Текст книги "Путь к Эвенору"

Автор книги: Джоэл Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Джоэл Розенберг
Путь к Эвенору

Пролог

Все тот же сон.

Все тот же кошмар.

Мы рвемся прочь из Ада, целой толпой мчимся по осклизлым коридорам. Тут все, кого я любил, – и еще другие лица, знакомые и незнакомые.

За нами гонятся вопящие демоны – похожие то на персонажей мультфильмов, то на расплющенных или вытянутых волков, и я боюсь их до судорог, до того, что дыхание перехватывает в этом мерзком вонючем воздухе. Надо мной хотят сомкнуться стены, и я отталкиваю от себя их склизкую, пышущую жаром поверхность.

Выход перед нами – дыра в стене, – и мы рвемся вперед. Я не знаю точно, кто уже вырвался, но надеюсь, что дети мои среди них.

Кто-то уже прорвался, но остальным надежды нет: демоны уже рядом, вот-вот настигнут.

И тогда я вижу его – Карла Куллинана, отца Джейсона. Он стоит над толпой, на голову выше всех, лицо его сияет, на руках, на груди, на бороде – пятна засыхающей крови.

– Надо удержать коридор, – говорит он. – Кто со мной?

И улыбается, будто мечтал об этом всю жизнь, чертов болван.

– Я, – откликается кто-то.

Из толпы выходят люди – все окровавленные, некоторые искалечены. Я вроде бы узнаю Костюшко и Коперника, хотя мне всегда казалось, что они должны быть выше.

Вперед выходит китаец с лицом будды – оно лоснится от пота, на который он не обращает внимания.

– Бодисатва есть тот, – говорит он, – кому невместно ступать на небеса, покуда все человечество их не достигнет.

Возникает еще один человек – прямой, острый, как клинок, он словно не замечает, что у него грудь разрублена справа до самой печени.

– Конечно, – говорит он, занимая место рядом с гибкой женщиной с острым ястребиным лицом, одетой в погребальный саван. Саван этот пылает так жарко, что она стонет от боли, но это не останавливает ее.

– Moi aussi, – говорит она.

Сквозь толпу вместе проталкиваются двое незнакомцев.

– Еще раз, мастер Ридли, – говорит один со звонким британским акцентом.

Другой качает головой и устало улыбается.

– Я было подумал... но – нет, еще раз. Коренастый тип с бородой лопатой, безумным взглядом и петлей на шее становится бок о бок с самим Джорджем Паттоном.

Человечество несется мимо нас потоком, и единственное, что я могу, – не дать ему себя смыть.

Коридор узок – не больше двадцати футов шириной, – но всем тысячам, что стоят сейчас в нем, сцепившись руками в живую цепь, не перекрыть его.

Нужен еще один, чтобы замкнуть цепь, – иначе все впустую, а демоны приближаются.

Еще один. Всегда нужен еще один.

Карл смотрит на меня, все смотрят на меня: Браун, Ридли, Жанна, Ахира, Гораций, все они – и он, с окровавленным недоуменным лицом.

– Уолтер! – говорит он. – А ты чего ждешь?

И тут я просыпаюсь.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДЕЛА ДОМАШНИЕ

Глава 1,
в которой я провожу утро в замке Куллинан

Если вам в сексе не хватает неистовства, попробуйте в следующий раз малость шевелиться.

Уилл Шеттерли

Меня зовут Уолтер Словотский.

По моим прикидкам, где-то через декаду я шагну в свой сорок третий год – и, может, наконец повзрослею. За последние лет двадцать я перебывал героем, купцом, агрономом, вором и политическим фанатиком в духе Джефферсона. Ах да – и убийцей. Оптом и в розницу. В общем, на все руки мастер.

Вдобавок я умудрился прижить двух дочерей (это те, о которых я знаю – я... гм... не прочь развлечься на стороне), изречь добрую сотню недурных афоризмов и переспать со столькими еще более недурными женщинами, о скольких в колледже не мог и мечтать; в том числе с будущей женой моего второго лучшего друга (тогда мы еще не были так уж дружны. Когда он узнал обо всем, то едва не убил меня – но кончилось все тем, что мы подружились) и несколькими годами позже – с его приемной дочерью (об этом он так и не узнал; иначе непонятно, чем бы дело кончилось).

