказал я. – Проиграл ты.

Дождь слез растворил черные путы, и Андреа сделала еще шаг через улицу, к мерцанию форпоста Фэйри.

– Она прошла! – с облегчением выдохнул Джейсон.

– Нет. – Ахира мотнул головой. – Она еще не дошла туда. Смотри.

Мерцание обретало твердость, сияние становилось стеной, что воздвигалась от земли и до небес.

Стеклянистые руки выросли из стены, они толкали Андреа и тащили ее, одни хватались за одежды, другие за волосы. Крохотные пальчики, обретая плоть, сжимались все крепче.

Она обратилась к другой странице своей книги – и, мгновение поколебавшись, начала читать.

С губ слетели слова, которых невозможно запомнить, и одновременно она, сунув книгу под мышку, коснулась правым указательным пальцем левого запястья.

Струйка крови побежала по ее руке, крупные алые капли золотели и искрились.

Она сложила левую ладонь чашечкой. Струйка крови бежала по руке и, свертываясь, собиралась в ладони. Когда от лужицы полетели золотые искры, Андреа вскинула руку и тряхнула ею – раз, другой, третий. Облако золотых искр превратило призрачные руки в туман – а потом и вовсе в ничто.

Высоко подняв Око, держа раскрытую книгу в свободной руке, Белая Андреа снова шагнула вперед.

– Ошибаешься, Бойоардо, – сказал я. – Проиграл ты.

Если уж помирать, то можно за те же деньги со смелыми словами на устах, но умирать я не собирался – здесь и сейчас. Он сам виноват: Место выбирал он. Возможно, в своей чужеродной жестокости он подумал, что будет забавно прикончить меня тут, в Моем Месте, – но его самонадеянность подвела его.

Это место было моим.

Сперва он мне не поверил. Потом улыбка его исчезла, глаза расширились. Взгляд его заметался из стороны в сторону в поисках пути к бегству – пути не существовало. С одной стороны была стена, с другой, из тумана, приближалась она.

Бойоардо попробовал сплутовать, попытался сменить облик – но было слишком поздно, да и скорость у него была не та. Прежде он менялся быстрее; теперь это выглядело так, будто он пытается принять слишком много обличий одновременно.

Тем хуже для него. Когда выступаешь против Большой Машины, не отвлекайся.

Это была одна из последних и несомненно лучшая модель Американской Большой Машины, зверь с мотором в три сотни лошадиных сил и львиным рьжом. Двухцветный, черно-желтый, как шершень, гибкое ветровое стекло, гнутые крылья и багажник, на котором можно разбивать лагерь.

Взвизгнув шинами, она обогнула меня – тонны черно желтой стали, взревев, вынеслись из тумана и врезались в Бойоардо, размазав его по стене.

Он попытался подняться, но Большая Машина дала задний ход, задымились шины – и она снова переключила скорость, припечатав его к стенке. Радиатор от удара погнулся, ветровое стекло пошло трещинами.

Бойоардо был настигнут в миг превращения. Он снова поднялся, весь разбитый, в крови, слишком слабый, чтобы сосредоточиться и измениться. Пальцы его змеились, когда он, защищаясь, вскинул сломанные руки.

– Нет, умоляю!

Жалость не остановила бы мою руку, да во мне и не было жалости. Нельзя играть с людьми, будто они игрушки, – и ожидать от меня сочувствия. Не стоит рвать тех, кого я люблю, на кровавые тряпочки – а потом взывать к моему состраданию.

– Давай, – сказал я.

Воздух перед Андреа сгустился – и стал черной стеной, отделившей ее от Посольства Фэйри.

Она вытянула правую руку – ту, что держала Око – и, не переставая шептать, сильно ударила по стене. На кончиках ее пальцев занялись огоньки – холодные белые и алые шарики, исчезавшие, когда касались черной стены.

Она пробормотала еще одно заклинание, и ударил гром – у Ахиры зазвенело в ушах. Но и гром бился о черную стену без толку.

Она шагнула назад, озираясь, словно решая не то, бежать или нет, а куда бежать. Андреа мотала головой: черные, тронутые серебром волосы мечутся по плечам, глаза плотно закрыты.