Вот так и жил я год за годом, а теперь собираюсь серьезно свою жизнь поменять. Для разгона можно начать хотя бы с еды.

Еда для меня – дело серьезное.

Местный народ, включая и меня, собирался на завтрак.

Вселение в новый замок отнимает кучу времени и разжигает аппетит. Я же и без того никогда на его нехватку не жаловался, даже с похмелья.

– Передай, пожалуйста, окорок, – попросил я.

По вкусу нитритов я совсем не скучал: в Биме потрясающе коптят свинину. При одной только мысли о бобах с копченым бимстренским окороком у меня рот наполняется слюной.

– Торопишься? – Джейсон Куллинан взмахнул вилкой. – Отец всегда говорил, что смерть вполне может подождать, пока ты позавтракаешь.

Для этого предрассветного часа он был отвратительно свеж. Лицо умыто, темно-каштановые влажные волосы зачесаны назад, глаза ясные. Распусти он сейчас пушистый хвост, я бы не слишком удивился.

У меня же во рту стоял вкус прогорклого виски пополам с желчью, болела голова. Вчера вечером я слегка перебрал, но, судя по ощущениям, только слегка: голова у меня всего лишь гудела, а не раскалывалась.

Допустить, чтобы пропала хорошая еда, – грех, а я стараюсь зря не грешить. Так что я откусил добрый кусок ветчины и запил ее глотком молока из глазурованной кружки – свежее молоко, но недостаточно холодное. От по-настоящему холодного молока должно ломить зубы.

– Мальчик мой, – сказал я, – твой отец украл эту фразу у меня. Как почти все, что ему удалось хорошо сказать.

Наградой мне была быстрая белозубая улыбка – та самая, которой славился его отец.

Хотя его щеки и покрывала десятидневная темная поросль, думать о Джейсоне как о взрослом мне было трудно – слишком уж юным он выглядел.

Глаза его затуманились, словно он о чем-то задумался, на миг будто выглянула другая сторона личности его отца и взгляд стал далеким, холодным. Но миг миновал, он снова выглядел пятнадцатилетним, хоть и был на пару лет старше. Славный парень.

Джейсон Куллинан очень похож на мать. У него ее рисунок скул, линия волос на лбу, теплые черные глаза. Но немало в нем и от Карла Куллинана – главным образом в подбородке и развороте плеч. Я сказал бы, что порой это пугает меня, но всем известно, что великий Уолтер Словотский не знает страха.

Из чего можно лишь заключить, что всем известно далеко не все.

– А окорок передашь? Я показал на блюдо.

Тэннети наконец соизволила передать его.

Что сегодня за спешка? – поинтересовалась она.

При чем тут спешка? Просто я голоден.

Когда – много лет назад – я впервые увидел Тэннети, она выползла, шатаясь, из фургона работорговцев: наш с Карлом летучий отряд перехватил тогда очередной невольничий караван. Тогда она была из тех, на ком взгляд не задержится: тощая, неприметная, даже шрамов запоминающихся не было.

Не сказать, чтобы прошедшие годы сильно украсили ее. Костистое лицо Тэннети чуть оплыло – наверное, с утра повязка свободно болталась на пустой глазнице. Она почесала шрам, что змейкой обегал ее здоровый глаз, и мотнула головой, чтобы откинуть волосы с глаз... то есть с глаза. Похоже, опускается Тэннети: в прежние годы она не позволила бы себе отрастить такие патлы.

Прежние годы. Со стариками та беда, что у них прежние годы всегда лучше нынешних. Но я не верю старикам – возможно, потому, что память у меня чересчур хорошая. Слишком много дней проведено в дороге, когда спать приходилось на голых камнях, да и то урывками: впереди всегда ждала какая-нибудь засада. Да мы тогда и сами старались нарваться на засаду – это входило в задачу.

– Ну? – сказал Джейсон. – Так что ты собрался делать сегодня утром?

– Свидание у меня, – отвечал я. – С луком, стрелами и кроликами. Или с оленем. А впрочем, может, и нет. Может, свидание будет с дубовым суком. Да нет, не повеситься – пострелять в него из лука.

Тэннети кивнула.

– Ты и гном?

Я не удивился. За все эти годы Тэннети не заметила, что Ахира не любит охоты. Даже для пропитания – если уж совсем не припрет; о спорте и говорить нечего.

– Эти игры не по нему. Ахира еще спит.

Вчера мы засиделись далеко за полночь, а сейчас солнце только-только взошло. Если кто и упрекнет Ахиру – то только не я. Предрассветные часы – время, когда я люблю забираться в постель, а не вылезать из нее. Для меня совершенно необычно быть на ногах в это время, но я давным-давно усвоил, что если поступать так, как тебе несвойственно, сохранишь молодость – а порою и жизнь.

А возможно, я просто обманываю себя. С логикой у меня всегда было плохо. Возможно, я встал в такую рань из-за дурных снов. И из-за Киры.

Я налил себе еще чаю. Не знаю, чего У'Лен подмешивает в заварку, но у него очень приятный ореховый привкус. Не скажу, чтобы я рискнул пить такое в походе – запах будет чувствоваться в поту весь день, а может, и дольше. Если ты в разведке – ешь, что едят местные. Но дома пить этот чай – одно удовольствие.

Джейсон посмотрел на меня внимательно поверх кружки.

– У тебя все в порядке?

– Все отлично, – беспечно отозвался я.

Ложь всегда давалась мне легко. Последнее время меня беспокоит плохой сон, и не только он. После нескольких лет улучшения Кире опять стало хуже. Есть вещи, которые не излечить даже времени. Словно нарыв в душе – сидит глубоко, не добраться, и гноится. Будь оно все проклято. Моей вины тут нет.

Задолго до того, как я встретил – и освободил – ее, с Кирой обращались очень дурно. Один из ее хозяев был более чем жесток, и хотя это не оставило шрамов на ее теле – можете мне поверить: в прежние дни мы с ней изучили этот вопрос весьма подробно, – но глубоко впечаталось в душу; рубцы гноятся и по сей день.

Тут нужно чудо, а у меня под рукой – ни одного подходящего.

Считается, что мы – пришельцы с Той стороны – умеем творить чудеса, но это лишь кажется. Просто мы принесли с собой кое-какие умения и навыки – ну и конечно, обрели кое-что при переходе. Изначально в нашей семерке я оканчивал сельскохозяйственный факультет, Джеймс Майкл Финнеган должен был стать компьютерщиком, Лу Рикетти инженером-строителем, Карл был профессиональным дилетантом, Андреа специализировалась по английской литературе, Дория изучала микроэкономику, Джейсон Паркер (мир его праху; он погиб, не прожив на этой стороне и двадцати четырех часов) – историю.

По-настоящему вылечить Киру на Этой стороне нельзя; возможно ли это было бы на Той – спорный вопрос, если кто любит бесполезные споры. Психотерапия, возможно, и помогла бы, но и она не творит чудес.

Свое лекарство я мог бы, возможно, найти через две комнаты от наших с Кирой покоев – в постели у приемной сестры Джейсона, Эйи. В том случае, разумеется, если бы она согласилась начать снова то, что мы закончили.

Есть и другой вариант – снова на дорогу, в поход.

Ни то, ни другое меня не устраивало. Восстанавливать отношения с Эйей – опасно; к тому же самым разумным было на время осесть в баронстве у Джейсона, сохраняя форму, – до тех пор хотя бы, пока не придет весточка от Микина.

И еще мне не нравится жить под одной крышей с Бреном, бароном Адаханом – хотя на самом-то деле он остался здесь, чтобы помочь семье обжиться в замке – или чтобы не расставаться с Эйей.

А больше всего мне не нравится, что Вселенной плевать на то, что мне нравится, а что – нет.

Джейсон подцепил последний кусок окорока и плюхнул его на мою тарелку.

– Сюда еще еды! – крикнул он. Ответа не последовало: обслуживание тут далеко от идеала.

Тэннети покачала головой.

– Не то что в прежние дни. Слуги подскакивали, не успеешь отдать приказ.

Джейсон сделал ей знак уняться. Сработало, разумеется, – да и что удивительного? Пробыв кучу лет у Карла телохранительницей (это самое подходящее слово), теперь она исполняла ту же роль при его сыне.