За раскатами грома Ахира не слышал ее слов – но ему и не надо было их слышать.

Он почувствовал, что подоконник под его руками пошел трещинами, – и заставил себя разжать пальцы. Ломай подоконники, не ломай – лучше не станет. Он снова ошибся. Он считал, что маг не знает, как далеко может углубляться в чары, за что именно будет заплачено разумом, когда произойдет эта жертва.

Сейчас было ясно, что Андреа знает: за следующее заклятие она заплатит большим, чем слезы и кровь.

Она выпрямилась, расправила плечи и раскрыла книгу на новой странице. Она читала медленно, внятно, а рука, сжимавшая Око, поднималась все выше – пока распрямленный указательный палец колдуньи не коснулся виска. Словно говоря: «Я напитаю тебя этим».

Правая ее рука вспыхнула – и, когда Андреа резко выпрямила ее, черная стена перед ней истаяла. Она запустила Оком в мерцание Посольства Фэйри – и упала на колени.

В дальней дали неспешно, задумчиво, очень по-эльфийски, прозвучал голос:

– Кажется, я вижу.

– Ну так не медли, – отозвался другой. – Воспользуйся этим и запечатай это все.

Мир озарился сиянием – и погас.

– Давай, – сказал я.

Большая Машина снова прибавила газу, шины взвизгнули на камнях, и в нос ударило паленой резиной.

Она врезалась в него в последний раз. Дым из размозженного радиатора смешался с туманом, когда она размазала по стене то, что осталось от Бойоардо. Она сдала назад, и он остался лежать: раздавленный, окровавленный, мертвый. Не знай я, кто это был, по останкам не смог бы сказать.

Медленно, с трудом машина подъехала ко мне, потерлась разбитым крылом, будто спрашивая – все ли со мной в порядке.

Мое Место таяло вокруг меня.

Я едва успел погладить холодный металлический бок. Я не знаю польского, да это и не имело значения. Она поймет, на каком языке ни скажи.

– Спасибо, надежный и верный слуга.

Тут туман поднялся вокруг, взвихрился, и меня с головой захлестнуло забытье.

Глава 27,
в которой отряд разделяется, и двое из нас отправляются в Холтунбим

Любое расставание несет в себе предвестие смерти.

Артур Шопенгауэр

Прощаться с другом надо так, будто один из вас не доживет до следующей встречи. Если хотите оставить что-то недосказанным, дело ваше... но будьте готовы, что оно останется недосказанным навсегда.

Уолтер Словотский

Я не помню, как мы туда попали, – помню только, как очнулся на плато над Эвенором. Похоже, что я добрался туда на автопилоте. Полагаю, это шоковая реакция: обширная коллекция ушибов и синяков доказывает, что мне досталось больше, чем пара ударов по голове.

Нет, первое воспоминание было не такое. Мы с Ахирой обсуждали случившееся, я смотрел вдаль, Андреа, завернутая в шерстяное одеяло, всхлипывала, прислонясь к плечу Джейсона.

Нас было семеро. Кто-то сидел, кто-то стоял – и все смотрели на развалины города. За спинами у нас горел костер.

Трое работорговцев сбежали – или просто решили уйти.

Эвенор перестал мерцать – и множество созданий, мерцавших в его переменах, были бесцеремонно вышвырнуты в здесь и сейчас. Стаи волосатых тварей дрались друг с другом в узких улочках; те, что несообразительнее, бежали оттуда, а порождения ночи, спасаясь от света дня, прятались в тень холмов.

Темные тени удирали из города, спасались от его цельности – кто стелясь по земле, кто взмывая в воздух, кто ныряя в Киррик. Я мог бы поклясться, что видел, как взлетел и умчался на юг дракон, – но я могу и ошибаться.

Вот что мне нужно было – это выпить. Не так – мне нужно было выпить с Тэннети. Возможно, мне нужно было, чтобы именно она – кивком и холодной улыбкой – сказала мне, что я все сделал правильно, хотя я и сам не пойму, с чего это мнение беспощадной психопатки вдруг стало для меня важным.