Мы втроем сидели за круглым столиком в закутке повара при замковой кухне – крохотной комнатушке между кухней и трапезной залой. Ее забранные мутным стеклом окна изнутри и снаружи защищали решетки.

За столом – и в комнатке – могло поместиться человек восемь-десять, поэтому Джейсон и выбрал ее для семейных завтраков, когда три недели – пардон, две декады – назад мы прибыли в бывший замок Фурнаэль. Отныне и впредь – замок Куллинан.

Сквозь звон тарелок и чашек до меня доносился из кухни голос распекающей поваренка У'Лен – сперва звенящий от притворного гнева, потом перешедший в привычное громовое ворчание.

Есть разные теории. Если принять, что в слугах прежде ценится опыт работы с теперешними хозяевами замка, то следовало бы полностью поменяться штатом с Томеном Фуриаэлем... простите, с Императором Томеном. План А: так и сделать, и хрен с ним. План Б: оставить на службе всех, кого только можно, исходя из теории, что главное для работников – знакомство с местными условиями. Баронский замок требует двора вчетверо меньшего, чем императорский.

На самом-то деле оба варианта разумны, сгодился бы и тот, и другой – вот только мнения Уолтера Словотского никто не спросил. Мы с Ахирой учим парня тому, что называем «семейным бизнесом», но управление замком в него не входит, так что наши мнения мы держим при себе.

Так что неудивительно, что Джейсон выбрал компромисс, противоречащий обеим теориям: привез с собой кое-кого из своих и оставил на работе почти всех местных, чтобы они тут толкались и мешали друг другу.

Поэтому рулеты пригорали, мои комнаты стояли неметенными – хотя цветы в них менялись ежедневно, – а чтобы принять горячую ванну, требовались особые приготовления – и масса усилий.

Тэннети переглянулась с Джейсоном; тот кивнул, и она повернулась ко мне.

– Пойти с тобой?

– Что?

– Пойти с тобой? На охоту? – Она склонила голову набок. – Мы ведь об охоте говорим?

– О ней. Нет, спасибо, не нужно. – Не успев это сказать, я передумал: – Впрочем, если тебе больше нечем заняться, пошли.

Лишнее оружие никогда не помешает, если только не перегрузиться им, как Белый Рыцарь, а Тэннети и есть оружие. И оружие отличное.

Она улыбнулась.

– А то здесь нечего убивать, кроме времени.

Мне было бы куда спокойнее, не скажи она этого. Я хотел с утра пострелять из лука – отчасти просто смыться из замка от всех неприятностей, но в основном ради тренировки, а не добычи. Я не против добывать себе обед – в свое время, обучаясь на мясопромышленника, я забил и разделал немало коров, – но в восторг это меня не приводит. Зато Тэннети этим просто наслаждается – потому-то охота с ней мне и не по нраву.

Честно говоря, я готов был уже отказаться. Игра с оружием – неадекватная подмена по Фрейду, каким бы большим и мужественным ни был лук и как бы далеко ни посылал он стрелу.

Джейсон нахмурился. Порой я могу читать мысли: дать разрешение Тэннети было просто, куда труднее решить другое: запрещает ему долг пойти с нами, разрешает – или требует?

В конце концов мальчик решил развлечься, хотя я бы не стал гадать, из каких соображений.

– Давненько я не охотился, – сказал он, сбрасывая со своих плеч бремя мировых проблем.

И слегка эти самые плечи с облегчением расправил.

Был у меня соблазн устроить из этого урок насчет того, что приглашения он от меня не слышал, но я решил, что не стоит. Джейсон почти не отдыхал с того времени, как обменял Серебряную корону императора Холтубима на баронство, – пусть погуляет одно-то утро.

– Давай-давай, – сказал я. – Присоединяйся.

– Доброе утро!

В комнатку вошла Эйя Куллинан, следом за ней – чуть не наступая ей на пятки – моя дочь Джейни. Эта парочка вечно усложняла мне жизнь, одновременно ее украшая.

– Доброе утро, папуля! Всем доброе утро! – Джейни наклонилась и чмокнула меня в щеку. Короткие черные волосы, кудряшки вечно падают на глаза, тонкие, округляющиеся день ото дня руки и ноги, мужские кожаные штаны и шелковая, стянутая на узкой талии блузка (все, что надо, подчеркнуто): моя юная дочь. Шестнадцатилетка, но шестнадцать на Этой стороне – это вам не шестнадцать на Той. Здесь взрослеют не в пример быстрее, чем там.

– Доброе утро, лапонька, – ответил я.

Она плюхнулась на стул рядом с Джейсоном и потянулась к караваю, а Эйя на миг застыла: раздумывала, куда бы сесть. Я не возражал: любовался.

В ясных, чуть раскосых глазах светился недюжинный ум. Часть выгоревших волос она собрала в конский хвост, остальные, прикрывая скулы, обрамляли ее лицо. Одета она была – насколько вообще она была одета – в короткое платье белого шелка с наискось отрезанным подолом: с правой стороны чуть прикрывая колено, с левой он поднимался к середине бедра. Вид отличный, но все же это она зря: охранники тут неотесанные.

Джейсон окинул приемную сестру хмурым взглядом.

– Выполнишь мою просьбу? Она склонила головку к плечу.

– Смотря что попросишь.

– Надевай на себя что-нибудь, прежде чем выйти из спальни, если не трудно.

Интонации хозяина дома пока что давались ему не вполне, но все же прозвучало это куда лучше, чем прежде.

– А это, по-твоему, что? – Она провела рукой вдоль бока.

– Кошмар. Не знаю, как принято было в Бимстрене, но здесь так не пойдет.

– Ага, – не столько согласилась, сколько отмахнулась она. Улыбнулась мне и села рядом, на миг коснувшись рукой моего плеча; нога ее в это время прижалась к моей. Не искушение – просто касание.

Кто-нибудь объяснит мне, почему температура у женщин на два градуса по Фаренгейту выше, чем у мужчин?!

И почему я вечно влипаю из-за женщин в неприятности?

На самом-то деле все просто: мне нравятся те из них, с кем я сплю, независимо от того, что на них надето. Добавьте к этому некоторую толику ухоженности и... гм... обаяния, вычтите растерянность, которую любой мужчина чувствует рядом с красивой женщиной, – и вперед, навстречу счастью – или приключениям на свою задницу, это как посмотреть.

Тэннети задумчиво рассматривала собственные ногти.

– Я бы не волновалась. Если здесь и есть кто, до кого не дошло, что с ним будет, тронь он Эйю или Джейни хоть пальцем – я ему объясню.

– Премного благодарю, Тэн, – с набитым хлебом ртом заявила Джейни, – но я умею объяснять и сама.

– ...а коли мне понадобится помощь – так всегда можно кликнуть Дарайна, Кетола и Пироджиля. – Тэннети изучала острие ножа – я и не заметил, как она его вытащила. Я же говорю: рано поутру я не в форме. – Хотя не думаю, что помощь понадобится.

Джейсон отмахнулся:

– Я не это имел в виду. Мне вовсе не хочется, чтобы Брен подскакивал всякий раз, когда кто-нибудь на нее взглянет.

– Не волнуйся, – улыбнулась Эйя. Мысль, что Брен Адахан может ревновать, развеселила ее. – Чем больше он будет следить за мной, тем меньше времени у него останется, чтобы лезть к Джейни. Мужчин, знаешь ли, надо чем-то занять, как Джейни сказала мне ночью.

Она взглянула на Джейсона, потом покосилась на меня: обратил ли я внимание. Я сделал вид, что нет, и она улыбнулась опять.

Джейсон чуть покраснел. Лицо Джейни было совершенно бесстрастно; перед тем как повернуться к Джейсону, она стерла с него усмешку.

Думаю, ожидалось, что я взовьюсь, но я не из тех родителей. Меня, извините, совершенно не волнует, что моя дочь занимается любовью. Пока она дважды в год наведывается к целителям Пауканов и сама обо всем думает – а я позаботился приучить ее к этому, едва у нее начались месячные, – мне остается только надеяться, что она получает удовольствие.

С тем, кто попытается принудить ее или причинит ей боль, я поговорю по-своему, но это уже, черт побери, не называется секс. С подобной мразью я поступлю так же, как когда-то с последним хозяином ее матери – тем самым, что ее насиловал. (Нет, я не стану делать это медленнее. Лучше от этого ему не будет, да и менее мертвым ом тоже не станет.)