Будь оно все проклято, Тэннети.

Я все-таки решил выпить. Полез в свой мешок, выудил фляжку с «Отменным». Она была довольно тяжелой, там что-то еще оставалось – с полдюжины добрых глотков точно. Я вытащил пробку и от души хлебнул; пшеничное виски обожгло мне горло и согрело нутро, и тогда я протянул фляжку Ахире.

– Что ж, – задумчиво произнес он, – думаю, мы это заслужили.

Он сделал глоток и, к моему удивлению, предложил сосуд служительнице Длани.

Она подняла ладонь в знак отказа. Глаза ее – что живой, что стеклянный – не отрывались от зрелища внизу.

– Волшебные твари разбегаются – уходят в землю, в воздух и в воду, – сказала она. И добавила, склонив к плечу голову: – Таких я не видела с тех пор, как была совсем маленькой.

До меня только потом дошло, что большая часть порождений магии исчезла из Эрена много столетий назад.

Вскинув на плечи небольшой холщовый мешок, она повернулась и пошла в темноту.

Мне понадобилась почти минута, чтобы понять, что она ушла и больше не вернется. Ахира протянул флягу Джейсону, тот – Нареену.

Ваир хорошенько протер рубин примерно в монету размером и вставил его в проволочную рамку. Бросив в костер пригоршню порошка, он сквозь линзу всмотрелся в дым.

– Могло быть и хуже, – заметил он. – Возможно, сюда смогли бы проникнуть все фэйри. Если бы пролом не запечатали, если бы того, кто проделал его, не остановили. – Он взглянул на меня сквозь пламень рубина, потом сунул его в кисет на поясе и скрестил руки на груди. – У нас бы ничего не вышло, не сумей мы увидеть пролом – Оком. Вы отлично поработали – все вы. – Он поднялся. – Во всяком случае, так мне кажется.

Не сказав больше ни слова, он повернулся и канул во тьму. Я уверен – поклянусь чем угодно, – что он исчез, хотя еще должен был быть виден в свете костра.

Андреа, прислонясь к сыну, все еще плакала. Тихонько. Джейсон яростно на нас поглядывал – словно мы могли что-то сделать.

Нареен тихо и коротко засмеялся – так всегда смеется Умеренный народ.

– Тут ничего не поделаешь, юный Куллинан. Нужно просто перетерпеть. – Нареен подошел к ним, мягко, медленно оторвал Андреа от сына и взял ее ладони в свои заскорузлые лапищи. – Видишь ли, – сказал он вроде бы Джейсону, хотя на самом деле – Андреа, – те, кто наделен Даром, знают, что нет большего счастья, чем пользоваться им, совершенствоваться в нем. – Пальцы его гладили ее руки. – Все мы знаем, что, чрезмерно пользуясь Даром, слишком углубляясь в волшебство, мы рано или поздно встанем перед выбором: магия или здравый рассудок, но кто предпочтет здравый рассудок сиянию Мощи, омывающей твое существо?

Говорил он тихо – но каждое слово поражало Энди, словно удар. Она заплакала громче и попыталась вырваться. Но Нареен не отпустил ее.

– Нет, – сказал он. – Ты приняла решение. Ты напитала Мощь не разумом, но Даром. – Он что-то начертил в воздухе указательным пальцем, оставлявшим за собой быстро гаснущий багряный свет. – Своей способностью видеть в этом четкие письмена, а не багровое марево. И всем, что с этим связано.

Я вспомнил, как когда-то давно другой мой друг тоже пожертвовал своей способностью творить волшебство, и каким благом это для него обернулось. И понадеялся, что для Андреа это тоже обернется к лучшему. А может быть, и нет.

Нареен наклонил голову – возможно, восхищаясь, возможно, чуть снисходительно.

– Мое восхищение, – сказал он.

Потом опустил Энди наземь. Она совсем не изящно уселась на корточки и спрятала лицо в ладонях. Нареен повернулся уходить.