Тем не менее считается, будто я не знаю, что происходит между Джейни и Джейсоном. Так проще. У нас с мальчиком и без того полно, о чем спорить.

А Эйя продолжала:

– Однако, если мне понадобится совет насчет моего поведения, я непременно обращусь к тебе.

Джейсон ни о чем не подозревал. Он не из тех, кто умеет скрывать подобное знание. Джейни тоже не показала, будто что-то заметила, но это ничего не значило.

Я улыбнулся Эйе, как добрый дядюшка племяннице – надеюсь, это так и выглядело. Нам с ней нужно о многом поговорить наедине, но это отдельная песня.

Кстати, о песне. В каком ключе ее играть?

Одна моя подруга с отделения английской драмы любила повторять театральное присловье: «Спьяну и в пути – не считается». Пьяными мы не были, но были в пути. И, честно говоря, нам обоим было очень хорошо.

Перед моими глазами стояла другая женщина, которая больше не позволяла мне касаться себя, которая твердила мне о любви, но никогда не смеялась, даже не улыбалась в моем присутствии, а по ночам плечи ее тряслись от беззвучных рыданий. И вот скажите мне, как спать с этой, а не с той, что засыпает в твоих объятиях, щекоча дыханием твою шею, чьи ноги переплетаются с твоими, а сердце бьется в такт твоему?

Но нельзя бросить жену, с которой прожил почти двадцать лет, потому только, что она эмоциональная калека, и нельзя бросить ее ради более молодой потому лишь, что от ее прикосновений ощущаешь себя вдвое моложе.

Все это разумно, но что делать – я просто не знал. И от этого чувствовал себя стариком.

Когда я был моложе, я всегда знал, что делать.

Я оттолкнулся от стола, потому что этот поступок казался мне правильным в тот момент. Земля не разверзлась и не поглотила меня. Это всегда добрый знак.

– Мы с Джейсоном и Тэннети идем на охоту, – сообщил я Эйе.

Она не то не поняла намека, не то не приняла идеи.

– Желаю повеселиться. – Она потянулась за рулетом. – Брен еще наверху?

Я помотал головой.

– Не видел.

На миг я подумал, уж не отводят ли мне таким манером глаза – на случай, если она по ночам пробирается в комнату Брена, как Джейни – в комнату Джейсона, потом решил не забивать себе голову гаданиями. Мне все равно, кто с кем играет в постельные игры, пока сам я не сплю один. Что в последнее время стало для меня проблемой. Одной из.

А кроме того, существует Закон Словотского, уж не помню какой: «Не пеняй любовнице, если она изменяет тебе с будущим женихом».

К чертям это все. Не о чем мне больше думать, кроме как о постельных играх... Я встал.

– Я пошел, ребята.

Тэннети оторвала кусок хлеба с добрый кулак, макнула его в мед и тоже поднялась.

– Пойдем чего-нибудь подстрелим.

Замок спал в золотистом утреннем свете – во всяком случае, это касалось придворных Карла. Он всегда спал или старался спать долго, а У'Лен не стала ничего менять – то ли в память о нем, то ли по привычке.

– Встречаемся на конюшне, – сказал я Тэннети и Джейсону.

Она кивнула и побежала к черной лестнице, а Джейсон удалился полной достоинства походкой. Я направился к двухкомнатным покоям, которые делил с женой. Впрочем, возможно, покои эти можно было бы назвать и трехкомнатными – учитывая потайной ход в комнату за соседней дверью. Что с того, что комната эта не занята, а с нашей стороны потайной ход заперт? Мне приятно думать, что я всегда могу незаметно выйти; однако мысль, что кто-то может так же незаметно войти, меня совсем не радует.

Кира раскинулась на постели. Одеяло соскользнуло, почти по бедро открыв длинную ногу. Солнечный свет играл на золотистых волосах, тихонько – в такт дыханию – поднимались и опускались груди, губы чуть приоткрылись – доверчиво, невинно, маняще...

Я почувствовал себя обманутым. Мне хотелось прилечь рядом, обнять ее – на миг, прежде чем уйду, – но сделать этого я не мог. Запрещено – когда она спит. Таковы правила. Не мной установленные. Кира отлично умела добиваться выполнения своих правил. Зовите это пассивной агрессией, если угодно, – но она обижается, когда я пытаюсь что-то менять.

Проклятие.

Я сменил полотняные штаны на кожаные – пробираться сквозь подлесок в них безопаснее – и влез в охотничью куртку и в двойную наплечную кобуру, сшитую для меня Кирой. Затянув на талии перевязь, я заткнул за нее дополнительную связку метательных ножей.

Свою лучшую пару пистолетов я храню в дубовой шкатулке с хитроумным замком – надо одновременно нажимать на крышку и отодвигать защелку. Оба пистолета смазаны, заряжены и готовы к действию. Я сунул их в кобуру. Прекрасно, кстати, сделанную: один пистолет оказывается чуть выше, чем надо, зато другой – его удерживает на месте скрытый в коже U-образньый шнурок – прячется прямо под мышкой, рукоятью вперед: выхватил, взвел, выстрелил.

Что до меня – я куда охотнее держал бы свои пистолеты для безопасности незаряженными. Ну, может, когда-нибудь так и будет. Пара Джейсоновых шестизарядных – первые на Этой стороне, но вряд ли они останутся и последними. С револьвером и устройством быстрого заряжания все просто – выщелкнуть барабан, защелкнуть устройство заряжания работы Рикетти, защелкнуть барабан, и пусть кожух заряжалки летит куда хочет – и можно бабахать. И это в худшем случае: я бы все равно держал револьвер заряженным, доверившись нелицензированной переделке предохранительной планки Ругера работы Рикетти.

А вот чтобы зарядить кремневик, нужно не меньше минуты, а я ни разу еще не оказывался в ситуации, когда мог бы сказать себе: «А знаешь, неплохо бы через пару минут иметь заряженный пистолет».

Ни разу. Заряженное оружие или не нужно вообще, или нужно немедля.

Маленькая фляжка с раствором «драконьего рока» лежала на бюро, тщательно залитая воском, и я еще раз проверил пробку – отчасти потому, что мне не нравится запах настоя, но главным образом потому, что у одного моего друга на эту дрянь жуткая аллергия: он, видите ли, дракон. Хотя твари, сотворенные не из плоти, а из магии, на которых и действует «драконий рок», давно изгнаны из Эрена – люди и волшебные существа с трудом уживаются рядом, – ходят слухи о нашествии тварей из Фэйри, а Джейсону во время поисков на Киррике довелось самому видеть каких-то невиданных зверей.

А потому я сунул фляжку в куртку.

И последнее, хоть и не менее важное. Две терранджийские гарроты. Я рассовал их по особым кожаным карманчикам. Жуткая вещь – тонкая гибкая струна сделана из пружинящей колючей проволоки, шипы загнуты внутрь, так что вам остается лишь затянуть удавку. Пропустите деревянную ручку сквозь петлю, набросьте петлю через голову на шею, один раз хорошенько дерните – и все, можете отпускать. Чтобы снять гарроту, бедолаге пришлось бы сперва повернуть удавку рукояткой вперед, потом пропустить ручку назад и только после этого – стянуть через голову петлю.

Не сможете накинуть ее на голову? Никаких проблем: захлестываете удавкой шею, пропускаете ручку в петлю и тянете. Уж можете не сомневаться, что у терранджийца всегда найдется хоть одно столь негуманное оружие – эльфы бывают существами весьма неприятными, – а у человека вроде меня – целых два.

Однако сейчас мир, и это славно. Можно не слишком готовиться, отправляясь на лесную прогулку.

Мне хотелось увидеть Киру, прежде чем я уйду – и мне не хотелось видеть ее, – так что я повесил на плечо колчан, взял самый лучший свой лук и отправился на конюшню.

Джейсон уже сидел в седле; крупный рыжий мерин под ним был не иначе как потомком Морковки. Грум заканчивал седлать коренастую чалую для Тэниети. Я выбрал небольшую пегую кобылку и заседлал ее сам, заработав широкую щербатую улыбку мальчишки: его поразило, что великий Уолтер Словотский сам занимается своей лошадью.

Ладно, пусть себе восхищается, вреда не будет.