– Подожди пока! – Джейсон протянул к нему руку. – Погоди. Я... то есть мы – мы помогли вам. Теперь мне нужна кое-какая помощь от тебя. – Он сглотнул слюну. – Здесь где-то один мой друг. Бродит вокруг, творит... жуткие вещи. Мне нужно его найти. Помоги мне.

В лице его снова была Куллинанова жесткость. Не важно, что он любит мать, не важно, что она, плача, сидит на земле у его ног – у него есть дело, и он намерен это дело сделать.

Нареен кивнул.

– Помогу – немного.

– Согласен.

Черт. Трудно быть Гераклом... Только расчистишь авгиевы конюшни – а тебя уже за Пегасом посылают.

Ахира взглянул на меня. Он улыбался.

– Что я сейчас скажу?

Я улыбнулся в ответ:

– Спроси Джейсона. Пусть тренируется.

Джейсон немного подумал.

– Что кто-то должен доставить матушку домой, но я слишком молод и глуп...

– Неопытен, – вставил гном.

– Похожие качества, – добавил я.

– ...чтобы отпускать меня гулять одного. – Он с трудом проглотил слюну. О Тэннети он ничего не стал говорить. Не знаю, почему это было так важно для него – было, и все. – А потому, – продолжал он, – одному из вас лучше пойти со мной. Тому, кто лучше умеет держаться подальше от неприятностей, а не тому, кто лучше умеет в них впутываться.

Ахира улыбнулся мне:

– Интересно, про кого это он?

Джейсон повернулся ко мне и одарил меня еще одним суровым куллинановским взглядом. Не сказать, чтобы он на меня действовал.

– Присмотришь за матушкой? – спросил он таким тоном, будто это не приказ, а просьба.

Но это как раз нормально.

– Само собой, – сказал я. – Андреа нужно отдохнуть. Мы здесь переночуем, а утром двинемся через горы.

Чтобы добраться до Баттертопа, холма к северу от Оллервела – ближайшего из постоянных мест встреч с Эллегоном, – нужна примерно неделя. Там мы сможем дождаться, пока он не заглянет на очередном облете – кладем еще несколько дней, самое большее – декаду. Мне случалось прожить на подножном корме и дольше.

Только отдыхать мне толком не придется. Этой ночью – уж точно. Кто-то должен остаться на страже, а плачущая без остановки женщина – на мой взгляд, не самый лучший часовой.

Нареен ободряюще улыбнулся:

– Об этом не тревожься. По крайней мере сегодня ночью.

Вообще-то мне сильно бы не понравилось, что гномий маг читает мои мысли, если бы не его заразительная улыбка. Он полез в кошель и вытащил стеклянный шарик размером с крупную гальку. Положив шарик прямо на воздух, он коснулся его большим пальцем и что-то пробормотал. Шарик закрутился.

– Спите спокойно. При опасности он закричит. А мы чем быстрее уйдем, тем быстрее сможем отплыть в Артивен.

Я хотел было спросить, как они собираются находить дорогу в кромешной ночной тьме, – но Ахира постучал себя по лбу.

Инфразрение, вспомнил?

А, да.

Ахира кивнул.

– Долгие проводы – лишние слезы?

– Верно.

Я быстро пожал руку Нареену, быстро обнял Джейсона – что он перенес с похвальным терпением – и только потом повернулся к Ахире.

– Смотри там, коротышка, – сказал я. – И если я понадоблюсь...

Он кивнул – один раз – и коротко улыбнулся. «С нами все будет в порядке, – сказала улыбка. – Но если вдруг понадобишься – дадим знать». Тяжелая рука крепко сжала мое плечо.

Они ушли; я подбросил сушняка в костер.

Внизу в закатном свете стоял Эвенор – пустой, без малейших признаков жизни, если не считать мерцающего купола в самом его центре.

* * *

Как же здорово, что Нареен оставил на страже этот свой шарик! Я могу еще вспомнить, как расстилал на траве одеяло и укладывался на него, но дальше – пас. Не успев лечь, я отрубился.

И спал как убитый до самого рассвета – разбудило меня слабое «дзынь!» разбившегося о камень шарика.