Вода и сухой паек в конюшне всегда наготове. Пока от Бимстрена до Малого Питтсбурга не проведен телеграф, иного способа связи, кроме гонцов, нет, а вести, как правило, срочные – тут не до долгих сборов. Я перекинул через седло пару седельных сумок, а на луку повесил большую флягу.

Мы выехали из главных ворот – в разгорающийся день.

Земли, полого поднимающиеся к прежнему замку Фурнаэль – нынешнему Куллинану, – были превращены в поля по крайней мере на милю во всех направлениях. Отчасти, чтобы у барона были личные нивы, но главным образом, думаю, чтобы никакой враг не мог незаметно подобраться к замку. Западная дорога не меньше двух миль шла по пшеничным полям, прежде чем свернуть на север и нырнуть в лес, от веку считавшийся охотничьими угодьями Фурнаэлей. Езды до него было мили две – как раз разогреть коней.

Копыта негромко стучали по немощеному тракту, над головой по глубокому синему небу скользили пушистые белые облака – так, как умеют скользить только они. Внизу легкий ветерок гнал волны по зеленому полю. Воздух был еще по-ночному прохладен – ни намека на послеполуденный зной. Ну да день еще только начинался.

– Отличный денек, – заметил Джейсон.

– Что есть, то есть, – откликнулся я. Не доверяю я отличным денькам.

Один из Джейсоновых револьверов висел в кобуре у него на груди – рукоять вровень с левым локтем. Неплохое место, правда, левой рукой выхватить его будет трудновато, но вполне можно.

Я завидовал его оружию. Если в ближайшее время гонец не привезет мне из Приюта такую же пару, я отправлюсь туда сам – потолковать с Лу Рикетти. В конце концов, первый кремневый пистолет на Этой стороне сделал я, а это что-то да значит?

Тэннети усмехнулась.

– Зарабатываешь популярность помощью?

– Чего?

– Лошадь, – сказала она. – Ты седлал ее сам. – Она фыркнула. – Этот телепень на конюшне смотрел на тебя, будто ты какой-то особенный.

– Ну... – Я постарался как можно простосердечнее пожать плечами. – Я ведь такой и есть, Тэннети.

Она бы на этом и успокоилась, но встрял Джейсон:

– Так почему ты это сделал?

Я пожал плечами – еще раз.

– Раньше я доверял кому-нибудь подседлать мне коня, но со временем убедился, что я куда сильнее заинтересован в правильной затяжке подпруги, чем любой грум.

Тэннети кивнула. Джейсон нахмурился. Мы быстро рысили по дороге.

– Вон что, – наконец сказала она. – Считаешь, мы слишком засиделись?

Пришел черед кивать мне.

– Именно. Надо только подождать, пока все проблемы со слугами и двором не решатся. Тянет назад на дорогу?

Джейсон кивнул.

– Эллегон будет завтра, ну, может, днем позже. Думаю, нам стоит поискать Микина. Тревожно мне за него.

Микин – славный парень, но у него, насколько я знал, свои дела. Да, он друг детства Джейсона, но для меня главное, что он – светопреставление, ищущее, где бы свершиться, а я в свое время наелся этого по горло. Хватит, спасибо. Да и потом...

– Подождем немного, – сказал я. – Ахира перекинулся словцом с Данагаром, когда мы покидали Бимстрен. Тот обещал разослать разведчиков.

Микин колесил, наверное, по Срединным Княжествам, а может, и по другим областям Эрена: искал того, кто когда-то обратил в рабство его семью. Шансов, что он нападет на след, было мало; если на что-то и можно было рассчитывать, то лишь на то, что обличье бродячего кузнеца – достаточно хорошее прикрытие.

Впрочем, отсутствие шансов его не остановит, молодого идиота. Как не остановило бы и меня.

Джейсон поджал губы.

– Я должен был сам это сделать.

– Возможно.

На самом деле мысль дурная: последнее, чего не хватало императору Томену, – что Джейсон станет учить его лучшего полевого агента, что делать. Трон под ним пока достаточно шаток: единственное, что дает ему право на престол, – дарственная от сына узурпатора. Это не осуждение: «узурпатор» – всего лишь определение, а Карл был моим вторым лучшим другом.